— Отходит, — прошептал Сенька.

Макарыч приподнял стакан, с которым не расстался и в смертный час.

— Пить.

Сенька схватил со стола баллон с самогоном и наполнил посудину до краев. Дядюшка поднес чарку к губам и прошептал:

— За новую жизнь.

Меня аж мороз по коже продрал. Как ни горько мне было тот миг, как ни любил я дядьку, а все же невольно восхитился: вот она, отеческая школа, наш природный стиль… Вот как умирает русский любомудр, уходя в мир иной с чашей хмельного в руке.

Макарыч осушил стакан медленно, смакуя каждый глоток — может, последний в жизни, — и хватил стаканом об пол.

— Все! И больше ни капли.