Хороший братец — мертвый братец
В малой прозе Владимира Медведева абсурдное, потустороннее и реальное сплелись настолько бесшовно, что не всегда понятно, где заканчивается одно и начинается другое. Скорбь, отчаяние, изнуряющие боли и неожиданно проснувшееся чувство долга толкают героев на необычные поступки.
Они знакомятся с нечистью, используют магические артефакты и обнаруживают в себе сверхчеловеческие способности, оставаясь при этом обычными людьми: напуганными, растерянными, не всегда кристально порядочными или теми, кто руководствуется высшими идеями во имя установления мирового порядка.
И оказывается, что никакая магия не может побороть обыкновенные людские недостатки. Впрочем, духам и бесам тоже не чуждо нечто человеческое.
Они знакомятся с нечистью, используют магические артефакты и обнаруживают в себе сверхчеловеческие способности, оставаясь при этом обычными людьми: напуганными, растерянными, не всегда кристально порядочными или теми, кто руководствуется высшими идеями во имя установления мирового порядка.
И оказывается, что никакая магия не может побороть обыкновенные людские недостатки. Впрочем, духам и бесам тоже не чуждо нечто человеческое.
Жас шектеулері: 18+
Құқық иегері: Альпина Диджитал
Түпнұсқа жарияланған күн: 2024
Баспа: Альпина.Проза
Қағаз беттер: 460
Кітаптың басқа нұсқалары1
Хороший братец — мертвый братец
·
Пікірлер3
Дәйексөздер13
— Врешь! Из свинца деньги не чеканят.
— Знамо дело, — сказал Макарыч. — Однако есть у наших местных почв одно свойство. Мне о нем Иван Протопопов говорил: закопай, мол, в нашу землю золото, а оно в свинец обратится. Я, конечно, не поверил, да и золотишка никогда не имел, чтоб опыт поставить.
— Философские, значит, почвы? — сказал я не без иронии. — Только действуют наоборот.
— Они самые, — подтвердил дядюшка. — Почвы тощие, вот и располагают к философии. Мудрствовать, правда, не любим, зато нутром постигаем…
— Знамо дело, — сказал Макарыч. — Однако есть у наших местных почв одно свойство. Мне о нем Иван Протопопов говорил: закопай, мол, в нашу землю золото, а оно в свинец обратится. Я, конечно, не поверил, да и золотишка никогда не имел, чтоб опыт поставить.
— Философские, значит, почвы? — сказал я не без иронии. — Только действуют наоборот.
— Они самые, — подтвердил дядюшка. — Почвы тощие, вот и располагают к философии. Мудрствовать, правда, не любим, зато нутром постигаем…
— Отходит, — прошептал Сенька.
Макарыч приподнял стакан, с которым не расстался и в смертный час.
— Пить.
Сенька схватил со стола баллон с самогоном и наполнил посудину до краев. Дядюшка поднес чарку к губам и прошептал:
— За новую жизнь.
Меня аж мороз по коже продрал. Как ни горько мне было тот миг, как ни любил я дядьку, а все же невольно восхитился: вот она, отеческая школа, наш природный стиль… Вот как умирает русский любомудр, уходя в мир иной с чашей хмельного в руке.
Макарыч осушил стакан медленно, смакуя каждый глоток — может, последний в жизни, — и хватил стаканом об пол.
— Все! И больше ни капли.
Макарыч приподнял стакан, с которым не расстался и в смертный час.
— Пить.
Сенька схватил со стола баллон с самогоном и наполнил посудину до краев. Дядюшка поднес чарку к губам и прошептал:
— За новую жизнь.
Меня аж мороз по коже продрал. Как ни горько мне было тот миг, как ни любил я дядьку, а все же невольно восхитился: вот она, отеческая школа, наш природный стиль… Вот как умирает русский любомудр, уходя в мир иной с чашей хмельного в руке.
Макарыч осушил стакан медленно, смакуя каждый глоток — может, последний в жизни, — и хватил стаканом об пол.
— Все! И больше ни капли.
В советское время я свой внутренний голос и пальцем тронуть не мог, потому что он стучал на меня в КГБ. Знаю это совершенно точно.
