Именно так, сообразно месту и времени, Хэнри использовал две свои улыбки — детскую и старческую. Иными словами, ту, что предназначалась окружающим, и ту, что он адресовал самому себе.

Памятуя о двойственности своей улыбки, он верил, что и сердце его тоже противоречиво.