владыка Митрофаний снова появляется в заключительных главах, чтобы вновь утвердить разнообразие. Вскоре по его возвращении в действие романа ему снится вещий сон, добавляя еще один тип нарратива к романной пестроте; во сне он слышит глас Бога: «На что Мне, архи­ерей, твои постные моления? На что Мне монашество и монахи? Глупость одна и досада. Любите друг друга, человеки, муж жену и жена мужа, вот и будет Мне наилучшая от вас молитва» [857]. Тогда Митрофаний понимает, что он давно должен был жениться на Пелагии. Пелагия приходит к нему во втором сне и обещает, что встретит его за гробом и они разделят друг с другом жизнь до конца времен. Таким образом, разрешение финального побочного сюжета романа бесконечно отложено и объединено с неопределенным разрешением линии Пелагии. Умерла она или продолжает жить, по другим временным законам? Она покидает роман в главе, названной «Евангелие от Пелагии» и представляющей собой развернутое письмо к Митрофанию. Это письмо, которое кажется последним в романе профанным нарративом, фактически является нарративом сакральным. Будучи Писанием, он приобретает исключительный статус, подтверждая мою гипотезу о том, что трилогия может быть прочитана как житие святой