– Бенишия, милая моя Бенишия, – повторял он, гладя ее щечки с нежностью, порожденной благоговением и трепетом перед тайной женственности, о которой Солон почти ничего не ведал. Его пыл умеряло томительное желание – пусть Бенишия, столь страстно им любимая, одарит его еще и материнской лаской. Вслух попросить об этом Солон не смел, но Бенишия и сама догадалась.