О Василии Васильевиче Розанове (1856–1919) написано огромное количество книг, статей, исследований, диссертаций, но при этом он остается самым загадочным, самым спорным персонажем Серебряного века. Консерватор, декадент, патриот, христоборец, государственник, анархист, клерикал, эротоман, монархист, юдофоб, влюбленный во все еврейское, раскованный журналист, философ пола, вольный пленник собственных впечатлений, он прожил необыкновенно трудную, страстную и яркую жизнь. Сделавшись одним из самых известных русских писателей своего времени, он с презрением относился к литературной славе, а в конце жизни стал свидетелем краха и российской государственности, и собственной семьи. История Розанова — это история блистательных побед и поражений, счастья и несчастья, того, что Блок называл непреложным законом сердца: «радость — страданье одно». И всем этим чувствам, всем ощущениям, всем событиям и мгновениям жизни В. В. умел подобрать самые точные и волшебные, самые «розановские» слова, не утратившие обаяния и столетие спустя. Автор книги писатель Алексей Варламов не уклоняется от острых и трудных вопросов биографии своего героя и предлагает читателю вместе с ним искать ответы на них.
То же самое подтверждал и Николай Бердяев: «Розанов был врагом не Церкви, а самого Христа, который заворожил мир красотой смерти. В церкви ему многое нравилось. В церкви было много плоти, много плотской теплоты. Он говорил, что восковую свечечку предпочитает Богу. Свечечка конкретно-чувственна, Бог же отвлечен. Он себя чувствовал хорошо, когда у него за ужином сидело несколько священников, когда на столе была огромная традиционная рыба. Без духовных лиц, которые почти ничего не понимали в его проблематике, ему было скучно».
Она (талантливая) всегда была нежна, глубока (и мысли, и тембр голоса), — и я был поражен, когда ее голос зазвучал холодно и формально: — Что же, раз идет борьба и другие люди и сидят в тюрьме, и их даже казнят, — то отчего же вашей Шурочке не сесть в тюрьму? Я был поражен и не нашелся ничего сказать. Но задумался. И нет-нет, все возвращусь к этому факту. — Положим, они борются? Но ни Шурочка, ни мать ее, ни я и вообще никто из нашей семьи не борется. Сочувствуем — да. Их — гонят. Отчего им не дать приют, не спрятать, не помочь в какой-нибудь мелочи, хоть спрятать прокламации, которых сам и не стал бы читать, или их дурацкий “типографский шрифт”, коим они печатают свои замечательные произведения. “Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало”. Молоды. Борются. А я люблю видеть турнир. “Все же движение” и “меньше сна в нашей России”. И действительно, я сам взял бы и “шрифт”, просто даже не интересуясь революцией. “Известно, обывательские люди”и как не порадеть “соседу”. Удивительно, что и эта, развитая и глубокая, не понимает, что нельзя третьих лиц совать в борьбу и опасность, когда они вовсе сюда не идут… Какая-то неразвитость, односторонность революционного понимания. Проходили годы. И год на 3-й, 4-й я стал допытываться: — Что же такое вышло и что такое случилось? Да нет другого разрешения проблемы, как то, что сидевшая 2 (чуть ли не 3?) недели дома пропагандистка на фабриках — поджидала ареста Шурочки, — после которого и явилась бы к нам, с удивлением, негодованием на “подлое правительство” и упреками мне, как “я могу молчать, когда делаются такие мерзости”. Я довольно рассеян и мог бы “вознегодовать” (ведь я о всем-тο догадался через годы) и из “ни то, ни се” в отношении революции — перейти в ярые. Все они — тусклые и бездарные, а у меня “перо в руках”. Вообще я очень мог бы помочь, — и меня и с других сторон “тянули”. Тогда этот решительный удар, моя “ярость”, горе семьи, “мать чахнет от увезенной куда-то дочери” сыграли бы свою роль. Я нашел бы “слова”, которых у революционеришек нет, и “составил бы момент во влиянии на общество”… Словом, это очень понятно в счетах революции, которым горе и несчастие Шурочки и ее матери и всех пяти (еще малолетних) наших детей было нужно не само по себе, а как возбудитель ярости в видном русском писателе. Они целили совсем в другого зверя, и — не “удалось”, но кинули в жерло 7 человеческих, малолетних и больных, жизней.
есть люди, которые рождаются «ладно» и которые рождаются «неладно». Розанов родился «неладно», и потому такая «странная, колючая, но довольно любопытная биография».
Познавательно,но восторгов личность Розанова не вызвала и его книги тоже,а судьба его и его семьи интересна!Сам он представляется мне «городским сумасшедшим»,которому позволительно все обо всем и обо всех судить,таких в России одни любили,другие ругали,кто то бил даже.Сам он говорил,что в нем душа раздваивается или даже раздесятиряется,поэтому мне как врачу,это напоминает шизофрению с раздвоением личности!Ему Дан был дар владение словом и он им воспользовался и до сих пор интересен,как личность,я бы его с интересом под микроскопом посмотрела,какие «клетки» в нем намешаны!Желал всю жизнь ,чтобы помнили, гордыни было много,это отталкивает до тошноты,но одновременно и притягивает,как все ,что непотребно,такова человеческая сущность!
