Сборник стихов и прозы авторов
международного интернет-сообщества
«Слово Волнует, Дышит, Живёт…»
Великая Победа
Лина Францева
Неба лазурного крыша над нами.
Нежная майская зелень.
Славу Победы не смоешь веками,
Мощью пробьется сквозь темень!
Славу Победы над черным фашизмом
Кровью запишем на Святцах.
Горько добытый парад для Отчизны
Помнит бессмертное братство!
Кто сохранит для потомков Свободу?
Славных Героев запомнит?
Дружная общность Советских Народов
Волю о мире исполнит!
Великий праздник
Алиса Шелихова
Великий праздник — День Победы
Встречает радостно страна.
Идём мы вместе — внуки, деды,
Звенят, ликуя, ордена.
И кажется: весь город с нами
В шеренгах с флагами, цветами.
И все мы, взрослые и дети,
Одним желанием полны,
Чтоб больше не было войны,
И только мир был на планете!
Наша Победа!
Владимир Солженицин
Уходили наши деды —
На кровавый, смертный бой,
Прошагали полпланеты,
Но не все пришли домой:
Кто-то — в танке задохнулся,
Кто-то — сбит на вираже,
Кто-то — кровью захлебнулся
На последнем рубеже.
Сталинград, Кавказ и Висла,
Да и Курская дуга, —
Били всюду мы фашистов,
Гнали лютого врага!
А цена такой Победы —
Кто — без рук, а кто — без ног.
Эх, родные наши деды…
Кто пришел, а кто — полег!
Жизни вы свои отдали,
Чтоб достойно жили мы,
Чтобы пушки замолчали,
Чтобы не было войны.
Много лет с тех пор минуло,
Пролетело с той поры!
Вы отдали свои жизни,
Чтоб другие жить могли!
И пускай фашист запомнит
Твёрдо истину одну:
Мир наш больше не позволит
Эту страшную чуму!
А случиться, — как и деды,
Не жалея жизнь свою,
Будем биться до Победы
Мы за Родину свою!
Уходили наши деды
На Великую войну,
Все отдали для Победы,
Кто-то — даже жизнь свою.
Деды — славные герои
Нам победу принесли…
Фронтовые выпьем стоя.
И — поклон им до земли!
Парад Победы
Алиса Шелихова
Шла война четыре долгих года.
И в броню оделась вся страна.
Сколько слёз пролилось у народа!
Сколько жизней унесла война!
Где ещё найдёшь страну такую?!
Где ещё найдёшь народ такой,
Чтобы в бой пошёл напропалую,
Встав стеной пред общею бедой?
Всех спасённых от войны встречали,
Кровом, хлебом, добротой делясь.
В душах не было чужой печали, —
Зарождалась родственная связь.
Позабыты тяготы и беды.
Весь народ смеётся и поёт —
Сорок пятый год.
ПАРАД ПОБЕДЫ!!!
Не погибли мы!
СТРАНА ЖИВЁТ!
Осколок
Олег Дудин
Это стихотворение посвящается деду Каракотину Павлу Матвеевичу (1918—1981гг.), прошедшего войну с первого дня и до последнего (в том числе с японцами).
За время, которое продолжалась война, был ранен 24 раза (несколько раз тяжело). Во время боевых действий осколок от ранения служил деду оберегом.
После войны жил, как обычный человек. Вырастил шестерых детей. Работал. Мы гордимся тобой, дед! Ты живешь в наших сердцах!
Вечная Память!
…Рассвет — в дыму. Обугленное поле.
И тишина. Тела — вокруг… Тела…
Земля, побагровевшая от крови,
Вдруг от себя меня оторвала.
Куда меня? Неужто вновь на небо?
В который раз «костлявая» за мной?
«Трымайсь, браток! Всэ будэ так, як трэба!» —
Вдруг слышу хриплый голос над собой.
Семнадцать вмиг осколочных ранений…
Спина вся — рвань… Заштопали: «Живи! —
И врач вздохнув, без всяких объяснений,
Подал осколок — Этот сохрани!»
В бинты запеленали, как младенца.
Есть время вспомнить бой… Поразмышлять…
Лоб в лоб на поле минном: мы и немцы…
И… ближний бой — его не избежать…
И понеслось!.. штыки, кинжалы… Мины? —
Значенья им никто не придавал!..
И сыпались в готовые могилы Тела,
устроив надо мной завал.
Как бой закончился? Вернулось трое…
В ночь уходило — восемьдесят пять…
Тарас, Иван, Тенгиз и дядя Коля —
Их больше нет. Остались там лежать!..
Военный врач вносил в удачу ясность,
Она звучала, словно приговор.
«Люби осколок свой за многократность!
Храни всю жизнь!» — такой вот разговор
В рубашке ты родился, парень!
— Помни!
— Невидимыми силами храним!
Ты в жизнь свою пустил такие корни,
Что стал, по сути, смертью не любим»
Потом был Курск! —
Подробности из дыма…
Едва ли я что-либо понимал? —
Земля, казалось, полюса сменила —
Горело всё — и люди, и металл!
Мою атаку пуля вновь прервала —
Столкнулся с ней у вражеских траншей.
Косила смерть налево и направо,
А у меня, как будто сговор с ней.
Калечила, на части рвала тело,
Носилась по полям за мной с косой.
Настолько убивала неумело,
Что вновь и вновь я возвращался в строй.
Война не раз еще в меня стреляла…
Но, видно, я настолько жизнь любил,
Что каждая полученная рана
Не угнетала — добавляла сил!
Отвоевали страны и границы…
Прошел войну с начала до конца…
Осколок мой с медалями хранится,
А тело изнывает от свинца…
Меня ребёнком от войны спасли
Надежда Кудашкина
Нет, надо мной война не грохотала,
Не жгла мой дом, не мучила ни дня
И не плевалась сгустками металла, —
Её не допустили до меня.
Всё умертвляя и уничтожая,
Война пыталась до меня дойти,
Она рвалась, но Родина большая
Заслоном встала на её пути.
И словно глубже наши реки стали,
Как будто гуще сделались леса,
Точней — снаряды из Кузнецкой стали, —
Все поднялись, чтобы меня спасать:
Солдат, годами досыта не спавший,
И лётчик, сам идущий на таран,
Мой дядя Вася, — без вести пропавший,
Мой дядя Костя, — Умерший от ран.
Война за Волгой. В тридесятом царстве
Сожжённых сёл печальное жнивьё,
Но даже здесь, в Сибири, ощущается
Смердящее дыхание её:
Она — в словах, она — в тревоге неба,
И в бабьем вое эшелонам вслед,
И в липком маленьком кусочке хлеба,
Что в школе выдавали на обед.
Нет, надо мной война не грохотала, —
Меня ребёнком от неё спасли,
Но почему-то вдруг тревожно стало, —
Ведь внуки незаметно подросли.
И я готова, что угодно делать:
Кричать, молить, в колокола звонить,
Чтоб родина в пожаре не сгорела,
Чтоб мальчиков живыми сохранить.
Умирала любовь
Елена Захарова
Умирала любовь печальная,
Умирала любовь смешная
До прощанья и до венчания,
Если пуля найдёт шальная.
И уже ни к чему расспрашивать,
Что сейчас, ну а что потом,
Обрывается жизнь ромашковым
Облетающим лепестком.
В сердце любящее стучится
Злая очередь пулемёта,
Замирают и гаснут лица
Незаметные для кого-то.
Я была бы тебе сестрою
Очень трогательно проста,
Чтобы, если глаза закрою,
Ты себя упрекать не стал.
Я ни слова бы не сказала
И, молчание сохраня,
Просто раны перевязала,
Просто вынесла из огня.
Девчушка и война
Алиса Шелихова
Затуманилась речушка,
скрыв рассвет.
На войну ушла девчушка
в 20 лет.
И, прощаясь, закричала
горько мать.
Буйный ветер у причала
выл подстать.
А девчоночка смеялась —
эй, родня,
Помолитесь вы, хоть малость,
за меня.
И не маленькая речка —
Днепр широк
Принял девичье сердечко
в свой острог…
Красоту на этом свете
мир зачал.
Только бьётся, бьётся ветер
о причал.
Горем плещется речушка
по весне.
Ведь погибла та девчушка
на войне.
Свидание
Надежда Кудашкина
Она шепнула: «Здравствуй, Петя,
Прости, что редко прихожу.
Сейчас тебе о наших детях
Я поподробней расскажу:
Гляжу на сына Николая —
Красив, и статен, и пригож —
Прям, фотография живая, —
Так на тебя сынок похож.
Довольна я невесткой Машей.
Живут — не разольёшь водой.
Да стал сынок тебя постарше,
А ты, как прежде, молодой!
А я всё так же — с Николаем,
Домишко наш я продала.
Как видишь, я ещё живая,
коль на свидание пришла…
Пора идти. Прощай, Петруша,
Бог даст, — увидимся ещё…
Вдруг сердцу стало больно, душно,
На чьё-то оперлась плечо,
Со стоном судорожным, тихим
Не донесла платок к глазам:
На две дрожащие гвоздики
Упала горькая слеза.
Оглядываясь, уходила
От этой скорбной тишины,
От тех, с кем был Петруша милый, —
От невернувшихся с войны.
Ей вслед с желтеющего фото
Смотрел смеющийся солдат.
И надпись:
«РЯДОВОЙ ФЕДОТОВ
ПОГИБ В БОЮ ЗА СТАЛИНГРАД»
Лодейное поле
Надежда Кудашкина
Посвящается солдату Великой Отечественной войны
уроженцу Беловского района Кемеровской области,
Антоненко Алексею Ивановичу, павшему в бою за
город ЛОДЕЙНОЕ ПОЛЕ в 1941 году.
Ушёл солдат сражаться за Отчизну
И, защищая Родину свою,
Он не пустил врагов к «ДОРОГЕ ЖИЗНИ»,
Геройски пав в том роковом бою.
Упал, смертельно раненный, — как нЕ жил, —
На ратном Поле матушки-земли,
Над ним в осеннем неприютном небе
Прощально прокричали журавли.
Теряя жизнь, послал он с журавлями
И свой привет — любимой, дорогой:
— Прости, родная, что расстался с вами,
Что не вернусь с Победою домой.
Желаю вам отпраздновать Победу,
Она придёт, я в это верю свято,
А ты живи, любимая, для деток,
Прости, Прасковья, своего солдата.
Спасибо, что так преданно любила,
Прости, что не могу плечо подставить,
Спасибо за года, где счастье было,
Прости, что суждено мне вас оставить.
Так ждал солдат, что небеса ответят, —
Да вот ответ немного припозднился, —
Он так и не узнал на этом свете,
Что третий сын в его семье родился.
И появилась братская могила
На свирском пьедестале-берегу,
И помнят все, что здесь происходило,
Здесь память павших свято берегут.
И дважды в год, над Свирью пролетая,
Все журавли всегда трубят «салют»,
Они, как будто почта полевая,
Живым и мёртвым весточки несут.
По-над могилой — белые берёзы, —
Они солдатам — памятник живой, —
И в День Победы проливают слёзы,
И шелестят весеннею листвой,
И, словно мать над детками своими,
Им тихо колыбельные поют
На самых разных языках России, —
Живым забыть о павших не дают.
Одинские звёзды
Надежда Кудашкина
Июнь, купающийся в сини,
Вдруг опалила злая весть.
Прощались с жёнами мужчины,
И бабий вой стоял окрест.
Везли колхозные подводы
Мужей к спешащим поездам,
Кого — на все четыре года,
Кого умчали — навсегда.
И чаще стали звёзды падать:
Короткий рОсчерк — жизни след.
О, звездопады, звездопады
Безжалостных военных лет…
Летели звёзды рой за роем
На сёла и на города,
Над обелисками героев
Они застыли навсегда
И здесь, в заснеженной Сибири,
Сыскала каждая свой дом —
ПО две, по три и по четыре
Алеют в Одинске* родном.
Но память воскрешает лица
Не возвратившихся солдат.
Пусть никогда не повторится
Над миром страшный звездопад.
Одинск — село Иркутской области.
Калитки домов Ветеранов Великой Отечественной
войны отмечены краеведами — звёздочками.
Роща у села Чебогоры Иркутской области
Надежда Кудашкина
Я в рощу с тихим трепетом войду,
Как в дом, где похоронка за божницей,
Густые ветви тихо отведу,
Чтобы живым и мёртвым поклониться.
Здесь сиротливо между старых пней
Берёзы смотрят в небо голубое
И в День Победы плачут по весне
О сёстрах, не пришедших с поля боя.
И не для славы, и не для наград,
А чтобы стать полозьями в обозе,
Как добровольцы, много лет назад
Ушли на фронт сибирские берёзы.
Багровое помню зарево
Алиса Шелихова
Багровое помню зарево
И отзвук шагов вдали.
До этого дня всё ждали мы,
А тут и ждать не могли!
Глаза почтальон упрятала.
Виновна что ли она?!
Мечты, что кончались папою
У нас отняла война.
Стояли молча, без возгласов,
Не зная, что делать тут,
Мы, дети, ставшие взрослыми
В какие-то пять минут.
Качались ветви косматые,
Качало ветром луну.
Ненужные слёзы капали
В голодную тишину.
Так горе назвалось «папою»,
Пришло дыханьем смертей
И жёсткой бездушной лапою
Лишило детства детей!
Пустырь
Надежда Кудашкина
Пустырь, людьми и Богом брошенный,
В развилке двух сибирских рек,
Никем не паханный, не кошенный
Бесплодно доживает век.
Здесь жить могли с отцами рядышком
В надёжных гнёздах сыновья,
Дарить внучат на радость бабушкам,
Когда б — не стая воронья,
Что налетела, застив солнышко,
Примчав незванную беду…
Испил народ беду до донышка,
Надеясь: сыновья придут…
У похоронок руки длинные,
Глаза незрячие пусты.
И вместо улиц — степь полынная
да незастроенный пустырь.
Братьям Тыхеевым из села Одинск Иркутской области
Надежда Кудашкина
Четыре сына мама родила —
Четыре песни и четыре стона, —
Четыре тополиные крыла…
Разбилась тишина набатным звоном.
Бьёт лютая беда в колокола,
Взывая к мщению, сердца людей тревожа.
Василий, Иннокентий, Николай,
А вслед за ними — младшенький, Алёша —
Ушли на этот зов. А мать ждала,
Ждала, надеясь больше на везенье…
Троих метель седая замела,
И затерялись, как иголки в сене.
Хоронили солдата обыденно, просто
Анатолий Карасёв
Хоронили солдата обыденно, просто
Неказист сам собой, невысокого роста.
Раньше срока косая взяла ветерана
В этот раз не спасли, вскрылись старые раны.
Лишь молитвы над ним бабка Дуня читала,
Да солдата вдова безутешно рыдала.
А Иван был герой, мы и думать не знали:
Орден Красной Звезды, да четыре медали.
Дорогою ценой заплатил за победу,
Были внуки потом, он о них уж не ведал.
Пулемётным огнём смерть над ним прогулялась,
От разрыва фугаса осколком досталось
Двое суток во рву пролежал без движенья,
Ног лишился тогда в Сталинградском сраженьи.
Было больно до слёз, было очень печально,
Ни прощальных речей, ни салютов прощальных.
Хоронили героя обыденно, просто
Неказист сам собой, невысокого роста.
Родилось с той поры не одно поколенье
Перестройка была, были годы забвенья.
Буржуазные СМИ нам мозги промывали,
Что герои не те, что не так воевали.
За мирской суетой их порой забывали,
А могилы героев травой зарастали.
Тот Советский Союз, что они защищали,
Мы — потомки героев, без выстрела сдали.
И пока не придёт покаянье, прозренье,
Мира нам не видать и не будет прощенья.
И помнит мир…
Людвига Насонова
Наступает месяц май. Это месяц нашей ПОБЕДЫ!
И сегодня, в канун святого памятного дня мне хочется сказать о ветеране той Войны, что прошел ее с начала до конца и жив остался…
Речь об ИВАНЕ ИГНАТЬЕВИЧЕ ЗАБЕЛЛО (1912—2002г.г.) –нашем хорошем знакомом и коллеге, многолетнее общение с которым украсило нашу жизнь. Сержант, разведчик, участник Финской кампании 1939—1940г.г.,а затем прошел дорогами Великой Отечественной войны от Невской Дубровки до Эльбы, награжден рядом правительственных наград… В послевоенное время посвятил себя мирному созидательному труду, закончив геологические курсы при Геолкоме. До 1972 г. работал в Ленинградской комплексной геологической экспедиции топографом и классным чертежником-картографом. Иван Игнатьевич, коренной петербуржец, любил и знал свой город, его архитектуру, интересовался живописью, сам всю жизнь писал стихи, даже на войне. Его стихи (лирические, военные и детский цикл для дочери) опубликованы частично в Сборниках геологов Петербурга… Я благодарна Судьбе, что она подарила мне общение с этим неординарным человеком, глубоко верующим в Бога, который не раз спасал его на войне в заведомо смертельных случаях… И до конца жизни он свято верил и передавал эту веру своим близким.
Иван Игнатьевич Забелло
Посвящаю памяти Ивана Игнатьевича свои стихи
«И помнит мир спасенный»,
Героев той войны.
И был средь них рожденный
На берегах Невы…
Он Богом был отмечен,
Храним в жестокий час,
И беды, в жизни встреченные,
Он побеждал не раз.
Солдат, с душой поэта,
С фамилией Забелло,
Исколесил планету,
Маэстро в любом деле…
В окопах он о счастье
Писал стихи любимой.
Любви ведь все подвластно.
Любовь непобедима…
Он с Верой шел к Победе-
С начала до конца.
Фашистов гнал по свету
До самого крыльца.
Как сладок миг победы!
Как дорог мир ему!
И с дочерью в беседе
Он помянул войну.
А дочь, войну представив
Со слов отца-поэта,
Увидит: мир расправил
Свободы крылья к свету.
И вёсны пусть приходят-
Солдат советских помним.
Призыв наш старомоден:
Поклон за мир свободный!
***
Ушел Иван Забелло
В Победный день погожий,
А праздник остается,
Как по велению Божьему-
«И помнит мир спасенный»
Героев поименно!
Война
Алиса Шелихова
Над Днепром, не смолкая, гремели бои-
Там солдаты в атаку на ворога шли.
Кровью залита гладь неспокойной реки —
Так последний свой путь одолели полки.
Яркой краской заря над рекой разлилась,
Чтобы с кровью сроднить свою алую масть.
Над убитыми скорбно склонилась война.
И прощальною песней легла тишина.
Умирали солдаты за мир на Земле,
Чтоб поставить заслон чёрной проклятой мгле.
И победный салют прозвучал в вышине,
Как последний аккорд той жестокой войне!
Но опять нет покоя для мирных людей.
И опять косит смерть непорочных детей!
Почему же, скажите мне, люди Земли,
Отвоёванный мир мы сберечь не смогли?!
Напутствие
Олег Дудин
Как будто бы память совсем не моя
И не должна моё сердце тревожить, —
У этой войны не хватило огня,
Чтобы рожденье моё уничтожить.
* * *
Родился я после…
Но раны Земли
с плакатов напутственно — ТЫ!
«ТЫ память о павших навек сохрани,
У каждой могилы, под сенью звезды-
Замри!.. Преклони на минуту колени!
В БЕЗВЕСТНОСТЬ шагнувшего ИМЯ бойца
Истории пусть не коснётся метла. —
Храни в своём сердце, храни до конца!
Чтоб память надеждой согрета была
Для матери, ждущей сыночка у двери!
Почти ВЕТЕРАНА вниманьем своим, —
Утешь его раны, смири его сны…
Под ЗНАМЯ ПОБЕДЫ, став рядышком с ним,
Врагам дай понять — НЕПОКОРНОСТЬ СТРАНЫ
Заложена в генах её поколений!»
2012
Старушка
Алиса Шелихова
Алеют гвоздики на Невском, где надпись —
Опасной была сторона!
А рядом старушка, воробушком сжавшись,
Стоит, словно память, одна.
Тяжёлые годы военной блокады
Всё чаще приходят во сны.
И снова по Невскому вражьи снаряды
С немецкой летят стороны.
Голодная память проснувшимся эхом
Тревожит усталый покой.
До кладбища ей бы хотелось доехать,
Могилы потрогать рукой!
На Невском старушка страдает в сторонке
В объятьях глухой тишины.
И мысленно гладит чужого ребёнка:
«Господь, сохрани от войны!»
Вернётся в квартиру, кляня непогоду,
Поплачет над горем-бедой.
И всех, кто ушёл в те далёкие годы,
Помянет святою водой!
Деду
Лина Францева
Дед — ты гордость, святыня!
Ты — войны рядовой!
Чести правды — вершина.
Как ты молод, герой!
Как отважно сражался,
Ты — советский солдат!
Не напрасно боялся
русских пуль супостат!
Словно вижу все, внемлю:
защищая страну,
Ты в смоленскую землю
Пал в неравном бою.
Но победа настала
И весенней порой,
так листвой трепетала
над ушедшим тобой!
Проносясь над землёю
В небе ангелом, ты
Любовался страною:
Счастье, слёзы, цветы…
Сколько Ангелов стойких
Смотрят с мирных небес,
Вы бессмертья достойны,
Ваш союз вновь воскрес!
Давно прошла война
Эвальд Саммет
Эвальд Саммет
Давно прошла война, все заросли окопы.
О ней лишь вспомним в памятные дни…
В местах боёв долины рек и тропы
Геологи маршрутами прошли.
Ни обнажения, ни руд богатых жилы
Так часто мне не снятся много лет,
Как брошенные братские могилы
У деревень, которых больше нет.
Как много их, до Дня Победы не дошедших,
С войны не возвратившихся домой,
В боях ожесточённых там нашедших
Последний неухоженный покой.
Их вечной памяти там каждою весною
В безмолвной скорби ландыши цветут,
И тучи также слёзы льют порою,
А соловьи им реквием поют.
Но верю я, страна накопит силы
И не забудет тех, кто жизнь свою отдал,
И соберёт все братские могилы
В единый памятный мемориал!
Моему отцу
Алиса Шелихова
Тебе дарю сиреневый рассвет.
Ты не был с нами столько долгих лет.
А я мечтала жизнь свою отдать,
Чтоб стал ты видеть, стал ты осязать!
Мы, дочки, жизнь прожили без тебя.
И мама за двоих несла нагрузки.
Она умела без слезы, по-русски
Воспитывать, отчаянно любя.
Бывало, злились по своим углам,
Сиротство ощущая хилым телом.
Но научились радоваться делу,
Удачам жизни с горем пополам.
Уроки жизни не пропали даром, —
Мы научились принимать удары!
Жаль только жизнь нам, детям, не дала
Ни толики отцовского тепла.
Теперь уже маячат на пороге
В бескрайнюю Вселенную дороги.
И верю, как подарок детских снов,
Там встретится отцовская любовь!
Песня военных операторов
Владимир Солженицин
Мы снимаем на память,
Мы фиксируем жизнь
И порою не слышим
Мы команды: Ложись!
Оператор не должен
Свой «курок» опускать:
Ведь мгновенья эпохи
Он обязан снимать!
Вот на улицах Вены
Фауст бьет по броне,
И набухли все вены
На затекшей руке,
Мы на «тешках» сидим,
Рядом пули свистят…
Мы в атаку летим,
Объективом блестя.
А броню поливает
С жутким лязгом свинец,
Оператор снимает
Как фашизму конец,
Как идет полк в атаку,
Как срывается крик…
И мгновенная смерть,
И солдатик поник.
Но другой все бежит
И его не унять
Он обязан, как воин,
Свой народ защищать!
Пленка вытерпит все,
Даже пулю в висок:
Кто снимал только что,
Повалился на бок.
Но еще ни конец,
Фильм еще не доснят,
И доснимет — другой
Исторический факт
Реет знамя борьбы
Над Рейхстагом салют
На обломках войны
За Победу все пьют.
И не дай больше Бог
Этой страшной беды,
Этот горький урок
Должны выучить мы!
Он пособие снял,
Чтобы помнили мы,
Чтобы в мире не стало
ЭТОЙ ЧЕРНОЙ ЧУМЫ!!!…
Высокий флаг
Маргарита Сафронова
Он воевал и жил без передышки,
Артиллерист, по праву, бог войны.
Его давно не слушают мальчишки,
Другими играми увлечены.
А он всё там, вдали в разгаре битвы,
Прицелен взгляд, готова мстить рука,
И лучшие друзья его убиты,
Сам жив молитвой матери пока.
«Послушай, дедушка, прошло полвека,
Пора ослабить памяти струну»,
Но боль горит в глазах у человека,
Однажды победившего войну.
Забудь, попробуй, как лежал в траншее,
Засыпанный январскою землёй
И как шептал, в тяжёлой тьме седея,
«Ребята, ройте, я ещё живой!»
Сидит, склонившись над медальной грудой,
Вытаскивает снизу ордена,
Рассказывает мне, какой откуда,
И в каждом кровь и горькое «до дна».
Он время наше яростно ругает,
А мы с улыбкой терпим старика.
Он мудр, но как нас уберечь, не знает,
От сладкой жизни: суть её горька.
Давно седой, судьбу побед проживший,
Герой войны, герой труда, прости.
Ты суд наш самый строгий, самый высший,
Но мы полегче выбрали пути.
И всё же мы с тобой одной породы,
Того же корня, только молодняк.
Свои у нас бои, свои походы,
А жизнь твоя для нас — высокий флаг!
2009г.
Снег
Маргарита Сафронова
Кружился первый снег,
Пушистый, невесомый.
Игривый, нежный смех
Девчонки незнакомой
Тебя околдовал,
И ты стоял, забывшись,
Как будто отзвучал
Войны последний выстрел,
Как будто позади
Остался враг разбитый, —
Награды на груди,
Ты воин-победитель!
Ты строишь новый дом
В своём родном посёлке,
И будет в доме том
Смеяться та девчонка…
Взметнулся столб земли,
Закрыв полнеба чернью.
— Опять убить могли,
Да и убьют, наверно, —
Подумал наш солдат
И обошёл воронку,
Вернулся в свой отряд,
Но не забыл девчонку.
2014
Ничто не забыто!
Алиса Шелихова
Советский солдат до Берлина дошёл.
Но в землю не вбит был осиновый кол.
И вновь из могилы поднялась война.
И снова над миром бушует она.
И вновь тишину нарушает набат.
И снова война убивает солдат.
И вновь злоба мести восстала в природе.
И снова фашистская свастика в моде.
Всплывает из прошлого ярость атак.
И в памяти вновь развивается флаг.
Советский наш флаг над Рейхстагом разбитым.
НИКТО НЕ ЗАБЫТ! И НИЧТО НЕ ЗАБЫТО!
Слёзы войны
Олег Дудин
Расплетает осень косы,
Осыпается листвой…
У израненной берёзы —
Холмик с ржавою звездой.
Чуть пониже, на дощечке:
«ВАНЬКА — ЮНЫЙ ПАРТИЗАН»,
Цифр невнятные насечки,
И пронзительное… — пал.
Канул парень в неизвестность —
Позаброшен, позабыт!
Неродная, видно, местность —
Неоплаканный лежит.
Не добрались следопыты,
Не учла потерь страна!
Сколько их, могил забытых,
Наспех вырыла война?
Сердобольная берёза
Память вечную хранит…
За родных прольёт все слёзы,
Отстрадает, отболит!
2012
Пискаревское кладбище
Надежда Кудашкина
На Ленинградском Пискарёвском
Среди могильной тишины
Меня стегнула память хлёстко,
Вернув к суровым дням войны,
Когда страшнее пуль, снарядов,
Больнее их смертельных жал
Живое горло Ленинграда
Рукой костлявой голод сжал.
Теряя силы, коченея,
Сопротивлялся Ленинград.
Но голод — с каждым днём жаднее,
А он — не тётка и не брат:
Не пощадит, не пожалеет.
В квартирах — иней на стене,
И дети пухнут и болеют,
А хлеба вдоволь — лишь во сне.
Попировала смерть на тризне,
Для многих — вечной стала ночь,
И хрупкая «Дорога жизни»
Им не смогла уже помочь.
И вот они — на Пискарёвском,
А им ещё бы жить да жить,
А им тогда бы — жмыху горстку
Горячим кипятком запить,
Картошку бы сварить в мундирах
Да руки об неё согреть,
Да в комнате бы — плюс четыре,
Да победить старуху-смерть…
Их, разучившихся смеяться,
Враг, как пытался, — не сломил.
Одно лишь слово — Ленинградцы —
На плитах братских их могил.
От этих плит под мирным небом
Я не могу никак уйти.
Кладу ломоть ржаного хлеба,
Так запоздавшего в пути.
Бессмертный Полк
Алиса Шелихова
Над миром вновь бушует ураган,
Как ведьмин пир.
Не видно бликов солнца сквозь туман,
И хрупок мир.
Как же фашизм поднял знамёна вновь?
Земля людей,
Как допустила ты, что льётся кровь
Твоих детей?
Ужель не может в мир идти прогресс
Без злобы войн?
Как насажденье зла, из-под небес
Несётся звон…
Но снова распускаются цветы.
И ветер смолк.
И оттеснил «болотные ряды»
Бессмертный полк.
Земля, надень ты лучший свой наряд
Весне под стать.
Идём мы вместе с правнуками в ряд
Мир защищать!
Помним! Чтим!
Новгородские топи и илы —
Всё болота без края-конца.
И страдает над этой могилой
Недопетая песня отца.
Пусть не все упомянуты в списках.
Где могилы, не знают сыны.
Но с цветами идут к обелискам
Постаревшие дети войны.
Не затянуты старые раны.
Бьют по сердцу военные беды.
Только правнуки чтят ветеранов.
Значит вечен и ПРАЗДНИК ПОБЕДЫ!!!
Нет войне!
Алиса Шелихова
Жизни где основа,
Подскажи мне, ветер!
Почему же снова
Войны на планете?
Снова рвутся мины,
Мир поставлен вспять.
Над могилой сына
Плачет горько мать.
Без ответа бьётся
Резкий ветер в лица.
И над миром вьётся
Злоба чёрной птицей.
Вьётся и коробит
Нежных листьев шёлк.
Но преградой злобе
Встал Бессмертный Полк.
На портретах деды
Встали плотно в ряд.
Песни той Победы
В воздухе гремят.
Быть, как деды, дети
Сильными должны,
Чтобы на планете
Не было войны!
Так начиналась война…
Литературная обработка
Людвиги Насоновой.
Воспоминания ветерана-геолога с большим стажем, Орлова Владимира Ивановича, который будучи 10-летним мальчиком в июне 1941 года в Ленинграде, оставил эти памятные записки…
8 мая 1941 г. я довольно успешно закончил 3-й класс школы Октябрьского района (ныне — Адмиралтейский) Ленинграда. Школа помещалась на набережной реки Мойка в большом красивом доме №108, почти напротив гигантской арки Новой Голландии. В этом здании середины XIX века всегда находились учебные заведения, в том числе одна из первых в России восьмиклассная женская гимназия с пансионом…
В день окончания учебного 1941 года наша классная руководительница Валентина Александровна поздравила нас и вручила каждому по маленькому ромбику с красными полосками, в середине которого было крупно написано «4 класс». Верхний уголок ромбика был проколот английской булавочкой золотистого цвета. «Вот придёте 1 сентября в школу с этими значками и все увидят, что вы будете учиться уже в 4 классе». — Если бы знать тогда, что произойдёт всего через месяц со всей страной, и когда я снова окажусь возле своей первой школы….
…Летом 1941 года мои родители не стали подыскивать под Ленинградом дачу, как обычно. Вместо этого отец купил на июнь мне и маме путёвки в очень скромный дом отдыха в местечке Келомякки (теперь — Комарово) у самого Балтийского моря на недавно отвоёванном у финнов Карельском перешейке. Папа приезжал к нам по выходным дням. Переночевав и погуляв с нами по лесу, вечером он отправлялся обратно в Ленинград. Сразу после нашего возвращения из Карелии отца ждал отпуск, и родители тщательно обсуждали планы поездки на юг… Кстати, я скучал, так как никого не было рядом из ребят моего возраста, и лишь под конец появилась одна девочка на 3 года старше меня. Мы с ней подружились и играли в разные игры…
Вечером 21 июня, как всегда, приехал папа. А на утро следующего дня была запланирована экскурсия по местам боёв с белофиннами. Так во время той «победоносной» зимней войны называли всех, кто воевал против нас. Остальное население Финляндии, очевидно, было другого цвета, но какого — не известно… Сразу после завтрака нас посадили в автобус и повезли смотреть остатки окопов, ДОТов (долговременных огневых точек бетонных, капитально оборудованных) и ДЗОтов (деревянно-земляных огневых точек для пулеметчиков, которые представляли собой два ряда сплетённых наподобие корзин тонких палочек и сучьев, между которыми находился слой плотно утрамбованной земли и камней. Огневые точки были соединены между собой системой окопов, а все бойницы были направлены в сторону России. Это была знаменитая линия Маннергейма, преодоление которой было оплачено десятками тысяч жизней… И казалось, что эта финская война была уже в прошлом, хотя совсем недавним событием…
А сейчас во время нашей поездки среди хорошо отдохнувших людей царило веселье, победоносное настроение… Взрослые с криком «Ура!» и «Тра-та-та!» бросались на штурм этих молчаливых следов недавней войны, швырялись шишками, как гранатами, стараясь попасть в амбразуру и предвкушая близкий обед. Наконец, приехали. С веселым шумом стали выходить из автобуса. И первое слово, которое мы услышали, было «Война!!»
«Ну мы сегодня уже отвоевались. Нам бы поесть» — отозвался кто-то из только что приехавших. «Какие там шутки? Война началась, с немцами. Час назад по радио сообщили.»
Сразу наступила тишина. Обед прошёл в тягостном молчании. В столовую вошёл директор Дома отдыха: «Не волнуйтесь. Ни о каких изменениях мне не сообщали. Отдыхайте спокойно».
Под вечер мы втроём пошли к морю. Родители тихонько о чём-то разговаривали, а я ковырялся в песке. Был балтийский тихий теплый летний вечер. Солнце не спеша опускалось к морю. Приближалась самая короткая в году ночь и самая первая ночь долгой и страшной войны. В просветах между соснами было видно, как в сторону Ленинграда идут поезда, до самых подножек заполненные людьми. Папа сказал, что он никуда не уедет и останется с нами.
Вернулись в Дом отдыха. Поужинали. Неожиданно, часов в 10 вечера, всех срочно собрали и объявили о немедленной отправке всех в город. Никакого транспорта у Дома отдыха не было в наличии. Мы быстро собрали свои нехитрые пожитки, оделись и вышли к воротам. Некоторые отдыхающие пошли к станции, а папа отправился на поиски какой-нибудь машины, так как уже было ясно, что мы не сможем попасть в переполненный поезд. Ко мне подошла моя подружка попрощаться. Мы пожали друг другу руки… И вдруг она говорит: «Володя! Я сейчас попробую погадать, как ВСЁ это закончится». Тогда, кстати, среди ребят было очень распространено следующее «гаданье». Нужно было крепко-крепко (без обмана) закрыть глаза, широко развести руки и быстро сблизить их, вытянув вперёд указательные пальцы. Если пальцы встречались, то загаданное должно было сбыться. Её пальцы сошлись! И я до сих пор помню её крик, даже с ликующими восклицаниями: «Володя! Мы победим!» -Такая вот оказалась славная пророчица.
Тут подбежал запыхавшийся отец, взял меня за руку и потащил к стоящей неподалёку так называемой «полуторке» — небольшому грузовичку. В этой полуторке, доверху заполненной каким-то скарбом и людьми, оставалось незанятым крохотное местечко у самого заднего борта, куда мы втроём и втиснулись. Я был крепко зажат между родителями и глазел на убегающую назад дорогу. А навстречу нам в сторону финской границы уже мчались многочисленные машины с так называемыми «слухачами», установленными на вращающейся платформе, с огромными металлическими раструбами, похожими на уличные громкоговорители. Раструбы соединялись проводами с наушниками, а солдат вручную вращал всё это сооружение, прослушивая небо: Не приближается ли вражеский самолёт. Это были предвестники современных радаров.
Надо отметить, что Финляндия официально объявила нам войну только через два дня. После этого финны отвоевали обратно лишь те территории, которые они потеряли во время «зимней» войны, и остановились вдоль старой границы. Они не только не пошли дальше, но, самое главное, до самого конца Великой войны мудрый финский маршал Маннергейм не пропустил через свою границу немецкие войска, что в итоге спасло Ленинград от оккупации и неизбежного уничтожения. В Ленинграде нас высадили из грузовичка где-то в районе Советских улиц. Ночь была светлая и прохладная.
Мимо нас проезжала «Эмка» (так ласково называлась очень престижная в то время легковая машина «М1». Шофёр согласился отвезти нас домой на Красную улицу. Когда мы по совсем безлюдному городу проезжали мимо Исаакиевского собора, внезапно прозвучала пронзительная сирена, предупреждающая о воздушном налёте. И тут, несмотря на то, что за два последних года перед войной в городе часто раздавались гудки учебных тревог, что сделало их уже привычными… Я горько расплакался. — Ведь это была первая тревога настоящей войны. Раздались свистки милиционера, требующего остановить машину. Но наш водитель в ответ на вопрошающий взгляд отца только усмехнулся: «Не обращайте внимания, у меня спецпропуск». Наконец, мы въехали во двор нашего дома №61 на улице Красной. Мои слёзы уже успели высохнуть…
Так закончился первый день Великой войны, и никто не мог представить, что она продлится ещё почти полторы тысячи дней. Жить в Питере нам оставалось ещё месяц. Но это выяснилось позднее, а пока в самые первые дни войны жизнь в городе была довольно спокойная. Работали магазины. Продовольственные карточки на основные продукты ввели уже после нашего отъезда из Питера… Иногда раздавались завывания сирен и из висевшего на стене чёрного репродуктора (так называемой «тарелки») раздавался монотонный голос диктора: «Воздушная тревога, воздушная тревога! Граждане, пройдите в укрытия!» — Это повторялось три раза, и радио замолкало… Позднее, уже во время блокады, эти паузы стали заполняться тиканьем метронома, свидетельствовавшим о том, что связь работает. В укрытие, т.е. в подвал, мы ни разу не спускались.
Через некоторое время из «тарелки» доносилось несколько тактов спокойной музыки, и тот же голос возвещал долгожданное «Отбой воздушной тревоги, отбой воздушной тревоги. Угроза воздушного нападения миновала». Это тоже произносилось троекратно. У всех вырывался вздох облегчения. Хороший ламповый радиоприёмник нам в самые первые дни под угрозой неприятностей предложено было нам сдать (чтобы не слушали, чего не полагается). За сданный приёмник выдали официальную квитанцию, но после войны никакого приёмника мы, конечно, не получили. Вся связь с внешним миром ограничивалась официальными сообщениями по проводной радиосети, (по той самой «тарелке», которая имела только регулятор громкости)…
В городе, несмотря на то, что ночи были ещё совсем светлыми, ввели затемнение. Папа принёс из Гипромеза (где он работал) несколько рулонов очень плотной синей бумаги. Из неё снова, как и во время Финской войны, были сделаны светонепроницаемые шторы, которые на день поднимались и с помощью хитроумной системы верёвочек свёртывались в рулон в верхней части окна. Все подворотни и лестницы освещались синими лампами. Темновато, но зато синий цвет не виден из самолётов. Пришёл управдом и велел заклеить все окна бумажными полосками, чтобы стёкла не разлетались от взрывной волны. Не знаю, насколько это было эффективно, но тем не менее вскоре питерские дома стали смотреть на улицы и во дворы перебинтованными кресс накрест окнами. Вспоминается один забавный случай. Пошли мы с мамой в магазин напротив нашего дома, а там возле двери на стенку приклеивают, очевидно, первый бодро-патриотический плакат, на котором бегущий немецкий солдат налетает на наши грозно ощетинившиеся штыки. Внизу крупная надпись: «Напоролся!». А какая-то дама посмотрела и говорит: « Какое некрасивое слово! Уж лучше бы написали: «напоролся». — Ай да старо-питерская интеллигенция!
С продуктами становилось всё труднее. Мы стали чаще пользоваться вегетарианской столовой на углу улицы красной и площади Труда, брали там обеды на дом. Для этого приобрели совершенно забытые ныне так называемые «судки» — набор из трёх разновысоких эмалированных кастрюлек одного диаметра, плотно устанавливаемых друг на друга. Вместо ручек с двух сторон каждой кастрюльки были металлические петельки. Верхняя кастрюлька закрывалась крышкой, одновременно служившей тарелкой. В нижнюю, самую высокую, заливали суп (2—3 порции), в среднюю- 2—3 котлеты с вегетарианским гарниром, а верхняя была для компота. Дома всё это разогревалось на керосинке.
При объявлении воздушной тревоги (хотя при нас ещё не было ни одной бомбардировки) всех людей милиция загоняла в ближайшие подвалы и подворотни. Мне одному запрещалось строго уходить далеко от дома, но так как в нашем дворе-колодце делать было нечего и ребят не было, то я проводил всё время на нашей Английской набережной, одной из самых красивых в Питере. Там с наслаждением я гонял на своём самокате сначала вверх до моста Лейтенанта Шмидта, а оттуда под горку «со свистом» мимо памятного камня, на котором написано, что именно на этом месте в 1917 году крейсер «Аврора» своим выстрелом провозгласил советскую власть. Затем спускался по ступенькам, ведущим в наш двор. Эти ступеньки сохранились до сих пор возле дома №60 по набережной...
На набережной я познакомился с двумя девчушками из соседнего дома. Они были помладше меня и очень похожими друг на друга. Не знаю, были ли они близнецами или погодками. Обе беленькие, улыбчивые. Мы с ними часто играли в распространенную тогда детскую игру под названием «В землю». На мягкой земле очерчивается круг диаметром около метра и разделялся чертой на две равных части. Каждый выбирал свою половину. Затем нужно было по очереди бросать ножик или металлическую пластинку на другую половину, чтобы обозначить определённую территорию до тех пор, пока играющий не оставался «безземельным крестьянином». Иногда я катал девочек на самокате, поставив впереди себя и приказав крепко держаться за середину руля и когда надо- не надо звонить. Это занятие доставляло девочкам большое удовольствие. Да и мне, признаться, тоже. Наигравшись, мы подходили к Неве. положив руки на нагретый летним солнцем гранитный парапет, смотрели на стоящие возле берега сторожевые корабли и катера, грузившие красные глубинные бомбы, похожие на короткие бочонки со специальными прорезями в верхней части, чтобы вручную сбрасывать их с кормы в случае встречи с немецкой подводной лодкой. На палубах устанавливали зенитные пулемёты… Все эти технические тонкости я излагал «по-мужски» своим приятельницам. Помню, как моряки, увидев нас, улыбались, а мы в ответ махали им своими ручонками… Как потом сложилась судьба этих девчушек, не знаю, но мне хочется верить, что им удалось пережить ужасы блокады и голода. Ведь всё-таки не все в Питере погибли. Да и дома на набережной уцелели, что оставляет какую-то над… А воздушные тревоги стали объявлять всё чаще и чаще, но многие ещё надеялись, что война скоро закончится. В выходные дни мы всей семьёй совершали более длительные прогулки по городу, и тогда всё заметнее ощущалось приближение страшного времени…
На нашем бульваре Профсоюзов (теперь- Конногвардейский),начиная от площади Труда до самого Манежа, по правой стороне между двумя рядами деревьев в спешном порядке начали сооружать простейшие подземные убежища в виде длинных (метров по 10) так называемых «щелей», в которых на двух лавках вдоль стен могло разместиться человек 20—30. Сверху «щель» накрывалась деревянным настилом и засыпалась землёй. На обоих концах убежища находились выходы с плотно закрывающимися дверями и несколькими ведущими наверх ступеньками.
Ещё вспоминается, как вокруг Медного Всадника возвели высокие деревянные леса и уже начали заполнять эту достаточно хлипкую на вид конструк
