Оглавление

Четыре вещи на свете

Для моря годятся мало:

Якорь, штурвал и весла,

И страх налететь на скалы.

Антонио Мачадо

Кафе без вывески. В центре большого города, в старинном особняке, за тяжёлой кованной дверью. Изысканный интерьер, уютная атмосфера. За столиком в нише у окна уединились двое. Он слегка раздражён. Она скована и смущена. Чай выпит, светские темы исчерпаны.

— О погоде поговорили, — прерывает неприлично затянувшуюся паузу и смеётся наигранно.

— Тема, на самом деле, не принципиальна. Разговор не клеится, когда нет искренности, нет вовлечённости, — встрепенулась в ответ.

— Ко мне претензия, конечно, — сначала возмущается резко и продолжает уже равнодушно, — но, в общем-то, ты права. Уж и не помню, когда был по-настоящему вовлечён в беседу, так, все больше светский трёп, почесать языками, посоревноваться в остроумии. Да и это уже надоело, редко встретишь партнера достойного. Сплошь жонглирование одними и теми же штампами, ни одной свежей мысли. Сказано всё давно…

— Как сказал мудрый классик, «Жалок тот, кто всё предвидит», — роняет небрежно.

— Хамишь, однако! — дёрнувшись, как от пощёчины, отвечает холодно. Паузу выдерживает и с вызовом продолжает:

— Что ж попробуй, удиви меня. Очень занятно мне — насколько сама ты можешь быть искренней.

— Легко быть открытой и честной. Когда есть внимание, есть живой интерес. У тебя же всё предсказуемо. Сценарии вечны и неизменны. А ты заранее зеваешь от скуки. Уверен, что ничего нового от блондинки не услышишь? Есть вообще что-нибудь, что тебя глубоко занимает, волнует? Есть вопросы, на которые ты ищешь ответы?

— Как и у любого мыслящего человека, — отвечает степенно.

— Снисходительный тон — оружие тех, кто как раз не уверен, от того и не решается на открытый разговор. А ответы на самые сокровенные вопросы? Они есть везде, в самых простых, всем знакомых вещах.

— Вот как? Вообще-то, не любитель я мусолить банальности. Ну что ж, давай обсудим. Есть пример у тебя? — нарочито вежливо, не спеша отвечает.

— Например? Молитва. «Отче наш…» Каждый знает её. Один обращается к ней в отчаянии, другой каждый день с неё начинает, но вряд ли задумывается об истинном смысле. Большинство, как мне кажется, произносит эти слова как мантру, механически.

— Вечная тема, когда и сказать нечего, — протягивает разочарованно.

— Ты так уверен, что сказать мне нечего?! — резко выпрямилась, тряхнула шевелюрой, с вызовом смотрит на него. На что тот только загадочно улыбается и молча устраивается поудобней. Буквально минута в смятении, но вот справилась она с волнением, собралась и продолжает уверенно и спокойно:

— Я и сама не слишком религиозна. Ещё недавно мне даже трудно было назвать себя верующей, я объявляла себя агностиком и христианкой. Скажешь, парадокс? — сдержанно улыбаясь, изящно закинув ногу на ногу, задает беседе светский тон.

— Отчего же. Вполне допускаю, — учтиво он ей отвечает, а сам присматривается к ней, внимательно наблюдает.

— А ты в Бога не веришь, верно? Догадываюсь даже почему. Не приемлешь авторитетов.

— Пожалуй, права ты отчасти, дерзкая девочка, — спокойно, снисходительно, отвечает он и вальяжно откидывается на спинку дивана.

— Ну что ж, обращать тебя в свою веру я не намерена. Просто вопрос этот захватил меня не на шутку. Было время, когда мне было так больно, что трудно было даже дышать… Обратилась и я к главной молитве. Читала её перед сном, успокаивалась, но всё время застревала на одном месте. И так меня задевала эта неправильность, что задумалась я надолго. Можешь посмеяться, конечно, но когда я расшифровала для себя каждое слово, когда пришло полное понимание, это было как откровение. Нашлись ответы на все вопросы. Так что вызов твой я принимаю, в самый раз он пришёлся. Попытаемся сейчас вместе рассуждать, а может, поспорим.

— Вряд ли что путное выйдет, — слегка растерян от её откровенности и смелости, с которой она говорит о том страшном периоде.

— Да ладно. Боишься, смогу удивить тебя? Или убедить даже? О, ужас! — дерзко смеётся.

— Это вряд ли, — самодовольно улыбается в ответ.

— Как образованный человек, ты наверняка знаешь. Прочитай… Пожалуйста… — так очаровательно улыбается и в мольбе складывает руки.

— Отче наш, — нехотя начинает, недовольный, что поддался на уговоры.

— Стой.

Уставился на неё глазами круглыми от изумления, чем немало ее позабавил.

— Удивлён? Да! Уже в этих двух словах скрыта одна из главных истин. Отец наш. Общий! У Киплинга, помнишь? «Мы с тобой одной крови». Его ты не держишь за простака, надеюсь? Так вот, главная истина — всё живое имеет общую природу, то есть едино. Абсолютно всё в мире соединено единым энергетическим и информационным полем. Мысль не только не нова, но к тому же активно развивается современной наукой. Думаю, в этом месте ты спорить не станешь. В науку же ты веришь?

— В науку верю, чего не могу сказать об околонаучном популизме.

— Поддерживаю. Я тоже за научный метод, но также и за преемственность. Ведь не станешь же ты отрицать, что любое знание, открытие, может послужить ступенькой к последующим открытиям?

— Пожалуй, уже становится интересно. Я так понимаю, ты сделала открытие? — смеётся.

— Не спеши насмехаться. Давай лучше вернемся к нашему разговору. Итак, отец наш, общий. Берём это за основу, но развивать не будем пока. Мы к этому ещё не раз вернемся, продолжай, пожалуйста.

— Иже еси на небесех.

— Скажешь просто и понятно? Который существует на небесах. А зачем это пояснение? Никчемное? Самовлюблённые упрямцы скажут, что религия вообще для простаков, отчего же удивляться примитивности изложения. Рьяные атеисты читают, как — «Если есть». Толкований много, но я не успокоилась, пока не нашла своё. Это пояснение! Пояснение, к кому конкретно обращение, потому что Бог есть в каждом человеке.

— Знакомая песня. Только вот, знаешь, я и в себе любимом не нахожу, не то, что в некоторых. Так что даже для меня, человека не религиозного, это чистое богохульство.

— А когда мужчина называет любимую «богиня»!

— Только ли влюблённый? Любимый штамп у ловеласов всех мастей.

— Вот уж точно! Слов мы много обесценили. Только суть от этого не меняется. Вот один сегодня свою женщину коровой назовет, а на завтра уже — любимой. Так ведь, как надоев не видать, так и с любовью здесь не густо, — улыбается грустно.

— Это ты правильно повернула. Люди, они разные. И в каждом есть Бог, ты утверждаешь! А как же тот, который насилует? Собственного ребёнка в окно выбрасывает? Или берёт автомат и идёт стрелять всех подряд? Продолжить?

— Не стоит. Да, я и сама раньше, как и многие, называла таких «нелюди». Негодовала страшно, прямо рвала, метала и страдала от чужой мерзости! И никак не могла принять, что это такой же, как и я, человек.

— Вот! А ты говоришь — Бог. Некоторых и к роду человеческому причислить сложно.

— Это выход! Отрицать, что он такой же, как ты человек. Так приятно почувствовать свое превосходство, потешить своё самолюбие. То-то раньше казни собирали аншлаги, почище чем сейчас рок-звёзды.

— Ничего себе! Девочка кусается… А с виду белая и пушистая, — произносит холодно, неприязненно.

— А по сути — провокатор, — как ни в чем не бывало смеётся она. — К тому же отвратительно честна.

— Да! Похвально, конечно. Вот только как же непросто с таким достоинством дело иметь.

— Самое сложное — быть честным с самим собой. Получите, распишитесь — вот вам секрет. К его пониманию, между прочим, я шла долгие годы. Не то чтоб я усиленно искала ответ, он пришел сам, в своё время. Двойственность заложена в природе человека. И это многое объясняет. Я честно призналась себе, что и у меня бывают грязные мысли, ну конечно, не такие страшные, как то, о чём шла речь, но и они меня пугают. На миг, на мгновение, но они возникают в моей голове, а значит, мои. Я потом долго мучаюсь. Как же так? Это же совсем не моё, это противоречит всему, что я знаю о себе. Что за чудовище нашёптывает мне их? Ответ на этот вопрос, невероятно помог мне в понимании и принятии себя. Истина проста — даже в самом чистом человеке ес