Даниэль Орлов, один из немногих современных прозаиков, кто обращается к теме русской глубинки и создает точную и выразительную панораму жизни в отдалении от столиц. Орлов следует эпической традиции, блестяще реализованной писателями XX века: от Бунина и до Фолкнера, от Распутина и до Маркеса.
За каждым героем романа, будь то разорившийся бизнесмен, деревенский священник или почтальон — судьба, уходящая корнями в прошлое и прорастающая в будущее. Но на каждой судьбе есть печать беды. Что тому причиной? Богооставленность? Обморок власти? Людское равнодушие? На эти вопросы пытается найти ответ писатель.
«Время рискованного земледелия» — это большой русский роман, в котором метафизическое прорастает сквозь обыденное в вечном сплетении любви и смерти.
Беляев - предприниматель, у которого началась черная полоса в жизни и кризис среднего возраста. Он бежит от долгов в деревню. По ходу действия книги нам раскрывают его прошлое и знакомят с прошлым и бытом других жителей деревни. Мы видим, что у каждого есть и отрицательные, и положительные черты; со скелетами в шкафу соседствуют семена добрых намерений. К концу книги хорошее в людях улетучивается - начинается "трэээш", как любит повторять юная деревенская веб-камщица своему прихвостню стримеру(!). Вот эта неуместная и неправдоподобная арка двух персонажей, на создание которых автора, видимо, вдохновил сериал Школа, испортило мое впечатление от книги. Последний поступок Беляева закрепил за ним статус человека, которого жизнь ни чему не учит, и добил впечатление окончательно.
Что же в итоге хотел сказать автор... Людям приходится выживать и бороться с системой? Прошлое поколение уже потеряно, теряем поколение будущее? Спейся в окружении деревенской русской хтони или беги?
Ожидала от этой книги раскрытия многогранности характера русского человека: его способности адаптироваться, надеяться, упрямиться, терять веру и находить снова. Получила же оду слабохарактерности на всех уровнях общества.
Где-то, конечно, есть города, которые просыпаются рано, но русскому сердцу милее те, что спят до полудня. Жители последних счастливы и не хотят себе иной доли. Городская власть тут предельно деятельно скучна и обстоятельно ленива. Магазины открываются как попало, а жители, если даже бегут куда-то, например к парому, то лишь потому, что приятно бежать под горку по утренней дороге, по пахнущему свежим липовым клеем асфальту. Здесь время не в телевизорах, не в радиоприёмниках, даже не в интернете, а под куполами храмов. Оно бьётся в чугунную грудь колоколов и гудит-гудит-гудит любящим сердцем поверх вод великой Реки, заново сообщая всякому человеку, что он свободен.
Детство — время, когда мир входит через нос. Волга где-то внизу, за кустами, за полудиким яблоневым садом пахла ещё дёгтем и соляркой последних трофейных немецких и румынских судёнышек, дымом от угля, сжигаемого в топках доживавшего свой век парохода «Вера Фигнер». Тот отчаянно молотил лопатками гребных колёс, поднимаясь вверх по течению от Куйбышева к Рыбинску, чадил и вонял как десять буксиров
Потому что если есть что у человека на земле от Бога, так это справедливость. Нет справедливости, нет человека. Так уже было в начале прошлого века, и в конце его тоже, и раньше, и вовсе раньше. Стало быть, в конце каждых времён. И так будет снова.