автордың кітабын онлайн тегін оқу Река жизни. Тривиальные рассказы
Елена Сперанская

Кітап туралы Қазір оқып жатыр1 Тегін фрагмент

Елена Сперанская

Река жизни

Тривиальные рассказы

В книге рассказывается в краткой форме о различных людях, чьи судьбы претерпевают сильные потрясения. Все перипетии их семейных взаимоотношений проходят перед читателем. Автор подчеркивает ценность человеческой жизни в суете меркантильных забот. Каждый рассказ имеет свой законченный сюжет. Яркие персонажи взяты из реальной действительности, но фамилии и имена изменены.

ISBN 978-5-4483-4897-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Река жизни
Река жизни
Гладиатор
Три грации
Увлечение
Страшная сказка
Метафизика
Крутые горки
Хористка
Библейский сюжет
Сирота казанская
Охотники за черепами
Счастливые пленники
Ограбление художественного салона
Старый «генерал»
Гостеприимство
Удачливая штучка
Воздыхатель
Снимки на память
Военная история с географией
Помолвка и фиктивный брак
Архитектурный мезальянс
Вид на жительство
Школьные страсти
Похороны без смерти
Ревность
Крохобор
Очаровательный песик
Музыкант — игрок
Правнук Шекспира
Заботливая сестра
«А вообще-то правильно»
Черный юмор
Южная ночь
Стрелок
Махинаторы
Ирония в Италии
Сломанный зуб
Счастливая встреча
Переводчица
Тулупчик
Игры дьявола
Смертельный трюк
Лауреат
Разведчик
Операция «Таро»
Взаимовежливость
Разделенные
Философский камень
Пепелище
Встреча с модным писателем
Три загадки

Эх, Волга-речка, не боли, сердечко,

Не боли, сердечко, хоть скажи словечко.

Русская народная частушка

Льются воды твои размеренно.

Здесь и прелесть твоя, и сила.

Я в одном лишь только уверена,

Что любому ты сердцу мила.

Теплоходы, баржи, паромы, плоты

Не дают тебе задремать.

Мы с тобою снова на «ты»,

Собираюсь в дорогу опять.

Волга-матушка, наша кормилица,

Берега твои круты и топки.

Будто красная ты девица,

И страна тобою гордится.

В час суровый была ты границей.

Враг не тронул твоих берегов.

Небывалой взметнулась птицей,

Ты украшена сетью мостов!

Вся в сиянии лунного света,

Как будто ступаешь к венцу.

Или солнечным светом согрета…

Все наряды тебе к лицу.

Унесусь ли в дальнюю дорогу

Или буду близко от реки

Из себя не скорчишь недотрогу,

Всё отдашь и не пожмёшь руки.

Перелески, заводи и мели;

Пляжи, причалы и пристани.

Всё, что сделать сумели,

Это — русское искони.

Так, и чужого не требуя, в непогоду, затишье

И бурю, силы свои, пробуя,

Льешься себе на просторе.

«Слово о Волге», Е. Сперанская

Река жизни

Большой и крепкий деревянный дом, построенный из столетних бревен, с выступающими наружу срезами, со ставнями в крохотный дворик, где росли перед окнами цветы: подсолнухи, колокольчики и ромашки, нравился всем сельчанам, которые часто хвалились, что у них большой урожай зерна и много птицы, выращенной рядом с конюшней в курятнике. Так жили все жители этой далекой Сибирской деревни, включая и самих хозяев этого дома. Во дворе у них на привязи сидела ворчливая собака неизвестной породы.

В доме жили когда-то двое мальчишек с родителями, но война отняла у них живность, а детей пришлось обучать самим. Иногда они посещали церковно-приходскую школу, чтобы им поставили крестик в справке. А расписываться они научились быстро, когда им отпускали расписки за урожай зерна ржи, растущей на общем поле. Каждая семья должна была убирать свой, отведенный ей надел, складывать в снопы, молотили колосья, а потом сдавали на вес в сельпо. Им доставляли иногда деньги, и они покупали себе ткань на простыни, скатерти, рубахи и портянки. Армяки остались от родителей отца, поэтому их только латали и передавали из поколения в поколение. Посуду из дерева: ложки и тарелки — все делал еще прадед, а глиняные кувшины покупали на базаре вместе с молоком и творогом, привозимыми из дальних северных районов, куда ни один солдат не смог добраться. Скопилось этого добра целый шкаф, состоящий из полок с планкой.

— Сходи к своему брату и скажи, что у меня нет больше сил отбиваться от набегов солдат. Пусть собирает восстание и готовится к наступлению, — сказал Спиридон жене в конце мая тысяча девятьсот восемнадцатого года, когда уже стали происходить расстрелы крестьян, кто не хотел воевать, и кому дорога была земля Сибирская.

— Если уйду, а тебя расстреляют, то мы никогда не встретимся, — заплакала женщина и стала вытирать слезы платком для сметания крошек хлеба со стола.

— Торопись с сообщением. Уйдешь ночью. Я тебя перевезу через реку на другую сторону, а ты тропинками выйдешь к городу. Там тебя на попутке кто-нибудь прихватит. Только не садись в телегу. Лучше спрячься в леске. Затаись. Как увидишь, проезжает кто-то из знакомых сельчан, тогда можешь голосовать. Они тоже все собирались отбыть на запад с детьми в Челябинск, — сказал твердо муж, облокотился о стол и стал читать листовку — воззвание, сохраненную им с прошлого года, где сообщалось о произошедшей революции в Петрограде и передаче власти временному правительству.

Он понимал, что эта мера предосторожности сдует с кресла всех царских чиновников и установится диктатура власти, о которой давно поговаривали у них на слетах всех сельчан после уборки урожая и распределения поровну прибыли.

— А ты Спиридон? Как вы здесь спрячетесь с Ерошей? — спросила горько Клава, чувствуя, что месяца через четыре-пять у нее тоже родиться ребенок — третий в их роду Пантелеймоновых.

— Хочешь, я с тобой уйду? — спросил Спиридон, глядя на ладную, чуть располневшую за последнее время, фигуру жены.

— Боязно мне одной по большаку идти, да по лесам прятаться. Что зверь какой?! Я-то здесь места плохо знаю. Мне помощь пригодится, шаровары твои стирать надо будет, а ребенок родится и того больше: дров нарубить, воды принести… Со всем остальным я сама справлюсь, может быть, Миша поможет. Он теперь подрос чуток, как ты думаешь?

— Верно. Но мы с ним на охоту будем ходить и рыбу ловить, а потом Ерофей к нам подъедет или пешком доберется. Спрячемся от чиновников. Там глядишь, и войне конец. А если нет, то будем участвовать против всех. Соберем слет в Алапаевске. Устроим забастовку, а потом на Донские просторы подадимся, в казачество вступим. Ребят туда пристрою. Оружие дадут, лошадей крепких, — сказал он о своих намерениях уберечь своих старших детей от солдатчины, глядя, как жена начала собираться в дорогу, складывать теплые носки и платок в котомку.

— Опасно это. В казаках ты тоже должен будешь воевать. Нам и там придется дом самим строить или к кому-то на поселение устраиваться… Кому мы там нужны?

— Не торопись. Вот выздоровеет Ерофей, мы и его в дело вправим… Лишь бы сбежал отсюда, а то не ровен час наш дом подожгут, что мы против власти настроены, — почти шепотом сказал Спиридон, распахивая дверь настежь, чтобы сквозняк проветрил помещение большой комнаты, где в углу за занавеской лежал Ерофей с перевязанными пятками и дремал, еле вслушиваясь в разговор родителей, чтобы понять, к чему они клонят.

— Спиря, а может и Ерошу с собой возьмем? Ему здесь, что делать? — Клава подошла и заглянула за занавеску, чтобы выяснить спит он или нет, так как был второй час ночи.

— У него есть залатанные штаны. Вот пусть их с собой возьмет, когда к твоему брату двинется. А ружья нет, так это хорошо. Меньше страха за его жизнь. Но у нас они были. Значит, завтра опять явятся, так ему придется сбежать от них. Как он побежит, если ноги больные?

— Как? Неужто не знаешь? Как ты ко мне на свидание к брату приходил? — стала спрашивать Клава иронично, заметив, что у Ерофея под подушкой сверкнул нож и обрез.

— Знаю такое дело, в лаптях. Это первый признак хорошего самочувствия — летом в лаптях ходить. Никогда ноги не заболят, но и до зимы не протянут, — сказал Спиридон и зевнул, чувствуя, что засыпает сидя за столом.

Он встал из-за стола и подошел к печке, где за поддоном хранилась снедь, приготовленная в дорогу. Откусил от буханки хлеба. Затем посыпал солью, обмакнул туда лук, выращенный на огороде, и съел, чтобы отбить тягу забраться на печку, где лежал его дед перед смертью, и где умер его отец.

— Ты поесть хочешь, перед проводами али нет? — спросила Клава, надеясь, что все уладится и ребенок родится здоровый и крепкий, такой же, как пасынок-Миша, которому все было нипочем: маленький всегда по снегу босиком бегал и не простужался.

— Нет, наелся уже. Увидишь, Клаша, мы вместе легче прорвемся и заживем по-новому у твоего брата. А потом с ними переедем с Дона на Волгу. Там, говорят, даже лучше, и земля есть хорошая… — сказал муж, тяжело дыша от перекладывания поленницы дров в избе у печки, где он спрятал двухзарядное ружье и патроны, оставшиеся от отца.

Когда дед ходил в горы на охоту за пушниной, в особенности за белкой и соболем, чтобы продать на черном рынке за большие деньги и содержать семью из пяти человек: своего отца, мать, себя, жену и единственного сына — красивого и талантливого парня, умеющего играть на гармошке — Спиридона с чубом, как у казака, выбивающегося из-под околыша фуражки. Он получал большой калым, иногда золотом. У матери сохранилось, сделанные городским ювелирным мастером, золотые вещи: обручальное кольцо, цепь, серьги и ценный крест. Все это богатство досталось первой молодой жене Спиридона — хохотушке Насте, которая не чаяла, как пучила эти драгоценности.

Но носила исключительно по праздникам, примеряя перед зеркалом украшения и заботливо складывая назад в шкатулку, вырезанную ее отцом и подаренную молодым на свадьбу. Прожили они с мужем десять лет. Успели родить двоих детей. Но Настя простудилась и стала кашлять.

Умирала она медленно. Как раз перед революцией, когда началась гражданская война, у нее случился сильный последний приступ астмы. Хоронили Настю тихо только дети и Спиридон. Сам он сделал гроб из досок, купленных в магазине. Взял у соседей лошадь и телегу. Втроем они сели сзади гроба, и лошадь сама довезла их до самого погоста с пошатнувшимися крестами, где были похоронены все родственники мужа и последнего наследника в их роду, если детей возьмут на войну, куда их записали сразу при рождении.

Потом золото по наследству перешло Клаве, у которой уже было обручальное кольцо с рубином, доставшееся ей от бабушки. Она встретила Спиридона случайно, когда пошла за водой в колодец, живя вместе с братом и родителями в Алапаевске. Он ей понравился, и она пригласила его к себе домой. В тот же день их помолвили супругами и велели слушаться друг друга при любых жизненных невзгодах.

— До брата идти лучше околицей. Скорее доберемся. А вдруг документы будут проверять на переезде станции? — спросила Клава, а сама не верила, что так легко удалось уговорить мужа ехать с ней вместе.

— Как туман спуститься, думаешь, они нас увидят? — спросил Спиридон и перекрестился.

Женщина совсем успокоилась и стала собираться в путь. Сложила еще вареную картошку, кусочек сала и свежие овощи в котомку. Завязала узелком. Налила молоко в кружку, выпила, а остальное — вскипятила в печке. Разделила на три части. Одну часть взяла с собой в маленькой бутылочке для младенца.

— Я готова. Можем идти, — сказала она, опустив голову, с грустью перебирая концы темного платка, завязанного узлом на плечах.

— Сын останется дома пока. Он у нас больной. Ему не добежать пешком. Пусть мается здесь. Если нападут, то у него есть нож. Отобьется. А сейчас идем скорей через лес к реке, — торопил муж, прихрамывая, сгорбившись, как старик, специально изображая немощного инвалида.

Они двинулись на запад к пологому берегу реки через густые заросли кустарника, чтобы ни одна живая душа не заметила их исчезновение из села, куда нагрянули солдаты Красной Армии и стали забирать оставшихся дома с родителями детей в свою банду. Никто не хотел примыкать к таким формированиям, но они стали угрожать расстрелом. Тогда собрали отряд новобранцев и заставили их за краюху хлеба расстреливать тех, кто не будет соглашаться становиться в строй солдат и участвовать в гражданской войне. Так стала формироваться, плохо вооруженная, армия колеблющихся, кто не хотел идти на войну.

Отец с матерью дошли до берега реки Нейва. Он отвязал лодку. Запрыгнул туда и пригрозил жене:

— Тихо. А то нас сейчас арестуют и отправят туда, куда следует без суда и следствия. Куда Макар телят не гонял.

Сердце Клавы сжалось в комок и затрепетало от страха. Никакая сила не могла заставить ее расстаться с суженым, с кем она обвенчалась тайно в церкви.

— Смотри, если кто скажет, что я твой муж, нам не поздоровится… Будешь при всех говорить, отец. А пока я тоже с тобой поплыву. Мы вместе сильнее будем. Там, глядишь, и до брата твоего доберемся. Запрыгивай в лодку, — скомандовал Спиридон лукаво, изображая глухого старика, почесывая постоянно то затылок, то за ухом.

Она, молча с разбегу, влетела на самую середину утлой лодчонки. Та зашаталась, но не перевернулась и медленно отплыла на середину реки.

— Ты что придумал? Мы с тобой молоко взяли на одного человека. А дома твоя порция еды осталась, — сказала она, сокрушительно возмущаясь его дикими проделками, на что он был большой специалист, и поэтому его списали после года службы с армейского учета, как негодного к прохождению дальнейшего военного обучения, так как он прикинулся больным туберкулезом, хромая и кашляя, как тяжело больной инвалид.

Сейчас в лодке он расправил плечи, налегая на весла. Никто бы ни заподозрил в нем того худощавого крестьянина, у кого отняли всю скотину, кроме собаки, которая осталась в доме с Ерофеем, прячась в курятнике.

Таким образом, на попутных машинах, иногда пешком мать с отцом ушли в другую деревню к своим дальним родным, чтобы предупредить о наступлении белых по всему фронту Западной Сибири, как велело им их крестьянское родительское наставление — не бросать жену или мужа ни в счастье, ни в горе.

Сын — остался дома. Он лежал в горнице на лавке с перевязанной ногой, так как растер сапогами, когда учился ходить в маломерках, чтобы как-то при случае надеть отцовские сапоги, хотя бы без портянок. Он вымахал под два метра ростом, но обуви для него не было в наличии, поэтому приходилось переделывать дедовы сапоги, наставляя спереди и укорачивая голенища. Такие маломерки очень напоминали ботинки.

Он хорошо умел стрелять и промышлял рыбной ловлей, продавая весь улов сельчанам. Деньги у него были в наличии, но солдаты ему тоже пригрозили, что если он не будет воевать, то рассчитают и оправят на каторгу. Но такая постановка вопроса была устарелой, потому что этот закон не исправлялся со времен царствования Ермака и присоединения Сибири и Дальнего Востока к Киевской Руси. Поэтому каторгой называли эту самую область, где жила с давних времен семья отца Спиридона и его теперешние дети –Ерофей и Миша, когда здесь проходила граница по Уральским горам, соединяющая Челябинскую область с Екатеринбургской на севере, и еще восточнее до самого Тихого океана и Казахстана на юге России.

Спиридон не разрешил старшему сыну — Ерофею — примкнуть к бандитам, чтобы тот помог ему убрать с поля урожай ржи, а младшего — двенадцатилетнего Мишу — забрал с собой брат Клавы — Епифан, который приезжал к ним погостить один.

Дядя брал с собой подростка на рыбалку, в лес на охоту. Они ставили капканы, устраивали костры, варили уху, пекли картошку в золе, убирали снег, пилили деревья, кололи поленницы, запасали двора. У Епифана с женой немкой своих детей не было. Вот они рассчитывали воспитать племянника, как своего родного сына.

Он учил Мишу читать звериные следы, управлять лодкой, другим важным наукам, которые должен знать подросток. Они устроили его через околоточного урядника в школу, где он стал получать хорошие отметки. Дядя купил ему портфель, белую косоворотку и ремень, а брюки ему сшила немка. Ботинки он носил свои старые, доставшиеся от отца. С дядей племяннику было весело и интересно, а с мачехой — нет: только церемонность, черствость и нравоучительные нотации. Кому же такое принудительное обучение понравится?

Смерть деда — отца Клавы — потрясла Мишу. Он не успел привыкнуть, что теперь жил с совершенно чужими людьми, так еще умер старик, который никогда ничем не болел, но любил выпить изредка самогонки и подраться в кабаке со своими приятелями из-за четвертушки хлеба. Так его все дома и прозвали — Четвертак. А его жена довольно-таки красивая женщина сразу ушла жить к вдовцу — околоточному уряднику, который разбирался с пришлыми людьми.

Спиридону удалось сбежать с двадцатичетырехлетней, чернобровой, с длинными косами, красавицей женой — Клавой, стремящейся во всем угодить мужу, но из-за молодости лет не всегда получалось.

Стены их дома видели много горя: умерла от тифа первая жена Спиридона, от горя вскоре скончались ее родители, а отец самого хозяина усадьбы переехал далеко на север. Куда его направили по назначению из-за хранения дома оружия, которое он скрывал от властей. Мать сама еле управлялась по дому, но не отчаивалась, а ждала деда из ссылки.

Рано утром сына от первого брака — Ерофея — больного подняли с постели и арестовали. Обрез и нож он оставил лежать там же под матрасом. Продержав три дня в сарае на воде и хлебе, ему предъявили обвинение в отказе присоединиться к бандитам.

Жарким июльским днем восемнадцатого года отряд белогвардейцев армии Колчака вывел к реке Нейве в районе города Алапаевска своих пленных в количестве десяти человек, кого удалось собрать побоями, в одних рубахах на босу ногу. Они шли по тропинке через поле, засеянное рожью и частично убранное. Зеленые зрелые стебли трещали под ногами у солдат, хорошо вооруженных, сытых, но с надеждой, что они получат вознаграждение за выполнение своего опасного задания. Сзади пленных бежала почти до самого берега собака одного из крестьян, которого посчитали предателем, потому что Спиридон не захотел вступать в армию сам из-за возраста. К тому времени ему было тридцать восемь лет.

Пленных построили и расстреляли после расстрела всей царской династии Романовых, включая самого Николая II, его жены, детей и брата императора — Великого князя Михаила в возрасте сорока лет и его пожилого секретаря Джонсона.

Ерофей прикинулся хромым, когда шел к реке босиком, то кровь текла у него из пятки. Он упал в воду, как и все. Солдаты ушли, но, некоторые из расстрелянных, выжили. Они поплыли на другой берег. Среди них был Ерофей. Он вышел из воды, стряхивая с себя грязь, так река обмелела. Он полз на четвереньках, чтобы не заметно было, так как солдаты возвращались и оглядывались, чтобы никто не встал. Вместе с остальными, оставшимися в живых, они побежали на другой хутор и затаились, чтобы вернуться, но потом передумали.

День Ерофей пролежал в тени забора в соседнем заброшенном угодье с другими парнями. Их осталось столько же. Солдаты не хотели проливать кровь. Они только хотели запугать, чтобы те сами добровольно перешли на их сторону. Собравшись с силами, они ползком и на полусогнутых ногах вернулись к себе домой. Ерофей пролез через окно, взял обрез, нож. Он сложил оружие в рюкзак с вареной картошкой, надел лапти и околицей побежал к ручью, где еле пришел в сознание от потрясения, что он остался жив, но нога все еще болела от прорвавшегося пузыря мозоли.

Таким же способом перешел реку, там, где Спиридон с Клавой, чтобы не намокнуть и не замочить ружье, переплыли на лодке. Он добрался до Алапаевска на попутке, сказав, что его призывают из города и велели самому доехать до сборного пункта.

Нашел по адресу, оставленному мачехой, дом, куда отвезли его младшего брата к родственнику. Постучался в дверь.

— Открыто, — крикнули ему из комнаты на первом этаже, где жил Епифан с немкой и Мишей, куда нагрянули Спиридон с Клавой.

Они уже собирались в дорогу, складывали вещи и вызвали извозчика, чтобы добраться до железнодорожного вокзала, а оттуда доехать до станицы в Ростовской области, чтобы купить там дом и начать новую жизнь.

— А, Ерофей, явился-таки! — обрадовался Епифан, который рад был, что сестра приехала к ним с мужем.

— Хочу продать дом и тоже приеду к вам. Разрешишь, отец? — спросил он, обращаясь к Спиридону.

— Как знаешь. Твое наследство. А покупатель у тебя есть али нет? — у Спиридона желание выжить превалировало над всеми другими меркантильными интересами.

— Покупателя найду здесь, через околоточного урядника, — ответил Ерофей, задумавшись.

— Зря не надо связываться. Лучше когда-нибудь сам вернешься с женой туда. А сейчас, собирайся с нами в дорогу, — посоветовал ему отец хмуро, но как всегда лукаво и с усмешкой.

Они скрутили все баулы, заколотили ставни, сели на тарантас и уехали на поезде в казачью станицу Мечетинскую на Дону.

Гладиатор

Он, сражаясь в наших легионах,

доказал свое мужество, заслужив

гражданский венок и чин декана…

«Спартак», Р. Джованьоли

Рита росла гибкой тростинкой, напористой, легкомысленной, часто обижалась и огромный интерес уделяла подвижным играм с элементами силовых упражнений, прыжкам с парашюта в городском парке, куда стекались родители с малолетними детьми. Она завидовала мальчишкам и копировала во всем отца. Восхищалась его манерой разговаривать с налетом легкой иронии. Принимала на веру любое мимоходом сделанное высказывание о своих спортивных способностях, внешних достоинствах: фигуре, стрижке, силе мышц, загаре — все то, что так нравится в парнях. Вела себя как настоящий солдат сверхсрочник, кому надоело сидеть дома сложа руки.

Но это было в прошлом. А сейчас она записалась в кружок ДОСААФ. Когда она рассказывала об этом свершившемся факте своим друзьям по подъезду, с гордостью упивалась собственным имиджем. Сразу сдала непосильные для школьницы нормы ГТО при своем высоком росте. Она часто выезжала с инструктором в лесной загородный массив на трассу, чтобы с огромным трудом овладеть правами по вождению собственной старенькой Волги, стоявшей в гараже на окраине города и доставшейся ей от деда-генерала, почившего свой век на Ваганьковском кладбище в центральном районе столицы. Пережившая своего «благоверного», бабушка предупредила ее, когда разошлась с влиятельным мужем и переехала к родителям на Украину, чтобы воспитывать своих жизнерадостных внучек. Зато у дедушки появилась молодая и честолюбивая сиделка из провинции и заменила ему весь мир, взяв на себя обязанности по захоронению чужого человека.

— Поживем пока здесь. Дед настоял, чтобы мы не волновались, — возбужденно проговорила мама двух непослушных девочек — Риты и Наташи, когда у них появилась своя трехкомнатная квартира со всеми удобствами в центре Донецка и небольшой участок в четыре сотки для огорода, который они вчетвером вместе со своим отцом — отставным офицером — перекапывали каждый весенний сезон.

— Намаялся я с вами, — постоянно повторял глава семьи, рассматривая свои боевые награды за избавление Афганистана от рабства и освобождения местного населения от нервных наркотических перевозок.

Так же в свое время рассматривал ордена и медали дед-генерал, участвовавший в опасных боевых операциях во время Великой Отечественной войны во втором Украинском фронте в Донбасско-Ростовской оборонительной операции, Сталинградской битве, Ростовской наступательной операции под руководством величайшего маршала прошлого века — Малиновского — дважды героя войн, начиная с Первой Мировой, затем Гражданская, в Испании и наконец ВОВ, похороненного в Кремлевской стене. Дедушка был знаком с ним и здоровался лично за руку, о чем часто рассказывал на семейных торжествах.

— Для нас карьера не имеет значения, — отвечали задиристо обе сестры, как две капли похожие по характеру Рита — на отца, а Наташа — на маму, сделавшую карьеру в торговле дефицитными продуктами питания в гарнизонном магазине в процессе перестройки, умеющая экономить и вести хозяйство.

— Мы живем как цари, а вы — мои три принцессы, — подмигивая веселыми, голубыми глазами жене, и целуя ее в плечо, покрытое цветной бордовой казацкой шалью и украшенной длинными кистями, говорил обычно отец.

— Ну, и, подхалим, же ты! — возмущалась жена. — Привезли новые защитные рубашки и пиджаки для офицеров. Надо и тебе, дорогой, купить по сходной цене. Ты у меня самый заметный покупатель в войсковом магазине.

— О чем речь! Сначала мою старую форму сдам в военкомат коменданту, чтобы под трибунал не попасть, — успокаивал полковник запаса.

Так они наслаждались фамильным благополучием, обилием запасов продуктов питания на зиму в магазине, когда истощались закрома и полки окрестных ларьков и супермаркетов. Неугомонные, талантливые и вездесущие дети полностью упивались свободой выбора собственной интересной профессии. Но в итоге, каждая, следуя семейной традиции, собиралась заменить в будущем своих стареньких родителей. Рита выбрала военную карьеру, решив отдать долг Родине, а Наташа внезапно ринулась в торговлю и тут же вышла замуж за курсанта-выпускника летного военного училища, где училась старшая сестра.

— Прими мои поздравления! — восклицала Рита, явившаяся на свадьбу Наташи в ярко красном умопомрачительном мини платье без рукавов, с рюшами, разрезом и спущенными плечами.

Вообще произвела полный фурор на отставников французской укороченной стрижкой, которая смотрелась очень экстравагантно, чтобы чувствовать себя комфортно в шлеме, а волнистые косы не мешали слушать радио из наушников во время тренировочных полетов на сверхзвуковых военных истребителях нового поколения. Ей была сделана небольшая татуировка на спине и шее ко дню бракосочетания. Она брызнула лаком на волосы, поэтому голова блестела на солнце словно колокол.

— Когда в космос полетишь? — предусмотрительно поинтересовалась разгоряченная невеста в фате с венком вокруг крупных локонов, принимая цветы и долгожданный подарок от сестры-гладиатора.

— Звезд с неба не хватаю, но на кусок хлеба с салом себе всегда заработаю, — ответила высокомерно Рита, растягивая каждую гласную букву, создавая неотразимое впечатление задушевной беседы и обаяния, непосредственно приложившись к щеке невесты и поглядывая краем глаза, как отреагировали на ее мальчишеский вид все гости. — Совет да любовь!

— Ну, ну. Желаю удачи и тебе во всем. Найди себе жениха по душе и расскажешь, как оно у тебя получается, — съязвила Наташа. — На нас внимательно смотрят твои сослуживцы и мои родственники.

— Забудем старое, полюбим новое. Шампанское мне не ставь на стол. Пью только минералку, так как я за рулем, а развозить гостей придется опять твоей сестре, — любезно заметила Рита.

— Получай удовольствие от моих стараний.

Сестры обменялись любезностями. Гости мужского пола разделились на два лагеря: те, кто хотел выделиться из толпы и подраться и те, кто хотел найти себе подружку на ночь. У женщин не было выбора, они отдали своих мужей на попечение своих адъютантов — младших офицеров.

Рита заметно повеселела после нравоучительной речи невесты и пустила на самотек свои женские чары, изредка наблюдая, как клуб превратился в сплошное веселое пиршество с множеством блюд и отсутствием официантов. Каждый был предоставлен себе после возлияний крепких спиртных напитков. Она вышла на воздух покурить и сбавить обороты, накатившей на нее старой страсти к красивому высокому офицеру старше на пять лет, промотавшему свои деньги в казино и на сомнительные развлечения. Он дозволил ей поухаживать за ним, снять синдром похмелья, когда случайно они попали в передрягу, оказавшись вместе с ним в районной полиции.

Долго им пришлось тогда оправдываться, писать объяснения и платить штраф. Спасибо у него нашлись веские доказательства и алиби отсутствия прямой вины в смерти солдата-срочника.

— Кто меня сегодня развлечет? — вдруг обратился к ней старинный друг отца, появившийся из разбитых, но отремонтированных фанерой, огромных дверей.

Он хмуро привалился спиной на целую алюминиевую ручку, подернутую ржавчиной, пошатываясь. Рита бросила окурок на землю, усыпанную битым стеклом, откинула маленькую красную сумочку-клатч за спину, взяла пожилого отставника под руку, зашла внутрь помещения клуба и нежно усадила дюжего старика на кресло, стоящее в фойе рядом с пустым гардеробом.

— Ладно, красавица, бывай… У меня есть разговор о тебе с отцом. Привлеку за комплимент, куколка, — стал говорить он загадками.

Седой назойливый мужчина в форме громогласно рассмеялся, демонстрируя свои награды. Она нисколько не смутилась, а села ему прямо на колени, откровенно заигрывая с будущим шефом.

— Вот это по-нашему. Давай дружить, пока моя жена танцует в кругу гостей, — сказал он, ласково проведя рукой по спине Риты.

У нее побежали мурашки от этого дружелюбного прикосновения. Она внутренне собралась, но притворилась совершенно пьяной, глядя в зал, где разыгрывалась лотерея с присуждением, заранее купленных, призов.

— Приму меры безопасности. Только найди место, где мы с тобой побудем наедине.

— Я за руль могу сесть. Кто только поедет со мной? — спросила она и потрепала седину полковника свободной правой рукой, а левой импульсивно прижимала его к себе.

Полупьяная, поющая народные песни толпа, состоящая из нарядных танцующих пар, отгораживала Риту с настойчивым кавалером от счастливых новобрачных. Она привстала с колен и двинулась снова на воздух. Друг отца последовал за ней. Ехать до ближайшей гостиницы было пять минут.

Адрес своей пустой квартиры она специально забыла, чтобы создать приятное впечатление скромной курсантки-летчицы.

— Молодец, запомню твой поступок. Предоставлю место в нашем полку. Будешь старшим лейтенантом, — сказал он, подмигивая.

Она про себя цинично усмехнулась, но согласилась принять участие в продолжение свадебной церемонии на нейтральной территории дешевого отеля с грязными окнами, спущенными мятыми занавесками, отсутствием ковровых дорожек, разбитой мебелью и персоналом в домашних тапочках и фартуках, как в диетической столовой старого образца.

Они вернулись через некоторое время слегка помятые, под руку, но абсолютно трезвые. К ним подскочили несколько танцующих пар и потащили в круг. Высокие каблуки стали мешать ей. Она сняла новые туфли, поставила под стойку бара и рьяно запела народную украинскую песню. Все с радостью создали репетицию хора народных артистов, продолжая голосить на разные лады.

В последствие сестры продолжали дружить, они не чаяли, чтобы не подковырнуть друг друга, соревнуясь, как в детстве в играх с ровесниками за право получения лучезарного взгляда и одобрения мамы и твердого признания папы.

Опасности строить глазки своим сверстникам во время службы под начальством своего пожилого возлюбленного у Риты не было, потому что ее сразу приняли в состав летной военной бригада.

Руководство сразу направило ее зачищать территорию разрушенного Донецка. Там они едва уцелели после водворения на место ополченцев, принявших позицию боевиков в самопровозглашенной республике, но немедленно потерявшей статус из-за неподобающего поведения отрядов повстанцев в добровольческих военизированных формированиях.

Старая, давно забытая любовная рана часто не давала ей покоя. Она не обсуждала с начальством свое продвижение по службе, но продолжала тренировочные занятия, отрабатывая элементы дзюдо и карате, вызывая зависть подруг-десантниц, которые находились в ее подчинении.

— Полетишь одна, без инструктора, — как-то скомандовал ей командир подразделения, когда она встала в строй вместе с другими офицерами на летном поле.

Прохладное утро навевало мысль о скором наступлении весны. В воздухе витал аромат оттаявшей земли и цветения. Роль наводчицы и разведчицы давно надоела. Она с радостью надела шлем, чтобы приступить к выполнению опасной операции, а потом вернуться к себе в полк, расположенный в лесной зоне, среди берез и верб.

Остальное, достаточно длительное перемещение она рассчитывала предпринять согласно собственному разумению и знанию топографии в этой боевой операции. Хотя она понятия не имела, что ее посадят не на сверхзвуковой джет, а на обычный вертолет. Стрелять по цели и бомбить она научилась. Своими стремительными беспощадными действиями она должна была нанести сокрушительный удар по безоружным журналистам, продвигавшимся по выжженным украинским полям для написания очередного острого репортажа и снятия последнего в их жизни видео. Это она сообразила, когда измученная, голодная и уставшая была снята с вертолета силами мирного урегулирования в российских формах и попала в криминальную среду вместе с уголовницами и рецидивистками.

— Да, я пересекла границу по заданию командира, — отвечала она сразу на допросе рассеянному сотруднику полиции. — И что?

— Напишите подробно о вашей деятельности, — предложил ей военный полицейский, передавая лист бумаги и ручку.

Пройдя через издевательства прессы на суде, выступая в роли собственного адвоката, она подчас теряла терпение и наивно не раз оправдывалась в содеянном страшном военном преступлении, отрицая сам факт существования совести и порядочности, настойчиво поддерживая культ хитроумного предательства и обмана, тогда, когда ей задавали наводящие вопросы, связанные с ее службой. Присутствующие в зале родственники не обращали внимания на наличие гигиены и прилив эмоций у женщины-гладиатора. Подсудимая — военная разведчица, сидя на деревянной скамейке за прутьями, придирчиво рассматривала всех тех свидетелей и очевидцев, кто находился в огромном зале суда.

Она упорно вспоминала и с трудом повторяла про себя свою оправдательную речь, тщательно отработанную с нанятым, наконец, собственным адвокатом, но этого не потребовалось. Летчица уже самостоятельно настойчиво в уме планировала, в какую копеечку выльется освобождение из тюрьмы, самонадеянно веря в присвоение ей очередного воинского звания — и затем поездку для лечения психики в любой приличный санаторий, так как опытные компетентные специалисты заведомо признали женщину на первый взгляд невменяемой. Требовалось более глубокое изучение личности террористки.

«Найду нужным и займу место в другом помещении, среди своих бывших однополчан», — критически и больно стучала в голове одна единственная железная фраза.

«Терять мне нечего, уйду в отставку в хорошем звании. Желательно генерала, как дед. Ну, или полковника, как отец. Жаль, он сразу отвернулся от меня. К черту этих командиров подразделений с их приказами, политикой и гулянками. Лично отомщу кровопийцам и бандитам».

Разодетая в пух и прах сестра со своим заносчивым гонором, иронично наблюдая из зала, отказалась помочь материально, чтобы выплатить штраф за нанесенный ущерб, а мама с портретом дочери дежурила у решетки перед входом на территорию двора суда.

Лишь жалкие, накопленные за время службы деньги, часть сбереженные в банке, оставшиеся от отпуска после торговли овощами с личной дачной сотки, а часть, припрятанные в домашнем сейфе, а потом полученные с разрешения адвоката, помогли ей почувствовать себя свободной среди компетентной и лицемерной публики.

Поздравления от руководства в черных рамках доводили Риту в тюрьме до бешенства. Она срывала свои старые кофты и бросала в угол камеры. Подшивать и штопать дыры на старых вещах она считала бесполезным. Чтобы не потерять надежду, она собиралась на выходе передать все документы маме через адвоката. Посылки от родственников для нее и других заключенных приходили с очень большими интервалами. У нее оставалось одно отчаяние на смену места жительства или политического убежища. Она написала несколько писем в другие сопредельные государства с просьбой о помиловании и обмен на своих противников.

Ответы шли за большие деньги, которые ей передавала адвокат из тающих, как весенний снег, заначек. Требуемый судом штраф был скрупулезно выплачен до копейки, но автомобиль Волгу она подарила любимой сестре, чтобы та распорядилась по своему усмотрению. Кое-что начало срастаться в деле. Адвокат стала меньше придираться к трудно понимаемой гражданскими лицами биографии. Через полтора года циничная драма превратилась в фарс с насмешливыми репликами, щелканьем затворов фотоаппаратов и блеском кинокамер журналистов, репортеров местных и столичных средств массовой информации.

Обмен на разведчиков подобных ей происходил часто по линии Госдепартамента, поэтому Рита ждала с нарастающим нетерпением письма с Украины. Наконец предпринятые шаги увенчались успехом после второй попытки. Следствие начало сворачиваться в тот момент, когда домашний сейф и счет в банке опустели, а маму положили в больницу.

Когда у нее ушло полмиллиона рублей на все перипетии, она легла в камере на живот и стала, как в детстве, зарываться в подушку лицом, чтобы уснуть и отрешиться от страшной действительности, разворачивающейся впереди. На очередном выездном заседании суда зачитали разрешение на обмен за двух украинских уголовников, заключенных под стражу в России. После чего в течение недели она молилась за скорейшее освобождение и возвращение домой. Бывшая украинская разведчица была помилована президентом России. Она стала депутатом Верховной Рады, сообщив об этом безапелляционно в эфире национального телевидения, вызывая безудержный восторг слушателей, подражателей и сторонников президента, нравоучительно и фанатично показывая индивидуальные возможности женщины добиться самой всего, к чему она стремится, даже не задумываясь, какие последствия это может иметь:

— Я готова вновь выехать Россию, если это принесет пользу Украине. Согласна ездить везде, куда буду считать необходимым. Даже рискуя своей жизнью, хотя за это у нас лишают доступа к секретным материалам. Ни одной государственной тайны я не открыла, — в который раз повторяла она, заученную до боли, фразу. — И это проверено всеми спецслужбами и официальными органами Украины.

С таким резким заявлением для иностранных журналистов, к кому она относилась лояльно, но кого прежде собиралась бомбить, выступила после того, когда снова побывала на своей разрушенной земле — в Донбассе, пообщалась с ополченцами, а потом опять была задержана и арестована. На допросе с пристрастием в полиции дала показания по поводу посещений «оккупированных территорий». Это ее выступление было записано на диктофон. Все представители Верховной Рады поняли, по ее словам, что она согласна поехать и в Донецк, и в Россию. Однако ранее сообщалось, что украинские силовики не пустили Риту в столицу ДНР, где она собиралась «лично провести прямые переговоры» об обмене военнопленными на основе собственного горького опыта.

Три грации

Жаркое июльское солнце возвестило о разгаре отпускного летнего сезона с лихорадочным поиском возможности спрятаться в тени крупных магазинов или переменить домашний климат контроль на прохладу и веерное вентиляционное перекачивание воздуха, создающее легкий ветерок. Зной постепенно превращался в духоту и ожидание вечера, как манны небесной после падения метеорита, отколовшегося от известного солнечного тела под названием в честь английского астронома — кометы Галлея, вращающейся по параболической траектории, возвращающаяся к солнцу. Такая предрасположенность к ночным астрономическим изысканиям способствовала изучению философии, возникая в жару, как серьезное осложнение у любого здравомыслящего человека. Белый многоэтажный корабль — круизный лайнер «Силья лайн» с грандиозной музыкальной программой, лифтами, бутиками, ресторанами, кафе, концертными залами, танцполами, шведским столом, рулеткой был по карману только изысканной публике. Запланированная долгожданная поездка в Скандинавию на три дня, наконец, началась у группы туристов, измученных летним отпуском. Северные страны: Швеция, Норвегия, Дания и Финляндия. Все привлекательные своими шедеврами в кулинарном искусстве, ландшафтом, фьордами, замками, дворцами, сменой караула, достопримечательностями, связанными с великими драматургами, композиторами, учеными, поэтами, художниками и геральдическими королевскими династиям: Ибсен, Сибелиус, Григ, Ларссон, Цорн, Ольденбурги, Глюксбурги, Виндзоры.

Соседками на судне оказались три молодые женщины разной национальности. Одна — стройная, маленькая, с короткой традиционной стрижкой, китаянка-фармацевт — владелица, по ее описаниям, сети аптек, богатого мужа, страстного любовника и образованного сына, мечтающего вернуться навсегда в Китай к своей невесте. Другая — темпераментная, с длинными, упругими, как прутья, волосами, раскосыми глазами, в открытой майке — украинка, татарского происхождения или казачка, судя по характеру, продавщица московского бутика — «Шторы». А третья — моложавая провинциалка, одетая в тонкий кожаный пиджак с золотыми кольцами на рукавах — изделие турецких мастеров — преподаватель вуза, которая проявляла завидный интерес к расположению кают, чтобы не потеряться между этажами и трюмами. Соседство по столу их нисколько не напрягало. Наоборот, вызывало периодические вспышки разговора.

Они называли друг друга одним преобразованным русским именем — Елена, к чему у восточных китайцев проявлялась неизгладимая тяга. Следовательно, им не следовало называть свою соседку однозначно, но, переключив внимание на обилие закусок, мороженого, икры и других лакомств, китаянка назвалась просто — Ель, казачка — Аленой, а провинциалка так и осталась — Леной. Они с нетерпением ожидали заключительного бала, наряжаясь в вечерние туфли, яркие, наилучшие платья или брюки, надушенные французскими духами от Кристиана Диора, Армани и Коко Шанель, чтобы подчеркнуть достоинства фигуры.

В сногсшибательных туалетах три грации обошли кормовую часть девятой палубы, фотографируясь на фоне приближающегося берега Стокгольма, который поражал своими великолепными гранитными набережными, улицами, развлечениями, ресторанами, магазинами, памятниками, музеями, цветниками и королевскими дворцами. На обратном пути, после длительных препирательств с Елью, которая очень устала и вернулась к себе в каюту люкс класса, они вдвоем мужественно отправились на дискотеку в танцзал. Давно играл вокально-инструментальный ансамбль.

Ночное шоу «Ритмы Бразилии» воодушевляло посетителей, сидящих полукругом вокруг сцены за столиками или на удобных мягких креслах. На площадке вокруг сцены танцевали пары в бурном ритме. Женщины-тезки наслаждались взглядами одиноких мужчин, развалившихся на диванах и выбирающих себе пару для танца.

Лену пригласил высокий красивый финн с повадками благородного фавна и удивительными манерами. Остальная часть ночи пронеслась в зажигательном урагане бешеных ритмов самбы, танго, румбы, ча-ча-ча, твиста и шейка. Около четырех часов ночи на эстраде оказались они вдвоем с финном. Приз за выносливость и лучшее исполнение им никто не вручил. Зато все остальные участники отсеялись, отправившись отдыхать в каюты после душераздирающего темпа.

Танцовщица-провинциалка и столичная штучка, наблюдавшая весь вечер и ночь за ураганом танцевального шоу, сидя на мягком диване за столом, рядом с потомком династии Габсбургов — финном вышли на кормовую вторую палубу, чтобы проветриться и обсудить прошедший танцевальный конкурс.

От воды шел сильный перепрелый запах отходов с кухни, а за бортом видны были крошечные островки, поросшие травой. Где-то вдалеке маячила главная цитадель королевской семьи. Они живо обсудили семейный и дружеский отдых на английском языке, поблагодарив друг друга, решили вернуться в свои каюты, обменявшись электронными адресами и телефонами.

— У него отличный голос, — похвалила Алена партнера по танцам подруги, когда они возвращались в каюту на лифте. — Ты будешь ему звонить или писать?

— Будем считать, что твой риторический вопрос остался без ответа, — твердо ответила Лена, как преподаватель вуза в аудитории перед студентами, дожидающихся проставления зачета.

Алена понимающе улыбнулась. Они зашли в тесную, но очень комфортабельную каюту, быстро собрали вещи, приняли душ, освежились, а оттуда с восьмой палубы в спортивном темпе сбегали на не менее комфортабельную третью или четвертую палубу на завтрак в ресторан после сногсшибательных ночных танцев. Затем они уже втроем, встретившись с китаянкой Елью, которая сладко успела выспаться и отдохнула перед высадкой на берег, вернулись за чемоданами, спустились снова на лифте вниз и покинули судно.

Увлечение

Суета и досужие разговоры о предстоящих экзаменах и зачетах слышались изо всех углов коридора, где стояли умудренные жизненным опытом студенты медицинского вуза. Сессия была в самом разгаре. Преподаватели с важным видом передавали зачетки старостам и те вписывали требуемые слова в графы, чтобы профессор мог сразу, получив грамотный ответ от компетентного студента, расписаться.

— У кого есть пожелания? — спросила научный секретарь.

— Будем строже. Смотрите, сколько у них накопилось хвостов! — провозгласила почтенная заведующая одной из кафедр на заседании Научного Совета.

— Следует довести до ректора наши насущные требования и задачи, — пожелал другой руководитель с места.

— Профессора и деканы других вузов с величайшим удовольствием поддержат нас, — сказала тихо новоиспеченная аспирантка своей коллеге, сидящей впереди, наклонившись вперед.

Они прекратили общаться, дожидаясь окончания заседания научного сообщества, чтобы на следующий день приступить к работе по новым законодательным требованиям.

Для деятельной Ольги с багажом знаний по немецкому языку такая инициатива была на руку. Она спала и видела себя заведующей кафедрой. Быть примером для подражания, вызывая зависть сотрудников — этим могла похвастаться не каждая женщина. Домашние Ольги занимались кто, чем в профессиональной сфере. Мама была разъездным продавцом по собственной инициативе, торговала пластиковой мебелью, посудой, хозтоварами, чулками, галантереей. Любимый муж и отчим одновременно с нетерпением дожидался окончания оставшегося срока тюремного заключения — каких-то пять-шесть лет — за непреднамеренное убийство своего близкого сотрудника на почве ревности к его бывшей любовнице на территории большого закрытого мебельного предприятия. Шестнадцатилетний сын — Сашка — заканчивал учиться в школе. Он постоянно сновал между первым этажом и подвалом их частного дома, куда он приводил понравившихся одноклассниц познакомиться со своим великолепным интерьером и послушать его обожаемую, известную во всем мире рок группу — Рамштайн. Многочисленные диски и кассеты этих умопомрачительных певцов были аккуратно упакованы и спрятаны в диван, чтобы хранились и не портились от частого прослушивания.

— Вижу, скоро добалуешься, — предупредила Ольга сына перед обедом, чтобы наставить подростка на путь истинный, когда вернулась с работы, наблюдая за его перекусом. — К девочкам и женщинам надо относиться с уважением, — назидательно, как опытный психолог и педагог, проговорила она. — Кто приходил? Я их знаю? И зачем ты с ними встречаешься?

— Они сами просятся ко мне в гости, — ответил сын, медленно дожевывая на ходу бутерброд с колбасой и присаживаясь за стол.

— Ты у меня красивый мальчик, поэтому они и хотят с тобой поближе познакомиться, чтобы дружить, — успокоила она, продолжая злиться на него, еле себя сдерживая, чтобы не сорваться по пустякам.

— Ладно. Исправлюсь. Покупай мне Мерседес. Будем с ребятами кататься, — торжественно потребовал отпрыск. — Водить я умею, на права сдам без проблем.

— Ты мне деньги дал, сопляк? — продолжила перебранку рассерженная в конец Ольга. — Кредит за холодильник еще не выплатила. Вот закончится у тебя учеба, пойдешь и заработаешь себе на любую иномарку. Будешь с кем угодно кататься.

— Мне сегодня с двоюродным братом надо по клубам проехаться разок. Он меня обещал взять в долю в его бизнесе.

На самом деле сводный брат был от отца Сашки, но от другой женщины. Он очень гордился уголовным прошлым их общего родителя и заигрывал с сыном Ольги, позволяя кататься на его джипе и даже садиться за руль.

— Тоже сутенером хочешь стать? Какая у него профессия ты знаешь? Нет, вот и молчи, — спросила наставительно и тут же ответила за него женщина, с гневом глядя на своего подрастающего защитника и опору в жизни.

— Тогда собираюсь завербоваться на север. Буду нефтяником как дядя, — оправдывался тщеславный парень с крепкой фигурой, симпатичным лицом и фривольным взглядом на окружающие предметы, в чем он мало разбирался.

— Какой такой дядя? Мало одного зэка в семье, так ты еще собираешься меня под монастырь подвести. Мы ведь с тобой хотели в Германию смотаться по туристической путевке. Я и документы подала на Шенгенскую визу для двоих, — порадовала сына и себя Ольга, доказывая ему их близкое родство, схожесть характеров и взглядов на существование.

— Ладно, согласен. Значит, пойду дальше учиться, — примирился он, вздыхая и тут же соглашаясь с ее влиятельным мнением.

— Правильно. Надо в вуз идти, чтобы высшее образование получить. Я бы тебе помогла к нам в медицинский университет поступить… — внезапно предложила она, рассуждая, как ректор или проректор по учебной работе. — На подготовительные курсы могу тебя пристроить. Но документы нужно заранее собрать и отсрочку от армии взять.

— Стану хирургом! — заключил сын. — Вот это да-а-а.

Обрадованный Сашка быстро вскочил из-за стола и снова спрыгнул по деревянной лестнице в уютный подвал для наведения абсолютного порядка после очередного интимного общения со своей новой подружкой, кого он особенно любил, обнимать, лапать и щипать, а она хихикала, но помалкивала, что давно он ей нравился, мечтая выйти за него замуж.

— Ты слышишь меня или нет, сына? — крикнула ему разгневанная Ольга, заглянув внутрь тщательно однообразно побеленного и отремонтированного подвала на всю длину частного дома.

Там находилась столярная мастерская, стены были увешаны плакатами зарубежных ВИА, а над продавленным, видавшим виды, диваном висела коллекция из четырех ножей в открытом доступе, без стекла и рамок. В углу, на столе стоял монитор и старенький компьютер.

— Слышу. Меня на ужин не жди. Договорился с братом. Поедем в клуб, девчонок развозить по домам. Сейчас полежу немного, а когда встану тебе помогу, что скажешь, — ответил, как настоящий, мужчина подросток, который собирался идти на работу.

— Ну, ты даешь! Только обсудили твои проблемы! А ты опять за старое! Кто будет к экзаменам для поступления в московский вуз готовиться? — честолюбиво спросила Ольга, не догадываясь о его амурных проделках. — Репетитора тебе наняла. Тогда узнаешь!

Намерения были у нее очень серьезные побаловать сына, свозить по турпутевке в Германию, тем самым компенсировать участившиеся подзатыльники за бездельничанье. Она наивно полагала, что за одну поездку он выучит немецкий в совершенстве. С рождения ребенка она завела привычку рьяно заботиться о семейном бюджете, записывала каждый потраченный рубль.

— Все и так знаю. Надоело твое нытье, — в очередной раз, прикинувшись больным, он разлегся на диване, чтобы скрыть пятна крови, выступавшие на светлом гобелене обивки.

— Вот, вот. Только и умеешь, что врать! — воскликнула она.

— Учусь нормально. Завтра репетитор меня проверит, — Сашка поднялся на первый этаж, положил на кухонный стол учебник математики. — Вот видишь, — сказал он, исподлобья глядя на мать, затем посмотрел на продавленный пол, — тоже ремонт требуется.

— Полицейский приходил… Спрашивал тебя вчера, когда вы с братом катались по клубам, — укоризненно, допивая чай с лимоном, сообщила она, заинтригованная его желанием помочь ей.

Вид у нее был умеренно строгий, потому что надо было заняться подсчетом недельной выручки от продажи на работе среди сотрудников некоторой пластиковой посуды, которую она взяла в магазине у матери. Деньги тайно откладывала для покупки себе новых вещей, на кредит, репетитора и будущую намечавшуюся поездку с сыном за границу.

— Мам, чего ему у нас надо? — поинтересовался сорванец и ухарь одновременно с отчаянием переростка и опытного бизнесмена.

— Тебя надо спросить. Ты у нас главный распорядитель деньгами, — пояснила Ольга с видом учительницы. — Ладно, иди куда хочешь, — отослала она его предусмотрительно.

Посыпать голову пеплом из-за отсутствия мужа или богатого спонсора, который бы снабжал деньгами или продуктами, она не собиралась, поэтому работала, не покладая рук. Взяла полторы ставки на работе, вела кружок и не гнушалась мелких подарков от студентов в период зачетов: цветов, коробки конфет, пачки чая или кофе, бутылки шампанского.

— Могу объяснить. Ты только никому не говори, — признался зарвавшийся школьник с гордым видом опытного ловеласа и покорителя женских сердец.

— Я тебя слушаю, — самодовольно сказала она, лелея надежду вывести сына в люди.

Старое черное трикотажное платье с желтыми пятнами от жира на животе обтягивало фигуру молодой, плотно сложенной, женщины. Волнистые волосы были тщательно причесаны и красиво уложены на пробор. Игривая челка приятно открывала лоб с мелкими родинками. На руках блестели электронные часы со стрелками и обручальное золотое кольцо, подаренное ей бабушкой. Она вспомнила о неприятных каждодневных обязанностях, от которых очень уставала, что ей надо еще сходить в больницу, отнести передачку, чтобы угостить свекровь фруктами. Она задумалась.

Тягостные мысли отвлекли ее от тщеславных забот сына. Она стала переодеваться в спальне за дверцей шкафа, не обращая внимания на свое обнаженное отражение в трюмо, стоящее напротив.

— У моей девчонки — выкидыш, — сказал он сходу.

— Она что, сделала аборт в больнице? — спросила сведущая Ольга.

— Да, когда пришла сюда к нам в гости позаниматься со мной, что она пропустила в школе, открылось кровотечение. Она весь диван кровью испачкала, когда появилась ко мне сама оттуда… — повторил он. — Мне пришлось ее до самого дома вести.

— Молодец! Доигрался! — у Ольги округлились глаза от удивления.

— Я не нарочно. Она сама ко мне навязалась, — вставил он.

— Не пущу с братом мотаться по берегу реки ночью. У нас не спокойно. Полицейский предупреждал, что находят трупы рыбаков-утопленников, всплывших после того, как утонули зимой в подтаявшем льду и полыньях… — сказала она часть полученной от полицейского информации и предупреждения: «Лучше следить за подростком, а то не ровен час, отобьется от рук».

У Сашки сразу отлегло от сердца. Он страшно боялся, что его привлекут за связь со щупленькой, смазливой, ярко накрашенной одноклассницей и другой своей подружкой, которая была старше его на год и постоянно критиковала своих родителей за нерасторопность. Он сделал вид, что задремал. Натянул на плечи покрывало, найденное на стуле.

— Ты опять уснул? Сейчас влеплю подзатыльник, — она не унималась, перейдя на фальцет. — Ты — лентяй. Мне надо заскочить в больницу, отнести фрукты бабушке. Пойдешь со мной? Ты и так продрых до обеда.

Она набрала холодной воды из ведра в кружку и плеснула на сына сверху вниз. Холодная струя воды немедленно заставила его вскочить на ноги. Он стал отряхиваться и вытирать воду с кудрявых волос и лица. Вспомнил, как он с матерью и группой студентов-первокурсников ездили на экскурсию в Тарханы, по Лермонтовским местам.

Смотрелся он тогда еще необстрелянным юнцом, но проявлял жесткий самонадеянный характер. Они честолюбиво собирались со сводным братом съездить туда еще раз, когда он расхваливал на все лады природу тех мест: узкие овраги, заливные луга, изумительные дорожки, ухоженные клумбы, покрытые высаженными цветами, небольшой лесок, изящные мостики среди зарослей кустарника, где можно было заблудиться, ручьи с золотыми рыбками, сувенирный домик.

Девушки брата уговаривали их взять с собой туда, прогуляться по тенистым аллеям, посетить церковь, полюбоваться на восстановленный интерьер барской усадьбы, просторную избу прислуги и крестьянскую утварь.

— Пойду, — согласился он, когда вылез из подвала смущенный. — Что нести? — спросил он, отоспавшись и стряхнув с себя дрему.

— По дороге купим. Вот возьми сумку с халатом и сменной обувью. Помнишь, какие куличи бабушка пекла на пасху? — вспомнила она солнечные счастливые весенние деньки, чувствуя неотвратимость времени.

Она вручила сыну небольшой рюкзак.

— Да, объедение, — ответил он, надевая рюкзак на одно плечо.

— Надо бы тебя еще в спортивный лагерь отправить недели на две для поправки здоровья. Вдруг чемпионом станешь, — снова предложила Ольга свой вариант воспитания сына.

Они вышли из дома в тенистый садик, а небольшой огород окаймлял обе стороны дорожки, которая вела прямо к Волге.

— Мам, я решил жениться, когда окончу школу, — сообщил Сашка по дороге в больничный стационар, где лежала его родная и любимая бабушка, которая постоянно баловала внука выпечкой.

— На той своей однокласснице, которую ты отводил домой после аборта? — спросила Ольга с отвращением, но деваться было некуда, поэтому пришлось смириться.

— Нет.

Она поняла, что характер у сына весь в нее — страстный и необузданный, способный на разные чудачества.

— На старшекласснице. Я ей уже предложение сделал. Она обещала меня вечно любить, — пояснил он, наивно полагая, что все трудности в семейной жизни и ухаживаниях уже преодолены.

— А родители согласны? — спросила она оторопело от такой очередной глупости сына.

— Мы ждем год и расписываемся. Она предупредила родителей, чтобы копили на свадьбу. Обменяем квартиру или переедем в наш дом. Потом мы купим новую комнату. Возможно, въедем в однокомнатную квартиру, — высказал он свой сумбурный план.

— Спасибо, сынок, сообщил, — не слушая сына, сказала она.

Вечернее солнце еще не собиралось садиться. На деревьях золотыми искорками играли ярко-зеленые блики. Придорожный асфальт был белого цвета. Речная волжская гладь сливалась в единое целое с небом, разделяемым узкой полоской прибрежной полосы. Зеркало высоких пирамидальных тополей, рябин и берез напоминало о природном богатстве местности. Стаи уток и журавлей перелетали в заводях. Щелкали кузнечики. Стрекозы, шурша прозрачными крылышками, парили то над водной поверхностью, то над камышами.

Ольга с сыном поднялись к остановке автобуса, пошли вдоль дороги. Сашка был высокий, плечистый, смуглый, похожий на Маугли, с прекрасными внешними данными. Он всегда чувствовал себя лидером. Атлетически, по-взрослому сложен. Но глаза выдавали его задиристый мальчишеский темперамент, заносчивость и самоуверенность. Рот и подбородок говорили об отсутствии воли, желании выделиться. Он не терпел никогда сильной боли. В душе он был добрым и наивным по сравнению со своим двоюродным братом, имеющим задатки кровожадного бизнесмена и авантюриста, который разъезжал на отцовском джипе. Девушки обращали на Сашку больше внимания и предпочитали его общество более чем брата.

Страшная сказка

Фатина теперь чувствовала себя значительно окрепшей и помолодевшей от изнурительных судебных разбирательств после своего бракоразводного процесса, разделения нажитой за двадцать лет супружества собственности. Ей отошла квартира родителей, дача и комната в многоэтажном доме, которую она собиралась продать, затем купить новый комфортабельный автомобиль и срочно заплатить за обучение младшего сына в юридическом университете. Она в шелковых брюках и блузке медленно, прогулочной походкой шла по лучезарному белому песку вдоль пляжа побережья Карибского моря, омывающего остров Гаити, рядом со своей семнадцатилетней внучкой Кларой, с кем пустилась в кругосветное путешествие в Доминиканскую республику полечить нервы и расслабиться. Средства на предполагаемую поездку нашлись ровно через четыре года упорного труда на ниве страхования от несчастных случаев в январе, когда изумительная белая Тойота уже стояла около подъезда.

Загоревшая Клара в бикини шлепала голыми ногами по воде так, что брильянтовые искрящиеся брызги разлетались в разные стороны. Вдалеке раскачивались шлюпки местных рыбаков, чей небольшой улов омаров, лангустов, черепах, рыб шел на стол отдыхающим, а те благосклонно отдавали остатки хлеба для подкормки. Девушка иногда ныряла и доставала пустые раковины разной формы, переливающиеся перламутром. Поседевшая от переживаний, Фатина вспотела и любовалась природой лагуны. Она сильно загорела, а смуглая длинноногая Клара испачкала мокрым песком руки и живот, подставляя ноги и лицо утреннему солнцу

— Давай вернемся сюда на следующий год? — спросила неугомонная, избалованная девушка.

— Непременно, — ответила женщина и прошла в тень пальмы, раскладывая на песке свои пожитки: тонкую ткань для лежания на песке, бутылку с содовой минеральной водой, контейнеры с морскими продуктами, яркий зонтик, фрукты.

— Вот здорово! Значит, у меня будет опять фото сессия. Фотограф сказал, что вчерашние снимки войдут на этой неделе в номер, и он даже заплатит мне за них, — сказала Клара, громко рассмеялась и зачерпнула в ладонь воды, чтобы брызнуть на Фатину, стоя на берегу.

— Ты же хотела приехать к своему двоюродному дяде, а потом навестить отца? — спросила женщина, понимая свою ответственность за девушку.

Клара продолжала хихикать и брызгаться.

— Что с тобой? Ты что-то еще скрываешь от меня?

Фатина была дотошной как ее отец. Он работал следователем, но после тщетного раскрытия криминала — изнасилования и убийства молодой женщины, чей обнаженный труп был найден в лесополосе, дело передали его коллеге, который быстро отыскал женатого, бездетного шофера из того же городка, виновного в содеянном. Тогда отец Фатины не сумел найти преступника, поэтому вскоре перешел консультантом в крупную строительную компанию. Дочь мечтала, чтобы ее сыновья тоже стали юристами.

— У меня есть идея! — воскликнула Клара жизнерадостно.

Она покраснела от сильного загара до самых кончиков пальцев ног. А Фатина попалась на удочку девушки, мечтавшей заинтриговать любого, чтобы привлечь к себе взгляды публики, интерес фотографов, режиссеров, сценаристов и сделать карьеру в киносъемке.

— Внимание, снимаю! — закричала она, вытащив из сумки кинокамеру в качестве удобного способа сохранить воспоминания о незабываемом отдыхе среди тропических джунглей с изобилием бананов, ананасов, фиников, кокосов, манго, авокадо и маракуй.

— Ты случайно не влюблена в здешнего бармена? — серьезно озадачила Клару Фатина, которая сама была в бешеном восторге от ухаживаний местного населения.

Загорелые услужливые аборигены в бриджах нравились всем приезжим богатым туристам своими обходительными манерами.

— С чего бы это? — спросила девушка, не зная, как объяснить свое нелепое поведение.

Сейчас она почувствовала, приветливый, но стальной присмотр за собой, что мешало ей расслабиться и говорить правду. Специально она фантазировала, а Фатина вглядывалась в лицо девушки, угадывая в нем свои черты в молодости.

— Перестань притворяться наивной. Я вижу тебя насквозь, — серьезно констатировала Фатина, лежа на песке под пальмой. Оливковые глаза у нее потемнели, ресницы опустились, она отбросила непослушную прядь волос со лба.

— Я не вру, — со слезами проговорила Клара, спрятала камеру в пакет. — Пойдем, поныряем…

— Иди, но недолго… — предупредила она. — Ты не боишься акул? — Фатина в который раз задала один и тот же вопрос, как в первый день появления на пляже.

— Боюсь. Но они у меня дрессированные… — пошутила Клара, чтобы не огорчать бабушку, чей присмотр она выносила с удовольствием.

— Помнишь фильм, о котором я тебе рассказывала в самолете, «Челюсти»? — спросила снова женщина. — Действие происходило где-то недалеко отсюда… — сказала она, вспоминая содержание фильма.

— Ну, это же кино! Да и рыба была искусственная из пластмассы, раскрашенная под настоящую хищницу, — объяснила девушка забавно.

Клара бросилась в прозрачную воду смыть с себя тяжелые подозрения во лжи. О

...