автордың кітабын онлайн тегін оқу Сумерки над степью
Камал Сабыр

Кітап туралы Қазір оқып жатыр5 Тегін фрагмент

Камал Сабыр

Сумерки над степью

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Корректор Гулянда Колтубаева

Добро пожаловать в бескрайние степи Казахстана, где в воздухе витает аромат полыни, а суровые ветра обдувают случайных путников. Вместе с молодым казахским воином окунитесь в хитросплетения степной дипломатии XVII века. Взгляните по новому на современную историю степи, через историю журналиста, попавшего в сеть интриг коррумпированных региональных элит. В Великой степи всегда есть место отваге, мужеству и самопожертвованию. Но все это отходит на второй план, когда над степями сгущаются сумерки…

16+

Глава 1

Когда после долгого отсутствия мы возвращаемся в те места, где когда-то жили, мы редко узнаем их. Меняются улицы, меняются здания, и что самое важное, меняются люди. Иногда эти изменения затрагивают облик города и мы не сразу узнаем те дороги, по которым когда-то ходили. Все это можно сказать и про людей. С течением времени люди меняются. Ни один человек не проносит через жизнь одни и те же мысли, чувства и привычки. Меняются взгляды, идеалы, и вот человек может уже не соглашаться со своим прежним мнением. Поэтому мы не можем говорить, что «знаем кого-либо полностью». Даже сам человек не может знать себя до конца.

Это особенно сильно заметно, если долгое время находишься вдали от человека, а потом, встретив, с трудом узнаешь его. Это как с родным домом, который непостижимым образом изменился за время нашего отсутствия. И начинаешь задаваться вопросом, изменился ли этот город, или это изменился твой собственный взгляд на него. Для нас удивительней всего не сами перемены, а наше осознание того, что мы не заметили их.

Привыкать к чему-то новому всегда сложно. И стоя на родной улице, мы пытаемся найти хоть малейшую деталь, которая напомнила бы нам о прошлом.

Именно так чувствовал себя Максат Есенов, молодой журналист 30 лет, стоя на площадке перед зданием вокзала. Этот город, где он родился и так долго жил, изменился до неузнаваемости, не оставив и следа от города его детства.

Даже эта маленькая привокзальная площадь, встречавшая его, стала какой-то чужой и незнакомой. Там, где раньше стоял памятник Ленину, теперь была пустая площадка и лишь развевался на ветру желто-голубой флаг с улетающим к солнцу беркутом. Это показалось Максату забавным, ведь именно Ленин, а точнее, его двухметровая статуя, были последним воспоминанием об этом городе, затерявшемся в его памяти.

«Ну вот, Одиссей вернулся в Итаку», проговорил самому себе Максат и уверенно зашагал по ступеням привокзальной лестницы вниз, в город, которого он не знал. Вокруг висели многочисленные рекламные плакаты и вывески привокзальных кафе. На крышах пятиэтажек красовались огромные буквы иностранных кампаний.

Для него этот город оставался огромной площадкой двора в панельном доме, где он когда-то жил. Он рос в годы неопределенности, когда неожиданно рухнул старый мир и все его жители оказались в совершенно новом. Он помнил очереди, дикую инфляцию и первые рекламные ролики по телевизору. Простые люди теряли привычную работу и пытались выжить. Кому-то повезло, и он неплохо заработал, кто-то, наоборот, потерял все, включая свою собственную жизнь. А сверстники Максата тем временем обклеивали стены домов наклейками из дешевых жевательных резинок. И страна в те годы навсегда осталась в его памяти как одна огромная дверь кухни, сверху донизу покрытая наклейками.

Хрущев обещал построить коммунизм к восьмидесятому году, но когда пришло время и ничего так и не изменилось, народ начал искать что-то новое, за что можно было ухватиться. В душах советских граждан проросли первые сомнения в самих устоях «страны Советов». Это было связано еще и с тем, что на смену послевоенному поколению сороковых и пятидесятых, пришло поколение шестидесятников, с детских лет тянувшихся ко всему западному. Многие из тех, кого он знал, не дожили и до двадцати, другие так и не смогли приспособиться к требованиям меняющейся жизни. Свое поколение Максат считал потерянным, они родились в начале 80-х, когда Союз начало трясти. Его поколение не приткнулось ни к тем, кто «делал деньги» в 90-х, ни к тем, кто родился уже во время перестройки. Порой Максату начинало казаться, что про них просто забыли, предоставив самим себе. И они росли, сначала в 80-е, затем и в 90-е. И даже в этом вопросе Максат не знал, к кому себя относить, к «старому» или «новому» поколению.

И все-таки то, что случилось, рано или поздно должно было произойти. Когда народ окончательно потерял веру в идею коммунизма, он начал искать что-то другое. Но не нашел. А оказалось, что кроме этой идеи, государство больше ничего и не держало и оно рухнуло, поглотив себя.

Этого следовало ожидать.

Если правительство не желает говорить с народом на языке демократии, то народ будет говорить с ним на языке оружия. И это было аксиомой, подтвержденной историей.

Надо сказать, что с падением «железного занавеса» в то, что осталось от страны Советов, начали завозить не только целомудренные сникерсы, но и многочисленные «блага» западной культуры, которые порой даже в сознании советских интеллигентов пробуждали мысли о том, что цензура была не такой уж и плохой вещью.

Впрочем, не сникерсы «убили» культуру советского человека, ибо к тому времени ее уже не было и в помине. Культура советского человека умерла вместе с верой в идеалы марксизма, а на смену ей пришла вера в пресловутую «американскую мечту». В памяти тех, кто жил в то время, живы воспоминания о бастовавших в конце восьмидесятых шахтерах, которые в советское время жили лучше большинства остальных граждан.

Обо всем этом Максат особо не задумывался в те годы, да и спустя много лет это также не особо волновало его. Ему казались бессмысленными размышления о том, что произошло и что «могло бы произойти». Но, в конечном счете, именно его детство предопределило его дальнейшую жизнь.

Общий развал заставил его задуматься о том, что вокруг происходит что-то неправильное. В детстве после школьных занятий Максат ходил в видеопрокат, где брал все подряд, не особо задумываясь о смысле фильмов. Зная о его увлечениях кинематографом, кто-то из знакомых дал ему почитать один из многочисленных журналов о кино. Его название Максат потом так и не смог вспомнить. В одной из статей критиковался фильм Кополлы «Крестный Отец», который обвиняли в романизации преступности. Автор предрекал, что в будущем отечественный кинематограф захлестнет аналогичная волна фильмов «о мафии». В тот момент для Максата ответ был очевиден — это клевета. В его голове возникла идея написать ответное письмо. К делу он подошел со всей ответственностью: исписал несколько тетрадных страниц, перепечатал их на пишущей машинке и собирался уже было отправлять ответ в редакцию журнала, как перед ним возникла проблема. Ни названия самого журнала, ни того, кто ему дал его почитать, он не помнил. В итоге письмо было отправлено в местную газету, где оно и было напечатано. С этого все и началось, Максату предложили подрабатывать написанием рецензий, отображавших мнение молодежи. После этого он уже и не сомневался в том, что станет журналистом.

Максат зашагал вниз по привокзальной площади, там чуть поодаль, насколько он помнил, находилась остановка. Садиться в такси, стоящие прямо у центрального входа в вокзал, он не собирался, так как знал, что те обычно завышают цены. Он рассчитывал поймать такси, отойдя от вокзала.

С такими размышлениями Максат подошел к одному из припаркованных у остановки такси. Он заглянул в салон — водитель дремал, откинувшись назад. Максат оглянулся в поисках другого авто, но остановка была пуста, а ловить частника что-то не хотелось. Максат постучал в окно, потом открыл дверь:

— Такси? Свободен?

Водитель вздрогнул и проснувшись оглядел Максата затуманенным взором.

— Да, конечно! — поспешно закивал он.

Максат сел на переднее сиденье и назвал адрес. Через минуту автомобиль медленно и неторопливо тронулся с места.

Последнее воспоминание Максата о городе было, как это ни странно, связано с винтом самолета, — самого простого «кукурузника», каркас которого загнивал на городском «кладбище самолетов». Это был даже не самолет — ржавая конструкция, которая к тому времени больше напоминала консервную банку с крыльями и пропеллером. В детстве Максат с друзьями любил бродить вокруг самолета, взбираться на него и даже сидеть внутри. Много лет спустя, когда Максат вспоминал те дни, он задумывался над тем, что за самолет это был. «Кукурузником» обычно называли АН-2, из-за того, что его применяли для химической обработки кукурузных полей. А возможно, и из-за его пропеллера, — четырехлопастного винта, напоминавшего хвост кукурузы.

Перед тем как покинуть этот город в прошлый раз, он приехал на то самое «кладбище самолетов», чтобы последний раз взглянуть именно на этот самолет, с которым так или иначе было связано его детство. Максат не сомневался, что в следующий раз, когда он вернется, этого самолета на этом месте уже не будет.

Но что же заставило его приехать назад? Его до сих пор терзали сомнения в оправданности этой поездки. А вернуться его заставили достаточно веские причины.

Некоторое время после окончания вуза он проработал в редакции местной газеты, писал короткие очерки и статьи о жизни города, при этом успевал периодически посылать свои заметки в республиканские журналы. И хотя в тот момент ему казалось, что он получил то, чего хотел, он был отнюдь не намерен всю жизнь работать на столь мелком, как он считал, уровне. Он пытался устроиться в более крупные издательства, и когда ему предложили работу в Алматы, он не раздумывая ни секунды, согласился.

Он не ошибся в том, что долго на одном месте не задержится, это скорее, было связано с его характером. За год, который он провел в Алматы, он успел сменить несколько редакций и нескольких работодателей. Наконец, знакомые прислали ему приглашение на работу в Астану, и он опять, не раздумывая, бросил уже наработанное, чтобы испробовать новые возможности, которые поначалу казались призрачными и отталкивающими.

С тех пор прошло более пяти лет, меньше, чем он предполагал, но больше чем могло бы быть, и вот он вернулся назад, в город, с которого для него все и началось. Но не ностальгия двигала им, его целью была работа. Как знать, не ошибся ли он?

Этим вопросом он в последнее время задавался довольно часто, но в любом случае, все мосты назад были сожжены, с предыдущей работы он уволился и занялся целиком и полностью поступившим от знакомых предложением. А предложение было интересным, место постоянного корреспондента в британском издательстве «Daily Life», в качестве обозревателя по Средней Азии. Но, как и всякое предложение, оно было весьма вязким и призрачным, для начала ему надо было собрать подходящий материал, который заслуживал бы доверия и послужил бы отличной рекомендацией.

В голову как-то сама собой пришла мысль о родном городе. За последние годы, когда начался бурный расцвет нефтяного бизнеса и деньги потекли рекой, город претерпел довольно сильные изменения. В том, что они затронули быт людей, он не сомневался, его же задача была именно в том, чтобы понять, насколько сильно он изменился. Идея, которая столь неожиданно пришла ему в голову, до того понравилась Максату, что он улыбнувшись, не раздумывая, принялся собирать необходимые для поездки вещи. А уже через несколько дней после этого он сидел в душном вагоне поезда, мчавшего его назад, в его далекое прошлое.

Такси медленно ехало по улицам города. Максат удивленно всматривался в проносящийся за окном пейзаж. Несмотря на то, что многое успело измениться, он все же мог узнать свой родной город, и на миг ему даже показалось, что затея была не так уж и плоха. Все-таки он дома, рано или поздно он должен был вернуться сюда и вот это произошло.

— Похолодало, — проговорил таксист, — давно не припомню такого прохладного июня, что-то не то творится с природой-матушкой, а?

Максат пожал плечами:

— Да я в городе давно не был, а что не часто у вас тут так?

— Эх, куда там, скажете еще «часто», — водитель засмеялся, — как с мая жарища наступает, так и стоит до августа. А в сентябре тоже, бывает, накрапывает, но холодов чтобы? Нет, такого не бывало. Это в этот раз что-то перепутала природа.

Таксист еще пробурчал что-то, а потом заметно посерьезнел и насупился. Они как раз проезжали мимо очередной заправки, которых в небольшом городке было больше, нежели самих автомобилей.

— Вы цены на бензин видели? — скривил лицо водитель.

Максат промолчал, поняв, в какую сторону клонит таксист, меньше всего ему хотелось выслушивать разговоры о политике, тем более в первый же день своего пребывания. Но таксист, растолковав его молчание по-своему, продолжил речь:

— Во-во, вот и я говорю. Куда уж такие цены взвинченные-то? Во всем мире нефть дешевеет, а у нас цены растут. Это как понимать? Это куда годится!

В доказательство своих слов водитель потряс кулаком в воздухе, при этом машина резко дернулась вправо, и чуть было не слетела с дороги. Таксист, казалось, этого не заметил и Максат быстро заговорил, пытаясь отвлечь его.

— А что тут такого, обычные законы торговли.

— А что торговля! Мне за страну обидно, и за себя конечно. Что за неуважение, я тут тоже не развлечения ради по городу катаюсь, хоть как-то зарабатываю, а при таких ценах, ну это уже слишком я вам скажу!

Он вновь замолчал, по всей видимости, ждал, пока заговорит Максат. Но тот отвернулся в сторону и продолжил смотреть в окно. Пейзаж казался ему особенно родным. Когда они проезжали мимо очередного двора, у Максата неожиданно забилось сердце. Казалось, только вчера он проходил по этим местам, а там за углом находилась его школа, а еще дальше продуктовый магазин.

Впрочем, никакого магазина на том месте уже не было, вместо него возвышалось четырехэтажное стеклянное здание.

— Это что? — удивленно спросил Максат.

Таксист неопределенно махнул рукой.

— Да очередной торговый дом. Говорят, хозяин с Алматы, а что красиво и город краше.

Максат разочарованно покачал головой. Нет, «новый» город ему определенно не нравился, и не столько своими переменами, сколько отношением к этим переменам. Слишком снисходительно горожане относились к сносу старых домов и возведению неуютных, стеклянных чудовищ.

Максат вздохнул. Именно этого он и боялся. Он боялся разочароваться в том образе города, который он хранил в своей памяти. И теперь он понял, что его опасения не были напрасными. Но все же, что-то заставило его приехать сюда. Максата не оставляло чувство, что была еще какая-то причина, кроме этой статьи. Он попытался понять, что им двигало. Внутренняя привязанность? Неожиданная ностальгия? Возможно, все вместе?

Но скорее, главной целью была попытка понять самого себя, осознать, насколько сильно он изменился. Что-то вроде подведения итогов на определенном жизненном этапе. Вот и этот этап. Он вернулся к началу, чтобы увидеть со стороны перемены, произошедшие в нем за эти годы. Это для него казалось очень важным.

Мы не часто задумываемся над тем, как изменила нас жизнь, не часто анализируем произошедшее, выносим для себя из жизни какие-то уроки. Максат задумался над тем, с чем это можно было сравнить. На ум пришла аллегория с потоком воды, есть поговорка, что нельзя войти в одну реку дважды. Потому что это будет совсем другая река, вода не стоит на месте, она движется. Также движемся по жизни и мы, и каждое мгновение мы меняемся.

Не прошло и десяти минут, как такси остановилось во дворе многоэтажного дома. Максат, расплатившись, вышел. Он огляделся вокруг и почти ничего не узнал, изменилось все. Максат помнил старую игровую площадку, сейчас ее уже не было, на том месте красовалась огороженная стоянка для автомобилей. Другим ярким воспоминанием были аккуратные скамейки, которые в его детстве стояли у каждого подъезда, теперь и их не было, а на тех местах, где они раньше стояли, теперь валялся мусор.

Максат поморщился и, подхватив сумку с вещами, направился к пятому подъезду. Раньше здесь жил он, после того, как он уехал к старшему брату в Алматы, тут еще какое-то время жила его сестра, но после того, как она вышла замуж и переехала жить в Костанай, квартира окончательно опустела. Впрочем, пустовала она не долго, одна из дальних родственниц с их разрешения заняла одну из комнат, а две другие сдавала квартирантам.

О своем приезде Максат предупредил заранее, тем более что за неделю до этого сюда приехала дочка его старшего брата, — проходить практику. В городе у них еще оставались родственники, поэтому это было не столь удивительным.

Он вошел в старый, обветшалый подъезд. В воздухе пахло пылью и затхлостью. Максат поднимался по лестнице, полностью погруженный в свои мысли. Первым делом надо составить план дальнейших действий, думал он. Для начала он хотел связаться с Аскаром, он работал именно в сфере, связанной с поставками нефти. Потом, конечно же, с Балтабаем, тот просил его первым делом, как он приедет, связаться с ним. Вообще-то так и надо было сделать, но Максат твердо решил сначала уладить все дела, связанные с работой, а остальное оставить на потом. Правда, Балтабай, несомненно, обидится.

Он как раз поднялся на третий этаж, оставалось еще два.

Балтабай приходился ему двоюродным братом. Полгода назад он гостил у него в Астане, Максат встретил его тогда как положено, — по-родственному и тот на радостях взял с Максата обещание, что если тот будет проездом в их городе, непременно свяжется с ним.

Максат попытался вспомнить, чем Балтабай занимался, кажется, что-то связанное с автомобилями, то ли торговал, то ли автомастерскую содержал. Впрочем, это было неважно, связаться он с ним непременно свяжется, но только чуть позже, а сперва дело.

Наконец — пятый этаж. Максат подошел к неприглядной железной двери с номером 124 и позвонил в звонок. Раздались шаги и неуверенный голос спросил:

— Кто там?

— Маржан-апа, это я, — он узнал ее по голосу, — это Максат.

Щелкнул замок и дверь открылась. Перед ним стояла пожилая женщина, на ней был одет бесформенный зеленый халат, поверх которого был накинут традиционный казахский шархат, когда-то черные волосы теперь поседели, а лицо покрылось морщинами, очков она не носила, потому, сощурив глаза, смотрела на Максата.

— Ах, Максат, а ты совсем не изменился, — Маржан-апа улыбнулась, — а я ведь тебя помню совсем маленьким.

Они обнялись.

— Да и вы все также молодо выглядите, — улыбнулся в ответ Максат.

Она рассмеялась.

Максат вошел в довольно просторную прихожую и, положив сумку на пол, принялся разуваться.

— А кто дома?

— Да только я и Барсик.

Поймав удивленный взгляд Максата, она пояснила:

— Это кот мой.

В подтверждение ее слов в прихожую заглянул старый рыжий кот и, лениво потянувшись, уставился своими наглыми зелеными глазами на незваного гостя. Максат с ухмылкой глянув на кота, тихо шепнул «брысь!». А потом, повернувшись к старушке, спросил:

— А остальные? Квартиранты и Жанара?

— Ах, Жанарочка, она сейчас на практике, приходит очень поздно, совсем устает, я говорю, чтобы не перетруждалась, да куда там, — Маржан-апа осуждающе покачала головой.

Максат же, пожав плечами, рассудил:

— Ничего, я в ее возрасте тоже уставал. Они пока молодые, пока студенты, должны уже привыкать к работе, потом еще труднее будет, пусть уж подготовленными будут.

— Но она совсем устает, — старушка вздохнула, — и зачем только так далеко от дома отправили эту прак… практику проходить?

— Как зачем? — удивился Максат, — она сама хотела в суде, а тут дядя Азамат как раз работает, ему, пока лето, помощники нужны, ну заодно и практика.

Максат, наконец, разулся и теперь оглядывал прихожую.

— Мне в какую комнату?

Маржан-апа захлопотала вокруг и указала на гостиную:

— Туда, она сейчас свободна. Раньше тут семье сдавала, они две комнаты занимали, но потом съехали. Сейчас только одну комнату сдаю, зато хорошему постояльцу. Мирас Мурзаевич, уважаемый человек, — она потрясла в воздухе пальцем, — историк, он в университете преподает. Монографии пишет!

— Что же это ваш историк одну комнатку снимает, — несолидно как-то.

— Так это он временно, у него сын женился и в Казань переехал, там жилье дорого, вот и пришлось ему свою квартиру продать и к деньгам сына добавить, чтобы тот купил себе в Казани квартиру.

— Что же сын взял-то деньги отца? — удивлено спросил Максат.

Маржан-апа вздохнула:

— Времена такие, нравы.

Максат подхватил свою сумку и потащил ее в гостиную.

— Да какие там времена, всегда было так. Это от человека зависит. Да, и кстати, где же Мирас Мурзаевич сейчас?

— Как где? Он сейчас на работе, он же преподает!

— Понятно, — проговорил напоследок Максат и вошел в комнату.

С тех пор как он был здесь в последний раз, комната мало изменилась. В дальнем углу сервант, стол, за которым раньше собирались гости, диван, и старенький ковер на полу. Максат отложил сумку с вещами и, присев, на диван, огляделся. Он приметил несколько ящиков, оттащенных в угол, они находились сбоку от дивана, так что при входе в комнату их заметно не было. Максат, нагнувшись, приоткрыл один из них.

Ящики были забиты книгами, похоже, когда Маржан-апа вычищала его дальнюю комнату от вещей, для того чтобы сдавать ее потом квартирантам, она перенесла их в гостиную. Максат зевнул, от поездки он достаточно сильно устал и его клонило в сон. Он вспомнил своего назойливого соседа по купе и поморщился, тот всю дорогу рассказывал ему о своих проблемах и так вымотал Максата, что он чувствовал себя опустошенным.

В комнату заглянула Маржан-апа:

— Я чайник поставила, пошли пить чай.

Максат помотал головой.

— Нет, нет. Я лучше душ приму и посплю немного, устал с дороги. А чай лучше вечерком.

— Ну ладно, — она кивнула и скрылась.

Максат, собравшись с силами, встал с дивана и, раскрыв свою сумку, принялся разбирать вещи. В принципе, с собой он взял только самое необходимое: ноутбук, комплект брюк и пару рубашек, а также предметы первой необходимости.

Максату вспомнил о своем недавнем намерении позвонить Аскару и назначить встречу касательно его работы.

Он включил мобильный телефон, который в поезде ему пришлось выключить (все равно никто дозвониться не мог). Максат уже хотел набрать номер, как ему вспомнилось, что сейчас был разгар рабочего дня, а отвлекать человека от работы было, по меньшей мере, неприлично.

«Ладно, успею еще вечером позвонить», — подумал он и, поднявшись, поплелся в ванную.

После того как он принял душ, Максат в бодром расположении духа вернулся к себе в комнату. Он включил ноутбук и просмотрел наброски своих предыдущих работ. За время, проведенное в городе, он планировал не только написать статью для британского издания, но и докончить свою главную литературную работу. Вот уже почти год он в свободное время писал роман, напрямую связанный с жизнью кочевых казахов XVII века.

Впрочем, сейчас у него было не то настроение. Кратко пробежавшись взглядом по наброскам статьи он, зевнув, выключил ноутбук и снова прилег на диван.

Старый потолок, который уже нуждался в побелке, внезапно навеял на него воспоминания. Он вспомнил, как раньше лежал на этом же диване и думал о тогдашних проблемах. Что двигало им в ту пору?

Ему вспомнился яркий эпизод прошлого, когда он приходил со школьных занятий и, даже не переодеваясь, засыпал. Потом он вспомнил, как также, лежа на этом же диване, мучительно размышлял о том, как сдать сессию, это было на втором курсе, когда у него дошло чуть ли не до войны с одним из преподавателей. И казалось, совсем уж недавним воспоминание о том, как он составлял в этой же комнате свою первую статью для местной газеты.

Максат, улыбнувшись, закрыл глаза. Вот он бежит по городу, прямиком в редакцию. Навстречу несутся люди, позади тормозят озадаченные водители, а он все бежит и бежит…

Проснулся Максат от шипящего звука. В дверь кто-то звонил. Моментально пробудившись, он глянул на часы, — да, похоже, он спал два часа. Максат покачал головой, чтобы окончательно проснуться и поднялся.

Он выглянул в коридор, в который заходил немолодой мужчина, далеко за сорок. На нем был потрепанный костюм и такие же неухоженные брюки, волосы были черные с небольшой проседью, в довершении на лице у него были замысловатые очки, слишком громоздкие и от этого создававшие ощущение несобранности.

«Это квартирант», — догадался Максат и стал детальнее его изучать. Этот человек создавал у него определенно негативное впечатление. В нем чувствовалась какая-то запущенность, а Максат не любил людей, которые не следили за своим внешним видом. Тем более люди в возрасте, каким был этот преподаватель.

Максат подошел к нему, для того чтобы поздороваться. Тот рассеянно пожал руку и растерянно поглядел на Максата. Тут же подошла Маржан-апа.

— Это племянник мой, Максат, — проговорила она, обращаясь к постояльцу.

Максат поморщился, во-первых, для нее он был вовсе не племянник. Более того, ее саму он и вовсе знал очень плохо, как и всех дальних родственников, коих у них, Есеновых, имелось огромное количество.

— Это Мирас Мурзаевич, он снимает тут комнату, — пояснила она, теперь уже обращаясь к Максату.

— Очень приятно, — проговорил Максат, внимательно присматриваясь к реакции гостя. Но тот повел себя довольно смирно, кивнув, он опустил глаза и побрел в свою комнату.

Максат посмотрел на Маржан-апа.

— Да… — протянул он, — интересный человек.

Максат вернулся к себе в комнату, взяв с собой домашний телефон, он намеревался позвонить Аскару и обговорить подробности предстоящей работы, но у того было занято. Тогда Максат набрал номер Балтабая. В трубке раздались гудки ожидания, и уже через секунду он услышал характерный, хрипловатый голос:

— Да?

— Алло, Балтабай? Это я… — он не договорил.

— Максат! Приехал все-таки! — воскликнул Балтабай, — по работе или просто так?

— Да разве просто так сейчас ездят? — пошутил он, — работенка тут одна. Только сегодня приехал, дай, думаю, позвоню.

— Ты где остановился? Давай, ежели что, подтягивайся, я адрес только назову.

Максат не удивился такому приему, это было вполне в духе Балтабая.

— Да я дома, у Маржан-апы сейчас.

— А, понятненько. Давай, я заеду сейчас, я тут местечко одно знаю, посидим, обговорим все…

Следующие несколько минут у Максата ушли на то, чтобы переубедить Балтабая: тот никак не сдавался и порывался немедленно заехать за Максатом. Наконец, Максату с трудом удалось перенести встречу на завтра.

— Хорошо, тогда я завтра к тебе заеду, — проговорил Балтабай. — Кстати, ты сюда на поезде приехал или на колесах?

— Как обычно.

— Вот как раз, у меня тут автосалон, сейчас авто еще на прокат даем. Тебе, конечно, бесплатно, ну, пока в городе поездишь.

Эта новость Максата приятно удивила.

— Договорились, завтра все обговорим подробнее.

Наконец, попрощавшись, Максат положил трубку. После того, как он немного поспал, ему удалось передохнуть с дороги, теперь настроение у него поднялось, и затея с приездом показалась ему не такой уж и плохой.

Он подумал над будущей статьей. Вообще неплохо было бы составить предварительный план, или хотя бы сделать какие-нибудь черновые наброски. Он уже примерно представлял, в каких тонах будет эта самая статья написана, ну, конечно, с небольшой долей патриотизма, скажем, «успехи молодого Казахстана в процессе интеграции в мировую экономику». Возможно, он возьмет несколько интервью у людей, непосредственно связанных с нефтяным бизнесом, тут он рассчитывал на то, что Аскар сведет его с кем нужно. Потом можно добавить немножечко критики, скажем, «есть куда еще развиваться, социальная сфера хромает, зарплаты и пенсии до уровня европейских стран не дотягивают». Закончить же надо на оптимистической ноте.

Вот такая, образцово-показательная статья, самая стандартная. Максат рассчитывал, скорее, на экзотичность самой тематики, не каждый же день чопорные британцы читают у себя в газетах про Казахстан. Более того, Максат сильно сомневался, что британцы вообще знают о существовании такой страны. Кто-то, несомненно, что-то слышал, смотрел недавнюю пошлейшую английскую комедию, или читал на страницах «Times» критику о нарушении прав человека. А кто-то и вовсе будет путать страну с Афганистаном, Пакистаном и т. д. Но в любом случае внимание статья привлечет.

Максат вспомнил о том, что он претендует на роль политического обозревателя непосредственно по Средней Азии. Что ж, можно немножко добавить в статью и про Среднюю Азию. Если тема затрагивает вопросы энергоресурсов, тут можно упомянуть и соседний Туркменистан и Россию, ну и связать это дело с Европой.

Максат приставил стул к окну и присев, выглянул во двор. Несмотря на то, что был вечер, было не так темно и можно было разглядеть фигуры людей и силуэты проезжающих машин. От этого типичного советского двора веяло какой-то серостью и унынием. Максат удивлено отметил, — прошло столько лет, а мы все не можем избавиться от советского бремени. Наверное, это что-то в нас самих, и чтобы это изменить, одних слов не достаточно.

Максат почувствовал что проголодался, но следовало подождать Жанару, прежде чем садиться ужинать.

Жанара пришла через двадцать минут после этого. Она совсем не удивилась, увидев Максата. Впрочем, тут не было ничего необычного, он ведь заранее предупредил брата о дате своего приезда.

Жанара была довольно высокой брюнеткой с плавными чертами лица. Она приходилась Максату племянницей, дочерью его родного брата. Впрочем, Максат был старше ее всего на десять лет, поэтому в их общении всегда присутствовала определенная доля фамильярности. Ему всегда казалось, что она слишком легко бежит по жизни, даже не задумываясь о многих достаточно важных вещах. Но при этом между ними всегда присутствовало взаимопонимание, основанное на доверии, и определенное взаимоуважение (она всегда трепетно относилась к писательской деятельности Максата).

В коридор выглянула Маржан-апа.

— Ах, Жанарочка, снова уставшая. Максат, ты взгляни, я же говорила, и зачем только такая тяжелая работа…

— Да ладно, — Жанара, которая вовсе не выглядела усталой, весело махнула рукой, — все в полном порядке. Макс, ты как, когда приехал? Как дорога?

— Нормально. Ты лучше скажи, как впечатление о работе? — спросил Максат.

— Хорошо, начинаю вникать в суть многих вещей. Одно дело учить, другое дело — практика. Много нового узнаешь…

— Так твоему отцу и передам, — полушутливо покачал головой Максат.

Они оба засмеялись. Жанара поспрашивала еще о погоде, последних новостях, здоровье, Максат охотно отвечал, попутно интересуясь практикой.

Маржан-апа тем временем неловко засуетилась и, остановившись у дверей кухни, произнесла:

— Тогда я поставлю разогревать. Тем более Максат еще с дороги не ел. А я же говорила, нужно…

Теперь настала очередь Максата махать руками:

— Да нормально все, вот сейчас все вместе и поужинаем.

Он оказался прав, не прошло и получаса, как они все вместе уже сидели за столом. Помимо Жанары и Максата к столу сел и квартирант, Мирас Мурзаевич.

Максат, который довольствовался в поезде только сухой едой, вдоволь наелся. Только кое-как умерив аппетит, он смог перейти к беседе. Впрочем, начал разговор не он, а Мирас Мурзаевич.

— Я забыл вам упомянуть о моей деятельности, — проговорил он тихим голосом. — Я историк, веду лекции в государственном университете.

— Вы профессор? — поинтересовался Максат.

— Нет, я кандидат наук, — он вздохнул. — А Вы чем занимаетесь? Маржан Ахметовна говорила, что Вы журналист?

— Да я работал некоторое время в этой сфере, но пробую себя в разных профессиях. Так что, возможно в будущем буду и лекции с Вами читать, — отшутился Максат.

— А Вы пишете только статьи, или еще что-нибудь?

Тут внезапно заговорила Жанара:

— О, он у нас писатель. Как, Вы не знали? — она улыбнулась, — у него уже выпущена одна книга и сейчас на подходе другая.

— Вот как? — удивился Мирас Мурзаевич.

Максат же мысленно ругался, он не любил говорить на эту тему, а Жанара, как назло, всегда считала своим долгом рассказывать всем о его книгах. Хотя каких еще «книгах», речь шла о книге. Одной, единственной и то, изданной на свои собственные деньги в частной типографии и розданной друзьям и знакомым.

— И о чем же была Ваша книга?

— Ну, я бы не стал говорить, что это была полноценная книга, так, сборник рассказов и повестей, называлась «Противофаза».

Максат попытался закончить разговор, но Жанара не унималась:

— У нас тут дома есть один экземпляр, я сейчас принесу.

Она уже собиралась вставать, но Максат ее опередил:

— Не надо! Потом, после еды принесешь, — он повернулся к квартиранту, — а Вы, могу узнать, каким направлением истории занимаетесь?

Мирас Мурзаевич неуверенно поправил очки и огляделся по сторонам.

— Ну… как бы сказать, вообще моя специализация это история Казахстана. Ну, знаете, кочевой образ жизни. Предки казахов, казахское ханство, джунгарское нашествие, присоединение к России. Но сейчас приходится приспосабливаться и к новым направлениям в той же истории.

— В смысле? — не понял Максат.

— Ну, вот, допустим, ввели предмет «история развития права в Казахстане». А преподавателей по этому предмету толком и нет. Есть хорошие преподаватели права, но они не историки. Да и вообще, что конкретно преподавать по этому предмету, историю, или само право? Если разобраться, по сути, предмет должен начинаться с советского права и заканчиваться современным правом, но на деле все гораздо сложнее.

Максат заинтересованно сдвинул брови:

— Например?

— Скажем так, — Мирас Мурзаевич поднял глаза к потолку, — предмет этот начинается с древнейших институтов права в Казахстане. Начиная с права, в тюркском каганате и по нарастающей. Вот Вы знаете что-нибудь об этом?

Максат неуверенно протянул:

— Ну, насколько я знаю, кодификация законов предпринималась и в древний период времени. А в казахском ханстве и вовсе писались отдельные своды законов, при хане Есиме, затем при Тауке…

— Да, да, — Мирас Мурзаевич нетерпеливо закивал головой, — но мы говорим не просто о законах, тут речь идет о праве, что подразумевает наличие определенной базы, правовой системы. Конечно, экскурсы в историю необходимы, но это тема для одного-двух занятий, но никак не целого курса.

Максат был с ним не согласен, но спорить не стал. Кандидату наук наверняка виднее, что там правильно, а что нет.

— А что касается свода законов хана Есима, а затем и переработанной версии этих же законов, от его внука хана Тауке, то не следует забывать, какое это было время, — нравоучительным тоном продолжал Мирас Мурзаевич. — Период джунгарских войн, середина семнадцатого века, народу нужна была твердая рука, поэтому все усилия ханов были направлены на упрочнение своих собственных позиций.

— Ой, а ведь дядя Максат как раз пишет про то время книгу! — невинным тоном проговорила Жанара.

Максат хотел было уже возмутиться, с каких пор он вдруг стал «дядей Максатом» и дать Жанаре подзатыльник, но тут он увидел, что она хитро улыбается и ему стало обидно. Нужно было как-то исправлять ситуацию и перевести разговор в другое русло, но было уже поздно, Мирас Мурзаевич удивленно взглянул на него и спросил:

— Вот как? А о чем Ваша новая книга?

— История борьбы казахского народа с внешним врагом. Книга охватывает период 1639—1643 годов.

— Правление Жангир-хана, — нравоучительно сказал Мирас Мурзаевич.

— Да, — неохотно продолжал Максат, — но книга не столько о нем, сколько обо всем народе.

— Интересно, — квартирант улыбнулся.

«Ну вот, теперь он точно не отстанет», — с грустью подумал Максат и оглядел присутствующих. Жанару ситуация, похоже, весьма забавляла, а Маржан-апа восторженно смотрела в сторону новоявленного кандидата наук.

— Я вот тоже иногда размышлял над тем, что толкнуло джунгар, таких же кочевников на эти походы? Зачем было бросать свои плодородные земли и идти на Запад? — вслух говорил Мирас Мурзаевич.

Максат хотел возразить, но промолчал. Земля в джунгарском плато была вовсе не плодородной. Он мысленно представил дорогу от степей южного Казахстана, прямиком во владения джунгар. Северо-восточнее солнечных лугов Жетысу открывается огромное горное плато. Там, за скалистыми стенами простирается бескрайняя земля северного Китая. Сухая, почти непригодная для жизни, она приучила людей, живущих на ней, к стойкости…

Глава 2

Северо-восточнее солнечных лугов Жетысу открывается огромное горное плато. Там, за скалистыми стенами простирается бескрайняя земля северного Китая. Сухая, почти непригодная для жизни, она приучила людей живущих на ней к стойкости. Издревле здесь жили племена кочевых ойратов, которые пришли туда с севера Монголии. Они были отличными всадниками и славными воинами, с самого детства ойратский воин учился стрелять из лука, ездить на лошади и сражаться. Закон степи был суров, и племенам ойратов очень быстро пришлось усвоить, что если они хотят выжить, они должны воевать. Набирающая силы Китайская Империя была не таким легким куском добычи, и тогда взор ойратских хунтайши устремился на Запад, на плодородные степи Средней Азии.

Ойраты ворвались в Жетысу под именем джунгар. Они не щадили никого, за ними оставалась только опустошенная степь и сгоревшие остатки кочевых юрт. Мужчин они убивали, а женщин и детей увозили в рабство. Хотя в своей военной дисциплине они старались придерживаться стандартов, введенных еще Чингисханом, их армия была скорее бесформенной массой, по сути, руководили ею бесчисленные вожди ойратских родов, которые, конечно же, слушались военачальника хунтайши.

В середине семнадцатого века, на территории Средней Азии сложилась очень сложная политическая ситуация. На земли казахского ханства претендовали бухарские эмиры. Ситуация осложнялась бесконечным противоборством за ханский престол. Ослабленное межродовыми распрями, молодое ханство было застигнуто врасплох внезапным появление джунгар. Пожалуй, именно этим можно было объяснить неспособность отразить первую волну разорительных набегов.

Джунгары быстро продвинулись вглубь южных степей Казахстана. Многочисленные казахские султаны никак не могли прийти к согласию, они с безразличием смотрели на то, как джунгары убивают их соседей, не понимая, что очередь дойдет и до них. Казахское ханство в этот период переживало не лучшие времена, смерть хана Есима повлекла смуту. Султаны, ведомые своими корыстными целями, мечтали сами сесть на ханский престол и отказывались признавать единую власть. Старший сын Есима, Жанибек, пытался провести ряд реформ, но не успел. В 1634 году первый поток джунгар ворвался в Жетысу. Их целью был весь Южный и Восточный Казахстан. Орда продвигалась, не останавливаясь ни перед чем. Это больше походило на нашествие саранчи, которая оставляла после себя лишь пустую землю.

Прирожденный тактик младший сын хана Есима, Жангир, возглавил казахское ополчение. И вновь казахские султаны не пришли к единогласному решению. Собранные войска были столь малочисленны, что битва была обречена на поражение. Но Жангир продумал хитрую тактику, «растянув» армию джунгар. И в 1635 году казахи дали бой первой волне ойратов. По плану Жангира вторая группа казахских воинов должна была ударить в центр джунгарской орды, разбив их армию надвое. К сожалению, так как это всегда бывает в степи, его ждало предательство там, откуда он его меньше всего ждал. Вожди родов не прислали подмогу в самый ответственный момент, и битва была проиграна. Самого Жангира пленили, а выживших казахских сарбазов вырезали.

В этот момент джунгарский хунтайши Баатур встал перед сложной задачей. По его замыслу племена должны были пройти до северных степей. Но битва с казахским ополчением дорого обошлась джунгарам. Из 80 тысяч воинов, вышедших в начале похода, в его армии осталось только 20 тысяч. Конечно, не было и речи о том, чтобы идти дальше. Баатур знал, что казахи уже не смогут собрать армию, разрозненность султанов играла ему на руку, а один из лучших казахских военачальников был у него в плену. И в конце 1635 года ойраты повернули назад. Они возвращались в свою степь с огромной добычей, множеством пленных и награбленным скотом. Хунтайши Баатур не собирался оставлять эти земли, он планировал вернуться сюда вновь, как только соберет соответствующие силы.

Жангир провел у него в плену недолго, через год его выкупили. Но он еще долго не мог претендовать на престол. Вожди казахских родов предпочли обвинить его в поражении, отвергая любую мысль о своей причастности к этой трагедии.

Плен оставил в душе Жангира отпечаток. Будучи свободолюбивым воином, он возненавидел ойратов. За то время, пока он сидел в клетке в ставке ойратского хунтайши, он успел увидеть те унижения, которым подвергали его соплеменников. Именно тогда он поклялся отомстить, и он посвятил этой клятве всю свою жизнь, до последнего вздоха защищал землю своих предков.

Но не он один был такой. Говоря о военачальниках, мы совсем забываем о простых людях. Их судьба в это тяжелое время была полна страданий. Невозможно описать словами всю боль, охватывавшую людей от бессилия, когда орды ойратских грабителей убивали их родных, выжигали их аулы, а пленных угоняли в рабство.

Джунгары держали рабов в огромной яме, выкопанной в земле и закрытой решетчатой клеткой. Там, внутри, не было никаких условий для жизни. Люди умирали в первые же дни рабства, хотя большая часть пленных погибала еще по дороге. Рабов ойраты продавали в Китай и в Бухару. Выживали лишь самые стойкие, но и их дальнейшая судьба была почти неотличима от бессмысленного существования животных.

В одной из таких холодных и вонючих ям, в самом углу сидел молодой юноша 11—12 лет. В зиндане было темно, но мы можем сказать точно, что на нем были лишь рваные штаны, которые грязными кусками свисали вниз. Его тело было покрыто шрамами и на коже были заметны следы от многочисленных побоев. Он сидел молча и о чем-то думал. В другом конце клетки кто-то стонал, мальчик же был полностью погружен в свои мысли.

Он помнил тот день, когда по степи разнесся топот чужих копыт. Мать готовила баурсаки, он даже сейчас помнил, какой чудесный аромат хлеба разнесся по всей округе. Он любил смотреть за процессом приготовления, иногда он тихо подкрадывался к очагу и пытался утащить из чашки готовые баурсаки. Мать всегда ловила его на этом, но делала вид, что не замечала его ловких проделок. Всю добычу он делил с Сункаром, белым псом породы тазы. Тот с радостью разделял с хозяином трапезу, а потом тыкался своим влажным носом в его ладони.

В тот день все было как обычно, когда послышался далекий топот копыт.

— Кто-то едет? — он посмотрел на мать.

Она была встревожена. Еще бы, отец должен был приехать вместе с другими всадниками только к вечеру. Он было подумал, что это случайный путник, коих было много в степи, но потом понял, что судя по приближающемуся топоту, всадников было много. Он хотел выбежать навстречу, но мать остановила его. Она подхватила его и спрятала в юрте за сундуком, под лежащими одеялами. Сама же она выскочила на улицу.

Он помнил свои чувства и даже мысли, которые проносились в его голове, когда он лежал там. Он не мог представить, что это кто-то чужой. Но, кто? Он помнил, что несколько месяцев назад, к отцу приезжали аксакалы из других родов, они говорили что-то об ойратах. Значит, это были они?

Но вот топот стал ближе и отчетливее. Ему захотелось вылезти наружу, посмотреть, кто же это. А тем более, если это ойраты, то дать им отпор. Негоже казахскому сарбазу, сыну батыра прятаться. Он должен был защищать свою мать и других женщин аула. И он вылез, открыл сундук и вытащил со дна маленький кинжал. Кинжал был его личным, подаренным ему отцом. Отец учил его боевым приемам с мечом и с кинжалом. Теперь он готов был их применить.

Он вздохнул и выбежал наружу. Там он увидел своего отца и других воинов аула. Значит, они вернулись раньше. Он побежал к отцу, и только тут заметил, что лица были у всех взволнованы. Он услышал только край разговора:

— Надо оставить все! У нас нет времени, мы должны успеть укрыться в низовьях реки, — говорил отец.

— Но мы не доберемся туда без продуктов, надо… — в этот момент мать заметила его, — Еламан!

Отец перевел взгляд на него и на руку, сдерживающую кинжал.

— Он поступил правильно, ведь на нашем месте могли оказаться джунгары. Надо собираться.

И они начали собираться. Очень быстро, взяли лишь самое необходимое. Он совсем не понимал, что происходит, но чувствовал, что случилось что-то ужасное. Ему достался Буран, большой, черный жеребец. Собрался весь аул и они стали в спешке уходить. Он изредка поглядывал назад, пытаясь увидеть вдали то, что так взволновало его родителей. Но пока его отец был рядом, он чувствовал себя в безопасности.

Все остальное он помнил как в тумане. Сейчас он понимал, что такого не могло быть, но тогда, ему показалось, что мир поблек, как будто тьма заволокла небо. А вместе с тьмой пришли и они. Один из джунгарских отрядов нагнал их, когда они пересекали реку.

Крики… наверняка были крики, но в тот миг для него исчезли все звуки. Он упал на землю, где на его глазах люди с его аула падали, пронзенные стрелами. Он пытался подняться, найти глазами родителей. Он видел, как его мать бежит к нему, что-то крича, но он ничего не слышал. А потом тьма поглотила и ее.

Он кричал, но его никто не слышал. Он хотел встать и побежать, но не мог. Его тело стало ватным и перестало его слушаться.

Стрелы падали с неба как капли дождя, казалось, не было ни одного места, куда бы они не попали. Люди падали оземь и бились в судорогах. А он лежал под брюхом умирающего Бурана, весь мокрый от его крови.

Несколько всадников окружили его отца. Что-то сверкало в воздухе, поднялась страшная пыль.

Он делал какие-то попытки встать. Чья-то огромная рука схватила его, и подняла в воздух. Тогда-то он впервые и увидел Дракона. Позже лицо этого человека снилось ему по ночам, он всегда приходил за ним, держа в руке огромную саблю. Он всегда был в крови, в перепачканной одежде, и с огненно-красными глазами.

Дракон был человеком, но никто не видел в нем никого, кроме чудовища. Он был огромен, так, что казалось, будто перед вами не один воин, а десяток. У него были ярко выраженные надбровные дуги, которые выдавались вперед. А сросшиеся брови придавали его лицу звериный облик.

Дракон смотрел на Еламана, не отрываясь. Он, казалось, изучал, что-то невидимое для глаз обычного человека. К нему подошел еще один налетчик. По сравнению с чудовищем он был совсем маленьким, хотя на самом деле он был самого обычного роста. Еламан не понимал, о чем они говорили, но если бы он знал джунгарский язык, то диалог был бы примерно следующим:

— Я его убью, — проговорил, вернее, прорычал Дракон.

— Не надо, он молод, и у него еще есть силы для работы, — сказал второй убийца.

— Он волчонок, ты посмотри ему в глаза. Он будет мстить.

— Нет, Жаугаш, не думаю, что он выживет к тому времени. Тем более, что я не вижу в нем никакой угрозы.

— Хорошо, — Дракон отпустил руку и Еламан упал вниз, на землю.

— Надо торопиться, пускай загрузят добычу. Мы отстаем.

Дракон ничего не ответил и сел на своего коня. К тому времени ко второму джунгарину, который решал судьбу Еламана, подъехал один его из воинов.

— Мы потеряли четверых.

Но тот, кому предназначались эти слова, не ответил, он смотрел вслед Дракону, задумчивым взглядом. Этого человека звали Бортал, или Кара-Бортал, как его прозвали его воины. Он был дальним родственником хунтайши Баатура. Достаточно дальним, чтобы остаться в живых, так как всем остальным родным хунтайши давно отрубил головы. Род Бортала выступил вместе с остальными родами ойратов в этом походе. Правда, сейчас ему была совсем непонятна позиция хунтайши, казалось бы, после того как они победили казахских ополченцев, они должны были идти дальше, в северные степи. Но этого не произошло. Вместо этого хунтайши приказал отступать назад. Конечно, с победой, но они могли получить гораздо больше. Иногда Бортал жалел о том, что он не мог претендовать на престол.

Драконом, с которым он разговаривал, был его племянник — Жаугаш-бахадур. Это действительно был не человек, а скорее огромное чудовище. Он был гигантского роста, около двух с половиной метров, в ширину же он был настолько велик, что сравним был с тремя воинами. В бою дракон был почти непобедим и сеял страх в сердца своих врагов. Бортал сам видел, как в одном из сражений несколько стрел вонзилось ему в грудь, он же, казалось, не заметил их и продолжил битву. Если бы Бортал был мертв, то, несомненно, его род возглавил бы Жаугаш.

Бортал еще раз осмотрел поле, усеянное трупами, и, пристегнув своего коня, помчался вперед.

Шел конец 1635 года.

Дальнейшая жизнь Еламана превратилась в ад. Их держали в зиндане, изредка кидая им куски хлеба и отпуская ведра с водой. Иногда еду не давали целыми днями. Было очень холодно, вскоре некоторые начали кашлять и впоследствии умерли. Многие, кто был жив, завидовали им, ибо их ждала еще более ужасная участь.

Когда их начали клеймить, Еламан думал что умрет. Он потерял сознание, как раз в тот момент, когда раскаленное железо коснулось его лба. Обычно клеймили руки, но Бортал считал, что раб может потерять конечность, но при этом остаться все еще работоспособным. Поэтому их клеймили в лоб.

После этого у Еламана началась жуткая лихорадка. Он лежал, как труп, на сырой земле своей клетки. Никто не знал, сколько он так пролежал. Все думали, что он уже мертв. Но когда джунгары спустились вниз, чтобы забрать тело, то обнаружили, что мальчик все еще дышал. Через неделю после этого он встал, схватил кусок заплесневевшего хлеба и съел его.

Он выжил.

Чтобы не сойти с ума в той тюрьме, он стал отмечать каждую неделю своего пребывания маленькой зарубкой на куске бревна, что торчал поперек его темницы.

Когда их вывели на свет, то большую часть выживших продали прибывшим людям Баатура. Мальчик остался в числе тех, кого оставили. Многие радовались, кто-то говорил, что это хорошо, так как пленных покупали для строительных работ в Китай, где обычно умирали в первые же недели. Но мальчику было все равно. Он молчал, и вскоре все решили, что он немой. Было ли это истиной, не знал и он сам.

У Кара-Бортала было два сына, Арзар и Менгу. Менгу был примерно одного возраста с Еламаном, Арзар был чуть постарше. Они часто выезжали вместе с остальными воинами поселения на охоту.

Еламан иногда тщательно разглядывал их, пытаясь понять и осознать что-то свое. Его работа была не слишком тяжелой для взрослого мужчины, но довольно трудной для ребенка. Он таскал саксаул на дрова, которые затем рубили другие. Он носил воду, иногда следил за огнем. Кормили его один раз в день остатками еды.

Он потерял чувство реальности. Иногда ему казалось, что он вовсе не раб, что это он, Менгу, и сейчас он скачет вместе с другими воинами на охоту. А впереди его отец, только не этот Кара-Бортал, а именно его отец, казахский батыр, который был давно мертв.

Иногда он бредил. Падал на траву, закрывал глаза и молча лежал. Но при этом он никогда не плакал. Ни от боли, ни от осознания потери. Его мозг просто отказывался принимать происходящее. Он перестал жить в этом мире. Просто выполнял свою рутинную работу, изо дня в день. Его перевели из подземной ямы в палатку, так как он стал собственностью Кара-Бортала. И лежа там, прямо на земле, он вспоминал, о том, что ему обычно рассказывал отец. Он вспоминал о том, как дядя учил его скакать на лошади, и колыбельную, что обычно пела ему мать.

Вместе с ним в палатке жили еще несколько человек. Они пытались поговорить с Еламаном, но он им не отвечал. Он просто лежал, ничего не говоря.

Так проходили его дни.

Но Кара-Бортал не для этого держал рабов. Сложно судить о характере человека, исходя только из его поведения. Но все-таки можно сделать некоторые выводы, опираясь на его поступки. Бортал был чудовищем, наверное, еще большим, чем Дракон. В отличие от своего племянника этот ойрат обладал властью, пусть совсем не такой, как у хунтайши, но все равно — властью. Бортал был тираном, который тешился глядя на страдания других. Поэтому его род был так предан хунтайши Баатуру. Ему было уже все равно, где и как воевать, он упивался самим процессом.

Там, где проходили отряды Бортала, никто не оставался в живых. Однако его тирания была направлена не только на врагов, он был суров со своими воинами и с полным равнодушием относился к своим женам. Единственные, кто вызывал у него душевную теплоту, были его сыновья. Он с улыбкой на устах наблюдал за тем, как они скачут верхом, тренируются в стрельбе из лука и фехтуют палками.

У его сыновей были, разумеется, и учителя.

Еламан видел их иногда, больше всего ему запомнился старик с длинными волосами. Он всегда был одет в простую рубаху, опоясанную кожаным ремнем. В руках у этого человека никогда не было оружия, но оно было ему и не нужно. То, что он делал, то, чему он учил детей джунгара — не требовало никакого оружия, кроме своих собственных рук. Старик показывал им приемы атаки, нападения, даже против противников, вооруженных клычами. Еламан никогда раньше не видел подобного, и он иногда, позабыв о работе, смотрел на то, как Арзар и Менгу повторяют след за стариком причудливые телодвижения.

Однажды, когда Бортал возвращался с охоты, он заметил Еламана, несущего куски древесины. Бортал удивлено рассматривал раба, ему казалось несколько странным то, как этот мальчуган может нести груз, равный его собственному весу.

— Он очень вынослив, кто это? — спросил он своего телохранителя.

— Мальчишка, захваченный в одном из казахских аулов.

Бортал в задумчивости смотрел на Еламана и размышлял о чем-то своем.

На следующий день он приказал привести раба к нему. Его мысль была вполне простой, а вместе с тем ужасной. Бортал решил, что его сыновьям пора начать тренироваться не на кусках деревьев, а на рабах. И первым был Еламан. Именно так выносливость, которую отметил Бортал, сыграла роковую роль.

Сыновей Бортала их учителя вооружали палками и выставляли против них раба. Еламан не обращал ни на что внимания, он лишь мчался на врагов, мечтая о том, как бы придушить их. Но каждый раз он падал от ударов. Постепенно все его тело покрылось ушибами и само стало похоже на один, огромный синяк. Прошло время, и он перестал чувствовать боль, его разум, пытаясь не сойти с ума, отключал все, кроме ярости.

Когда человек слишком долго страдает, он начинает привыкать к этому чувству и забывает про все остальные. Трудно говорить, но через год Еламан начал жить только ненавистью.

Его избивали ежедневно. Но каждый раз он вставал вновь, порой удивляя всех. Он выживал, а его кости срастались с поразительной быстротой. Впрочем, сам он этого совсем не замечал, он представлял тот миг, когда он вонзит острие кинжала в тело Бортала.

Дракона он не видел, с тех самых пор, как стал сиротой. Но он знал, что ему придется рано или поздно встретиться с ним. Он боялся его больше всего.

Дракон приходил к нему во сне, где он был всегда таким же огромным, как в тот самый день. В руках у Дракона была огромная сабля, и он искал его, пробивая себе дорогу среди остальных воинов.

Бортал больше не интересовался Еламаном, он, несомненно, видел его, вместе с остальными рабами, на которых тренировались его дети. Но на этом его интерес заканчивался. Его больше волновали успехи своих детей. Он знал, что в следующем походе они будут сопровождать его, и тогда он сам научит их премудростям боя. Всему тому, что он знал сам.

Тем временем, хунтайши Баатур переживал не лучшее время. Безусловно, добыча, которую он получил в результате набега, подняла его авторитет в глазах родовых вождей. Но он чувствовал, что его силы постепенно иссякают. Никто не говорил ему это открыто, но он знал, что стоит ему допустить малейшую оплошность и его место займет другой. Да, он убил всех конкурентов на престол, но это было лишь временной отсрочкой.

И он готов был начать подготовку нового вторжения. Стычки, конечно же, не прекращались, и мелкие сражения велись и по сей день. Но Баатуру нужно было нечто большее. Он должен был взять под контроль все Северо-Восточные земли казахов. Район Жетысу фактически принадлежал ему, оставалось только несколько городов, в том числе и столица казахов Туркестан.

И Баатур решает вновь сыграть на разрозненности казахского ханства. Он знал, что существенным препятствием может стать лишь хан. Убив его, он ввергнул бы ханство в хаос. Султаны отказались бы подчиняться новому хану, а после Жанибека претензии на престол выдвинул бы Жангир.

Законы степи были суровыми. Жангир проиграл сражение, а это значило, что он потерял уважение и авторитет. Он бы уже никогда не смог собрать большого ополчения.

И хунтайши решает начать осуществление своего плана. Он собирает вождей всех ойратских родов и дает им понять о том, что пора собираться.

По сути, он стремился не столько к добыче, сколько к собственной славе. Тщеславие звало его на запад, в степи Средней Азии.

Ставка Хотогчина, носившего титул Эрдэни Баатура-хунтайши, сына Хаара-Хулы тайджи, располагалась севернее озера Зайсан, в верховьях Иртыша. По его приказу были возведены укрепления, которые закрывали его таким образом, что воины хунтайши оказывались в более выигрышном положении, в случае нападения. А его Баатур опасался больше всего. Последнее время ему все больше казалось, что против него строят заговор, именно поэтому он решил действовать безотлагательно.

Он созвал вождей наиболее крупных племен, входивших в состав Джунгарского ханства. Все было проделано неофициально, и вожди прибыли в качестве гостей. Впрочем, разговор был совсем не бытовой. Перед хунтайши стояла непростая дилемма: или он атакует казахские степи безотлагательно, или рискует потерять свои собственные. А дело было в том, что взаимоотношения с Китаем все больше и больше накалялись. Послы Цинской Империи открыто претендовали на степи Джунгарии и делали непрозрачные намеки в сторону Средней Азии. Хунтайши Баатур понимал, что все его войско держалось на Цинском вооружении, стоило Китаю перекрыть торговые дороги и атаковать хунтайши, ханство было обречено.

Понимали это и вожди ойратских родов. Поэтому они прибыли ср

...