ДЕТСТВО
Ты хочешь найти путь к истине?
Тогда научись принимать неожиданные повороты судьбы,
ведь они ведут тебя туда, куда ты сам никогда бы не дошёл.
Неизвестный автор.
Я родился в 1975 году в посёлке Октябрьский Борского района Горьковской области в семье инженеров. Наш посёлок знаменит тем, что в нём зимует караван больших пассажирских теплоходов, которые раньше ходили от Петербурга и Москвы до Астрахани (и не только), а сейчас, преимущественно, перемещают туристов на Валаам и к другим достопримечательностям русского Севера. Я был первым ребёнком. Что касается семьи — мне достались заботливые, внимательные и любящие родители-интеллектуалы, которые очень многое могли и делали своими руками (от дел по хозяйству до ремонта телевизора и машины). Жили мы скромно, но всем, что способствовало развитию, я был обеспечен: журналы «Весёлые картинки», «Мурзилка», позднее «Юный натуралист», «Юный техник», «Моделист-конструктор» и «Техника молодёжи». У меня есть брат, который на пять лет младше. У нас теплые, дружеские отношения с самого раннего детства и по сей день (конечно, мы и вздорили иногда, всё-таки живые люди). Привет, Бро!
Я имел широкую свободу перемещения — от двора нашей пятиэтажки до речки, леса, озёр. Главным условием было вернуться домой пообедать и к ужину. В раннем детстве часов у меня не было, но, как и всем моим товарищам, чутьё и обращение к подвернувшимся взрослым с вопросом: «Который час?» помогали быть дома вовремя и избежать голодной смерти или наказания за непослушание.
Рефрейминг.
До пяти лет мои воспоминания весьма смутные и содержат скорее сугубо личные темы умиления, радости, позора и страдания. Первая тема, которая кажется мне интересной, это открывшаяся мне способность делать почти бесполезными наказания. Уточню, что меня наказывали чаще всего ставя в угол или ограничивая удовольствия (мультики по телевизору или что-то вкусное). Обычно в углу я находил себе занятие, чтобы не заскучать — строил из сложенных пальцев рук и угла, в котором стоял, разные симметричные фигуры и представлял, на что они похожи. Кстати, позднее, когда я был вынужден бездействовать (например, во время тихого часа в больнице), придумалась другая техника — рисовать кучу контуров а-ля абракадабра и затем высматривать в них образы людей, животных, ситуаций и дорисовывать фломастерами.
Однажды набедокурил и сбежал от «разбора полётов» в ванную, запершись там. Через дверь мне был вынесен приговор — вечером остаюсь без любимых передач, включая мультики. Мне стало грустно и немного обидно. И тут меня осенило! У меня же плохое зрение. Телевизор — портит зрение. Значит, не буду смотреть телевизор — помогу своим глаза и стану видеть лучше! Эврика! Я наполнился радостью и гордостью, что перевёл наказание в свою пользу.
Справедливость.
Мне, как и многим советским детям, родители и близкое окружение натолкали кучу внутренних ограничителей: «а что люди скажут», «ты вон какой большой, бить нельзя», «надо закончить институт и завести семью», «взрослых надо уважать и слушаться». Я эти интроекты на протяжении долгого времени с трудом выдавливал, как прыщи, а они выскакивали снова, пока, наконец не исчезли. В третьем классе, временно, физкультуру у нас стал вести пожилой учитель, участник войны. Когда дети переходили допустимую, по его меркам, грань баловства и непослушания, он бросал в кого-то самого бойкого связку ключей. Ни разу не попал, но она была большая и тяжёлая. И мы опасались. Так вот, на очередном уроке он бросил связку в мальчика, тот увернулся, связка попала в стену и выбила большой кусок штукатурки. «Офигееть, а если бы он попал в голову», — подумал я.
Я от природы решительный и с обострённым чувством справедливости. Испытав лёгкий шок от яркого представления картины лежащего на полу одноклассника с разможжённым черепом, я убедил нескольких товарищей пойти к директору школы (про классного руководителя даже и не подумалось). Мы, робко постучавшись, вошли и… увидели директора и физрука пьющими чай в сопровождении весёлой беседы. На автопилоте я рассказал всё, как было, и прибавил, что это очень опасно и так нельзя поступать с детьми! Была неловкая пауза, и мы стремглав удрали из кабинета.
По счастью, вышла с больничного наша учительница физкультуры, и физрук больше не вёл у нас занятия. Кстати, по рассказам ребят из параллельных классов, он перестал бросаться ключами. Нас же вскоре настигло возмездие. Было что-то вроде обсуждения в классе на тему «кто достоин быть принятым в пионеры». Меня (а я уже был отличником и по предметам, и по поведению), и всех товарищей, кто ходил со мной к директору, попросили выйти к доске, повернуться лицом к классу и классная руководительница пристыдила нас за то, что мы обидели заслуженного человека, участника войны; что мы подставили её, не обратившись за решением к ней, а направившись сразу к директору. В памяти отложилось, что это отчитывание и пристыжение на глазах всего класса длилось почти урок и домой я вернулся с тревогой и огорчением, что меня, отличника, могут и не принять в пионеры.
И на «показательной порке», и вечером дома в голове одновременно стучались две мысли: «Я поступил смело и правильно, поскольку спас от деспота других детей, и я герой! Вторая (сильнее) — ужас! Меня выгонят теперь из школы и жизнь на этом закончится!» Наутро я сидел в раздумьях в коридоре, бабушка спросила, почему я не одеваюсь, и я рассказал ей, что меня вчера сильно отругала классная и ска
