Оглавление

1. Завтра будет другим
2. Глава 1
3. Глава 2
4. Глава 3
5. Глава 4
6. Глава 5
7. Глава 6
8. Глава 7
9. Глава 8
10. Глава 9
11. Глава 10
12. Глава 11
13. Глава 12
14. Глава 13
15. Глава 14
16. Глава 15
17. Глава 16
18. Эпилог

Глава 1

Марка разбудила тишина. Оглушающая, как колокола на соседнем храме. Он попробовал натянуть на себя обрывки снов. Но они блекли и таяли, блекли и таяли, а их место занимала непривычная пустота просыпания. Что-то в ней было не так. Электронные часы показывали… Ничего они не показывали. Не светился экран телефункена. И не слышалась приятная хрипотца Мудрейшего: « — Доброе утро, дети мои! Ганс-Фридрих Сидоров приветствует и поздравляет вас с новым радостным днем! Чисты ли ваши помыслы, как небо в этот ясный день? И не было ли в ваших снах чего-либо предосудительного? Или просто сомнительного, требующего осмысления Мудрых? Мы всегда готовы помочь и поддержать вас. Помните о счастье жить в нашей благополучной стране!».

Нет. Что-то сегодня было не так. Что-то мешало Марку почувствовать ежеутреннюю сопричастность Великому Единению, готовность раскрыться навстречу благоуханному дыханию Высшего Существа.

— Нет электричества! — понял Марк. — Значит, не будет ни утреннего приветствия, ни морально-политической подпитки, ни душевного трепета при подъеме Государственного Флага. Не будет и энергетической разминки — тренажеры же не работают.

Марк совсем было заскучал, но тут внизу, на кухне, загремела посуда.

— Отец… — подумал было Марк и торопливо соскочил на пол. И тут же застонал от невыносимого осознания реальности. Голову заполнила пустота, в которой бились без выхода два слова: — Отец!.. Мама!..

Не было силы, которая помогла бы ему удержаться на краю обрыва, в который обрушилась прежняя жизнь… Отец… Мама… Неправда, что время рубцует раны! Никакой оно не лекарь! И никакие дни, часы и минуты не могли пригасить ужас того дня, когда пришла весть о гибели родителей!..

В кухне возился дедушка. Он суетливо дергал какую-то штуковину из какого-то незнакомого аппарата.

— Дед, — спросил Марк, — что за агрегат?

— Примус, — не отвлекаясь, ответил дед. — Источник открытого огня.

От моей бабки остался. Мы еще в Африке на нем готовили… Только вот подзабыл, как запускается…

— А вонища-то! — сморщил нос юноша.

— Керосин, — объяснил дед. — Вот подожди, кончится под землей газ, хошь — не хошь, а вспомним и о керосине, и о примусе… Еще такая штуковина была — керогаз…

— Да никогда в жизни! — возмутился Марк. — Чтобы мудрейшие допустили! Мы живем в государстве всеобщего благоденствия! И оно вечно! Спроси у любого партийца!

— Хм… — обернулся к нему дед. — Ты хорошо запрограммирован… Не придерешься!

— А ты! — возмутился Марк. — Вечно всем недоволен. Дождешься, когда прочтут твои мысли! И не поможет, что ты ветеран!

Дед только отмахнулся. Тонкой иголочкой поковырялся внутри примуса и поднес к нему зажигалку. Живое пламя запело, зажужжало вокруг конфорки.

— Генуг цыпленку! — обрадовался дед и поставил на огонь кофеварку.

— Скажи спасибо, что я не выбросил наши фарады! — веселился дед, крутя педали. Радовался не он один. Улица была забита велосипедистами. Они шныряли между уныло дремавшими элетромерседесами и плотно присевшими на колеса электрогазами.

— Хорошо, что вчера предупредили!

— А я прослушал, — огорчался Марк.

— Как же! Первый министр Мудрейшего объявил по телефункену. Мол, в связи с государственной необходимостью будет на два часа прекращена подача электроэнергии… Просил отнестись с пониманием.

— Вот. С пониманием… А ты говоришь!..

— Подожди!.. — тормознул дед. — Бедро болит…

Он слез с фарада и прислонил его к застывшему посреди улицы штрасенбану. Видно, дала о себе знать рана, полученная в Африканской войне.

— Шпрехают что-то об экспериментах в Институте Времени, — отдышавшись, объяснил дед.

В Татарской слободе было, как всегда, сумрачно и тихо. Даже ребятишки играли во что-то молчаливое.

— Дед, — спросил на ходу Марк, — а почему татар в партию не принимают? Даже образованных и богатых?

— А ты вспомни, на чьей стороне были мусульмане? У нас даже был приказ: в плен не брать!

— Но они же совсем другие! Испокон века в России жили. И в бывшем Союзе. И в нашей Фатерландии!

— Вот мы так и думали, пока они к туземцам не перебежали! И в спину нам стрелять не начали!

— Может, о них плохо заботились? Тепла им не додавали?

— Мудрейшие их знают! — заключил дед. И радостно воскликнул:

— О! Свет дали!

И, правда, зажглись фонари, засветились рекламы, замигали огни светофоров. Зашуршали колеса мерседесов и газов, застучали по рельсам штрасенбаны.

В Совете ветеранов деда принимали с почетом. А как же — боевой офицер, инвалид войны и почетный ариец.

— Господин Блюм! — подкатился к нему дежурный партиец. — Наконец-то вы нас удостоили! Такая честь!

— Суставы, — оправдывался дед.

— К сожалению, выбора сегодня, практически нет! — тащил их на склад партиец. — Временные трудности…

— Посмотрим… посмотрим… — успокаивал его дед.

Выбора действительно не было. Деду полагался холодильник. Но на подиуме сиротливо жался приземистый недоросток в деревянном корпусе.

— «Фюр махт… э-э… За власть Советов»! — распахнул коричневую дверцу дежурный. — Старинная фирма! Еще с дофатерландовских времен!

— Да у нас же вся кухня белая, — робко вклинился Марк.

— Молодой человек! Решать должен уважаемый дедушка!.. Я могу предложить выбор по каталогу. Поставки будут не сегодня-завтра. То, что выберете, привезем прямо ин ди кюхе. Как только — так сразу!

Дежурный затащил их в бюро и раскрыл перед дедом несколько глянцевых гроссбухов.

— Выбирайте! — предложил он. Но в ту же минуту за окном что-то грохнуло. Свет в бюро на мгновенье погас, а когда зажегся, был мигающим и тусклым.

— А вег! — скомандовал дед, и они с Марком выскочили на улицу.

Транспорт снова стоял, а люди испуганно вглядывались в небо на краю горизонта. Там поднимался столб зеленого дыма.

— Доигрались! — мрачно предположил ветеран. — Кажись, Институт Времени дуба дал!..

Все оказалось не так страшно. Как передали по телефункену, произошел небольшой хлопок, задымился запасной трансформатор. Но проводимый эксперимент дал ожидаемые результаты. Старики, забегавшие к деду, болтали, будто возле Института крутились десятки санитарных машин. Но кто им верил!

Вечером, отчитываясь перед телефункеном, Марк честно рассказал о вредных слухах, за что к его баллам было добавлено еще восемь. Только о сомнительных мыслях деда он промолчал — родной человек все-таки.

Ночью ему опять снился отец. Они карабкались на вершину Ай-Петри, а мама призывно махала сверху. Большой черный силуэт на фоне восходящего солнца. — Скорее! — торопила их она. — Чай остынет!

— Вечно она спешит! — ворчал запыхавшийся отец. — Я ей говорил: — не гони так!..

Глава 2

— Ах, мой милый Августин, Августин, Августин! — распевал телефункен. — С добрым утром, дети мои, граждане нашей благополучной страны!

Марк привычно настроился на волну душевности, излучаемую с экрана. В голосе Мудрейшего звенели колокольчики, пели птицы и звала в неведомую даль полковая труба… И само собой пробуждалось чувство глубокого удовлетворения. И вера, что новый день, как и предыдущие, будет отмечен успехами в производстве и потреблении!

И готовность внести свои баллы в копилку приношений Высшему Существу!

И вот.

— Кхе-кхе… — задребезжал телефункен. — Ну-с, молодой человек!

Слово и дело!

С экрана на Марка смотрел его партийный наставник Леня Гоген-Ваген. Ленчик, как фамильярно звал его дед. Они воевали вместе, только Ленчик, в отличие от деда был чистокровным арийцем. И в Национал-коммунистической партии он отвечал за нравственное взросление дедового внука. И еще девятерых недоарийцев.

— Доброе утро, майн юнгер Марк! Готов ли ты вознести молитву Высшему Существу?

— Я исполняю волю Его!

— А чисты ли твои помыслы?

— Я открыт! — сказал Марк.

И натянул на голову шлем правдолюба.

— Какое сегодня число? Сколько тебе лет? Сколько лап у паука? — зачастил Ленчик. Марк едва успевал отвечать. Он знал: главное — расслабиться и ни о чем не думать.

— При какой температуре кипит вода? Кто написал «Фауста»? Сколько дней в году? — продолжал допытываться наставник. — Какого цвета небо в грозу? Что сказал дед о вчерашнем хлопке? Почему скачет мяч? Ты часто опаздываешь в колледж? Ты любишь военные песни? Что тебе снилось ночью? Почему ты не доверяешь татарам?

На экране телефункена мелькали оценки: «правда»… «неправда»… «сомнительно»… И потом — общее заключение: «Готов к шествию Верности!».

— Молодец! — обдали Марка теплом глаза с телефункена. — Ты верный питомец Партии! И у тебя есть все шансы заслужить статус Почетного Арийца!

Марк спешил. Лицеисты должны были собраться на площади Берлинского вокзала. Там уже стоял грузовой мерседес с плакатами и знаменами.

— Держи свой конец! — пригласил его студработник Лялик. И Марк крепко-накрепко вцепился в древко ярко-алого полотнища. «Будущее светло и прекрасно!» понесли они с другом, вливаясь в строящиеся ряды. Шествие Верности началось.

— Эс лебе!.. Эс лебе!.. Хай живе!.. Виве!.. Да здравствует!..

Возгласы сливались в единый клич, от которого, казалось, расколется небо.

— Ура! — взвивалось еще выше. Выше деревьев, выше крыш, выше прижавшихся к асфальту мерседесов и опустивших свои дуги штрасенбанов.

По городу шло Шествие Верности. Плакаты мерно колебались в такт шагам. « Время, вперед!»…«Оседлаем время!»…«Будь верен Мудрейшему!»… «Наш вождь Ганс-Фридрих Сидоров!»… «Роботы — наши помощники!»… «Заветам Адольфа и Иосифа верны!»… «Разбирай Гегеля и шмайсер!»…

Господи, как все было знакомо! Сколько раз маршировал

Марк в этих рядах, выкрикивая привычные и все равно волнующие лозунги! И мысленно повторяя звучащие чистой музыкой призывы Мудрейшего:

« — Будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего. Стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его…»

— Время вперед! — неслось над колоннами, над проспектом Макса Горького, над ликующим городом.

Марку было радостно от чувства единения с тысячами таких же преданных родине молодых людей, от того, что рядом,