2. Щедрое предложение для трех заключенных

Внесем ясность: считалось, что корабль полностью необитаем. Будь иначе, нас ни за что бы сюда не послали.

За неделю до того, как женщина-призрак оглушила меня своим криком на заброшенном космическом корабле, какие-то господа в строгих костюмах пришли около полуночи и забрали меня из камеры. Нет, я не знал наверняка, что республиканские власти на планете Парнас любят «избавляться» от беженцев-нелегалов – зачастую воров и несостоявшихся, но раскаявшихся убийц. И все же такая вероятность не была равна нулю. Но меня и раньше преследовали всякие авторитетные личности, так что я знал, что паниковать раньше времени не стоит. Меня завели в какой-то грузовой лифт, он долго ехал и вдруг остановился между этажами. Мы вышли в пустой коридор без камер наблюдения. Это стало самым интересным событием за последнюю неделю, с того момента, как нас арестовали. Тогда толпа копов орала нам приказы на классическом сестринском, но так отрывисто и с таким сильным республиканским акцентом, что я с трудом понимал, чего они хотят. Потом, правда, сообразил – когда нам с Бенни приставили стволы к головам.

– Где Бенни? – спросил я, когда мы пошли по коридору, но ответа не дождался.

Может, они не понимают этот язык? Или понимают, но не говорят на нем? Я повторил свой вопрос на кийстромском, илленийском и патрианском. И даже вроде бы на местной форме языка жестов. Но они так и не подали виду, что понимают. Это означало одно – меня намеренно игнорировали. Что ж, я привык. После порабощения моей родины уцелела лишь горстка кийстромцев, которые, наверное, давно рассеялись по Республике. А здешние власти решили притворяться, будто ничего не случилось, не желая признавать, что они бросили нашу планету на произвол судьбы. Здесь нормой было захлопывать двери и отводить глаза при виде нас, но меня эта притворная слепота обмануть не могла.

Мой конвой остановился перед закрытой дверью. Самой обычной, ничем не отличающейся от других дверей в этом коридоре без камер. Но мне почему-то не хотелось, чтобы она сейчас открылась.

– Вы знали, что существуют диалекты языка жестов? – спросил я своих провожатых, не сводя глаз с дверной ручки. – Спасибо Посланникам за существование унифицированной версии, но даже она имеет региональные особенности. Принцип тот же, что и в устных диалектах…

Один из охранников повернул ручку, открыл дверь и с силой пихнул меня внутрь. Еле удержавшись на ногах, я обвел взглядом хорошо обставленный кабинет, в углу которого стоял…

– Бенни.

Он теребил ортез на запястье – самый простой, больничный, который ему выдали взамен родного огнестрельного. Услышав мой голос, поднял голову, поджал губы. Ну и взгляд. Я словно налетел на кирпичную стену.

В кабинете было еще двое, их я видел впервые. На обитом кожей красивом стуле задом наперед сидела женщина в точно такой же тюремной робе, как у нас с Бенни. При виде нее почему-то представился ржавый нож рядом с блестящим серебряным. Она мне сразу понравилась. Позже я узнал, что ее зовут Лия.

У второй женщины была точеная фигура и щегольская короткая стрижка. Она стояла у полированного деревянного стола, под вереницей закрытых жалюзи окон. Руки скрестила на почти плоской груди, так, что ткань дорогого пиджака натянулась под мышками. Ее, как мне предстояло узнать, звали Квинт.

Они втроем расположились в комнате по законам собраний криминальных авторитетов: каждый спиной к своей стене. Мне даже заботливо оставили четвертую, с открытой дверью посередине.

Напротив стола Квинт, почти в самом центре кабинета, стоял стул. Я доплелся до него и плюхнулся на шикарное кожаное сиденье.

Квинт некоторое время глядела молча, нацелив на меня острый носик. Потом сказала:

– Вы трое совершили весьма тяжкие преступления. Убийство…

На миг у меня перехватило дыхание. Неужели тот пацан мертв? Но она, сказав это, кивнула не на меня, а на Лию.

– …или попытка убийства очень важной персоны, – закончила Квинт, глядя уже на нас с Бенни.

Значит, я все-таки не убийца. Никогда им не был, не стал и теперь. Выдохнув с облегчением, я покосился на Бенни, но тот смотрел не на меня.

– Ничего мы не совершали, – огрызнулась Лия, вонзив ногти в спинку стула. – И суда еще не было.

– Но он будет, и вам вынесут приговор, – сказала Квинт. – Доказательств против вас более чем достаточно. После оглашения приговора вам предоставят право выбора: пожизненное заключение либо смягчение наказания путем приема на военную службу в добровольном порядке.

Значит, либо провести всю жизнь в тюрьме, либо подохнуть по милости Посланников на какой-нибудь отдаленной захудалой планетке. А еще говорят, будто в Республике отказались от смертной казни.

– В добровольном, как же.

На столе у Квинт стояли старинные часы. Они сияли полированной бронзой и громко тикали. Разглядывать их было однозначно приятнее, чем думать о новой встрече с Посланниками. Я взял часы в руки, чтобы было не слишком заметно, как те трясутся.

– Это же не посланнический суд в Марии Нова, где все куплено, – сдавленно прошептала Лия. – Дайте слово нашим адвокатам.

– У нас с Бенни нет гражданства, – сообщил я. – И вряд ли есть адвокаты.

Я перевернул часы, чтобы рассмотреть их корпус сзади. А точнее, чтобы не встретиться взглядом с Бенни. Не припомню, чтобы видел его когда-нибудь настолько злым.

– Мой босс предлагает вам третий вариант, – сказала Квинт. – Полное помилование. Снятие всех обвинений.

Снятие обвинений? Не смягчение приговора, не сокращение срока или еще какое крючкотворство, ничего в реальности не меняющее, – а самое настоящее помилование? Я снова смогу работать переводчиком и не дергаться каждый раз при виде полиции? Смогу путешествовать, изучать удивительные новые глаголы и найти в конце концов место, где странным, непостижимым образом вдруг почувствую себя дома?

Вот черт. Прошлое никуда не денется, и я бы вряд обрадовался, если бы мне сказали, что это не так.

– И кто же ваш босс?

Наши с Лией вопросы прозвучали одновременно, только она спросила: «В чем подвох?»

– Некий заброшенный космический корабль вращается по орбите звезды, цикл жизни которой заканчивается. По мнению наших экспертов, взрыв сверхновой произойдет в течение ближайшего месяца, вероятнее даже, двух недель. Мой босс хочет, чтобы вы забрали с этого корабля некие данные до того, как его уничтожит взрывом.

Легкое и простое задание. До того простое, что непонятно, зачем понадобились трое заключенных и тайный кабинет без камер. Старинные часы тяжело лежали у меня на коленях, громко отсчитывая секунды. Я подцепил ногтем крышку на обратной стороне их корпуса и начал аккуратно ее отжимать.

– У каждого из вас есть опыт работы на погибших кораблях… и обхода таможенного контроля, – добавила Квинт, глядя, как я откручиваю крышку часов. – А профессионализм и секретность – как раз то, что нужно моему боссу.

Внутри оказалось множество колесиков и шестеренок, которые крутились вместе, цепляясь друг за друга, и составляли единый, ровно работающий механизм.

– Зачем же ему нужна такая секретность?

– Данные, которые он хочет получить, носят конфиденциальный характер.

Я вынул из часов одну шестеренку.

– Кто же он такой, что хочет тайно получить засекреченные данные?

– Вас это не должно волновать. Важно то, что он в силах вам помочь.

– И где эта звезда, – спросила Лия, – которая вот-вот взорвется? Хотите, чтобы мы что-то украли? А потом нам еще и это припаяют? Нет, на Марию Нова мы не летим. – Она наставила на Квинт палец, словно дуло пистолета. – Воровать у Посланников… спасибо, но лучше мы сразу вернемся за решетку.

– Факт, – согласился я, – я бы тоже предпочел Посланникам тюремную камеру.

Или иголки под ногти, или любую другую пытку.

Шестеренки, которые я извлек из часов, больно врезались в ладонь.

– Корабль находится в нейтральной зоне, точные координаты знает только мой босс. Кроме вас, там никого не будет.

– Что конкретно мы должны там найти?

– Данные. Подробную информацию получите перед вылетом. Корабль и все необходимые припасы – тоже.

– Припасы! – фыркнула Лия. – Да откуда вы знаете, что нам может понадобиться?

– Вы сами сможете выбрать, что вам нужно. Бюджет практически не ограничен.

– Понадобится быстроходный корабль, – сказал я. Шестеренок набралась уже полная горсть, корпус почти опустел. – Если звезда в нейтральной зоне и у нас меньше четырнадцати дней до того, как она взорвется, долететь нужно за несколько часов. Нужно что-то с новейшим ССД.

Я разжал ладонь, высыпал шестеренки от часов на стол. Они сверкали и звенели, словно монетки.

Сверхсветовой двигатель, или ССД, изобрели совсем недавно, меньше сотни лет назад, как и родственную ему технологию искусственной гравитации. В Республике, где их придумали, ССД были широко распространены и постоянно совершенствовались в процессе гонки вооружений между двумя Системами-Сестрами. Никто не знал, насколько они в ходу во второй системе, Марии Нова. Страшные Посланники – жестокая, злобная раса пришельцев, под гнетом которых веками томилось человечество, – все еще повелевали людьми в Марии Нова. И держали в строгой тайне все, что там происходило. Известно было только, что сами Посланники тоже летают на сверхсветовиках.

Разумеется, новейшие, самые быстроходные корабли стоили очень дорого. Цена некоторых могла превышать денежный эквивалент стоимости какой-нибудь внешней колонии. Вроде Кийстрома, моей родной планеты.

– Получите все необходимое, – повторила Квинт.

Часы больше не тикали, слишком много деталей я из них вынул. В кабинете воцарилась полная тишина. Квинт снова скрестила руки на груди, будто в подтверждение своих слов.

Мы с Лией переглянулись. Бенни все так же отводил взгляд, но мы с ним бок о бок работали целых восемь лет, и мне не нужно было видеть его глаза, чтобы догадаться, о чем он думает.

– Сколько заплатите? – спросил я.

– Пятьсот тысяч терраков, – ответила Квинт.

Столько мог стоить сам корабль. И она предложила эту сумму без малейшей заминки.

– Звезда вот-вот взорвется… Опасное дело, а? – сказала Лия. – Значит, столько, по-вашему, стоят наши жизни?

Обхватив спинку стула, она все так же впивалась ногтями в его кожаную обивку.

– Что ж, тогда миллион терраков.

Я бросил на стол еще колесико от часов.

– Лично я меньше чем за два даже с кровати не встал бы.

– Получите, – сказала Квинт после небольшой заминки.

– Каждому.

На этот раз пауза была долгой. Такой долгой, что я ожидал услышать «нет».

– Договорились.

Я пальцем подвигал детальки от часов, выкладывая их в ровный ряд. Много у кого в Республике есть такие деньги? Вряд ли.

– Щедрое предложение. Но действительно ли ваш босс настолько платежеспособен?

– Мой босс имеет… огромное влияние в Республике. У него есть средства и полномочия привлечь вас к этой работе. И заплатить за нее столько, сколько обещано.

Значит, ее босс – сенатор. Сколько в Республике всего сенаторов – двадцать пять? Тридцать? А у скольких есть такие деньги?

Я по одной выдвинул шестеренки из ряда: раз, два, три.

– Полагаю, теперь вы понимаете, – добавила Квинт, – почему важна строгая секретность?

– Понимаем, – кивнул я, не поднимая глаз от трех шестеренок, которыми продолжал играться.

– То есть вы готовы принять наше предложение?

– Да, – ответила Лия, – я в деле.

– Я тоже, – добавил Бенни.

– Прекрасно, – кивнула Квинт, хлопнув в ладоши. – Итак, я подготовила небольшой обзор информации о заброшенном корабле и о том…

– Стоп-стоп-стоп! – Я поднял руку, замахал над головой, чуть не задев Квинт по лицу. – Вы забыли спросить меня.

Квинт явно подавила досадливый вздох.

– Вы принимаете наше предложение, мистер Рен?

Я поднял на нее взгляд и улыбнулся:

– Нет.

3. Утраченный язык

Вечером за мной вернулись те же самые охранники.

– Приветик, – сказал я, пока они вели меня в таинственный грузовой лифт, чтобы отвезти на новую секретную встречу с этой сучкой Квинт. – Давно не виделись.

Охранники снова промолчали, и я повторил это на нескольких языках, которые не использовал при нашей первой встрече. На всякий случай – ну вдруг они правда не понимают?

Кончилось тем, что меня втолкнули в изящный кабинет без камер еще грубее, чем в прошлый раз.

Квинт теперь сидела за столом, переодевшись в новый сшитый на заказ пиджак. Россыпь шестеренок, которые я извлек из старинных часов, все так же сверкала на столе. Похоже, тут обсуждают сугубо темные делишки, подумал я. Ни Бенни, ни Лии уже не было, зато на столе стоял набор рагинианских хрустальных бокалов и бутылка вина, марку которого я не узнал, несмотря на свои обширные знания.

– Располагайтесь, мистер Рен, – с притворно гостеприимной улыбкой сказала Квинт. – Хотите выпить?

– Просто умираю от жажды, – ответил я, чтобы полюбоваться, как фальшивая улыбка застывает у нее на лице. Сел на свое прежнее место: напротив нее, перед россыпью блестящих деталек. – Спасибо.

Она подала мне бокал. Свой держала как полагается, изящно обхватив пальцами округлую чашу. Я намеренно взял бокал за ножку и сжал ее в кулаке. Теперь мы сидели и молча улыбались друг другу, причем ее улыбка становилась все более неестественной.

Но в конце концов Квинт, видимо, поняла, чего я дожидаюсь, и чуть пригубила из своего бокала. Только после этого я решился попробовать. Вряд ли ее босс стал бы мудрить и портить ядом вино (ух ты, оно и впрямь элитное!), когда мог запросто сделать так, чтобы я «покончил с собой» прямо в камере, с помощью простыни. Но республиканскому правительству я не особо доверял, так что осторожность была нелишней.

– Мой босс полагает, я предложила вам недостаточно щедрую награду, – сообщила Квинт. – По его мнению, я неправильно поняла ваши ключевые мотивы.

– Ну, не надо себя корить, – успокоил я ее. – По большому счету свои мотивы я и сам не очень понимаю.

Квинт с потрясающей решимостью поперла напролом.

– Хочу, чтобы вы знали, как нам удалось обнаружить заброшенный корабль. Дело в том, что его локация делает невозможным любой поиск: радиация гибнущей звезды гасит все сигналы. Нужно либо исходно знать координаты, либо быть очень большим везунчиком. И вот нам как раз повезло: несколько недель назад мы уловили сигнал, который шел с того корабля. Вот, – она вынула из кармана коммуникатор, доведя количество электронных приборов в этой тайной комнате до целой одной штуки, – здесь его запись.

Щелкнув по экрану, она протянула коммуникатор мне. Сначала шли только громкие, режущие слух помехи – неоднородные шумы, результат бешеного излучения готовой взорваться звезды. Но потом я расслышал в них живой голос.

Его выдали горловые звуки. В каждом языке есть свои критерии мелодичности, и чтобы отличить, скажем, уэнтрийский от темарианского, я бы прежде всего послушал звук, который в древнем алфавите обычно обозначался буквой «р». Но здесь звучало необычное «р»: язык словно прижимался к небу средней частью. Получался ровный, расплывчатый звук, напоминающий долгий скрип немазаной двери. Но не рычание, клекот, перестук или любой другой гортанный звук, типичный для современных языков.

Необычное горловое «р» вкупе с характерным сочетанием ударных и безударных слогов позволяло безошибочно определить язык. И я чуть не поставил бокал мимо стола. Вино плеснулось через край, потекло у меня по пальцам.

– Это аменг, – севшим голосом сказал я.

На записи с погибшего корабля звучал аменг. Самый настоящий.

Тысячу лет назад, после Первой Посланнической Войны, когда их раса захватила Системы-Сестры, старые языки запретили. Вместо них стали использовать единый, упрощенный, на котором в Сестрах говорят и по сей день. А среди старых языков самым распространенным был аменг. Теперь от него мало что осталось: редкие записи, запыленные книги в библиотеках, корни слов и костяк грамматического строя современных языков.

Но эту запись я слышал впервые. И когда она докрутилась до конца и запустилась по новой, стал жадно вслушиваться, мысленно складывая звуки в текст. Его содержание было незамысловатым: сигнал бедствия с обесточенного корабля. Несколько раз прозвучало одно и то же имя – Мара Чжу, но остальное было не разобрать.

Квинт снова коснулась экрана, выключая запись.

– С точки зрения человека, звезда эволюционирует до сверхновой очень медленно, – сказала она. Я протянул было руку за коммуникатором, но она нарочно положила его так, чтобы я не достал. – По нашим оценкам, погибший корабль вращается по ее орбите уже около тысячи лет.

То есть прилетел он туда еще до Первой Посланнической Войны. И до языковой реформы. Значит, тот, кто оставил послание, не просто знал аменг. Он был его родным языком.

– Мой босс наслышан о ваших исключительных способностях, – продолжила Квинт, не спеша разглаживая на груди лацканы пиджака. – У вас небольшое частное бюро переводов, которое обслуживает лагерь беженцев и смежные территории за пределами города, работая как минимум с четырьмя разными языками. Ваши переводы не считаются официальными, поскольку у вас нет аккредитации, но по качеству они не уступают лучшим работам переводческих программ на базе искусственного интеллекта.

Не уступают, значит? Да чего они стоят, эти программы! Никакой искусственный интеллект не вникнет в подтекст, не «считает» культурный код. Это под силу только человеческому мозгу. Могу поспорить, что сама Квинт знает только один язык – на котором говорит.

– Нам известно, что в числе прочих языков вы работаете с аменгом.

В Республике осталось всего двадцать или тридцать человек, способных худо-бедно говорить на аменге, и я один из них. Я расслабленно откинулся на спинку стула, положил на колени те самые часы, которые разбирал.

– Не стану скромничать, я его действительно хорошо знаю.

– Наши эксперты утверждают, что в этом сообщении содержится сигнал бедствия.

Точно припомнив, как располагались шестеренки в часах, я принялся аккуратно вставлять их назад.

– Ваши эксперты совершенно правы.

– Разумеется, мы с боссом понимаем: вы интеллектуал и материальными наградами вас не завлечь…

– Да нет, отчего же. Я люблю деньги.

Квинт чуть подалась вперед, короткие локоны заплясали у висков.

– Этот корабль никто не тревожил уже тысячу лет. Он представляет огромную ценность для истории и археолингвистики. И вы можете быть первым, кто обнаружит все эти сокровища. Что бы вы там ни нашли, захотели забрать и исследовать – все ваше. Кроме некоего материала, который нужен моему боссу.

– Что же это за материал?

Глаза Квинт широко распахнулись, блеснули золотистыми искорками неприкрытой алчности. Очевидно, при встрече тет-а-тет ее уполномочили ответить на этот вопрос.

– Философский Камень, – благоговейно прошептала она.

4. Шон Рен и Философский Камень

Давным-давно, еще в детстве, на Кийстроме, меня окликнула на улице Избранная.

До того, как Посланники перебили всех жителей моего родного города и захватили остальную планету, у нас бытовало несколько верований насчет них. Большинство считало, что пришельцы-Посланники явились тысячу лет назад из ниоткуда, сами по себе. Что эта напасть сродни стихийному бедствию: столь же необъяснимая и непреодолимая. В это верили мои родители, этому меня учили в школе, и у меня не было причин думать иначе.

Но были и те, кто придерживался совсем другой точки зрения. Они утверждали, что появление Посланников – это благословение для человечества. Говорили, мол, вон как хорошо живется на Марии Нова, где Посланники по-прежнему управляют расой людей: во всем полный порядок, везде спокойно – словом, идеальное общество. Я до сих пор не могу без горечи думать об этих инакомыслящих. Об этих предателях, которые радовались, когда Посланники убили моих родных и впоследствии поработили всю планету.

Избранные же не верили ни в то ни в другое.

– Эй, мальчик! – окликнула меня та женщина. Мне еще только предстояло «выстрелить» в росте на три фута сразу и с тех пор смотреть на всех сверху вниз. – Ты Избранный?

Избранным во все времена фатально не везло: Посланники их всегда преследовали и несколько раз чуть не уничтожили полностью. Если б боги определяли Избранных сугубо по черному невезению, мне бы уже стоило к ним присоединиться.

Но маленький я, разумеется, ответил «нет».

На самом деле критерии гораздо строже. И меня бы не приняли в сообщество Избранных ни тогда, ни теперь.

Женщина явно расстроилась, услышав «нет». Она чего-то хотела и никак не решалась сказать. Но на улице никого не было, солнце клонилось к горизонту, и она явно спешила.

– Ты можешь мне помочь?

Я кивнул, и она протянула мне сосуд с пеплом.

– Мои родные далеко, а в одиночку нельзя, – пояснила она. Банка легла мне в ладонь, тяжелая и холодная. – Возьми немного пепла на палец и проведи по моей голове.

Я понял: у нее сегодня день покаяния. Избранные верили, что Посланники, столь внезапно явившиеся невесть откуда, посланы самим Богом в наказание людям. Это не живые существа, но материальные воплощения божественной кары. Они не могут попасть ни в рай, ни в ад, у них нет души. Их единственная цель – нести людям страдания. И вот Избранные каются, чтобы Бог услышал и простил их. И забрал своих Посланников назад. Избранная, которую я встретил, должна была в этот день посыпать себе голову пеплом – но ни в коем случае не сама. А кроме меня рядом никого не было.

По вере Избранных, Бог наказывал нас, людей, за то, что мы создали Философский Камень.

В опытах по его созданию отразилось все, чего достигло или могло достичь человечество. Непосредственно перед тем, как Посланники явились и поработили людей, наша научная мысль находилась на пике своего развития. Только теперь, с изобретением ССД и искусственной гравитации, мы постепенно начали приближаться к тогдашнему уровню технического прогресса. В точности никто не знал, чем закончились эксперименты с Философским Камнем, но ходили слухи, что они позволили открыть секрет вечной жизни.

Однако Избранные считали, что Философский Камень стал отнюдь не победой человечества, а, напротив, началом его упадка. Мы зашли слишком далеко, говорили они, поэтому Бог направил своих бессмертных Посланников покарать нас. И вот, один день в неделю Избранные выделяли на то, чтобы напомнить себе: людям отказано в вечной жизни и когда-нибудь мы все умрем.

Наверное, я все-таки мог поверить, что это божья кара. Не важно, послал ли ее Бог Избранных или Проливший Кровь За Нас, в которого верили мои родители. Эти существа прошлись по Итаке, моему родному городу, подобно полчищам саранчи, оставляя за собой жуткую пустоту в загубленных полях и сожженных домах. И горы трупов. Посланники напоминали людей, но людьми не были: древние, но нестареющие, живые, но бессмертные. Говорили, впрочем, что, хотя они не умирают от старости, убить их все-таки можно. Но я, спасаясь от бойни в моем родном городе, среди всевозможных ужасов не видел ни одной смерти Посланника.

Я опустил палец в пепел, он был мягкий и рассыпчатый. Вспомнив, как выглядят пепельные знаки у других Избранных, я провел пальцем по лбу женщины.

– Пепел к пеплу, пыль к пыли, – прошептала та на давно мертвом аменге, искаженном спустя стольких лет, но все еще узнаваемом. Само словосочетание «Философский Камень» тоже пришло из этого языка, на современном сестринском оно звучало бы примерно как «мудрый булыжник». Все мы когда-нибудь умрем, в этом Избранные правы, но языки никогда не умирают полностью.

– Ты сегодня совершил добро, – сказала Избранная, принимая из моих рук сосуд с пеплом. Он рассыпался по ее коже легкой пылью. Такой же пылью суждено было рассыпаться и ей самой несколько лет спустя, когда Посланники, как и предрекали Избранные, явились. – Пусть Бог сохранит тебя и направит.

* * *

Но в потрясающей гипотезе Квинт была одна серьезная нестыковка.

– Все материалы по опытам с Философским Камнем утрачены, – напомнил я.

Они исчезли еще в начале Первой Посланнической Войны. Пришельцы-захватчики уничтожили их, чтобы легче было управлять расой людей.

– Не утрачены. Просто надежно спрятаны.

– Но это же самая важная информация за всю историю человечества, зачем было ее прятать?

– Этого мы не знаем. Возможно, древние хотели уберечь от Посланников это сокровище. И когда те выиграли войну, его потеряли.

– Откуда же вы тогда знаете, где искать?

– Нам удалось изучить некоторые источники, где упоминается корабль, на котором создавался Философский Камень. Описание этого корабля совпадает с параметрами обнаруженного судна.

Я медленно откинулся на вычурную спинку стула. Секрет вечной жизни и мало ли чего еще. Самые важные, самые сокровенные знания, которые только могла накопить человеческая цивилизация. Знания, канувшие в небытие на тысячу лет. Теперь понятно, почему босс Квинт требовал скорости и секретности.

И все-таки это дело ощутимо попахивало западней.

– Как я понял, вы не хотите привлекать к этому кораблю лишнего внимания, – сказал я, – ведь если его обнаружат Посланники, то сразу уничтожат и вы останетесь с пустыми руками. Но если бы речь шла о легальной экспедиции, ваш босс послал бы туда республиканский спецназ, а не троих жалких узников. Что-то тут нечисто.

Я вставил в часы последнюю оставшуюся шестеренку, нашел заводную головку и прокрутил. Шестеренки дернулись и пришли в движение. Часы затикали так ровно, будто вовсе и не останавливались.

– Я полечу с вами, если вас это успокоит. Ради босса я готова рискнуть и жизнью, и будущим. Я на него работаю давно, он никогда меня не обманывал.

– Да, но вы-то не преступник, которого могут навсегда упрятать за решетку.

Квинт молчала. Очень многозначительно.

– Квииинт! – восхищенно протянул я.

– Раньше он привлекал меня к другим заданиям, – сказала она, – связанным с денежными переводами. Некоторая часть этих денег оставалась неучтенной и оседала на моем банковском счету. Значительная часть, по правде говоря. Настолько значительная, что с точки зрения закона это поставило меня в положение, схожее с вашим. Тогда босс сделал мне одно предложение, и я его приняла. С тех пор я выполнила еще несколько мелких поручений, и он всегда платил, причем весьма щедро. Так что ему можно доверять.

Она положила руки на стол, сцепив пальцы и крепко сжав. Мне внезапно стало ее жаль.

– Не о такой жизни вы мечтали, а?

– Если вам мало свободы, денег и научных открытий, подумайте вот о чем. – Квинт посмотрела мне в глаза. – Создав сверхсветовые двигатели, мы получили возможность выступить наконец против гнета Посланников в системе Терра Нова. У нас появилась Республика. А представьте, чего может достичь человечество, если получит Философский Камень?

Предлагают свободу, пытаются купить, разжигают любопытство, теперь еще на моральные устои давят. Похоже, они не планируют останавливаться.

– Мы наконец сможем на равных противостоять Посланникам, – продолжала Квинт. – То, что случилось десять лет назад на Кийстроме, не повторится больше никогда. В Республике воцарится безопасность.

Очаровательно. И так по-республикански! Неужели она действительно рассчитывает, что меня, кийстромского беженца, волнует безопасность ее драгоценного государства?

– Мой ответ по-прежнему «нет».

Она тоже откинулась на спинку стула, выражение пылкого патриотизма как волной смыло у нее с лица. Ненавидит она меня, что ли? Но нет, эта «волна» скрывала не ненависть, а лишь безразличие и легкую неприязнь: так смотрят на собаку, которая громко разлаялась в комнате.

Наверное, лучше бы ненавидела. Ведь если есть ненависть, значит, нет равнодушия. А Квинт, судя по всему, было абсолютно все равно, что со мной сделают.

– Если вас беспокоит судьба Бенджамина, – сказала она, – мы можем вывести его из этого уравнения. Мой босс с легкостью заменит его любым другим контрабандистом.

Как интересно.

– Но моих навыков нет больше ни у кого?

– Именно так. Значит, вот чего вы хотите? Чтобы ваш деловой партнер не участвовал в этой операции?

– Нет, мы с Бенни идем в комплекте, – возразил я.

– Надо же, какая привязанность к подельнику.

Да много она понимает.

– Так чего же вы хотите, Шон? – снова спросила она. Интересно, Квинт – это имя или фамилия? – Ну давайте, не стесняйтесь. Любое желание. Мой босс в силах сделать многое – и готов это сделать. Чего бы вам хотелось?

– Хотелось бы, – сказал я, – повернуть время вспять. Чтобы Кийстром не захватили. Чтобы мои родные были живы.

От такой откровенности мое горло сжало.

Ее взгляд будто перенес меня туда, на Кийстром, в детство. Вот с такой же досадой глядел на меня учитель, когда я в третий раз кряду неправильно ответил на вопрос, потому что невнимательно слушал.

– Я имею в виду сейчас, – уточнила Квинт. – Чего вы сейчас хотите?

5. На привязи

Когда те же люди в деловых костюмах явились в третий раз, я уже почти не удивился.

– Приветствую вас, господа.

Один из них крепко ухватил меня за руку. Что-то новенькое: зачем так-то? Я ведь ни разу не попытался сбежать.

– Сегодня вы особенно любезны, – начал я, и тут второй зашел мне за спину, и что-то кольнуло меня в шею.

В какой-то момент я очнулся – лежа на животе, с жесткой фиксирующей маской на лице. Что-то острое по-прежнему впивалось в основание шеи.

Один. Это была единственная мысль, оставшаяся в моей пустой голове. Знание, являющееся основой всех моих воспоминаний, такое же постоянное и саморазумеющееся, как сердцебиение.

Здесь никого. Никого не осталось. Только я.

– Гляди, щас очухается, – заметил кто-то. Кто же тут так по-простецки выражается, ошеломленно подумал я. А больше ничего не успел подумать: очередной укол снова погрузил меня в темноту.

Полностью я пришел в себя уже в лифте. Мышцы, по ощущениям, превратились в желе. Двое охранников держали меня под локти, не давая упасть. Еле-еле заставив себя удержаться на ногах, я поймал равновесие и дернул рукой, высвобождаясь из хватки охранника. Коснулся пальцами затылка. Там, под кожей, у самого основания позвоночника, ощущалось что-то твердое. Что именно, не понял: двери лифта открылись, меня выволокли в коридор и в третий раз пихнули в знакомый изящный кабинет.

На этот раз Бенни тоже был здесь. Стоял рядом со столом, за которым сидела Квинт, и смотрел на меня холодно и недобро.

Я изо всех сил пытался не свалиться на пол.

– Мой босс, – начала Квинт, – полагает, мы неверно поняли ваши ключевые мотивы.

– И какова его версия на этот раз? Вино и женщины?

– Вас обвинили в покушении на убийство, – сказала Квинт, постукивая костяшками пальцев по столу и не поднимая на меня глаз. – Если бы вы убили того копа, вас бы не поймали. И сейчас вы не стояли бы здесь.

Теперь она подняла голову. Я поймал ее взгляд, надеясь увидеть там ненависть, или сочувствие, или хоть что-нибудь. Но нет, никаких эмоций – только пренебрежение.

– Вы готовы послать Республику ко всем чертям, но не позволите кому-то умереть прямо на ваших глазах.

С этими словами она перевела взгляд на Бенни.

– Шон, если ты откажешься, ни меня, ни Лию туда не отправят, – сказал Бенни, сложив руки на груди. В исполнении Квинт это был жест превосходства. Но Бенни, наоборот, явно сдерживался, чтобы не броситься на меня с кулаками. – И тогда нам всем конец. Ты в курсе, что они засунули нам в головы?

Я подавился тем, что хотел сказать. Слова теснились в горле, и наружу вырвалось только одно:

– Что?

– Бомбы. Этот чертов сенатор запихнул нам в головы бомбы. – Бенни трясло от ярости, я отчетливо видел, как у него вздрагивают плечи. – Такие крохотные штучки, прямо у основания черепа. Они вышибут нам мозги, если взорвутся. Так что либо мы согласимся, либо он нажмет кнопку.

6. Бес противоречия

Моя мать называла это бесом противоречия. Ее послушать, так все мое детство она только и делала, что не давала мне прыгать с утесов и совать пальцы в огонь. Учился я кое-как, уделяя внимание только интересным предметам. И дерзил взрослым, которые говорили, что так нельзя. Я за неделю мог освоить незнакомый язык, но в математике дальше алгебры не продвинулся. Поэтому в качестве наказания меня регулярно оставляли после уроков.

Не был исключением и тот день, больше восьми лет назад, когда явились Посланники. Я допоздна задержался в школе, вместо того чтобы пойти домой, к родителям и сестре. И только поэтому остался жив. Пришел я лишь через несколько часов после того, как Посланники высадились на Кийстроме и напали на его крупнейший город, Итаку, чтобы ради демонстрации силы вырезать население подчистую.

Пошатываясь, я вышел из родного дома – казалось, спустя целую вечность после того, как вошел. Корабли Посланников все еще кружили в небе, переливаясь разными цветами в лучах медленно заходящего солнца. На улице я встретил Бенни, серого от пепла. В глазах у него застыло то же потрясение, что, наверное, и у меня.

– Они мертвы, – сказал я, когда мы сошлись посреди улицы, стянулись, словно два магнита, два чудом уцелевших осколка прошлой жизни.

Его глаза, побелевшие от ужаса, странно выделялись на перемазанном сажей лице.

– Я знаю, – сказал он.

Я подумал: может, он не понял.

– Бриджит умерла.

Моя сестра. Ее больше нет.

У дяди Бенни был крошечный космический корабль. Единственное, на чем можно было незаметно проскользнуть мимо Посланников, и Бенни повел меня к нему. Мы пробирались по городу, прячась при виде захватчиков, а они, полные смертоносного спокойствия, прочесывали улицы, убивая всех, кого увидят. Когда мы наконец дошли, Бенни стал подбирать код разблокировки, пробуя дни рождения и домашние прозвища родных. И вдруг сказал:

– Это все из-за Республики.

Я едва понял, что он сказал. Язык – единственное, что у меня было всегда, что-то, что было только моим, но в тот момент мне казалось, что я потерял даже его.

– Чего?

За день до прибытия Посланников республиканцы покинули планету. Я вспомнил, как по дороге в школу наблюдал за их кораблями, летящими над головой. День был ясный, солнечный, и они, удаляясь, сияли в голубой атмосферной дымке, как маленькие луны. Зрелище было величественное и прекрасное, но я, полюбовавшись, быстро выбросил это из головы.

– Посланники явились на Кийстром только потому, что здесь были республиканцы, – пояснил Бенни, которому наконец удалось разблокировать корабль.

Я не особенно задумывался, почему улетели республиканские корабли. Но родители были чем-то глубоко подавлены, и учителя в школе тоже. Они нервно, беспокойно перешептывались и умолкали, стоило кому-то из учеников зайти в кабинет. Даже лицо Бриджит, моей младшей сестренки, было странным: она будто предчувствовала, что что-то грядет. Так мы смотрим на светлеющее небо на востоке и понимаем, что скоро взойдет солнце.

Интересно, чувствуют ли люди что-то подобное, когда понимают, что смерть близка?

А я вообще не интересовался политикой. Да и сейчас не особо интересуюсь. Но теперь понимаю, чем обернулось для Кийстрома присутствие республиканских властей. И их неожиданное бегство.

Кийстром был независимой планетой. Люди открыли ее, когда изобретение ССД позволило разбросать человеческие колонии в самых дальних уголках нашего сектора галактики вместо того, чтобы тесниться в Системах-Сестрах. Таким образом, Кийстром не входил в подконтрольную Посланниками систему Мария Нова. Не был он и частью Терры Нова, ныне именуемой Республикой. У него была даже своя звезда класса К и собственное правительство. А вот мощного оборонного комплекса, в отличие от Сестер, не было. Да что там, у нас не было даже космофлота. Кийстром не участвовал в непрерывной войне между Марией Нова и Республикой: он казался слишком маленьким и незначительным, и воюющие стороны не предъявляли на него права.

Но со временем в Республике задумались о том, что пора создать базу в этом секторе галактики. И не приняли вежливый отказ местного правительства.

Республиканцы знали, что Посланники явятся на Кийстром. Знали задолго до нас. Но вместо того, чтобы остаться и защищать планету, которую эксплуатировали, они подняли в воздух свой небольшой флот и попросту сбежали. И Посланники, явившись, не встретили никакого сопротивления. Они уничтожили до основания мой родной город Итаку и убили всех его жителей – кроме меня и Бенни. И когда от столицы не осталось камня на камне, правительство планеты капитулировало.

Мы с Бенни улетели с Кийстрома на корабле его дяди. И, прорвавшись сквозь плотные слои атмосферы в открытый космос, где корабль пошел ровнее, осознали со всей четкостью: мы одни, больше никого не осталось.

– Знаешь, что я ей самое последнее сказал?

Бенни даже головы не повернул.

– Да вы с ней вечно ругались, и это все знали. Какая разница, какую дурь ты ей наболтал.

– Это неправда.

В голове все никак не укладывалось: мы с Бенни сидим в корабле его дяди в открытом космосе, а все, что было до этого, превратилось в пепел.

– Мы с ней были лучшими друзьями.

– Шон, у меня вообще-то тоже все погибли, – сказал Бенни, начиная злиться. Теперь я уже много раз видел, как он закипает, но тогда это было непривычно. – Не только ты остался один. И куда теперь, на хрен, деваться? У меня вся семья была там, на Кийстроме! Так куда мне теперь, черт возьми?

Он сорвался на крик, мгновенно заполнивший крошечное пространство корабля, такой громкий, как будто мы оказались внутри колокола.

– Ты не один! – тоже заорал я, чтобы перекрыть этот крик, не слышать его. – Я здесь!

– И что дальше-то? Ты мне не брат. И то, что мы на одном корабле, не делает нас друзьями.

Тут у меня случился проблеск разума. Или, в кои-то веки, приступ самосохранения. Не уверен, что в моем случае одно отличается от другого. Как бес противоречия сильнее всего искушал на краю высокого утеса, так и мозг особенно хорошо соображал сейчас, когда пришла беда.

Я потерял всех родных. Их любовь, их поддержку ничто не сможет заменить. Но люди могут доверять друг другу. Даже если они друг друга раздражают. И годы дружбы с Бенни потом не раз это доказали.

– Слушай, давай договоримся, – сказал я ему в тот день, много лет назад, когда мы на корабле его погибшего дяди спасались от резни. – Давай дадим клятву: всегда, что бы ни случилось, поддерживать друг друга. Защищать, помогать и заботиться сначала друг о друге, а потом о себе.

Бенни отер с лица черноту, и стало видно, какие у него красные, опухшие глаза. Он был так же одинок, как и я. Ему, как и мне, отчаянно нужно было чье-то плечо и хотя бы иллюзия поддержки.

И он согласился. С тех пор ни один из нас не нарушил клятву.

* * *

Теперь, спустя восемь лет, в кабинете Квинт, Бенни впервые ошарашил меня своей враждебностью. А потом сказал, что нас убьют.

Забыв, что Квинт и слышит каждое наше слово, я ляпнул:

– Мы можем взломать этот имплант, чтобы он не взорвался.

– Имплант сдетонирует при любой попытке извлечь его без кода разблокировки, – вмешалась Квинт. – Код разблокировки состоит из двадцати девяти цифр, и его знает только мой босс.

Бенни все так же сидел со скрещенными руками, злобно пялясь на меня. За эти восемь лет наши дороги могли разойтись много раз, возможностей хватало. Даже можно было вернуться на Кийстром: уничтожили только Итаку, а остальную планету пощадили, правительство ведь сдалось Посланникам. Но как жить под властью чудовищ, которые убили твоих друзей и родных? Как вернуться туда, где больше нет дома, каким ты его помнишь? Мы лишились всего: дома, родных, даже гражданства – только сами остались друг у друга. Поэтому и держались вместе все эти годы.

Доверие не обязательно должно идти в связке с привязанностью, если есть общая цель. Нашей общей целью было выжить.

– Откуда нам знать, что вы действительно установили эти ваши импланты? – требовательно спросил я.

– Импланты безболезненны и не выявляются при стандартном медицинском сканировании, – призналась Квинт. – Но вы почувствуете их, если прикоснетесь к определенному участку черепа.

Я поднял руку, провел пальцами по затылку там, где болело. И почувствовал: что-то маленькое, плотное, твердое. Будто горошина под кожей.

Рука опустилась. Можно же сбежать, подумал я, только бы добраться до корабля, и мы сбежим. Найдем врача или хакера, который сможет достать эту…

– Имплант сдетонирует, если его носитель окажется дальше обозначенных границ, – сказала Квинт, словно прочитав мои мысли. Ни сочувствия, ни раскаяния в голосе – только легкая досада. – Босс может сам активировать детонатор, если узнает о намеренном срыве операции: перепродаже данных, копировании их для личных целей, нарушении секретности путем разглашения деталей операции и так далее. Во избежание подобных нарушений с вами отправится наблюдатель, а именно я.

Да, они действительно загнали нас в угол. Возможно, этого можно было избежать, прими я их предложение раньше. Но пока не нырнешь, разве поймешь, глубоко или мелко? Не мог я принять предложение ее босса, не узнав, сколь упорно он будет настаивать.

Дух противоречия… Попав в переплет, я всегда сделаю еще хуже.

Бенни по-прежнему стискивал пальцами свои локти. Казалось, стоит ему разжать руки, и грудная клетка лопнет, выпустив наружу накопившуюся ярость, словно языки пламени.

– Что ж, я согласен, – сказал я.

– Отлично, – кивнула Квинт. – Взрыв сверхновой ожидается через одиннадцать дней, поэтому мы вылетаем немедленно.

Бенни отвернулся. Это была его единственная реакция на мою уступку, и она ранила сильнее, чем внезапная хирургическая операция, которую мне сделали по милости Квинт.

– Корабль болтается там уже тысячу лет, – напомнил я. – Уверены, что никто за это время не нашел то, что вы ищете?

– Знания, которые становятся общим достоянием, теряют ценность, – отозвалась Квинт. – Если бы у босса были хоть малейшие сомнения, экспедиция бы не состоялась.

Вот так я и узнал, что на «Безымянном» никого не должно быть.

7. Огнеглазка и Посланник

Душераздирающий вопль незнакомки вывел нас всех из ступора.

– Откуда она тут взялась, черт ее дери? – рявкнул Бенни. Краем глаза я заметил, как Лия поднимает пушку.

– Стой! – крикнул я, но Лия шагнула вперед, держа оружие наготове. Я вклинился между ней и незнакомкой и схватил ту за плечи, оказавшись к Лии спиной.

Женщина вдруг умолкла. Лицо у нее было грязное и очень худое, как от долгого недоедания, огромные глаза казались еще больше из-за впалых щек. Возраст не угадывался, но она точно была взрослая. Возможно, старше меня.

Может, Лия уберет пушку, если будет меньше бояться? Для этого нужно, чтобы странная незнакомка села, и я слегка нажал ей на плечи, увлекая вниз. Она чуть напряглась, но потом послушно опустилась на пол. Я присел рядом.

На ней было что-то вроде драной, много раз латанной военной формы, непонятно даже какого цвета. Но под грубой тканью ощущались неожиданно крепкие мышцы рук и плеч.

Ее огромные глаза были светлее и ярче кожи, почти янтарные. Как огоньки в тыквах-фонариках, которые мы на Кийстроме зажигали каждый год. Когда я сел, их взгляд скользнул мимо, сфокусировался на моих спутниках.

– Вы говорили, корабль пустой! – возмутилась Лия. Судя по тону, оружие она не опустила.

– Мы были в этом уверены. – Голос Квинт был непривычно высоким. – Она явно сумасшедшая. Убейте ее.

Я удивился. Такой кровожадности можно было ожидать от Лии или Бенни, но не от рафинированной неженки Квинт.

– Э, нет, погодите! Нельзя же просто так взять и убить, она ничего вам не сделала! – возмутился я. – И может быть, знает что-то важное.

Я вновь глянул в ее странные глаза-огоньки.

– Меня зовут Шон. А тебя как?

– Да она просто из какой-нибудь пиратской шайки. Застряла тут и тронулась умом, – с презрением бросила Квинт. Она нервно расхаживала позади меня из стороны в сторону: я мог отследить это по движению глаз странной женщины, которыми она следила за происходящим через мое плечо. – Нет, ну точно сумасшедшая, только гляньте на нее!

Но безумием от этой Огнеглазки не пахло, в буквальном смысле. Не было смрада бесприютности, который исходил от потерявших все бедолаг, да и от меня самого, после того, что случилось на Кийстроме. Да и грязь у нее на лице выглядела совсем свежей, не въедалась в кожу долгими месяцами.

И все-таки было очевидно, что эта женщина оказалась здесь не вчера. И корабль продолжал транслировать сигнал бедствия. Давным-давно, столетия назад, на нем жило множество людей. Людей, которые искали способ достичь бессмертия.

– Что ж ты такая злая-то? – бросила Лия.

– А вас для чего наняли? – огрызнулась Квинт. – Стрелять в кого надо.

– Меня, – холодно ответила Лия, – никто не нанимал. В кого хочу, в того и стреляю.

Я решил не обращать внимания на нарастающую перебранку, крепче сжал плечи незнакомки с глазами-фонариками и улыбнулся ей.

– Ты не говоришь, как тебя зовут, – сказал я, – но как-то ведь тебя называть надо. Может, Огнеглазка?

Огнеглазка нахмурилась.

Я перешел на барколанский диалект сестринского, второй по популярности в Системах.

– Ты меня понимаешь?

– Если вы что-то знали и скрыли, – сказал позади меня Бенни, обращаясь к Квинт, – значит, вы нас просто кинули!

Вот так же он хамил и копу, перед тем как нас арестовали. Тому самому, которого чуть не убил.

– Я вам рассказала все, что было мне известно, – процедила Квинт.

Взгляд Огнеглазки метался по пространству за моей спиной, внимательный и пристальный. Но она продолжала молчать. Интересно, подумал я, понимает ли она хоть что-то из наших разговоров? И сколько времени провела на этом корабле?

– Ты знаешь что-нибудь о Философском Камне? – спросил я на аменге.

На фразе «Философский Камень» ее взгляд перестал метаться, остановился на мне. Она раскрыла губы, собираясь заговорить.

– Вот дерьмо, – вдруг сказал Бенни, так тревожно, что я тут же повернулся от Огнеглазки к нему. – Радар «Гадюки» засек корабль Посланников, он летит сюда.

Корабль Посланников…

Вот и на Кийстроме все начиналось точно так же: появилось несколько кораблей, сперва далеко. Они разбомбили немногочисленные суда на нашей орбите, те взрывались, вспыхивая, как сверхновые, и, падая, с грохотом рвали атмосферу. А потом Посланники высадились. Пугающе прекрасные, с бесстрастными лицами и сияющими на шеях огнями, они проходили по нашим улицам, похожие на ангелов древних культов, необоримые и гибельные, как вспышки на солнце…

В реальность меня вернула боль: я так стиснул руки, что ногти вонзились в кожу. К горлу подступила тошнота, и била дрожь, словно меня внезапно макнули в холодную воду. Огнеглазка тревожно смотрела на меня, но сама вроде бы не испугалась. Может, просто не понимала, о чем мы говорим.

– Про этот корабль никто не знал, так? – усмехнулась Лия. – А сейчас сюда слетятся правительственные делегаты с обеих Сестер. Все, Квинт, мы в глубокой заднице.

– Они далеко? – спросила Квинт.

– Быстро приближаются, – ответил Бенни, – слишком быстро. Никогда не видел такого скоростного корабля – это посланническая разработка, ультрасовременная. Надо срочно убираться отсюда. Объясним боссу…

– Что объясним?! – рявкнула Лия. – Он просто рванет нас, и…

Что-то зашипело, потом треснуло. За стеклом появилась размытая тень. Откуда-то из-под нее вынырнул раскаленный докрасна клинок, пронзил окно, просунулся внутрь. С него падали капли расплавленного пластика.

– Уходим! – заорал Бенни. Из окна наружу вывалился кусок в форме правильного круга.

Воздух в помещении колыхнулся и устремился вон. Но отверстие в окне тут же затянулось маслянистой пленкой, радужной, как мыльный пузырь. Сквозь нее беспрепятственно проник темный силуэт, и пленка тотчас стянулась снова, запечатывая оставшийся воздух.

Едва он оказался внутри, полыхнуло рыжим, по стенам заметалось эхо выстрела пистолета Лии. Посланник легко слетел на пол. Поднял руку, и пуля ударила во что-то вроде щитка у него на запястье. Потом молниеносно встал, будто перетек в вертикальное положение, и выбросил руку вперед, в сторону Бенни. Тот не добежал до «Гадюки» – забуксовал на месте и рухнул лицом вниз, его тело проскользило вперед по инерции.

Посланник бесшумно скользнул к Квинт, которая судорожно рылась в сумке. Из-под запястья у него словно что-то выстрелило, Квинт покачнулась и упала на пол.

Он развернулся и двинулся ко мне. Обычно не поймешь – это он или она, Посланники с виду андрогинны, странные и бесполые. Однако в свете шейных огней я разглядел лицо – оно было скорее мужское. Мерцающие огоньки Посланников на кольцах-коммуникаторах: это был их уникальный безмолвный язык. Их армия пронеслась по Итаке беззвучно, полыхая, как разноцветные зарницы.

Я выпрямился и шагнул вперед, заслоняя Огнеглазку от Посланника. Тот поднял руку.

Что-то ударило меня под колени, и я тяжело свалился на пол, так, что аж дух вышибло. Оказывается, это Огнеглазка сбила меня с ног. Посланник невозмутимо направил руку уже на нее, но вдруг резко дернул в сторону. Поймал своим щитком вторую пулю Лии.

Огнеглазка тем временем забралась в свой пролом в стене и пыталась закрыть его изнутри отвалившимся листом металла. Посланник рванулся вперед, словно сгусток тьмы. Я отшатнулся, стал отползать на локтях, царапая их о проржавевший пол. Он достиг стены в тот самый момент, когда Огнеглазке удалось-таки «закрыть дверь». Посланник ударил в нее кулаком, и грохот многократно отразился от стен.

Сзади меня ухватили за плечо. Я обернулся – Лия. Она помогла мне подняться на ноги, но Посланник уже двинулся к нам.

Лия встала со мной плечом к плечу, и я вдруг понял, что она сейчас сделает. И что ей за это будет.

– Нет! – крикнул я, но Лия успела вскинуть пистолет и выстрелить в третий раз.

Он отбил пулю так же, как первые две, – щитком на запястье. Опустил руку и, не меняясь в лице, другой рукой достал из ножен за спиной длинный клинок.

– Нет, – прошептал я, безуспешно пытаясь оттолкнуть Лию назад, но ему хватило одного шага, чтобы вонзить нож ей в горло. Раздался жуткий полувсхлип-полувздох, потом бульканье. Оно словно пульсировало у меня в ушах.

Я сполз на пол, спиной к стене. И отрешенно ждал, когда этот нож и мне перережет горло.

8. Индиго и Ультрафиолет

Не только Избранные верили, что у Посланников нет души. Мои родные почитали Бога, Пролившего Кровь За Нас, и его церковь тоже придерживалась этого мнения.

Все они были правы: наши священники, Избранные, мой отец. Я убедился в этом, когда Посланники прибыли на Кийстром. Посреди улицы лежал, не в силах встать, беспомощный раненый. Я прятался за изгородью и сквозь переплетение ее ветвей наблюдал, как по пустой, словно вымершей улице к нему неспешно подошел Посланник. Страшный и прекрасный, неопределенного пола, с гладко выбритой головой и кроваво-красными огнями, пляшущими на шейном кольце.

Посланник встал над умирающим, опустив руку с мечом так, чтобы острие не касалось земли. Меч покрывал багрянец, более темный, чем шейные огни. У Посланников были и огнестрел, и бомбы, и взрывчатка, и прочее современное оружие, но все это они использовали только на первом этапе захвата. А теперь, высадившись, отдавали предпочтение молчаливой ярости клинков.

Умирающий что-то пролепетал, так тихо, что я из своего укрытия не расслышал. Посланник опустил взгляд – мне показалось, что на его лице отразилось любопытство, когда он осматривал несчастного с головы до ног.

Но я ошибся. Лицо Посланника не выражало ничего, когда он перерезал раненому горло и спокойно ушел, оставив того умирать в грязи.

* * *

По руке текло что-то мокрое и теплое. Я осознал, что это кровь Лии. А еще – что Посланник меня не прикончил. Я моргнул, и мрак перед глазами немного рассеялся. Острие ножа замерло в дюйме от горла.

Его шейные огни были глубокого темно-синего цвета, почти индиго. В их холодном свете бледное лицо казалось почти серым, как у трупа. У Посланников две кровеносные системы, медная и железная. Медная больше подходит для холодной или низкокислородной среды, и по ней течет голубая кровь. Этот, с синими огнями, был в открытом космосе без скафандра, и кровообращение наверняка переключилось на медную систему. Как будто выходец с того света явился сюда и приставил к моему горлу свой призрачный нож.

Я закрыл глаза и сглотнул. При движении мой кадык задел отточенное лезвие – слегка, даже царапины не появилось. Снова открыв глаза, я обнаружил, что Посланник все так же неотрывно глядит на меня, но уже вроде без намерения убить. Я машинально повернул голову туда, куда указывало острие ножа, чтобы глянуть, что сделалось с Лией.

Плоской стороной ножа Посланник развернул мою голову обратно.

Квинт и Бенни без сознания валялись на полу. Посланник с огнями цвета индиго оставил меня сидеть и подошел сперва к Квинт, потом к Бенни. Бегло обыскал их, забрал оружие, но оставил Бенни его ортез. Потом приподнял их обоих, словно они ничего не весили, отволок в угол и усадил у стены под окном. Я не смел шелохнуться. Потом Посланник поманил меня рукой. Я тупо встал и поплелся с ним в тот же угол, и он усадил меня рядом с остальными. Потом протянул руку и накрыл мне глаза, заставляя опустить веки.

Я зажмурился и продолжал так сидеть, даже когда он убрал руку. А когда наконец решился открыть глаза, на месте Лии темнело какое-то размытое пятно: Посланник нашел в одном из наших мешков одеяло и накрыл им труп.

Сидевшие рядом Бенни и Квинт дышали спокойно и ровно. Значит, живы, просто чем-то одурманены. Я обхватил руками колени, сжался в комок. Тусклый красноватый свет, заливавший помещение, начал медленно гаснуть. Неужели звезда уже готова взорваться? Нет, агония, наоборот, увеличила бы ее яркость за мгновения до того, как нас разнесет на атомы. А сейчас между нами и ее огненным светом словно наползала, разрастаясь, грозовая туча. Скоро стало совсем темно, только мигали наши брошенные фонарики да сияли темно-синие шейные огни Посланника.

Тень снаружи подошла вплотную и ткнулась в борт корабля. Мягко, но от удара у меня лязгнули зубы. И мгновение спустя явились остальные Посланники.

Их было семеро, все в темной военной форме. Ткань, из которой она была сшита, наверняка остановила бы пулю так же эффективно, как щиток Посланника-Индиго. Стройные, прямые как стрелы, легкие, как тени, они хранили абсолютную невозмутимость на лицах, подсвеченных шейными огнями, у всего разного цвета. Казалось, их отлили по единому образцу – неопределенного пола, но зловеще прекрасными.

Седьмая, последняя, спорхнула из отверстия в окне на пол легко и бесшумно, словно сова. Огни у нее на шее горели глубоким и темным пурпуром. Почти черным ультрафиолетом, и он слепил, даже если не смотреть.

Когда она оказалась внутри, Посланник-Индиго коснулся своего шейного кольца, и оно замерцало таким же темным ультрафиолетом. Посланница стремительно поднялась с пола и развернулась к нам. У нее было молодое лицо, но волосы цветом напоминали полированную сталь. Она очень стара, почему-то сразу понял я. Очень стара и вселяет ужас, как этот тысячелетний безымянный корабль. Как звезда, что вот-вот взорвется рядом с ним.

– Разбудите их.

Голос у нее был чистый и пронзительный, как звон металла о металл.

Другая Посланница, с зелеными огнями, подошла и вколола что-то Бенни и Квинт. На лице у нее не отразилось ни сочувствия, ни чего-либо еще. Закончив, она отошла в сторону.

Бенни рядом шевельнулся, и меня пронзило облегчение, резкое, словно боль. Посланники бродили вокруг, осматривали стены, пол, потолок и погасший столетия назад сенсорный экран. И перемигивались своими разноцветными шейными огнями, ведя безмолвный разговор. Да, здесь и сейчас я наблюдал, как говорят на световом языке. В голову лезло глупое «можно его освоить, если не сдохну прямо сейчас».

Когда Бенни с Квинт оклемались настолько, что могли сами сидеть, и болезненно щурились в темноту, Посланница-Ультрафиолет заговорила:

– Мне сказали, кто-то из вас стрелял из пистолета во Второго. Огнестрельное оружие нельзя применять на космических кораблях, особенно таких древних. Обшивка слишком хрупкая, пуля может ее повредить. Начнется декомпрессия, Посланник способен ее перенести, а человек – нет.

Бенни и Квинт все так же сидели по обе стороны от меня, но под пристальным взглядом Посланницы я чувствовал себя одиноким. Да и чем бы они помогли? Она сделает со мной все, что захочет, и никто ее не остановит.

– Я задам вам несколько вопросов, – сказала Ультрафиолет, – и жду честных ответов. Как вы нашли этот корабль?

Если она с нами еще разговаривает, значит, чего-то хочет. А следовательно, убивать пока не собирается.

– Мы приняли сигнал с него, – ответил я.

– Кто передал этот сигнал?

– Я… Мы не знаем.

– Кто та женщина, которая укрылась от Второго в стене?

– И этого мы не знаем.

– Зачем вы здесь?

Я замялся. Квинт ловила каждое слово. Сможет ли она сама взорвать наши импланты и захочет ли? Я не знал, но рисковать было нельзя. А значит, ни слова о ее боссе.

– Хотели чем-нибудь поживиться.

Она взглянула мне в глаза с леденящим кровь терпением бессмертного существа. Страх липким комком подкатил к горлу: мы не сказали ничего важного, нас сейчас убьют!

И я решился.

– Мы искали Философский Камень.

9. Три жизни и Первая

– Шон! – возмущенно прошипел Бенни, но я решил не реагировать. Интересно, уважает меня Посланница за такую честность – или презирает? Если она вообще умеет испытывать эмоции.

– Зачем вам Философский Камень? – спросила она.

– Эээ… чтобы продать, – соврал я, старательно не глядя на Квинт.

– Воры, – констатировала Ультрафиолет. Спокойно и мягко, но по спине у меня побежали мурашки. – Как вы узнали, что он находится здесь?

Соображать пришлось очень быстро.

– Из сообщения, которое мы приняли. Оно было на аменге, я его перевел.

На самом деле в сигнале бедствия ничего не говорилось о Философском Камне. Речь шла только о зависшем корабле и о ком-то по имени Мара Чжу, но ведь часть сообщения так и не удалось разобрать. Хотелось верить, что и Посланникам не удалось, если они перехватили тот же самый сигнал и решили, что про Философский Камень говорится в его невнятной части.

– Этот язык давно уничтожен. Как вам удалось его перевести?

Я никак не ожидал, что допрос свернет в такое русло, но был рад, что можно не упоминать некоего сенатора.

– Кое-где в колониях, да и в Системах-Сестрах, остались отдельные источники… Если поискать, можно даже собрать небольшую библиотеку. А я хорошо разбираюсь в языках.

– Докажите, что понимаете аменг.

– Каким образом? Стишок вам прочитать? Или…

– Откройте центральную дверь, – велела Посланница, указывая на панель в дальней стене. Ее кнопки слабо светились: Посланники своим присутствием как-то умудрились оживить электричество на этом пятачке мертвого корабля.

Я поднялся на ноги. Они дрожали, но я заставил себя сделать несколько шагов в сторону стены. Посланники занимались своими делами: один внимательно осматривал лист железа, за которым скрылась Огнеглазка, другие с