Hannu Rajaniemi

INVISIBLE PLANETS: COLLECTED FICTION

Copyright © Hannu Rajaniemi 2016

© И. Нечаева, перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. «Издательство «Эксмо», 2022

* * *

Былым и настоящим товарищам из Группы авторов научной фантастики, фэнтези и хоррора Восточного побережья и Блока писателей

Deus Ex Homine

Ябыл не из тех богов, что умирают за твои грехи или говорят: «Не подходи, потому что я свят для тебя». Я был полноценным трансгуманистским божеством, с телом из жидкого металла, внешним мозгом, облаками самовоспроизводящегося служебного тумана, выполнявшими мои приказы, и рекурсивным самосовершенствующимся ИИ, который покорялся моей воле. Я мог сделать все, чего хотел. Я не был Иисусом, я был Суперменом, злым Суперменом Биззаро. Мне очень повезло. Я выжил.

В Питтенуиме тише, чем должно быть, даже с учетом того, что мы находимся в маленькой приморской деревеньке Файф. Чума на севере, за Адриановым файрволом, свирепствует, и домики прячутся за вспышками служебного тумана.

– Не очень похоже на Преззагард, да? – спрашивает Крейг, когда мы въезжаем на главную улицу.

«Тревога, – шепчет симбионт в моей голове, – беспокойство». Я не могу винить Крейга. Я парень его падчерицы, который приехал в гости в первый же ее выходной. Конечно, будут проблемы.

– Непохоже, – отвечаю я, и в желудке у меня бурчит от беспокойства.

– Чем бы дитя ни тешилось, как говаривала моя бабушка, – провозглашает Крейг. – Вот мы и на месте.

Сью открывает дверь и обнимает меня. Как всегда, я вижу Эйлин в ее чертах, в коротких светлых волосах и веснушчатом лице.

– Привет, Юкка, – говорит она. – Рада тебя видеть.

– И я тебя, – отвечаю я, и моя искренность удивляет и симбионта, и меня самого.

– Звонила Эйлин, – говорит Сью, – она будет через пару минут.

Я замечаю, что Малькольм смотрит на меня. Я подмигиваю ему, и он хихикает.

– Малькольм меня с ума сводит, – вздыхает она. – Теперь он решил, что может летать, как ангел. Здорово, конечно, когда тебе шесть и ты веришь, что все возможно.

– Эйлин до сих пор в это верит, – замечаю я.

– Знаю.

– Это она! – вдруг кричит Малькольм.

Мы выбегаем на задний двор и смотрим, как она спускается с небес.

Ангел велик, даже больше, чем на видео. Кожа у него прозрачная, похожая на текучее стекло, крылья угольно-черные. Лицо и торс грубо вылеплены и похожи на незаконченную статую.

В груди у него, запертая, как муха в янтаре, улыбается Эйлин.

Спускаются они медленно. Поток воздуха от крошечных лопастей в ангельских крыльях срывает лепестки с хризантем Сью. Наконец он легко опускается на траву. Стеклянная плоть раздвигается, и Эйлин выходит наружу.

Это наша первая встреча после ее ухода. Мягкий скафандр слегка светится, и она в нем похожа на рыцаря. Черты ее лица стали резче, она загорела. В Q-нете пишут, что солдаты корпуса богоубийц не только получают крутую снарягу, но и подвергаются изменению ДНК. Но это все равно моя Эйлин: грязные светлые волосы, острые скулы, зеленые глаза, в которых всегда таится вызов. Моя Эйлин, мой солнечный свет.

Я могу только смотреть. Она подмигивает мне и обнимает мать, брата и Крейга. Потом подходит ко мне, и я слышу тихий гул скафандра. Касается губами моей щеки.

– Юкка, какого хрена ты тут делаешь?

– Эй, хорош целоваться, – говорит Малькольм.

– Мы не целуемся. – Эйлин снова сгребает его в объятия и улыбается. – Мы просто здороваемся. Говорят, ты хотел познакомиться с моим ангелом?

Малькольм сияет, но Сью хватает Эйлин за руку.

– Сначала поешьте, играть будете потом.

– Вот теперь я чувствую, что вернулась домой, – хохочет Эйлин.

Эйлин ест с удовольствием. Доспехи она сменила на джинсы и футболку и теперь гораздо больше похожа на девчонку, которую я помню. Она замечает, как я смотрю на нее, и сжимает мою руку под столом.

– Не бойся, я настоящая.

Я ничего не говорю и отнимаю руку.

Крейг и Сью обмениваются взглядами, и симбионт заставляет меня что-нибудь сказать.

– Я так понимаю, вы решили оставаться по эту сторону Файрволла?

Сью кивает:

– Я никуда не поеду. Этот дом построил мой отец, и мы останемся здесь, куда бы боги ни бежали. К тому же эта компьютерная штука неплохо нас защищает, судя по всему.

– Рыба, – говорю я.

– Никогда к этому не привыкну, – смеется она. – Я знаю, что ее так назвали те парни, которые ее построили, но почему Рыба?

– Шутка для задротов. – Я пожимаю плечами. – Рекурсивный акроним. РЫба – БогоАнтроп. Или там Безумный Акроним. Не очень смешно на самом деле.

– Ну ладно. Так или иначе, милостью Рыбы мы планируем оставаться здесь.

– Отлично, – говорю я. И думаю, что это очень глупо.

– Шотландцы все такие, – замечает Крейг, – упрямые.

– Финны тоже, – соглашаюсь я. – Вряд ли мои родители куда-то уедут в ближайшее время.

– Я всегда знал, что у нас есть что-то общее, – радуется он, но симбионт сообщает мне, что его улыбка не такая уж искренняя.

– Эй, – вмешивается Эйлин, – насколько я помню, Юкка – не ваша дочь. И я только что вернулась домой с войны, между прочим.

– И как там, на войне? – спрашивает Крейг.

«Вызов» – регистрирует симбионт. Мне становится неловко.

– Грязно, – грустно улыбается Эйлин.

– Один мой друг в нулевые служил в Ираке, – говорит Крейг. – Вот там было грязно. Кровь и кишки. А сейчас только и есть, что машины и ботаники в них. И эти машины даже не могут никого убить. Что это за война такая?

– Мне нельзя говорить об этом, – отвечает Эйлин.

– Крейг! – говорит Сью. – Не сейчас.

– Я просто спрашиваю. У меня в Инвернессе друзья, и из-за чумы там все превратилось в гигантский тетрис. Эйлин была на войне, и она знает, как там все устроено. Нам здесь тоже невесело. Я просто хочу знать.

– Если она не хочет об этом говорить, значит, и не надо, – возражает Сью. – Она вернулась домой. Оставь ее в покое.

Я смотрю на Крейга. Симбионт предупреждает меня, что это будет ошибкой, но я велю ему заткнуться.

– Она в чем-то права, – говорю я, – это ужасная война. Хуже любой, что были прежде. И ты прав, агенты богочумы не убивают. Убивают боги. Рекурсивные самосовершенствующиеся ИИ не убивают, а вот киборги-убийцы – вполне.

– И почему же ты не там? – хмурится Крейг. – Раз там все так плохо?

Взгляд Малькольма мечется между сестрой и отчимом. «Сумятица». «Слезы».

Я кладу вилку – еда вдруг становится безвкусной.

– Я болел чумой, – медленно отвечаю я, – я не годен. Я был одним из ботаников.

Эйлин встает, и глаза ее вспыхивают яростью.

– Да как ты смеешь? – орет она на Крейга. – Ты не представляешь, о чем говоришь. Вообще. Из роликов в Сети ты ничего не поймешь. Рыба вам ничего не показывает. Хочешь услышать, как там плохо? Я расскажу.

– Эйлин… – Я открываю рот, но она жестом заставляет меня замолчать.

– Да, Инвернесс был похож на гигантский тетрис. В этом виноваты машины и ботаники. Мы их убили, да. А знаешь, что еще мы видели? Младенцев. Младенцев, больных богочумой. Дети жестоки. Они прекрасно знают, чего хотят: есть, спать, не чувствовать боли. И богочума дает им это. Я видела женщину, которая сошла с ума. Она говорила, что потеряла ребенка и не может его найти, а на самом деле была беременна. Мой ангел посмотрел на нее и сказал, что у нее в животе червоточина, что ребенок живет в собственной маленькой вселенной. А ее глаза…

Эйлин замолкает. Она вылетает из комнаты, а Малькольм начинает реветь. Не думая, я бегу за ней.

– Я просто спросил… – Я успеваю услышать голос Крейга, захлопывая за собой дверь.

Я нахожу ее на заднем дворе. Она сидит на земле рядом с ангелом, обхватив его ногу. Я чувствую прилив ревности.

– Можно я сяду? – спрашиваю я.

– Валяй, трава свободна. – Она слабо улыбается. – Я всех перепугала, да?

– Похоже на то. Малькольм до сих пор ревет.

– Просто… не знаю. Само вырвалось. И я подумала, что пусть он тоже слышит. Он же все время играет в игры, где все еще хуже, ну так какая разница. Я глупая.

– Я думаю, дело в том, что это все рассказала именно ты, – медленно говорю я, – и он понял, что это правда.

– Ты прав, – вздыхает она, – я сука. Нельзя было давать Крейгу меня доводить, но на севере было непросто, а он так легкомысленно ко всему относится…

– Все хорошо.

– Вообще-то я по тебе скучала. Ты придаешь жизни смысл.

– Приятно, что кто-то так думает.

– Да ладно. – Эйлин вытирает слезы. – Пошли погуляем или лучше в паб сходим. Я голодная. И выпила бы. Первое увольнение, а я еще трезвая. Сержант Кацуки меня выгонит, если узнает.

– Давай попробуем это исправить, – соглашаюсь я, и мы идем к гавани.

Не представляю, как девушка вроде Эйлин заинтересовалась бы парнем вроде меня, если бы, конечно, я не был богом какое-то время.

Два года назад. Университетское кафе. Я пытаюсь снова привыкнуть к тусклым краскам реального мира. Совсем один. И тут три девчонки садятся за соседний столик. Хорошенькие и очень громкие.

– Серьезно, – говорит одна, в пастельной курточке и с интерфейсом Рыбы в стиле «Хелло, Китти». – Я хочу быть с постчеловеком. Вот посмотрите…

Девушки смотрят на туманный экран.

– Есть канал, называется «Посткоитус». Про секс с богами. Эта девчонка их фанатка. Ездит за ними везде. За нормальными, которые с ума не сходят.

На мгновение воцаряется благоговейная тишина.

– Вау! – говорит вторая. – Я думала, это городская легенда. Ну или постановочная порнуха.

– А вот и нет, – говорит третья.

В те дни восхищение ботаниками распространялось как грипп. Богочума – это подавляющая волю, постоянно самосовершенствующаяся и самовоспроизводящаяся программа. Джинн, который селится в окружающих тебя машинах, а потом велит творить свою волю и говорит, что таков да будет весь закон. Это уничтожает тебя, но это чертовски сексуально.

– Серьезно, – говорит первая девушка. – Вообще не удивительно, что Рыбу придумали мужики. Это же просто воплощение пениса. О женской сексуальности там вообще ничего нет. Их коллективу явно не хватает феминизма. Не, ну правда.

– Господи, – говорит вторая. – Посмотрите на этого. Я хочу его… ее… всех их. Не, правда.

– Не хочешь, – вмешиваюсь я.

– Простите? – Она смотрит так, как будто наступила во что-то неприятное и хочет его вытереть. – У нас тут личный разговор.

– Разумеется. Я просто хотел сказать, что этот канал – тоже фейк. И на твоем месте я бы не связывался с пост-людьми.

– По своему опыту говоришь? Тебе постдевчонка член откусила?

Впервые я ощущаю благодарность к своему симбионту. Если я не слушаю его шепот, ее лицо остается для меня пустой маской.

Другие девушки нервно хихикают.

– По своему, – говорю я. – Я был таким.

Они разом встают, мгновение смотрят на меня и уходят. Маски, твержу я себе. Просто маски.

Через минуту меня прерывают снова.

– Извини, – говорит третья девушка. – Правда, извини. Они мне даже не подруги, мы просто один курс взяли. Я Эйлин.

– Все в порядке. Я не обижаюсь.

Эйлин присаживается за стол, и это меня тоже не напрягает.

– А на что это похоже? – спрашивает она. Глаза у нее невероятно зеленые. «Любопытство», – подсказывает симбионт. И я вдруг очень жалею, что он не говорит больше ничего.

– Ты правда хочешь знать?

– Да.

Я смотрю на свои руки.

– Я был квакером, – медленно говорю я, – квантовым хакером. Когда код Рыбы выложили в открытый доступ, я решил с ним поиграть, как и все гики на планете. Я решил скомпилировать собственного дружелюбного ИИ-раба. Суперсистему с защитой от дурака, которая должна была превратить меня из куска мяса в бога из комиксов, никому не причиняя вреда. Ну, так мне сказала сама система. – Я кривлюсь. – Моя внешняя нервная система захватила компьютерный суперкластер Технологического университета Хельсинки примерно за тридцать секунд. Получилось… довольно некрасиво.

– Но ты это сделал! – Эйлин распахивает глаза.

– Ну, в те времена у Рыбы хватало ресурсов, чтобы быть доброй. Морские звезды появились, когда никто еще не успел погибнуть. Они выжгли мой искусственный интеллект, как информационную опухоль, и запихнули меня назад в… – Я делаю вид, будто оглядываю себя. – В это.

– Вау! – Эйлин обхватывает тонкими пальцами стакан с латте.

– Да. Это я и имел в виду.

– И как ты себя чувствуешь сейчас? Это было больно? Ты скучаешь?

Я смеюсь.

– Я почти ничего не помню. Рыба ампутирует большую часть воспоминаний. Правда, я все же пострадал. – Я сглатываю. – Я… это нетяжелая форма Аспергера или что-то вроде этого. Я почти не понимаю людей. – Я снимаю шапочку. – Некрасивая штука. – И демонстрирую ей симбионта в затылке. Как и большинство устройств Рыбы, он похож на морскую звезду.

– Это мой симбионт. Он читает людей за меня.

Она осторожно его касается, и я это чувствую. Симбионт считывает тактильную информацию гораздо лучше моей кожи, и я ощущаю сложный контур кончиков пальцев, которые скользят по его поверхности.

– А мне он нравится. Как драгоценный камень. Ой, а он теплый. А что еще он умеет? Это что, интерфейс Рыбы прямо в голове?

– Нет. Он постоянно прочесывает мой мозг. Ищет, не спряталось ли там то, чем я был. – Я смеюсь: – Довольно хреново быть никому не нужным богом.

Эйлин улыбается. Симбионт сообщает, что у нее очень красивая улыбка. Возможно, он просто льстит в ответ на ее ласку.

– Вообще, это все довольно круто звучит. Или это версия специально для девушек?

Вечером она приглашает меня к себе.

В «Приюте контрабандиста» мы заказываем фиш-энд-чипс. Мы с Эйлин здесь единственные посетители, и старик бармен называет ее по имени. Еда потрясающая, хоть и слишком жирная. Эйлин ест с явным удовольствием и запивает рыбу пинтой пива.

– По крайней мере, ты не лишилась аппетита.

– Учебка в пустыне Гоби учит ценить еду, – говорит она, и сердце у меня сжимается, когда она отбрасывает волосы назад. – Клетки моей кожи способны к фотосинтезу. В Сети ты такого не увидишь. Это ужасно. Ты постоянно голоден, но есть тебе не разрешают. Зато ты в постоянной боевой готовности. Моча у меня будет ужасного цвета все выходные – наниты будут выходить.

– Спасибо, что поделилась.

– Извини, солдатские шуточки.

– Ты изменилась.

– А ты нет.

– Вообще, я тоже изменился. – Я отхлебываю пива, надеясь, что симбионт позволит мне опьянеть. – Я стал другим.

– Спасибо, что приехал, – вздыхает она, – рада тебя видеть.

– Да пожалуйста.

– Нет, правда, это много для меня значит…

– Эйлин. – Я блокирую симбионта. Говорю себе, что не знаю, о чем она думает. Честно. – Не надо. – Я допиваю вино. – Есть один вопрос… я очень много об этом думал. Ну, в смысле… – Слова не идут.

– Давай, спрашивай.

– Ты не обязана была этого делать. Уходить в армию, сражаться с монстрами. Если только…

От этой мысли меня до сих пор дергает.

– Если только ты не разозлилась на меня так сильно, что не захотела убивать тех тварей, одной из которых я когда-то был.

Эйлин встает.

– Нет. Дело совершенно не в этом.

– Я тебя прекрасно слышу, не надо кричать.

Она закрывает глаза.

– Включай своего сраного симбионта и пошли со мной.

– Куда?

– На пляж, камушки кидать.

– Зачем?

– Потому что я так хочу.

Мы спускаемся к пляжу. Светит солнце, чего не было уже пару месяцев. Возможно, к этому имеет отношение огромная Рыба, которая плавает где-то на горизонте. Ромбовидная морская звезда диаметром почти в милю.

Мы идем вдоль линии прибоя. Эйлин бежит вперед, забегает в волны. Между двумя пирсами есть местечко, где лежит много плоских круглых камней. Эйлин подбирает пару штук, размахивается и делает умелый бросок. Камень несколько раз отскакивает от воды.

– Давай, у тебя получится.

Я пробую. Камень высоко взлетает в воздух, падает вниз и исчезает в воде, даже без всплеска. Я смеюсь и смотрю на нее. Лицо Эйлин залито мерцанием морской звезды и солнечным светом. На какое-то мгновение она превращается в ту самую девушку, которая позвала меня отмечать Рождество со своими родителями. Потом она начинает плакать.

– Извини, – говорит она, – надо было сказать тебе раньше. Но я не могла.

Она цепляется за меня. К нашим ногам подкатывают волны.

– Эйлин, скажи, пожалуйста, что не так. Ты же знаешь, что я не всегда все понимаю.

Она садится прямо на мокрый песок.

– Помнишь, что я сказала Крейгу про младенцев?

– Ну да.

– Когда я от тебя ушла… у меня был ребенок.

Сначала я думаю, что это просто секс из жалости. Меня это не пугало: такое со мной случалось несколько раз, и до того, как я ненадолго стал богом, и после. Но Эйлин остается. Готовит завтрак. Утром идет со мной в кампус, держа меня за руку, и смеется над ловушками для спама, которые гоняются за рекламными значками и похожи на разноцветные листья на ветру. К ее дню рождения я выращиваю интерфейс Рыбы из своего симбионта. Он похож на божью коровку, и она называет его «Мистер Жук».

Мне легко. Этого хватает, чтобы влюбиться.

Зима в Преззагарде проходит быстро. Мы находим квартиру в высоченном комплексе апартаментов, и я плачу за нее деньгами, полученными за пару хакерских атак.

А однажды утром постель оказывается пустой. Только Мистер Жук сидит на подушке. Косметика исчезла из ванной. Я звоню ее друзьям, запускаю ботов в местные сети камер наблюдения. Никто ее не видел. Две ночи меня мучают кошмары. У нее есть любовник? Я что-то сделал не так? Симбионт не безупречен, иногда я боюсь, что сказал что-то ужасное случайно.

Она возвращается утром третьего дня. Я открываю дверь и вижу ее – бледную и расстроенную.

– Где ты была? – спрашиваю я. Она выглядит так, что мне очень хочется обнять ее, но она меня отталкивает.

«Ненависть, – фиксирует симбионт, – ненависть».

– Извини, – говорит она, и по щекам ее текут слезы. – Я за вещами зашла. Мне нужно уйти.

Я пытаюсь что-то сказать. Что я ничего не понимаю, что мы со всем справимся, что она обо всем может мне рассказать, что если я виноват, то все исправлю. Мне хочется встать на колени. Умолять ее. Но аура ненависти так сильна, что я замолкаю и тихо смотрю, как дроны Рыбы уносят ее жизнь.

– Не проси меня ничего объяснять, – говорит она, стоя в дверях. – Присмотри за Мистером Жуком.

Когда она уходит, мне хочется выломать симбионта из черепа. Я хочу, чтобы черный червь, который прячется в моем мозгу, снова взял власть надо мной. Сделал меня богом, который выше боли, любви и ненависти, богом, который умеет летать. На некоторое время мир вокруг расплывается. Кажется, я пытаюсь открыть окно и выпрыгнуть с высоты трех сотен метров, но Рыба в стенах и в стекле не позволяет мне. Мы создали очень жестокий мир, но при этом он заботлив и не позволяет нам причинить себе вред.

Потом симбионт укладывает меня спать. Когда я просыпаюсь и начинаю крушить мебель, он делает это снова. И снова, и снова, пока у меня не вырабатывается что-то вроде рефлекса, как у собачки Павлова.

Я провожу много долгих ночей, разглядывая образы из кэша Мистера Жука и пытаясь их разгадать. Задействую симбионта, чтобы он вычленил какие-то эмоциональные паттерны из обломков нашей совместной жизни. Но там нет ничего, что нельзя было решить, ничего долгого и мучительного. Ну или я ничего не понимаю.

Такое уже случалось, если подумать. Я коснулся неба и упал. Ничего нового.

Я живу как во сне. Диплом. Работа. Скрипты для Рыбы. Я забываю. Говорю себе, что должен быть выше этого.

А потом Эйлин звонит, и я сажусь на первый же поезд на север.

Я слушаю биение ее сердца и пытаюсь понять ее слова. Они с трудом пробиваются к моему разуму. Они слишком тяжелые.

– Эйлин, господи, Эйлин…

Бог прячется в моем разуме, в его мертвой части, в моих клетках, в моей ДНК. Вдруг меня начинает тошнить.

– Я сначала не понимала, что происходит, – говорит Эйлин плоским бесцветным голосом, – просто было как-то странно. Хотелось побыть одной. Поэтому я пошла в пустую квартиру – ну, наверху, где комплекс достраивали, чтобы посидеть и подумать. Очень хотелось есть. Не представляешь как. Я ела и ела, постоянно. И у меня начал увеличиваться живот.

Рыба всегда рядом, и контрацепция подразумевается сама собой, если только человек не хочет ребенка по-настоящему. Но была одна ночь в Питтенуиме, сразу после Рождества, за Файрволлом. Споры Рыбы там рассеяны не так густо, как в Преззагарде. Я почти вижу, как это происходит, как семя бога в моей голове взламывает мои клетки, создает крошечные, куда меньше сперматозоида, молекулярные машины, которые несут ДНК с кодом и проникают в Эйлин.

– Я почти ничего не почувствовала. Боли не было. Я лежала, воды отошли, и оно просто выскочило наружу. Это было самое красивое создание, которое я видела в жизни. – Она улыбается. – У него были твои глаза и такие крошечные пальчики с хорошенькими ноготочками. Оно посмотрело на меня и улыбнулось. Помахало ручкой. Как будто… как будто решило, что больше во мне не нуждается. Стены расступились, и оно улетело. Мое дитя. Улетело.

Чтобы заблокировать божье семя, я выбрал идентификационным механизмом свою ДНК. Мне и в голову не пришло, что в этой системе безопасности есть дыра. Оно подчинило мою волю. Переизобрело себя. А после этого оно уже могло меняться как ему захочется. Например, отрастить крылья.

Я обнимаю Эйлин. Мы оба мокрые и дрожим, но мне плевать.

– Извини. Тогда я приехала, чтобы рассказать это тебе. А потом оно снова посмотрело на меня твоими глазами. Мне пришлось уйти.

– И ты ушла в армию.

– Да, – вздыхает она, – это помогает. Что-то делать, быть нужной.

– Ты нужна мне.

– Знаю. Прости.

Гнев поднимается к горлу.

– Так это работает? Вы уничтожаете супердетей и темных властелинов? Это весело?

Она отшатывается.

– Ты говоришь как Крейг.

– А что мне сказать? Плохо, что с ребенком так вышло. Но это не твоя вина и не моя.

– Но это же ты… – Она прижимает ладонь ко рту. – Извини, я не хотела. Правда.

– Оставь меня в покое. Ты же хотела побыть одна.

Я бегу вдоль линии прибоя, не зная куда.

Ангел ждет меня на берегу.

– Привет, Юкка, – говорит он, – рад снова тебя видеть.

Голос у него приятный, не мужской и не женский. Он словно щекочет что-то у меня в мозгу. Это голос Рыбы.

– Привет.

– Я могу тебе помочь?

– Вряд ли. Если только ты не хочешь заставить ее все бросить. Понять, в чем дело.

– Я не влияю на ее решения, – говорит ангел, – я не для этого. Я только даю ей – и тебе – что вы хотите или то, что вы захотели бы, будь вы умнее. Такова моя высшая цель, и ты это знаешь.

– Ты самодовольный мудак. Коллективная воля человечества считает, что она должна сражаться с монстрами? И, наверное, умереть в процессе? Это сформирует ее характер или что-то в этом роде?

Ангел молчит, но меня уже несет.

– Я ведь даже не знаю, сама ли Эйлин так решила. Эта… хрень в моей голове – это ты. Ты мог позволить божьему семени ускользнуть, просто чтобы сделать Эйлин больно, чтобы она вписалась в твой отряд сраных камикадзе. Наверняка ты знал, что я приеду сюда и буду с тобой говорить, и у меня не будет шансов ее остановить. Или они есть?

Ангел задумывается.

– Если бы я мог это сделать, мир был бы идеален. – Он наклоняет стеклянную голову набок. – Возможно, кто-то действительно хотел, чтобы ты приехал.

– Не пытайся меня запутать!

Гнев льется из меня рекой. Я колочу ангела по груди, кожа прогибается под ударами, как мыльный пузырь.

– Юкка! – Голос доносится откуда-то издалека.

– Юкка, хватит! – говорит Эйлин. – Ты идиот.

Она с неожиданной силой оттаскивает меня в сторону.

– Посмотри на меня! Это не Рыба. Это не ты. И это не ребенок. Это я. Я хотела этого. Почему ты мне не позволил?

Я смотрю на нее мутными глазами:

– Потому что я не мог пойти с тобой.

– Глупый мальчик, – говорит она, и теперь она меня обнимает, а я плачу. Плачу впервые с тех пор, как перестал быть богом. – Глупый, глупый мальчик.

Скоро слезы иссякают. Мы сидим на камне и смотрим на закат. Я чувствую себя легким и пустым.

– Может быть, если бы ты не позвонила, было бы легче, – вздыхаю я.

– Ты о чем? – удивляется Эйлин. – Я не звонила. Я думала, это Крейг. Очень на него похоже. Чтобы не дать мне вернуться.

А потом мы видим младенца.

Он безволосый, голенький, розовый, и из пупка свисает тоненькая серебристая пуповина. Глаза у него зеленые, как у Эйлин, а взгляд мой. Он плывет по воздуху, и хорошенькие крошечные пальчики почти касаются воды. Он смотрит на нас и смеется, и смех этот похож на звон серебряных колокольчиков. Во рту у него растут жемчужные зубки.

– Не двигайся, – говорит Эйлин.

Ангел двигается к ребенку. Его руки взрываются пучками лезвий. Из груди высовывается дуло стеклянной пушки. Крошечные сферы света, квантовые точки, накачанные энергией, мчатся к ребенку.

Он снова смеется, вытягивает крошечные ручки и сжимает кулачки. Воздух – или время, или пространство – колеблется и изгибается. Ангел исчезает, а наш ребенок держит в руках маленький стеклянный шарик, похожий на сувенир со снегом внутри. Эйлин хватает меня за руку.

– Не бойся, – шепчет она, – небесная Рыба должна была это заметить. Она что-нибудь сделает. Сиди тихо.

– Плохой мальчик, – медленно говорю я, – ты сломал маминого ангела.

Ребенок хмурится. Космический гнев собирается за наморщенным розовым лобиком.

– Юкка, – начинает Эйлин, но я перебиваю:

– Ты умеешь убивать богов, а я умею с ними говорить.

Я смотрю на своего… сына, судя по крошечной сморщенной штучке между ножек, и делаю шаг ему навстречу. Я помню, каково это – обладать всей силой Вселенной. Вместе с ней приходит потребность сделать все идеальным.

– Я знаю, зачем ты нас сюда привел. Ты хочешь, чтобы мамочка и папочка были вместе, да? – Я опускаюсь на одно колено и смотрю сыну в глаза. Я уже зашел в воду, и я так близко, что чувствую тепло его кожи.

– Я знаю, что ты думаешь. Я тоже таким был. Ты можешь нас развести. Ты можешь перебрать наш разум. Ты можешь заставить нас захотеть быть вместе. Вместе с тобой.

Я касаюсь его носика пальцем.

– Но это так не работает. Хорошо не будет. Правильно не будет. – Я вздыхаю. – Поверь, я знаю. Я пробовал. Но ты сможешь лучше, правда?

Я достаю из кармана Мистера Жука и протягиваю сыну. Он хватает его и тянет в рот. У меня перехватывает дыхание, но он не кусает Жука.

– Поговори с Жучком. Он расскажет, кто мы такие. Потом возвращайся.

Ребенок закрывает глаза, хихикает, набив рот искусственным интеллектом в виде насекомого, и тычет меня в нос.

Я слышу крик Эйлин. В мозгу брыкается электрическая лошадь, а потом гремит гром.

Меня будит что-то мокрое на лице. Я открываю глаза и вижу темное небо – и Эйлин. Идет дождь.

– Ты в порядке? – спрашивает она, чуть не плача. Моя голова лежит у нее на коленях. – Маленькая сволочь.

Вдруг глаза ее распахиваются. И вдруг у меня в голове воцаряются тишина и пустота. Я вижу в ее взгляде удивление.

Эйлин разжимает руку. Мой симбионт лежит у нее на ладони. Я беру его, кручу в пальцах, замахиваюсь и швыряю в море. Он отскакивает от воды трижды и тонет.

– Интересно, как это у него вышло?