автордың кітабын онлайн тегін оқу Маленькие женщины
Луиза Мэй Олкотт
Маленькие женщины
Louisa May Alcott
LITTLE WOMEN
© Матвеева А., перевод на русский язык, 2022
© Чарный В., перевод стихотворения, 2022
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
* * *
Иди же, книжица моя; и тем открой
Кто с радостью проникнется тобой,
Весть, что скрываешь ты в своей груди
Благую, наставляя на пути
Всех пилигримов, чтобы им пройти
Его достойней, чем сумели я и ты.
Поведай им о Милости, она
Всех раньше в путь отправилась одна,
Полезно юным девам знать о ней,
И мире, что их ждет, и стать мудрей.
Их озарит святой Господень свет
На тропах, где святой оставлен след [1].
Из Джона Баньяна
Глава 1
Игра в пилигримов
– Какое же это Рождество без подарков, – проворчала Джо, лёжа на ковре.
– Как ужасно быть бедной! – вздохнула Мэг, опустив взгляд на своё старое платье.
– Я думаю, несправедливо, что у одних девочек так много красивых вещей, а у других вообще ничего нет, – добавила маленькая Эми, оскорблённо фыркнув.
– У нас есть папа и мама, и друг у друга есть мы, – с удовлетворением сказала Бет, сидя в своем углу.
Четыре юных лица в свете камина просияли от этих ободряющих слов, но снова помрачнели, когда Джо печально сказала:
– Папы у нас нет и не будет ещё долго. – Она не сказала «возможно, никогда», но все про себя добавили это, думая о том, что отец далеко, там, где шла война.
С минуту все молчали; тогда Мэг сказала совсем другим тоном:
– Вы знаете, что мама предложила не дарить ей никаких подарков на это Рождество, потому что это будет тяжёлая зима для всех; и она думает, что мы не должны тратить деньги на удовольствия, когда мужчины так страдают на войне. Мы немного можем сделать, но мы можем принести свои маленькие жертвы и должны сделать это с радостью. Но я боюсь, что не смогу. – И Мэг покачала головой, так как она с сожалением подумала обо всех красивых вещах, которые она хотела.
– Но я не думаю, что то немногое, что мы должны потратить, может принести какую-то пользу. У каждой из нас есть по доллару, и солдатам вряд ли поможет то, что мы пожертвуем им свои деньги. Я согласна не ждать подарков ни от мамы, ни от вас, но я очень хочу купить себе «Ундину и Синтрама». Я так давно хотела эту книгу, – сказала Джо, которая была книжным червём.
– Я планировала потратить свой доллар на новые ноты, – сказала Бет с легким вздохом, которого никто не слышал, кроме каминной щетки и прихватки для чайника.
– Я куплю красивую коробку с карандашами Фабер. Они мне очень нужны, – решительно сказала Эми.
– Мама ничего не говорила о наших деньгах, и она не хочет, чтобы мы во всём себе отказывали. Пусть каждая из нас купит то, что хочет, и мы все доставим себе немного радости. Уверена, мы достаточно много работаем, чтобы это заслужить, – воскликнула Джо, по-мужски разглядывая каблуки своих туфель.
– Я знаю, что заслуживаю, обучая этих надоедливых детей целыми днями, хотя не терпится отдыхать дома, – снова начала Мэг жалобным тоном.
– У вас нет и половины таких проблем, как у меня, – сказала Джо. – Как бы вам это понравилось, если бы вас часами держали взаперти с нервной сварливой старухой, которая не даёт вам покоя, всегда недовольна и донимает вас так, что хочется выброситься в окошко или заплакать?
– Нехорошо жаловаться, но я думаю, что нет хуже работы, чем мыть посуду и поддерживать порядок в доме. Терпеть этого не могу, и руки как деревянные – не могу нормально играть на пианино. – И Бет посмотрела на свои мозолистые руки со вздохом, который на этот раз услышали все.
– Не думаю, что кто-нибудь из вас страдает так же, как я, – воскликнула Эми, – ведь вам не нужно ходить в школу с нахальными девчонками, которые издеваются над вами, когда вы не выучили уроки, и смеются над вашими платьями, и клеят этикетки на вашего отца, потому что он небогат, и оскорбляют вас, если ваш нос не слишком хорош.
– Если ты имеешь в виду «клеймят позором», то я бы согласилась, но не говори об этикетках, папа же не банка с огурцами, – смеясь, предложила Джо.
– Я прекрасно знаю, что имею в виду, и не смей надо мной насмехаться. Лучше сама правильно употребляй слова и улучшай свой лексикон, – с достоинством парировала Эми.
– Не ругайтесь, девочки. Джо, неужели ты не хотела бы, чтобы папа не лишился денег тогда, когда мы были маленькими? О Боже! Какими бы мы были счастливыми и как нам было бы хорошо, если бы у нас не было забот! – сказала старшая сестра Мэг, которая ещё помнила лучшие времена.
– Ты сказала на днях, что считаешь нас гораздо счастливее детей Кингов, потому что они постоянно ссорятся и задираются, хотя они и богаты.
– Да, я правда так говорила, Бет. Ну, я считаю, что так и есть. Потому что, хотя мы и вынуждены работать, мы постоянно дурачимся, и мы довольно развесёлая компания, как сказала бы Джо.
– Джо слишком много ругается! – заметила Эми, с упрёком посмотрев на длинную фигуру, растянувшуюся на ковре.
Джо тут же села, положила руки в карманы и начала насвистывать.
– Не надо так делать, Джо. Это выглядит по-мальчишески!
– Вот потому я это и делаю.
– Я не выношу грубых, неженственных девочек!
– Ненавижу манерных, жеманных глупышек!
– Птички в своих гнёздышках живут мирно, – пропела миротворица Бет с таким уморительным выражением лица, что резкий тон девочек смягчился от смеха, а «пикировка» на время прекратилась.
– Правда, девочки, вы обе виноваты, – сказала Мэг, начав читать нотации в своей манере старшей сестры. – Ты уже взрослая, пора бы оставить мальчишеские шалости и вести себя как подобает, Джозефина. Когда ты была маленькой девочкой, это не было так важно, но теперь, когда ты так выросла и убираешь волосы в пучок, тебе надо помнить, что ты юная леди.
– Я не такая! И если из-за своей причёски я кажусь юной леди, то я буду носить хвостики, пока мне не исполнится двадцать, – воскликнула Джо, снимая с волос сетку и встряхивая своей каштановой гривой. – Мне тошно думать, что я должна вырасти и стать мисс Марч, носить длинные платья и выглядеть чопорной, как китайская астра! Хватит и того, что я родилась девочкой, хотя я люблю играть с мальчиками, работать и вести себя так же, как они! И почему я не мальчик? А сейчас всё хуже, чем когда-либо, потому что я очень хочу пойти воевать вместе с папой. А всё, что я могу, – это оставаться дома и вязать, как убогая старуха!
И Джо стала трясти синим армейским носком так, что спицы загремели, как кастаньеты, а клубок запрыгал по всей комнате.
– Бедная Джо! Очень жаль, но ничего не поделаешь. Придётся тебе довольствоваться тем, что ты превратила своё имя в мужское и играешь роль брата перед нами, девочками, – сказала Бет, приглаживая взъерошенные волосы Джо рукой, прикосновение которой не могло бы сделать грубым никакое мытьё посуды или вытирание пыли.
– Что касается тебя, Эми, – продолжила Мэг, – ты слишком привередлива и чопорна. Твоё важничанье сейчас выглядит смешным, но ты можешь вырасти жеманной маленькой гусыней, если не обратишь на это внимание. Мне нравятся твои хорошие манеры и изысканная речь, когда ты не стараешься казаться элегантной. Но твои нелепые выражения так же неуместны, как и словечки Джо.
– Если Джо – девчонка-сорванец, а Эми – гусыня, то кто же тогда я, скажи, пожалуйста? – спросила Бет, готовая выслушать нотацию.
– Ты прелесть, и больше ничего, – ответила Мэг с теплотой, и никто не стал с ней спорить, потому что Мышка, как её называли дома, была любимицей всей семьи.
Так как юные читатели всегда интересуются, как выглядят персонажи, мы воспользуемся этим моментом, чтобы набросать для них небольшой эскиз четырёх сестёр, которые были заняты вязанием в сумерках, пока за окном тихо падал декабрьский снег, а в камине весело потрескивал огонь. Комната была уютной, хотя ковёр вытерся, а мебель была очень простой: несколько неплохих картин висело на стенах, книги заполняли полки в нишах вокруг окон, хризантемы и пуансетии цвели на подоконниках, и уютная атмосфера гармонии наполняла дом.
Маргарет, старшей из четырёх, было шестнадцать, она была очень симпатичной, пухленькой и спокойной, с большими глазами, густыми мягкими каштановыми волосами, милым ротиком и белыми руками, которыми она особенно гордилась. Пятнадцатилетняя Джо была очень высокой, худой и смуглой и напоминала жеребёнка, потому что она, казалось, никогда не знала, куда пристроить свои длинные конечности, которые ей очень мешали. У неё были чётко очерченные губы, комичный нос и острые серые глаза, которые, казалось, всё замечали и были то сердитыми, то странными, то задумчивыми. Длинные, густые волосы были её единственной привлекательной чертой, но обычно она убирала их в пучок и накрывала сеткой, чтобы они ей не мешали. Джо сутулилась, у неё были крупные кисти рук и ступни, и беглого взгляда на её одежду было достаточно, чтобы убедиться, как некомфортно было девочке от того, что она стремительно превращалась в женщину, и как сильно ей это не нравилось. Элизабет, или Бет, как все её называли, была румяной светлоглазой девочкой тринадцати лет с гладкими волосами, с застенчивыми манерами, робким голосом и выражением спокойствия на лице, которое редко чем-то нарушалось. Отец называл её «Маленькая Мисс Безмятежность», и это прозвище идеально ей подходило, потому что она, казалось, жила в своём собственном счастливом мирке, лишь иногда отваживаясь покидать его, чтобы встретиться с теми немногими, кому она доверяла и кого по-настоящему любила. Эми, младшая сестра, была самой важной персоной, по крайней мере, по её личному мнению. Настоящая снегурочка с голубыми глазами и вьющимися на концах светлыми волосами до плеч, бледная и стройная и всегда держащая себя как барышня, не забывающая о своих манерах. Описание же характеров четырёх сестёр мы прибережём на потом.
Часы пробили шесть, и, выметя золу из камина, Бет поставила к огню пару домашних туфель, чтобы их согреть. Каким-то образом вид старой обуви хорошо подействовал на девочек, потому что мама должна была скоро прийти, и они желали скорее её встретить. Мэг перестала читать нотации и зажгла лампу, Эми встала с кресла, хотя её об этом никто не просил, а Джо забыла, как сильно она устала, сев и подвинув туфли поближе к огню.
– Они довольно поношенные. Нужно купить мамочке новые.
– Я подумывала купить ей новые туфли за свой доллар, – сказала Бет.
– Нет, я куплю! – воскликнула Эми.
– Я старшая, – начала Мэг, но Джо решительно вмешалась:
– Я теперь мужчина в семье, пока папы нет дома, и я куплю ей туфли, потому что он велел мне заботиться о ней, пока он не вернётся.
– Я скажу вам, как мы поступим, – сказала Бет, – давайте каждая подарит маме что-нибудь на Рождество, а себе мы покупать ничего не будем.
– Это так похоже на тебя, дорогая! А что же мы ей подарим? – воскликнула Джо.
Все на минуту глубоко задумались, а потом Мэг объявила о своём решении, словно эта идея была подсказана ей видом её собственных симпатичных рук:
– Я подарю ей пару хороших перчаток.
– Армейские ботинки, что может быть лучше, – восклинула Джо.
– Несколько носовых платков с подрубленными краями, – сказала Бет.
– Я куплю флакончик духов. Ей они нравятся и стоят недорого, так что у меня останется немного денег, чтобы купить себе карандаши, – добавила Эми.
– А как же мы вручим ей все эти подарки? – спросила Мэг.
– Положим их на стол, приведём её и будем смотреть, как она открывает свёртки. Разве вы не помните, мы так делали в дни нашего рождения? – ответила Джо.
– Я так испугалась, когда подошла моя очередь сидеть в кресле в короне и смотреть, как вы все подходите, чтобы вручить мне подарки и поцеловать. Мне понравились подарки и поцелуи, но было так страшно, когда вы сидели и смотрели на меня, пока я открывала свёрки, – сказала Бет, в то время как огонь одновременно подрумянивал её щеки и гренки к чаю.
– Пусть мамочка думает, что мы покупаем подарки себе, а затем мы устроим ей сюрприз. Мы должны пойти по магазинам завтра после обеда, Мэг. Нам ещё так много надо подготовить для спектакля в рождественскую ночь, – сказала Джо, горделиво расхаживая туда-сюда, сцепив руки у себя за спиной.
– Я последний раз участвую в таком спектакле. Я слишком взрослая для подобных вещей, – заметила Мэг, которая была сущим ребёнком во всём, что касалось шалостей с «переодеванием».
– Ты не прекратишь этим заниматься, уж я-то знаю, пока у тебя есть возможность разгуливать в белом одеянии с распущенными волосами и носить украшения из золотой бумаги. Ты лучшая актриса из всех нас, и нашему театру придёт конец, если ты покинешь сцену, – сказала Джо. – Нам нужно провести репетицию прямо сейчас. Иди сюда, Эми, и повтори сцену с обмороком, потому что ты играешь в ней так зажато, будто аршин проглотила.
– Ничего не могу с этим поделать. Я никогда не видела, как падают в обморок, и я не хочу вся покрыться синяками, рухнув плашмя, как ты. Если у меня получится упасть естественно, я так и сделаю. Если я не смогу, то опущусь в кресло и это будет выглядеть изящно. Мне всё равно, даже если Гуго будет наставлять на меня пистолет, – возразила Эми, которая была лишена драматического таланта, но её выбрали на эту роль потому, что она была достаточно маленькой, чтобы злодей из пьесы мог унести её, пронзительно вопящую, за кулисы.
– Сделай вот, как. Сожми руки так и отступай, пошатываясь и неистово крича: «Родриго, спаси меня! Спаси меня!» – И Джо удалялась с мелодраматическим криком, который был поистине душераздирающим.
Эми повторила за ней, но вытянула прямые руки так скованно и рванулась вперёд, как машина, а её «О!» больше было похоже на то, что её укололи булавкой, чем на страх и терзания. Джо отчаянно застонала, а Мэг смеялась во весь голос, в то время как у Бет подгорали гренки, пока она с интересом смотрела на эту смешную сцену.
– Это бесполезно! Постарайся сделать всё возможное, когда придёт время, но если зрители будут смеяться, не вини в этом меня. Продолжай, Мэг.
Дальше всё шло гладко, так как дон Педро бросил вызов миру в речи на две страницы без единого перерыва. Ведьма Хейгар произнесла ужасное заклинание над своим кипящим котелком с жабами, что произвело роковой эффект. Родриго мужественно разорвал свои цепи, а Гуго умер от угрызений совести и мышьяка с исступлённым: «Ха! Ха!»
– Это лучшее из всего, что мы ставили, – сказала Мэг, когда погибший злодей сел и потёр локти.
– Не понимаю, как ты можешь так играть и писать такие великолепные пьесы, Джо, ты просто Шекспир! – воскликнула Бет, которая была твёрдо убеждена, что её сестры талантливы абсолютно во всём.
– Не совсем, – скромно ответила Джо. – Но я правда считаю, что «Проклятие ведьмы», оперная трагедия, – довольно неплохая вещица, хотя я хотела бы попробовать поставить «Макбета», если бы у нас был люк для призрака Банко. Мне всегда хотелось сыграть роль убийцы. «Откуда ты, кинжал, возникший в воздухе передо мною?[2]» – пробормотала Джо, вращая глазами и хватая воздух, как это делал на сцене один знаменитый трагик, которого она видела в театре.
– Нет, это вилка для гренок, а на ней вместо хлеба мамина туфля. Бет слишком увлеклась театром! – воскликнула Мэг, и репетиция окончилась всеобщим взрывом смеха.
– Рада видеть вас такими весёлыми, девочки мои, – раздался звонкий голос у двери, и актёры и зрители повернулись, чтобы поприветствовать высокую даму с выражением материнской заботы на лице, которое всегда как будто спрашивало: «Чем я могу вам помочь?» и которое было поистине восхитительным. Она не была роскошно одета, но выглядела благородно, и девочки думали, что серый плащ и немодная шляпка скрывают самую великолепную маму в мире.
– Ну, дорогие мои, как вы сегодня провели время? Я так долго возилась, готовя посылки к завтрашней отправке, и не смогла прийти домой пообедать. Кто-нибудь заходил, Бет? Как твой насморк, Мэг? Ты выглядишь смертельно усталой, Джо. Иди сюда и поцелуй меня, детка.
Задавая эти материнские вопросы, миссис Марч сняла с себя мокрую одежду, надела тёплые домашние туфли и села в мягкое кресло, притянула Эми к себе и приготовилась насладиться самым счастливым часом в конце напряжённого дня. Девушки порхали по дому, стараясь создать уют, каждая по-своему. Мэг накрыла чайный столик, Джо принесла дрова и расставила стулья, роняя и с грохотом переворачивая всё, к чему прикасалась. Бет тихо и хлопотливо суетилась между кухней и гостиной, в то время как Эми сидела сложа руки и давала всем указания.
Когда все они собрались у стола, миссис Марч сказала с особенно счастливым выражением лица:
– У меня есть для вас кое-что на десерт.
Лучезарная улыбка мелькнула на лицах, как вспышка солнечного света. Бет захлопала в ладоши, забыв о печенье, которое держала в руке, а Джо подбросила вверх салфетку, воскликнув:
– Письмо! Письмо! Папе – троекратное ура!
– Да, прекрасное длинное письмо. Он здоров и считает, что сможет пережить холода лучше, чем мы думали. Он передаёт наилучшие пожелания к Рождеству, а для вас, девочки, есть особое послание, – сказала миссис Марч, похлопывая по карману так, будто у неё там было сокровище.
– Быстрее доедаем! Хватит отгибать мизинец и жеманиться над тарелкой, Эми, – воскликнула Джо, захлебываясь чаем и роняя хлеб сливочным маслом вниз на ковёр, в нетерпении поскорее приступить к десерту.
Бет больше ничего не ела и ускользнула в свой тёмный уголок ожидать остальных, размышляя о предстоящем удовольствии.
– Я думаю, как замечательно, что отец пошёл на фронт капелланом, потому что он уже старше призывного возраста и недостаточно здоров, чтобы быть солдатом, – с теплотой сказала Мэг.
– А я хочу быть барабанщиком или vivan[3]… как его там? Или медсестрой, чтобы быть рядом с папой и помогать ему! – воскликнула Джо со вздохом.
– Должно быть, очень неуютно спать в палатке и есть всякую невкусную еду и пить из жестяной кружки, – вздохнула Эми.
– Когда он вернётся домой, мама? – спросила Бет с небольшой дрожью в голосе.
– Ещё нескоро, дорогая, если только не заболеет. Он останется там и будет добросовестно исполнять свой долг, сколько сможет, и мы не будем просить его вернуться даже на минуту раньше, чем положено. А теперь я прочту вам письмо.
Все устроились поближе к огню: мама села в большое кресло, Бет – у её ног, Мэг и Эми уселись на обе ручки кресла, а Джо опёрлась о спинку, где никто не смог бы увидеть, как она расчувствовалась. Из всех писем, что были написаны в те нелёгкие времена, лишь немногие не были трогательными, особенно те, которые отцы отправляли домой. В этом письме мало говорилось о тех невзгодах, которые пришлось пережить, о тех опасностях, с которыми пришлось столкнуться, или о преодолении тоски по дому. Это было весёлое, обнадеживающее письмо, полное живых описаний солдатской жизни, походов и новостей о войне, и только в конце сердце автора преисполнялось отеческой любовью и тоской по маленьким девочкам, которые ждут его дома.
«Передай им, что я их нежно люблю и целую. Я думаю о них днём, молюсь за них ночью и во все времена нахожу лучшее утешение в их привязанности ко мне. Похоже, что ещё год нам предстоит ожидать встречи, это долгий срок, но напомни им, что пока мы ждём, мы можем трудиться, так что не нужно тратить впустую эти тяжёлые дни. Я знаю, они помнят всё, что я им говорил: чтобы для тебя они были любящими детьми, честно исполняли свой долг, храбро сражались со своими заядлыми врагами и преодолевали себя так усердно, что когда я вернусь, я мог бы гордиться моими маленькими женщинами и любить их больше, чем когда-либо».
Едва услышав эти слова, все прослезились. Джо не постеснялась большой слезы, скатившейся с кончика её носа, а Эми не побоялась смять свои локоны, спрятав лицо на плече матери и зарыдав:
– Я такая самовлюблённая! Но я постараюсь стать лучше, чтобы он не разочаровался во мне.
– Мы все постараемся, – воскликнула Мэг. – Я слишком много думаю о своей внешности и не хочу работать, но я исправлюсь, если смогу.
– Я постараюсь стать такой, как он любит меня называть, «маленькой женщиной», и не буду грубой и сумасбродной, но исполню свой долг здесь, вместо того чтобы мечтать оказаться где-нибудь ещё, – сказала Джо, думая, что сохранять самообладание дома будет гораздо более сложной задачей, чем столкнуться с парой мятежников на юге.
Бет ничего не сказала, но вытерла слёзы синим армейским носком и начала вязать изо всех сил, чтобы не терять времени, выполняя свой непосредственный долг. Она решила в своей кроткой юной душе стать именно такой, какой папа надеялся встретить её, если новый год принесёт ему счастливое возвращение домой.
Миссис Марч нарушила молчание, которое последовало за словами Джо, сказав своим весёлым голосом:
– Помните, как вы играли в «Путешествие пилигрима в небесную страну»[4], когда были маленькими? Для вас не было большей радости, чем когда я привязывала мешки с лоскутами вам на спины в качестве «тяжкой ноши», давала вам шляпы, посохи и бумажные свитки и отправляла вас в путешествие по дому из погреба, который был Градом Разрушения, всё выше и выше до крыши, где лежали красивые вещи, чтобы вы могли собрать их и построить Небесный Град.
– Как же это было весело, особенно проходить между львами, сражаться с Аполлионом[5] и пересекать долину с демонами, – сказала Джо.
– Мне нравился тот момент, когда котомки падали и катились вниз, – сказала Мэг.
– Я плохо всё это помню, за исключением того, что я боялась погреба и тёмной прихожей, но всегда любила торт и молоко, которые нас ожидали наверху. Если бы я не была слишком взрослой для таких вещей, я бы не отказалась поиграть так снова, – сказала Эми, которая заговорила об отказе от детских шалостей в свои зрелые двенадцать лет.
– Мы никогда не будем слишком взрослыми для этого, моя дорогая, потому что это игра, в которую мы так или иначе играем всю жизнь. Наши тяжкие ноши всегда с нами, наша дорога перед нами, а жажда добра и счастья является проводником, который ведёт нас через многие неприятности и ошибки к миру, который и является истинным Небесным Градом. А сейчас, мои маленькие паломники, предположим, что вы снова отправляетесь в путь, не в игре, а по-настоящему, и посмотрим, как далеко вы сможете добраться до того, как папа вернётся домой.
– Правда, мама? А где наши котомки? – спросила Эми, которая понимала все буквально.
– Каждая из вас уже рассказала, каково её бремя сейчас, кроме Бет. Я думаю, что, скорее всего, у неё нет такой тяжкой ноши, – сказала мама.
– Нет, она у меня есть. Моя ноша – посуда и тряпки для вытирания пыли, зависть к девочкам, у которых есть хорошее пианино, а ещё я боюсь людей.
Котомка с тяготами Бет была такой забавной, что всем захотелось рассмеяться, но никто и не подумал это сделать, потому что это бы сильно ранило её.
– Давайте так и сделаем, – задумчиво сказала Мэг. – Эта игра всего лишь другое название для стремления стать добродетельными, а история пилигрима из романа может помочь нам, потому что, пусть мы и хотим быть добродетельными, это тяжкий труд, и мы забываем о своих стремлениях, плохо стараемся.
– Мы были сегодня в Топи Уныния, но мама пришла и вытащила нас, как Помощь в книге[6]. У нас должны быть свои свитки с напутствиями, как у Христианина. Как нам их найти? – спросила Джо, обрадовавшись, что эта выдумка придала бы немного романтики слишком скучной задаче исполнять свой долг.
– Загляните под ваши подушки рождественским утром, и вы найдёте там свои путеводители, – ответила миссис Марч.
Они говорили о своём новом замысле, пока старушка Ханна убирала со стола, потом достали четыре корзинки с принадлежностями для шитья, и иголки запорхали в воздухе, когда девочки начали шить простыни для тётушки Марч. Шить было скучно, но сегодня никто из-за этого не ворчал. Они приняли предложение Джо разделить длинные швы на четыре части и назвать эти четверти Европой, Азией, Африкой и Америкой и таким образом основательно продвинулись, особенно когда говорили о разных странах, прошивая свой путь через них.
В девять часов они прекратили работать и запели, как обычно делали перед сном. Никто, кроме Бет, не мог извлечь хоть какую-то музыку из старого фортепиано – лишь она могла прикоснуться к пожелтевшим от старости клавишам и сыграть приятный аккомпанемент к простым песням. Голос Мэг звучал как флейта, и они с матерью солировали в их маленьком хоре. Эми стрекотала, как сверчок, а Джо мило блуждала по мелодии, как ей заблагорассудится, всегда вступая невпопад, хрипя или выводя трели, что портило даже самый меланхоличный мотив. Они пели всегда, с тех пор как научились говорить…
Ты сверкай, звезда ночная…
и это стало домашней традицией, ведь мама была прирождённой певицей. Первым, что они обычно слышали по утрам, был голос мамы, ходившей по дому и распевавшей, как жаворонок, а ночью они засыпали под то же весёлое пение, потому что девочкам никогда не надоедала эта колыбельная.
«Путешествие пилигрима» – книга английского писателя и проповедника Джона Баньяна (1628–1688).
Vivandièr – маркитантка.
То есть в «Путешествии пилигрима».
Аполлион – греческое имя Абаддона, ангела бездны и смерти в мифологии иудаизма.
«Макбет». Перевод Б. Пастернака. (Здесь и далее прим. ред.)
Перевод В. Чарного.
Глава 2
Счастливого рождества
Джо проснулась первой, когда наступил седой рассвет рождественского утра. У камина не висели носки, и она почувствовала себя такой же разочарованной, как когда-то давно, когда её носочек упал, потому что был переполнен подарками. Потом она вспомнила про обещание мамы и, запустив руку под подушку, вытащила маленькую книжку в тёмно-красной обложке. Она была ей хорошо знакома – это была прекрасная старая история о лучшей жизни, когда-либо прожитой на земле, и Джо почувствовала, что это настоящий путеводитель для любого паломника, отправляющегося в долгий путь. Она разбудила Мэг, пожелав ей счастливого Рождества, и предложила ей тоже посмотреть, что у той под подушкой. Оттуда была извлечена зеленоватая книга, с такой же открыткой внутри и несколькими пожеланиями, благодаря которым они так любили мамины подарки. Через некоторое время проснулись Бет и Эми, которые тоже порылись под подушками и нашли свои книжечки, одну серого цвета, а другую – голубого, и все они принялись их рассматривать и обсуждать. Близился день, и небо на востоке розовело.
Несмотря на некоторое тщеславие, по натуре Маргарет была доброй и благочестивой, что непроизвольно влияло и на сестёр, особенно на Джо, которая очень нежно её любила и слушалась, потому что она никогда не попрекала их понапрасну.
– Девочки, – серьёзно сказала Мэг, переводя взгляд от взъерошенной головы рядом с собой к двум маленьким чепчикам в соседней комнате. – Мама хочет, чтобы мы читали, любили и берегли эти книги, и мы должны начать это делать прямо сейчас. Раньше мы добросовестно выполняли эту обязанность, но с тех пор, как папа ушёл на войну и тяготы, связанные с ней, выбили нас из колеи, мы стали многое делать спустя рукава. Вы можете поступать, как вам угодно, но я буду держать свою книгу на столике рядом с кроватью и буду читать понемногу каждое утро, как только проснусь, ведь я знаю, что это пойдёт мне на пользу и будет поддерживать меня в течение дня.
Затем она открыла свою новую книгу и начала читать. Джо обняла сестру и, прислонившись щекой к её щеке, тоже приступила к чтению с кротким выражением, которое так редко можно было увидеть на её беспокойном лице.
– Какая же Мэг хорошая! Эми, давай тоже последуем их примеру. Я помогу тебе со сложными словами, а они объяснят нам то, что мы не поймём, – прошептала Бет, впечатлившись красотой книг и примером сестры.
– Я рада, что моя книга голубая, – сказала Эми, а потом в комнатах стало очень тихо, лишь бесшумно переворачивались страницы, и свет зимнего солнца просачивался в окна, чтобы прикоснуться к светлым головам и серьёзным лицам, будто поздравляя девочек с Рождеством.
– А где мама? – спросила Мэг, когда полчаса спустя они с Джо сбежали вниз, чтобы поблагодарить маму за подарки.
– Бог её знает. Какой-то бедолага приходил милостыню просить, и ваша мама сразу пошла посмотреть, что ему нужно. Никогда ещё не было на свете женщины, которая так же раздавала еду и питьё, одежду и дрова всем нуждающимся, – ответила Ханна, жившая с семьёй с момента рождения Мэг и которую все считали скорее другом, чем служанкой.
– Думаю, она скоро вернётся, поэтому можете подогревать пирожки и накрывать на стол, – сказала Мэг, осматривая подарки, которые хранились в корзине под диваном, готовые к вручению в нужное время. – А где же флакончик одеколона от Эми? – спросила она, когда не обнаружила в корзине одеколон.
– Она вынула его минуту назад и пошла повязать на него ленту или что-то в этом роде, – ответила Джо, которая ходила по комнате, пританцовывая, чтобы немного разносить новые армейские ботинки.
– Как красиво смотрятся мои носовые платки, правда? Ханна выстирала и выгладила их для меня, а я сама вышила на них метки, – сказала Бет, с гордостью глядя на несколько неровные буквы, которые стоили ей большого труда.
– Благословенное дитя! Она взяла и вышила на них «мама» вместо «М. Марч». Как забавно! – воскликнула Джо, рассматривая один из платочков.
– А что? Разве это неправильно? Я подумала, что так будет лучше, потому что у Мэг такие же инициалы – М. М., а я не хочу, чтобы этими платками пользовался кто-то, кроме мамы, – смутившись, сказала Бет.
– Всё в порядке, дорогая, и это очень хорошая идея, к тому же вполне разумная, потому что теперь никто не ошибётся. И ей будет очень приятно, я знаю, – сказала Мэг, хмуро посмотрев на Джо, и улыбнулась Бет.
– А вот и мама. Прячем корзину, быстро! – воскликнула Джо, когда хлопнула дверь и в зале послышались шаги.
Эми поспешно вошла в комнату и выглядела довольно смущённой, когда встретила ожидавших её сестёр.
– Где ты была и что это у тебя за спиной? – спросила Мэг, удивившись, увидев, что обычно ленивая Эми сегодня так рано вышла из дома, судя по её капору и плащу.
– Не смейся надо мной, Джо! Я не хотела, чтобы кто-то узнал раньше времени. Я хотела только поменять маленькую бутылочку на большую, и я отдала все свои деньги, чтобы купить её, я правда постараюсь больше никогда не быть эгоисткой.
Эми показала красивый большой флакон, заменивший дешёвый, и выглядела такой серьёзной и смиренной в своём маленьком усилии вести себя достойно, что Мэг тут же обняла её, а Джо назвала её «молодцом», в то время как Бет подбежала к окну и сорвала свою лучшую розу, чтобы украсить этот роскошный флакон.
– Понимаете, мне стало стыдно за свой подарок сегодня утром после того, как я почитала книгу и мы поговорили о том, как важно быть хорошими, поэтому, как только я встала, я побежала в магазин за углом и поменяла флакон, и я так рада, потому что мой подарок теперь самый красивый.
После того как снова хлопнула входная дверь, корзина отправилась под диван, а проголодавшиеся девочки поторопились к столу.
– Счастливого Рождества, мамочка! Желаем встретить ещё много таких праздников! Спасибо тебе за книги. Мы уже прочли немного и будем читать эти книги каждый день, – хором воскликнули они.
– Счастливого Рождества, доченьки! Я рада, что вы сразу начали их читать, и надеюсь, что продолжите это делать и впредь. Но прежде чем мы сядем за стол, я хочу кое-что вам сказать. В доме неподалёку отсюда лежит бедная больная женщина с маленьким новорождённым ребёнком. Шестеро детей жмутся друг к другу в одной постели, чтобы не замёрзнуть, потому что у них нет дров. Им нечего есть, и старший мальчик пришёл сказать мне, что они страдают от голода и холода. Девочки мои, вы отдадите им свой завтрак в качестве рождественского подарка?
Все они были необычайно голодны, прождав мать почти час, и на минуту все замолчали, но лишь на минуту, потому что Джо порывисто воскликнула:
– Я так рада, что ты пришла до того, как мы начали завтракать!
– Можно я пойду и помогу отнести всё бедным детишкам? – нетерпеливо спросила Бет.
– Я возьму сливки и булочки, – добавила Эми, решительно отказываясь от угощения, которое ей нравилось больше всего.
Мэг уже упаковывала гречневую кашу и складывала хлеб в одну большую тарелку.
– Я знала, что вы поступите именно так, – сказала миссис Марч с довольной улыбкой. – Вы все поможете мне, а когда мы вернёмся, то будем завтракать хлебом с молоком, а к обеду наверстаем упущенное.
Вскоре всё было готово, и процессия двинулась в путь. К счастью, было ещё довольно рано, и они шли по закоулкам, поэтому мало кто их видел, и никто не посмеялся над этой странной компанией.
Они вошли в бедную, пустую, убогую комнату с разбитыми окнами, потухшим камином, рваным постельным бельём, больной матерью, плачущим ребёнком и оравой бледных, голодных детей, свернувшихся калачиком под одним старым одеялом, пытаясь согреться.
С каким же изумлением распахнулись большие глаза и заулыбались синие губы, когда девочки вошли!
– Ах, mein Gott![7] Это добрые ангелы явились к нам! – сказала бедная женщина, заплакав от радости.
– Какие странные ангелы в капорах и варежках! – сказала Джо и всех этим рассмешила.
Через несколько минут и правда могло показаться, что в этом бедном жилище поработали добрые духи. Ханна, которая принесла дрова, развела огонь и заткнула разбитые стёкла старыми шляпами и собственным плащом. Миссис Марч накормила мать овсянкой с чаем, утешая её обещаниями помощи, пока переодевала ребёнка так нежно, как будто он был её собственным.
Тем временем девочки накрыли на стол, усадили детей вокруг очага и накормили их, как голодных птенцов, смеясь, разговаривая и пытаясь понять их смешной ломаный английский.
– Das ist gut! Die Engelkinder![8] – восклицали бедняжки, пока ели и согревали свои багровые руки у уютного огня.
Девочек никогда раньше не называли ангелочками, и им это было очень приятно, особенно Джо, которую с самого рождения все считали проказницей[9]. Это был очень приятный завтрак, хоть им и не досталось ни крошки. И когда они ушли, оставив уют позади, полагаю, что во всём городе не нашлось бы кого-то веселее, чем четверо голодных девочек, пожертвовавших своим завтраком, довольствуясь хлебом с молоком в рождественское утро.
– Это и значит любить ближнего больше, чем самого себя, и мне это нравится, – сказала Мэг, когда они раскладывали подарки, пока мать наверху собирала одежду для бедняжек Хюммель.
Не бог весть какое роскошное зрелище, но в эти несколько свёртков было вложено так много любви, а стоявшая на столе высокая ваза с красными розами, белыми хризантемами и вьющимися стеблями придавала ему весьма элегантный вид.
– Она идёт! Начинай, Бет! Открывай дверь, Эми! Троекратное «ура» в честь мамочки! – воскликнула Джо, подпрыгивая на месте, в то время как Мэг пошла проводить маму к почётному месту. Бет заиграла свой самый весёлый марш, Эми распахнула дверь, а Мэг с большим достоинством ввела мать под руку в комнату. Поражённая, растроганная миссис Марч улыбалась, рассматривая подарки дочерей глазами, полными слёз, и читая прикреплённые к ним записочки. Туфли она надела сразу, а новый носовой платок, надушенный одеколоном Эми, сунула в карман; розу приколола к груди, а красивые перчатки пришлись ей впору. Было много искренних слов любви, смеха и поцелуев в той нехитрой манере, которая делает семейные праздники такими приятными, такими милыми, что о них вспоминают ещё долгое время спустя; а затем все принялись за работу.
Утренние благотворительные мероприятия и церемонии заняли так много времени, что остаток дня был полностью посвящён подготовке к вечернему празднеству. Девочки были ещё слишком юными, чтобы часто посещать театр, и недостаточно богатыми, чтобы тратить много денег на свои спектакли, но постоянно ломали голову над тем, как сделать всё необходимое для домашних представлений. Некоторые их изобретения были очень хитроумными: картонные гитары, старинные лампы из старомодных маслёнок, оклеенных серебряной бумагой, роскошные одеяния из старого ситца, сверкающие звёздами, вырезанными из крышек консервных банок с мариновальной фабрики. Доспехи были обшиты жестяными ромбами, которые оставались после вырезания звёзд из тех же полезных крышек. Большая комната была местом многих невинных развлечений.
Юноши не допускались к участию в представлениях, поэтому Джо сама играла мужские роли сколько душе угодно и получала огромное удовольствие от выступлений в красновато-коричневых кожаных сапогах, подаренных ей подругой, знакомой с дамой, которая была приятельницей одного актёра. Эти сапоги, старая рапира и камзол с разрезами, которые когда-то использовались художником для написания какой-то картины, были главными сокровищами Джо, и она появлялась в них на сцене при каждом удобном случае. Малочисленность труппы обусловила необходимость двух главных актёров исполнять по нескольку ролей в каждой пьесе, и они, несомненно, заслужили похвалу за те усилия, с которыми они заучивали три или четыре разные роли, надевая и снимая различные костюмы и, кроме того, руководя постановкой. Это безобидное развлечение отлично тренировало память и занимало много часов, которые в противном случае они провели бы в праздности, в одиночестве или менее благоприятном обществе.
В рождественскую ночь на кровати, служившей бельэтажем, сгрудилась дюжина приглашённых девочек, сидевших перед сине-жёлтыми ситцевыми занавесками в подобострастном волнении. Из-за занавески доносились шорох и шёпот, запах дыма от лампы и периодическое хихиканье Эми, которая была склонна смеяться до колик от волнения. Вскоре раздался звонок, занавес раздвинулся, и началась оперная трагедия.
«Мрачный лес», согласно единственной программке спектакля, был представлен несколькими растениями в горшках, зелёным сукном на полу и пещерой чуть поодаль. Пещера эта была сделана из сушилки для белья вместо крыши, комодов вместо стен, а внутри вовсю горел небольшой очаг с чёрным котелком, над которым склонилась старая ведьма. На сцене было темно, и свет от очага производил прекрасный эффект, тем более что из котелка шёл настоящий пар, когда ведьма снимала с него крышку. Спустя мгновение, после того как утихли первые восторги публики, в комнату вошёл Гуго, злодей с чёрной бородой и мечом, лязгающим на боку, в шляпе с опущенными полями, в таинственном плаще и сапогах. Пройдясь взад и вперёд в сильном возбуждении, он хлопнул себя по лбу и разразился диким воплем, воспевая свою ненависть к Родриго, свою любовь к Заре и свою столь привлекательную мысль об убийстве первого и покорении второй. Грубые интонации голоса Гуго, время от времени вскрикивавшего, когда его одолевали чувства, произвели сильное впечатление, и публика зааплодировала, как только он остановился, чтобы перевести дух. Поклонившись с видом человека, привыкшего к публичному восхвалению, он прокрался в пещеру и повелительным тоном приказал Хейгар выйти: «Эй ты, приспешница моя! Ты мне нужна!»
Из пещеры вышла Мэг в красно-чёрном одеянии, с посохом и каббалистическими знаками на плаще; седые пряди из конского волоса обрамляли её лицо. Гуго потребовал у неё одно зелье, которое заставило бы Зару обожать его, а другое – чтобы уничтожить Родриго. Хейгар, полная драматизма, обещала и то, и другое, продолжая призывать духа, который принесёт приворотное зелье.
О, воздушный дух, ты волхв?
Варишь зелья? На мой зов
Ты приди, сын роз, сюда!
Дух, роса – твоя еда!
Скор, как эльф, готовь отвар,
Полный приворотных чар,
Быстро действующий! Дух,
Отвечай, я зелье жду!
Зазвучала тихая мелодия, и в глубине пещеры появилась маленькая фигурка в молочно-белом одеянии, со сверкающими крыльями, золотыми волосами и венком из роз на голове. Взмахнув волшебной палочкой, дух запел:
Я прилетел, оставил за плечом
На серебре Луны просторный дом
Я здесь! Используй заговор с умом
И ослабеть не дай всей силе в нём!
И, уронив к ногам ведьмы маленькую позолоченную бутылочку, дух исчез. Ещё одна ария Хейгар вызвала другой дух, на этот раз не очень привлекательный, потому что теперь на сцене с грохотом появился уродливый чёрный бес и, прохрипев что-то в ответ, швырнул тёмную бутылочку в Гуго и исчез со зловещим смехом. Пропев слова благодарности и сунув зелья в сапоги, Гуго удалился, а Хейгар сообщила зрителям, что, поскольку в прошлом он убил нескольких её друзей, она прокляла его и теперь намерена отомстить, расстроив все его планы. Затем занавес опустился, и во время антракта зрители отдыхали и ели конфеты, обсуждая достоинства пьесы.
Прежде чем занавес снова поднялся, долгое время раздавался громкий стук молотков, но когда стало ясно, какой шедевр сценического столярного искусства был возведён за время перерыва, никто не стал выражать недовольства из-за задержки. Это было поистине великолепно. Высокая башня поднималась к потолку, на середине её высоты виднелось окно с горящей в нём лампой, и из-за белой занавески появилась Зара в прекрасном серебристо-голубом платье в ожидании Родриго. Он вышел в роскошном наряде, в шляпе с перьями, красном плаще, с каштановыми локонами на щеках, с гитарой и, конечно же, всё в тех же красно-коричневых сапогах. Опустившись на одно колено у подножия башни, он запел серенаду трогательным голосом. Зара ответила и после музыкального диалога согласилась совершить побег. Затем наступила кульминация пьесы. Родриго достал верёвочную лестницу с пятью ступенями, забросил наверх один её конец и предложил Заре спуститься. Она робко выбралась из-за решётки, положила руку на плечо Родриго и уже собиралась грациозно спрыгнуть вниз, как вдруг – о, несчастье! Бедная Зара! – она забыла о своём шлейфе, который зацепился за окно: башня пошатнулась, накренилась вперёд, с грохотом упала и погребла несчастных влюблённых под развалинами.
Раздался всеобщий вопль, когда красновато-коричневые сапоги судорожно забились в воздухе, и золотистая головка появилась из-под обломков, восклицая: «Я же тебе говорила! Я же говорила!» С удивительным присутствием духа дон Педро, суровый отец Зары, ворвался в комнату и поспешно оттащил дочь в сторону, шепнув ей: «Не смейся! Веди себя так, будто всё в порядке!» И, приказав Родриго подняться, с гневом и презрением изгнал его из королевства. Хотя Родриго был сильно потрясён падением с башни, он бросил вызов старому джентльмену и отказался тронуться с места. Этот бесстрашный пример воодушевил Зару. Она также отказалась подчиниться своему отцу, и он приказал заточить их обоих в самой глубокой темнице замка. Вошёл толстый маленький слуга с цепями и повёл их прочь, выглядя очень напуганным и, очевидно, забыв о том, что должен был сказать.
В третьем акте в зале замка появилась Хейгар, чтобы освободить влюблённых и прикончить Гуго. Услышав его шаги, она прячется, наблюдая, как он подливает зелья в две чаши с вином и приказывает робкому маленькому слуге: «Отнеси их пленникам в темницу и скажи им, что я скоро приду». Слуга отводит Гуго в сторону, чтобы сообщить ему кое-что, и Хейгар меняет чаши на две другие, безвредные. Прислужник Фердинандо уносит их, а Хейгар ставит на место чашу с ядом, предназначенным для Родриго. Гуго, испытывая жажду после долгой трели, пьёт из чаши, теряет рассудок и после долгих судорог и топанья ногами падает на пол и умирает, в то время как Хейгар в мелодичной и проникновенной арии сообщает ему о том, что она сделала.
Это была поистине захватывающая сцена, хотя некоторые могли бы счесть, что эффект смерти злодея несколько испортила копна рыжеватых волос, внезапно выбившихся из-под шляпы. Гуго вызвали на поклон, и он с большим достоинством вышел, ведя за собой Хейгар, чьё пение считалось чудеснее, чем всё остальное в представлении, вместе взятое.
В четвёртом действии предстал отчаявшийся Родриго, готовый заколоть себя ножом, так как ему сказали, что Зара его оставила. Как раз в тот момент, когда кинжал готов был вонзиться в сердце Родриго, под его окном кто-то поёт прекрасную песню, в которой ему сообщается, что Зара ему верна, но она в опасности, и он может спасти её, если пожелает. Ему бросают ключ, чтобы отпереть дверь, и в восторге он срывает с себя цепи, бросаясь прочь из темницы, чтобы найти и спасти свою возлюбленную.
Пятый акт начался бурной сценой между Зарой и доном Педро. Он настаивает на том, чтобы она ушла в монастырь, но она и слышать об этом не хочет и после трогательной мольбы готова упасть в обморок, как вдруг в комнату врывается Родриго и настойчиво просит её руки. Но он не богат, и дон Педро отказывает ему. Они громко кричат и жестикулируют, но не могут договориться, и Родриго уже собирается увести измученную Зару с собой, как вдруг входит робкий слуга с письмом и мешком от таинственно исчезнувшей Хейгар. Последняя сообщает присутствующим, что она завещает несметные богатства молодой паре и обещает страшную погибель дону Педро, если он помешает их счастью. И тут мешок открывается, и поток оловянных монет с ослепительным блеском высыпается на пол. Это решительно смягчает суровое сердце отца. Он безропотно даёт согласие, все сливаются в радостном хоре, и занавес опускается в тот момент, когда исполненные самой романтической грации влюблённые стоят, преклонив колени, чтобы получить благословение дона Педро.
Последовали бурные овации, которые были неожиданно резко прерваны, так как раскладная кровать, на которой был устроен бельэтаж, внезапно сложилась, что притушило пыл аудитории. Родриго и дон Педро бросились на помощь, и все девочки были извлечены целыми и невредимыми, хотя многие из них просто давились от смеха. Едва улеглось возбуждение, как появилась Ханна с «наилучшими поздравлениями от миссис Марч и приглашением всем спуститься к ужину».
Это было неожиданностью даже для актёров, и когда они увидели стол, то посмотрели друг на друга в восторженном изумлении. Это было очень похоже на маму – она всегда готовила для них кое-какие лакомства, но со времен ушедших дней изобилия ещё не бывало ничего столь прекрасного, как угощение в этот вечер. Там было мороженое, а именно два вида – розовое и белое, и торт, и фрукты, и бесподобные французские конфеты, а в середине стола стояло четыре больших букета тепличных цветов.
У девочек перехватило дыхание, и они уставились сначала на стол, а потом на мать, которая выглядела так, словно ей всё очень нравилось.
– Это феи принесли? – спросила Эми.
– Санта-Клаус, – сказала Бет.
– Это мама сделала. – И Мэг улыбнулась самой милой улыбкой, несмотря на свою седую бороду и белые брови.
– В порыве доброты тётушка Марч прислала этот ужин, – поделилась Джо своим внезапным озарением.
– Вы все ошиблись. Всё это прислал старый мистер Лоуренс, – ответила миссис Марч.
– Дедушка Лоуренса-младшего! О Боже, как ему это пришло в голову? Мы же его совсем не знаем, – воскликнула Мэг.
– Ханна рассказала одному из его слуг о нашем сегодняшнем завтраке. Он странный пожилой джентльмен, но ему понравился наш поступок. Он был знаком с моим отцом много лет назад и сегодня днём прислал мне вежливую записку, в которой выражал надежду, что я позволю ему выказать свои дружеские чувства к моим детям, послав им немного сладостей в честь этого праздника. Я не смогла отказать ему, и поэтому этим вечером у вас будет небольшой пир, чтобы компенсировать завтрак хлебом с молоком.
– Это внук его надоумил, я знаю! Он замечательный парень, и мне хотелось бы познакомиться с ним поближе. Он выглядит так, будто он тоже не прочь познакомиться с нами, но стесняется, а Мэг такая чопорная и не позволяет мне самой заговорить с ним, когда мы проходим мимо, – сказала Джо, когда тарелки с угощениями пошли по кругу и мороженое начало таять на глазах под восхищенные охи и ахи.
– Вы имеете в виду ваших соседей, которые живут в большом доме? – спросила одна из девочек. – Моя мать знает старого мистера Лоуренса, но говорит, что он очень высокомерный и не любит общаться с соседями. Он держит своего внука взаперти и заставляет его усердно учиться, когда тот не ездит верхом или не прогуливается со своим гувернёром. Мы пригласили мальчика на нашу вечеринку, но он не пришёл. Мама говорит, что он очень милый, хотя никогда не заговаривает с нами, девочками.
– Как-то раз наша кошка убежала, и он вернул её нам, и мы отлично поболтали через забор о крикете и тому подобном, но когда он увидел, что Мэг идёт, он ушёл. Когда-нибудь я познакомлюсь с ним поближе, потому что ему нужно как-то развлекаться, я уверена в этом, – решительно сказала Джо.
– Мне нравятся его манеры, и он выглядит, как юный джентльмен, так что я не возражаю против того, чтобы вы с ним подружились, если представится подходящая возможность. Он сам принёс эти цветы, и я бы пригласила его войти в дом, если бы знала, что у вас происходит там наверху. Он выглядел таким задумчивым, когда уходил, услышав, как вы веселитесь, и, очевидно, дома у него ничего подобного не происходит.
– Какое счастье, что ты его не пригласила, мама, – засмеялась Джо, глядя на свои сапоги. – Но когда-нибудь у нас будет ещё одна пьеса, которую он сможет посмотреть. Возможно, он даже сыграет в ней какую-нибудь роль. Было бы здорово, правда?
– Я в жизни не видела такого прекрасного букета! Какой он красивый! – Мэг с большим интересом рассматривала цветы.
– Они прелестны. Но розы Бет мне милее, – сказала миссис Марч, вдыхая запах полуувядшего букетика на своём поясе.
Бет прижалась к ней и тихо прошептала:
– Как бы я хотела послать свой букет папе. Боюсь, у него не такое весёлое Рождество, как у нас.
Das ist gut! Die Engelkinder! – Хорошо! Дети – ангелы» (нем.)
Mein Gott – Мой Бог! (нем.)
В оригинале Олкотт употребляет слово «Sancho», употреблявшееся матерями в Новой Англии XIX века в отношении непослушных сыновей.
Глава 3
Лоуренс-младший
– Джо! Джо! Ты где? – крикнула Мэг у подножия чердачной лестницы.
– Здесь! – ответил хриплый голос сверху, и, подбежав, Мэг увидела, что сестра ест яблоки и плачет над «Наследником Рэдклиффа»[10], завернувшись в одеяло на старом трёхногом диване у солнечного окна. Это было любимое убежище Джо, и здесь она обыкновенно уединялась с полудюжиной коричных яблок и хорошей книгой, наслаждаясь тишиной и обществом ручной крысы, которая жила рядом и не обращала на неё ни малейшего внимания. Как только появилась Мэг, Скрэббл юркнула в свою нору. Джо стряхнула слёзы со щёк в ожидании новостей.
– Так здорово! Ты только посмотри! Настоящее письменное приглашение от миссис Гардинер на завтрашний вечер! – воскликнула Мэг, размахивая драгоценным листком и продолжая читать его с девичьим восторгом.
– Миссис Гардинер была бы счастлива увидеть мисс Марч и мисс Джозефину на небольшом балу в канун Нового года. Мама хочет, чтобы мы туда пошли, и что нам теперь надеть?
– Что толку спрашивать об этом, ты же знаешь, мы наденем наши поплиновые платья, потому что у нас нет других, – ответила Джо с набитым ртом.
– Вот бы у меня было шёлковое! – вздохнула Мэг. – Мама говорит, что у меня такое будет, когда мне исполнится восемнадцать, но ещё два года ожидания – это целая вечность.
– Я уверена, что наши поплиновые платья выглядят почти как шёлковые, и они нам вполне идут. Твоё платье как новенькое, но я забыла про прожжённую дыру на своём. Что же мне делать? Пятно сильно заметно сзади
