Из Вены в Нитру
— Подходите! Подходите!
Неожиданный и настойчивый зов офицера таможни, почему-то решившего пригласить именно нас из толпы раньше очереди, внезапно вырвал троих измученных путешественников из царства грёз, где мечты о ближайших планах путались с тревожными мыслями о судьбе чемоданов. «Приедут или не приедут?» — та ещё лотерея… Ну а чем ещё заняться в бесконечно длинной и полусонной очереди, тянувшейся по рядам, как товарный состав, в котором каждый следующий вагон с опозданием откликается на движение впереди идущего.
Офицер приветливо улыбался и чем-то напоминал Иисуса из Большого Лебовски, перемещённого в реальность Киберпанка 2077. Его в основном черную шевелюру разбавляли редкие проседи вперемешку с яркими малиновыми прядями. Оба уха были обильно увешаны серёжками, а на шее виднелось витиеватое тату. В отличие от большинства сотрудников таможни он куда больше походил на рок-музыканта: мундир сидел на нём так плотно, будто был сшит специально для фотосессии на обложку альбома. Образ дополняли модные велосипедные перчатки с обрезанными пальцами, узкий шарфик и изящные очки для чтения в серебристой оправе. Весь этот немыслимый, но удивительно гармоничный ансамбль сразу наводил на мысль, что перед нами — коренной австриец.
Изрядное беспокойство вызывал тот факт, что в наших паспортах стояли не австрийские визы, а въезжать приходилось именно через Австрию. Раньше подобное было в порядке вещей, но времена с тех пор сильно изменились. Однако офицера это, похоже, не смутило ни на секунду. Отпустив пару шуток по поводу нашего акцента и бодро проштамповав нужные страницы, он с улыбкой вернул нам документы и пожелал приятного пребывания.
Нас, готовившихся к допросу с элементами психологической драмы, подобная безмятежность приятно удивила. Форумы путешественников, особенно тех, кто в последнее время пересекал границы с «не той» визой, обещали совсем другой сценарий.
Наше искреннее недоумение офицер, видимо, принял за кратковременный ступор, вызванный усталостью и незнанием обстановки. Он даже приподнялся со своего кресла и, всё так же улыбаясь, указал направление. Однако, несмотря на внешнюю апатию, наши мозги в тот момент работали как минимум на сто процентов: маршрут уже давно был вычислен, а этот жест лишь стал финальным импульсом, после которого мы стремительно рванули к ленте выдачи багажа.
Каких-то десять минут блужданий по переходам и коридорам, и вот мы уже в нужной части аэропорта, где жизнь кипит и дышит движением, а в воздухе витает тонкий аромат авиационного топлива, — этакий своеобразный и неизменный маркер приближающихся приключений, — словно невидимая черта, он отделяет повседневную рутину от начала чего-то нового и захватывающего.
Как ни странно, вдруг случилось то, чего мы никак не ожидали — чемоданы, оба, тяжёлые, надёжные, выкатились на ленту почти одновременно, в числе первых. Те, кто хоть раз провёл долгие и изматывающие минуты в ожидании багажа, наблюдая, как вещи остальных пассажиров совершают очередной безмятежный круг, а их собственные будто исчезли в параллельной реальности, поймут, насколько редок и невероятен подобный исход. Как если бы жизнь, раз за долгое время, наконец решила, что достаточно с нас испытаний — хотя бы на сегодня.
До чего же бывает приятно, когда страхи, которые преследуют упорно и, казалось бы, небезосновательно, внезапно не сбываются. Однако подлинное осознание этого приходит не сразу. Видимо, самому страху тоже нужно время, чтобы собраться, привести себя в порядок и достойно удалиться на все четыре стороны из места, которое он уже успел облюбовать, обжить, и возможно, даже прикинуть, как бы получить с этого выгоду — в случае, если бы всё действительно пошло наперекосяк.
И всё же ощущение облегчения постепенно нарастало, медленно и почти незаметно. Оно не устраивало фейерверков, не звенело победными фанфарами, а просто входило, как тёплый воздух после затяжного, упрямого сквозняка. Всё было на месте, мы снова были в сборе, и можно было двигаться дальше.
Перед самым выходом из аэропорта коллективное чувство, не иначе как древний семейный инстинкт, подвело нас к кофейне. Решение было принято молча и без прений: «по-быстрому» взять по стакану капучино на вынос. Так велит традиция. Так велит усталое, но гордое сердце путника, добравшегося до конца маршрута и желающего отпраздновать это достойно, — пусть даже и с бумажным стаканом в руке.
Цены, как водится, напоминали курс платины во времена межгалактической лихорадки: за чашку кофе просили так, будто она предназначалась не для питья, а для анализа в спектрометре при участии научного консилиума. Казалось, ты пришёл не за напитком, а в обменный пункт кислорода на Венере. И всё же рука сама тянулась — за ароматом, за обычаем, за теплом, которое приходит не столько от напитка, сколько от предсказуемости ритуала. Именно такие мелочи и придают событию завершённость. Кофе на выходе — это последняя точка в предложении, без которой даже самый красивый текст остаётся незавершённым.
Нужную парковку мы отыскали почти сразу. Там нас уже дожидался наш предусмотрительно забронированный автомобиль — небольшой, как и планировалось, но вполне подходящий для дальнейшего пути. У машины, слегка опершись на капот, скучал молодой человек — сотрудник компании Баркро. По его виду было совершенно ясно: свободное время, свалившееся на него в избыточном количестве, успело поднадоесть. Он приехал из Братиславы, где находился главный офис компании, и, судя по всему, ожидание немного затянулось. Да, пунктуальность — не наш главный конёк, и мы это знали, поэтому решили действовать просто: извинились и предложили подвезти его обратно в офис. Решение оказалось удачным — лёгкая неловкость, зависшая в воздухе с момента нашего появления, тут же испарилась. А через полчаса, проехавшись вместе по шоссе и обменявшись кучей баек и историй, мы расстались с ним как старые друзья — с улыбками, благодарностями и лёгким ощущением, что всё сложилось как надо.
Дорога из Вены до Нитры заняла чуть больше полутора часов. Вероятно, опытный водитель, который не раз проделывал подобный пусть, управился бы заметно быстрее. Но в нашем случае в игру вступили усталость и несколько промахов со съездами.
Хотя, если быть точными, сбои в навигации были обусловлены не столько невнимательностью, сколько лёгким когнитивным диссонансом между тем, что отображалось на экране, и тем, что воспроизводилось томным женским голосом — на безупречном английском, но с неожиданными вставками словацких названий, звучавших как заклинания из старинного атласа. К счастью, в нужный момент сработала коллективная интуиция — то ли семейный разум, то ли обострённое чувство географического самосохранения. И вот, после пары неудачных петель и нескольких дружных обсуждений поворотов, мы всё же взяли курс в нужном направлении.
Пейзажи за окном сменялись один за другим, словно иллюстрации в красочном журнале. Зелёные поля, холмы, небольшие домики с черепичными крышами — всё это выглядело настолько мирно, что невольно возникало ощущение, будто мы оказались не просто в другой стране, а в другом темпе жизни.
Нитра встретила нас тихо и тепло, уютно прижавшись к подножию сказочно красивых гор, как город из старинной карты, где за каждым поворотом начинается история. Вот мы и приехали. И почувствовали мы это не по надписям на указателях, а по внутреннему покою, который, наконец, догнал нас вслед за машиной.
Хозяин апартаментов, Ян, примчался буквально через несколько минут после звонка. Он оказался статным, лощёным крепышом, и производил впечатление человека, находящегося в прекрасной форме и полной гармонии с самим собой. Элегантный, в безупречно отглаженной рубашке, строгих офисных брюках и начищенных до зеркального блеска ботинках, он свободно говорил по-английски и источал такое доброжелательное тепло, что казалось, будто знакомы мы с ним не пять минут, а как минимум добрую дюжину лет.
Он обстоятельно провёл нас по апартаментам, с энтузиазмом чередуя описание мелочей быта с вопросами о нас: кто мы, откуда и зачем, и тут же рассказал о себе — о семье, работе и планах как минимум на ближайшие десять лет. Рассказ был живой, увлекательный и полон той трогательной искренности, которая в чужой стране моментально превращает чужого человека в почти своего.
Поблагодарив Яна за проявленное гостеприимство и назвав его настоящим примером словацкой душевности, мы тем самым, как оказалось, допустили маленькую неточность. Ян задумчиво почесал затылок и с деликатной прямотой сообщил, что вообще-то он венгр, хотя с раннего детства живёт в Словакии.
Наше порядком уставшее, обветренное дорогой и уже слегка перегретое коллективное сознание не сразу справилось с обработкой этой информации. Несколько секунд мы молчали, соображая, как бы подобающе отреагировать, чтобы не обидеть человека и не сказать глупость.
Ян же, уловив паузу по-своему, осторожно поинтересовался — нет ли у нас, случайно, какого-нибудь неблагоприятного опыта, связанного с венграми или Венгрией в целом. Мы тут же собрались с духом и заверили его, что, строго говоря, он — первый венгр, с которым мы не просто заговорили, но и встретились вживую. Впрочем, то же самое касалось и словаков — и, по правде сказать, встреча с таким «двойным экземпляром» уже выглядела почти как трофей.
И на всякий случай, с лёгкой иронией, уточнили: а не скрывается ли в Яне, часом, ещё и доля словенской или хорватской крови? Ведь если уж речь идёт о трофее, то почему бы ему не оказаться ещё и джек-потом?
Но Ян оказался стойким и от дополнительного родства решительно отказался. Зато он пообещал привезти нам пару бутылок вина собственного изготовления, которое впоследствии оказалось не просто «сносным», а на удивление приятным и даже по-своему изысканным — особенно, если учесть, что его создатель упорно отказывался признаваться в наличии хоть какого-то винодельческого опыта.
Так, собственно, и завершилось наше прибытие: мы благополучно приземлились в Вене, без приключений добрались до Нитры и с комфортом разместились в уютных апартаментах обаятельного словацко-венгерского хозяина, с которым в будущем нас связала спокойная, тёплая и неторопливая дружба — из тех, что становится лучше с годами, подобно привезённому им домашнему вину.
