Оглавление

Посвящается двум главным женщинам моей жизни.

⠀
Маме — чья любовь продолжает жить во мне.

⠀
И дочери — ради которой я хочу сделать этот мир светлее.

Те, кто поддерживали выход этой книги:

• Еременко Сергей

• Лебединец Виталий

• Лебединец Илья

• Иеромонах Антоний (Моквиц) настоятель монастыря-прихода
Св. преп. Саввы Освящённого

В поисках смысла сквозь время и веру

Удрученный ношей крестной,

Всю тебя, земля родная,

В рабском виде царь небесный

Исходил, благословляя.

Ф. Тютчев

Эта книга родилась не как попытка развлечь читателя интересной историей, а как внутренняя необходимость. Она настойчиво требовала своего появления, пока автор искал ответы на вопросы, которые волнуют каждого думающего человека: кто мы, зачем живем, куда движемся? Это не коммерческий проект и не плод писательских амбиций. Это желание осмыслить нашу реальность и понять, почему Россия снова и снова оказывается в эпицентре мирового противостояния?

Книга стала продолжением музыкального альбома, в котором автор стремился прикоснуться к этой тайне. Почему эта страна, на протяжении всей своей многовековой истории, проходя через неисчислимые испытания, спотыкаясь и падая, каждый раз вставала с колен? Сгорая дотла, казалось, должна была исчезнуть, раствориться в песках времени, как множество народов и стран до неё. Но непонятным образом вновь и вновь восставала из пепла, подобно мифической птице Феникс.

И в наше время Россия не вписалась в предлагаемый ей порядок вещей, где Родина — это просто место комфортного существования. Снова стала помехой для «прогресса». Ответы на эти вопросы невозможно найти в сухом анализе политики или экономики — они кроются в самой сути русской цивилизации, в духовных корнях, в тысячелетнем пути Святой Руси.

Возможно, дело в том, что на всем этом пути, находились люди, готовые жертвовать собой ради высших идеалов — тех, что непонятны прагматичному Западу. Они не исчезли, несмотря на все попытки сломить Россию, развратить ее народ, стереть память о прошлом. Они — среди нас. Они идут в бой со словами: «Работайте, братья». Они совершают подвиг, как экипаж Су-24М в декабре 2022 года, повторяя огненный таран Николая Гастелло.

Но Святая Русь — это не абстрактное понятие, не идеализация. В ней есть и грех, и ошибки, и слабости. Однако, как сказано в Писании: «Сила Моя в немощах совершается». Россия, несмотря на все ее испытания, остается той землей, где вера жива. Здесь еще звучат слова о Третьем Риме, здесь люди чувствуют ответственность за свое будущее перед Богом и своей историей.

Каждая строчка этой прозы — это отзвук великих судеб: Сергия Радонежского, Александра Невского, Евпатия Коловрата, новомучеников XX века. И это память о тех, кто гибнет сегодня в окопах СВО.

Без Бога история человечества — это хаос и бессмыслица. Сегодня — время судьбоносных решений. И каждый из нас в ответе за будущее.

На пространстве нашей необъятной Родины живут народы, которые не считают себя лучше других. Но у них есть главное качество народа Божьего — это смирение. Они надеются на Бога. В этом их сила!

Сергей Ерёменко

Глава 1. Ангел

Мраморный царь будет спать до тех пор, пока не придет время…

Из преданий

Великий дука Византии Лука Нотара никак не мог понять, что же произошло в этот последний момент. Они стояли на крепостных стенах со своим императором в окружении личной стражи. Прошедшие вместе бок о бок не одно сражение, хладнокровно смотрели на разворачивающийся внизу последний бой за их город, их империю, их веру.

К войне готовились задолго, понимая ее неизбежность. В 1451 году были разосланы послы ко всем потенциальным союзникам, правителям христианских государств. Сторонники унии, заключая договор с римским папой Николаем V, просчитались. Он не имел того влияния на западных королей, на которое рассчитывали византийцы. Англия и Франция воевали между собой. Венгры были истощены сражениями с османами, а Венеция заняла двойственную позицию и не хотела действовать совместно с главным конкурентом — Генуей. Сама Генуя официально объявила о своем нейтралитете. Далекое Московское княжество с недоверием относилось к Византии после подписания унии, да и власть Орды железной удавкой висела на шее у князя Василия Темного

По зову сердца на помощь пришел только Джованни Джустиниани, искусный генуэзский военачальник, немало преуспевший в защите крепостей. Он привел с собой всего семьсот воинов: четыреста из Генуи и триста с Родоса. В итоге все обещали помочь, но на деле стопятидесятитысячной турецкой армии противостояла лишь восьмитысячная горстка смельчаков.

Кир Константин, будучи опытным и мудрым полководцем, хорошо подготовил город и его немногочисленный гарнизон. Запасы продовольствия и оружия, а также крепкие стены позволяли выдержать долгую осаду значительно превосходящих по численности сил. Самое уязвимое место — залив Золотой Рог — было перегорожено цепью, препятствующей проходу судов.

Одного только они не предусмотрели. Прорвавшиеся янычары хлынули стремительным потоком в пролом в стене рядом с Золотыми воротами, образовавшийся в результате ударов огромных ядер невиданной доселе бомбарды, прозванной «Базиликой». Неудержимо сметали захватчики на своем пути истощенных двухмесячной осадой малочисленных византийских солдат.

«Они как полноводная горная река, вышедшая из берегов, только вместо бревен и веток оставляют за собой на улицах великого города истерзанные окровавленные тела», — в голове Луки мелькнула мысль.

Его друг и господин Константин XI Палеолог взял щит, бряцая доспехами. Драгаш по матери, как он сам любил себя называть, высокий и статный, поманил коротким кивком к себе. Нотара, сделав шаг, привычно склонил голову.

— Уходи к пристаням, там ждет корабль, узнаешь по красным парусам, — приказал он, протягивая перевязанное кожаным шнуром личное послание.

— Отвезешь в Крымскую Готию, монастырь Саввы Освященного, близ деревни Мармара. Передашь монаху, зовут Антоний.

Не успев спросить, а как же вы, Нотара уже получил ответ. Константин бросил сквозь зубы:

— Это мой город, я остаюсь!

Лука, зная, что перечить бесполезно, обреченно сунул послание в дорожную кожаную сумку и, не прощаясь, сделал пару шагов назад. Стражи сомкнули ряды вокруг, похоже, уже последнего Василевса Византийской империи и ринулись по лестнице вниз навстречу врагам, повинуясь властному жесту императора. Константин, поправив щит в руке, другой вытащил меч из ножен и, громыхая доспехами, не оглядываясь, побежал следом.

Но что может сделать маленький камушек разъяренному горному потоку? Лавина османов, не особо задерживаясь, обтекла последних тесно сгрудившихся вокруг Константина ромеев, часть взяла их в кольцо, другая продолжила неотвратимое движение, растекаясь по улицам уже беззащитного города.

То один, то другой из немногочисленных преданных воинов падали, обагряя кровью родную землю. Так вода точит камень, только ей требуются тысячелетия, но сейчас же все происходило прямо на глазах у побледневшего Луки. А он все никак не мог заставить себя уйти, стоял и смотрел, теряя драгоценные секунды.

Когда император остался один, в пролом въехала турецкая конница, и пешие янычары расступились. К Константину медленно приближался всадник, слегка обнажив из пурпурных ножен изогнутую саблю с рукоятью, отделанной слоновой костью. Мехмеда II великий дука знал в лицо. Нотара несколько раз приезжал в Эдирне с дипломатической миссией по распоряжению человека, стоявшего теперь внизу в одиночестве перед толпой врагов. Будучи противником флорентийской унии с римской церковью, в разговорах с высшим духовенством на Константинопольском соборе Лука сказал:

— Лучше увидеть среди города царствующую турецкую чалму, чем латинскую тиару.

И вот произнесенные в пылу спора всего два года назад слова стали реальностью. Но император, прозванный простым народом Драконом за храбрость и мужество, вел себя очень странно. В доспехах, измазанных то ли своей, то ли чужой кровью, широко расставив ноги, опустил щит на землю и оперся на меч, как будто не видел нависающей над ним смерти. На лице блуждала неуместная улыбка, взгляд был устремлен куда-то вдаль, сквозь ряды стоящих рядом извечных врагов.

Через дым пожарищ, охватывающих город, пробились лучи солнца. Всадник на бледном коне тронул поводья, криво усмехаясь, принимая за слабость или покорность позу императора, и занес блеснувшую на солнце, не знающую пощады, саблю. Но за мгновение до того, как безжалостная сталь должна была обезглавить беззащитного Константина, вдруг возникла яркая вспышка света, бьющая по глазам, и все присутствующие отчетливо услышали звук, напоминающий хлопанье крыльев. Он был таким громким, что на мгновение заглушил крики и звон оружия. Последний император Византии исчез, словно растворился, а клинок сабли со свистом рассек лишь воздух.

Лука, накинув на плечи черный плащ, отороченный мехом соболя, бросил последний взгляд на место, где только что стоял Константин. Он не мог понять, что это было — спасение или проклятие? Но одно он знал точно: император не погиб, не мог погибнуть так…

С этими мыслями Нотара перемахнул через парапет и бегом направился в порт, к еще не захваченным пристаням, где ждал генуэзский корабль.

Глава 2. Третья

В пыльных списках тайных мирозданий,

В темных переулках чьих-то снов

У судьбы, не зная состраданья,

Вымолить тебя я был готов.

Этой летней ночью ей не спалось. Тревога была разлита в сумерках, в вечернем воздухе, в шуме леса, в облаках, быстро бегущих по небу. Свет луны тяжелым потоком падал на землю, играя зыбкими тенями колышущихся на ветру деревенских яблонь. Скрипы, шорохи наполняли ночь, словно сама земля-матушка не могла заснуть и, кряхтя, жаловалась на свой почтенный возраст. А висевшие над крыльцом пучки сохнувших трав шелестели ей в ответ.

В доме ведуньи царила полутьма. Всегда, даже летом, горевший в каменном очаге бросал причудливые тени. Они то замирали, то вновь оживали, отплясывая на грубо отесанных бревнах избы особый, таинственный танец. Стены были увешаны полками с оберегами. Здесь же стояли глиняные горшки и кувшины. В одних хранились целебные отвары, в других — порошки и мази от разных хворей. Запах трав, смешиваясь с ароматом дыма и смолы, наполнял пространство. В углу, где на старом деревянном столе в беспорядке стояли ступки, лежала книга в выцветшей от времени обложке. Ее поблекшие страницы хранили знания нескольких поколений знахарок: рецепты настоек, заговоры-шепотки, рисунки лечебных кореньев и растений.

Непонятное, будоражащее душу смутное чувство оформилось в зов. Она, всегда тонко ощущавшая окружающий ее мир, поняла, что время на исходе. Лес — друг и учитель, будто звал ее по имени, манил…

Ведунья решительно скинула на пол укрывавшую ноги шкуру медведя и поднялась с деревянного топчана. Средних лет, невысокая. Гибкая фигура, словно выточенная из дерева, дышала силой и спокойствием. Защитные руны, покрывавшие лоб, виски и скулы, казались вплавленными в кожу. Эти знаки иногда мерцали, напоминая о ее связи с древними силами, которые она умела призывать и укрощать.

Рукава платья из грубого льна были оторочены коричневой лентой. Горчичного цвета накидка со шнуровкой на поясе, а на шее — светло-зеленый платок. Плечи украшали заячьи шкурки. Длинные, чуть всклокоченные темные волосы прорезаны двумя седыми прядями.

Но самым примечательным в ее облике были глаза. Пронзительно-голубые, как небо в ясный зимний день, будто подсвеченные изнутри, они жили своей, особенной жизнью. То казалось, что в их глубине разгоралось пламя, и языки синего огня вырывались наружу всполохами и искрами. То вдруг налетала вьюга, и промозглая стужа рисовала загадочный ледяной узор, покрывая радужку изящным орнаментом инея. А между этими двумя стихиями — огнем и льдом — иногда проступал третий образ: темная бездна. Словно в южном ночном небе, усыпанном бриллиантами звезд, происходила вселенская катастрофа. Черная дыра, как живое существо, разрасталась, поглощая галактики на своем пути и оставляя за собой лишь мрачное ничто.

И эти изменения с калейдоскопической быстротой сменяли друг друга. Может быть, именно поэтому люди в деревне относились к ней с почтением и страхом. Одни шли за помощью, другие обходили стороной, боясь ее взгляда. Но все знали: если в доме беда, если болезнь или несчастье, только она сможет помочь.

Ведунья шла по едва заметной тропинке среди деревьев, осторожно ступая по влажной земле. Полы платья и кожаные сапоги быстро пропитывались влагой ночного леса. Путь освещал свет луны, пробивавшийся сквозь густую листву. Вдали послышался шум падающей воды.

После недолгого подъема открылось величественное ущелье. Мощный поток низвергался с высоты, и белая пелена, словно завеса, скрывала за собой вход в пещеру. Ведунья никогда прежде здесь не была, хотя и хорошо знала эти места. Без страха она шагнула к водной преграде и оказалась внутри, ее глаза постепенно привыкали к полумраку.

Прямо перед ней стоял высокий мужчина, в коричневом до пола плаще с зеленым подбоем. Длинная седая борода перехвачена шнурочком. Рассыпанные по плечам волосы прикрыты вязаной шапочкой. Лицо было в тени, но глаза поблескивали в полутьме. Ведунья подошла ближе. Стены пещеры изрезаны странными символами: кругами, треугольниками и рунами. Эти знаки светились мягким светом, и она смогла внимательнее разглядеть незнакомца. Он был частью этой земли, словно вырос из ее недр.

— Ты знаешь, что сюда идет зло? — казалось, что голос звучал внутри ее сознания.

Ведунья кивнула. Мужчина жестом предложил ей следовать за ним. В центре пещеры стоял массивный каменный стол с ретортами, тиглями, разноцветными склянками и запыленными манускриптами. Рядом — чернильница с гусиным пером. Стол был заставлен восковыми свечами, от которых исходил золотистый свет, играющий на стенах. Между свитками и инструментами разложены переливающиеся самоцветы и прозрачные кристаллы. В центре выделялась крупная металлическая чаша, отражавшая отблеск этих магических камней и словно собирающая всю силу этого места.

— Зачем им наша деревня? — тихо спросила она.

Он взял склянку с оранжевым раствором и вылил в чашу, из которой сразу повалил белый дым.

— Смотри!

Ведунья осторожно склонилась над каменным столом. Свет от восковых свечей мягко мерцал, отражаясь на гладкой поверхности чаши. Дым постепенно рассеивался, и в темной жидкости внутри, в ее глубинах, начала проступать картина. Перед глазами возникла родная деревня Срединные Земли. Она видела все с высоты птичьего полета. Маленькие домики, покрытые соломой, стояли в окружении зеленых лесов и возделанных полей. Вся земля вокруг дышала спокойствием и гармонией. Затем ее взгляд проник глубже, под землю. Там билось нечто огромное и живое.

— Это сердце мира, — пояснил алхимик.

Сердце, сотканное из сияющей энергии, пульсировало с неукротимой силой, и каждый его удар был подобен ритму самой жизни. По земле расходились волны мягкого света, поддерживающего порядок. Эти импульсы сохраняли гармонию, удерживая тьму и разрушение. Она поняла, что Срединные Земли — это не просто деревня.

— Сердце — сущность этого мира? Его душа, совесть и вера? — Ведунья подняла глаза, и алхимик кивнул в ответ.

— Кто овладеет Срединными Землями, тот будет править всем миром. Поэтому Люди с Островов идут сюда. И их власть принесет только разрушение и смерть.

— Как предотвратить это?

Глаза алхимика вспыхнули огнем. Он указал на развернутый перед ним старый потемневший пергамент. Там среди ломаных линий и знаков, переплетенных в сложный узор, смутно вырисовывался девичий силуэт.

— Только она сможет защитить Срединные Земли. — Тени пробежали по столу, чернила вспыхнули красным жаром, а из самого центра раздалось тихое, едва уловимое биение.

— Она — воплощение будущего, которое остановит разрушение, — произнёс алхимик.

— Девочка? — Ведунья нахмурилась. Мерцающий контур на пергаменте, казалось, жил своей жизнью и отблески отразились в ее зрачках — то ли страхом, то ли предчувствием.

— Могущество заключается не в железе и не в крови. А она не просто девочка. Она станет Третьей. Первая пала под тяжестью гордыни, Вторая — под ударами врагов, но Третья… Третья придет с крестом. Она станет мостом между тем, что было, и тем, что будет. Между пеплом прошлого и светом будущего, — его слова заполнили все пространство пещеры.

Ведунья молчала, ее пронзительно-голубые глаза сузились, словно она пыталась разглядеть то, что пока скрыто. А он продолжал, и каждое слово падало, как камень в воду, создавая круги на зеркальной поверхности:

— Первая несла знамя, Вторая — меч. Третья понесет крест. Не тот, что на стенах храмов, а тот, что в сердце. Она станет тем, кто соберет осколки разбитого мира. Не силой, не страхом. А верой, которая крепче стали и тверже гранита.

Он сделал паузу, и в пещере стало тихо. Было слышно, как вдалеке капает вода.

— Третья — это не имя, не титул. Это судьба. Судьба, которая уже написана, но еще не прочитана. Она — последний светоч, зажженный перед тем, как тьма окончательно сгустится. И если этот свет погаснет… — он не договорил, но Ведунья поняла.

Она вздохнула:

— Значит, это не просто девочка. Это надежда. Надежда, которая приходит, когда кажется, что надеяться уже не на что.

— Да, — ответил он. — И именно поэтому ей предстоит трудный путь. Ибо ноша ее — не только крест, но и вся тяжесть мира, который рушится. И она будет этот мир удерживать.

Ведунья молчала, и ее взгляд устремился куда-то вдаль:

— Ты говоришь так, словно все уже предрешено. Но что, если она не справится? Что, если зло окажется сильнее? Что, если хаос поглотит ее, как поглотил стольких до нее?

Он подошел к ней ближе, его голос стал тверже:

— Тогда мир погрузится во тьму. Третья — последний шанс для всех. И если она падет, то вместе с ней падет все, что мы знаем, все, что мы любим. Четвертой не будет. И хаос и зло станут единственными правителями этого мира.

В пещере воцарилась тишина. Оба знали, что слова сказаны, и теперь оставалось только ждать. Ждать, когда свет сразится с тьмой.

Глава 3. Волк

Не бойся ничего, малыш,

Твой волк всегда с тобой.

Взлетаешь выше крыш,

Крадешься ты, как мышь,

Он будет за твоей спиной.

В стае их было семеро взрослых и двое волчат-сеголеток. Матерый, серый вожак Одвин, со светлыми подпалинами, много повидавший на своем волчьем веку. Белый длинный шрам на брюхе, нывший в дождливую погоду, оставила бурая медведица-матуха, которая с годовалым медвежонком неизвестно как оказалась в их охотничьих владениях. Внезапно выскочила на тропу, когда гнали лося. Разъяренная мнимой угрозой детенышу, она сразу кинулась в драку, норовя распороть живот длинными, изогнутыми, как лезвие османского ятагана когтями. Он даже не успе