Великий Тайджи Гирей стоял на холме и смотрел завороженно, наблюдая, как пылают сотнями костров в долине Катуни аилы кумандинцев. Самих кыштымов с их нищим скарбом джунгары погнали на юг.
На корявый сук старой сосны подвесили за правую ногу старика. Левую ступню отрубили. Укумал отказался подчиниться приказу…
— Здесь моя земля. Здесь жили и умирали мои предки, умру и я. Тому свидетелями будут Великие Ульген и Эрлик…
— Что ж, ты сам выбрал свою смерть. Будешь висеть, — пока ветер не растреплет твою кожу в лохмотья и гнус не выпьет кровь до последней капли!
— Да будет так, — улыбался старик, качаясь вниз головой из стороны в сторону.
— Ты радуешься?
— Да! я вижу и твою смерть.
— А ну-ка расскажи! — захохотал Гирей, — я сегодня не тороплюсь.
— Что ж, слушай!
— В тот день, когда повернет Катунь свои воды вспять, вырвется из-под земли Гриф Золотой. Расправит крылья огненные. И в этот же миг ты умрешь!
Через три луны веревка оборвалась, избавив старика от жестоких мучений…
***
1705 год от Рождества Христова.
В этом году что-то пошло не так. Весна — так себе. Холодное дождливое лето. Теплая осень. И сейчас даже сильные морозы не смогли сковать могучий Енисей. Точно в громадной бане парит от синей водной ряби, да в середине реки проплывают местами тонкие искристые льдины.
А на берегу возле добротного дома Васьки Котлова столпились людишки. Озябли малость, ожидая хозяина здешних приисков. Оттого и громко переругивались.
Но вот вышел на резное крыльцо купчина. Погладил бороду, поцарапал брюшко. Дюжина мужичков притихла.
— Вот вам, «детушки», за труды ваши и старания, — побросал им сверху маленькие холщовые мешочки с денежкой и добытым великими трудами золотым песком.
— Точно собакам! — Гаврилка, — в выцветшем зипуне и рваных лаптях, — недовольно подобрал плату с рыхлого снега.
