Послы с Камы

Москва. Грановитая палата. Год 1581-й.

– Государь! – В палату зашел посыльный. Низко поклонившись, он тихо произнес: – Делегация от купцов Строгановых с Перми Великой.

– Час от часу не легче, – пробормотал человек в черной собольей шубе и кутье, расшитой жемчугом. – Андрейка! – Он пнул ногой слугу, сидевшего рядом. – Почему в палатях плохо топлено, черт бородатый?

Слуга бросился в ноги царю и проревел:

– Так с утра топили, государь.

– Вечер уже! – Царь легко стукнул слугу посохом по спине. – Иди, распорядись, чтобы еще раз затопили. Беда мне с вами. Все отлынить от трудов норовите. Вниз спущу, пусть высекут. Ну да Бог с вами.

Шут, сидевший у трона, видя, что царь отошел от гнева и теперь можно что-нибудь сострить, на четвереньках подполз к царю и взял его за руку.

– Ну, чего тебе, дуралей? – Царь милостиво посмотрел на шута, который сейчас преданно глядел ему прямо в глаза, словно дворовая шавка. – Сказать чего хочешь, так говори.

Шут поцеловал царю руку.

– Ну, полно тебе подлизываться-то, говори: чего хотел?

Шут встал на четвереньки, снял свой колпак и смял его в руках.

– Государь, купцы Строгановы пришли. С челобитною к тебе, государь.

Царь отмахнулся рукой:

– Да знаю я, зачем они пришли. Опять земельки просить, все им мало. Не за пользу престолу радеют. Все мошну свою купцы набить не могут.

– А ты прими, Вань, Строгановых, – не унимался шут, – чай, вести добрые из земли Камской принесли.

– Знаю я, какие вести они принесли… – Царь сел на трон. – Они думают, у батюшки-царя войска много, выручит государь. А у меня вон ливонцы под носом опять войну затеяли. – Царь вытянул руку, облаченную в кафтан, шитый жемчугом, в сторону запада и погрозил пальцем: – Нехристи римские. – Он сжал кулаки и грозно посмотрел на распластавшегося у его ног шута. – А они там со своими татарами да местными народишками справиться не могут, а у меня, почитай, все царство православное о защите молит. Выслушать – выслушаю, но стрельцов не дам. Пущай своими силами управляются. И точка! – Царь стукнул посохом по полу. – Зови их.

Царь помнил распри торговых людей между собой. Пелымский князь со своими людьми в осень 1581 года прямо на Семенов день осадил Чердынь, Канкор и другие чусовские городишки, а Никитка Строганов отсиделся в своем городке Орел, пока нехристи грабили и чинили осаду братьям его Максиму и Семену Строгановым. Меж собой согласия купцы найти не могут, все на царя надеются.

– Батанов, – крикнул Иван Грозный дьяка посольского приказа, – принеси-ка нам жалобную грамоту Семена Строганова на брата своего. Посмотрим, что они на сие скажут. И пусть, наконец, заходят, чего у дверей мяться… – Царь указал посохом на двери.

Двери дворца распахнулись, и в палати вошли три мужика в соболиных кафтанах, перевязанных шелковыми поясами. Смяв в руках шапки, они отвесили три низких поклона и встали, как истуканы, опустив глаза в пол.

– Проходите, коли пожаловали, купцы.

Строгановы сделали шаг вперед и застыли.

– Сказывайте, с чем пожаловали… – И царь подал знак рукой.

Никита Строганов прокашлялся. Увидел так близко царя, и к его горлу подкатил ком, лоб покрылся испариной. Не в силах что-либо выговорить, он толкнул брата рукой:

– Говори, Максим, царь ждет!

Максим встрепенулся. Поначалу его глаза судорожно бегали по царским палатям, словно ища укрытия от неминуемого гнева, но затем он успокоился и, в очередной раз поклонившись царю, произнес:

– Народ православный, что по берегам Камы живет, да и мы, купцы, государь, просим у тебя защиты, покровительства и содействия в делах наших торговых.

Глаза царя налились злостью.

– Стрельцов не дам! – крикнул он. – Почитай и так деревеньки обезлюдели после Ливонской.

– Знаем, государь. – Строгановы вновь отвесили поклон. – Просим тебя не за вотчины наши, а за землю новую, за сибирскую, что казну твою пополнит изрядно и веру нашу за Урал-камень принесет.

– Казну наполнит, говоришь? – Царь переменился в лице.

Хитер был Иоанн Васильевич. Еще тогда, четверть века назад, в 1555 году послы сибирского хана Едиге-ра привезли ему грамоту и прошение принять Сибирь под свою сильную руку вместе со всеми улусами и народом. Но без военной операции это было вряд ли осуществимо. Москва только взяла под свою руку Казань и Астрахань.

«Но стоит ли говорить об этом сейчас Строгановым?»

– А велика ли та земля сибирская, а, купцы? Сколько с нее доходу можно брать? – Царя явно заинтересовало предложение Строгановых.

– Сколь возьмешь, государь, все твое, – продолжал Максим. – Только у самих нас силы-то не хватит землю такую у Кучума-хана отобрать да людишек православных за Урал-камень расселить.

– Об том после! – Царь поднял руку, показывая купцам, что ему нужно подумать.

Иван Васильевич подошел к зеркалу. Седые волосы выбивались из-под кутьи нечесаными прядями.

– Старею, старею, купцы, некому государство доверить. – Царь обернулся к иконам и перекрестился. – А было время, хорошо гулял Иоанн Васильевич по землям Московским.

– Ну, – Максим толкнул Семена в бок, – говори, видишь, царь сомневается.

– Государь, дозволь молвить? – Младший Строганов сделал шаг вперед.

– Ну, – царь поднял глаза на него, – говори.

– У прошлом годе купцы аглицкие в Соль Вычегодскую заезжали. Ищут путь за Урал-камень и в Сибирь, говорят, хороший подарок та Сибирь ее величеству королеве Лизавете будет.

На царя нахлынул внезапный приступ ярости. Он бросил посреди зала посох и подбежал к Строгановым. Схватив Семена за грудки правой рукой, он сложил пальцы левой в кукиш:

– Шиш ей, Лизавете, а не Сибирь! Сами возьмем! Казань и Астрахань взяли, и с Сибирью, даст Бог, управимся.

– Так и мы о том, государь… – Строгановы облегченно выдохнули и переглянулись.

– Ну, вот видишь, а не токмо помощи просить могут купцы! – Царь указал шуту на Строгановых.

Шут, весело взвизгнув, перевернулся через голову:

– Лизка, девка дворовая! Не нам, государям Московским, чета! – Он скорчил в зеркало рожу и разлегся у трона.

– Не токмо помощи, государь.

Максим сделал знак. Двери в палати открылись, и слуги Строгановых положили у трона большую связку соболиных шкурок. Здесь были и темно-бурые, и светлые соболя, и лисьи шкурки, тщательно выделанные охотниками из пермским племен, заселявших берега Камы и Вишеры. У ног царя поставили небольшой сундук, доверху наполненный пермяцкими украшениями из золота и серебра. Большая золотая тамга, в которую было вставлено несколько драгоценных камней, переливалась в свете солнечных лучей, проникающих через маленькие окна царских палатей.

Царь прикрыл рукою глаза:

– Вижу богатство немалое, купцы.

– Велика земля за Урал-камнем, – молвил Максим, – и тебе, государь, с той земли большой прибыток будет. Только не оставляй детей своих без царской милости. Помоги казачками, государь, а мы уж, государь, тебе земли Сибирские как на блюде принесём.

– Складно говоришь, Максим… – Царь подошел к столу и налил в бокал студеного морса. – Будут вам казачки. Самые отважные, что есть в государстве моем. Садись, пиши! – И царь указал посольскому дьяку на стол.

– Кому писать-то, государь? – Посольский дьяк вопросительно уставился на царя.

– Пиши так: верному нашему служивому человеку, старейшине круга казацкого атаману Ермаку Тимофеевичу. Просим тебя не мешкая собрать дружину казацкую и идти на Каму-реку к торговым людям Строгановым. Печать и подпись. А вы, купцы, снарядите атамана нашего, хлеба и пушек, ядер пушечных без меры дать, ничего не жалеть для дела.

Царь довольно хмыкнул и подошел к зеркалу. Скорчив кривую рожу, он вновь соорудил кукиш, ткнув им прямо в зеркало:

– Хрен тебе, Лизавета, а не Сибирь.

Строгановы рассмеялись.

– Цыц мне! – Царь повернулся к купцам. – И чтобы казачки не жаловались, что недодали им купцы заряда пушечного али хлеба. Без меры дадите!

– Как можно, государь? – Строгановы склонили головы. – Все сделаем, как велишь!

– Ну а с вами мы опосля о награде и вотчинах поговорим. Не обижу.

Царь подошел к окну.

– Максим, – кликнул он одного из братьев, – поди сюда. Чего видишь?

Максим нерешительно подошел к царю и выглянул в окно. На стеленной листвянкой мостовой стояли трое англичан и о чем-то ожесточенно спорили между собой.

– Негоцианты аглицкие, государь, – произнес Максим.

– То-то же, – царь кивнул головой. – Учуяли, собаки, что земелька Сибирская из-под ног уплыть может. Повезут Лизавете весточку, а там и эшпедицию в Сибирь снарядят.

– И что делать, государь? – Максим виновато посмотрел на царя.

– Не мешкать, – сурово произнес царь. – Как прибудут казаки, так и в поход отправляйте.

– Поняли. – Строгановы кивнули головой и поклонились.

– А теперь ступайте.

Царь сел на трон и крепко задумался. Война с Кучу-мом дорого бы обошлась казне. Да и ливонцы никак не успокоятся. Снаряжать экспедиции в Сибирь – значит оголить западную окраину государства, а тут эвон как вышло, купцы сами в ноги поклонились. Почему же не взять земельку, коли они за свои деньги снарядят казачков? Такого рода убытки и казна стерпит, и казачкам работа. Нечего им по Волге шастать да разбойничать.

От размышлений царя оторвал посыльный. Он ворвался в палати, словно ураган. Упав на колени, посыльный тихо произнес:

– Государь, владыка митрополит к тебе.

Царь удивленно поднял бровь. С чего бы? Он и раньше в мирских делах с митрополитом не советовался.

– Ну, раз уж пришел владыко, то примем.

Шаги митрополита по дворцу были слышны издали. Митрополит прошел в палати к иконостасу и три раза перекрестился. Было слышно, как митрополит тяжело дышит: постоянные разъезды по дальним монастырям подорвали его здоровье. Буквально за несколько лет он превратился в дряхлого, вечно кашляющего старца.

– Слышал я, государь, ты дело великое затеял. Землю Сибирскую под свою руку взять решил.

– С Божьей помощью, владыко. – Царь сошел с трона и подошел к митрополиту. – Отправлю, владыко, казачьи отряды к торговым людям Строгановым. Пущай они снарядят да отправят казаков за Урал-камень.

– Что ж, дело богоугодное, – произнес митрополит и, повернувшись к иконам, вновь перекрестился.

Царь сел за стол и хлопнул ладонью по скамье:

– Садись, владыко, поговорим.

Митрополит сел рядом с царем. Царь сделал небольшую паузу и посмотрел на митрополита. Да, возраст давал о себе знать, лицо митрополита было покрыто мелкими темными пятнами.

– О митрополии Сибирской пришел поговорить, владыко?

– Верно, государь, о ней самой.

– Так рано еще, владыко. Под Кучум-ханом пока Сибирь. – Царь тяжело вздохнул. – Как Бог управит, так и о митрополии думать будем. А тебе решать, кого на кафедру ставить.

– Вань, а Вань? – в палати влетел шут. – Вели Лизавете посольство великое слать.

– Это еще зачем? – Царь сердито посмотрел на шута.

– Как зачем, Вань? – не унимался шут. – Подарки слать. Я уже все приготовил. – Шут протянул царю деревянную шкатулку, покрытую резьбой. – Посмотри, государь, хорош ли подарок?

Царь поднял крышку шкатулки. Лицо царя приняло удивленное выражение, сменившееся на громкий хохот. В шкатулке лежали кукиш, слепленный из черного хлеба, и клочок бумаги. Царь развернул и прочел:

– Шиш тебе, Лизавета, а не Сибирь.

Поначалу его глаза налились гневом, но затем уголки губ поднялись, и он хрипло рассмеялся.

– Взгляни и ты, отче, – ехидно заулыбался шут.

Митрополит осторожно заглянул в письмена и тоже расхохотался. Царский шут был сегодня в ударе. На него нашла какая-то неведомая дурость, переплетающаяся с остроумием. То ли визит Строгановых на него так подействовал, то ли приход митрополита. Про то царь не знал. Он лишь протянул руку с массивными перстнями на пальцах и ласково потрепал шута за ухо.

– Дурень! Разве можно так с царскими особами обращаться.

Обская Колумбия

За год до поездки Строгановых в Москву к Ивану IV.

– Ваше величество! – Лорд Лесли, сорвав широкополую шляпу, сделал реверанс. – Кажется, наши корабелы нашли более короткий путь в Китай, минуя Африку.

– Поясните, лорд.

Елизавета сошла с трона и подошла к окну дворца.

– Если идти вдоль северного побережья Московии, то можно попасть в залив, который мы хотим назвать в честь вашей матери, королевской особы: залив Святой Анны. Не правда ли, красиво звучит? – Лорд сделал подобострастное лицо, пытаясь угодить этой остролицей женщине в строгом черном наряде.

– Мне не важно, как это звучит, лорд, – обернулась она. – Гораздо важнее, что дает это английской короне.

– Ваше величество, – граф Лесли расплылся в улыбке, – минуя этот залив, мы попадаем в большую реку, которую дикари в оленьих шкурах, проживающие по ее берегам, называют Обва. Московиты же… – Граф осадился. – Впрочем, нога московитов еще не ступала на ее берега. – Лорд поморщился: – Но царь Иван уже дотянул до нее свои жадные руки.

– Ах вот как, – королева всплеснула руками. – Наш царственный брат, конечно же, не упустит такую возможность. Снарядите один галеон и два когга для прокладки лоции и нанесения на карту.

– Это проще простого, ваше величество, но есть одна заминка. – Лорд развернул карту на столе. Он провел тонкой деревянной палочкой вдоль синей линии: – Вот этот залив, река Обва, в которую впадает другая река, Иртыш, далее, очевидно, есть другая река, которая и ведет в китайскую империю Мин.

– Очевидно? – Королева вопросительно уставилась на лорда.

– Дело в том, ваше величество, что выше по течению расположено царство хана Кучума. Он не пустил наш разведывательный корабль.

– Кучум, Кучум… – Елизавета поморщилась, пытаясь вспомнить, где же она слышала это имя.

– Он нарек себя ханом Сибири, этих бескрайних и богатых земель, – попытался не утруждать ее внимание лорд Лесли. – Он, кстати, ваше величество, потомок Чингисхана.

– Ах да, припоминаю. – Елизавета улыбнулась. – Дикарь и к тому же магометанин. Впрочем, это неважно, мой добрый граф. – Королева подошла к столу и поддела кончиком ножа устрицу на фарфоровой тарелке. – Если этот дикарь будет полезен нам, чтобы оставить в дураках брата нашего Иоанна, цезаря Московии, то используйте его. Деньги на экспедицию получите у лорд-казначея.

– Ваше величество, вы, как всегда, неожиданно прекрасны, – лорд приложился губами к протянутой Руке.

– Моя неожиданность лишь свидетельствует о том, что я забочусь о своих подданных и о короне. – Королева надменно подняла острый подбородок. – Как говорится в Святом Писании, «у Господа нет других рук, кроме наших». Так будьте же этими руками, граф. Кого вы намерены послать?

– Командора Артура Пета и сэра Чарльза Дженкинса, – отчеканил лорд Лесли.

– Достойный выбор. – Елизавета улыбнулась. Она сняла с пальца перстень и протянула его графу. – Это вам за старания. Носите с честью, но не забывайте об обязанностях перед короной.

Лорд Лесли склонил голову:

– Я не забуду, ваше величество.

Казачий круг

Полуденное солнце клонилось к закату, окрашивая бескрайнюю степь в красный цвет. Дикие журавли, сбиваясь в клин, тягостно и пронзительно кричали, прощаясь с родными болотами и заводями, собираясь на зимовку в чужие края. От них не отставали кряквы и бакланы, превращая ранее тихие места в настоящий птичий базар.

– Выбирай потихоньку, – раздавался над рекой зычный голос казаков.

Сеть шла тяжело. Казаки, встав цепью вдоль берега, тянули сеть к берегу. Олесь, молодой казак в красных шароварах и льняной широкополой рубахе, поверх которой на веревке висел деревянный крест, выпрямился и вытер со лба рукавом пот.

– Видать, хороший улов будет, – произнес он.

Дмитро, бородатый казак, стоявший неподалеку от него, согласно кивнул. Издали вновь прогремело:

– Выбирай.

Казаки поднатужились и вновь потащили сеть к берегу. Они подтянули свой конец к берегу и сели на траву, дожидаясь остальных казаков. Дмитро деловито сел на траву и закатал мокрые рукава рубахи. Протянув руку к кожаному мешку, лежавшему неподалеку, он достал из него небольшой кисет, наполненный табаком, и деревянную люльку с длинным чубуком.

– Упаси бог от царской милости и хромого коня, – прошептал Дмитро, трижды наложив на себя крест.

Олесь тревожно посмотрел на товарища:

– Что случилось, Дмитро?

Казак переложил саблю на другое место:

– Атаман круг собирает. Говорит, чтобы все пришли.

Олесь удивленно посмотрел на старшего товарища:

– Пошто так? Ногаев бить или на Ливонщину воевать?

– Та ни, не в поход… – Дмитро вытер мокрые руки о край рубахи. – К Строгановым купцам на Каму-реку зовут. Их городишки от татар оборонять. Не было печали, так у волка хвост прирос. Своих дел мало, так сейчас будем тяжбы Строгановых с местными народишками решать. А сгинуть, Олесь, в тех холодных пермских краях казаку раз плюнуть, чай, не Дон и не Волга.

– Был я раз на Каме-реке, – Дмитро поежился, вспоминая эту неприятную для него экспедицию. – С воеводой Старицким ходили дань с местного князька брать. Река как река, иной раз и на Волгу похожа. Да только вокруг нее не степь дикая да вольная, а леса дремучие и непроходимые, и в лесах этих народец дикий и воинственный. Веры Христовой не знает, копьями да луками машет. А ездят они зимой на оленьих упряжках, аки сущие демоны. Не хочу более на Каму-реку идти. – Дмитро сплюнул. – Думал, перезимую здесь, на Яике, а весной на Дон домой уйду. Хрен те, рась да полторась.

– Да, плохо дело, – согласился Олесь. – Только как мы пойдем, когда Ванька Кольцо на Волгу ушел караваны персидские грабить? – Олесь замолчал.

Ему, так же, как и Дмитро, не хотелось идти на студеную Каму. Пермь хоть и не Сибирь, а зимы там холодные, не сравнить с Яиком и Волгой.

– Ну, что делать-то будем, а, Дмитро?

– Что атаман скажет, то и будем делать. Решит круг идти на Каму-реку, значит, пойдем.

– Может, все еще обойдется? – с надеждой в голосе спросил Олесь.

– Может, и обойдется, – Дмитро пожал плечами, – как Бог даст.

Дмитро встал с травы и расправил плечи. Его взгляд устремился в голубую дымку, туда, где сейчас текла могучая русская река Волга, что, как и Дон, собирала народ православный, бегущий от царского произвола.

– Ванька Кольцо, поди, сейчас хорошо гуляет, – мечтательно произнес Олесь. – Настоящий казак.

– Погоди еще, – Дмитро тревожно посмотрел на товарища. – Вот положит царь его буйную голову на плаху за таки прогулки, вот тогда по-другому Ванька Кольцо запоет. Царь Иван на расправу скор.

В то время, пока два казака стояли на берегу Яика, над Волгой раздавался задорный казачий свист.

– К реке их загоняй, басурман, к реке.

Трое всадников на лихих жеребцах безнадежно пытались уйти от настигающей их погони. Их то старались прижать к краю оврага, где бы их кони, неминуемо поддавшись стремительной воле бега, свернули себе шею вместе с седоками, то зажимали на узкой отмели у самой реки. Погоня продолжалась уже более часа. И какой конь и всадник сможет выдержать такое напряжение. Но настигавшие были должны заполучить то, что им причиталось по воле охотников, а убегающие должны были сохранить то, чем они были не вправе распоряжаться по своему усмотрению. Их судьба, как и содержимое их баулов, принадлежала материям более высокого порядка, чем они сами, и потому они должны были доставить содержимое адресату в целости и сохранности. Ногайский хан редко писал письма, тем более своим недругам, и от этого то письмо, что они везли, было намного ценнее.

Наконец казаки загнали преследуемых ногайских всадников в топкое место в пойме реки. Ногайские кони, перебирая ногами в вязком придонном иле, беспомощно топтались на месте.

– Ба, да это ж ногаи! – спешиваясь, воскликнул один из казаков. – А чего бежали, молодцы? Поди, полные карманы золотых монет.

Ногайские послы, злобно зыркая своими узкими глазищами на ватагу казаков, стоявших сейчас на твердой земле и надсмехавшихся над ними, молили Аллаха дать им почетную смерть, дабы трусостью своей не осквернить себя.

– Да какие там золотые монеты, Иван, – рассмеялся казак Семка. – Ты погляди на них: кафтаны драны, морды чумазы, как есть из пекла появились, черти.

Казаки весело рассмеялись.

– Поди, у турецкого султана в батраках ходили.

На эти слова один из ногаев в красном кафтане и чалме с соколиным пером спрыгнул с коня и вышел на берег.

– Мы – послы ногайского хана! – гордо произнес он. – И имеем неприкосновенность от любого рода посягательств.

– Послы, – казаки вновь рассмеялись.

Ногай презрительно посмотрел на пеструю казачью толпу, сгрудившуюся на берегу, и сплюнул:

– Собаки, урус.

– Вяжите их, хлопцы! – прогремел звонкий казачий голос. – Пущай посол отведает нашего гостеприимства.

Ногаи выдернули из ножен свои кривые сабли, не желая сдаваться без боя. В ответ казаки направили на ногаев пищали.

– Опустите сабли, – приказал старший ногай своим людям. – Они еще пожалеют об этом.

– Ой, напужал, – рассмеялся Иван Кольцо. Он схватил главного ногая за грудки и злобно прохрипел ему в лицо: – Не бывало такого, чтобы вольный казак за ногая-собаку сожалел. А будешь дальше пасть открывать, утоплю в Волге, как пса бешеного.

Ногай испуганно попятился, кивая головой.

– То-то же… – Иван оттолкнул ногая к реке.

– Вылезайте, собаки! – крикнул он стоявшим по колени в воде остальным ногаям. – Чего шары раззявили?

Ногаи спрыгнули с коней и бросили сабли у ног казаков. Они стояли, сгрудившись, словно загнанные охотниками волки, и затравленно озираясь по сторонам.

– Мы еще встретимся, шайтан, – прошипел один из ногаев, протягивая запястья для веревки.

Он оглянулся, обшаривая взглядом бескрайний горизонт, но вокруг расстилалась лишь голая степь, покрытая высушенным ковылем, и плыли в небесах налитые свинцом облака.

Больше десяти лет прошло, как Иван Кольцо покинул свой родной хутор на обрывистом берегу Дона и присоединился к ватаге таких же отважных казаков, грабя ногайские караваны, волею судеб оказавшиеся у него на пути. Ехали молча, изредка оборачиваясь на ногаев, которым связали руки их же веревками.

Ногаи, заметив на себе пристальный взгляд казаков, отворачивались и про себя шипели какие-то ругательства, которые, собственно, никто из казаков не понимал, и потому им было все равно. Лишь бы тихо сидели. А так чего с них, нехристей, возьмешь, шипят и пусть шипят себе на здоровье.

Бескрайнюю степь укутало золотое покрывало заходящего южного солнца. Жаворонки и соловьи стихли в ожидании ночи. Им на смену пришли трели вечерних цикад и кузнечиков. Ватага казаков молча ехала среди зарослей степной полыни и ковыля.

– Скушно, браты, – произнес один из казаков, едущий впереди всех. – Может, споем?

И казаки затянули унылую казацкую песню, горькую, как судьбинушка русского народа под гнетом бояр да воевод царских. Многие из них покинули свои станицы, не желая мириться с произволом казацких старейшин. Некоторые вернулись с Ливонской войны и, застав свою хату сгоревшей дотла, подались на Яик или на Волгу-матушку.

Иван догнал старшего ногая и хлопнул его по плечу:

– Ладно, ногай, не серчай, то воля казацкая. Что в степи, то наше.

– Будет тебе воля, – прошипел про себя старший ногай. – Воля и царская милость.

Ногайский посол хорошо знал суровый нрав русского царя, смертию лютой казнившего что простого смерда, что родовитого боярина. Никому царь спуску не давал. Держал царство свое Иван в ежовых рукавицах. И катился по земельке русской не то стон, не то бабий плач. Сразу и не разберешь. Знал это ногай, потому и не беспокоился. А настоящее письмо от хана, не подложное, было хорошо зашито в подол кафтана и давало ему уверенности, что голова его останется на плечах.

– Глупый ты, ногай, зря, что посол, – усмехнулся Иван. – Вон, и ичеги у тебя какие добрые, и кафтан, что у самого султана, а несешь такую ересь, прости, Господи…

Кольцо сплюнул на землю и, пришпорив коня, устремился вслед за остальными казаками.

– Иван, ночь скоро, – произнес один из казаков, глядя на затянутое тяжелыми тучами небо. – Надо бы где-то переночевать.

– А что, казаку уже степь не дом? – прохрипел Кольцо. – Хотя юрту бы сейчас не помешало. И ногаи под присмотром будут.

– Дмитро, вон дым за холмом поднимается, – Иван указал на север одному из казаков, на ходу раскуривавшему трубку, – поди-ка, юрта стоит. Скачи, разведай, что там.

Казак кивнул и пришпорил коня. Через несколько минут казак вернулся.

– Иван, – крикнул он, не слезая с коня, – башкиры кочевые. Одна юрта. Старик со старухой да девка, дочь ейная.

– Эй, казаки! – заорал Иван Кольцо. – Поворачивай за мной, на ночлег становиться будем.

Он пришпорил коня и, словно выпущенная из тугого лука стрела, взлетел на холм впереди. Его зоркий взгляд остановился на одинокой юрте, подле которой гулял небольшой табун лошадей и овец. Овцы испуганно заблеяли, увидев на вершине холма всадника в папахе с алым околышем и саблей наперевес. Хозяин юрты, откинув полог, закрывавший вход в его жилище, низко поклонился и указал казакам на то, что они могут найти пристанище у него.

Касым, старый башкир, был рад неожиданным гостям, несмотря на различия в вере. У казаков можно было выменять порох и пули на кусок свежей баранины и другие предметы, что пригодятся ему в его кочевой жизни. Казаки не трогали бедных кочевников. А на то, что Касым был беден, указывали дыры на крыше его юрты. Но у старого башкира богатство мерялось не в жеребицах и овцах, настоящим его богатством была красавица дочь Айгуль.

Кольцо откинул порог юрты и зашел внутрь. Очаг дымил, выпуская дым через круглое отверстие в крыше. В почерневшем от сажи казане что-то булькало, разнося по жилищу запах вареного мяса и каких-то не знакомых ему пряностей. Айгуль, увидев черного бородатого мужика, смутилась и закрыла лицо, но Иван уже успел рассмотреть эту восточную красавицу. Впрочем, в таком деле спешка не нужна, к тому же хорошо пожрать перед сном гораздо приятней.

Казаки уже спешились и привязали пленных ногаев к коромыслу. Никита Пан, скидав несколько булыжников в импровизированный очаг, набросал в него сучьев и развел огонь. Казаки расселись вокруг костра, и каждый занялся своим делом. Михась, вытащив из ножен камень и точило, принялся за свой клинок, искоса посматривая за ногаями, которых привязали неподалеку.

Касым, кланяясь, подошел и предложил кумыс. Никита брезгливо поморщился и достал из-за пояса фляжку с горилкой. Приложившись, он смачно крякнул и выдохнул. Казаки рассмеялись. Тут же появился Касым с разносом, на котором лежали резаные куски мяса и лук.

– Очень вкусна, – кланяясь, пробормотал Касым. – Совсем свежий баран.

Никита поддел кусок мяса ножом и отправил его в рот. Он долго разжевывал кусок, словно пытаясь выпить из него все оставшиеся соки. Затем подцепил еще кусок мяса и вновь так же ловко отправил его в рот.

– Ну, раз Никита жив, пора и нам, братцы, приниматься за трапезу, – довольно произнес один из казаков.

– А ты что, хотел бы, чтобы я издох, як собака, от башкирского мяса?

Казаки вновь рассмеялись.

– Побойся Бога, Никита, – изворачиваясь, заюлил казак. – Я хотел сказать, что если Никита не помер, знать, жрать можно всем.

Никита, посмотрев на него, усмехнулся:

– Я тебя еще переживу.

Касым исчез в юрте и вновь появился оттуда с новой порцией мяса. Казаки принялись за ужин. Их пиршество перемежалось с шутками и ругательствами.

Иван вышел из юрты:

– Ногаев-то хоть покормите, сдохнут же с голоду.

– Обождут пока ногаи, – крикнул в ответ Никита, пережевывая очередной кусок. – Сам-то, Иван, чего не идешь?

Кольцов махнул рукой:

– Да успею еще.

Ему не давала покоя фигура Айгуль. Но красивая молодая башкирка была лишь минутным грехом. Да и какая из нее жена, только для гарема сгодится.

Ногаи с жадностью пожирали мясо, принесенное им Касымом, но в черных глазах светилась ненависть к тому, кто сейчас о них заботился. Иван подошел к старшему ногаю. Тот с жадностью пережевывал кусок сочной баранины. Жир стекал по его жидкой бороденке и густыми каплями падал на расшитый золотом кафтан.

– Жрешь, да? – Иван сел перед ногаем на корточки.

Ногай осклабился:

– Чего тебе?

– Потолковать хочу.

– Потолкуем… – Ногай прожевал кусок и впился глазищами в Кольцова.

– Завтра утром мы уходим на Яик. Отдадим тебе двух коней, посол. Остальные твои люди будут ждать тебя у Касыма. Воротись обратной дорогой.

Ногайский посол кивнул головой.

Когда солнце взошло над степью и лиц ногаев коснулись его теплые лучи, посол открыл один глаз. Юрта стояла на том же месте. Башкир Касым загонял овец в загон. Посол приподнялся. По степи клубилась пыль от лошадиных копыт.

– Ушел казак-урус, – злобно пролепетал посол, разминая затекшие ноги.

Лесной богатырь

Вогульская деревня стояла в излучине реки. Старик Елдан сидел на пне и вязал из ивовых прутьев силок для ловли куницы.

– Мало-мало зима придет, – говорил он внуку Ах-тамаку, сидевшему у его ног с деревянной фигуркой лося. – Зима придет, Карача ясак повезем.

Он поднял голову вверх. Налитые свинцом осенние тучи медленно проплывали над рекой Утерэ, осыпая его седую голову редкими снежинками.

– Много ясак хорошо: Карача добрый. Мало ясак: Карача злой. Война придет, деревню сожжет.

Он рассказывал внуку простые, по его разумению, вещи. Порядок и положение вещей, окружавших их народ, должны восприниматься молодым поколением как должное.

Ахтамак подрастал, он уже бегал с соседскими детьми на реку ловить рыбу. Еще три года, и его можно будет брать с собой в тайгу, передавать знания, как поставить капкан на соболя, идти по следам лося или оленя, как запрягать собачью упряжку.

Ребенок показал пальцем на гору, где над вершиной уже собралось большое свинцовое облако.

– Вот я тебе, – Елдан погрозил пальцем каменной глыбе на противоположной стороне реки.

Духи Моитэ, жившие на каменной глыбе, в ответ сбросили камень с самой вершины горы, словно надсмехаясь над угрозами старика. Номи-Торум прошлой зимой принес в здешние леса много соболя и куницы, а Тэрн-Хуль никого из охотников не забрал в свое подземное логово. Хороший год.

Елдан отложил силок в сторону и погладил внука по голове.

– Пойдем в чум. Куща принес много рыбы, Уенг сварила хороший суп.

Старик медленно поднялся и поковылял в сторону чума.

– Ахтамак! – крикнул он, обернувшись. – Идем в чум.

Мимо них пробежала свора детей, один из которых изображал из себя оленя, а другие – охотников с игрушечными луками. Елдан улыбнулся им вслед и зашел в чум.

– Хороший год, – беспрестанно повторял он про себя эти слова.

По его движущимся губам можно было подумать, что он нашептывает какую-то древнюю вогульскую мантру или заговор для духов.

Деревня вогулов стояла на древнем караванном пути, который вел по реке от вогульского города Пелыма через реки Каму и Итиль до самой Казани. Этим путем шли караваны сибирского хана Едигера, пока власть в стране не захватил бухарский хан Кучум. Его слуга, мурза Карача, наложил на местных вогулов ежегодный ясак, который Елдан должен был каждую зиму привозить Караче.

Унемэ тихо крался по следам раненого лося, который оставлял на лесных тропинках алые капли крови. Холодный промозглый осенний ветер доносил глухие стуки его огромных рогов о вековые сосны. Унемэ не может промахнуться второй раз. Уже два месяца он жил в тайге, питаясь лесными ягодами и орехами. Бесконечный зеленый полог из крон сосен и елей давал ему крышу от дождя. Еловый лапник служил теплой и мягкой постелью, укутывающей его сознание и уносящей маленького охотника в чертоги Номи-Торума. Там среди небесных стойбищ рядом с Номи-Торумом сидели его предки. Они улыбались ему и говорили:

– Он хоть и маленький, но уже настоящий мужчина и должен обзавестись собственным домом и женой.

Унемэ знал, кто будет его спутницей до самого конца, пока небесный страж Мурденэ-Ойко не откроет ему ворота в небесные чертоги богов. Еще прошлой зимой в соседней деревне, что стоит на высоком берегу реки, он заприметил дочь старика Мурдэ-Сенэ кареглазую Эви. Эви была не похожа на остальных девушек деревни. Пышные черные волосы до пояса были заплетены в тугую косу, скрепленную резными гребнями из моржового клыка.

Её семья вела свой род от огромного белого волка Дериту-Эне, что царствует на просторах вогульских земель от семи каменных братьев на вершине Мань-Пу ну-Ньер, некогда бывших богатырями, до студеной северной реки Обвы. Эви могла ловко стрелять из лука и различать следы зверей, даже когда белое покрывало сковывало тонкой корочкой льда. Сейчас Эви наверняка сидит в своем доме и мастерит капкан на соболя.

Думает ли она о нем, этого он не знал, но очень надеялся, ведь Унемэ подарил ей гребень из китового уса с оправой из золота. Достойный подарок для простой вогульской девушки. Но Эви сейчас была далеко, а он стоял посреди исполинских великанов, которые смеялись над маленьким охотником, решившим добыть такое огромное животное.

Лось был слишком большим для Унемэ. Казалось, в этом животном жил сам лесной богатырь Вотла, и потому первая стрела Унемэ не убила животное. Лось загнал охотника на дерево, где Унемэ просидел до следующего утра. Такое положение дел совсем не нравилось Унемэ. Словно сами лесные духи гнали от него прочь исполинского великана с огромными рогами.

Исправить положение могло только жертвоприношение Суснэ-Хуму, что на белой кобылице объезжает реки, леса и стойбища, чтобы принести удачу и процветание людям. Для жертвы сгодилась бы и обычная белка. Суснэ-Хум требовал внимания со стороны людей. Унемэ расставил ловушки в небольшом бору у реки, положив в качестве наживки большой белый гриб, и стал ждать. Ждать пришлось не так долго. Лесная красавица, ловко цепляясь за кору сосны, спустилась прямо к ловушке.

Принеся жертву, Унемэ вновь вышел на тропинку и направился по следам лося. Спустившись к реке, он вышел на дорогу, ведущую к старому капищу. Следы раненого лося пропали. Унемэ присел на корточки и разгреб опавшую хвою в надежде обнаружить капли крови. Вместо этого он увидел большой вдавленный в землю след. Это была не вогульская обувь. Он расчистил круг вокруг себя. Следов оказалось множество. Человек пять или шесть. Татары? Но, судя по форме следа, это были не татарские ичеги. Следы вели к старому капищу духов леса и предков Менквы. Охотники приносили свои жертвы в этом святилище, когда его, Унемэ, и на свете не было. Туда они сносили собольи шкурки и золотые слитки, и, разжигая огонь жизни, шаман бросал в костер траву, запах которой обострял у охотника чувства и позволял ему разговаривать на языке животны