автордың кітабын онлайн тегін оқу Вырождение рифмы
Сергей Аркадьевич Андреевский
Вырождение рифмы
«Вырождение рифмы» — литературно-критическая статья С.А. Андреевского о развитии европейской поэзии второй половины XIX века. Автор считает, что новые веяния жизни более органично находят свое отражение в прозе. Кроме того, Андреевский считает последним истинным европейским поэтом Гейне и не в восторге от новой декадентской поэзии.
Сергей Аркадьевич Андреевский известен как автор стихотворений, критических статей о творчестве Лермонтова, Тургенева, Достоевского и других русских литераторов, поэтических переводов Ш.Бодлера, Мюссе, Э.По, Ж.Ришпена, Сюлли. Большую известность С.А. Андреевскому принесли его блестящие ораторские речи, произнесенные на защиту обвиняемых в уголовных преступлениях.
Произведения Сергея Аркадьевича Андреевского, прежде всего, будут чрезвычайно интересны старшеклассникам при изучении творчества русских писателей, включенных в обязательную школьную программу, а также для начинающих юристов, готовящих выступление в суде как пример сочетания психологического воздействия на стороны процесса с глубоким знанием юриспруденции.
(Заметки о современной поэзии)
С. А. Андреевский. Книга о смерти
Серия «Литературные памятники»
М., «Наука», 2005
Лета к суровой прозе клонят,
Лета шалунью рифму гонят.
Пушкин
Умчался век эпических поэм,
И повести в стихах пришли в упадок.
О чем писать? Восток и Юг
Давно описаны, воспеты;
Толпу ругали все поэты,
Хвалили все семейный круг;
Все в небеса неслись душою,
Взывали с тайною мольбою
К N.N., неведомой красе,
И страшно надоели все.
Лермонтов
I
Так говорили гиганты нашей поэзии. Слова их оказались пророческими. Их чудные песни были почти последними. В настоящее время, казалось бы, уже вполне ясно, что возраст европейской изящной литературы должен заставить ее понемногу отказываться от рифмы, как от нарядов молодости, ибо ничто не в силах отвратить этого законного течения вещей[1].
Действительно, все стихи, какими писали от Гомера до наших дней, в особенности рифмованные стихи, — положительно доживают свой век. Все образцы римской поэзии, песни трубадуров, терцины Данте, сонеты Петрарки, белый стих Шекспира, вся дивная версификация эпохи Гёте, Шиллера, Байрона, Пушкина, Лермонтова, Мицкевича, Гюго, Мюссе и Гейне, — все эти формы поэтического творчества окончательно омертвели. От этих форм ожидать больше нечего. Новых стихов прежнего образца можно смело не читать вовсе, или, пожалуй, можно их прочесть, чтобы тотчас забыть.
Замечательно, что после Гейне не было уже ни одного великого рифмующего поэта. Мне могут возразить: «Но что же значит полстолетия в явлении, столь вечном, как поэзия?» Подобное возражение, очевидно, смешивает форму с содержанием. Ведь поэзия не в одних рифмах… Поэзия, конечно, будет жить, пока живы люди, но она будет искать новых оболочек. Недаром крупнейшие всемирные поэты второй половины века — Тургенев, Флобэр и Мопассан — высказали себя уже прямо в прозе.
Чтобы убедиться в обветшалости рифмы, необходимо сделать беглый обзор европейского Парнаса, начиная с шестидесятых годов.
1
Я разумею возраст всей европейской культуры, включая сюда и Россию. Ибо, хотя мы вообще молоды, но в изящной словесности вполне сравнялись с Европою и, быть может, даже опередили ее.
II
В то время от великой эпохи песнопевцев остался в живых только Виктор Гюго, переживший на многие годы Мюссе и Гейне. Обаяние этого подлинного поэта для современников не ослабевало до его последнего вздоха. Невзирая на возраставший материализм, на реальную переоценку всех идеальных ценностей, — маститый бард Франции продолжал казаться божественным. Романтик, преисполненный величавой таинственности, могучий ритор, неподражаемый изобретатель эффектов, защитник угнетенных, социалист, трибун и в то же время неисправимый мечтатель и пророк, Виктор Гюго все также вещал миру свой ослепительный бред, презирая наплывавшее со всех сторон положительное миросозерцание. Такие слова, как «Тайна», «Бездна», «Тень», «Греза» (О, Mystиres! Gouffre! Ombre! Rкve!) не сходили с его уст. Язык этот был у него так естественен, что никакие пародии на него (правда, всегда добродушные) — не ослабляли величия поэта. Даже комическое самообожание Гюго не вредило его славе. Его имя было гораздо более всемирным, нежели в наши дни имя Л. Толстого. Виктор Гюго казался гением, превосходящим все земное — бесспорным и волшебным. С его смертью точно оборвалась последняя связь с небом: исчез последний великий мечтатель. И это были действительно последние звуки той высшей музыки слова, которая более не воскреснет… Ибо, сколько бы ни уменьшилось теперь имя Гюго перед судом потомства, все-таки это был талант яркий и громадный. Его метрическая речь запечатлена тою невозвратною красивостью, которая была свойственна только поэтам-романтикам: ни одно прозаическое выражение, как-то по сам
