Оглавление

1. Империя Машин: Пограничье
2. ОТ АВТОРА
3. ПРЕДИСЛОВИЕ
4. Глава — 1 — Йом
5. Глава — 2 — Йом
6. Глава — 3 —
7. Глава — 4 — Барданор
8. Глава — 5 —
9. Глава — 6 —
10. Глава — 7 — Ульф
11. Глава — 8 — Салиса
12. Глава — 9 —
13. Глава — 10 — Йом
14. Глава — 11 — Скатор
15. Глава — 12 — Йом
16. Глава — 13 — Амалия
17. Глава — 14 —
18. Глава — 15 —
19. Глава — 16 — Амалия
20. Глава — 17 — Амалия
21. Глава — 18 —
22. Глава — 19 — Александр
23. Глава — 20 — Александр
24. Глава — 21
25. Глава — 22 — Александр
26. Глава — —
27. Глава — 23 —
28. Глава — 24 — Декарт
29. Глава — 25 — Неизвестный
30. Глава — 26 — Неизвестный
31. Глава — 27 — Неизвестный
32. Глава — 28 — Александр. Предыстория
33. Глава — 29 —
34. Глава — 30 —
35. Глава — 31 —

ОТ АВТОРА

Дорогой читатель! Перед тобой открывается вторая книга серии «Империя Машин». В этой части увеличилось количество сюжетных арок, которые постепенно присоединяются к основной линии повествования. Они необходимы для более полного раскрытия всех сторон конфликта, назревающего на «острове Скал». Я пытался показать особенности мировоззрения и переживания каждого героя, не создавая исключительно «правильной» или «порочной» роли.

Насколько это получилось — судить читателю.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Главный герой — Неизвестный, вырвался из пут окраин и направляется в сердце Островной Империи Севергард. Но прежде, ему необходимо преодолеть два серьезных барьера, встающих на пути. Один из них — это Остров Скал — город, возведенный в сердцевине спящего вулкана. Еще на подъезде он узнает о жестокости местного правителя — Александра, превратившего земли в военизированную колонию. Второй барьер — собственный характер и его взаимоотношения с необычайной силой, дарованной Клеймом. Преодолевая моральные ограничения, Неизвестный постепенно овладевает даром предвидения и контролем чужих эмоций. Но какова цена приобретенного могущества? Остался ли он человеком, или за право владения умами людей расплачивается свободой воли, и неумолимо превращается в монстра?

Глава — 1 — Йом

Остров Цветущих Роз пах… розами. Местные древоделы даже вырастили Древо Роз, скрестив с Хвоелистом. В результате каждый сезон все долины покрывались розовым лепестками, которые сбрасывали деревья, а ветер взвивал и разносил их по холмам вместе с благоуханием. По ободкам, у границ острова, слегка напудренные снегом горы. Поди, отыщи в таком великолепии недостатки! «А у кого-то аллергия на цветочный сезон», — чихнув, подумал просветитель, разваливаясь в открытом бассейне. В ванну то и дело опадали нежные лепестки. А подносы у изголовья были забиты краснючими плодами. Просветитель смачивал их медом и ел. Фрукты мутировавшего дерева обладали внушительным списком питательных свойств. От лечения простуды до обморочных припадков.

Береговая линия пестрела ракушками. На заре полуголые отряды рабов отправляли на сборы даров моря. Однако, они зверски наказывались, если, вдруг выдумывали припрятывать находки, не согласовывая с надсмотрщиком, а последний — с местным клочковладыкой. А, поскольку, дело это хлопотное — составить акты, доложить, назначить заместителя, пока отсутствуешь, который присмотрит за рабами, то и выполнялось сие действо нечасто. Поэтому рабы были вынуждены ходить впроголодь, наполняя огромные телеги едой, пока не наступал положенный перерыв. Тогда-то их кормили до отвала, иногда позволяя полакомиться и лошадиным кормом из тертой моркови и отварной рисовой смеси. В отличие от имперских островных городов, на Розах никто не испытывал недостатка в пропитании.

С началом цветочного сезона на остров наведывалось большое количество гостей, давних родственников, «заскучавших» по близким, и, как и везде — торговцев. Неподалеку от Пиковых шхер, состоящих из мелких скалистых островов, наемники разгружали Странника Карсарского — глубоководный торгово-исследовательский корабль с раскладывающимися в плоскую платформу бортами. То, откуда он прибыл вызывало нешуточные споры. Нечасто ученые наведывались на Утренние архипелаги. Впрочем, их тяга к Острову Цветущих Роз была вполне объяснима: для экспериментов с вакцинами нужны люди, коих у них не хватало, а пускать в расход «лучшие умы в истории» — кощунство. «То ли дело — местная живность» — как именовали рабов морские наемники. Они работали только с двойным окладом, а участие в рискованных мероприятиях — оценивалось еще выше. После каждой разгрузки полагалось рассчитываться. Наемники припеваючи исполняли приказы, шутили, и, вообще, вели себя как цари, что вызывало у сопровождающих корабль ученых ощущение, будто с расценками их серьезно одурачили. На протяжении всего странствия по морю им повстречались только имперские суда, патрулирующие границы. От кого же их защищали «бравые ребята»? Но наемники не лыком шиты. «Надули? Вот отправитесь обратно, попадете в плен — там и потолкуем. Да будет поздно».

Скоро, по плану Медварда, по острову проложат «висячую» железную дорогу, дабы обеспечить прочную связь и быстрый прогон людей из одного конца в другой. Часть оснований уже было заложено в грунте, и остров ожидал новую партию инженеров и строителей.

Вдруг, над береговым маяком с холма разнесся колокольный звон — в залив заходил Обменщик. Иные корабли посторонились. Сразу же освободилось место на причале. Трехъярусная махина, поблескивая стальной обшивкой, вызвала крупные волны, нахлынувшие на берег. Турбины окатили ближайшую скалу столпами пенящейся воды. До берега оставались считанные километры, когда двигатель внезапно заглушили, и, корабль по инерции проплыл недостающее расстояние, где его и развернул тягач, отбуксировавший Обменщика к отдельному пирсу, оборудованному клетками для «хранения рабов» — именно это прочитал Йом, когда его толкнули тупым наконечником в спину.

Стояла неописуемая жара. Он поднял залитые потом глаза на белоснежное небо. «И где же ты — солнце?», но не было сил поднять руки. Ржавые кандалы стерли в кровь запястья, а на ногах расползались волдыри. Слегка лихорадило — вероятно инфекция, да и не удивительно, учитывая то, в каких условиях их перевезли. Он слабо помнил, как угодил в корабль. Вот он ищет Тень, вот они встречаются, вот лорд Генри со злобной ухмылкой, затем, а затем водоворот, заполонивший все, что он видел. Как бы он не сопротивлялся стремительному потоку — тот швырял его о камни и железные столбы подобно мячику, скакавшему по полю. Затем долгие дни в полунебытии, размеренная качка… Кажется, его рвало, морская болезнь. Качка, скрип корпуса судна. Пару раз он пробуждался над тарелкой, в которой… была еда? Или… Йом ощущал, что тут, на корабле, над ним спустились сумерки, искажая все цвета жизни, кои он вдыхал полной грудью. Эта радуга чувств перемешалась в большой доле тьмы, из которой он вылез едва ли раньше, чем по кораблю прошелся звоночек о приближении к острову. Тогда-то он и присмотрелся к окружению. Он сидел на вытянутой скамье, упирающейся в стенку с окошком, куда уходило продолжение обитого сталью весла. К руке прибита цепь, держащаяся за скамью. Позади и спереди решетка, где точно такие же скамьи и одетые в мешковатые тряпки люди. Скрип, и весла задвигаются во внутрь, а окошки исчезают. Качка усилилась. У стенки «швы» по которым сверху вниз гуляют шестерни механизмов. В коридоре, объединяющем левый и правый борт прогуливается стража или же повар с передвижным столиком. Через окошки он подает тарелки с плотной массой, которую то едой назвать сложно, затем воду в громоздких бутылях. Кормили до отвала, но после пары скромных порций от такой кормешки тошнило. Заметив, что Йом очнулся и ведет себя несколько иначе, чем ранее, стражник подошел к «камере» и потыкал в него длинным прутом. Его выволокли из секции гребцов, и отвели к лекарю, напичкавшему рот терпкой мятной смесью. Там, из лифтовой шахты, поднимающейся с кормы корабля, он и заметил разделение корпуса на модули. С лифта корабль выглядел как бы в разрезе, площадка с гребцами поднималась при шторме и люки задраивались, тем самым увеличивая место для трюма, куда влезало больше товара.

— Не тормози — в спину уперся острый предмет. Йом дернулся, бок легонько кольнуло. Гребцов по очереди загнали в клетки. Он настолько отвык от дневного света, что невольно прятал глаза. Прошел час, второй. Кандалы сняли, выдавая через решетку, в лодочкой сложенные ладони глинистую мазь. Йом растер ее по телу, и окинул взором побережье. Плавный переход от песчаной отмели к плотному слою тропического леса, затем поля, усеянные розовым свечением, и снова зелень. Остров как бы постепенно вздымался, чередуясь с пологой местностью. По правую руку от берега его окаймляли остроносые скалы. Виднелся силуэт маяка.

— Незнакомое место, — прошептал он, замечая, что в клетке то не один.

Соседи по заточению давненько обсуждали сложившиеся обстоятельства.

— Благодари богов, что оно тебе незнакомо, — сказал кто-то из соседней клетки.

— И чем же вы так напуганы, как дети? Кто заведует этим островком на отшибе? Не припомню, чтобы в Севергарде было такого захолустья.

— Севергард? Ха! — услышал он тихий смех со всех сторон, но старик с многочисленной плешью на голове, сидящий около его ног прояснил

— Господин Медвард хозяин сего увеселительного заведения.

— Что-то я не наблюдаю восторга, — сказал Йом, — как причалим, попрошу, чтобы он освободил меня под залог.

— На острове Цветущих Роз не просят, а молятся.

Йом презрительно глянул на «сокамерников»

— Вы ведете себя как рабы

— Мы и есть рабы

— Как скажете.

Им по очереди надели более легкие наручники из кожи с именным знаком и номером. У Йома оказался «лот №13450, разнорабочий и охранник публичных заведений». «Я кто, мать вашу, шлюхин сторож?».

С трапа в окружении свиты сошел человек в плаще. Заточенные мигом затихли, и даже Йом, намеривавшийся незамедлительно разобраться в ситуации, догадался, что перечить этому человеку не время. Навстречу, с пристани его приветствовали иные наемники, успевшие обработать ученых.

— Что-то вы задержались — произнес наемник, одетый в белый плащ на мотив просветителя.

— Оказывал хорошо оплачиваемую услугу, — торговец улыбнулся, сдернув капюшон — средь седых волос пробивалось молодое лицо, изуродованное чудовищным шрамом от правой брови до затылка.

— Кто тебя так полоснул? — спросил мимо проходящий наемник

— Он уже не расскажет о своем везении.

Они оба рассмеялись.

— Вступай к нам, людей с юмором нынче не хватает.

— Как-нибудь обойдусь, — ответил капитан серьезно, но затем добавил, — когда налет на кормушку?

Кормушками наемники называли торговые баржи, отклонившиеся от защищенных баллистическими снарядами маяков, путей. Наемник что-то шепнул ему на ухо, и они разошлись.

— Прикажете накормить товар?

Торговец глянул на клетки

— Мне не нравится твой взгляд — обратился он к Йому, — словно исподлобья, без толики покорности и уважения… Высечь его, остальных — накормить.

Йом едва успел осознать сказанное, как клетка распахнулась. Тут то он и дал волю рукам. Метка сработала, по жилам заструилась сила. Йом молниеносно швырнул на наемника соседа по камере, и вынырнул из клетки. Проскальзывая под ногами, выхватил с бедра нападавшего нож. Уклоняясь от удара, подставил соединяющую наручники веревку и, освободив руки, метнул его в носителя белого плаща, однако тот без проблем отразил нож мечом. Но Йом не растерялся, и метка сработала снова. Наемники заматерились, протирая покрасневшие глаза, словно туда попал песок. Они жмурились словно от яркого солнца, но атаковали. Йом уклонился от атаки справа, хватая за кисть нападавшего, вывернул ему руку, и прикрылся телом, поднимая меч, но его сразил удар, прошедший по груди. Касательный — пошла кровь. Наемник в белом плаще словно не ощутил эффекта метки, и ударил из верхнего положения. Йом едва избежал удара, произвел атаку снизу-вверх, но снова наткнулся на меч. Остальные, обезоруженные, с покрасневшими и полуослепшими глазами делали неуклюжие попытки, которые Йом с легкостью пресекал. Его больше пугал этот белоплащий. Он не имел клейма, но почему-то метка Йома не оказывала на него должного воздействия. Йом парировал удар, ударив по концу меча вниз, и не поднимая оружия ожидал, пока белоплащий поднимет свой меч, чтобы отсечь ему руку, и тот совершил ошибку. Увидав, что Йом открылся, он перекинул меч в правую руку и… едва не лишился кисти левой. Вскричав от боли, он пропустил удар, и, получив подсечку ногой, потерял равновесие. Но действие метки ослабло и вместо решающего удара Йом вынужден был переключиться на нападавших. Подставив лезвие, он отвел удар, пропуская наемника за себя, отразил второй, намереваясь прорваться с гавани. Третий, четвертый. Пятого столкнул в воду плечом. Шестого забросил в клетку. «Прорвался!». Развернулся, чтобы не получить в спину… «Набежало свиней… Непоротливые балваны». Шорох позади — но его глаза не помнили, чтобы близ корабля остался кто-то еще, потому он не отреагировал, подозревая уловку, и наперся шеей на холодный металл.

— Достаточно — раздался размеренный голос. Йом удивился — «торговец корабля?» Но ему не позволили обернуться, — опусти оружие. Хорошо. На колени.

Йом медлил.

— Что ж, твой шанс упущен. Пусть господин Медвард решит судьбу раба.

— Я не! — не успел он крикнуть, как получил по спине хлыстом. Подоспели просветители. Йома прижали к полу, затем вытянули руки и ноги звездой, расправили пальцы, он сопротивлялся, но, получив пинок с размаху между ног, обмяк. Ему повернули голову направо

— Этой рукой ты осквернил почтенного гражданина — ее следовало бы отсечь, — проговорил просветитель, белые волосы его так и блестели под лучами света, словно их натерли воском. Он легким движением достал нож и отсек Йому два пальца — указательный и большой. Йом вскричал от боли, но просветитель методично ударил его несколько раз лицом об пол, — замолчи, пока не позволено говорить.

— А вы что стояли?! — вскричал белоплащий.

— Хоть он и бастард, возникший в результате совокупления с какой-то шлюхой, но носит одежды нашего ордена — проговорил тихо Йому просветитель.

Его подняли на ноги

— Воин, теперь из тебя никудышный, но работник что надо. Перевязать и в карцер!

Представитель Медварда с острова Цепей расхаживал по пристани, отдавая приказы.

— Еще сто голов скота. Погрузить на четвертую баржу! Чтобы к приходу господина все было готово!

Рабов согнали вместе с животными на шатающийся и просаживающийся под весом их тел плывучий диск с рубкой в центре, откуда их контролировали вооруженные ружьями стражники. Йом не мог в полной мере осознать дикость происходящего. Диск покачивался как буй под волнами. А на мачте круглой баржи красовался флаг торговой империи.

Белоплащий в слезах посасывал рану, дрожа от страха, когда слуги подносили ему повязку, пропитанную спиртом. Когда Йома провели мимо, тот с ненавистью глянул на него, пообещав, что это не сойдет ему с рук. «Кстати, насчет рук, — подумал Йом, подрагивая и морщась от боли, — повоевать я еще способен». Благо он одинаково орудовал как левой рукой, так и правой. Метка смещала болевой порог, поэтому он на удивление другим, сдержанно переносил перевязку и прижигание, хотя и тут можно было позавидовать протекторам, которые умели вовсе отключать боль.

Получив порцию хлеба из рисовой муки и миску риса с травянистым напитком, он уселся на земляной пол карцера. Тесные комнатушки из склеенных воедино блоков располагались неподалеку от прибрежной торговой площади. Пока его вели он запомнил маршруты стражи и понемногу обдумывал план побега. На соседей по заточению он уже не обращал внимания совсем. «Такие только охоту отбивают». Из-за заросшего щетиной и волосами лица, пленившие его люди не подозревают об его способностях, что шло на руку. У Йома была особенная метка, отличающаяся слабым внешним контуром, а за пару лет она практически сливалась с темной от рождения кожей.

Поутру Йома отправили возить телегу с камнями для постройки, обвязав его вожжами, и он волок их на себе вместо лошади, а сопровождавший отряд рабов надзиратель посмеивался, периодически опуская кнут на спины тех, кто, как ему казалось, отлынивал от работы или проявлял излишнюю осторожность и лень. Рядом, похныкивая, ковылял высокий и жилистый молодой мужчина с подвязанной к спине корзиной, с такими же корзинами на плечах, удерживаемых конструкцией его костюма, и с мешками в руках. Все его полуобнаженное тело представляло один большой красный след. Он пыхтел, и, кажется, повторял свое имя. Слова были неразборчивы, но Йом умел читать по губам. Хлыст непрестанно отрабатывал ритм, а надзиратель посвистывал, нанося удары в такт песне. Вот, мужчина упал, удары хлыста участились, и он, как прожженный, поднялся. Вначале на колени, затем на руки, и встал, продолжая движение.

Жгуты с приделанными к ним вожжами столь плотно обтягивали тело, что Йом не представлял, как освободится от них. Главное, что метка активировалась. Хоть он и исхудал, но ненадолго ее эффекта хватит. Он буквально ощущал, как та сжирала жировые отложения и мышечную массу под кожей, питаясь его телом как кровосос. «Хорошо, что кормили неплохо», — подумал Йом. Он быстро восстановится. На подобный случай в метке припасена еще одна хитрость: он мог контролировать выброс адреналина и ускорять тем самым свою реакцию в необходимый момент, а также отгораживаться от постороннего шума, чтобы без проблем концентрироваться даже посреди каменоломни. Слуховые рецепторы просто отключались либо приглушались, на усмотрение «обладателя» метки. Надзиратель позади поравнялся рядом с ним и сделал подножку. Йом упал, телега едва не наехала на него по инерции, нависнув над спиной. Грязь облепила кожу, лицо, одежду.

— Что-то ты больно увлекся фигурой Сорхира, мне не нравится твой взгляд, — надзиратель поднял его за подбородок, но Йом лишь сплюнул скопившуюся во рту грязь ему в лицо. Тогда надзиратель надавил на затылок, заставляя погрузиться Йома в грязь снова, но он сопротивлялся, а у надзирателя не хватало сил. «Сейчас ты у меня искупаешься, выродок!». Таки они барахтались, пока не подоспели остальные. Однако, конвоиры, заметив, что Йом и не пробовал освободиться, ударили по щеке надзирателя, бросая ругательства на непонятном языке. Его же поставили на ноги и подтолкнули — мол, иди, чего разлегся?

А надзирателя заменили, и, как выяснилось, не в лучшую сторону.

Уже два часа спустя, на обратном пути от побережья к площади, ноги вязли в песке и глине, а спина полыхала огнем. Йом был готов вырвать кнут из рук этого самодовольного подонка, но позади отряд подгоняла стража, о чем он узнал позднее, когда получая очередной удар, перехватил на лету хлыст и дернув на себя, обвязал вокруг шеи надзирателя. Рывок назад, его будто оторвали стальные клещи. Просветитель. «Тут что-то неладное» — проскользило у него в голове, когда он плюхнулся на землю. Просветителя, как и белоплащего на пирсе «не ощущалось» заранее. Вероятно, мозг перегружен после отходняка в корабле. Он подумал отгородиться с помощью метки от происходящего, но пока не время.

— приспосабливайся, дружок — сказал просветитель, — не отработаешь норму — попадешь на сеанс ко мне, ты же не хочешь этого, верно?

Йом закивал, хотя на самом деле он с нетерпением ждал этой встречи, особенно, если он пронесет с собой припасенный под камнем поодаль карцера, нож. Но просветитель словно прочитал его мысли, — вот, кстати, забыл отдать, — он протянул руку… с его ножом! Но как?! Он отлучался не боле, чем на минуту во время смены караула. Его не могли заметить!

Просветитель положил нож в ладонь Йома, как вдруг внезапно одернул:

— Совсем забыл, за нарушение правил ношения оружия среди рабов полагается смерть. Я убью одного из присутствующих, кому не повезет с номером. Бросай кости, — просветитель достал из кармана плаща игральный кубик, — приведите рабов!

— Но это безумие! — возразили надзиратели.

— Вас едва разжаловали из ранга рабов, как вы уже вопите о безумии. Безумие — позволять рабам носить оружие, когда и где им вздумается, без позволения хозяина.

Йом приподнял голову и осмотрелся. Они около надзорной башни, возвышавшейся над кронами деревьев точно гигантский исполин. Или то маяк? Не разглядеть, слишком плотная листва. Сопроводительный «конвой» сжался из-за паузы в передвижении. Йом насчитал семьдесят два человека и восемь стражников, включая двух просветителей и надзирателей. Телеги «распрягли», позволяя рабам прилечь до выяснения причины остановки. Йом заметил, как стражники нервничают. «И что их так потревожило?» — подумал он, и повернув голову налево, за редеющей листвой, увидел подножье гор.

— Олейн, что ты опять задумал? — вышел из башни худющий старик в поношенной накидке, но при мече. «Значит, вот как тебя зовут» — Йом постарался отложить имя просветителя в памяти, и получил по затылку. В глазах расплывалось, руки не слушались, Йом ощущал, как его резко взяли за подбородок

— Ох, я знаю, тебе на них плевать. Но та цепь последствий, которая запустится твоей ошибкой… оставит большой след. И уж поверь, он отбросит очень длинную тень.

Женщина рабыня с корзиной на голове упала взмолившись

— Нет, пощадите его! Прошу, мой брат умственно отстал и болен!

Йом плохо соображал, боль перекатными волнами пульсировала от затылка до висков. В расплывающейся картине он увидел, как у соседней телеги поставили на колени высокорослого мужчину, он мычал, и Йом не понимал, почему тот не просит прощения, а только корчит рот. Но вот, просветитель вновь схватил его за подбородок и направил лицо к своим глазам:

— Ты должен понимать, что все в мире связано причинной связью, цепью действий и их последствий. Иногда малейшая капелька росы меняет все, — проговорил просветитель, он выпрямился и достав меч, поднял его в небо, крича, — за нарушение правил обращения с оружием случайный свидетель приговаривается к смерти! — он устремился к рабу, но женщина кинулась в ноги. Просветитель наотмашь полоснул ей по лицу мечом, а метка под глазом хищно сверкнула, стальное лезвие покрылось тонкой струйкой молнии.

— Довольно! — вышел из толпы надзиратель, — ты не видишь, что изувечил одно из сокровищ Медварда? — надзиратель поднял с земли окровавленное ухо, — она предназначалась в качестве наследства, а теперь… Куда годится такое?!

— Хорошо, — процедил сквозь зубы просветитель, — я погорячился. Он подошел к надзирателю… и вонзил нож ему в горло, — Все, кто был здесь! Вы видели, как надзиратель совершил ошибку, наказывая одно из Сокровищ. Я его остановил! Еще вопросы? — он поглядел на подрагивающую девушку, — ты сильна духом, раз не ревешь при первой возможности. Перевязать ее, и продолжить ход. А это — он поднес смотрителю башни мешочек с монетами, — компенсация за беспокойство.

Смотритель удовлетворенно кивнул и заковылял обратно, к башне, чтобы подать сигнал о необходимости отмыть следы на дороге.

Йому никто не был знаком, и он с полным безразличием глядел на выходки просветителя. Его такое отношение явно не устроило. Он вновь остановил конвой, и вломил кулаком в живот

— Я понял! — он засучил рукава, — вероятно, теперь я выражаюсь на твоем языке. Что же касается твоих новых друзей, — просветитель засветил под дых, — Ты еще не успел с ними обжиться, я прав? Время это исправит. А мы — он любезно улыбнулся, — еще вернемся к диалогу. Мне понравилось наше общение.

Глава — 2 — Йом

Близилась ярмарка, празднества то и дело отмечались пышными свадьбами. По острову запалялись Ожидальные Огни, образуя, если смотреть с гор или неба — пылающую розу. Пламя розы символизировало неугасаемый дух любви и процветания. На геральдических щитах, прибитых к придорожным столбам вырисовывались три дуги-стебля — союзные острова Утренней Дали: Солхейм слева, остров Ветров и в центре — Цветущих Роз. Остров Ветров, именуемый в простонародье Ветровик — не особо жаловали на Цветущих Розах, поскольку он выступал против рабства и эксплуатации нищих слоев населения во всех ее формах. Потому и шатры, предусмотренные для гостей с Ветровика располагались в городе поодаль, ближе к выходным воротам.

Йома перевели из карцера обратно в клетки у пригорода, откуда он наблюдал людские потоки, стягивающиеся к резиденции Медварда. Мускулистые тяжеловозы волочили чаши в город, где повторится такой же пламенный рисунок розы в «миниатюре». Вдоль дорог выстраивались нищие попрошайки, коих пускали близ стен раз в год на время празднества. Те только и успевали что выталкивать друг друга, дабы урвать место в череде столпотворения, а тех, что послабже, выпихивали из ряда в овраг, откуда они наблюдали, как вместе с высоким обществом, скрывающимся за стенами ускользает и их надежда на свободу, в случае, если это раб, или на звонкую монету — в случае, если это свободный нищий. Среди знати было принято раздавать милостыню, поэтому нищие так и стремились привлечь их внимание, что было весьма непросто. Нередко кареты с запряженными рабами или паланкины с носильщиками были столь высоки, что оттуда и не разглядеть низкорослых людей, поэтому большая часть награды доставалась крепко сложенным мужчинам или же успевшим смыть грязь и протолкнуться в толпу стройным женщинам, сбрасывающим с себя одежды напоказ. Потому, не обладающий сими достоинствами народ, включая образованных, но низких по касте жителей «цветочного» острова бронировал места у «громил» и «соблазнительниц», дабы иметь хоть какую-то возможность получить «приз».

Нередко князья отдельных островных провинций сразу выкупали особо примечательных девушек или же работников. Более расчетливые, желающие угодить дамам своего сердца разбрасывались деньгами направо и налево, намереваясь выудить у строптиво упершихся в спины носильщиков отцов снисхождения, обещавшего достойное наследство, чем и занимался, например, загорелый юноша в отливающем золотом паланкине, даря направо и налево улыбки и заверения в своей благонадежности в случае победы в выборах. Нескончаемый шум и гам проникал сквозь отгороженное сознание Йома, мешая ему сосредоточиться на восстановлении сил. Он ощущал, как его обозревают свысока, подобно зверушку в клетке, выкидывая словечки «о цене этого аборигена», посмеиваясь над его коротковатыми руками и низкорослостью. Но даже этот шум ни шел ни в какое сравнение с царившим внутренним движением на островах. Отойди чуть дальше в лес — и все стихнет, словно и вовсе не было человека. «Отличное место для упокоения Олейна и всей его собачей своры», — подумал Йом.

Рано смеркалось, сказывалась близость Мерзлых Земель. Эта мысль позволила Йому хотя бы примерно определить, что он где-то в южной части Севергарда. Так что же это за отшиб? Ни технологий, ни городов, одни деревни да масса извергов-садистов, словно их согнали сюда как в «отвальный мир» — подумал Йом. Хотя наползающая покрывалом на остров тень и тишина ночи впечатляла, она одновременно внушала некий страх неизвестности. Рабы с далеких земель так же по-примолкли, вглядываясь в ночное небо, озаряемое непонятными белыми сгустками облаков. На имперских островах постоянно что-то происходило, кто-то куда-то спешил, где-то шумело, скрипело, взрывалось, трещало или заунывно подвывало, но здесь застыло невозмутимое молчание природы. Городские стены растворились во мраке, а дороги и кроны лиственниц обогревали лунные всполохи. И эта молчаливость безветренных гор, деревьев и ручьев, где слышится биение собственных сердец, пробуждало забытое внутри беспокойство. Казалось, вот-вот что-то произойдет, но на небе просто собирался дождь, а вдоль каменной дороги у отвала вдалеке брели носильщики и пастухи со стадами. В нос бил цветочный аромат набухающих роз. Йом поглядел на землю подле решетки — пахло секвойей. Ему был знаком этот запах с детства, когда мать носила его на руках в отчий сад. «Кажется, то было в Горне или Мире» — Йом напряг память, но в голову лезла всякая чушь. Он был единственным выходцем из аристократии в парящих кинжалах, не считая одного из мастеров, но мастера ордена — это не совсем орден, в чем он убедился на примере Неизвестного, чья политика нередко шла в разрез с непосредственными интересами клана. Мать бежала из замка с ним — внебрачным сыном. Как выяснилось, брат лорда Южного Крондира завалился после попойки в спальню, а поскольку те были близнецами, то она и не отличила его от мужа. Проблемы начались, когда родившийся ребенок не походил на отца, а она узнала, что муж в тот вечер не покидал гостевой залы. Йом же узнал об этом на смертном одре матери, которая настоятельно молила его не заявляться в Крондир. Теперь бы выяснить, там он или нет? По описанию матери, остров походил на него, но горы были недостаточно велики, чтобы скрываться в небе. Да и сама обстановка некоего захолустья, а там то крупные города. Йом посмеялся над своей сообразительностью. У стенки клетки валялись сушеные ветки секвойи. Она и не могла расти в столь засушливом климате. Разве что, где-то в глубине острова. Да и просветителей в Крондире не жаловали, и рабство отменено. Нисходящая плоскость острова предоставляла глазам вид на залив и мелкие точечки — прибрежные скалы, от которых отправились на дно не мало кораблей. С обратной же стороны подъем сглаживался, переходя в множественные плантации и разнородные леса. Легким приятно и легко дышалось. «Уж чего не доставало — так это комфорта» — подумал Йом. Здесь он быстро засыпал, то ли от того, что пахал как лошадь, то ли от того, что расслаблял душистый воздух. На Цепях, Безымянном и Скалах то и дело тебя скручивало от вони, тошнотворных выбросов и затхлой воды. В Темплстере, дела, конечно, обстояли куда лучше. Не дай бог кто-то нарушит расписание выбросов, над городом выстроено Поднебесье, а с ним — никто не хотел иметь проблем. Но здесь он словно впервые ощутил каково оно — дышать. Не прогладывать, с застрявшим комом в горле, химическую смесь, то и рвущуюся из легких с содержимым желудка, а спокойно пропускать в них насыщенную цветочным благоуханием природу. Приступы головокружения проходили, настроение становилось более ровное, омрачаемое лишь появлением надзирателей или просветителей.

Дни сменялись, он пообывыкся и вовсе не чувствовал себя в заточении или, уж не дай бог — в рабстве. Бычье здоровье и без того крепло. Подобной скорости выздоровления он не мог ожидать в душных районах Безымянного. Оно же позволяло отрабатывать дневную норму без особых усилий. Они возили в повозках от морского порта меж горных хребтов до пригородов шпалы, бетонные смеси и какой-то плавленый метал в чанах, из которого, как он услышал однажды, готовили сваи для Поднебесья. Их переводили из района в район, и так у него постепенно складывалось впечатление о размерах городов, масштабах острова, количестве населения и расстановке сил. Его перевели в элитный отряд строителей, другим рабам он времени не уделял, да и здесь, в этом отряде к ним относились с должным снисхождением. Элитным рабочим полагалась отдельная стоянка с жилищами и обособленные места работы.

Он оттачивал навыки, научился плавить и ковать оружие, стал подмастерьем, ему даже давали небольшую ссуду за обучение боевому искусству других рабов, которых потом продавали в качестве господской охраны. На время тренировок их переводили ближе к холмам. Там он и заметил, что на возвышенностях всюду располагались сигнальные башни. Работа велась непрерывно, к вечеру их плотно кормили креветками, оливками, капустой, рисом, запивали кислым компотом. После имперской похлебки с прессованными хлопьями да дорожной травой, перемешанной с хлебом, настоящая еда казалась райским наслаждением. Тут тебе и соль, и сахар, и выжимка из ягод раз в неделю. Лишь бы работал. Трудишься — и кормят соответствующе. Метка много сжирала, но в порциях он ограничен не был и ел за двоих, работал за троих, умудряясь при этом набирать мышечную массу и не терять бодрого расположения духа.

Его впечатляла эффективность рабовладельческой системы, и он всерьез задумался об ложном устройстве мира в Севергарде. Здесь тебе ни мятежей, ни бунтов, ни перебоев в работе, ни голодомора, ни войн. Пусть нет свободы, да и что с того? От нее больше вреда, нежели пользы, к тому же, тот, кто захочет ее добиться, просто поднимается по иерархической лестнице и обретает то, чего желает. Рабы вечно жаловались на минувшую жизнь, Йому же они казались ноющими животными, не желавшими работать. Того же мнения были и другие члены элитного отряда, о чем они и говорили за кружкой браги. Пусть, их не впускали в город, пусть непрерывно стража следила за каждым шагом, но они приобретали полезные качества, которые окажут существенную услугу впредь. «Разве, что комфорта мало», — снова подумал Йом, разваливаясь на жесткой подстилке и устремляя взор на звезды. «А еще здесь видно звездное небо, в существование которого в Севергарде даже и не верят». Да и во что можно верить в стране упадка, кроме как в смерть?

Их уже не сажали в клетки, выделяли глиняные домики и лачуги. Масла от загара. Ему все не терпелось увидать Медварда собственными глазами. Рабы, что в кандалах остерегали весь их отряд, что докончат они строительство, и «его с товарищами» продадут на первом же лоте с аукциона. «Чего не вякнешь от зависти» — пробормотал Слепец, ставший Йому верным другом. Он всюду волочился за ним, повторял его движения, был моложе почти на семь лет, и исполнял безукоризненно все личные поручения.

Как бы пародируя Йому он не обладал наигранностью чувств или желанием привлекать внимание. Он был превосходным учеником и моментально овладевал неизвестным ремеслом. Порой Йома шокировало как быстро тот усваивал приемы ведения боя и фехтование. Занимались им они, естественно, вдалеке от чужих глаз и ушей, часто в перерывах между обучением иных «новобранцев». Да и на лицо он был красавец, загорелый мускулистый, подтянутый, широкоплечий, с ангельски-красивым голосом, так очаровывавшим девушек. У Слепца был каллиграфический почерк, и вообще, для своих лет он был невероятно грамотен. Он нередко читал стихи о пылающих розах, как именовали в его доме — Лучезарном Холме молоденьких женщин. Лучезарный Холм находился неподалеку от Империи Солнца. Роскошное вино, теплый, вечно солнечный остров, откуда Слепец считал, что был родом и обязан своим телом именно Богу-символу Солнцу. Он вспоминал свою молодую невесту, которая по обычаям его острова непременно ждет, и будет ждать. И его бросало в краску, когда соплеменники из отряда говорили «небось она уже балуется иными предметами пред его картиной».

После трудодня, они уселись на деревянную подстилку. В домике было прохладно, и струящийся пот постепенно сошел на нет, вернув аппетит. Помимо подстилок и вещей в домике было пробито окно, куда Йом часто глядел по ночам, перекидываясь в карты со Слепцом. За особые успехи на поприще «возведения града небесного», им предоставили двухместное сооружение. По сути, большую часть работы выполнял Йом, умело прикидывающийся уставшим, когда надобно, но страже об этом было неизвестно, а метка позволяла ему имитировать эмоции.

Слепец оглядывал свои пожитки, сваленные в углу, пока не изъял из-под горстей грязных вещей обернутую в тоненький шелк картину. В Лучезарном Холме было принято на начало свадьбы каждому жениху и невесте рисовать портреты, чтобы запечатлеть юность, что называется «на века».

— Все хранишь эту безделушку? — спросил Йом.

— Она для меня многое значит, — Слепец осторожно протер полотно от пыли, — ты когда-нибудь любил?

— К чему пустые вопросы? Подлей-ка мне лучше выпивки.

В такие минуты беспечность Йома внушала Слепцу невиданное спокойствие, и даже появление просветителя, казалось, не смогло бы его нарушить. Однако, за воротами огороженной территории скрипнула запираемая снаружи калитка, и они мигом попрятали все следы отдыха, выстроившись подле глиняной постройки и ловя на грудь удары хлыста. Обычно наносили от трех до четырех, но сейчас Надзиратель был чем-то недоволен и всучил Йому целых восемь. Затем, когда тот упал, плюнул ему на окровавленную спину и сказал, чтобы не расслаблялись. «Близится великое празднество и вы — презренные рабы, призваны участвовать в его свершении». Йом поднял от земли лицо и… Хлыст прошелся еще раз, обжигая лоб. Он ахнул, Слепец бросился к нему, но надзиратель хлестнул по воздуху, предупреждая его о нарушении дисциплины.

Когда Йом собрался с силами, то открыв глаза заметил, что видит только левым.

— Сучий выродок, — кряхтя, он поднялся, но, пошатнувшись, упал.

Подоспел Скиталец

— У тебя бровь рассечена, тебя нужно перевязать.

— Обожди, пока он уйдет — прошептал Йом, хватая его за рубаху, но тот вырвался и бросился к высокому частоколу ворот.

— Лекаря! Срочно! — он надрывал голос, крича в тишине, но никто не отзывался, и никак не выходило отпереть дверь или перелезть наружу. Они словно в камере без потолка! Слепец придумал, как отпереть замок. Их оградили вокруг возводимых опор для сваи Поднебесья, между забором валялись железные инструменты и кирки. Если как-то продеть их в дверной проем, то получится сделать рычаг. Он рванулся к наваленным лесам древесины, но Йом оторвал его руками.

— Но тебя захлестали, едва не до смерти!

— Таков тут порядок — или ты или тебя, — он вытер грязным рукавом лоб и повел Слепец под руку в домик, — затем попросил его сдавить веко и что-то шептал. То, что Слепец увидел дальше — запомнилось ему на всю жизнь. Его заросшее волосами и щетиной лицо издало шипение, а рана сплавилась, образуя на месте рассечения ожог.

— Ты… Ты! Кто? — он отстранился, упав на зад, и попятившись, уперся в стену.

— Фокусник — усмехнулся Йом, — то, что ты видел не должен узнать никто, понимаешь?

Слепец робко кивнул. Он считал его чуть ли не полубогом за невероятную выносливость, но увиденное поражало — он умел затягивать раны. Неужели он колдун? Или приспешник князя тьмы? — от сей мысли сердце Слепца обуял ужас, но Йом как ни в чем не бывало достал миску, линул туда выпивки, разбавив рисом и опустошил, задирая над лицом. Он пригляделся — Йом не источал едва заметную серую ауру, как то гласили книжки.

Наутро глаз затек и опухло веко. Слепец полез было с компрессом к его лицу, но он перехватил его руку

— Сам справлюсь.

«Не хватало того, чтобы он увидал клеймо» — подумал Йом. Благо, стричься налысо не призывали, ходи как тебе вздумается — главное исполняй работу надлежащим образом. Настроение улучшалось, вместе с самочувствием. Сегодня они возводили подпорки для сваи. Их присоединили к элитной бригаде. Заправлял уже знакомый Йому Хейм — сотоварищ с корабля. Стража совершала обходы по периметру до обеда, после чего поодевала им кожаные наручники и заперев в бывший загон для скота, отправилась подыскивать себе будущее место на празднике господина Медварда.

— Тут то нам самое и место, да?! — вскричал один из рабов. Его только недавно перевели из разряда свободных.

— Счастливчик — ответил ему Хейм, обтирая кисти маслом, чтобы не так натирало кожу, — могли отправить на имперские рудники по контракту с Севергардом, а ты еще жив и дышишь.

— К черту такую жизнь! Меня высекли как щенка за то, что я не уступил дорогу какому-то подхалиму. Приехал на праздник, называется!

На ухо Йому шепнули:

— Вроде как, за фальшивомонетничество.

— На Цветущих Розах садят за то, чем сами же промышляют? Забавные ребята, — рассмеялся он громко.

За месяц Йом освоился, другие рабы изрядно потрепали страже нервы, а он всегда как огурчик — готов служить и идти на всевозможные уступки без демонстрации и уничижительных мольб. Полный сил и бодрости. Ему часто грозили при переходе с одной стоянки, где вбивалась свая на другую, по большей части будущие рабы приисков: «когда сваи достроятся — кончится твоя лафа, пойдешь в общую яму». Йом же подсмеивался над их угрозами. Он не находил причин для волнений покуда поблизости не обнаруживался просветитель или надзиратель, а у них, по сведениям из иных групп: «дел по горло, заняты организацией представлений и поисками музыкантов, танцовщиц и прочей бесполезности», потому то рабами и занималась исключительно дворцовая стража Фольтрона, безукоризненно исполнявшая поручения коменданта. Им не резонно было пытать рабов, ведь после завершения построек их собственники могли затребовать у города компенсацию за причиненный имуществу ущерб.

Подгонять — подгоняли. Конкретно его — редко. Порядки сего острова вновь казались достаточно интересными. Торговец куда-то запропастился, приставать к ним — не приставали, форма элитных рабочих давала некоторые привилегии, а так как она не отличалась внешне от униформы свободных, подавшихся в строительство, то и относились соответственно. Йом часто пользовался сим моментом и проникал в лагеря ремесленников неподалеку, где выискивал мастерские и набивал карманы серебром, проводя искусную резку сувениров и полировку драгоценных камней. Вопросов ремесленники не задавали — работал за треть цены свободного, приходил и уходил ночью, когда большая часть караула дремлет, ни разу его не ловили, одна прибыль, да и руки — хоть себе забирай. Он даже открыл счет в банке, пусть и с сомнительной репутацией. Оказавшись раз в темнице за драку, когда Йома посадили на воду и овес, он без ущерба для здоровья отсыпался. Его желудок не испытывая трудностей, переваривал овес, и он снова набирался сил. Без метки бы он загнулся, но Йом этого не замечал, поскольку они стали с ней одним целым еще в детстве, когда экзекутор, выполняя приговор, дважды всадил в лоб клеймо, посчитав, что одного недостаточно для сына шлюхи. Ему часто снился сей кошмар, он не помнил обстановки. Помнил лишь лицо исполнителя и устрашающе шипящий стальной стержень, да мольбы матери…

«Но прошлое — осталось в прошлом». Йом довольный, поднялся на ноги, ощутив вязкость в коленях. «Перебрал ночью» — подумал он, когда мимо прошагала шеренга стражников, любопытствующе поглядывая на него. Йом сделал вид, что передыхал, отер лоб, на котором автоматически проступил пот, и, заваливаясь на бок, уперся в бетонный блок, затем, обвязал его ремнями, упаковывая как подарок, и взвалил на рельсовую телегу.

— Смотри нам, не отлынивай — прозвучал строгий голос из шеренги, но удовлетворенные его усилиями, они миновали Йома, привлеченные скандалом у палаток дальше. Кто-то неаккуратно нанес золотую окантовку на колонну. Поодаль Слепец восхищенно глядел на труд друга

— Ты же их обманул! — прошептал он с восторгом, — а как натурально сыграть! Ты в прошлом актер?

— И не только. О, это целое искусство — Йома забавляла реакция друга. Слепец знал некоторые его «трюки», и этот Йом проделывал уже ни раз. Прохлаждался в теньке, а затем, имитируя страдания и усталость, он мог так же создавать на лице маску страдания, метка позволяла ему отыгрывать всевозможные эмоции. «Разве что кожа морщинки набирает» — отшучивался он. «Делаешь вот такую физиономию» — лицо его моментально искривлялось маской отчаяния, — и дрыхнешь! — противоположная эмоция. — Все верят, что ты с ног сбиваешься, а нет!

— Вы можете меня научить?

— Это не волшебство, мальчик. Это дар. Ему не учат, с ним рождаются.

— То есть мне никогда не светит…

Йом улыбнулся

— Все зависит от твоей усердности, перенеси-ка те блоки — проговорил он, а сам развалился на досках, попивая из припрятанного меха брагу.

Сердце напряжено жаждало свободы, но пока не подвернется момент он будет паинькой, а там… Смысл сбегать обратно в империю? Осядет где-нибудь в горах, заведет себе слуг. Отловит их у местных, отобьет имущество — и жизнь удалась. Уж он не пропадет. «Там моя земля — мои порядки».

Внезапно в лагерь строителей заявился торговец. Даже в полдневный зной он носился в накидке, скрывающей голову. Его сопровождала группа наемников, тут же подоспел архитектор в просторной фиолетовой мантии с сосудом, полным вина

— Возьмите чарку, лучшее, какое найти на Утренних Островах!

— А, извольте! — торговец отмахнулся, — как продвигается постройка?

— Опорные конструкции завершены наполовину, рабочие… я хотел сказать эти наемники весьма грубо обходятся с моим персоналом. Мы доканчиваем возведение арок, и установили первый вращательный механизм, на котором будет основана ось Поднебесья…

— Избавь меня от ненужных деталей! Главное завершите в установленный срок.

— Но… — не успел он возразить, как перед носом был заточенный нож с инициалами СХ.

— Или им я отрежу вам уши и выколю глаза. Выстроите товар. Хочу осмотреть его на пригодность.

Раздался горн, звук его разнесся по всем лагерям, проникая в уши сквозь тысячи скрипов и вздохов трудяг. Подоспели отряды городского гарнизона, на рабочих одели массивные кандалы и завели в отдельно выстроенный для публичных смотров просторный холм, окруженный частоколом и башнями по углам. Йом следовал за товарищами, перекидываясь взглядами с Слепцом и Хеймом. Те, что помоложе ликовали — их могут выкупить и они покинут остров зверя, прежде чем Медвард запустит праздничное представление. А постарше — угрюмо волочились, зная, как иноземцы относятся к обладателям рабских клейм. Где-то застопорились. Сразу объявились надзиратели, загуляли хлысты, тропа обагрилась кровью, надзиратели лупили без надзора и для острастки, потому доставалось и невинным. Хейм, споткнувшись, упал. Йом заметил, как другой раб сделал ему подножку. Йом поспешил помочь товарищу, но вокруг кисти обвился кнут, задирающий руку и опрокинувший его на пыльную дорогу. По животу прошлась чья-то нога, подошел стражник, пнул его, помог встать. А Хейм… Его запинывали и запинывали за то, что он «вынуждает ожидать господина и всевластителя ваших судеб своей несносной выходкой».

Йом хотел нанести ответный удар, но оглядевшись на десятки вооруженных бердышами и копьями гарнизонных, едва сдержал гнев, и упершись глазами в землю, следовал за остальными. Рабов поодиночке заводили в «загон» (так его именовали господа), где им пришивался к коже номерной знак. Йом терпеливо переносил процедуру, сжимая зубы. За пропускным пунктом следовали шеренги бойцов — эти то уже звери, они постоянно имели стычки с взбунтовавшимися рабами, потому и меры были суровы — за ослушание отсечение пальцев, ушей, за вторичное — конечностей, за третью провинность — смерть, причем выбиралась она путем жребия и скорость — на усмотрение «судьи». Но Йом не знал об этом, его маршрут «лагерь строителей — лагерь ремесленников» тем и ограничивался.

Внутренняя структура загона представляла собой поделенные на прямоугольники поля, разделенные друг от друга и от стен вкопанными в землю металлическими стволами, в которые вбивались направленные в разные стороны колья — мера против взбунтовавшихся рабов. Общий поток делили на части и распределяли по прямоугольным, из которых был только один выход, но он охранялся копейщиками. При попытках восстания людей просто оттесняли, рубя сопротивляющихся, а последние выжившие сами «наползали» на колья, стремясь избежать ударов копий. После чего их оставляли умирать в запертом загоне.

Подгоняемые наконечниками, рабы распределились по площадкам.

— Я все же, сполосну горло — проговорил торговец, сбрасывая капюшон.

Ему тут же наполнили серебряную чарку с бриллиантовой каймой. Он, проглотив несколько глотков, вылил остатки на землю, наблюдая за мучимыми жаждой рабами, и, поправив воротник, обратился к ним, воздымая руки в сторону проекта Поднебесья:

— Добро пожаловать на Гору Вершения! Здесь определится ваше временное пристанище пред великолепным будущим! — торговец снова отпил вина, причмокивая тоненькими губами, — подведите ко мне самых сильных и красивых на индивидуальный смотр.

Долго длилась процедура. Пара стражников подходила к выстроенным в ряды рабам, указывала пальцем на человека или проговаривала номер, и затем его под руки вели к торговцу, который осматривал, ощупывал и оценивал раба, вынося вердикт об его дальнейшем месте пребывания.

Было тихо и скучно, ужасно хотелось пить, но котел располагался в противоположной части загона, откуда и доносился приятный запах варившегося риса. Йом насчитал не менее сорока бойцов и десяток копейщиков у входа. Конечно, рабы были в численном преимуществе, но не в текущем их состоянии. Клонило в сон, душный аромат роз обволакивал, будоража ноздри. Казалось, боль в спине утихала под этим невероятно приятным запахом. Кое где клубились взметенные ветром лепестки, оседавшие на скошенную траву. Вдруг из-за спины вышел Слепец, провожаемый стражниками до торговца. Йом весь напрягся, чувствуя, как натянулись мышцы, готовые к скачку.

— Какой красавец! — проговорил восхищенно торговец, он даже отдал держать надзирателю чарку с недопитым вином, — поглядите на эти идеальные пропорции лица — он провел ладонью по щеке, — а рост и силища. Вот это мышцы! Впрочем, туда, куда я полагаю тебя направить, они не пригодятся. Говорят, ты владеешь письменностью и у тебя прекрасный голос. Спой нам!

Скиталец собирался открыть рот, но торговец положил пальцы на его губы

— Лучше очаруешь нас на аукционе. Могу предположить, что грубоват и басист, как и положено мужчине, но это поправимо…

В загон прошла орда цирюльников с приспособлениями для оттирания грязи и ножницами.

— Привести в презентабельный вид! Вы, отбросы общества и недоноски получите право, видите! Я говорю о праве! О том, чего рабы господовы не имеют права заявлять, вы! Обладаете правом быть проданными!

Йом побледнел, но торговец, мимолетом увидев его в первом ряду, произнес: «Карликов оставить! Так они хоть выглядят устрашающе. Может, цену назначат поприличнее». Торговец был выше Йома всего на треть головы, но не преминул высказать беспечное оскорбление.

Группы бледнолицых рабов, едва сошедших с кораблей, затащили в загон ведра с пенящейся водой, Йому же мыться не полагалось, хотя кожа его адски чесалась после многочасового стояния на жаре. Подошел худосочный надзиратель и хлестнул его по спине, указывая на первый установленный стержень:

— Следуй туда, бугай.

Йом бы врезал ему как следует, но бойцы словно почувствовали нарастающую агрессию и уложили его на лопатки, напяливая кандалы. Его выволокли за предел загона и втолкнули в клетку, установленную на повозку. Он огляделся через плечо — запряжена пара лошадей, но каких-то странных… Ощущение, словно от их ноздрей разносился теплый пар.

Подкатили остальные повозки с клетками, коней распрягли и больше он их не видал. Развалившись на набросанных мешках с зерном, он поглядывал на цепь бродяг за пологими холмами, взбиравшихся по отвесным ступенькам, выбитым в горах. Послышались окрики, зазвенели хлысты. Из загона потекли рабы, распределяемые по повозкам. Йом внимательно следил за выходившими, надеясь увидать своих друзей. И ему повезло, Хейма и Слепца направили к его клетке.

Стража в стальных шлемах и плотно сшитых кожаных дублетах протолкнула их и еще троих внутрь.

— Почуешь на перинах? — усмехнулся Хейм. Он так называл всякие мягкие подстилки, так как после дерева и сухой затвердевшей земли всякое покажется периной.

Йом пододвинулся, пуская друзей на мешки.

— И как их мозги еще не сплавились в этих канистрах на голове? — поглядел Слепец на удаляющиеся фигуры.

— Ничего, скоро ваша лафа кончится — проговорил усевшийся рядом полноватый мужичок, опоясанный презрительным флагом — так называли порванные портянки, которыми вначале хлестали по голове упавших во время перевозки телег рабов, а затем обвязывали живот, дабы все видели по избитой физиономии чего ждет ленивцев.

— Если освобожу мешок, желчи поубавишь? Или так и брызжет? — спросил Йом.

— Пошел ты!

Стража немедленно откликнулась на повышенный тон, приближаясь к повозке. Они выехали в строгой последовательности по направлению к городу. Йом не видел его изнутри, но зрелище обещало быть захватывающим, о чем он незамедлительно поделился с соседями.

— Зрелище там только одно — это ты — влез в разговор сидящий у опоясанного испещренный шрамами смуглолицый мужчина. Глаза, налитые кровью, с нескрываемой злобой оглядывали Йома и его друзей.

— Думаешь, справился бы со мной? Один на один?

Смуглолицый схаркнул ему на ноги

— Порежу как свинюшку.

Хейм придержал Йома за локоть, кивнув головой налево. И точно — смотровая вышка с арбалетчиками.

Наконец, звук колес сменился на барабанную дробь. Каменная кладка — значит город уже близко. Повозка вырулила с колеи на пригородную дорогу. По бокам раскрывались дома из песчаника с широкими навесами, под которыми раскладывали множество товаров на сбыт. За ними пустующие конюшни. Нет, он определенно видел пар из ноздрей! Но где же кони? На клетку навалилась тень — двухслойные ворота из опускающейся решетки и бревен, а там… Заурчал живот — пряности, запахи жасмина, перемешивающиеся с жареным мясом, и варящейся рыбой, приправленной чем-то чрезвычайно ароматным и приятным. Безмерные толпы на широченных улицах, низенькие домишки с мелькающими средь них отдельными башнями, украшенные растянутыми до середины своего размера и вьющимися на ветру гобеленами.

— Пахнет Торговой Империей. Похоже на Сонтейв — сказал Хейм.

— Это она и есть, — ответил смуглолицый, — потому вы и навеки рабы.

Дети тыкали на повозки пальцами, что-то щебеча, а на развилке, обтекающей аллею фонтанов, тянущуюся вплоть до дворца, скопились жители, обсуждая непонятную многим диковину: из земли, уносясь в небо и обгоняя своей высотой самые крупные башни протягивалась объемистая свая с сечением, напоминающим резьбу у гвоздей. А подле нее весь перекресток был занят массивным плоским диском с вкраплениями причудливой формы, изогнутыми столбиками и ободом, достигающим толщины двух метров. Охраняли его наемники и просветитель, снявший белоснежный плащ, но тем не менее, не расстающийся с ним и таскающий в руке, точно сокровище. Но в большей степени Йома впечатлили купола, подобных строений он не видывал никогда.

— Храм поклонения Ветру — проговорил Слепец, когда Йом так и впился глазами в золотой купол, из которого подымались, обвивая, тонкие золотые стебли, сплетаясь над куполом в монолитный ствол, с раскидистой кроной, покрывающей целую площадь.

— Древо роскоши.

— Оно…

— Из его лепестков отжимают золотую пыльцу, так что по сути это растущая драгоценность. У нас им обмазывались жрецы перед песнопениями.

Далее шли ухоженные цветочные сады, обрамлявшие дома знати, вдоль желтеющих стен стояли корзины с душистыми травами, ближе к дворцу от фонтанов расходились канальцы к рядам скамей — здесь, на улице, под ступенями ожидали приема правителя. Повозка повернула налево, отдаляясь от роскошной палитры к скромным серым постройкам, сокрытым за небольшими изгородями. Тут и привычная нищета, хотя и преобладал порядок. Улицы регулярно подметались, вывозился мусор, естественно, за счет рабов. Для Йома это было в диковинку. На Безымянном все сваливалось в кучу, и каждый проем точно приспособлен для хранения хлама или отходов. Сам город оставлял смешанное впечатление, по меркам Йома, это даже не город — а крупное поселение.

Когда их привезли на участок, где проводится аукцион, они заметили, что город находился на пологом холме. Напротив въезда, за невысокими парапетами виднелась бухта, к которой шла бетонная дорога, огороженная с обоих сторон камнем. До городской стены дорога проходила сквозь три проходных пункта, вкопанных в землю подобно бункерам, виляя меж возвышенностей и низменностей. Вероятно, когда-то остров подвергался осаде с моря. Сам аукцион состоял из помоста и, позади него, трех, стоящих по соседству, крытых сцен, где располагались трибуны для аукционеров и ложи для покупателей. Менее состоятельный слой населения усаживался на скамьи перед помостом, а те, что «поглазеть» выстраивались сзади. Между помостом и скамьями выводили по десять рабов на оценку, затем по одному подводили к помосту, откуда каждый мог поглазеть и осмотреть его, а владельцы лож имели право оценить товар, как говорится — руками.

Участок отделялся от иных частей города лоджиями, в глубине коих меж колонн размещались статуи наиболее прекрасных девушек-рабынь и лучших победителей арены мужчин-воинов. Единственная вещь, которая неслабо смущала — виселица подле входа и мешок с тухлыми яблоками у ее основания. Чуть поодаль, около лоджий стояли три палатки.

Йома и остальных вывели, строя у парапетов, чтобы на случай бунта — сбросить с обрыва. Там же ряды перил, к коим присоединяли цепями кандалы. Да такие низкие, что рабы вынуждены были сгибать спины. На аукцион собирался люд. Слепец видел, как хозяева хватали за волосы рабынь и волочили к скамьям. «Я никогда не вел так себя с женой», — он еще не осознал в полной мере рабства, поскольку все его заточение длилось немногим боле сезона.

— Знаешь, — шепнул ему Йом, — я задаюсь вопросом, почему тебя зовут Слепцом?

Он лучезарно улыбнулся, обнажая ровные как по линейке зубы.

— Дело в том, что я выиграл жену на весенних игрищах, победителю полагалось провести ее до шатра. До этого я видал ее раз на балконе и влюбился. Дрался же и ловил девушек с завязанными глазами на слух.

Ну и перепутал.

— То есть?

— Это ты так ей потом сказал? — спросил Хейм.

— Они одинаково были одеты!

— Чем не повод… — продолжал он невозмутимо.

Йом на всякий случай огляделся — стража занималась проверкой документов у посетителей.

— Я был сзади! Она вела.

— То есть ты шел за девушкой и даже не удосужился посмотрел на ее лицо? — спросил Йом.

Тут влез и Хейм

— Догадываюсь, куда он смотрел.

У Йома возникла неприятная ассоциация, и он прекратил расспросы.

— А чего мы ждем? — спросил беловолосый седой старик.

— Открытия карнавала Медвардом, — проговорил смуглолицый, который ехал рядом с Йомом, — видишь ту качалку? — указал он на виселицу. Старик кивнул. — Так вот, дед, тебе понравится, — добавил тот ухмыляясь.

Йом было полез ему влепить кулаком, но ощутил, как холодная сталь коснулась бедра. Он не видел, откуда тянется рука, но благоразумно не стал оборачиваться. Когда прихожане расселись на лавках, заправитель аукциона в розовой мантии прошелся к рабам. Он подманил пальцем Йома и приказал подоспевшему цирюльнику сбрить лишние волосы и наскоро омыть ему голову, поскольку «нынешние гости выразили желание не приглашать обезьян». Он ворочался, не позволяя срезать волосы у лба, иначе бы открылось пусть и малозаметное, но клеймо. Две рабыни принесли чашу, куда его мокнули головой и затем, расчесав волосы отправили обратно в строй. То же проделали и с Хеймом, обстригая тому любимейшие бакенбарды.

Занесли паланкины, и оттуда, кланяясь толпе сошли те, ради кого по сути и проводилось данное мероприятие. Заправитель аукциона легкой походкой взошел на гладко тесанный помост, где уже сидел счетовод за П-образной трибуной. На сцену поднялся герольд и протрубил в рожок.

— Уважаемые дамы и господа представляю вашему достопочтенному взору восемнадцатый аукцион, организованный благой милостию нашего законного государя Медварда второго, нареченного Вознесенным! Да сбудется его пророчество и вознесется он в Поднебесье!

На земле быстро расстелили ковры, куда и вышли приглашенные танцовщицы, «дабы гости не заскучали».

Повторно протрубили, объявляя аукцион открытым. Далее по накатанной:

герольд объявлял имя раба, раб подходил к постаменту, где счетовод записывал его имя, после чего выкрикивал начальную ставку.

А аукционер расхаживал вокруг выходящих рабов, расхваливая их достоинства и тыча в тела тростью.

Пошла первая десятка. Рабов выставляли на обозрение, аукционер только и успевал комментировать, попутно прошагивая мимо постамента, где ему подавали бокал вина, дабы не пересохло горло. Аукционистов поприбавилось, молоток то и дело стучал — «продано!» А из толпы рабов раздавался крик — «зверюга!», сразу же наказывающийся хлыстом. В общем, ничего нового Йом не заметил, и, заскучав, сосредоточился на мыслях, приглушая звуки внешнего мира. Так продолжалось до тех пор, пока он не услышал шушуканье рабов. Йом поднял глаза… а затем увидел ее — Тень. В полуразодранной повязке, растрепанные волосы, расцарапанная грудь. Подошел торговец, разорвал ей подол платья, обнажая бедро: «Оцените!» — прокричал он, под возбужденные возгласы.

Под одобрительный гул он повертел ее кругом, а та даже и не сопротивлялась! Где же гневный блеск в глазах?! Где воля?! Хейм мимолетно глянул на Йома, трогая локтем того за запястье — мол, ты чего побледнел? Творилась какая-то чертовщина. «Она не могла здесь оказаться!» — думал Йом. Может, ему мерещится? Он проморгался, но Тень никуда не пропадала, а произнесший ее имя аукционер разбил все надежды.

Когда средь толпы она заметила Йома, то взгляд ее принял виноватый вид.

Так что же там было такое, на Цепях?! — попытался он вспомнить, но не мог, память словно схлопнулась на том моменте. Он было закричал, но обходящий рабов торговец предусмотрительно засунул в рот кляп:

— Твоя подружка? Хороша! Она просто восхитительна! — торговец оторвался от Йома, сбросил капюшон и прокричал, — ставлю три сотни бошек сраного императора!

Никто не захотел перебивать ставку.

— Глупец, — сказал ему с ложи полнощекий в зеленом плаще, — эта баба не стоит и десятой той суммы. «Прекрасное приобретение!» — прокомментировал лот №124 герольд. А довольный собой торговец взял Тень под руку и повел, как бы случайно, по направлению к Йому

— Она тебе дорога? Из-за тебя, подлец, у меня возникли проблемы с господином Медвардом, потому мы пошалим с ней сегодня. Она мне дорого досталась, пора отрабатывать долг!

— Фто ы ей… — Йом рычал, пытаясь выплюнуть кляп.

— Ну, как себя чувствуешь? Тебя нагнули и отобрали девчонку, а ты — бессильная мошка, в которой закипает злость. — торговец рассмеялся и пошел прочь, — докончите без меня.

Он повел ее в палатку неподалеку. То ли что-то было не так, но Йом слышал стоны, тихие крики боли и лязганья, исходящие изнутри.

Йом дергал цепь, пытаясь разорвать звенья. Хейм и сосед не могли его успокоить, однако это удалось стражнику, когда Йом отвлек внимание ближайших господ на скамье, тот всадил ему в бедро копье. Из-за большого количества разнообразных песен, звучных танцев и буйных обсуждений рабов, происшествия мало кто заметил. Йом утих, прижимая ладонью рану и погружаясь во внутреннее сосредоточение, но не удавалось.

Он все время думал, как же это связано — ее вина, и вода, водоворот. Он точно помнил, что шел за ней по доброй воле, а дале все смешалось в смазанную точку. Но потрясения на этом не закончились. Очередь дошла и до Слепца. Тот улыбнулся другу, и в спокойном расположении духа последовал за девятерыми рабами. Ему приказали снять халат и сбросить набедренную повязку. Затем дворянин, поставивший наибольшую цену, подошел и бесцеремонно ощупал его мошонку, утвердительно кивая

— Меня устраивает голос. Он отлично впишется в хор евнухов. Да-а-а! Кастрация исправит мелкие недочеты. Он лишится наследия, зато станет обладателем особенной роли и будет выделяться из толпы.

Погруженный в себя, Йом ничего не услышал, но отчетливо увидел, как к его другу приближался человек с серпом. Улыбающаяся маска закрывала его лицо. И кто придумал подобный рисунок?

Йом представил свое тело, перенаправляющее энергию в руки и расслабился, предаваясь переводу жировых отложений под кожей в мышцы.

Резкий рывок, и цепь разорвалась, а он перескакнув через голову стоящего впереди раба, набросился со спины на аукционера, и использовав кандалы как петлю, сломал шею. Посетители охнули, бойцы устремились к Йому, но пороняли оружие, хватаясь за глаза. Изменило ситуацию копье, метнутое наугад. Оно прошлось по боку Йома, и он, потерявши концентрацию, упустил заветные секунды, что и привело его к краху. Несмотря на отчаянное сопротивление, его задавили числом. С тяжелыми кандалами на руках он отмахивался мечом, отвечая на непрестанные выпады, но рабы из его ряда не пришли на помощь, хотя надломленные перила позволяли им выбраться. Они просто наблюдали за тем, как их товарища оттягивают к обрыву. Неудачную атаку первой волны стражников подменили щитоносцы, и Йом вовсе обессилел. Яростные удары отскакивали от башенных щитов. Они сомкнулись стеной и теснили Йома к парапету. Заметив, что кандалы увеличивают силу удара, Йом внезапно перешел из отступления в нападение, буквально опрокидывая одного щитоносца за другим. А за маленькой битвой, не слезая со скамей наблюдали зрители, хлопая в ладоши. Наконец, руки его опустились, и он уже не имел сил их поднять. Щитоносцы встали как вкопанные, ожидая приказа. Едва не валясь с ног, он услышал звучные хлопки ладоней

— Браво! — сказал торговец, успевший выбраться из палатки, — гражданам понравилась забава, но пора кончать! Представьте его под ясные очи государя!

Йома приволокли к центральной сцене, но Медварда среди присутствующих не оказалось, тогда его хотели было вернуть обратно в ряды рабов, предварительно отхлестав и отрезав пальцы, но неожиданно прозвучал тихий и властный голос:

— Как зовут этого раба? — высокий беловолосый мужчина в плаще лорда сошел со сцены. Йом ощутил запах секвойи, — так вот куда тебя упрятали. Давно он на острове?

Счетовод спешно перелистывал именные, аукционист бросился отыскивать свидетельства его прибытия, но лорд остановил их, подняв руку

— Это не важно, ему полагалось получить свободу в качестве работника по закону Поднебесья? Как там: все, участвующие в строительстве вправе рассчитывать на выкуп души? Что ж, душу то он вправе выкупить, а тело останется с нами. Продать обратно в рабство, да так, чтобы пожестче, — он показательно сжал кулак.

— Хороший батрак! — прокричал аукционист про Йома, а что означал сжатый кулак он узнал чуточку позже.

Стражники надели на голову стальной колпак похожий на ведро и забили битами по нему, пока тот не потерял сознание, а из ушей не хлынула кровь.

Меж тем, серп сверкнул и Слепец, с подкосившимися ногами, закричал, двое громил взяли его под руки, а аукционист стукнул молотком «продано!», записав Слепца в писарей и певчих.

— А теперь, после того как мы насладились демонстрацией первобытной силы, поведаю вам трагичную историю любви прекрасного певца — Слепца! — пропел герольд. Принесли картину, где изображена обнаженная молодая девушка с венком из цветов. — Он воспылал любовью к этой даме, но суждено погибнуть в темной яме! Так было до тех пор, пока наш господин, не показал Слепцу, что был он не один! С того златого дня минуты вдохновенья открыли струны в нем и радость песнопенья! Прозрел Слепец и стал… Певцом! Он имя поменял! Возрадуемся ж мы его преображенью! Не возжелать Певцу иного положенья!

Народ зааплодировал. Из толпы вылезла знатная женщина:

— Хочу его себе! Как это прекрасно! Картины!

Глава — 3 —

Амалия тихонько коснулась плеча Неизвестного

— Мы так и пробегаем по островам?

Он не разговаривал с ней с тех пор, как они покинули остров Цепей. Он вообще стал молчалив и хмур после череды тамошних происшествий. «Ворчливее старика» — прописал ему диагноз один из членов экипажа, когда они повстречали проплывающий мимо почтовый корабль.

— А ты хочешь остановиться? Было бы где.

— Мама говорила, что, убегая, мы предаем себя.

— Мудрая женщина.

В тумане морской глади проблеснул скользящий свет. Маяк, значит остров неподалеку. Желтоватый огонек Стагмина озарял палубу. Он не раз их выручал, когда корабль дрейфовал, сбиваясь с курса. Хотя и дал ныне небольшую осечку. По показаниям компаса Неизвестного, они немного отклонились от намеченного маршрута. Он взобрался на покатую крышу кабинки и подошел к мачте. Погладил стагмин — тот издал звук, похожий на шепот морских волн — успокаивает. Амалия любила его и, при ясной погоде, снимала с мачты, к которой он присасывался ворсинками, и обнимала, а он грел ее в ответ. Она называла его солнцем.

Неизвестного беспокоило то, что Стагмин не ощутил подводного вихря, едва не затянувшего их в бездну накануне. «Видать и ты устаешь» — подумал он, поглаживая теплую и приятную на ощупь «кожицу». Как шерсть. Туман потихоньку рассеивался, постепенно обнажая бескрайнюю даль. Ржаво-красный силуэт маяка в круговую разбрасывал свет. Острова еще не видать. «Маяки вместо звезд… Так неровен час — и потеряться можно». Когда-то он верил сказкам об их влиянии на разум, но миф давно рухнул, хоть и застрял в сознании некоторых людей, и доселе воспринимавших «отклоняющееся» от заведенного поведение, как «проверку на прочность» и «верность родной стране». Главное то, как Барданору удалось внушить сию абсурдную мысль? Будто твои побуждения и вовсе не твои. Будто чувства обманчивы, а разум — ошибочен, если он полагает правдивым то, что не соответствует государевой воле.

Мимо проскользил раскуроченный подводным вихрем корпус танкера. «Его двигатели обладали достаточной мощностью, чтобы вырваться из плена, но корпус не выдержал напряжения и разорвался» — подумал Неизвестный, глядя на то, как он то погружаясь, то выныривая из-под воды, дымел из захлебывающегося дымохода. Подплывать к такому было опасно, потому они посторонились, меняя подводное течение на более удаленное.

Внешне смена подводных течений заметна только в кристально чистой воде. Тогда можно разглядеть, как под морской гладью словно проходят туннели, или, скорее движущиеся «трещины» как на льду, утягивающие все, что не попадя в бездну. В особо сильных потоках противиться маленьким судешкам и вовсе бессмысленно. Разве что отдельные типы танкеров, барж, тягачей да Странников могли сопротивляться воле океана. Неизвестный не раз слышал о том, как угодивший в стихийный поток быстроходный Волнорез, швыряло о скалы, пока тот не утонет. А чего стоили истории о целых кладбищах кораблей!

— Я чувствую ее зов, — проговорил он.

— Чей?

— Метки, она… как бы манит меня исполнить предназначение.

— Неизвестный, ты в порядке? — озабоченно поглядела на него Амалия, а он не находил слов, чтобы подобрать внутреннее ощущение, рвущееся наружу. Образ конечной цели — Остермола — маячил на границе его сознания.

Вдалеке обрисовывалось основание острова, а справа от него горизонт делила черная полоса, улетающая в невидимую даль океана. Неизвестный попросил подать ему подзорную трубу, и, пригляделся: мост!

— Что там? — спросила Амалия, и он передал ей трубу.

Видно плохо, но она разглядела бортики, о которые с силой бились пенящиеся волны, захлестывая поверхность водой.

— Вероятно, он соединяет остров Скал и Темплстер. Но не вижу, чтобы его кто-то пересекал, он словно…

— Заброшен?

Чем ближе они подплывали к острову, тем более спертым и удушливым становился воздух, в нем парили частички пепла, сушило нос и щипало глаза.

Турбинные двигатели позволяли развивать высокую скорость, а из-за особенностей их строения, корабль не задирал нос вверх, а плыл ровно, потому приостровные волны из разных подводных потоков, хаотично сцепляющиеся друг с другом подобно диким животным, не мешали сближению с островом. Классические корабли вымерли после потопа, они были неприспособлены к причаливанию и открытому плаванию в буйных водах, так как изменившиеся условия не позволяли преодолевать даже мимолетные водяные вихри. Потому и началось строительство турбинных машин.

Неизвестный снова поднес к глазам подзорную трубу. Весь остров походил на выпирающий действующий вулкан, пронизанный сетью туннелей. Маленькие фигурки шныряли по ним как по игровому полю настольной игры. Затвердевшие вулканические породы на фоне пламенеющего алого заката, иссеченного пеплом. Неизвестный поглядел на карту в руке — по идее, в жерле угасшего вулкана возведен город. Во внутренних стенках скалы вырублены ступени, соединяющие кольца-уровни города, и чем ниже — тем боле эти кольца выпирали краешками из предыдущих, пока не доходили до дна — замерзшего озера. «На Острове Скал должно быть тепло», — подумал Неизвестный, пряча за дыхательной маской глаза.

Горизонт прояснился, а водные тропы слабели.

Вот он Остров Скал. Его архитектор — Эльвин Мудрый, обосновал проект города в жерле вулкана тем, что он — единственно надежное укрытие от ненасытных бурь. Кто же знал, что он завязывал себе карьеру. Пытливо выскребывал трудом местных бедолаг базальтовую породу и грязевые массы дабы докопаться до золотого песка и железной руды. Трубы, пронизывающие стены вулкана, под напором подавали разжижители на вкрапления минералов, отмывая их от примесей, а выкипающие кислотные пары выбрасывались с отдельных вышек, образуя газовое облако. Выбросы убивали даже мимолетных птиц, вздумавших сократить перелет через неблагополучные земли скрежета железа и всполохов пламени

— Это оно? — спросила Амалия, сжавшись на дне лодки.

Ноющую язву на теле земли представлял он. Вскрывшийся нарыв, изливающийся соком крови. Место раскола, соединяющее лед и пламя.

— Да. Это и есть земная преисподня.

Облако гнетущей жары заволокло их катер в свои сети. Над Островом Скал постоянно висел смог. Он не рассасывался ветром, черное пятно — единственное определение, подходящее для него. Красная скала, источающая жар и черное пятно…

Жерло недействующего вулкана огибали двойные, черные как сажа стены. Издали Остров Скал напоминал Вавилонскую башню, вшитую в скалу. У подножья Скалы строились и теснились рядом, одни за другими каменные дома. Рассыпавшиеся лестницы, ведущие к жерлу, давно истерлись и сливались со скалой. Само жерло напоминало разорвавшуюся трубу. Оно было столь же широким, как и «корень» из-за того, что находившийся внутри город нуждался в свете. С внутренней стороны огибающих жерло стен, вырисовывались врезанные в посеревший камень, парапеты с факелами и арбалетчиками. Вместо крутых лестничных пролетов на башню поднимались в ящиках, обитых железом. Их крепили тросами к вершине стены, и поднимали поодиночке. Как снаружи, так и внутри вулкан охватывала спиралевидная дорога с пропускными пунктами. Иной путь, проходил через подземелья. Вначале сплошной спуск вниз. Потом равномерный и кривообразный подъем наверх. Там и работали все заключенные. Как знал Неизвестный, на Скалах было отменено рабство. Обычно, сюда отсылали всех приступивших порог закона, в той или иной степени. Времени на судебные разбирательства не хватало, проблему как всегда решили одним щедрым махом, согнав недовольных в рудники.

Курирующие патрули на мостах пропустили их судно в маленькую бухту. Они не привлекли особого внимания. Даже старый пес у свалившейся крыши под утесом не стал лаять, только лениво повернул слепую морду, принюхался, и положил обратно на лапы. Кроме них в бухте стояло свыше десятка судов, однако если приглядеться, то у каждого можно найти тот или иной след течи. Вытянув ладонью вверх руку Неизвестный почувствовал влажность. Медленно и уверенно приближалась зима. Как ее переживут не имеющие кров над головой?

Высокогорная дорога терялась в соседствующем со скалой отроге, на котором рос ячмень, а за перевалом виднелся маяк.

Маневренный катер Неизвестного подплыл к водным постам. К темноте на острове планировала задержаться флотилия разнородных кораблей. От шлюпок с ворованным мясом до крейсеров и галер, поджидающих место на причале. На пути к острову располагались водяные мельницы на небольших платформах с выдвижными прожекторами, разгорающимися ярче после полного оборота колеса. Это были первые пропускные пункты, между которых находились ворота. Периодически открывались створки в приостровную цепочку каналов–дорог. Происходило это только после полной проверки экипажа. Водные посты стыковались тонкими мостами, а у водных станций, принимающих грузовые танкера, ждали сигнала чрезвычайные отряды. Во избежание прорывов и инцидентов, на водных постах в вышках размещались рычаги и рупоры. Опустись рычаг, и ток воды прекращался, открывались задвижки турбин охлаждения острова, и каналы пустели, давая осесть кораблям на мель. Не нападешь и не убежишь. Сеть каналов намеренно располагалась над подводным котлованом. Случись что, и противник как на ладони.

Впереди скопились множественные очереди. Корабль Неизвестного зажали — спереди танкер-мусоровоз, а сзади — и по сторонам — баржи да Странники.

— Еще этой вони не хватало — поморщился он, и тут задул ветер. Из грузового отсека одного из танкеров понесло бумажные клочки. Неизвестный поймал пролетающий лист. Страница газеты. Амалия наклонилась, заглядывая через плечо. Оглавление — Сводки империи. Остров (имя затерто) объявил войну, на Коргоре открыт фестиваль городов, крупнейший банк Сонтейва обанкротился, великий аукцион стартовал успешно и прибыль покрыла все расходы, превысив семнадцатый запуск в десять раз. Магистр просветителей пообещал объявить имя св