Гуревич с Ноамом чинно вошли в прохладу парикмахерской. Переждали укладку пожилой огненноволосой дамы, которая в зеркале пыталась кокетничать с притихшим мальчиком, а когда наконец Лида пригласила их в кресло, Ноам не то что испугался, но заупрямился и захныкал.
– Возьми его на колени, – распорядилась Лида. – Он сразу успокоится.
– А тебе разве так удобно работать?
– А ты о моём удобстве не думай, – сказала она. – Как будем стричь молодого человека?
Гуревич глянул в зеркало, где так близко одна над другой отразились две головы, его и внука, как две матрёшки… Смутное воспоминание вдруг сжало сердце.
– «Под канадку», – сказал он. – Знаешь такой фасон?
Лида подняла голову, улыбнулась Гуревичу в зеркале грустной такой, тающей в морщинах улыбкой.
…И постригла обоих в точности так, как пятьдесят лет назад мастер Гера стриг в парикмахерской аэропорта Пулково Сеню Гуревича и деда его Саню. Сеня был очень похож на деда. А внук Ноам был просто маленькой копией Гуревича…
Они вышли из парикмахерской и пошли торжественно угощаться мороженым. («Ну что, Сенечка-сынуля, захаваем мороженку? Или ну его на хер?»)
И в кафе вокруг тоже были зеркала, зеркала, в которых Гуревич видел новеньких-модельных деда и внука. Молодцеватые такие парни с опрятной экономной стрижкой. Это была до боли в сердце знакомая пара.
Ему показалось, что время сдвинулось, прокрутив где-то там, во вселенной, некий положенный круг, и вернулось, миновав никчёмные этапы червячков-тараканов-птичек и рыбок, чтобы совершить именно с этими вот людьми – пусть и в другой местности, и на другом языке – ещё одну прогулку по давней, обжитой и пока ещё совсем не надоевшей человеческой орбите. Значит, всё правильно, – думал Гуревич, – всё идёт нормально и правильно. И мы никогда ни за что не умрём.
– Психиатрия – область, в которой никто ничего не понимает. Каста людей, которые только болтают. Что такое мозг, почему ты поступаешь так, а не иначе, до сих пор не знает никто. Зато психиатр получает надбавку к зарплате и имеет двухмесячный отпуск. Вперёд, мой сын! Ты там успешно затеряешься. Там вообще врачу с пациентом легко поменяться местами.
Тут мы опустим занавес над сценой, ибо у каждого из читающих эти строки подобное в жизни случалось. А если не случалось, то покиньте помещение, с вами не о чем говорить
Доехав до станции «Невский проспект», они шли в сторону центра не по Невскому, а переулками среди старых домов, через дворики Капеллы, и, вынырнув оттуда, оказывались у входа на Дворцовую площадь. Это был не парадный, а боковой, с Мойки, заход на Дворцовую.
Здесь и начиналось: они шли в сторону Адмиралтейства, мимо Генерального штаба и Зимнего, выходили к Александровскому саду
Вот в этот милый шалман Гуревич и вёл свою жену.
А тут – взаимодействие, экшн и катарсис.
вы – коммивояжёр и должны всучить этому человеку утюг новейшей марки.
Существуют несколько вполне убедительных и уже подтверждённых теорий о взаимодействии разных типов человеческих темпераментов в замкнутых коллективах: на борту космических кораблей или в дальних экспедициях на полюс… Проблема в том, что внезапно возникшую неприязнь трудно вернуть в исходную ситуацию. Неприязнь сама себе ищет подпитку, радуется, когда находит, и как на дрожжах растёт с каждым новым толчком, с каждым пустяковым жестом или словом. Трудно её задавить, необъяснимую неприязнь, практически невозможно.
Гуревич видел, что стоило ему поднять руку с вопросом, как лектор наливался изнутри тёмной жёлчью, оттягивал узел галстука, словно его душила чья-то невидимая рука, опускал глаза и, трепеща пальцами бывшего пианиста, снимал соринки с рукава старенького клетчатого пиджака. Но сдерживался, пока сдерживался изо всех сил.
Сеня всю жизнь любил и оберегал женщин, но работал с сумасшедшими.
Каждый изгиб этого разнеженного паром юного тела, эта розовая кожа… этот обалденно упругий рельеф местности…
– Я студентка медицинского факультета! – восклицает она. – Могу ли я вам помочь?
– О да, да-а-а!!! – хором пропели Гуревич с Тимой. – Помоги-и-и-те, помогите нам, пожалуйста!
Дальше Гуревич ничего не помнил. Студентка ведь тоже не спешила прикрыться: да бросьте, чего там, все мы – медики, братья и сёстры во Гиппократе!
…в общем, чудо, что старуха осталась жива.
Позже, заполняя в машине карту вызова, Гуревич задумался и спросил:
– Ты не помнишь, Тим, мы чего бабке-то вкололи?
Тимур Файзулович, божий человек, хотя и без бороды пока и без усов, скосил на него долгий такой сочувственный взгляд.
– Ну, Гуревич… – вздохнул, – ну ты и манья-ак!
