Глава 2
Странное прошение

Аластор отложил очередной прочитанный и подписанный лист в увесистую стопку, которая неуклонно росла на краю стола, сплел пальцы перед собой и сладко потянулся всем телом. Время близилось к обеду, и вполне можно было прерваться хотя бы на чашку шамьета. А может, и на две. Из еще не изученных бумаг, требующих незамедлительного внимания короля, остался всего один документ. Он состоял из нескольких аккуратно сшитых листов, на верхнем из которых жирно чернели сразу три печати разных королевских департаментов. Узнав ту, что принадлежала судебному ведомству, Аластор вздохнул – наверное, снова прошение о помиловании, самое нелюбимое из дел, которыми приходится заниматься.

Каждый раз, когда ему нужно было решить судьбу человека, он боялся, что не сможет вынести верный приговор. Что-то не поймет, не учтет, оценит неправильно и погубит невиновного или даст виноватому уйти от наказания. Иногда дела были простыми и понятными, иногда – весьма запутанными, и тогда он, скрепя сердце, полагался на совет лорда Аранвена, Лу или магистра Дункана. Однако всегда понимал, что последнее слово принадлежит ему и ответственность за решение, каким бы оно ни было, тоже на его совести…

Эх, а ведь этот день начинался так славно!

Аластор мечтательно улыбнулся, глядя в открытое окно и невольно оттягивая момент очередного погружения в грязь человеческих преступлений. Чудесный день! Сегодня Беатрис призналась ему, что ждет ребенка.

«Я стану отцом, – подумал он в никак не проходящем восторженном изумлении. – Подумать только! Меньше, чем через год, я смогу взять на руки своего малыша… Интересно, сын это будет или дочь? И на кого похож? Хотя что это я, на меня, разумеется! Законы крови… Даже немного жаль. Девочке лучше было бы пойти в мать, выросла бы такой же красавицей. Ну, ничего, у нас есть Алиенора с Береникой… Зато девочку я смогу назвать Джанет. Или Айлин? Сложный выбор, надо признать! С мальчиком проще, мой сын будет Себастьяном, тут и думать нечего. Хорошо бы еще одного – Жозефа в честь месьора д’Альбрэ, но…»

Он с сожалением осадил уже полетевшие вскачь мечты о нескольких детях. Надо смотреть правде в глаза, Беа вряд ли сможет подарить ему их столько, сколько хочется. Лейб-медик, который подтвердил ее слова, сказал, что каждая беременность и роды дорого стоят женскому телу, так что сейчас королеве придется особенно беречь себя. Наверное, не стоит рассчитывать даже на второго ребенка, хотя если это случится…

Аластор блаженно зажмурился, представив крепкого светловолосого мальчишку, как две капли воды похожего на его собственный детский портрет. А рядом с ним такую же светловолосую девочку с глазами матушки и ее улыбкой. Сморгнул затянувшую вдруг глаза пелену и смущенно, хотя в кабинете никого не было, встряхнул головой. Целых девять месяцев! Ну хорошо, пусть даже чуть меньше… Лейб-медик сказал, что Беатрис понесла дитя вскоре после брачной ночи, значит, полтора-два месяца уже прошло.

А еще говорят, что опытный целитель может определить пол ребенка задолго до появления на свет. «Всеблагая, пусть это будет мальчик! – от всей души попросил Аластор, глядя на толстую бархатную пчелу, важно ползущую по подоконнику. – Ты сама знаешь, я буду любить дочь ничуть не меньше, но когда-нибудь моему ребенку придется править Дорвенантом, а мужчине это куда проще. Поэтому лучше бы мальчик. Сын… Хотя все в воле твоей, не прими мою просьбу за дерзость или неблагодарность!» – спохватился он.

Пчела – любимое создание Всеблагой – словно услышала его, потому что доползла до края подоконника, взлетела и сделала круг по кабинету, а потом умчалась куда-то в благоухающий за окном сад. Может быть, понесла его просьбу великой богине?

Аластор снова вздохнул и с неохотой потянул к себе последний на сегодня документ, понимая, что дела нужно закончить. А потом он обязательно выпьет шамьета с Лу и выслушает последние придворные новости.

Внутри тревожно кольнуло напоминание, что шесть месяцев сравнительной свободы, отпущенные другу, тоже утекают, как песок в хронометре. Минуты сливаются в часы, часы – в дни, а те – в месяцы. Может, конечно, гильдия убийц без возражений продлит контракт, но что если нет?

Лу, когда с ним об этом говоришь, только улыбается и заверяет, что беспокоиться не о чем. Но эти улыбки у него отличаются от настоящих, как фальшивая монета от полновесной, Аластор давно уже научился понимать их подлинную цену. Лучано страшно. Иногда Аластор чувствовал это глухим отголоском даже через блоки, поставленные целителями, какова же должна быть истинная сила этого страха?

Но Лу все так же улыбается и целыми днями пропадает то в городе, то во дворце, однако непонятно как всякий раз оказывается рядом, когда нужен. Всегда веселый, всегда почтительный на людях и ласково-насмешливый наедине, умеющий вовремя уронить едва слышную подсказку или молча сварить шамьет, когда дела наваливаются вовсе беспросветно. Настоящий друг и помощник, без которого новоиспеченному неопытному королю пришлось бы куда тяжелее.

Отогнув первый лист с печатями, Аластор вчитался в докладную записку, составленную, судя по подписи, одним из секретарей канцлера. Мгновенно заинтересовавшись, принялся читать вторую бумагу из подшитых к первой. Потом – третью и все остальные. Дойдя до конца, вернулся к началу и перечитал еще раз. Мда, таких прошений о помиловании у него еще не было! Похоже, и правда пора навестить Лу. Пусть этот итлийский кот, как Фарелла открыто зовут при дворе, выслушает суть дела – Аластору это всегда прекрасно помогало привести в порядок собственные мысли. А может, и подскажет что-нибудь…

Прихватив документ, он вышел из кабинета и бросил вскочившему при его появлении секретарю:

– Можете забрать готовые бумаги с моего стола. И если меня будут искать, я у лорда Фарелла. Вернусь после обеда.

– Как прикажете, ваше величество, – поклонился мэтр Вильмон, тот самый молодой разумник, который раньше служил у канцлера.

Лорд Аранвен расстался с ним с большой неохотой, но вынужден был признать, что королю без толкового секретаря тоже не обойтись. Аластор думал завести еще двоих-троих секретарей, но пока не нашел таких, чтобы справлялись с работой, были полностью достойны доверия и не раздражали своим присутствием.

Последний, которого он взял на испытательный срок две недели назад, вернулся на прежнее место службы, потому что втихомолку пнул Флориморда, когда был уверен, что король этого не видит. Аластор признавал за любым человеком право не любить котов, особенно таких обнаглевших, но тот, кто пакостит собаке, коту или лошади своего хозяина, и самому хозяину вряд ли будет верен.

Он вышел из приемной и поинтересовался у пажа, который дежурил в коридоре, ожидая королевских поручений:

– Лорд Фарелл у себя?

Мальчишка, привыкший, что король в любое время может потребовать фаворита к себе, а то и сам зайти к нему, поклонился и торопливо ответил:

– Его светлость вернулся из города час назад. Прикажете позвать?

– Сам схожу, – решил Аластор. – А ты сбегай к садовнику. Отнеси от меня ее величеству букет ее любимых лилий и передай, что я прошу позволения ужинать с ней.

– Да, ваше величество! – просиял паж и умчался.

Аластор неторопливо прошел по дворцу, кивая в ответ на почтительные поклоны и реверансы встреченных придворных. Настроение снова стремительно улучшалось, его не могло испортить даже странное прошение о помиловании, хотя подпись на одной из бумаг Аластору очень не нравилась. Ох уж эти дражайшие родственники… Ну почему родню нельзя выбирать так же, как друзей?

Не замедляя шага, он кивнул гвардейскому караулу и напомнил себе, что вечером очередная тренировка с месьором д’Альбрэ. Фехтовать каждый день, как в поместье, теперь не получалось, но уж три-четыре раза в неделю Аластор все равно выкраивал. А еще месяц назад на одну из тренировок явился ярл Ольвар и с удивительной для вольфгардца деликатностью заявил, что местные зубочистки, конечно, тоже оружие, особенно для тех, кто давно не носит доспехов. Но славному воину не следует забывать оружие предков, посему не хочет ли конунг размяться с доброй секирой и щитом? Как не умеет?! А говорят, что секиры бросает, словно вырос на Севере!

Аластор сконфуженно признался, что бросать секиру его учил Долгий Мартин, но щитовым боем кузнец то ли не владел, то ли не видел необходимости его показывать, так что… Ольвар подозрительно возрадовался, кликнул своих людей, чтобы сбегали за оружием на постоялый двор, где остановилось посольство, и теперь не реже раза в неделю Аластор потел с тяжелым щитом и секирой, словно вернувшись во времена учебы у месьора д’Альбрэ. Только теперь вместо язвительных утонченных южных острот его гоняли не менее язвительными северными похвалами, больше смахивавшими на оскорбления.

Надо сказать, что разум, уставший от бесконечных государственных дел, это прочищало отлично, к тому же Аластор помнил слова магистра Бреннана и меньше всего хотел быть похожим на Малкольма, который последние годы не поднимал ничего тяжелее бутылки. Вот и стал больше похож на борова, чем на человека – Аластор видел тело погибшего короля перед похоронами.

Что интересно, месьор к смене оружия и партнеров для тренировок отнесся более чем благосклонно, согласившись, что предела в быстроте и гибкости его ученик уже достиг, а силу и выносливость секира поддерживает ничуть не хуже рапиры. От предложения самому попробовать бой на топорах фраганец отказался с величайшей учтивостью, зато милорд магистр Дункан, тоже зачастивший на фехтовальную площадку, однажды принес туда тяжелые арлезийские сабли и взял у месьора д’Альбрэ реванш за бретерскую беседу, что тот перенес чуть ли не с восторгом.

Аластору осталось только завистливо вздыхать, понимая, что такого мастерства ему никогда не достичь ни в одном виде фехтования. Он никогда не научится драться на рапирах как фраганец, на саблях – как арлезиец и на секирах – как вольфгардец. Не сможет он ни бросать ножи как Лучано, ни метать Молот Пресветлого как маги-боевики. Тут уже ничего не поделать. Но ведь это не мешает получать удовольствие от силы и здоровья собственного тела, когда после тренировки каждая мышца приятно гудит, и любая мысль кажется удивительно ясной…

Он постучал в дверь кабинета Лучано и толкнул ее, едва дождавшись разрешения войти. Лу, стоявший у жаровни, просиял и заулыбался, а Саграсс, который сидел в кресле, немедленно вскочил и поклонился.

– Садитесь, милорд, – благодушно махнул Аластор рукой и сам упал в любимое кресло у окна. – Лу, шамьета, умоляю!

Кот, подкравшийся незаметно, как опытный лазутчик, прыгнул к нему на колени и с урчанием принялся топтаться по ним, запуская когти. Аластор уронил ладонь на мохнатый загривок, чуть прижал, и Флориморд, замурчав еще восторженнее, вывернулся из-под его руки и боднул ее головой. Боевик послушно вернулся в кресло, но присел на самый край, выпрямившись и всем видом показывая, что готов вскочить в любой момент.

– Шамьет сейчас будет, – кивнул Лу и покосился на прошение, которое Аластор бросил на столик рядом с собой. – Вы принесли что-то интересное, монсиньор?

– Интересное – не то слово! – фыркнул Аластор, вытягивая ноги и рассеянно гладя Флориморда. – Вообрази только! Некие господа капитаны егерского полка в количестве четырех человек просят о помиловании своего товарища, пятого капитана этого же самого полка. А в случае, если их прошение останется без ответа, требуют права разделить его участь. У меня! Требуют! Отправить их на плаху! Ты представляешь?! О, кстати, милорд! – повернулся он к Саграссу. – Послушайте, дело прошлое, но мне ужасно любопытно! Почему вы не решились отбывать каторгу в егерском полку? Ведь хотели же в армию, насколько я знаю.

– Но не в егерский же полк, ваше величество! – растерянно отозвался Саграсс. – Конечно, если пошлете… Буду вам служить, где прикажете, – добавил он с таким обреченным лицом, что Аластор почуял азарт, будто вставшая на след собака.

– А что не так с егерями? – поинтересовался он, в ожидании шамьета цапая печенье с блюда на столе. – Не сочтите за обиду, милорд, но право… у вас такое лицо, словно вы их… опасаетесь.

– Опасаюсь? – неловко усмехнулся боевик. – Ваше величество, да я их боюсь! И даже не стыдно, представьте себе. Они же бешеные! – добавил он убежденно.

Лучано длинно и мелодично присвистнул.

– Ничего себе! – восхитился он. – Если уж вы, Лионель, так думаете об этих синьорах… Кстати, а почему?

– Потому что в егеря обычно как раз и идут вместо каторги, – объяснил ему Саграсс. – В солдаты отправляют пойманных браконьеров или мятежников, если есть причины их не вешать. Такое редко, но бывает. Голод, например, на чьих-то землях, а лорд вместо помощи крестьянам последнее у них выгреб, вот целые деревни, случается, в леса и бегут. Переловят их, кого-то вернут хозяину, кого-то повесят, если крови успели много пролить. А крепкими здоровыми мужчинами лорд может заплатить часть королевских податей. Работников у него, конечно, убавится, зато в деревнях станет потише – некому будет бунтовать. Вот этими парнями полки королевских егерей и пополняют. Они там все смертники, за малейшее неповиновение – виселица. Ну и офицеры у них – сами понимаете, милорд. Кого из рода изгнали, кто в карты проигрался так, что заплатить не может, кого в нечестной дуэли уличили – в егеря берут всех, позволяют смыть позор кровью. Самая горячая драка всегда достается им, и егеря в ней хороши, но если драки долго нет…

– Синьорам егерям становится скучно, – понимающе кивнул Лучано. – Ну да, если привык то и дело приглашать Претемнейшую на танцы, обычные развлечения кровь уже не горячат. И что же натворил этот… пятый капитан? – повернулся он к Аластору.

– Вызвал на дуэль своего полковника, – мрачно сказал Аластор. – И проткнул его к барготовой бабушке одним ударом прямо в сердце.

– О-о-о… – протянул Лучано, не переставая отмерять специи для шамьета с виртуозной быстротой и точностью. – Но если это была честная дуэль… Или нечестная, м?

– Неважно, милорд, – отозвался первым понявший все Саграсс. – Это обычные дуэли – дело чести и королевскому суду не подлежат. А в армии они строжайше запрещены уставом. Тем более между начальником и подчиненным. Если бы подралась пара офицеров одного ранга, на это еще могли бы посмотреть сквозь пальцы. Всякое бывает! Но капитану вызвать полковника, да еще не на квартирах, а во время военных действий… Это же случилось в первом егерском, ваше величество? С молодым полковником Райнгартеном?

– О, так я про это слышал! – оживился Лу, снимая дурманно пахнущий шамьет и вливая туда немного жидкого меда. – Лейтенант Минц рассказывал. И правда, презанятная история!

– Вот! – с показной сварливостью проворчал Аластор, алчно глядя на шамьет. – Все вокруг про это знают, кроме меня! Безобразие!

– Монсиньор слишком занят важнейшими делами, – мурлыкнул итлиец, ставя перед ним дымящуюся чашку. – И не имеет привычки пару раз в неделю заглядывать в гвардейскую караулку с кувшином шамьета.

– Гвардейцы любят шамьет? – поразился Аластор, подвигая ближе блюдо с печеньем, чтобы не тянуться за каждой штучкой.

– Так ведь карвейн им на службе нельзя, – лукаво заулыбался Лу. – А если немного сдобрить шамьет амарильей – это совсем другое дело, м? – Он снова поставил шэнье на горелку, вернул обратно на полку баночки, из которых заправлял шамьет для Аластора, и взял пару других. – Значит, дело интереснее, чем кажется на первый взгляд? И кстати, а что грозит синьору капитану, который знаком с рапирой лучше, чем с армейским уставом?

– Плаха или виселица, смотря какова его настоящая вина, – хмуро отозвался Аластор. – Мой дражайший родственник командор Райнгартен утверждает, что это было убийство. Что дуэль была подстроена капитаном… Гартингом, – вспомнил он имя из бумаг. – Он клянется, что его племянник ничем не оскорбил капитана, а тот не дал ему возможности ни извиниться за якобы нанесенное оскорбление, ни отложить дуэль до возвращения в столицу, как это следовало сделать. Если он прав, то капитана следует повесить.

– А если дуэль была честной – отрубить голову? – понятливо уточнил Лу. – Беллиссимо! И в самом деле, очень любопытно… Кому-то подчиненные носят в тюрьму пирожки, – покосился он на Саграсса, – а кого-то вызывают на поединок, зная, что в любом случае поплатятся жизнью. Ведь это же капитан вызвал полковника, а не наоборот, верно? А теперь его сослуживцы просят правосудия?

– Требуют, – поправил его Аластор и нетерпеливо подул на шамьет. – Ни больше, ни меньше! И прямо-таки рвутся следом за ним на виселицу или на плаху!

– Идиотти! – радостно восхитился Лу. – Вот теперь, Лионель, я вас понимаю в полной мере. Синьоры егеря и вправду бешеные! Людям вроде меня лучше держаться от них подальше, вдруг это чрезмерное благородство заразно?

– У меня здесь куча бумаг, – вздохнул Аластор, хлопая свободной ладонью по принесенному документу. – Запись военно-полевого суда, который разбирал дело капитана Гартинга. Суд решил, что дуэль была честной, с соблюдением всех необходимых формальностей и в присутствии секундантов. И что капитан, конечно, злостно пренебрег уставом, но за подобную вину обычных офицеров как раз отправляют служить в егеря, так что…

– Не бросить ли нам эту щуку в воду, пусть утонет! – ехидно подхватил Лу.

– Именно, – кивнул Аластор. – Только вот командор Райнгартен с решением суда не согласился и назначил дополнительное расследование. Сначала капитана попытались проверить обычным артефактом, определяющим ложь, а когда Гартинг уперся, будто баран, и отказался отвечать на вопросы, Райнгартен привел к нему разумника, мастера допросов из орденской службы безопасности.

Аластор осторожно сделал глоток горячего шамьета и зажмурился от удовольствия. В меру крепко, в меру сладко и пряно. Беллиссимо, как говорит Лу.

– Я его знаю, – подал голос боевик. – Не Роверстан, конечно, однако в своем деле и правда хорош. Меня он тоже допрашивал, – нехотя добавил Саграсс, поморщившись.

– И что говорит синьор разумник?

Лучано снял шэнье и разлил шамьет еще по двум чашкам. Одну поставил перед боевиком, вторую забрал и присел на подоконник. Флориморд, муркнув напоследок, спрыгнул с коленей Аластора и, примерившись, взлетел на окно, усевшись рядом с итлийцем.

– Разумник утверждает, что капитан Гартинг шел на дуэль с твердым намерением убить полковника, что и сделал. И вызывал он Райнгартена с тем же самым намерением, ясным, четким и недвусмысленным. А вот что было до этого и какова причина дуэли, он сказать не может, потому что капитан что-то такое сделал со своим разумом, что не позволяет проникнуть в его память достаточно глубоко. Лорд Саграсс, а такое разве возможно?

– Да, ваше величество, – уверенно кивнул боевик. – Если знать – как, можно защитить память и разум от чтения. Во-первых, есть особые защитные артефакты. Ну, их у Гартинга наверняка не было. Во-вторых, можно выпить специальное зелье, которое определенным способом мутит сознание. Только принимать его надо во время тех событий, которые хочешь скрыть. И в крови оно сохраняется надолго, а потом легко определяется алхимическим анализом. И в-третьих…

Он чуть замялся, и Лучано подхватил:

– Да-да, в-третьих?

– Пить не просыхая, – честно признался боевик. – До беспамятства. А уж это егеря точно умеют. Если Гартинг перед дуэлью налакался от души, причем карвейна, у него рисунок мыслей сильно исказился, и последние события не стерлись из памяти, но как бы… потускнели. Сам он их наверняка помнит, а вот разумнику прочитать затруднительно.

– Понятно… – протянул Аластор. – Ну что ж, милорды, мое величество желает разобраться в этой истории. Опять же, родственник умоляет! Вон, прошение о продолжении расследования с применением пыток. А у меня, признаться, душа не лежит пытать человека, который честно дрался с демонами и вообще ни в чем плохом, по мнению людей лорда Аранвена, не замечен. Ну, кроме этой несчастной дуэли.

– Желаете сами с ним поговорить, монсиньор? – проницательно спросил Лу.

– Желаю! – кивнул Аластор, отпив еще шамьета. – Лу, отправь за ним людей в королевскую тюрьму. И за этими четырьмя – тоже. Я, правда, не знаю, где их искать…

– Найдем, – сверкнул итлиец улыбкой.

– Первый егерский вернулся в столицу, – почтительно подсказал Саграсс. – Офицеры либо в казармах, либо в «Красных Панталонах», самое известное сейчас место. Если ваше величество позволит…

Он вскочил, вопросительно посмотрев сначала на Аластора, потом на Лу.

– Действуйте, Саграсс, – разрешил Аластор. – Лу, а ты вызови во дворец магистра Дункана. Разумник нам не помешает. Нет, ну надо же, карвейн – средство от чтения мыслей!

Откинувшись на спинку кресла, он проводил взглядом выскочившего за дверь боевика и с наслаждением допил шамьет. Лучано соскочил с подоконника, но вместо того, чтобы исполнять приказ, обошел кресло Аластора, положил руки ему на плечи и принялся умело разминать мышцы. Аластор едва не застонал от удовольствия! Проклятое сидение за бумагами! Хуже, чем дрова рубить!

– Магистр Дункан во дворце, – тихо сказал Лу. – У них с месьором вашим наставником тренировка через час после полудня. Я попрошу его задержаться… Кстати, дворец гудит от восхитительной новости. Тебя можно поздравить, Альс?

– Поздравишь, когда ребенок родится, – блаженно закрыв глаза, проговорил Аластор. – Что, правда все уже знают?

– Ее величество светится от счастья, – бесстрастно прозвучал голос друга. – И все, кто шептался, будто она не сможет тебе родить, прикусили языки. Теперь у Риккарди нет причин для отсрочки кредита.

– Они все равно обещали первую выплату только через месяц, – с досадой вздохнул Аластор, совершенно расслабившись под сильными чуткими пальцами, мнущими ему плечи. – Говорят, что не рассчитывали на такую сумму и отправят деньги после осеннего сбора налогов. А лорд Аранвен считает, что они просто выжидали и смотрели, удержусь ли я на троне. Ну и наверное, хотели посмотреть, как я буду обращаться с Беатрис…

«Беатрис…» Даже не произнесенное, имя привычно отозвалось где-то внутри теплой волной. Его Беатрис, милая, желанная! Сейчас, после двух месяцев семейной жизни, наваждение первых дней супружества схлынуло, и Аластор понимал, что женат не на богине, а на живой женщине.

У Беатрис бывали приступы дурного настроения, которое она пыталась скрывать, но было видно, что ее терзают сомнения и страхи. Она отчаянно хотела как можно скорее забеременеть, хотя Аластор заверял, что все понимает и готов ждать, сколько нужно. Порой она бывала резка со слугами и фрейлинами, ее раздражали Флориморд, Перлюрен и даже лошади, на которых Аластор учил ездить Алиенору и Беренику. Беатрис будто ревновала его к каждому живому существу, которое оказывалось рядом! Кажется, по-настоящему она была счастлива и спокойна только с ним наедине, разве что дочерям позволяя делить с ней внимание мужа.

Иногда это начинало раздражать, но Аластор всякий раз напоминал себе, что Беатрис годами чувствовала себя брошенной и униженной, неудивительно, что сейчас она хочет возместить себе всю не полученную от прежнего супруга любовь. Но теперь, когда она носит их ребенка, ее страхи должны исчезнуть, а сомнения – развеяться.

– Ты прекрасно с ней обращаешься, – так же тихо сказал Лу. – Но Риккарди давали кредиты даже Малкольму, хотя все говорят, что от него королева натерпелась. Думаю, они действительно хотели посмотреть, насколько крепко ты сидишь на троне.

– Всей задницей, и еще руками в подлокотники вцепился, – усмехнулся Аластор и услышал, как Лу тихонько фыркнул. – А из Итлии нет вестей? От твоего… мастера?

– Я отправил уже три донесения, – отозвался Лу. – Мастер несомненно их получил. Если он молчит, причин для беспокойства нет. Иначе я бы уже знал о его неудовольствии.

– Понятно, – вздохнул Аластор. – Есть еще новости?

– Я посоветовал начальнику твоей охраны перевести четверых гвардейцев куда-нибудь подальше от дворца, – так же негромко и размеренно уронил Лу. – Двое – заядлые игроки по уши в долгах. Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь оплатил им эти долги, взамен попросив пару незначительных услуг…

– Тебе виднее, – согласился Аластор. – А еще двое?

– Третий неумеренно пьет и позволяет себе даже на службу являться навеселе, – тихо плыл по комнате голос итлийца. – Помнишь, я говорил про шамьет с амарильей? Так вот, люди делятся на тех, кто выпивает чашку шамьета с каплей горячительного, а потом спокойно идет на пост, и на тех, кто принимается искать, где достать еще. Кухня, припрятанная в караулке бутылка, паж, которого можно послать за выпивкой… Такой охранник тебе точно не нужен, Альс. А четвертый… Признаюсь, он мне просто не нравится. Парень из тех, кто молча ненавидит весь мир, а такими людьми слишком легко управлять, и верными они быть не умеют. Я объяснил это грандсиньору Аранвену, и он меня поддержал.

– Тебе виднее, – повторил Аластор. – Спасибо, Лу.

– Рад быть полезным, Альс. – Итлиец, судя по голосу, улыбался. – Ну, мелкие сплетни тебе вряд ли интересны… Или рассказать? Лорд Астер, уволенный с должности хранителя постельного белья, недавно в дружеской компании болтал, что твоя любовь к итлийской красоте заходит несколько дальше спальни ее величества. Мол, неважно, кто там у короля в постели, лишь бы при этом болтал по-итлийски, так что не зря фаворит ночует рядом со спальней его величества…

– Что?! – Осознав сказанное, Аластор мгновенно очнулся, но Лу надавил ему на плечи ладонями, не позволяя встать. – Он с ума сошел?

– Нисколько, – отозвался Лучано. – Просто таким образом выразил обиду. Ну неужели ты думал, что избежишь грязных слухов? Сиди, не дергайся. Лорда Астера уже отправили в поместье, канцлер об этом позаботился. Но на каждый болтливый рот кляпов не хватит. Особенно теперь, когда статут придворных должностей ты сократил на две трети, зато ввел новые. Будь уверен, вскоре тебе начнут приписывать не только меня, но и этих двух маэстрино, которым ты выписал наставника, и северное посольство, и даже Перлюрена.

Голос Лу звучал так шутливо и спокойно, что Аластор возмущенно засопел, но все-таки усидел в кресле. Правильно он выгнал этого Астера, которого даже в лицо не знал! А знал бы – сопроводил бы пинком! Грязь какая… Мерзость!

– Прости, – буркнул он, помолчав. – Представляю, каково тебе было это слышать.

– Мне было лестно, – тихо рассмеялся Лучано. – Альс, ты забыл, что я… принимаю от Всеблагой любые дары? И будь это правдой, поверь, я бы себя оскорбленным не почувствовал. Вниманием такого мужчины, как ты, следует гордиться. – Его руки ни на миг не замедлились, продолжая разминать, тереть и гладить. Шея и плечи Аластора приятно горели, а теперь краска бросилась еще и в уши. А Лу задумчиво продолжил: – Пожалуй, вне подозрений разве что грандсиньор Дункан. Зато про него ходит другой забавный слух, никак с тобой не связанный.

– Какой? – поспешно спросил Аластор, желая уйти от скользкой темы.

– О, видишь ли, грандсиньор продолжает носить помолвочное кольцо… То самое, да. И господа придворные жаждут узнать, с кем и почему магистр Белой гильдии заключил тайную помолвку. Они даже догадались, что платок из ярко-зеленого шелка грандсиньор носит в честь чьих-то прекрасных глаз. Такой романтичный арлезийский обычай! Но чьи это глаза, пока никому не пришло в голову.

– И очень хорошо, – пробормотал Аластор.

К стыду своему, он понятия не имел про значение зеленого платка и вообще не замечал его на Роверстане. Ну, носит разумник шейный платок – что в этом такого? Может, ему белоснежные мантии и светлые камзолы надоели, вот и добавил к ним яркое пятно! А язык цветов и веера, запахи, букеты и всякие прочие глупости – это для придворных пустозвонов, не знающих, чем заняться!

Но если Роверстан носит зеленый платок, чтобы помнить об Айлин… Аластору до боли в сердце было жаль этого сильного, умного, верного человека, который получил от судьбы такой удар!

– Еще как хорошо, – согласился Лу, который теперь просто гладил ему плечи от основания шеи до ключиц. – Но, видишь ли, при дворе имеется одна зеленоглазая дама. Совершенно одинокая! И весьма… горячая. Она, правда, долго не выезжала, тоскуя о погибшем муже, но недавно они случайно встретились в чьем-то доме, и грандсиньор… мм-м… недостаточно быстро ускользнул от ее внимания. – В голосе итлийца снова послышалась лукавая усмешка. – Дама решила, что это знак судьбы, и начала искать новой встречи, а когда ей это удалось, она увидела на грандсиньоре Роверстане платок, в точности повторяющий цвет ее глаз. На самом деле, конечно, не ее! Но как объяснить это женщине? В общем, она снова стала появляться при дворе, и бедный грандсиньор одарен женским вниманием немного больше, чем ему хотелось бы. Во всяком случае, от этой женщины.

– Да кто она такая? – не выдержал Аластор. – Лу, говори уже!

Итлиец наклонился к самому его уху и прошептал:

– Не поверишь… Матушка нашей синьорины!

– Леди Ревенгар?! – и вправду не поверил Аластор. – Но… как? Почему? Всего лишь из-за какого-то платка?! Лу, скажи, что это шутка!

– Да если бы, – фыркнул итлиец. – Насколько я понял, грандсиньор в юности ухаживал за этой дамой, но она предпочла отца синьорины Айлин. А теперь, после нескольких лет траура, разглядела, какого мужчину когда-то потеряла, и решила вернуть воду в сухой колодец, как у нас говорят. Вот только грандсиньор не слишком счастлив. Я его понимаю, дама роскошная, но после нашей синьорины…

– Бедный Роверстан! – с чувством отозвался Аластор, потягиваясь и с наслаждением ощущая, как по разогретым мышцам плеч и спины бежит кровь. – Кстати, сходи за ним все-таки!

– Будет исполнено!

Выскользнув из-за кресла, Лу шутовски поклонился, приложив руку к груди. Присев на подоконник, лихо крутанулся на нем, перекинув ноги через Флориморда, и спрыгнул в сад. Аластор только хмыкнул: и это – серьезный человек! Бывший наемный убийца, а ныне дворянин, правая рука короля и глава тайной службы, хоть и состоящей всего из одного мага-боевика. Да еще енота! Впрочем, даже с такими небольшими силами Лу как-то умудряется знать все, что происходит во дворце и в городе, а если ему больше людей дать?!

* * *

До возвращения Саграсса Аластор успел вернуться в кабинет и обнаружить, что канцлер только что прислал список лордов, просящих отсрочку по налогам. После каждой фамилии в этом перечне Аранвен пунктуально и бесстрастно комментировал, насколько обоснованы просьбы и в какой мере их можно исполнить.

Получалось, что у некоторых аристократов даже из Трех Дюжин задолженности накапливались из года в год, потому что лорды расплачивались с казной частично или не в срок, на просрочки набегала пеня, и в конце концов род оказывался должен больше, чем стоило все его имущество, как было, например, с Эдаланами. Новый глава, которого Аластор лично выбрал по совету канцлера, получил в наследство не только разоренные поместья, но и огромные долги, так что род оказался на грани назначения королевской опеки и конфискации изрядной части этих самых поместий.

Аластор поморщился, понимая, что драть с бедолаги последнюю шкуру просто бесчеловечно, однако и полностью простить недоимки нельзя, это станет опасным примером для остальных, что примут подобный поступок короля за слабость и глупость.

Он вчитался в рекомендации Аранвена, который советовал на три года освободить поместья лорда Эдалана от налогов, но взамен обязать его предоставить работников для новых королевских мануфактур, которые уже начали возводить на землях короны. По расчетам канцлера за это время новоиспеченный глава рода сможет восстановить поголовье скота и вернуть в оборот пахотные земли, которые обнищавшие крестьяне перестали обрабатывать лет десять, а то и двадцать назад. Конечно, забирать у Эдалана слишком много людей тоже нельзя, но лорд в любом случае не сможет сейчас прокормить всех, а для работы на мануфактурах годятся и женщины, и подростки, и немолодые уже мужчины, так что пусть сам выбирает, кого на эти три года отдаст короне. А основную сумму долга, замороженную на это время, Эдалан сможет выплатить позже в рассрочку.

Согласившись с канцлером и сделав нужную пометку в документе, Аластор принялся читать дальше, невольно выглядывая знакомые имена. Среди должников не было ни Бастельеро, ни Ревенгаров, ни Кастельмаро, ни дражайших родственников Райнгартенов, ни, разумеется, Аранвенов – о последнем странно было даже подумать. Зато в нем ожидаемо нашлись Сазерленд и Логрейн.

Первого канцлер сухо посоветовал проверить при помощи королевских налоговых эмиссаров – была, оказывается, в его ведомстве такая служба, имеющая широкие полномочия, но только по личному приказу короля.

Второй должен был в этом году передать права главы рода племяннице, и требовать уплаты задолженности следовало уже с нее, но только после отчета лорда Логрейна Опекунскому Совету. До этого момента вопрос налогов повисал в воздухе, потому что по бумагам геральдической коллегии девица считалась уже совершеннолетней, но в наследство официально не вступила, а будучи профанкой, и вовсе не могла распоряжаться родовым имуществом в полной мере.

До замужества юной леди следовало найти управляющего, которым мог остаться ее дядя, но только после тщательной проверки на должное исполнение обязанностей опекуна. После замужества имущественные права переходили к супругу леди, но, опять же, с ограничением, касавшимся земель майората. Насколько понял Аластор, если Опекунский Совет решит, что Логрейн управлял имуществом племянницы недобросовестно, опека над юной леди переходила к короне.

Он вспомнил, что канцлер уже говорил об этом и настаивал на скорейшем визите леди Логрейн ко двору. Кстати, а самого Логрейна что-то давно не видно. Может, как раз вернулся в Озерный край за племянницей? Надо будет уточнить…

Дальше пошли должники помельче. У кого-то демоны разорили деревню или поместье, кто-то пострадал от непогоды, три семьи лишились главы, а новый по каким-то причинам еще не вступил в права… Дочитав бумагу, Аластор сделал пометки там, где был полностью согласен с Аранвеном, а там, где сомневался, подчеркнул имена и велел Вильмону переписать их на отдельный лист, сохранив рекомендации канцлера.

Секретарь поклонился, забрал документ и сообщил, что мэтр Саграсс вернулся из города и просит передать, что приказ его величества исполнен. Люди, которых он желает видеть, ожидают в караулке под охраной.

– Прекрасно! – возрадовался Аластор. – Вильмон, пошлите за лордом Фареллом, пусть немедленно подойдет в большой королевский кабинет. И Саграсса с егерями зовите туда же!

Он вскочил, снова потянулся и решил, что сегодня точно больше никаких дел. Вот последнее разберет – и все! В конце концов, у него праздник! До ужина еще несколько часов, можно взять Огонька и съездить к родителям, они наверняка еще не знают прекрасную новость. А вечер провести с женой…

Глава 3
Заговор капитанов

Большой королевский кабинет был придуман для так называемых малых приемов. То есть случаев, когда король должен сидеть в тронном кресле и при регалиях, но много людей протоколом не предусмотрено. С утра здесь по обыкновению распахнули окна, чтобы проветрить, и тяжелые, шитые золотом бордовые шторы колыхались от ветра, гуляющего в дворцовом саду.

Кроме тронного кресла – массивного, с высокой спинкой, украшенной гербом Дорвенанта, с подлокотниками и толстыми ножками-лапами – в кабинете стоял у стены небольшой стол для секретаря и пара стульев на случай, если король пожелает оказать кому-то милость, разрешив сидеть в своем присутствии. Ковровая дорожка в цвет шторам багряным росчерком пересекала начищенный паркет от тронного кресла к двери, позолоченные деревянные гербы Трех Дюжин на стенах сияли в солнечном свете, и, хотя Аластор не любил тяжелую вызывающую роскошь большого кабинета, но признавал, что в такой обстановке королевская персона вызывает куда больше почтения, чем в спальне своего фаворита или малой гостиной.

Он упрямо прошагал по дорожке, подавив мгновенное желание обойти ее по паркету, опустился в кресло и поправил обруч древней короны, прихваченной из собственного кабинета, небольшого, обжитого и уютного. Корона Дорве сидела отлично, не давила, и даже ее тяжесть казалась какой-то правильной, придающей спокойствия.

Следом в кабинет тенью скользнул мэтр Вильмон, заняв место за столом, а потом в дверях изволили показаться господа советники, они же королевские фавориты, и они же «эти обнаглевшие южане», как недавно выразился кто-то из придворных дармоедов, не подозревая, какой хороший у Аластора слух. А потом посетовал, что урожденному дорвенантцу хорошей крови и больших талантов никак не пробиться в придворной службе, пока место приличных людей рядом с королем занимают всякие выскочки то итлийского, то арлезийского, то фраганского происхождения.

Ну что ж, Аластор оценил такое горячее желание послужить короне и нашел говоруну дело – отправил на северную границу комендантом в крепость Драконий Зуб. Там лорд вряд ли встретит столь нелюбимых им южан, зато пользу королевству принесет немалую.

– Опаздываете, господа, – шутливо упрекнул он.

Разумник молча склонил голову, приложив руку к груди в знак извинения, а Лу откликнулся:

– Простите, монсиньор! Видит небо, у нас и в мыслях не было заставлять ваше величество ждать. Ах, эти непредвиденные обстоятельства! Увы, наш дорогой грандсиньор Дункан едва не пал жертвой собственной любезности, пытаясь объяснить одной настойчивой даме, что занят и не может сопровождать ее в прогулке по саду. Если бы не мое своевременное появление…

– Это та самая дама? – заинтересовался Аластор, и разумник с легким вздохом кивнул, а потом добавил с непроницаемым лицом:

– Лорд Фарелл был весьма любезен, позволив мне удалиться, не оскорбив… почтенную леди.

Аластор хмыкнул, понимая, что мать Айлин едва ли старше самого Дункана, если не моложе и звать ее «почтенной» больше похоже на оскорбление, чем на любезность. Наверное, леди Ревенгар изрядно досадила магистру своими преследованиями. И куда только смотрит ее сын? Это ведь он должен хранить семейную честь. Впрочем, если молодой Ревенгар снова уехал в полк, не зная, как ведет себя его матушка, ему можно лишь посочувствовать.

Он украдкой глянул на зеленый платок, о котором шла речь. И правда в точности того же цвета, что глаза Айлин. Как свежая летняя трава…

В коридоре послышалось звяканье амуниции и негромкий голос Саграсса. Секретарь встрепенулся, вопросительно посмотрев на короля, и Аластор кивнул.

– Зовите, – распорядился он. – А вас, господа, прошу! Магистр, можете взять стул.

– Благодарю, ваше величество, – улыбнулся Дункан. – Мне будет удобнее последовать примеру лорда Фарелла.

И он встал за тронным креслом с правой стороны, потому что левую уже занял быстро скользнувший туда итлиец. В дверях показались Вильмон и Саграсс, а за ними – несколько человек в темно-сером. Аластор, который никогда не видел егерей, с интересом к ним присмотрелся, пока пятерка строилась у входа в кабинет.

Вот этот, самый потрепанный и небритый, наверняка Гартинг. Ну, трудно его осудить, в тюрьме не очень-то удобно следить за собой. На выцветшем и потертом грязно-сером сукне капитанской формы темнеют пятна сорванных нашивок, лицо хмурое, с упрямым, заросшим щетиной подбородком и льдисто-голубыми глазами. Коротко подстриженные черные волосы с проседью не скрывают, что правое ухо капитана срезано наискосок, а шею над воротником пересекли несколько жутких поперечных шрамов. Гартинг напомнил Аластору матерого пса, побывавшего во множестве драк, и остальные четверо неуловимым сходством подтвердили это ощущение. Шрамов и отметин хватало у всех, а главное – взгляды.

Молча пройдя половину пути до тронного кресла и остановившись посреди кабинета, капитаны смотрели исподлобья, без всякой лихости, которую Аластор невольно представлял по рассказам Саграсса. В отличие от Гартинга, они успели переодеться, потому что были в такой же серой форме, однако новой, не успевшей обтрепаться, и капитанские нашивки цвета крови ярко выделялись на ней, видные издалека. Блестящие ремни портупей, начищенные сапоги – вполне приличный вид, хотя с гвардейцами не сравнить, конечно.

Аластор про себя хмыкнул и подумал, что в такой невзрачной одежде егерям, пожалуй, удобно прятаться в лесу. Им бы еще зеленых пятен на нее добавить – и в листве вообще не разглядеть. Что там Саграсс говорил про бывших браконьеров? Пожалуй, сторожевого пса напоминает как раз боевик, а эти пятеро скорее похожи на матерых волков, которые стаей и медведя взять не побоятся.

– Капитан Гартинг? – отрывисто спросил он, вернувшись взглядом к первому егерю, за которым бдительно следил вставший у стены Саграсс.

– Так точно, ваше величество! – отозвался провинившийся егерь, отдав честь.

– Я ознакомился с вашим делом, – сообщил Аластор. – Командор Райнгартен уверяет, что в нем очень много непонятного, и я склонен с ним согласиться. Скажите, вы ведь знали, что за дуэль с командиром пойдете под суд, а затем, возможно, на плаху?

– Так точно, ваше величество!

Поймать взгляд капитана никак не получалось, Гартинг упорно смотрел поверх головы Аластора куда-то на спинку кресла, и это неимоверно раздражало.

– А зачем тогда его вызвали? – хмуро поинтересовался он, чувствуя, как портится настроение. – Что, хотя бы до возвращения в столицу потерпеть не могли?

– Никак нет, ваше величество! – пролаял капитан.

Аластору вспомнились резные солдатики, которыми он любил играть в детстве. Форма у них, правда, была поярче, обычная рейтарская форма, зато лица такие же… деревянные.

– Что было причиной дуэли? – еще мрачнее поинтересовался он, обводя взглядом всех пятерых.

Ну точно болванчики – даже не смотрят на него! И что там интересного за его креслом? Не Лучано же с магистром они разглядывают.

– Не могу сказать, ваше величество, – отбарабанил капитан, и Аластор холодно уточнил:

– Даже по моему приказу? И если речь идет о вашей дальнейшей судьбе? Кстати, капитан, вы знаете, что ваши товарищи всемерно рвутся разделить вашу участь? Неужели вам хочется утащить их за собой даже не на плаху, а на виселицу?

Все-таки он пробил броню Гартинга! Взгляд егеря дрогнул и на миг метнулся к стоящей по другую сторону ковровой дорожки четверке, а потом капитан еще сильнее выпрямился и с отчетливой тоскливой ноткой, но по-прежнему браво отрапортовал:

– Болваны, ваше величество! Не извольте их слушать, сами не знают, что несут!

– Ах, во-от как… – протянул Аластор и злорадно покосился на четверых. – Не знают? Вот так просто взяли и решили попросить о помиловании государственному преступнику? А если не выйдет – прогуляться вместе с ним в петлю? Потому что знаете, капитан, если я не услышу от вас достойную и внятную причину дуэли, мне придется согласиться, что лорд Райнгартен прав и это все-таки было убийством. Вы бы хоть придумали что-нибудь, Гартинг! Например, что речь идет о чести дамы…

На него волной накатывало мрачное веселье, природу которого Аластор сам не очень-то понимал. Он бы никогда не позволил себе издеваться над чьей-то жизнью и смертью, но эти пятеро… Что-то с ними не так!

– Никак не могу, ваше величество! – выдохнул капитан и пояснил, опустив глаза почти застенчиво: – Врать королю? Увольте, лучше на плаху. Если будет на то ваша милость. А если нет, можно и на виселицу. Только эти болваны ни при чем, я вам честью клянусь…

Голос Гартинга дрогнул, и Аластор вздохнул, понимая, что комедия затянулась. Признаваться по-хорошему егерь не собирается, магистр молчит, а значит, нет ни одной причины отказывать Райнгартену в продолжении следствия. И допрос с пристрастием кажется вполне логичным. Мало ли что душа не лежит… Может, капитан только выглядит простодушным честным воякой, а на деле и вправду убил злосчастного полковника из-за какой-нибудь… трактирщицы! Что, кстати, одно другому не противоречит!

И тут его осенило.

– Ну что ж, – зловеще протянул он, немного подаваясь вперед. – Не желаете говорить своему королю правду – как угодно. Тогда и я не вижу никаких причин для помилования. Вам, капитан Гартинг, отрубят голову. После допроса с пристрастием, как требует командор Райнгартен. А этим господам, – глянул он на угрюмо молчащую четверку, – дорога обратно в полк. Ни у меня, ни у командора к ним претензий нет…

– Ваше величество! – не выдержал, как и рассчитывал Аластор, один из четверых, здоровенный вояка со шрамом через все лицо. – Дозвольте сказать…

– Заткнись, Руди! – рявкнул обернувшийся к нему Гартинг.

– Сам заткнись! – огрызнулся тот. – Тебе хорошо, казнят – и все! А нам потом жить с этим?!

«Вот это у них понимание “хорошего”! – молча восхитился Аластор. – И как тут не согласиться с Лу насчет “идиотти”?»

А капитаны продолжали рычать друг на друга, в пылу перепалки напрочь забыв о короле.

– Договорились же! – яростно выплюнул Гартинг. – Какого вы теперь за мной на плаху лезете? Ур-роды тупые!

– На себя посмотри! – не остался в долгу Руди, которого Аластору не представили полным именем. – Отрубили бы тебе башку – и Баргот с тобой! А про дыбу и кнут ни разговора, ни уговора не было! И вообще, не тебе за нас решать, барготово дерьмо тебе в глотку!

– Руди дело говорит, – поддержал его коренастый и совершенно седой усач-егерь. – Уговор был про другое! Ты свою часть выполнил, а остальное – наша забота!.. Не лезь поперек всего капитанства, Сэмми!

Лицо Гартинга побагровело, а глаза, напротив, выцвели, став почти белыми. Он сжал кулаки… Между капитаном и тронным креслом вдруг возникла почти прозрачная дымка – Саграсс бросил магический щит. Не обращая на это внимания, Гартинг шагнул к набычившемуся Руди…

«Обнаглели! – изумился про себя Аластор. – Будто меня здесь и нету!»

Остро жалея, что не озаботился принести с собой секиру, – что ни говори, аргумент в любой беседе весомый! – он чуть привстал с кресла, опираясь ладонями о подлокотники, и во весь голос рявкнул:

– Ма-алчать! Смир-рно!

Вздрогнув, капитаны рывком вытянулись, одновременно поворачиваясь к нему. Во взглядах всех пятерых вспыхнул непритворный ужас.

– Простите, ваше величество! – опомнился Гартинг. – Забылись…

– Ты! – ткнул пальцем Аластор в Руди и велел тем же голосом. – Быстро говори, что собирался. Ну!

– Так точно, ваше величество! – Капитан выпрямился еще сильнее, прямо в струнку вытянулся, и выдохнул: – Ваше величество, это мы все вместе придумали! Всем капитанством полка, значит… Когда поняли, что полковник рехнулся и всех погубит. А Гартингу просто жребий выпал. Он всегда везучий был. А может, и передернул колоду…

– Сам ты шельмуешь, стер-рвец… – прошептал злобно Гартинг и осекся под взглядом Аластора.

– Дальше! – велел Аластор, с тем же темным азартом понимая, что след наконец-то начал распутываться. – Что сделал полковник?

– Так трясину велел штурмовать! – едва ли не взвыл Руди. – Рольфстокскую трясину, куда большую часть года вообще хода нет! Разве что летом в самую жару, да и то по краю! Местные крестьяне там деревянную гать положили, чтобы за ягодами ходить, и то постоянно люди топнут, хотя каждую кочку помнят. А полковник велел от этой гати новую стелить и всем полком по ней в болото, значит. За демонами, которые там окопались! Потому что иначе до них не добраться, а истребить-то надо! Они же, стервецы, днем в болоте прячутся, а как ночь – лезут из него и прут в ближние деревни, скотину и людей режут. Вот полковник, поимей его Баргот, и придумал этакое… дивное… Настелить тропу и демонячью лежку разыскать. Мол, раз они там живут, и болото их держит, значит, удержит и людей. Ну и вот… Созвал он нас вечером на совет, а сам сияет, как яйца у кота… Простите, ваше величество!

– Ничего, – кивнул Аластор, и сконфуженный капитан пылко продолжил:

– Говорит, мол, кто-то ему сказал, что посреди болота сухое место имеется, заповедное, только до него добраться надо! Видать, там демоны и прячутся. Разлом, который возле Мервиля открылся, стихийники-то закрыли, новые демоны оттуда больше не полезут, а истребить старых, которые тут остались, это наш святой воинский долг. Оно, конечно, никто не спорит, что долг! Но ведь их истребить, а не самим при этом в болоте потопнуть! Гать эта даже не гвоздями сбита – откуда у крестьян столько гвоздей? Где веревками связана, где – ремнями, где просто на столбах внахлест срублена. Гуляет над болотом, а под ней бездонная трясина. Ступишь – и где по щиколотку в воде, а где и по колено провалиться можно. Ну, полезли бы мы по ней, допустим. Сказать по правде, и не в такие места лазили, служба у нас всякая бывает… Но демонам нас на этой гати подловить – как хвостом вильнуть! На ней же драться толком не выйдет ни оружием, ни магией, а эти твари верткие, как… как…

– Я знаю, – буркнул Аластор. – Встречался. Не на болоте, правда, в лесу. Но тоже приятного мало.

Капитан поглядел на него с уважением и кивнул.

– Ну вот, – безнадежно выдохнул он. – Сами, значит, понимаете, ваше величество. Это даже не драка вышла бы, а просто… как самим себе глотку взять да перерезать.

Аластор это понимал и был полностью согласен с егерем. Чего он не понимал – так это о чем думал Райнгартен, отдавая такой нелепый, безумный, самоубийственный приказ! Ну не полный же он дурак был, раз дослужился до полковника! Должен был сообразить, что посреди болота на неустойчивом деревянном помосте с кучей щелей и провалов демоны перебьют беспомощных людей, не позволив даже добраться до своей лежки, которая то ли есть, то ли ее вообще нет.

– Вы ему-то сказали? – спросил он, и егеря вздохнули все разом.

– Говорили, ваше величество, – отозвался Руди, а остальные так же одновременно кивнули. – Честно пытались объяснить, что не получится ничего. Только людей положим и сами ляжем, причем без всякой пользы. Ну пару-тройку тварей каждый прихватит, конечно… Только мы даже не знаем, сколько их там. А маги, которых Орден прислал, тоже руками развели. Чтобы осушить болото, их не полдюжины нужно было, а несколько десятков – и не один год работы, так они сказали. Да и то неизвестно, получится ли. А если получится, то в окрестностях земля родить перестанет и людям уходить придется, потому что болото не осушить, пока водяные жилы в земле не перекроешь… Ну вот, а если болото не осушать, то от магии не так уж много толку. Что Молотом Пресветлого эту тварь на лету сбить, что из арбалета – разница невелика. Огнем, опять же, кидаться нельзя, гать хоть и мокрая, но местами может загореться, а главное, драка будет вповалку, магам там не развернуться.

Аластор понимающе кивнул, вспомнив стену огня, которую Айлин пустила на демонов. На болоте ничего не вышло бы! Но если это понимает он, профан и совершенно не военный, то… Неужели полковник действительно сошел с ума?!

– Мы его все уговаривали, – подал голос седой егерь в мрачном молчании остальных. – Но у полковника был приказ от командора истребить нечисть как можно быстрее. Потому что новый король вот-вот начнет в должность вступать и захочет узнать, как оно там обстоит, в болоте этом, Бар-р-ргот его…

– Так и было, – подтвердил Руди. – Полковник сказал, что если мы отказываемся исполнять долг, то мы все – трусы и подлежим трибуналу. А он сам поведет полк и покажет, как надо служить королю…

Он отвел взгляд, полный безнадежности, и Аластора передернуло. Это что же получается?! Райнгартен даже не болван! Он… преступник! Это его следовало отдать под трибунал, погуби полковник столько людей! Но командор наверняка встал бы на сторону родственника… Или нет?

– И тогда вы решили его… убить, – медленно продолжил он, едва сдерживаясь, чтобы не выругаться. – Гартинг, ответьте мне на один вопрос! Почему вы потом на допросе у командора не рассказали правду?! Племянника ему бы это не вернуло, но Райнгартен – разумный человек! Он хотя бы о допросе с пристрастием просить не стал бы. Зачем вообще было затевать эти… дурацкие тайны?

Капитан обреченно опустил взгляд, понурился, но Аластор успел заметить, как на скулах у него заходили желваки. Ну и что теперь делать с этим упрямцем?! Сам ведь буквально рвется на плаху!

– Потому что господа капитаны, все пятеро, договорились вызывать полковника Райнгартена по очереди, если у первого или второго не получится задуманное, – прозвучал спокойный голос Роверстана, и Аластору стоило огромных усилий не обернуться. А вот капитан вздрогнул, подтверждая правоту разумника. – И, узнай об этом суд, речь шла бы уже не просто об убийстве, а о заговоре. Капитан попросту выгораживал сослуживцев.

– Милорд магистр, вы уверены? – поинтересовался Аластор. – Мэтр-разумник из службы безопасности этого не понял.

– Мэтр Овайн читал капитана Гартинга, – пояснил Роверстан. – Который заранее принял против этого меры, грубые, но вполне действенные. А я прислушался к мыслям его сослуживцев. Кстати, прошу за это прощения, господа. Дело и вправду государственной важности, я действовал по желанию его величества.

Егеря мрачно посмотрели в его сторону, но ничего не сказали.

– Это правда? – переспросил Аластор. – Насчет заговора?

– Так точно, ваше величество, – снова отозвался седой. – Вы Сэмми, то есть капитана Гартинга, не извольте слушать. Мы все вместе это решили, когда вышли с того совета. Полковник велел завтра же с утра выдвигаться к окраине болота. Времени не было, порталы не работали. Да если бы и работали, кто бы нас послушал? Мы же егеря, висельники. А он самому командору родня! Нас ведь и правда следовало за неисполнение прямого приказа под суд отдать. Только людей бы это не спасло. Все пять рот в том болоте остались бы, а может, и рейтары, которые следом за нами должны были идти. Там же еще второй рейтарский с нами рядом стоял… Ну вот, вышли мы с того совета и разыграли, кому, значит, полковника вызвать… Потянули карты из колоды, Сэмми самую старшую и вытащил. Архимага… – добавил он зачем-то и с явным подозрением покосился на Гартинга, который ответил ему негодующим взглядом.

– А напиться перед дуэлью предложил я, – сказал один из двух молчащих егерей, самый молодой, рыжеватый и скуластый. Отдал короткий офицерский поклон и представился по всей форме, даже с некоторой щеголеватостью: – Мэтр-капитан Юлиус Бомгард, Желтая гильдия. К услугам вашего величества! – А потом добавил без вызова, но с откровенной простотой: – Мы, иллюзорники, тоже кое-что в этом понимаем. Напиться было проще всего, чтобы потом никто ничего на допросе не понял. И ведь не понял же! Если бы не м-магистр…

Он неприязненно глянул на Роверстана, который преспокойно сообщил:

– Непременно передам мэтру Овайну, что он теряет хватку.

– Так! – в который раз повторил Аластор, и все смолкли. – Так…

Теперь ему все было ясно, но этого стало ничуть не легче. Дурак полковник сам выкопал себе могилу, если бы он остался в живых, погубив полк егерей и, возможно, еще рейтар, Аластор точно отдал бы его под трибунал. И даже если бы до этого не дошло, за подобную идею Райнгартена следовало разжаловать – и плевать, кто у него дядюшка! Дядюшке следовало вложить в пустую голову племянника побольше ума или хотя бы научить его слушаться тех, кто понимает в своем деле!

Но с Гартингом-то что теперь делать? Просто помиловать капитана, вернув его и остальную лихую братию обратно в полк? А возможно ли это? Допустим, рассказать Райнгартену, что едва не натворил его племянник, просто необходимо. Допустим даже, командор поймет, почему егеря решились на такое… Поймет, но вряд ли простит! Разве что согласится казнить Гартинга без пыток…

Притихнув, егеря рассматривали бордовый ковер у себя под ногами так внимательно, словно видели вместо него ту самую смертельно опасную трясину. Замер у стены Саграсс, который так и держал между ними и Аластором пленку щита, хотя в этом уже не было необходимости. Молчали магистр Роверстан и Лучано. Их, конечно, можно было спросить, но… решать ему. Как обычно.

– Капитан Гартинг… – начал Аластор, и егерь поднял голову. – Скажите сами, чего вы заслуживаете, если судить по армейскому уставу?

– Казни, ваше величество, – просто и ясно ответил Гартинг, не отведя взгляда и не дрогнув.

– Казни, – тяжело вздохнув, согласился Аластор. – А вы, господа? – глянул он на егерей.

Седой ответил за всех, мрачно и так же ровно отозвавшись:

– Казни, ваше величество. – И перечислил: – Неподчинение приказу, заговор, сокрытие преступления… А если бы у Сэмми не получилось, то мы снова карты тянули бы. Так что хоть по уставу, хоть по справедливости, а что ему, то и нам причитается.

– Это почему же у меня не получилось бы? – возмущенно буркнул Гартинг, но Аластор бросил:

– Молчать.

И егерь мгновенно смолк. Да и вообще королевский кабинет разом заполнила такая вязкая плотная тишина, что Аластору на несколько мгновений стало тяжело дышать. Он смотрел на пятерых человек, жизнь которых не просто зависела от его воли – он и сделать-то ничего не мог, чтобы эту жизнь им подарить. Как с Лионелем Саграссом… Но тогда удалось вывернуться, найдя лазейку в законе о наказаниях. А что делать сейчас? Нельзя же просто приказать Райнгартену забыть смерть своего племянника?! Обоим лордам Райнгартенам, кстати… И дело вовсе не в том, что погибший был золотой крови, хотя именно это возмутит лордов, когда история выплывет наружу. Дело в том, что эти пятеро заслужили справедливость. Да, они убили одного человека. Но спасли гораздо больше жизней, которые этот… честолюбивый дурак непременно погубил бы! По закону они были преступниками, но… будь полковник Райнгартен его родным братом, Аластор не смог бы осудить капитанов. Оплакивал бы его, но их понял! Потому что эти пятеро спасали не только себя, но и тех, за кого отвечали.

Он потер лоб, который вдруг сдавила увесистая корона. Обруч показался неудобным, хотя всегда был точно впору, обычно Аластор его и не замечал на себе. Это неудобство показалось важным, словно должно было навести на какую-то мысль… Аластор вздохнул. Хорошо было Дорве! Тогда законы были проще, а воля короля ценилась куда выше. Теперь все не так. Не будешь ведь кидаться секирой каждый раз, когда ты понимаешь свою правоту, а окружающие – нет!

Еще и капитаны эти… Злость на неприятное решение, которое придется принимать, вернулась в полной мере. Аластор знал, что нужно кликнуть стражу, велеть увести их, а дальше… Дальше ему просто придется поставить подпись на документе – и он даже не увидит смерть егерей. Их просто не станет ни в его жизни, где они появились всего на какой-то час, ни в мире, который вряд ли заметит отсутствие пятерых «висельников».

Ну и чего так плохо-то?! Почему злость рвется наружу, причем не простая, а смешанная с холодным весельем? Почему вместо правильного приговора, который одобрят и поймут решительно все, ему хочется вызвать сюда лорда Райнгартена и совершенно не по-королевски вмазать ему по холеной учтивой физиономии? За дурака-племянника! За пару полков, которые едва не утопили в болоте и не скормили демонам, потому что командор торопился отчитаться королю о победе! За то, что Аластору сейчас нужно срочно придумать, как напугать эту пятерку матерых волчар до того, чтобы у них в мыслях не появилось, будто они избежали наказания! А ведь их не наказывать, их награждать надо! Вот как Лионеля Саграсса…

Хм. Хм… Хм!

– Все верно, господа… – вкрадчиво сказал Аластор, немного отпуская поводья этого злого веселья, которое не давало просто отбросить его. – И казнь – это еще самое малое, чего вы заслуживаете.

Из-за левого плеча послышался быстрый удивленный вздох Лучано. Магистр молчал, и Аластор не стал задумываться, читает ли разумник сейчас его собственные мысли. Плевать! Эти двое в любом случае не расскажут никому ничего лишнего, да и Саграсс, пожалуй, тоже. Еще есть секретарь, но… Все потом!

– И знаете почему? – уронил он, оглядывая застывших с каменными лицами егерей и постепенно повышая голос. – За глупость, господа! За невероятную глупость и позорное… разгильдяйство! – Немного помолчал и продолжил, с наслаждением чеканя каждое слово из той чуши, что сама лезла на язык и почему-то была сейчас правильнее любых умных речей: – Вы что же думаете, господа, у короля столько полковников, что можно безнаказанно прибить одного-другого? Ну достался вам в полковники дурак, бывает! Что же его теперь, убивать?! Да вы его беречь должны были! Ясно вам?! Охранять как величайшую ценность!

Егеря смотрели на него с вытаращенными глазами. И седой, который у этой пятерки явно был за главного. И щеголеватый иллюзорник Бомгард. И Руди, который подозревал Гартинга в том, что тот передергивает, но не хотел видеть его на дыбе. И сам Гартинг. И пятый, что так и не сказал ни одного слова, но все равно Аластор был уверен, что до конца жизни не забудет эту мрачную разбойничью физиономию с раскосыми глазами. Они молчали и слушали, как его несет лихое дурное вдохновение сродни тому чувству, которое Аластор испытал в коридоре лазарета, когда бил Артура Ревенгара. Только тогда гнев управлял его кулаками, а теперь – языком!

– Вы, мерзавцы! – загремел голос Аластора на весь кабинет, и егеря на глазах начали бледнеть. – Енотьи дети! – добавил он в порыве вдохновения. – Если видели, что полковник рехнулся, так надо было не убивать его, а довезти до лекарей живым… Кто вас вообще заставлял этого болвана слушаться?! Ваше дело – следить, чтобы господин полковник был жив и невредим! Дали бы ему по башке и сунули в обоз куда-нибудь! В ковер бы закатали для сохранности! И еще этой пересыпали… как ее… от моли…

Он пошевелил пальцами в воздухе, пытаясь вспомнить слово, и егеря следили за его рукой в священном ужасе.

– Лавандой, ваше величество, – с почтительным восторгом прошелестел из-за кресла Лучано.

– Точно, лавандой! – искренне обрадовался Аластор. – Лавандой надо было его пересыпать, вот! Я бы взошел на трон и спросил у вас: «Где полковник, мерзавцы?! Куда вы его дели?!» А вы бы достали полковника, отряхнули – вот! Молью не трачен и пахнет приятно! А сейчас что?! Я вас, енотьи дети, спрашиваю, что сейчас? Я что должен командору Райнгартену сказать?! Что его племянник – дурак? Болван, которого пришиб на дуэли другой болван?! Молчите?! Правильно делаете, господа! За такую тупость вы даже казни не заслуживаете! Я вас хуже накажу… Вы у меня до конца жизни позорное клеймо носить будете… И вы, весь полк, который вы опозорили! Когда вам, болванам, целого полковника доверили, а вы его не уберегли!

Пожалуй, следовало переходить к следующему пункту, пока егеря не опомнились. Какой-то частью рассудка, который сохранял остатки здравомыслия, Аластор отлично это понимал. Сейчас они растеряны, потому что ожидали чего угодно: казни, допроса под пытками, но только не этого… балагана. Вот и отлично! Вот и беллиссимо, как Лу говорит!

– Мэтр Вильмон! – громыхнул Аластор, и секретарь подскочил на стуле, едва не сбив локтем чернильницу. – Пишите указ! По всей форме! Я, Аластор Кеннет Лоренс Ульв, урожденный Дорвенн! Повелеваю отныне и впредь! Первому егерскому полку моего величества полковников никогда не назначать! Не заслужили! И всем королям, что будут на троне после меня, оставляю мой строжайший приказ и завещание. Быть первому егерскому полку без полковников! Записали?

– Д-да, ваше величество, – дрожащим голосом заверил Вильмон. – А как же… они будут управляться?

– А вот так и будут, – с ехидным наслаждением заявил Аластор и ткнул пальцем куда-то между Гартингом и четверкой остальных. – Господа капитаны остаются на своих постах! Я бы их, конечно, казнил, но это слишком милостиво! Пусть живут и мучаются! Вы, Гартинг, станете первым! Принимаете командование полком и только попробуйте мне натворить каких-нибудь глупостей! Учтите, я теперь глаз не спущу ни с вас, ни с остального капитанства! А через год передадите пост кому-то из ваших бравых сослуживцев… Или его преемнику, если того убьют. По старшинству или по жребию – сами решайте. Но никакого звания полковника! Больше никогда, ясно вам? Ясно, я спрашиваю?!

– Да, ваше величество, – выдавил оторопевший Гартинг. – Но как же… А приговор? Командор Райнгартен…

– С командором я сам побеседую, – заявил Аластор, наконец-то вольготно разваливаясь на тронном кресле. – А с остальными извольте мои приказы не обсуждать! Приговариваю вас всех к пожизненному капитанству в егерях без права на помилование! Мэтр Вильмон, записали?

– Да, ваше величество! – отозвался лихорадочно строчащий секретарь. – Жалованье сохраняется?

– С надбавкой, – пару мгновений подумав, согласился Аластор. – Одна пятая полковничьего жалования каждому. Но на все время исполнения обязанностей командира полка – полнейшая трезвость, никаких азартных игр и дуэлей! Узнаю, что нарушили, Гартинг, я вас не на каторгу отправлю, не надейтесь. Я вас во дворец переведу! И не гвардейцем, а фрейлиной! Слово даю! Ясно вам?

– Да, ваше величество, – обреченно выдохнул бледный егерь и умоляюще попросил: – По праздникам хотя бы можно? За ваше королевское здоровье?

– За мое здоровье можно, – милостиво позволил Аластор. – По праздникам и не больше одной бутылки. А теперь свободны, господа! Гартинг, ваша служба начинается завтра!

«Скажу Райнгартену, что дал зарок Всеблагой, – промелькнуло у него в мыслях. – Ни одного смертного приговора, пока моя жена не родит. Он должен понять… А чтобы понял еще лучше, объясню, что только ради его семейной чести я эту историю вообще похороню. Иначе мне пришлось бы задуматься, какой дурак назначил другого дурака на пост, где тот едва не утопил в болоте два полка! Райнгартен у меня все поймет… Родственничек!»

Пятерка егерей слаженно отдала честь, развернулась и вышла, нестройно чеканя шаг. Аластор ни на миг не сомневался, что лихое капитанство первого егерского сегодня напьется до полусмерти. Собственно, для того и обронил про завтрашнюю службу. Но пусть их. За помилование – можно. А что это именно помилование, господа капитаны сообразят очень быстро…

– Вы тоже свободны, мэтр Вильмон, – сообщил он, едва сдерживая смех, и понятливый секретарь быстро выскочил за дверь, плотно прикрыв ее за собой.

Почти в то же самое мгновение из-за тронного кресла с непристойным ржанием, достойным пары жеребцов, вывалились господа советники. Дункан упал на освободившийся стул секретаря, а Лу сел прямо на ковровую дорожку у ног Аластора, подвывая от восторга и утирая проступившие на глазах слезы.

– Лаванда! – почти рыдал он. – Завернуть в ковер и лавандой… пересыпать… Беллиссимо… Монсиньор, я вас обожаю! Альс, ми амо-о-ор!

– Бедный егерский полк! – вторил ему Роверстан. – Ваше величество, вы… тиран! И деспот! Я это заявляю… как историк!

– Вот и не роняйте мою репутацию тирана! – сварливо заявил Аластор и посмотрел на Саграсса в надежде, что хотя бы боевик сохраняет свою обычную серьезность.

Но у того губы тоже тянулись в улыбке, и Аластор, вздохнув, махнул рукой и наконец-то рассмеялся.

– Двор будет в ужасе, – предположил он, удобнее устраиваясь в кресле. – Они только-только начали считать меня приличным королем. А я…

– А вы, ваше величество, не обязаны оправдывать их ожидания, – продолжая улыбаться, но с очень серьезными глазами сказал магистр. – Позвольте мне продолжить как историку. Во все времена люди прощали своим королям и жестокость, и разврат, и даже откровенную глупость. Непростительна была только слабость и неуверенность в своих решениях. Не подумайте, что я оправдываю тиранию и беззаконие, но что важнее? Жизнь одного человека, который оказался не на своем месте и не смог это понять? Или множество жизней, которые он неминуемо погубил бы?

Роверстан смотрел на него очень внимательно, и Аластор тоже ответил с полной серьезностью:

– Конечно, второе, магистр. Я только надеюсь, что сам никогда не окажусь на месте, для которого… непригоден.

– О, вам этого не стоит опасаться, монсиньор, – со смехом заверил его Лу. – Клянусь Всеблагой, вы великолепны! Лаванда! И пожизненное посменное капитанство! Саграсс, как вы думаете, скоро ли первому егерскому полку станут завидовать все остальные?

– Полагаю, что начнут уже сегодня вечером, – отозвался боевик, по обыкновению сдержанно улыбаясь. – Ваше величество, позвольте спросить, а всем остальным тоже запрещено обсуждать этот случай? Вы же понимаете, стоит мне или лорду Фареллу показаться в караулке…

– Обсуждайте на здоровье, – великодушно махнул рукой Аластор. – Но, надеюсь, в ваших рассказах я буду грозен и деспотичен!

– Грозен как сам Дорве! – заверил его Роверстан.

– И деспотичен как Перлюрен, – добавил Лучано. – Кстати, никто не видел Перлюрена? Утром я поручил его нашему бамбино и теперь не могу найти обоих.

– Поищи на кухне, – все еще смеясь, предложил Аластор. – Рано или поздно кто-то из двоих проголодается, а дорогу туда знают оба.

– Отличная мысль, монсиньор! – мурлыкнул итлиец, одним упругим движением вскакивая на ноги. – Лионель, не вздумайте зайти в караулку без меня! Я должен это слышать! Грандсиньор, вы идете с нами?

– Пожалуй, загляну в дворцовую библиотеку, – отозвался разумник. – Вы позволите, ваше величество?

– Сколько угодно, – снова махнул рукой Аластор. – Милорд, я вам давно сказал, что весь дворец в вашем распоряжении. Это меньшее, чем я могу отплатить за вашу дружбу.

– Всегда к вашим услугам, – с улыбкой поклонился Дункан и вышел, на ходу поправляя немного сбившийся от смеха зеленый платок.

Вслед за ним вышли Лу с боевиком. Аластор проводил их взглядом и блаженно улыбнулся. Превосходное настроение снова вернулось, и на сей раз испортить его вряд ли что-то могло. Неприятное дело решено, дела на сегодня закончены, а его ждет прекрасный вечер и Беатрис! Все-таки жизнь порой бывает удивительно прекрасна!

Глава 4
Очень разные визиты

Лаванда! Благие Семеро, Альс великолепен! Как ему вообще в голову такое пришло?!

Когда Лучано с Саграссом вышли из королевского кабинета, торопливо исчезнувших егерей уже и след простыл. Грандсиньор Роверстан, раскланявшись, отправился в сторону королевской библиотеки, и Лучано с сожалением проводил его взглядом: в редкие свободные минуты разумник неизменно оказывался восхитительным собеседником. Впрочем, давно известно, что именно занятые люди интереснее всего, не то что бездельники.

– Вы в самом деле пойдете в караулку, милорд? – серьезно поинтересовался Саграсс, пряча улыбку в уголках губ, что так и подрагивали.

Лучано подумал…

– Пожалуй, не сегодня, – решил он. – И вам советую с этим подождать. Пусть по дворцу разнесется побольше разных слухов, а мы будем выразительно молчать. Чтобы сварить правильный шамьет, жаровню следует хорошенько раскалить!

– Да, милорд, – поклонился Саграсс, все-таки позволив себе тень понимающей усмешки и тут же вернувшись к обычной серьезности. – У вас есть для меня распоряжения?

– Сегодня? – Лучано снова задумался. – Пожалуй, нет. Можете отправляться домой или куда угодно. Право, Лионель, день такой прекрасный, почему бы вам не пригласить на прогулку какую-нибудь милую синьорину? На площади Фиалок открыли новую ресторацию с итлийской кухней, там весьма недурной повар, и даже варят правильный шамьет!

– На прогулку? Милорд, но это будет означать, что у меня серьезные намерения! – Боевик настолько растерялся, что Лучано даже стало на пару мгновений стыдно. – Вы полагаете, я могу так поступить с девушкой, не имея намерений жениться? Да и какая приличная девица…

Он разом помрачнел, и Лучано подхватил, желая загладить неловкость, а заодно выяснить вопрос, который давно его интересовал:

– Действительно, какая девица обратит внимание на благородного бравого синьора с магическим талантом и должностью при дворе?

– Вы хотели сказать «местом на каторге»? – не без ехидства уточнил Саграсс. – Милорд, мы же оба понимаем, что своим нынешним положением я обязан только великодушию его величества и вашему. Что я могу предложить порядочной девушке? Сомнительную честь стать женой осужденного преступника? Связать свою жизнь с человеком, который не волен в своем будущем?

– А кто из нас в нем волен, Лионель? – непритворно удивился Лучано. – Разве кто-нибудь знает отмеренный ему срок жизни? Право, вы меня удивляете! Ваше положение имеет одно изумительное достоинство! Вы можете быть уверены, что девушка, которая отдаст вам сердце, предпочла именно вас, а не вашу карьеру или богатство. Это все дело наживное, и я уверен, что ваша семья вскоре восстановит свое положение и состояние. А вот искренние чувства – их найти потруднее. Да что я вас уговариваю?! Неужели отважный боевик опасается женского отказа?

– Отказа? Нет, милорд, – вымученно снова усмехнулся Саграсс, то ли не заметив подначки, то ли пренебрегая ею. – Я опасаюсь как раз противоположного. Если вдруг эта девушка… – Он осекся, и Лучано показалось, что боевик подумал не о любой девице, а о какой-то совершенно конкретной. – Если какая-нибудь девушка, – торопливо поправился Саграсс, – примет мое предложение, то… что дальше? Привести ее к нам домой?

Его лицо окончательно помрачнело, и Лучано про себя согласился. Пьющий глава семейства – это не только расходы, в таком доме на редкость неприятно живется. Постоянная тревога, стыд за происходящее, неуверенность в будущем… Не то, что пожелаешь любимой женщине и своим детям, которые рано или поздно появятся. А Лионель Саграсс – прекрасный сын, если за столько мучительных лет не столкнул пьяного папеньку с лестницы или не капнул ему в карвейн какое-нибудь зелье. Да просто не попросил об услуге знакомого некроманта, чтобы самому не пачкаться!

А ведь это, кстати, интересная мысль… Домой к Саграссам его еще ни разу не приглашали, похоже, Лионель стыдится неустроенного обедневшего жилья или того, что может выкинуть его отец при госте. Но кто мешает Лучано как-нибудь заглянуть в кабак, где синьор Саграсс-старший проводит вечера? Семье этих бедолаг будет только лучше без такого папаши! А Лионелю совершенно не обязательно об этом знать, не то еще надумает мучиться совестью…

Мысль об этом была яркой и соблазнительной, однако Лучано отбросил ее, хотя не без сожаления. Да, Шипы постоянно убивают, но лишь тех, о чьей смерти кто-то недвусмысленно просит. Вдруг все не совсем так, как ему представляется, и Лионель питает какие-то добрые чувства к своему несчастному родителю? В это сложно поверить, но… Во всяком случае, не получится облагодетельствовать всех хороших людей на свете, просто истребив негодяев, безнадежных пьяниц и вообще тех, кто живет неправильно – по твоему мнению. А то ведь может получиться, что в рядах, подлежащих истреблению, одним из первых окажешься ты.

– Не берите в голову, Лионель, – чуть виновато улыбнулся он боевику. – Кажется, сегодня я исключительно бестактен. И все-таки, знаете, иногда нужно довериться собственным чувствам. Грандсиньора судьба любит, когда ее приглашают на танец от чистого сердца. Еще полгода назад я понятия не имел, что окажусь в Дорвенанте, и моя жизнь переменится так сильно. Попробуйте и вы принять ее дары!

– Я над этим подумаю, милорд, – склонил голову Саграсс, явно пряча взгляд, и щелкнул каблуками. – Разрешите идти?

– Идите, Лионель, – вздохнул Лучано. – И передайте мой поклон вашей почтенной матушке.

Он снова проводил взглядом теперь уже боевика и подумал, что неплохо бы поинтересоваться, о ком вздыхает Саграсс. Вдруг все не так безнадежно, как предполагает его единственный, не считая Перлюрена, подчиненный?

Кстати, а где Перлюрен? Утром Лучано вывел его погулять в саду, где енот распугал стайку мелких собачек, принадлежащих какой-то даме, виртуозно снял драгоценную пряжку с туфли ее кавалера – пришлось возвращать с поклонами и извинениями! – залез в кусты и долго там хрустел и чавкал – Лучано предпочел не знать, чем именно, – а потом плюхнулся в чашу фонтана и наотрез отказался вылезать, пока вволю не накупался. Чуть не лишившийся пряжки синьор, оказавшийся магом-стихийником, предложил хорошенько подогреть воду, мол, тогда ошалевший зверек, не желая свариться, быстро вылезет, но понятливо смолк под укоризненным взглядом Лучано и как-то быстро убрался подальше. Возможно, задумался, что покойнику не нужны даже самые модные и дорогие туфли – в Претемные сады, как известно, пускают даже босиком.

Но хорошего, как известно, понемногу, и как только Перлюрена удалось подманить печеньем, коварно вытащить за шкирку и слегка просушить на солнышке, Лучано унес его из сада и вручил изрядно подросшего за последние недели зверька маленькому Дани – тому самому, который встретился им в мертвой деревне и так запал Альсу в душу. Среди бесчисленных государственных дел его монсиньор нашел время узнать о судьбе старухи с малышами, которых отправил во владения Вальдеронов. Новости ок