Оглавление

Об авторе

Родился 2 ноября 1981 года в Москве. Известен как автор ироничных и глубоких афоризмов, которые получают во ВКонтакте миллионы просмотров каждый месяц. Но пишет и художественную прозу, эссе, статьи, что считает для себя не менее важным. Печатается в бумажных изданиях с 15 лет.

В настоящее время — постоянный автор «Независимой газеты», где пишет о жизни, обществе, культуре, психологии, любви. Есть публикации в «Аргументах и фактах», «Литературной газете», «Московской правде», «Московском комсомольце», в журналах «Студенческий меридиан», «Форум», «Юность».

Автор публицистической книги «Запад и Восток: столкновение цивилизаций» — о мировой политике. Книга вышла в 2007 году в издательстве «Феникс» тиражом 5 000, продавалась в России, ближнем и дальнем зарубежье.

Окончил МГЛУ, по образованию лингвист. Преподаёт английский, немецкий и русский языки, шахматы. Был чемпионом России по шахматам в юношеской сборной.

Любит интересных людей, природу, спорт, путешествия.

Фото: сентябрь 2024 года.

Афоризмы о любви и не только

Когда женщина любит тебя, ты для нее больше, чем бог. Когда разлюбила — меньше, чем насекомое.

В 15 лет мы ищем идеал. В 20 — великую любовь. В 30 — человека, пригодного для жизни.

Самые чужие — это бывшие свои.

Если вы нужны человеку, он встретится с вами за минуту до космического полёта. Если не нужны — не найдёт времени, даже если помирает от скуки.

— Помог ли он обрести тебе личное счастье?

— Да. Когда ушёл.

— Чуть не сбила меня с ног! Куда так бежишь?

— От нелюбимого, стоящего на коленях, к любимому, плюющему с высокой колокольни.

— Вчера она вела себя так, что с ней давно пора расстаться. Сегодня — так, что на ней давно пора жениться. И так по кругу, по кругу, по кругу…

— Чем я тебя всё время так раздражаю?

— Тем, что ты не он.

Трудно дозвониться не до того, кто занят, а до того, кому ты не нужен.

Мы живем в эпоху, когда 35-летние девушки могут выглядеть лучше, чем 20-летние.

— Почему ты хочешь со мной расстаться? Ведь я так много тебе дал!

— И так мало из того, что мне действительно было нужно.

— Одиночество — моя плата за право быть собой.

Одни хотят долго общаться, чтобы понять, стоит ли переспать. Другие хотят переспать, чтобы понять, стоит ли долго общаться.

— Ты по мне скучала?

— А что ты для этого сделал?

Сверхзадача мужчины — разучиться быть козлом. Сверхзадача женщины — разучиться быть дурой.

Девушки хотят, чтобы их понимали даже тогда, когда они сами себя не понимают.

Если человек то хочет с вами видеться, то вдруг на ровном месте не хочет, это значит, что в это время он то ссорится, то мирится с кем-то ещё.

Они два часа увлеченно беседовали о музыке, живописи, архитектуре. Когда он сказал, что женат, говорить сразу стало не о чем.

Тот, кто любит больше, больше и наслаждается. Тот, кто любит меньше, диктует условия.

К эротической дружбе искренне способен только мужчина. Женщина если и соглашается на это, то лишь в тайной надежде на любовь.

Многие хотят иметь запасные варианты, но никто не хочет ими быть.

Одни раздражают нас тем, что не любят, другие — тем, что любят.

С одним общаешься сутки, и тебе мало. С другим устаёшь за пять минут. Утомляет не общение, а конкретные люди.

Тот, кого всё время били, начинает царапаться, даже когда его хотят просто погладить.

Вы правильно делаете, что воспитываете девушку. Она обязательно исправится — со следующим парнем.

— Почему ты никогда не унижаешь слабых?

— У меня нет комплекса неполноценности.

Одного и того же человека девушка назовёт настойчивым, если он ей нравится, и навязчивым, если нет.

Одни уходят, даже когда их на коленях умоляют остаться. Другие остаются, даже когда их пинками выгоняют за дверь.

Если человек стал часто ссориться с вами на ровном месте, вполне возможно, что он хочет от вас чего-то важного, чего вы ему упорно не даёте.

«Принимай меня таким, какой я есть» означает: «Ты мне не настолько важна, чтобы хоть как-то учитывать твои пожелания».

Одни 20 раз клянутся, что останутся навсегда, но уходят. Другие 20 раз клянутся, что уйдут навсегда, но остаются.

— Почему она всегда срывает на мне злость?

— Гордись! Значит, она доверяет тебе и считает родным.

— Почему ты с ним рассталась?

— Чтобы терпеть его выходки, нужно было не принимать его всерьёз. А как тогда любить?

— Почему ты с ним рассталась?

— Просто я не хотела его убивать.

В любых отношениях есть то, чему любой обзавидуется, и то, чему любой ужаснётся.

Почему люди так уверены, что, если они тебя любят, ты обязан терпеть от них любое дерьмо?

Даже вменяемая девушка может стать невменяемой, когда кто-то ей очень важен.

— Я очень благодарна тебе. После отношений с тобой я могу воспитывать трудных подростков.

Повзрослеть, не постарев, — целое искусство.

Счастливого и помойка радует, несчастного и солнце бесит.

Незнание паролей к социальным сетям друг друга — залог крепкого, счастливого брака.

Правда разбивает не меньше сердец, чем ложь.

— Мне очень нужно поговорить, излить душу. Совсем колбасит, хоть вешайся.

— Извини, я занят. Лайкаю записи о ценности настоящей любви и дружбы.

— Есть два периода для ухаживания за классной девушкой: когда еще рано, поскольку она еще страдает от прошлой великой любви, и когда уже поздно, поскольку у нее новая великая любовь.

— Пойдёшь со мной на свидание?

— Я пока ещё не настолько отчаялась.

Лучший способ разрушить отношения с партнёром — это раз за разом игнорировать его тихие, вежливые просьбы.

— Зачем ты снова идёшь с ним на свидание?

— Хочу отомстить ему, дав ложную надежду.

Когда любишь только ты, это больно. Когда только тебя — скучно.

Обвинять людей в том, что «им бы всё жрать да трахаться», чаще всего склонны те, кому самим нечего жрать и не с кем трахаться.

— Ты хотя бы иногда позволяешь себе забыть о том, что ты в браке?

— Иногда я позволяю себе об этом вспомнить.

Если исчезнуть, то заметят все, только одни через час, другие через день, а третьи через год.

Одни заваливают охапками роз и читают стихи наизусть часами напролёт. Им говорят спасибо. Другие нравятся с первого взгляда. Их любят.

— Его главное достоинство состоит в том, что он меня любит.

— Вступать в брак надо с тем, чьи психические отклонения для тебя наиболее приемлемы.

Даже утопающий не хватается за соломинку так, как любящий — за того, кому он на фиг не нужен.

— Она — лучшая женщина из всех, кого я когда-либо знал. Я до сих пор храню единственную записку, которую она мне оставила.

— И что же там говорится?

— «Пошёл ты!»

Когда налево идём мы, это «порыв чувств». Когда другие — «измена».

— Каждый раз она дико извиняется, что выносила мне мозг на прошлом свидании.

— И что же она делает на следующем?

— Как что? Выносит мозг.

— На расстоянии тебя любить как-то легче.

— Больше всего мне не нравится в нем то, что он приучает меня быть жестокой.

Одни возбуждают, даже когда здороваются. Другие не возбуждают, даже когда танцуют стриптиз.

Одни обижаются, когда им не дают свободы в отношениях, другие — когда дают.

— Что-то он перестал доказывать, что он лучше всех. Наверно, девушка появилась.

Одним мешает жить плохая репутация, другим — хорошая.

Даже самый милый и нравственный человек иногда ведёт себя как свинья. И даже свинья иногда ведёт себя, как милый и нравственный человек.

— Я всегда обращаюсь со своими девушками как можно лучше.

— Да ты садист!

— Почему?

— Ты хочешь, чтобы они как можно дольше не могли найти тебе замену, когда вы расстанетесь.

— Когда девушка говорит, что «неприлично целоваться на людях»?

— Чаще всего — когда человек ей не нужен.

— Самые беспощадные — это добрые красивые девушки.

Ничто так не унижает, как любовь не к тому человеку, и ничто так не возвышает, как любовь к тому.

— Наглые люди делают нас сильнее. Они учат сопротивляться. Им.

— Зачем мужчины соблазняют женщин, с которыми не планируют ничего серьёзного?

— А зачем женщины манят и дразнят мужчин, с которыми не планируют вообще ничего?

— Встретимся?

— Извини, нет времени. Пишу стихи о том, как мне не хватает любви.

— Насколько он тебе нравится?

— Достаточно, чтобы постоянно давать ему надежду, но недостаточно, чтобы хоть когда-нибудь её оправдать.

Чем хуже человек ведёт себя в отношениях, тем больше он потом удивляется и страдает, что его бросили.

Иные люди больше всего скучают по тем отношениям, где они больше всего страдали.

Многие девушки любят тех, кто меньше всего этого заслуживает.

— Есть ли что-то хуже, чем постоянно быть сексуальным объектом?

— Да. Не быть им.

— Какова самая большая сила на Земле? Штормы и ураганы? Землетрясения и извержения?..

— Комплексы и фобии.

— Почему все так готовы перед тобой унижаться?

— Потому что каждый думает, что я его счастье.

— Почему тебе так сложно найти пару? Ты ведь такая необычная.

— Именно поэтому.

— За что ты её так любишь?

— За оригинальность. Я пролистал её стену за последние сутки и не нашёл там ни одного котика.

— Если вас кто-то не полюбил, утешайте себя тем, что он просто не способен к любви. Самое смешное, что иногда это правда.

Чем больше человек лжёт, тем меньше он верит другим.

Легко любить вечно того, кого не видишь.

Хороший родитель тот, кого дети любят, даже перестав от него зависеть.

Любовь — это обмен свободы на счастье.

— Вот люди говорят: не будь как все, отличайся от других… Прекрасно! Только чем необычнее человек, тем сложнее ему находить и любовь, и дружбу.

Терпят не от любви, а от безысходности.

То, что в любимых радует, в нелюбимых бесит.

Бесполезно умолять о любви. Тот, кто ее испытывает, отдаст ее добровольно.

— Почему мы расстаёмся? Ведь было же так хорошо!

— Тебе.

Она была так прекрасна, божественна, вдохновенна и совершенна, что все, кого она бросала, подыхали от тоски.

Того, кто нужен, много не бывает.

Человек, которого недолюбили в детстве родители, будет требовать любви от всего мира — и хорошо еще, если ему ее хватит.

Одного и того же человека девушка назовёт настойчивым, если он ей нравится, и навязчивым, если нет.

— Как мне добиться её любви? Покупать цветы, украшения, водить в рестораны?..

— Разлюбить её.

Большинство отношений рушатся оттого, что люди слишком многое говорят друг другу в лицо. Ну, или не говорят.

Тем, кого любим, можно всё. Кого не любим — ничего.

— Почему ты его так любишь?

— Потому что он меня не любит.

Не мстите: все и так умрут.

Когда не умеют любить — используют.

— Почему он так подчёркнуто меня игнорирует?

— Потому что ты ему слишком важна.

С одними проводят год, а страдают потом день. С другими проводят день, а страдают потом год.

— Трудно красивым девушкам. От них каждый день требуют объяснять, почему они не могут вступить с кем-то в отношения.

Сексуальность и жажда любви — величайшая сила и величайшая уязвимость.

Морочить голову и использовать только для дружбы того, кто хочет любви, так же аморально, как и использовать его только для секса.

Не требуйте гарантий в любви. Даже если вам их дадут — это ещё не гарантия.

Трудно поддерживать ровные отношения с неровным человеком.

— У каждого из нас свои недостатки. Она немного курит. А я женат.

Жестоки не мужчины и не женщины, а те, у кого есть выбор.

— Что сделает девушка, чтобы заглушить боль от расставания с любимым человеком?

— Лайкнет запись «Цирк должен гастролировать».

Тот, кто больше всех гуляет, порой больше всех и ревнует.

Все хотят, чтобы поняли их, но мало кто хочет понимать других.

Если кто-то кажется вам легкомысленным, даже не сомневайтесь: вы ему кажетесь занудой.

Одни уже по первому фото понимают, хотят ли отношений с человеком. Другие не понимают этого и после года живого общения.

— Почему ты так медленно отвечаешь на мои сообщения о любви?

— Так пока подруге перешлю, пока она ответит, пока поржём…

Вы даже не представляете себе, как иногда грузятся наедине с собой те, кто кажется легкомысленнее всех.

— Что главное ты вынесла из отношений с ним?

— Я поняла, зачем нужна железная дверь.

Хранить верность не тому — значит изменять себе.

Когда красивая девушка говорит, что она «никому не нужна», это значит, что она не нужна одному, который ей нравится, и плюёт на тысячу тех, кому нравится она.

Легко и приятно хранить верность, когда человек этого достоин.

Афоризмы о литературе, искусстве и творческих людях

— Чтобы стать великим писателем, ему не хватало одного — алкоголизма.

Хорошо быть звездой! Куда ни приехал, все достопримечательности — в зеркале.

Когда долго читаешь тех, кто подражал классикам, начинает казаться, что это классики подражали всем.

Слава — это когда перестаёшь благодарить за комплименты.

Чем крупнее издание, тем больше снобизма у его редакторов.

С одними я чувствую себя доктором филологии, с другими — пошловатым гопником.

Одни наслаждаются жизнью, другим потом ставят памятники.

Одиночество порождает отчаяние и искусство.

Успеха в литературе добиваются те, кто к нему стремится. Если они при этом умеют писать — что ж, еще лучше.

Из стереотипа «все творческие люди немного с приветом» я бы убрал слово «творческие».

Любой гений когда-то был графоманом.

— Я духовнее других. Я жру, трахаюсь и читаю книги. А другие только жрут и трахаются.

Тот не творческий человек, кто не цитирует себя по поводу и без повода.

Безумие для некоторых — единственный способ выйти за пределы человеческих возможностей.

— Чем увлекаешься?

— Пивные крышки собираю. А ты?

— Пишу, печатаюсь, выступаю…

— А, ну тоже неплохо.

— Обязательно рассказывай всем, как ты знаменит. Иначе как они об этом узнают?

— Если человек не готовит, не делает уборку, не стирает, а только читает книги, — то как это называется?

— Культурная деградация.

Насколько прекрасно заниматься творчеством, настолько же ужасно материально от него зависеть.

— Ничего, что я всё время читаю стихи?

— У всех свои недостатки.

Настоящий интеллигент — это тот, кто, идя в туалет, берёт книгу и забывает туда пойти.

Что бы вы ни сделали, вы всегда найдёте мудрые цитаты из классиков, подтверждающие вашу полную, безоговорочную правоту.

Писать ради денег — всё равно что ради денег любить. Впрочем, многие делают и то, и другое…

Отзыв писателя на вещь коллеги — чаще всего вкусовщина, которую он выдаёт за величайшую, высочайшую и единственно возможную в этом мире истину.

Попса — это то, что все на людях ругают и втайне слушают.

Как известные, так и неизвестные авторы могут быть и хорошими, и плохими. Единственное, что их отличает, это известность.

Вымышленная трагедия одного в ярком романе потрясает куда больше, чем реальная трагедия ста тысяч в сводке новостей.

Заботиться в искусстве лишь о том, чтобы в очередной раз донести до мира «вечные ценности», — лучший способ быть обласканным современниками и забытым потомками.

Чем лучше ты разбираешься в каком-либо виде искусства, тем меньше произведений в нём тебе нравится. Верх профессионализма — это когда не радует уже вообще ничего.

Извращённость — мать искусств.

Книжная полка потомков примиряет даже тех классиков, которые при жизни люто друг друга ненавидели.

Многие деятели искусства — это люди, которые вместо того, чтобы научиться жить, учатся красиво выражать свои страдания.

По словам учёных, лишь 2% талантливых людей реализуют свой дар. Таким образом, в классики выбиваются необязательно самые талантливые, а, скорее, самые упорные и везучие.

Обиды прототипов на авторов проистекают из глубочайшего убеждения первых, что литература — это разновидность поздравительной открытки.

За критикой писателя в адрес коллег по цеху чаще всего стоит банальное раздражение, что кто-то пишет не так, как он.

Писатель, который меряет свой успех тем, удалось ли ему улучшить мир, будет грустен. Писатель, которому просто нравится писать и печататься, будет счастлив.

На филфаке:

— Давай играть в классики.

— Давай. Чур я — Достоевский!

У неплохого автора, вовремя выпившего водки с нужным издателем или членом жюри какого-нибудь крупного конкурса, куда больше шансов на бессмертие, чем у безвестного необщительного гения, всю жизнь писавшего в стол.

Писатель — это организатор. Написать приличную вещь легко. А вот дать ей широкий ход — адский труд.

Хороший писатель только тем и занимается, что выдаёт свои и чужие тайны. Хорошая литература — всегда предательство.

Одни авторы чувствуют себя гениями, когда читают себя. Другие — когда читают других.

Хочешь понравиться опытному редактору? Пиши о том, в чём он ничего не понимает.

Творческий человек — это чудо. Творческий человек, интересующийся хоть кем-то, кроме себя, — восхитительное чудо. Счастливый творческий человек — божественное чудо.

Почему ночью многие радиостанции начинают вдруг давать хорошую музыку? Потому что ночью им не надо привлекать слушателей.

Когда автор хочет, чтобы прототипы его не убили, он пишет: «Все персонажи вымышлены, все совпадения случайны».

Крайний восторг и высшая похвала, которую можно услышать от редактора крупного издания, — это: «Идёт в номер».

Читатель — это потребитель духовности.

Принято считать, что жесть и натурализм — самый лёгкий путь к славе в литературе. В действительности этот путь самый трудный.

Литературный садист возбуждается, когда порет чушь.

Когда тебя обожают многие, кажется, что тебя должны обожать все, — а это невозможно. Именно поэтому некоторые знаменитости столь обидчивы и ранимы.

Когда нечто фривольное пишет, скажем, Джованни Боккаччо, это «жизнелюбие» и «Возрождение». Когда кто-то из нас — «пошлость» и «падение нравов».

Современная массовая культура не вводит детей в мир взрослых, а подстраивает мир взрослых под детей.

Глумясь над гениями с кучей недостатков, мы забываем о том, что есть масса бездарей с такими же недостатками.

Больное самолюбие многих пишущих людей объясняется пропастью между тем, кто они и есть и кем они хотят быть.

Если поэту не понравился литературный концерт, то, скорее всего, потому, что ему не дали там выступить.

Чем отчаяннее человек жаждет славы, тем больше его недолюбили в детстве.

Литература — это возможность сказать о том, о чём говорить не принято.

Нас учат «презирать мнение толпы» — но именно его считают мерилом таланта.

Эстрадные песни делятся на два типа: я могу без тебя жить и я не могу без тебя жить.

Цивилизация победит культуру, когда зрители в театре будут смотреть в телефоны больше, чем на сцену.

Когда ты звезда, то весь мир слышит не только каждое твоё мудрое изречение, но и каждый твой тайный пук.

У понятий «классика» и «пипл хавает» есть лишь одно отличие. Оно умещается в одно слово — «долго». Долго хавает.

Ощущение себя звездой зависит не столько от заслуг, сколько от характера.

Писатель — это микроскоп, которым жизнь порой забивает гвозди.

— Всё, я перестаю с ним общаться.

— Что он сделал? Оскорбил бабушку? Ударил маму? Ограбил ребёнка?..

— Нет. Он слушал попсу.

— У тебя есть «Белый клык» Джека Лондона?

— А зачем мне вырывать у него клыки?

— В музыке у меня строгий, академический вкус: я предпочитаю старую, классическую ВИА ГРУ.

— Я хотел написать книгу, но был пьян и не попал по клавишам.

— Пушкин писал свои стихи на давно устаревшем жаргоне.

— Почему ты никогда не критикуешь его стихи? Они тебе так нравятся?

— Да нет. Просто они не выдерживают никакой критики.

— У тебя есть мания величия?

— А почему мания?

— В юности я прочёл всю классику.

— Почему?

— Интернета не было.

— Вы какого себе ребёнка хотите — счастливого или гениального?

— Мы неуклонно растём над собой. Раньше мы убивали своих гениев, потом сажали, теперь всего лишь оплёвываем по ТВ.

— Я годами постигал тайны литературы, культуры и Вселенной. Это было дико интересно. Но счастливым я стал лишь тогда, когда научился общаться с людьми.

Многие люди уверены, что если при чтении стихов ты не срываешься на истерику, то у тебя «вялая подача».

— Можно ли публично гордиться тем, что ты не читал какого-то писателя?

— Да, если это маркиз де Сад.

— Я гуманный маньяк. Достоевского люблю. Когда убиваю, всегда потом раскаиваюсь.

— Пушкин был активным пикапером.

Творческие люди делятся на две группы: те, у кого таланта больше, чем комплексов, и те, у кого комплексов больше, чем таланта.

— Я интеллигентный человек, но не до усрачки.

— Фигня, которую нынче издают, наполняет меня верой в то, что издадут и меня.

— Я вот почему в жизни такой хороший? У меня вся пакость в литературу уходит.

— Какова степень твоей литературной известности?

— Ну, если бы я жил в Люксембурге, меня знала бы вся страна.

— Почему ты никогда не хвастаешься?

— Гению подобает скромность.

Читать стихи, может, и перестанут, а вот писать — никогда.

— Что может быть важней для читателя, чем блестящие эстетические открытия и гениальные нравственные прозрения?

— Котики.

Многие молодые поэты убеждены, что если они будут пить и скандалить, как Есенин, — им тоже поставят памятник.

— Ты зачем умные книжки читаешь? Тебе что, 15 лет?

— Нет у меня никакой мании величия! Я всегда говорил, что я пока ещё недостаточно великий человек.

— Почему, добившись успеха, ты стал считать себя великим и смотреть на людей свысока?

— А зачем, по-твоему, я добивался успеха?

— Почему ты так мало читаешь других авторов?

— Себя бы осилить.

— Какой из меня артист? Я не демонстративная личность. У меня и истерии-то нет.

Ничто не шокирует читателя так, как правдивое описание его жизни.

Проклятье — хотеть быть известным человеком и при этом бояться любого негатива в свой адрес.

— Кем ты хочешь стать?

— Архитектором памятника самому себе.

Если творчество широко востребовано, то это «попса». Если понятно узкому кругу ценителей, то «никому не нужно».

Мой любимый литературный приём — это плагиат у жизни.

— Как назвать творческий метод Мусоргского, который сочинял клавишные композиции, постоянно отхлёбывая водочку из графина?

— Фортепьянство.

— Какие афоризмы ты считаешь наиболее удачными?

— Те, над которыми одни смеются, а другие плачут.

Пока вы терзаетесь сомнениями, можно ли восьмиклассницам читать Бунина, они вовсю читают «50 оттенков серого».

— Как ты начал писать?

— Дошёл до ручки. Взял её — и начал писать.

Если вы сидели в туалете и вам пришла в голову гениальная идея, значит, у вас был творческий толчок.

— Я духовный человек. Для меня в творчестве важны не деньги, а тщеславие.

— Что нужно сделать, чтобы стать великим?

— Ну, для начала умереть.

— А дальше?

Прочтя очередную надрывную юношескую вещь на грани самоубийства, иные люди говорят: «Ой, как круто, как полнокровно, вот бы автор всегда так писал!» Чтобы всегда так писать, надо всегда так жить. А такая жизнь долгой не бывает.

— Я люблю смотреть спорнофильмы.

— Чего?!.

— Фильмы, вызывающие оживлённую дискуссию в обществе.

— Вот свинство! Придумаешь какую-нибудь умную мысль, а потом окажется, что какой-нибудь древнегреческий козёл её уже думал. Или пушкинский собутыльник.

Люди, которые утверждают, что ценна только классика, а современная литература — это сплошная попса, с современной литературой, как правило, просто незнакомы.

— Достаточно ли это кино депрессивно, чтобы считать его авторским?

— Какое твое самое яркое впечатление юности?

— Достоевский.

— Говорят, я гений. Почему меня не понимают?..

— Радуйся, что не убивают.

— Почему ты так плодовит в искусстве?

— Я никогда не пользуюсь творческим презервативом.

— Одолжишь до Нобелевки?

Рассказы

Сцена у фонтана

— Айфон, — сказал молодой человек.

Девушка повернулась к нему.

— Боулинг, — сказал молодой человек.

Девушка посмотрела на него с нежностью.

— Клубешник, — сказал молодой человек.

Девушка обняла его.

— Коктейль, — сказал молодой человек.

Девушка поцеловала его в губы.

— Шмотки, — сказал молодой человек.

Девушка начала раздеваться.

— Тачка, — сказал молодой человек.

Девушка задрожала в экстазе.

— Бальмонт, — сказал молодой человек.

Девушка взглянула на него с подозрением.

— Куинджи, — сказал молодой человек.

Девушка в ужасе отшатнулась.

— Бетховен, — сказал молодой человек.

Девушка схватила в охапку свою одежду и бросилась прочь.

— Драма абсурда! — крикнул молодой человек с некоторым ожесточением.

Девушка побежала быстрее.

— Вопросы бытия! — заорал молодой человек. — Красота и трагизм мироздания! Священная пустота!

Девушка установила рекорд.

30.01.2001, с более поздней правкой

Сострадание

В районе метро Бауманская к Андрею подошла пожилая женщина в одежде среднего качества:

— Молодой человек, перекусить не поможете?

Он решил, что ослышался; что его приглашают к совместной трапезе.

— Что-что? — не понял он.

— Перекусить.

— Это как?

— Ну, купите мне что-нибудь в этом киоске.

Подошли к ларьку.

— Купите мне два эклера, два песочных пирожных и чашечку кофе, — по-хозяйски распорядилась она.

Андрей удивился, но, воспитанный на сострадании, принялся выполнять.

— Шоколадный, шоколадный эклер! — недовольно воскликнула она.

Андрей сказал продавщице:

— И воду еще, пожалуйста.

— А воду-то зачем? — искренне удивилась старуха. — Воду я не заказывала.

— Это я себе.

— Себе-е-е?! — поразилась она в самое сердце. — Вот ведь…

Андрей продолжал покупки.

— И кофе не забудьте! — покрикивала старуха тем временем. — Подержите это и по очереди подавайте. Сначала подайте кофе. Осторожно, не расплескайте! Экой вы неловкий! Вас что, не учили с пожилыми людьми?.. Да куда вы мне эклер-то суёте?! Начать нужно с менее сладкого, а то я себе аппетит перебью! Экой вы… несообразительный!

Андрей схватил все свои пирожные, яростно запихнул их себе в рот и, смачно чавкая, с ненавистью прожевал.

— Эй, ты чего это?! Бунт?! — проорала она, придвинув к его лицу кулак. — Милицию вызову!

Вокруг собралась толпа.

— Бессовестный! — стыдили его. — Бабушку несчастную обобрал! Работать ему, видите ли, западло! Жрут в три горла и бабушек еще обирают! Вот при Сталине бы его!..

Андрей сплюнул, с досадой вылил кофе на землю и, ловко выпрыгнув из толпы, направился к метро.

— Разворовали страну и поколение такое же воспитали! — доносилось от киоска. — Скоро убивать начнут!..

21.10.2009

Формы и содержание

— А ты бы любил меня, если бы у меня был первый размер груди, а не третий? — внезапно спросила Леночка после сладкого оргазма.

Вася аж вздрогнул от неожиданности. Он никогда не слышал от неё подобного.

— У тебя? — проговорил он задумчиво. — Но это был бы уже другой человек, не ты.

— То есть я для тебя — это размер моей груди? — прищурилась Леночка.

— Ну и вопросы ты задаёшь, — искренне поразился Вася. — Человек состоит из души и тела. Полагаю, это не новость.

— Верно, — ответила Леночка на тон выше. — Но что важнее? Важнее…

— Я не знаю, — озадачился Вася. — Всё важно.

— Ну хорошо, — продолжила Леночка. — Почему ты со мной познакомился?

— Сначала услышал звонкий голос, — объяснил Вася. — Обернулся. Обратил внимание на внешность. Стройная, загорелая, с длинными волосами, с формами третьего размера… Кто от такого откажется?

— И всё? — презрительно вопросила Лена.

— Да нет, почему же?.. Потом мы с тобой заговорили. О роликах, о Зюскинде, о Пелевине и велосипеде… Обнаружили, так сказать, общие интересы…

— То есть, если бы не грудь, ты бы со мной даже не познакомился? Если бы размер был не третий, а первый? — повторила Лена.

— Послушай, да что же это такое? — возмутился Вася. — Допрос? Психологическая игра?.. Я могу не отвечать на этот вопрос?

— Это… это… игра в допрос, — попыталась Леночка сбавить обороты.

— Отлично. Я могу в нее не играть? — сухо поинтересовался Василий.

— Не можешь. Я хочу понять тебя. Понять мотивы нашей любви.

— Боже мой, почему все умные, читающие девушки такие извращенки? — риторически спросил Вася. — Мало им того, что всё хорошо в разговорах и в постели. Мало им того, что по ресторациям их, прости Господи, водють. Им мотивы любви еще надобно понять!.. Вот ведь мать-то их разыти!

— Если я тебе не нравлюсь, ты можешь найти девушку попроще. Поближе к себе.

— Нормальную дворовую самочку? Пачка сигарет в день и мат через слово?.. Могу. Конечно, могу. Только не хочу. Леночка, я люблю тебя, пойми это наконец! — сказал Вася, надевая на конец свой презерватив.

— Вот я и хочу понять почему, — парировала Лена, снимая с конца презерватив.

— No sex, just brutal fuck[1]? — иронически поинтересовался Василий.

— Вася, я серьезно. Пока я не проясню наших отношений, я не в состоянии буду их продолжать. В том числе и в постели.

— Фига се! — поразился Василий. — Во дела. Ну нравы.

— Все мужчины — животные! — бросила Лена с вызовом.

— Началось… — вздохнул Вася утомлённо. — Все люди — отчасти животные. И, если кто не в курсе, это абсолютно нормально.

— Нет! — взвизгнула Леночка. — Я!.. Я не животное! И не смей меня так называть!..

— Отлично. А если бы мой член был не 16 сантиметров, а 8? Ты бы тоже меня любила? А если бы мой рост был не 175 см, а 150? А если бы у меня было жуткое пропитое лицо?..

— Я люблю человека, его душу, а не грубую телесную оболочку! В отличие от тебя, я не животное, а человек!

Вася озверел:

— Да! Если бы у тебя был первый размер, я бы с тобой не познакомился. Но и если бы ты не поддержала мой разговор про Зюскинда и Пелевина, я бы тоже не продолжил это знакомство. И, чёрт возьми, это совершенно нормально! Я не понимаю, к чему это лицемерие! Это какой-то бред, какой-то абсурд!

— Мужчины всю жизнь видели во мне только самку, аппетитную, смазливую самку, — всхлипывала Лена. — Если бы не грудь, никому бы и дела не было до моей души. Грудь… всё через нее! Хватит! Мне это надоело.

Она собрала свои вещи и ушла, позабыв даже хлопнуть дверью.

— Дура, — прошептал Вася, наливая в стакан виски. — Ну и дура…

Лена быстро шла по дневному городу. Сладость отчаяния и ликование поступка мешались в ее разбухшей душе. «Всё это так неожиданно, так внезапно… Но я всё сделала правильно! Я не кусок мяса!» — гордо думала она, любуясь загорелыми ребятами, выходившими из спортзала.

11.08.2008

Северное сияние

Январь трещал от холода, мир содрогался от ветра и темноты,

и снежинки яростно вонзались друг в друга.

Ты опаздывала, и звонила, и писала мне сообщения.

Ты так не любила, когда я опаздываю,

а сама пришла позже на полтора часа.

— Нам нужно расстаться, — сказала ты. — Нам нужно расстаться.

— И это всё, ради чего вы хотели встретиться? — спросил я,

а темнота схватила меня за горло и потащила куда-то назад, вниз и назад, вниз и назад.

— Еще я хотела отдать вам ваши вещи.

Как ты красива была в ту секунду!

Твои небольшие синие глаза

стали огромными, ярко-голубыми.

Твоя бледная кожа сияла ослепительным белым пламенем.

Твое длинное тонкое тело было изящным и беспощадным,

как черная пропасть над головой.

Ты была очень прямой, как всегда, ты ведь балерина,

но ты извивалась, я видел, как ты внутри извивалась.

И ты отдала мне вещи в пакете:

журнал и рубашку, в которую ты тщательно замотала книгу по сексу.

Я взял твой пакет,

чувствуя мягкость рубашки и смех твердой книги.

Мне хотелось смеяться.

Моя скорость всё увеличивалась,

в моих ушах свистел мрак,

в ушах колыхалось море безмолвия, будто умерли все звуки.

— Вы хотите меня о чем-то спросить? — сказала ты,

и льдинки с твоих ресниц

с грохотом осыпались в мою разверстую бездну.

Я стоял, слушая эхо.

— Нет, — сказал я. — Зачем?

— Прощайте, — сказала ты и ушла к машине отца.

Это было северное сияние.

2004 г.

Девочка

Голос, всегда тихий и глуховатый, становится вдруг громким и звонким: он создан для песни и плача. Таким голосом не ведут обыденных разговоров, но ты об этом не знаешь. Ты говоришь — и ударяешь слова так сильно, будто в них твоя страсть и душа. Но в них ее нет; где она? Она в твоем голосе, в твоем молчании, в хрупкости твоих нежных пальцев. Ты старательно прячешь ее (от других или от себя?), делаешь вид, что ее и нет, но она прорывается, льнет к твоим гладким запястьям, извивается в волосах… Я вижу ее в тусклой ссадине на предплечье шелковисто обнаженной руки. Я слышу ее в шепоте «Спасибо», в твоем мягком шепоте.

Маленькая капризная девочка, тебе почти двадцать, а я видел твои слезы во сне и однажды — наяву. Подойти, обнять — при всех, среди бела дня? Я тебе никто; я не подошел и не обнял. Плакать, милая, это не современно; ты выглядишь, как красивый манекен, ты ходишь на дискотеки и в клубы, ты «тусуешься», но слезы тебя выдают. Не плачь больше — или стань как они. Мне будет жаль? Нет, мне не будет жаль. Во-первых, ты отпустишь меня: мой взгляд, мое сердце. Ты никогда не будешь моей, так зачем же смотреть, мечтать, видеть сны? А во-вторых… никогда ты ими не станешь. Ты ходишь с ними, с ними говоришь, ты как будто уже они, но ими никогда не была — и не будешь. Ты слишком своя.

Твои подружки… интересно было бы вселиться в тело одной из них. «Иди сюда», «Садись», «Подожди» — аквамариновые слова, я бы говорил их по сто раз на дню, а ты бы… шла сюда, садилась, ждала… Небрежно коснуться твоей руки, провести по спине ладонью… Они не понимают, но это какое-то волшебство. Твой мальчик… я никогда не думал об этом, но он понимает еще меньше, он не смыслит ни черта!

Художница, не люблю твоих картин, кроме одной — тебя. Ты не рисуешься, но рисуешь себя всегда. Вечно одна и та же, ты меняешься каждый день, — вся эта элегантность, утонченность, изысканность. Одежда, косметика — я не буду описывать твой удивительный вкус. Настоящая художница, ты нервна и порывиста; ты нравишься мне больше всего, когда, наклонив голову и раскрыв большие глаза, обиженно и упрямо отстаиваешь ошибку. Ты права, тысячу раз права! Ошибаемся мы, писатели. Слова ничто перед голосом и лицом.

Я как ты, — я твержу об этом сто лет, но ты мне не веришь. Ты странная; я давно уже не гонюсь за тобой, а ты все бежишь — куда? Ты так боишься меня, а я уже нет, я не боюсь ни себя, ни тебя. Мне спокойно. Мне легко писать эти строки.

Ночь 26—27.12.00

Её сны

Напротив меня в автобусе сидит девушка. Она говорит своему приятелю:

— Иногда под утро вижу такие сны… Мозг сам что-то делает, придумывает, показывает. Вот разбуди меня — никогда бы такого специально не придумала. Это какие-то чудесные сказочки, хочется раствориться в них и жить… Вижу такие сны, что хочется рассказать о них всему миру.

— Расскажите мне, — говорю я. Она поражается, мне страшно неловко. Я подслушал её личный разговор — совершенно незнакомый человек, на которого она даже не взглянула.

Вот потому-то я этого и не сказал. У нее было утончённое женственное лицо, но короткая стрижка, простая одежда и не очень интересное тело. Я не хотел её как девушку, но она казалась мне лучшим человеком на земле.

У нее был чарующий голос — мягкий, высокий, ласковый. Ее нежность была адресована всему миру. Когда мы проезжали мимо главного здания МГУ, излучавшего золотистый свет среди белого снежного сияния, она воскликнула:

— Как красиво!

Ее спутник, явно приятель, а не парень, был человеком умным, продвинутым, но, по большому счёту, обычным. За весь разговор он не сказал ни одной глупости, но видно было, что она намного ярче, глубже и тоньше. Её восхищал мир, а она восхищала меня.

Сперва я решил, что она иностранка. У нее был приятный ровный загар и какие-то нездешние манеры. Временами она заговаривала со своим спутником на английском. У нее было произношение, как у носителя языка. Но и по-русски она говорила без акцента.

— Я могу жить в Москве, но мне здесь не очень комфортно, — сказала она мягко. И даже в этих словах, бывших по форме жалобой, чувствовался какой-то спокойный внутренний свет. Наверно, она всё воспринимала с этой тихой радостью. Я снова восхитился. Она сама была под стать своим снам.

— Я могу жить и на Итаке, с родителями, — продолжала она. — Два-три месяца — хорошо, но не больше. Мама слишком, слишком меня контролирует…

На Итаке?! Она что, древняя гречанка?.. Тьфу, почему древняя? Остров же до сих пор существует. Она гречанка, но почему тогда и по-русски, и по-английски говорит без акцента? Или мне Итака эта послышалась?..

Потом они заговорили, кажется, об альпинизме.

— Ночевали на 4800, потом на 5400. Грудь сдавлена, дышать нечем, но столько всего вокруг! — рассказывала она.

— И Интернета нету, — скептически добавил ее приятель. Причем «Интернет» он произнёс через два «е», как никто не говорит. Будто он что-то пародировал. Интеллектуальный МГУшный юмор…

Даже описывая трудности высокогорной ночёвки, она была такой же очаровательной и чудесной, как и всегда. Голос её оставался счастливым. Я подумал, что, когда придёт время умирать, она будет всё такой же. Это было за гранью моего понимания, это было какое-то инопланетное совершенство.

Я знал, что скоро мне выходить, и стал уже думать о том, что надо, надо всё-таки как-то обменяться с ней контактами. Даже если она иностранка и в Москве особо не живёт, мы же можем с ней переписываться. Это нужно, я просто обязан это сделать! Я уже подготовил фразу, но тут они с приятелем встали и направились к двери. Кричать ей через кучу посторонних людей: «Вы очень интересный человек, давайте обменяемся контактами, просто для дружбы!» — я уже постеснялся.

Почему же я не сказал этого раньше? Возможно, я видел перед собой что-то слишком, слишком хорошее. Я боялся в это вмешаться.

Нет, это какой-то школьный романтизм, я давно из этого вырос. Тем более этот обычный парень нормально с ней общался, и никаких трагедий это не вызывало.

Как же так вышло, что я, не раз знакомившийся для отношений и на улице, и в метро, и на разных литературных тусовках, так и не решился заговорить с девушкой просто для дружбы?

Наверно, я просто боялся, что это волшебное существо, готовое открыть свои сны всему миру, именно мне вдруг решит их не открывать, не захочет знакомиться и чем-то там обмениваться. Я боялся, что обида, которую она может мне причинить, наложится на моё восхищение ею. И я запутаюсь, я не буду знать, как к ней относиться.

Она быстро, парой лёгких мазков, нарисовала на запотевшем окне автобуса какой-то замысловатый, но очень милый рисунок. Она написала там себя. Мы так и не познакомились, и для меня она вечно будет ехать в том автобусе, вечно останется на том окне.

Это было сегодня вечером, сейчас ночь, скоро я лягу спать. Мне приснится:

— Иногда под утро я вижу такие сны… Вижу такие сны, что хочется рассказать о них всему миру.

— Расскажите мне.

И она расскажет. И я каждую ночь буду видеть её сны.

25.12.2010

4 года

Четыре года спазматических исканий, сомнений и всяческих страхов, четыре года небывалого счастья, взаимных упреков, истерик и скуки, жажды полного понимания и осознания его невозможности, любования нежностью зеленых листочков и собственных тел, игры волосами и чувствами, детских обид и недетских корчей, восторга и помешательства…

Я помню тот день: я иду на курсы и думаю о тебе, еду в метро и думаю о тебе, пишу контрольную и думаю о тебе, и кто-то мне говорит: так нельзя, а я мысленно отвечаю: коззел…

И первый поцелуй в губы: 15 лет, куча слюней, было даже стыдно, так и говорят ведь, что слюнки текут, и я не понимал, зачем это надо — обмениваться слюной в знак любви.

И в школе: больное самолюбие не разрешает тебе подходить ко мне, и я чувствую, что не нужен тебе, и ты спрашиваешь: что, всё? — и я отвечаю: не знаю, отвечаю хмуро, злобно, и всю дорогу ты плачешь, и я раскаиваюсь, и на следующий день, во время урока, мы стоим одни в коридоре, и я хочу обнять тебя, и ты говоришь, что я должен сначала решить, и я говорю: неужели не ясно, что я решил, и я обнимаю тебя, и чувствую дезодорант, какой только у тебя, и путаю тебя с этим запахом, слышу его в метро, в автобусах и на улице, где его нет и в помине…

А потом ты пишешь стихотворения, и они мне нравятся, потому что я ничего не понимаю в л