Оглавление

1. Бруклинский мост
2. I
3. II
4. III
5. IV
6. V
7. VI
8. VII
9. VIII
10. IX
11. X
12. XI
13. XII
14. XIII
15. XIV
16. XV
17. XVI
18. XVII
19. XVIII
20. XIX
21. XX
22. XXI
23. Эпилог

I

«Что же я делаю! Совсем с ума сошёл? Это даже смешно! Веду себя, как какой-то подросток… нет, просто нет другого выхода! Нет, нет, нет у меня выхода! Нет!» — эти мысли словно преследовали его, а он бежал от них. Быстрее, ещё быстрее. Дыхания не хватало, было жарко, а он бежал и бежал. Под ногами стучали доски, где-то совсем близко шуршали колёса машин, редкие прохожие, недоумевая, оглядывались. А он — вовсе не спортивный человек в дорогом сером костюме и бежевом плаще, он, тридцативосьмилетний Оскар Соррейс, он, бывший второй лейтенант армии, бывший агент ФБР, бывший бизнесмен, бывший владелец шикарной квартиры на Манхеттене, бывший муж и, наконец, бывший благополучный человек, бежал, задыхаясь, по доскам пешеходной зоны Бруклинского моста. Достигнув середины, он внезапно метнулся к ограждению и, навалившись на него всем телом, остановился. Металл приятно холодил вспотевшие ладони, отлупляющаяся краска и огромные болты делали его неровным, отчего он казался таким спасительно-надёжным, чтововсе не хотелось отпускать. Несколько секунд он медлил, затем залез на широкую балку…

…Оскар стоял, раскинув руки, тяжело, громко дышал. Ему было страшно. Несколько минут назад он всё твёрдо решил, но сейчас… страшно, страшно сделать последний шаг! Он посмотрел вниз… с шумом спешащие куда-то автомобили и вдали Ист-Ривер, спокойно несущий свои тёмные воды. Сколько таких же, как Оскар, неудачников, принял он в свои объятия… не зря, не зря прозвали этот мост «мостом самоубийц»! Пусть это было давно, пусть сейчас не двадцать девятый… какая разница, всё одно. Что двадцать девятый, что две тысячи девятый. Неудачные эти девятые года, с той лишь разницей, что теперь депрессия не только у Америки, но ещё и у него, Оскара Соррейса.

«Пора!» — решил Оскар и напоследок огляделся вокруг. Как назло, день был прекрасный, небывало тёплый для этого времени года. Лёгкий ветер приятно теребил волосы, солнце ласкало горячими прикосновениями, обещая скорое лето, и даже воздух казался каким-то слишком свежим для города, наполненным тем, безошибочно узнаваемым ароматом весны, для описания которого так плохо подходят все известные людям слова. Прощаясь, Оскар поднял глаза на высокое, с нежными дымчатыми облачками небо, на маленький зелёный островок, на родной с детства, похожий на муравейник, Бруклин и на привычный, тянущийся к небу Манхеттен… ещё секунда… другая… и только один шаг…

…Он уже был совершенно готов сделать этот последний в жизни шаг, но вдруг, на фоне небоскрёбов он заметил нечто. Нечто такое непривычное и непонятное, появившееся не к месту и не ко времени, нечто, разрушающее его планы. Прищурившись, он различил маленькую фигурку. Её не должно здесь быть, откуда она? В нескольких футах от него точно так же на балке стояла девушка, уцепившись обеими руками за фонарный столб. Ветер трепал распущенные длинные светлые волосы и слишком лёгкую для начала апреля полупрозрачную цветастую тунику. Обтянутые джинсами согнутые колени дрожали: она очень неуверенно стояла в босоножках на огромной платформе.

Это было очень странное, неиспытанное доселе чувство, но собственные проблемы сразу отступили на второй план, единственной мыслью, занимающей его, стало то, как уберечь, спасти её, ведь она слишком молода, чтобы умирать. Ветер словно продувал её насквозь, и так хотелось обнять, спрятать её, оградить, отвести от неё любую беду. Зачем она здесь? Что привело её к этому отчаянному поступку? Он уже как-никак прожил половину жизни, много имеет за плечами успехов, ещё больше разочарований, а какое горе может быть у неё? А у него? Да, что у него случилось такого, чтобы прыгать с моста?! И вообще существуют ли такие причины, такие неразрешимые проблемы, достойные того, чтобы из-за них лишить себя жизни?! Все эти вопросы в секунду промелькнули в его голове, но отвечать на них было некогда.

— Мэм! — тихо, чтобы не напугать, позвал Оскар. Она никак не отреагировала.

— Мэм! — позвал он громче. Она опасливо оглянулась, и, заметив его, чуть не разжала от неожиданности руки.

— Успокойтесь, я всего лишь такой же неудачник.

— Я не слышу! — шум машин и ветер заглушали слова.

— Сейчас! — крикнул он и, цепляясь за тросы, начал медленно приближаться к ней.

— Стойте! Или я прыгну!

— Не беспокойтесь, я сам собирался прыгать.

— Так прыгайте! И не мешайте другим!

— Успею!

— Не успеете! Сейчас кто-нибудь вызовет полицию, они приедут и всё испортят.

— А вы как будто ждёте?

— Конечно, нет! Я сделаю, сделаю то, что намеревалась, моя жизнь не имеет смысла. Не переживайте, вы ничем не можете мне помочь. Лучше уходите и не мешайте, — ей было трудно говорить, в горле стоял комок, она старалась не заплакать и слова звучали отрывисто. Нельзя было не почувствовать, что ей очень плохо, впрочем, те кому хорошо не стоят на балках Бруклинского моста. Утешать и убеждать смысла не было, он знал это по себе, но можно было вызвать в ней чувства, сходные теми, что вызывала она в нём.

— Нет, это вы мне мешаете и вы уходите. Впрочем, мне всё равно. Мне больше ничего не осталось! Всем будет только лучше, если я умру, — говоря это, он не слишком грешил против истины. Он думал об этом много и часто, в конце концов, именно эти мысли и привели его на мост, и только встреча с ней превратила их в какую-то несуразную глупость, но глупость, которой он надеялся спасти её.

— Я никому не нужна. И ждать нечего. Я ничего не стою! Быть актрисой моя мечта… не приняли. В шестой раз! — она сделала неуверенный шаг ему навстречу.

— Вы рано сдаётесь, у вас впереди вся жизнь. Вот моя давно кончена, не стоит продлевать агонию. Я вас только попрошу: постарайтесь быть счастливой. Пусть хоть кто-то будет счастлив. А я должен довершить начатое, — он даже подался вперёд, и у него промелькнула мысль, что ещё чуть-чуть и ему действительно придётся прыгнуть. Тут в ней что-то надломилось. Это абсолютно разные вещи: пытаться совершить самоубийство и видеть, как на это решается другой человек. К этому невозможно остаться безучастным.

— Нет! Стойте!

— Зачем продолжать своё жалкое существование?!

— Я не хочу!

— Вы не хотите? Вам должно быть совершенно на меня наплевать, как и всем остальным.

— А я не хочу, чтобы вы умерли. И если вы это сделаете, я последую за вами. Хотя, вам должно быть всё равно. Но я ведь знаю что это не так. И это очень странно.

— Вы правы. Как вас зовут?

— Мел. Мелисса, — она протянула руку.

— Оскар, — он пожал её дрожащую ручку, и она мгновенно вцепилась в его рукав.

— Тише, тише, а то мы сейчас свалимся! — теперь они стояли совсем рядом и он мог хорошо разглядеть её миленькое личико с чёрными подтёками от туши на бледных щеках, большими карими глазами и маленькими вишнёвыми губками.

— Мы же собирались.

— Мне уже расхотелось. А вам? — он-то давно уже не хотел прыгать. Не хотел с того момента, как увидел её. Единственное что он хотел, это как можно быстрее спасти эту девушку, маленькую, беззащитную, дрожащую от страха и холода, с растрёпанными на ветру золотистыми волосами и заплаканными, но всё равно необыкновенно тёплыми глазами, хотел сделать так, чтобы её жизни больше ничего не угрожало, и кажется, ему это почти удалось.

— Я боюсь… — она почти отпустила вторую руку, которой всё ещё держалась за столб, сделала ещё один шажочек и её нога чуть не соскользнула вниз.

— Осторожно! — он едва успел ухватить её за плечо и, отклонившись назад, увлёк за собой. Вместе они рухнули на доски. Она сразу же вцепилась в его плащ и зарыдала. Несколько минут они так и лежали, пока Оскар не поймал себя на мысли, что почему-то не может отпустить её руку. Она рядом, она с ним, она в безопасности и он не может её отпустить. И, наверное, уже не сможет, — Ну, кто же в таких туфлях лазает по мостам! — шепнул Оскар ей в ухо и ласково улыбнулся, поглаживая мягкие волосы на макушке, — Надо подняться, — он помог ей встать и усадил на одну из тех скамеек, что украшают пешеходную часть Бруклинского моста.

— Дерьмо! Одно дерьмо вокруг! В моей жизни!

— Как знакомо. Я вообще-то чемпион по плаванию в дерьме.

— Надо мной все смеются… я хочу сниматься в кино… но ничего не выходит… Энн и Джесс считают меня дурой… в школе надо мной постоянно издеваются… мама хочет, чтобы я училась… чтобы я была врачом… не хочу… она понять не может… изо дня в день одно и тоже: я никто и ничто… даже Майкл… он… он целовался с этой идиоткой Барби!

— С куклой? У него проблемы? — тем же шутливым тоном спросил Оскар.

— Нет, — она отпрянула от него и тоже улыбнулась, — не с куклой, с Бланш Оливер. Она у нас в школе самой красивой считается. Ноги просто от ушей, не то, что я, коротышка. Вот я и прозвала её «Барби». Она и её подруги меня ненавидят.

Она уже почти не плакала, Оскар достал из кармана носовой платок и стал оттирать чёрные подтеки с её щёк. Он невольно залюбовался огромными удивлёнными глазами и пышными ресницами. Он никогда не видел такого нежного, такого тёплого взгляда, почему-то казавшегося ему необыкновенно родным.

— Простите, сэр, я всякую чушь говорю. Но мне надо было это сказать. Очень сложно когда некому сказать о том, что раздирает тебя изнутри. Я понимаю, вам до меня дела нет, но спасибо. За то что слушали и за то что спасли.

— Это кто ещё кого спас! Если бы я тебя не заметил, меня бы уже вылавливали.

— Вы преувеличиваете. Вы не похожи на самоубийцу. Мне кажется, вы состоятельный, благополучный.

— Был до вчерашнего дня. Сначала меня попросили со службы, уже год как ушла жена, месяц назад я лишился квартиры, на прошлой неделе я узнал, что бизнесмена из меня не вышло, а сегодня забрали машину. Так что сегодня я потерял самое дорогое.

— Вы так любили машину? Больше жены?

— Машина не говорит ежедневно в течение одиннадцати лет, что я неудачник и что она вышла замуж только из мести бывшему парню.

— Неужели вы из-за машины решились это сделать? — глаза Мел округлились от изумления.

— Я ошибаюсь, или кто-то решил сделать то же самое из-за какой-то роли в кино?

— Нет, не из-за этого. Потому что пусто. А наполнить жизнь ничем не получается.

— Вот и у меня машина была, наверное, единственным моим другом.

— Совсем-совсем? А как же ваши родители? — почему-то она не поверила.

— Отца я почти не помню, он погиб во Вьетнаме, я был совсем маленьким, мама умерла шесть лет назад.

— Простите. А дети? У вас есть дети?

— Нет.

— Прямо ни одного нет? — по неясным причинам ей казалось это удивительным, ей казалось, что у него обязательно должны быть дети.

— Ни одного. Не думаю, что я чего-то о себе не знаю!

— А друзья?

— Очень далеко. Правда один бывший сослуживец разрешил пожить немного в его квартире, вот и всё, наверное.

— Мало. У меня, вроде как, есть Энн и Джесс, и ещё Майкл… был. А у вас есть девушка? — по инерции выпалила она и сразу же застеснялась своего смелого вопроса.

— Нет, — ответил он совершенно невозмутимо, — Вы, однако, очень профессионально ведёте допрос.

— Допрос? Ой, простите, просто вы… я не хотела ничего вызнавать…

— Я знаю, как исправить ситуацию. Я всё выложил, ваша очередь. Рассказывайте!

— А что рассказывать?

— Всё. Родители, братья, сёстры, друзья, парни, пароли, явки. Всё-всё!

— Мне нечего рассказывать. У меня только мама. Отца я вообще никогда не видела. В детстве мама пыталась рассказывать сказки про астронавта, улетевшего осваивать Луну, но в тринадцать лет я попросила правду, и оказалось, что он просто испугался и исчез, как только мама ему сказала обо мне. Но я на него не в обиде, было бы гораздо хуже, если бы они развелись, когда мне было, скажем, лет семь. Ведь тогда бы я потеряла папу, а так… нельзя же сожалеть о том, чего никогда не знал. Больше никого у меня нет. Разве что подруги по школе.

— Получается у нас много общего. Удивительно, как мы встретились, да ещё в самый нужный момент.

— Почти невероятно. Наверное, мы теперь должны стать лучшими друзьями. Вот я и сказала эту чушь, которая так долго вертелась на языке. У меня на самом деле такое ощущение что мы знакомы долго-долго. Знаю, это звучит глупо и по-детски, но, сэр…

— Оскар.

— Что? — она сбилась с мысли.

— Какой я тебе сэр, если я твой друг.

— Боже, какую же чушь я несу! Я, наверное, выгляжу просто малолетней дурой!

— Вовсе нет, и ты слишком часто называешь себя дурой. В конце концов, тебе поверят.

— Кажется, некоторые уже поверили. Особенно Бланш.

— Не обращай внимания. Каждый судит по себе.

— Может быть. Но я действительно не могу назвать себя умной.

— Почему?

— Я плохо учусь. То есть, не плохо, в моей школе не выйдет плохо учиться, и раньше я очень старалась, ведь мама говорила, что это большая удача, что мне удалось поступить в эту школу, и я тоже так думала. Но с каждым днём я все больше думаю: а зачем она мне? Я не могу больше стараться. Я чувствую себя зверушкой, бегущей в колесе. Я трачу столько сил на то, что мне в действительности не надо, и поэтому стараться становится всё труднее и труднее.

— Учёба ещё не показатель. И разве нет предмета, в котором ты разбираешься, который нравится?

— Есть. Я химию хорошо понимаю и биологию люблю.

— Ничего себе! Когда я учился, я это терпеть не мог.

— А мне к несчастью даётся.

— Не понял. Почему к несчастью?

— Потому что мама решила сделать из меня врача. Она сама стоматолог, и тут надо же, такая радость, дочка может продолжить дело! Хотя дела-то и нет, она всегда хотела иметь собственный кабинет, но средства не позволяют и она работает медсестрой.

— А почему тебе не хочется быть врачом?

— Скучно. Опять рутина. Опять изо дня в день одно и то же. Вот в фильмах одни герои влюбляются, другие спасают мир, третьи грабят банки, у них у всех что-то случается, а в простой, реальной жизни совершенно нет событий!

— Но ведь кино это вымысел.

— Знаю. Я прекрасно понимаю, что в жизни всего этого быть не может, вот и хочу переживать всё на экране.

— Это же ненастоящая жизнь.

— Зато это сотни жизней в одной! Это совершенно другой мир, который люди создают собственными руками. Но он, видимо, не для меня.

— Просто у тебя полоса неудач. Она пройдёт и всё наладиться.

— Кто бы говорил! Я не одна там стояла. И как это нам так замечательно не везёт? Даже с моста не удалось спрыгнуть! — и она засмеялась.

— А вдруг это первое везение?

— Хорошо бы. Я вообще очень рада, что встретила тебя.

— Я тоже рад. Жаль, если бы этой встречи не случилось.

— Да, жаль. Вот уже темнеет, завтра будет новый день, и он мог бы быть без нас. Ну что ж, похоже, мне пора. Знаешь, спасибо тебе большое! Удачи.

— Тебе тоже. Проводить?

— Нет, не беспокойся. Я живу рядом.

— Пока.

— Пока, — Мел поднялась со скамейки и не спеша пошла по направлению к Бруклину.

— Мелисса! — вдруг окликнул её Оскар.

— Да? — она обернулась и увидела его, стоящего лицом к ней и неуверенно разводящего руками. Он и выглядел как-то нелепо, и совершенно неловко быстро пошёл ей навстречу, ошибочно двигаясь по полосе, по которой полагалось идти в другую сторону, и поэтому его постоянно теснили встречные прохожие.

— Мел, может, встретимся ещё?

— Хорошо. А где?

— Где? Да хоть здесь. Давай завтра здесь встретимся.

— Давай. В пять будет удобно?

— Конечно, удобно, у меня ведь теперь нет работы. До встречи!

— До завтра.

II

Следующий день выдался более холодным и пасмурным. Оскар сидел на той же самой скамейке, держа в руке весёлую и бесконечно глупую оранжевую циннию. Он смотрел на этот одинокий цветок и никак не мог для себя понять, ждёт ли он встречи или страшиться? Она слишком молода, хорошо, если ей восемнадцать, а он пригласил её на свидание! Что ему нужно? Тешить себя мыслью, что он пока ещё не стареет и интересен молодым девушкам? Они встретились при таких обстоятельствах, что она заранее к нему расположена, и он этим пользуется. Имеет ли он на это право? Зачем ему это? Мел ему понравилась? Да, она симпатичная, но она же ещё ребёнок! Но стоит признаться, ничего детского он в ней не видел. Вот и она… Женственная фигура, ровные ноги, тёмные узкие классические джинсы, чёрные ботинки на шпильке, серый вязаный жакет до колен, длинные волосы заколоты кверху. С этого расстояния она больше похожа на успешную тридцатилетнюю женщину, чем на тинэйджера. Он рассматривал её и понимал: она отличается от своих ровесников, она действительно старше! Слово «молодёжь» к ней не подходит, она не из тех девиц, которые и в пир и в мир носят одни и те же потёртые джинсы, маечки с дурацкими принтами и стоптанные кроссовки. Через пару лет эти приметы возраста исчезнут, потому что хозяйки этих образов повзрослеют, а Мел или уже повзрослела, или устроена как-то иначе. Но имеет ли он право этим пользоваться?

Она увидела его ещё издали. Сидит, сгорбившись на скамейке, теребя между ладонями цветок. Невероятно одинокий, невероятно несчастный человек! Конечно, она догадывалась о его чувствах, да и сама много думала. Зачем ей это? Вот сколько ему лет? Около сорока. А ей шестнадцать, и то недавно! Очень странно, но с ним легко, удобно общаться. Гораздо приятнее, чем с Энн и Джесс, хотя они её лучшие подруги. Но какие у них могут быть отношения? Он старый одинокий неудачник, зачем он ей нужен? Похвастать романом со взрослым мужчиной или вообще, романом? Это же низко! Но сегодня она не удержалась и сообщила Энн и Джесс по секрету, но так чтобы слышали все, что у неё будет свидание. А что тут плохого? Она же не врала, у неё правда свидание. Или чтобы позлить Майкла? Этой цели она тоже достигла, как только он услышал о свидании, тут же пристал с вопросами и, казалось, совершенно позабыл про Бланш, с которой до этого без перерыва о чём-то болтал. Но ведь это подло по отношению к Оскару. Он такого не заслужил.

— Привет! — подойдя чуть ближе, крикнула Мел, весело помахав рукой. Он встал и пошёл навстречу.

— Привет. Это вот, тебе.

— Спасибо. Очень милый цветок.

— Может, пройдёмся?

— Пожалуй.

— Направо, налево? Бруклин, Манхэттен?

— Бруклин.

— Как скажешь. Я кстати знаю одну замечательную пиццерию.

— То, что надо, с утра не ела!

— Несколько минут они шли молча. Первым заговорил Оскар.

— Как дела? Жизнь налаживается?

— Кто её знает! Я даже толком понять не могу, что меня на этот мост вчера потянуло. Знаешь, вот бывает у тебя так, что всё в один момент становиться невыносимо тошно и противно?

— Не поверишь, вчера как раз было!

— Да, конечно. Я и забыла. Уже забыла… надо же! А тогда я не знала, что делать: как разговаривать с Майклом, что ответить Энн и Джесс, ведь я уже им похвасталась, что меня практически взяли на эту роль, как сдать все тесты в школе, как вести себя с мамой, и стоит ли продолжать настаивать на карьере актрисы. Мне захотелось чего-то совершенно нового. Какого-нибудь поворота в судьбе. Понимаешь? Всё представилось таким неожиданно отвратительным, что захотелось от всего разом избавиться. Понимаешь? Знаю, что понимаешь. А как ты там оказался?

— А я просто понял, что потерял всё, до конца.

— Как ты разорился?

— С кризисом охранные системы стали не популярны: кому-то уже нечего охранять, кто-то стал экономить.

— Но он ведь кончится, этот кризис. Не может он быть вечным.

— Только для меня это будет слишком поздно. Ладно, пора перестать жалеть себя. Знаешь, почему-то с тобой все проблемы кажутся сущей ерундой!

— Мне тоже. Не зря же мы спасли друг другу жизнь!

С этого дня их встречи на Бруклинском мосту стали регулярными. Им было очень хорошо вдвоём. На удивление комфортно и удобно. Почему-то их тянуло рассказать друг другу абсолютно всё, не боясь показаться при этом нелепыми или глупыми. Не стесняясь друг друга, они могли громко смеяться, вздрагивать от ужаса или сочувственно вздыхать, хрустя попкорном в кинотеатре; облизывать пальцы, съев мороженое или пиццу в кафе; с шумом втягивать в трубочку последний глоток из стакана и беззаботно вопить, катаясь на аттракционах. Её актёрская мечта как-то незаметно сгладилась, перестала быть такой навязчивой идеей. Мел хотелось новых впечатлений, эмоций, чтобы один день не был похожим на другой, но теперь ей не нужно было сто экранных жизней. Ей вполне стало хватать своей одной, той, от которой она так легкомысленно собиралась отказаться и которую спас и продолжает спасать самый лучший, самый понятный и близкий на свете человек.

Прошло около двух недель, а они так и не обменялись телефонами. Оскар почему-то не мог решиться спросить, а Мел стеснялась спросить первой. В тот день у Мел всё шло из рук вон плохо: опоздание на первый урок, «F» за тест по математике, висящий мёртвым грузом доклад по английской литературе, очередная ссора с мамой, насмешки и упрёки Джесс, непременная подножка в столовой от подруги Бланш Тессы Мойер, случайно увиденный поцелуй Майкла и Бланш, очередной отказ на кастинге, придурок на «Ягуаре», обрызгавший её новые белые брюки, не вовремя разрядившийся мобильник и в довершение ко всему, в этот день ей не удалось встретиться с Оскаром. Почему-то именно это обстоятельство и вызывало наибольшую досаду, а кастинг, и тем более Майкл и Бланш, почти не расстраивали. Ей было плохо, даже как-то физически плохо. И вовсе не помог двухчасовой горячий душ, а ведь это было самое эффективное средство, чтобы прийти в себя. Она лежала в тёмной комнате с открытыми глазами. Можно было встать и что-то сделать, но вставать, а тем более что-то делать совсем не хотелось, можно было спать, но заснуть не получалось, хотелось плакать от накопившихся проблем, но слёзы почему-то не шли. Конечно, это вовсе не причины прыгать с моста, но она дошла примерно до того состояния, в котором пыталась это сделать и не могла бы за себя поручиться, если бы был день. Ей был просто необходим разговор с другом. Настоящим другом, которому не постесняешься позвонить в два часа ночи. Энн на эту роль мало подходила. Джесс — тем более. На самом деле, на эту роль подходил только один весьма конкретный друг — Оскар. Но его номера она не знала, да и звонить всё-таки было бы не очень прилично. Тут её осенила идея. У современного человека есть один безотказный, незаменимый помощник: он всегда рядом и готов к действию в любую секунду, и имя ему — Интернет. Она потянулась за ноутбуком, лежавшем, как обычно, на столике рядом с кроватью. Открыв свою страничку в фейсбуке, Мел набрала в поисковике «Оскар Соррейс». Она сама не жаловала ники и решила, что если Оскар и есть в сети, то только под настоящим именем. Если его не окажется на фейсбуке, можно поискать в твиттере или ещё где-нибудь. Не Смит всё-таки, можно и найти. Мел повезло. Оскар Соррейс был и был только один, к тому же он был на сайте. Мел попросилась к нему в друзья и стала изучать страничку. Сразу стало понятно, что Оскар в сети не засиживался. Страница была почти пуста, а то, что было написано, Мел и так знала. В друзьях было не больше десятка человек, на фотографии он сидел за рулём чёрной машины без верха. А вот и долгожданный ответ:

«Привет, как здорово, что ты меня нашла! Я уже второй час копаюсь, не знал, как правильно пишется твоя фамилия и перебирал варианты»

«А я быстро тебя нашла. Ты такой единственный! Почему не спишь?»

«Это не так просто…»

«Понимаю. У самой был жуткий день»

«Проблемы с учёбой?»

«И не только. Порой мне кажется, что вокруг меня одна сплошная проблема! А ты как?»

«Аналогично. Сегодня было три собеседования, а результата ноль. И чем я так не нравлюсь?»

«Это просто кризис. Когда-нибудь он кончиться»

«Меня не устраивает когда-нибудь! Не могу же я жить у Роджера пока кризис не кончиться! А если он кончиться только через год или два? Мне конечно не плохо на диване с Нормой, но надо и совесть иметь».

— Вот именно! — буркнула себе под нос Мел, чувствуя, как перехватило дыхание от злости, но тут же себя отругала, — Остынь, вы только друзья, он совершенно свободный человек! — и ответила:

«Я полагаю Норма тоже не против такого соседства»

«Ты что, у нас война по всем фронтам! Роджер не разрешает ей залезать на свою постель, а на полу она не будет спать ни за какие коврижки».

— Странные отношения… — удивилась Мел и решила прояснить ситуацию:

«А кем Норма приходиться Роджеру?»

«Норма приходиться Роджеру собакой. А ты что подумала, что она девушка? Как это всё, наверное, дико звучало…»

«О, да!»

«Вот ты и улыбаешься!»

«Откуда ты знаешь?»

«Я тебя знаю. Наизусть»

«И как я могла раньше без тебя обходиться! Я бы не смогла заснуть, не поговорив с тобой»

«Я искал тебя здесь из тех же корыстных соображений. Встретимся завтра? Как обычно?»

«Конечно. Давай уже спать. Поздно»

«И, правда, поздно. Запиши мой номер, на всякий случай…»

«Ты тоже мой запиши…»

— Как же всё просто! — подумали они одновременно.

Отныне Мел, совсем как её одноклассница Тесса Мойер, не выпускала из рук телефона, то звоня, то посылая сообщения, за что часто ругали на уроках. Подруги теперь ей тихо завидовали, точно так же как завидовали Тессе, у которой парень учится в колледже и живёт во Флориде, или Бланш, которая считалась «официальной звездой» класса, была капитаном группы поддержки и никогда не страдала отсутствием мужского внимания. Джесс не давала покоя личность Оскара, и она периодически устраивала Мел «допросы с пристрастием».

— Мел, ну расскажи всё-таки, кто он?

— Человек.

— Я понимаю, что не обезьяна! Я спрашиваю, где он работает?

— На работе.

— Он что русский шпион? Такое впечатление, что я пытаюсь выведать государственную тайну! «Секретные материалы», я Малдер, а ты Курильщик! — теряла терпение Джесс, а Мел сохраняла невозмутимость. Но всё равно любопытство Джесс её раздражало и, постепенно, Мел стала всё реже общаться с подругами, а на возобновившиеся ухаживания Майкла и на вечные насмешки и издевательства Бланш вовсе не обращала внимания. Её теперь ничего не касалось, у неё появился свой личный маленький секретный мир, идеально защищённый и идеально защищавший её от всех внешних неприятностей. Такой мир есть у всех без исключений, просто зачастую человек и не подозревает, что у него есть эта спасительная бухта. Иногда он перерастает в болезнь или зависимость, но в основном он безобиден и даже полезен. Если у человека нет такого мира, то он живёт лишь внешней физической жизнью, а внутри, в душе, он пустой, как шарик для пинг-понга. Этот мир индивидуален: у детей это любимые игрушки, воображаемые друзья, у трудоголиков это работа и бизнес, у других — семья, хобби, социальные сети, и даже любимые книги, фильмы, компьютерные игры. У Мел — это Оскар, а у Оскара — это Мел.

К этому уроку Мел не готовилась. Они проходили «Гордость и предубеждение», это был её любимый роман, впервые она прочла его лет в двенадцать и с тех пор несколько раз перечитывала, так что она могла бы процитировать его с любого места, и как-то специально готовиться было смешно, да и учитель не мог сказать ей ничего нового. Мысли поминутно уносились к грядущим событиям сегодняшнего вечера. Почему-то Мел чувствовала, что сегодня произойдёт нечто важное. Между тем, учитель, мистер Кэрридж, неожиданно решив узнать личные мнения учеников о прочитанном романе, задал вопрос:

— Как вы считаете, в какой момент Элизабет поняла, что любит мистера Дарси? Кто-нибудь хочет ответить? Мисс Оливер?

— Когда увидела его поместье, — ответила Бланш.

— Не все столь меркантильны, мисс Оливер. У кого-нибудь есть другое мнение? Мистер Лимсби?

— В книге этого не сказано, — буркнул Майкл.

— Думаю, вам стоит перечитать роман и обратить внимание на контекст. Что ж, продолжим. Мисс МакГилл? Мисс МакГилл! — Мел смотрела мимо него каким-то невидящим взглядом, словно спала с открытыми глазами, и неосознанно теребила прядь волос. Энн пихнула её локтём в бок. Мел вздрогнула, и непонимающе завертела головой.

— Что?

— Отвечайте, Мелисса.

— Простите, мистер Кэрридж, вы бы не могли повторить вопрос?

— Когда она поняла, что влюблена?

— С первого взгляда, разумеется.

— Вы так считаете? Поясните, пожалуйста.

— Он не дал совершить ошибку, не дал упасть с моста, утёр слёзы своим платком…

— Мисс МакГилл, позвольте поинтересоваться, а вы какой роман читали?

— Не думаю, что Джейн Остен считала настолько интересными подробности твоей интимной жизни, чтобы включить их в свою книгу! — ехидно заметила Бланш.

— Заткнись, Бланш! — неожиданно грубо осадил её Майкл.

— Простите, я… что-то… Простите! — пробурчала Мел и выскочила из класса.

Хлопнув дверью, она остановилась и сползла по стене на пол. Мысли лихорадочно метались, она ничего не видела и не понимала что Майкл стоит рядом, что-то говорит, тормошит её за плечи… она ничего не понимала, кроме своей неотступной, бешеной мысли: «Неужели! Всё, это конец света! Влюбилась?! И в кого! Нет, это не правда, невозможно! Точно — конец света, другого объяснения нет. Сейчас, сию секунду. И пусть майя помолчат со своим две тысячи двенадцатым! Она не может так глупо влюбляться!» Но стоит закрыть глаза, и вновь, это лицо — как фотография, нет намного более живое, и улыбка — нежная, понимающая, и прищуренные от солнца глаза, и ласковое прикосновение к волосам, и она плачет, вцепившись в лацканы его плаща, прижавшись к совершенно не знакомому, чужому человеку, а он бережно вытирает ей слёзы платком… он, самый близкий и такой родной чужой человек…

III

День потихоньку угасал. Закатное солнце медленно тонуло в Ист-Ривере, обливая золотисто-оранжевым светом ложно-готические опоры Бруклинского моста. Они молчали. Говорить совсем не хотелось, было неестественно для Нью-Йорка тихо, только тёплый лёгонький ветер нежно трепал волосы.

— Уже темнеет, а так тепло…

— Как-никак через две недели лето.

— Отсюда такой красивый закат.

— И ты.

— Что и я?

— Красивая.

Это было правдой. Солнце, как самый искусный ювелир, позолотило каждый её волосок, в карих глазах плясали весёлые огоньки. Ещё никогда он не видел её такой красивой, и ещё ни одна женщина не была настолько ему близкой, понятной и… любимой. Да, он ещё никого так не любил. Он любовался Мелиссой прищуренными от солнца глазами, тёплая волна нежности мягко заглушала разум, он не смог устоять перед этим чувством и, взяв в ладонь её подбородок, ласково, едва касаясь, провёл большим пальцем по её гладкой щеке и губам… Остатками сознания он понимал, что делать этого не следует, но всё же, нагнулся к её лицу и аккуратно, коротко поцеловал.

— Я не уверен, что это правильно.

— Я тоже, — она обвила его шею руками и поцеловала в ответ.

— Мы уже не сможем делать вид, что мы друзья, — шепнул он, даже не отстранившись.

— Похоже, что так, — также тихо ответила она. Их лица были совсем рядом и губы чуть не касались друг друга.

— С моей стороны это подло…

— С моей — глупо…

— Нас не поймут…

— Нас осудят…

— Но мне всё равно…

— Какое нам дело…

— Я люблю тебя… я с ума сошёл, боялся думать о том, как ты ко мне относишься.

— Люблю… я так мечтала, что ты это скажешь, но не позволяла себе надеяться. Ты старше, я думала, ты не видишь во мне женщины, не можешь полюбить.

— К сожалению, я только женщину в тебе всегда и видел.

С этого дня их встречи изменились. Теперь это были настоящие свидания с цветами, ресторанами и нежными поцелуями. Они перестали быть товарищами по несчастью, изливающими друг другу душу, жалующимися на свои проблемы, они стали влюблённой парой с общими переживаниями и общими проблемами. Чувство, намертво припаявшее их друг к другу, не могло не породить вороха новых неприятностей, но вместе с тем и поделило их надвое, став для них жизненно важным источником силы.

IV

Почти всё субботнее утро Ванесса МакГилл посвятила уборке в своей квартире. Сегодня дочь должна познакомить её со своим новым парнем… или другом… или… как же назвать человека, встречающегося с твоей дочерью, но который на год старше тебя?! Она привыкла к выходкам Мелиссы, но такого ожидать никак не могла. Раздался звонок в дверь. Ванесса глубоко вздохнула, и, собрав остатки решимости, открыла.

— Привет, мам! Познакомься, Оскар Соррейс. Оскар, это моя мама Ванесса МакГилл, — Оскар несколько удивился, увидев мать Мелиссы. Мел никогда не говорила, как она выглядит, и он представлял себе женщину лет под пятьдесят, с лицом Мел, несколько изменённым морщинками. Но не тут-то было. Если бы он встретил их на улице, то решил бы что они просто подруги, такими они были разными. Ванесса — очень худенькая, маленькая женщина, с тонюсенькими ногами в облегающих синих джинсах и руками, торчащими палочками из закатанных рукавов белой рубашки, выглядела даже моложе дочери. На остром, узком лице выделялись огромные тёпло-карие глаза — практически единственное, что унаследовала от неё Мел, а волосы, напротив, были хоть такими же густыми и длинными, но тёмными и тонкими.

— Очень приятно, мисс МакГилл, — он протянул ей белую лилию. Мел предупредила, что белый — её любимый цвет.

— Боже! Можно просто Ванесса. Проходите! Чай, кофе?

— Спасибо, кофе.

Войдя, Оскар увидел сияющую неестественной чистотой только что убранного помещения просторную комнату со светлыми стенами и белой мебелью. На стеклянном журнальном столике и таких же полках лежали кипы глянцевых журналов. В простенке меж двух узких голых окон стояла высокая пальма в пластиковом горшке, а одну стену украшала большая плазменная панель.

— Какая светлая комната, — заметил Оскар.

— Как стоматологический кабинет. Мама любит минимализм. Ты садись.

Они расположились на диване. Ванесса подносом сдвинула журналы и устроилась в кресле напротив.

— Так значит, мистер Соррейс, ваша фирма занимается установкой охранных систем? — спросила она, разливая кофе.

— В данный момент я без работы, — несколько смутившись, ответил он.

— Мама! — Ванесса не обратила внимания на недовольный возглас дочери и невозмутимо продолжала:

— Берите сливки, сахар.

— Спасибо.

— Так на что же вы живёте?

— У меня остались некоторые средства.

— И живёте, насколько я знаю, у приятеля.

— Да, у меня временные трудности с жильём.

— И вы встречаетесь с моей дочерью?

— Да. Надеюсь, вы не против?

— Я? — она усмехнулась, — Мало верится, что моё мнение вас интересует.

— Мама!

— А что, я не права? Или ты считаешь, что всё это нормально?

— Мама, я бы попросила!

— Что? — поинтересовалась Ванесса, будто не понимая, что дочь имеет в виду.

— Лимон! — выпалила Мел.

— Возьми на кухне. Я забыла принести.

Мел пришлось выйти. Ванесса тут же переменилась: сдвинулась на краешек кресла и, наклонившись к Оскару, быстро заговорила громким шёпотом, как будто долго дожидалась этого момента. Впрочем, так оно и было, ведь она не могла не помнить, что Мел пьёт кофе только с лимоном, и специально даже не стала его резать.

— Скажите мне, вы отдаёте себе отчёт в том, что делаете? Мел ещё ребёнок! Ей только шестнадцать! Вы человек взрослый, у неё никогда не было отца и с вами она чувствует себя защищённой, уверенной в себе. Конечно, она влюбилась, ей кажется, что и вы её любите. Но как вы можете её любить! Она надоест вам через месяц, в лучшем случае, через год, а жизнь вы ей уже сломаете. Остановитесь, пока не поздно, я умоляю вас, оставьте мою дочь в покое, не портите ей жизнь!

— Понимаю вас, я совсем не подхожу на роль спутника вашей дочери, но как это ни странно, я люблю, действительно люблю Мелиссу. В это сложно поверить, я не смогу, наверное, объяснить… понимаете, она для меня нечто большее, чем просто девушка, она спасла меня от самой большой глупости, какую я хотел совершить. Знакомство с ней это самое потрясающее, что было в моей жизни, я сделаю всё, чтоб она была счастлива. Я сознаю, это противоестественно, возможно наши отношения и выглядят пошло или ненормально, но чтобы там не казалось, это настоящие чувства. Я никогда не причиню ей боль.

— Значит, вы не хотите меня понять.

— А вы не хотите понять Мелиссу. Она сама должна решить, чего хочет.

— Она ещё слишком молода для собственных решений в подобных вопросах.

— Что ж, вам виднее. Только знайте, если бы я действительно намеривался поступить по отношению к ней нечестно, я бы вряд ли пришёл в ваш дом.

— В конце концов, закон на моей стороне!

— В вопросах уголовного права я осведомлён лучше, чем вы думаете. Пока в моих действиях по отношению к вашей дочери не было состава преступления, если вас это интересует.

— Вам просто льстит роман с юной девушкой!

— Мама! Что ты говоришь! Что тут у вас произошло? — в дверях появилась Мел с блюдцем нарезанного лимона.

— Всё в порядке, Мелли. Думаю, что мне следует уйти. Спасибо за кофе, Ванесса. Был очень рад с вами познакомиться.

— Оскар, что случилось?

— Ничего. Всё в порядке. До завтра.

— До завтра. Мама, что ты ему сказала?!

V

В школьном коридоре было по обыкновению шумно. Энн оживлённо рассказывала Джесс о том, какую чудесную блузочку она видела в торговом центре на Фултон-Стрит, куда большинство девушек из их школы ходили как в музей — поглазеть на модные новинки, а потом изводились, с нетерпением ожидая распродаж. Мел стояла, прижавшись спиной к стене, и делала вид, что ей тоже интересно про блузочку, напротив них Бланш и Майкл о чём-то мило шептались. Заметив, что Мел смотрит в их сторону Майкл нарочито приобнял Бланш, но на Мел это совершенно не произвело впечатления.

— Почему мне не пойдёт красный? — возмущалась Энн.

— Ты блондинка с серыми глазами! Какой тебе красный, тебе хорошо голубой, синий, зелёный.

— Это же скука смертная, что мне теперь, перекрашиваться? А ты, Мел, как считаешь?

— Нет.

— Что нет?

— Ты что-то сказала про окрашивание. Я говорю, нет, тебе не нужно краситься.

— Я не о том! Ты совсем не слушала!

— Не видишь, она снова в облаках витает и ей наплевать на подруг. Когда же ты нам, наконец, покажешь своего Оскара? — с усмешкой поинтересовалась Джесс.

— Он не статуэтка от киноакадемии, чтобы его показывать! — отшутилась Мел. Ей не нравились подколы подруг. Она искренне не понимала их иронию. Что из того что шестнадцатилетняя девушка влюбилась? Или шестнадцатилетним девушкам полагается влюбляться только в одноклассников? А высший пилотаж — это парень из колледжа как у Тессы Мойер? Тогда она просто астронавт какой-то! В этот момент, как нельзя кстати, зазвонил телефон. Она отошла на пару шагов и отвернулась, крепко зажимая свободное ухо.

— Привет! Что говоришь? Встретиться? Конечно! Где обычно? Нет? Подъедешь? Как это подъедешь? Ну, хорошо. У меня сегодня не будет двух последних уроков, так что я освобожусь раньше. Знаешь адрес? Форт Грин Плейс, 29. Хорошо, жду. Целую. Я тоже тебя люблю. Пока!

— Представь себе, я могу угадать, кто тебе звонил! — из-за плеча послышался голос Джесс.

— Не утруждайся.

— Слушай, я давно хотела спросить, о чём можно болтать целыми днями?

— Обо всём Джесси, обо всём! Лучше бы спросила это у нашей Барби, она от Майкла вообще не отлепляется. Впрочем, тебе недолго осталось мучиться от любопытства, сегодня ты, наконец, увидишь Оскара.

Мел вместе с подругами вышла из монументального здания школы и оглядела запруженную автомобилями улицу. Оскара она сразу найти не смогла, пока её не спросила Энн:

— Смотри, что этот старый пижон размахался?

— Где?

— Вон, на той стороне, у чёрной машины.

Мел радостно замахала в ответ.

— Ты что, его знаешь? Твой папаша, что ли объявился?

Но Мел уже не слушала, быстро перебежала улицу, Оскар привычным движением её поймал и нежно, уверенно поцеловал, так, будто они уже лет пять были женаты.

На крыльце всё происходящие произвело настоящий фурор. Лицо Бланш перекосила зависть, а Майкл уставился на них и по-идиотски моргал глазами.

— Нет, это не папаша, — констатировала Джесс.

— Значит это и есть Оскар!? — воскликнула поражённая Энн.

— Значит, этот Оскар оказался богатеньким любителем малолеток. Не думала я, что Мел на такое способна ради денег, — Джесс скривила губы от отвращения.

— Джесс, не будь занудой. Мел его любит!

— Какая ты наивная, Энн! Он же старый.

— По правде говоря, не очень. Вообще-то его отсюда плохо видно.

— Лысину видно неплохо. Купил он её, вот и всё.

— Я не вижу никакой лысины. Может он вовсе и не богатый!

— Да иди ты! Такая тачка!

— Но она же старая.

— Энн, ты знаешь, что такое «антиквариат»? — вмешалась Бланш, — Это не машина для передвижения, а предмет роскоши, эта тачка может быть четвёртой или пятой в его коллекции, собственно, как и Мел. Хотя у Мел, наверное, номер будет побольше!

— Да вы просто завидуете!

— Ничуть! — возразила Джесс, — Просто машина классная, тюнинг вообще отпад! Могу поспорить, что сиденья из кожи наппа, а приборная панель красного дерева. Майкл, не знаешь, что это за машина?

— Где? — спросил он, хотя смотрел прямо на неё.

— Да вон, чёрная.

— Бью… ик… LeSabre, по-моему, — название застряло у него в горле. И не понятно, что более поражало: машина или то, что владельцу этой машины Мел, его Мел позволяет так нахально себя целовать.

Мелисса с торжеством взглянула на шокированных одноклассников, но маленькая тщеславная мысль о том, какое она произвела впечатление, тут же сменилась другой, более серьёзной, даже несколько беспокойной — о том, что произошло с Оскаром.

— Оскар, это что такое?

— Машина. Не видно?

— Видно, но откуда? Ты что угнал этот раритет с киностудии?

— Это и есть моя машина. И не такой уж раритет, она шестьдесят третьего года. Я одолжил денег у друга и её выкупил.

— У друга-миллионера?

— Ты думаешь, её дорого оценили?

— Ещё бы! Такая красота.

— Её оценили почти как металлолом. Я снял с неё всё что можно, даже бампера заменил на ржавые и одну дверь на мятую. Подпортил основательно и её внутренности, в общем, сделал так, чтобы она была не на ходу. Целую неделю возвращал всё обратно. Садись!

— И как ты до такого додумался! А куда мы поедем?

— Только до горизонта и сразу обратно…

Шоссе нежно шуршало под шустрыми колёсами. Мел не могла и минуты усидеть на месте от переполнявших её эмоций. Она вальяжно откидывалась на кожаную спинку сиденья, и её волосы развивались как в романтическом фильме, вскакивала, махала руками, и ветер надувал парусом её белую хлопковую рубашку, а потом, стояла, оперевшись локтями о лобовое стекло и громко подпевала радио.

— Оскар, это потрясающе! Ну, привстань, привстань на секунду!

— Мелли, я за рулём.

— Ну, на секундочку! Дорога ведь прямая! Let’s to fly! Around the whole sky! Let’s to fly, only you and I![1] — вторила она любимой мелодии, играющей из динамиков. Оскар привстал и проглотил поцелуем окончание припева. Вдруг он почувствовал, что колёса больше не катятся по ровному асфальту. Быстро отстранившись, он увидел, что они съехали с шоссе и летят прямо на дерево. В последнюю секунду он вывернул руль и выскочил обратно на дорогу.

— Мелли, я так нас угроблю!

— Значит, мы умрём в один день.

— Хотелось бы, чтобы перед «умерли в один день» было «жили долго и счастливо».

— Ого! Так ты хочешь жить со мной «долго и счастливо»? Ловлю на слове, я тебя за язык не тянула! Хотя, я уже счастлива…

Они долго колесили по прибрежным трассам Лонг-Айленда, пока не выехали к пустынному галечному пляжу. Это было очень уютное и красивое местечко для пикника, но Мел долго отказывалась спускаться к воде: она ненавидела ходить по гальке, да и её босоножки на шпильках были не самой подходящей обувью для таких прогулок, но, в конце концов, Оскар решил проблему кардинально, взяв Мел на руки и усадив на огромный валун. Здесь они провели весь остаток дня, перекусывая сэндвичами, купленными по дороге и кидая камешки в море на дальность. Под конец, Оскар решил попробовать температуру воды, и, сняв ботинки и закатав брюки, пошёл в море.

— Оскар, стой! Ну что ты делаешь?! Ты прямо как ребёнок! — Мел вскочила с камня и попыталась побежать за ним, но подвернула ногу.

— А ты — старушка! Иди сюда! Вода тёплая!

— Да какая она тёплая?! Это в мае она тёплая?! Вылезай, простудишься!

— Не брюзжи, бабуля! — Оскар мигом подлетел к ней и, подхватив на руки, понёс к воде.

— Пусти! Оскар, ты — дурак! Пусти сейчас же! — вопила Мел и отчаянно брыкалась.

— Сейчас отпущу! — Оскар размахнулся, как будто хотел бросить её в воду.

— Нет! — она вцепилась в его рубашку и спрятала лицо.

— Ты что, правда, боишься? Плавать не умеешь?

— Нет, умею. Холодную воду не люблю.

— Да вода классная, сейчас увидишь! — он закружился на месте.

— Хватит! Не смешно!

— Ладно, пойдём на берег, — Оскар развернулся и пошёл обратно к валуну, но неожиданно сзади накатила большая волна, он поскользнулся на каменистом дне и рухнул вместе с Мел в воду. Судорожно карабкаясь, чтобы не накрыла следующая волна, они выбрались на берег и хором захохотали.

— Не убивай меня!

— Не жди пощады! — Мел пихнула его кулаком в бок.

— Эй, больно! Было же не страшно. И весело.

— Очень! Ты испортил мне брюки и босоножки! Как я вернусь домой в таком виде?!

— Я тоже не поеду домой в мокрых штанах. Лежим и сохнем.

— И долго нам так лежать?!

— Мелли, чего тебе не нравиться? — он смотрел на солнце прищуренными глазами, — Отпусти себя, ведь всё так классно! Мы лежим на пляже, ничего не делаем, нам никуда не надо, солнышко светит, камешки тёплые — красота! И ты смеялась.

— Над тобой. Ты так на меня посмотрел, как будто я тебя, по меньшей мере, четвертую. Хватит щуриться, может ты, всё-таки купишь солнцезащитные очки?!

— Я не ношу очки. Терпеть их не могу.

— Почему?!

— Но ты же не любишь холодную воду. А я не люблю очки. Противно когда перед глазами что-то мешается.

На обратном пути Оскар пытался научить Мел водить машину, и, порядком помучив и себя, и Бьюик, она проехала несколько километров, но пришла к выводу, что на этом «круизном лайнере» ездить не в состоянии.

Яркое солнце расплавленным золотом плескалось на стеклянных фасадах раскинувшегося у подножия холма города и весёлыми бликами скакало по мелким волнам спокойного залива. Они остановились на вершине и долго смотрели вниз. Ни он, ни она даже не подозревали, что родной, надоевший до скрежета в зубах, серый, вечно спешащий, тесный, задымлённый выхлопами Нью-Йорк со стороны может казаться таким прекрасным.

— Оскар, это просто необыкновенно!

— Уже поздно, пора возвращаться.

— Так не хочется! Давай не поедем домой?

— А куда же мы денемся?

— Сбежим!

— Нет, как это сбежим? Так всё бросим и сбежим?

— А что тебя держит?

— Как что, ну скажем работа… да и долги надо отдать. А, впрочем… ты, кажется права. Как может держать работа в охране гипермаркета? А деньги можно перевести на счёт.

— Вот именно! И меня ничего не держит.

— Как это? А твоя мама, а школа?

— Маме я позвоню. Потом. Мы всё равно уже неделю в ссоре. А школа… занятия, экзамены, послезавтра тест по истории… слушай, а тебе очень важно, чтобы я была образованная?

— Я не твой работодатель, мне важно то, что тебе самой важно.

— Я знаю, учиться надо, но разве чтобы быть образованным обязательно ходить в школу?

— Тогда ты не поступишь в колледж.

— Оскар, я и так не поступлю! Как можно куда-то поступить, если ты всеми фибрами против?

— Ты можешь испортить себе всю жизнь. Это моя вина, — он быстрым шагом вернулся к машине и сел за руль.

— Ты что, наслушался мою маму? — она села рядом, громко хлопнув при этом дверью, — Жизнь это не бифштекс, её нельзя испортить. Но даже если и так, то всегда найдётся какой-нибудь майонез и всё исправит. Надоело жить «как положено», хочу сделать что-нибудь сумасшедшее, перевернуть обычную жизнь с ног на голову, пройтись по лезвию ножа! Сыграть в русскую рулетку, что ли?

— У меня нет револьвера. А этим не получиться, — он достал спрятанный сбоку под сиденьем увесистый SIG-Sauer P226.

— Это что?! Откуда у тебя? Ты что всегда возишь с собой пистолет?!

— Мелли, Мелли, не паникуй! Это так сказать, память о ФБР.

— А разве вы не должны возвращать оружие?

— Должны. У каждого агента всегда минимум два пистолета. Один получаешь, другой покупаешь сам. Этот мой. Но для твоей русской рулетки всё равно не годиться.

— А для чего годиться?

— Застрелиться или застрелить. Но это в мои планы не входит. Хотя… одного бы человека я застрелил…

— Это кого же?

— Вон видишь светиться вывеска банка American Way?

— И что?

— Именно у них я брал кредит на открытие своего дела. Оставался последний взнос. Но к несчастью их генеральным директором оказался Эван Сайлачек. Он провернул одну аферу и увёл не только моё дело, но и мою жену. Вот бы кто его ограбил! Тогда бы он понял, что значит быть тряпкой, о которую вытерли ноги.

— Может, этот кто-то будем мы?

— То есть? Ограбим банк? Ты совсем с ума сошла?

— Да почему? Ты же сам сказал, что нам нечего терять. Кроме друг друга. А я хочу быть с тобой. Я не хочу больше расставаться и идти домой, мне хорошо только с тобой. Мы можем сбежать. Но нас все равно будут искать. Мама наверняка заявит в полицию. Но мы можем сбежать с деньгами.

— Мелли, ты хоть понимаешь, что ты предлагаешь?! Ты думаешь, это так просто?!

— А если отпустить себя? Как ты говорил. Совсем? Сделать, то, что именно тебе хочется. Не то что можно, а то, что хочется? Вернуть себе свою свободу. Мы ведь на мосту искали как раз свободу. А она у нас, на самом деле и так есть потому что нам нечего терять! — Мел смотрела на него восхищенными, горящими энтузиазмом глазами. Смотрела взглядом гипнотизера-проповедника. Она уверовала в свою идею. Вот она простая формула яркой жизни: делай что хочешь вместе с тем, с кем хочешь. И у Оскара не было никаких ресурсов сопротивляться этому взгляду, ведь он уже давно знал, что на самом деле, помани она его в горящий дом он безропотно туда пойдет. Ведь для неё он хочет быть самым лучшим, самым смелым, самым красивым, самым весёлым, самым крутым. Ведь он должен её привлекать, привлекать больше ровесников, больше чем этот Майкл или Мик или как его там. Она не должна сомневаться в нем, не должна сомневаться в его любви.

— Мелли, господи, что ты со мной делаешь! Хотя… пистолет есть… достань-ка из-под сиденья аптечку. Замечательно! — он нашёл упаковку с одноразовой маской, — Посмотри в бардачке, там должна быть бейсболка. Так, ещё что? Перчатки… где бы найти перчатки? Хорошо бы найти резиновые! Да зачем они, шрамов и татуировок нет, руки как руки. Хвататься не за что не буду.

— А дверь как откроешь?

— Дверь… точно!

— А давай одну руку тебе забинтуем?

— Вариант. И к тому же ложная примета.

— А что буду делать я?

— Сидеть в машине.

— Ну, уж нет! Это я придумала.

— Тогда ты будешь заложницей, на всякий случай, чтобы беспрепятственно покинуть банк. У тебя большая сумка, это хорошо. Вытряхни оттуда книги. Очки не снимай. А волосы убери в хвост. Нас запомнят по одежде. По-моему, в багажнике должна с марта валяться куртка, а для тебя нужно что-нибудь купить, так что сначала заедем в магазин, а пока слушай инструкцию…

 Полетели! Через всё небо! Полетели! Только ты и я! (англ.)