автордың кітабынан сөз тіркестері  Светлые века

Йен Р. Маклауд

Невинность – вот какое главное впечатление я увез с собой из Уолкот-хауса, вернувшись в Лондон. Эти люди были как дети, и они продолжат танцевать, смеяться, звенеть хрустальными бокалами, даже когда толпа придет выбивать двери…

В Истерли не обязательно было понимать шутку, чтобы дать за нее в зубы. Но здесь действовали другие правила.

Мои ладони сомкнулись на ее спине, ткани, жемчугах, и я напрягся, борясь с противоречивыми побуждениями: хотелось одновременно прижаться и отстраниться. Я и не думал, что танцы – не прыжки по Кэрис-Ярду под пронзительные вопли скрипки, а то, чем высокородные люди заняты на картинах, – настолько шокирующе интимное дело.

Я решил, что эта ярмарка похожа на сам Лондон. Поочередно дерзкий и грустный, тихий и многолюдный, отвратительно уродливый, душераздирающе прекрасный… И, как в Лондоне, здесь было проще на что-то случайно наткнуться, чем целенаправленно отыскать.

За углом был бар. В Истерли где угодно за ближайшим углом был бар

Сол почему-то вообразил, что, поскольку я родился не в огромном городе, я, должно быть, провел свою юность в каком-нибудь благоухающем хлеву, окруженный дружелюбными коровами; в солнечном месте, где жизнь была почему-то намного добрее и проще, чем у лондонской бедноты. Я не хотел его разочаровывать, и вскоре отдаленность придала даже Браунхиту своеобразное очарование. Стремления Сола, которыми он делился со мной гораздо охотнее, чем какими-либо конкретными фактами о себе, включали управление фермой – конечно, у него и в мыслях не было ею владеть, – и мне было достаточно легко помочь ему в его смутных планах, приукрасив рассказы матери о детстве и юности с коровниками, стогами сена и усыпанными цветами лугами, хотя мне всегда казалось, что сельская жизнь состоит из боли в спине и навоза.

Взгляни, как здания в Брейсбридже поднимаются и опускаются, как преображаются вспаханные поля в ожидании смены времен года – и почувствуй этот пульс! Всю эту страсть, энергию и усердие! Моя жизнь расплывчата, Роберт. Я постоянно ощущаю хрупкость реальности. Она пронизывает мою плоть.

– Роберт, если бы мы могли сделать эту землю лучше, чем она есть, – сказала мистрис Саммертон с улыбкой, – по-твоему, за столько веков мы бы этого не сделали?

Вот они лежат, два человека, наполовину погребенные во тьме одеял и тяготах прожитых дней; та же самая пара, которая когда-то держалась за руки, совершала весенние прогулки, со смехом пряталась от дождя в павильоне для оркестра.

На Брикъярд-роу жили друг у друга на голове. Стены были тонкими, пористые кирпичи пропускали дым, запахи, голоса. Где-то всегда плакал ребенок, кричал мужчина, рыдала женщина.