Вряд ли кто-нибудь порадуется свободе дышать, он ее и не заметит. Но если я свободен играть на банджо до двух часов ночи, то мой сосед теряет свободу не слушать мою игру до тех же двух часов. Если мне удалось добиться свободы ничего не делать, то моему соседу придется работать за двоих. Известно, впрочем, что ничем не ограниченная воля к свободе ведет в нашем мире зачастую к таким же ничем не ограниченным войнам и конфликтам.
Рене никак не ограничивал ее свободу, но ей самой эта свобода была в тягость. О. ненавидела ее - она была хуже любых цепей
начинало казаться, что все кончено, что он больше не желает ее видеть, что он больше не любит ее. И она начинала задыхаться, так, словно ей не хватало воздуха. Все становилось черным и мрачным вокруг.
Роковая для кого?" - спросила О. саму себя. Она могла бы поклясться, что случись это еще два года назад, до того как она встретила и полюбила Рене, ее внешность была бы роковой и для сэра Стивена и еще для многих других. Но любовь к Рене и его ответное чувство совершенно обезоружили ее. Не то чтобы лишили женских чар, а просто убили в ней всякое желание использовать их. Тогда она была беззаботна и дерзка, любила танцевать и развлекаться, кокетничая с мужчинами и кружа им головы. Но она редко подпускала их к себе. Ей нравилось сводить их с ума своей неприступностью, чтобы потом, сделав их желание еще неистовее, отдаться, всего лишь раз, будто в награду за пережитые мучения.
В том, что мужчины ее боготворили, О. не сомневалась. Один ее поклонник даже пытался покончить с собой. Когда его спасли, она пришла к нему домой, разделась и, запретив ему приближаться к ней, обнаженная, легла на диван. Он, побледневший от желания и боли, вынужден был в течении двух часов смотреть на нее, замерев, боясь пошевелиться и нарушить данное ей обещание. После этого О. больше уже никогда не хотелось его видеть. Ей были понятны желания мужчин, и она принимала их. Тем более, что сама испытывала нечто подобное - так ей, во всяком случае, казалось - по отношению к своим подружкам и просто к незнакомым молодым женщинам. Некоторые уступали ей, и тогда она водила их в дешевые отели с темными грязными коридорами и стенами, пропускающими каждый звук.
Но вот ей встретился Рене, и все это оказалось пустым и ненужным. За одну неделю она познала, что такое отчаяние и страх, ожидание и счастье.
Раз тебе не хочется меня целовать, — вдруг оживилась Натали, — то можешь меня бить, если тебе будет приятно
каждой женщине, как мне кажется, это дано – быть всеми женщинами (и всеми мужчинами) одновременно. И есть еще более необычайные вещи
Нет ничего страшнее, чем попасть в руки живого Бога
Первую неделю пребывания Жаклин у О Рене был чрезвычайно предупредителен: приглашал обеих подруг обедать, водил в кино, выбирая, как на смех, фильмы преимущественно полицейские, о торговле наркотиками, о купле-продаже женщин. В зале он усаживался между ними, брал каждую за руку и молчал. Но при каждой сцене насилия О замечала, как он взглядывал на Жаклин, стремясь определить ее реакцию на такие сцены.
В Руасси он поручал порку слугам; в сэре Стивене он нашел того, кем сам быть не умел, — сурового и непреклонного повелителя. И то, что человеку, перед которым он преклонялся больше, чем перед кем бы то ни было на свете, О нравилась и этот человек сумел сделать ее покорной, еще больше увеличивало страсть, испытываемую Рене к ней. О это хорошо видела. Все губы, припадавшие к ее губам, все руки, вцеплявшиеся в ее груди и живот, плоть всех мужчин, погружавшаяся в нее, словом, все, что служило к ее обличению как проститутки, было в то же время и неким символом ее посвящения. Но важнее всего были для Рене доказательства, предъявляемые сэром Стивеном, и всякий раз, когда она выходила из его рук, Рене жадно искал на ее теле отметины божества. О прекрасно понимала, что именно для того, чтобы на ее теле появились новые и еще более яркие следы прикосновений Бога, Рене и предал ее несколько часов назад.
Ее преклонение перед своими возлюбленными, власть, которую они имели над нею, были гарантом ее власти над мужчинами. И было вполне естественно, что то, чего она хотела от женщин (не отдавая им или отдавая совсем крохи), мужчины домогались получить от нее. И она была этим счастлива. Таким образом, она оказывалась постоянным сообщником и тех и других и выигрывала одновременно на двух досках.
