Оглавление

Дочери Дракона

Пролог

Бесчисленные ряды копий поблескивали остриями в лучах утреннего солнца. Низкорослые, но выносливые степные кони нетерпеливо перебирали копытами. Многодневный поход заканчивался. Желанная цель была близко.

Великая степь, всегда казавшаяся бескрайней, неожиданно уткнулась в отроги не менее великих гор. Здесь, поблизости от ущелья, старший сын вождя построил все огромное войско для последнего перехода.

Из шатра, установленного на невысоком холме, вышел сам Великий каган в окружении советников. Войско встретило его восторженными криками. Каган поднял вверх руку, требуя тишины.

— Воины!

Дисциплина, как всегда, была на высоте — шум прекратился моментально.

Вождь, выдержав паузу и убедившись, что его внимательно слушают все без исключения, продолжил:

— Вот эти недостойные шакалы опозорили всех вас.

И он показал на четверку связанных людей, стоящих на коленях перед строем.

— Ночью они пытались сбежать, дезертировать. Они оказались трусами.

Воины возмущенно зашумели, но каган снова поднял руку и повернулся к связанным:

— Почему? Что случилось? Вы прошли не одну битву, не одно сражение. В чем дело?

— Нельзя туда! — воскликнул один из связанных. — Эта долина проклята! Там живет демон, дьявол!

— Да, там живет монстр, — подхватил второй. — Он питается человеческой плотью! Его невозможно победить!

— Он великий воин, — воскликнул третий. — Даже все наши тумены не справятся с ним!

Каган рассмеялся:

— О да, теперь нам всем будут сниться кошмары. Наслушались сказок старой колдуньи? Она из ума выжила, это всем давно ясно.

— Нет! Как только мы придем туда, он убьет нас! И вас! — пленный связанными руками показал сначала на самого кагана, а потом на ближайший строй всадников. — И вас! Всех!

— Вы помните, что давали священную клятву?! — вскричал рассерженный вождь. — Какое наказание за дезертирство?

— Смерть! — раздался единый многотысячный крик.

Воины, требуя наказания, стучали древками копий о твердую утоптанную землю, били обнаженными кривыми саблями по деревянным щитам.

— Смерть трусам!

— Мы не одни такие! — воскликнул один из приговоренных. — Половина войска не хочет туда идти! Ну, скажите! Что же вы молчите?

Но толпа вовсе не молчала, она дружно скандировала:

— Смерть трусам!

— Лучше умереть, чем пойти туда, — и пленник обреченно опустил голову, поняв, что не дождется никакой поддержки.

— Ну что ж, вы сделали свой выбор! — каган снова поднял руку. — Так умрите!

— Смилуйтесь, — бормотал кто-то из несчастных. — Смилуйтесь!

И лишь один из всей четверки не проронил ни звука, молча уставившись куда-то в светлое небо.

— Именем богов я выношу приговор…

Но вождь не успел закончить — старший советник, наклонившись к нему, негромко сказал:

— Не хотелось бы терять Касима. Он хороший воин. Я уверен, что это трое других его сманили.

— Думаешь? — на секунду задумался вождь. — А сейчас проверим. Я дарую свободу тому из вас, кто казнит остальных троих!

Он вытащил меч и воткнул его в землю прямо перед четверкой.

— Ну, кто сделает это?

— Я! Позвольте мне! Нет, это я сделаю! — наперебой заголосили трое.

Только Касим по-прежнему угрюмо молчал, глядя исподлобья на кагана.

— А ты не хочешь? Почему?

— Я совершил ошибку, проявил трусость. И должен понести наказание.

Вождь обернулся на советника и довольно кивнул: «Да, ты прав. Хороший воин».

И он одним ударом перерубил путы на руках у Касима.

— Ты свободен. Но казнить своих подельников тебе придется, хочешь ты этого или нет. А в наказание пойдешь теперь не в первой сотне, а в охране обоза.

Войско одобрительно зашумело — всем понравилось решение вождя.

Небо потемнело, горизонт расплылся в серой дымке.

— Надвигается буря, — подъехал к кагану старший сын. — Надо подождать…

— Нет! Выступайте сейчас же. От бури укроетесь в ущелье. Успеете.

— Ты уверен? — в голосе молодого воина звучало явное сомнение.

— В чем? В победе? Как никогда! Ты хочешь напомнить мне про Защитника долины? Про этого мифического воина? Я слышал. Да, о нем ходят легенды. Говорят, что сбылось древнее пророчество… Но что может сделать один воин, пусть даже самый могучий, с целым войском? С войском Великого Каганата! Посмотри, нас тысячи! Воины! Там, за этим ущельем, лежит благодатная долина с несметными сокровищами! И это ущелье практически никем не охраняется. Вы вернетесь домой богачами! Пришло ваше время!

— Да здравствует каган! — восторженно кричали воины.

Но лица их были напряжены, а в глазах читался тщательно скрываемый страх…

— Там разведчики вернулись, из передовой сотни, что вчера ушли в долину, — подошел к вождю старший советник. — Вернее…

— Что такое? — недовольно вскричал каган, возмущенный задержкой.

— Вернулся только один.

— Веди сюда!

— Не стоит показывать его людям. Пойдем лучше в шатер. Он там.

Весь покрытый пылью и кровью, единственный оставшийся в живых разведчик сидел, прислонившись к столбу возле входа. Его колотило мелкой дрожью, безумный взгляд смотрел куда-то вдаль. Он явно никого не узнавал и вообще не понимал, где находится. Пересохшие губы что-то пытались произнести.

— Тихо! Всем молчать! — каган прислушался, стараясь разобрать слова.

Разведчик узнал вождя, попытался встать, но каган жестом остановил его.

— Говори!

И тот вдруг очень громко, так, что слышно было не только всем, находящимся внутри шатра, но и многим снаружи, произнес:

— Нельзя туда, нельзя. Он всех убил. И меня хотел убить. Он идет за мной. Он уже близко. Он убьет всех. Всех…

— Вы попали в засаду? — спросил вождь.

— Да… Нет…

Взгляд воина вдруг посветлел:

— Мы приняли бой.

Он неожиданно быстро поднялся, выхватил нож из-за пояса у ближайшего охранника и вонзил его себе в сердце.

— Сколько их было? — спросил пораженный каган.

— Он был один, — успел прошептать разведчик и сквозь предсмертные хрипы повторил: — Один… И это был не он… Это была она…

1. Вероника

Ника пребывала в жуткой депрессии. Уже несколько дней она никуда не выходила, ни с кем не общалась, книг никаких не читала, даже в интернет не заглядывала. Смартфон отключила, ноутбук забросила в самый дальний угол. И с утра до вечера только и делала, что лежала на диване и смотрела, как движется минутная стрелка на больших настенных часах. Мать молча заходила в ее комнату, так же молча вздыхала, понимая, что дочка ничего не скажет, пока сама не захочет. Поэтому доставать ее расспросами бесполезно — только хуже сделаешь.

Не хотелось думать. Вообще ни о чем. Как было бы здорово — не думать. Но мысли подобны заразе — так и норовят пролезть в сознание. Можно избавиться от тараканов, вшей, клопов, соседей. Но нельзя избавиться от мыслей…

Снова заходила мама, что-то рассказывала, о чем-то спрашивала. А Ника глядела в потолок, даже не поворачиваясь. Жизнь проходила мимо…

Да, жизнь не удалась. Сейчас, валяясь на диване, она понимала это все отчетливее. Через месяц ей исполнится шестнадцать. И чего она добилась за эти годы? Ничего. И уже никогда не добьется…

Идти никуда хотелось — люди вызывали отвращение.

Неудачница. Не-у-дач-ни-ца. Душу захлестнуло отчаяние.

Даже часы на стене выговаривали это слово своим тиканьем: «Не-у-дач-ни-ца».

На улице послышался чей-то смех. Он доносился через приоткрытое окно, Ника рывком поднялась и захлопнула его. Снова легла. Уснуть бы сейчас…

Причина бросить школу была у нее очень веская — классная руководительница повысила на нее голос. Повысила. На нее. Голос. Мало того, накричала. Причем прилюдно. Но самое главное — сама Ника-то ни в чем не виновата!

А вообще-то дело было вовсе и не в этом…

Все началось с того, что она наконец-то выяснила отношения с Антоном. Но лучше бы она этого не делала. Да, он сказала ей все то, о чем Ника уже и так догадывалась. Мол, он ее не любит. И, собственно говоря, никогда не любил. Она была для него всегда лишь другом. И он очень хочет, чтобы они друзьями и остались. Вот так, всего лишь друзьями…

Какими, к черту, друзьями?! Все, их двухлетней «дружбе» точно пришел конец.

А еще он подтвердил, что у него появилась новая «подруга». И они любят друг друга. Да, она старше него, ну и что? Вообще, после окончания школы он планирует на ней жениться…

Ника знала, что у Антона теперь какая-то новая кампания, причем все эти его друзья были старше него. Кажется, уже студенты. И эта «подруга», видимо, оттуда же…

Она не собиралась выслушивать подробности насчет его будущей «невесты», молча развернулась и ушла. Хотела сразу вернуться домой. Но, к несчастью, зачем-то потащилась на уроки…

Сначала оказалось, что расписание изменили. А она, естественно, об этом не знала. И, естественно, к географии не готовилась. И, естественно, именно ее и вызвала к доске Виннипуховна. И с огромнейшим удовольствием влепила ей очередную двойку.

А в довершение всего разбилась большая ваза, стоявшая на учительском столе. Хотя Ника не прикасалась к ней. Она была готова поклясться чем угодно, что не прикасалась! Просто мимо стола прошла, возвращаясь на место. А ваза свалилась. Сама! Как будто ожила… И зачем Виннипуховна эту вазу на стол себе всегда ставит? Цветов ей все равно никто не дарит…

Саму Нику это не очень-то и удивило. Подобные казусы происходили с ней уже не раз. Можно сказать, даже периодически происходили. На прошлой неделе, к примеру, дома лопнуло стекло в рамке с фотографией. Но она и тогда ничего не делала! Только подошла и хотела взять в руки, чтобы перевесить. А прикоснуться не успела. Потому что оно — бах! — и рассыпалось. Само. Бабушка ее за это называла «непутевой» и «криворукой». Без злобы называла — так, слегка подшучивая. Даже когда аквариум разбился, и бабушке пришлось всю воду собирать, пока Ника рыбок пыталась поймать.

Конечно, Виннипуховна тут же разоралась. Ей только повод нужен. А «непутевая» Ника и оказывалась чаще всего таким ходячим поводом.

«Да что ж я на самом деле такая непутевая и криворукая? Неудачница. Не-у-дач-ни-ца».

Сколько Ника себя помнила, она всегда была неудачницей. Это началось еще в детстве — собаки кусали именно ее, а не кого-нибудь из друзей. Червивое яблоко непременно доставалось ей.

Если в школе она не была готова к уроку, ее обязательно спрашивали. Если на всей дороге, по которой они ехали с друзьями на велосипедах, находился хотя бы один гвоздь, то она на него непременно наезжала.

Сначала она не обращала на это особого внимания, но в какой-то момент заметила, что друзья потихоньку начинают ее сторониться. Однажды она прямо спросила об этом Катюху — они вместе учились еще с первого класса. Та, немного смутившись, все же ответила — сказала, что с Никой нельзя никуда ходить, обязательно что-нибудь случится. Ника, само собой, обиделась. Но уже пару дней спустя, когда обида схлынула, поняла, что Катюха была права. От ее неудач страдала не только она сама — страдали все. Ведь если они толпой шли в кино, то в зале отключалось электричество. Если кто-то приглашал ее на вечеринку, то последствия были еще хуже. Один раз они затопили соседей снизу, в другой раз вернулись родители парня, на квартире которого они веселились. Вернулись очень не вовремя, без предупреждения. Должны были куда-то лететь на отдых, но с билетами вышла какая-то накладка. И когда они появились в квартире, открыв ее своим ключом… Ника и вспоминать не хотела о том, что было дальше…

Но именно после того случая на нее и начали посматривать косо. Говорили, что с ней нельзя дружить — сам станешь неудачником. Кто-то даже теорию сочинил о том, что она больна вирусом невезения. И что этот вирус может передаваться. Дольше всех держалась Катюха — подруга все-таки. Но когда во время очередной поездки Катька упала с велосипеда и сломала ногу, ее терпение тоже кончилось. Да и упала она, в общем-то, на самом деле из-за нее. Нике пришлось резко затормозить, чтобы не упасть, потому что вдруг раскрутилась гайка на руле, и велосипед стал неуправляемым. Катюха попыталась объехать ее и загремела в кювет. Ника на себе тащила ее до больницы, но дружбу этим, увы, не спасла.

Зато потом появился Антон…

Виннипуховна продолжала орать.

Эта ее привычка сразу срываться в крик никак не вязалась с внешним обликом. Вся из себя кругленькая и пухленькая, она производила впечатление очень доброго и милого человека. Про таких обычно говорят — «пушистая». При первом взгляде на нее сразу приходила в голову мысль — «как же, наверное, повезло ее ученикам». Но, к сожалению, ее ученикам не повезло.

А особенно не повезло ей, Нике. Трудно сказать, то ли эта «криворукость» тому виной, то ли непоседливость и чрезмерная активность, но именно ее Виннипуховна явно выделяла из всего класса. И свои негативные эмоции чаще всего изливала именно на нее. Или Нике это только казалось?

Виннипуховну даже хотели переименовать. Например, в Годзиллу. Но старое прозвище, данное ей еще предыдущими поколениями школьников, слишком уж прижилось. Современные ученики его только частенько сокращали до Пуховны. Возможно, в те далекие времена она и была ласковой и доброй, но теперь имя Пуховна приобрело зловещий оттенок и произносилось чаще всего с опаской и тревожным придыханием, чуть ли не шепотом. «Внимание, Пуховна идет!», «Осторожнее, Пуховна увидит!»

И надо же было такому случиться, что этой самой Пуховне Ника в тот момент имела наглость ответить. Ну, накипело… Весь класс аж замер от неожиданности. А Пуховна сначала замолчала, выпучив на нее глаза и медленно багровея, а потом вообще перешла на визг.

— Ника, ты что, сдурела? — зашептали со всех сторон. — Она же тебя сейчас на кусочки порвет. И нас за кампанию…

Пуховна выскочила из кабинета.

— За директором побежала.

Ника только молча махнула рукой — будь что будет… После недавнего разговора с Антоном все эти мелочи ей были совершенно «до лампочки».

Но Пуховна вернулась не с директором. До точки кипения состояние, видимо, еще не дошло. Она привела с собой их классную — Тамару Петровну. И та, обычно вполне адекватная и уравновешенная, даже, можно сказать, любимая своими учениками, вдруг тоже разоралась. И что такого могла ей наговорить Пуховна?

Этого Ника вынести уже не смогла. Ладно Пуховна — она всегда на всех орет. На нее можно внимания не обращать. Но чтобы Тамара Петровна?! Да еще при всем классе…

Это оказалось последней каплей. Но настоящая-то причина была в Антоне…

И вот с тех пор она изучала движение минутной стрелки…

В детстве она была не слишком сильным ребенком — быстро вытянулась вверх, а вот вширь разрослась далеко не сразу. Выглядела будто шнурок ходячий, за что, из-за парадоксов подростковой логики, заработала кличку «Толстуха». Каждый уважающий себя школьный хулиган считал своим долгом обозвать ее, дернуть, ущипнуть или, того хуже, попытаться затащить в темный угол и там потискать. А потом похваляться перед своими одноклеточными дружками великим свершением — мол, щупал Толстуху. И в подробностях расписывать особенности устройства ее тощего тела, при этом, как обычно, придумывая огромное количество несуществующих подробностей. Естественно, Нике это не сильно нравилось, и она решила покончить с этой проблемой. Друзей и подруг у нее уже почти не осталось — все разбежались из-за ее несчастливости, поэтому вариант коллективной защиты не рассматривался. Оставался только один способ, трудный, но правильный — научиться давать сдачи. При этом много вариантов она не перебирала — продукция голливудского кинематографа буквально вынуждала остановить выбор на восточных единоборствах.

Она так и сделала.

Уже потом Ника поняла, что «сенсей» ей попался далеко не первосортный, но тогда этого она знать не могла — он ей казался Ван Даммом и Джеки Чаном в одном лице. Уже на первом занятии она увидела, как ловко машут ногами старшие ученики. У самой Вики ноги были длинные — и воображение тут же нарисовало картину, как одним взмахом она отправляет в нирвану сразу всех своих обидчиков. Картинка ей понравилась.

На том же занятии ей объяснили, что для успешной работы ногами надо иметь растянутые связки и гибкие суставы. Одним словом, «растяжку». Собственно говоря, все полтора часа «сенсей» учил новичков разминаться и растягиваться, так и не показав ни одного секретного приема мордобоя. И еще она узнала, что растяжка — очень долгий процесс, за один день садиться на поперечный шпагат не научишься.

Ситуация с хулиганскими домогательствами не терпела отсрочек — она решила форсировать события. Две тренировки в неделю слишком мало — уже на следующий день она приступила к растягиванию сразу всего, что только можно. Разминкой пренебрегла — нельзя терять драгоценное время. Часа два терпеливо, глотая слезы, выворачивала суставы и сухожилия. На шпагате чокнулась — пыталась выполнить его за день. И чем больше старалась, тем ниже удавалось сесть — пусть на сантиметр или хотя бы миллиметр. Связки и хрящи подчинялись диктату, мышцы послушно тянулись — она реально становилась резиновой!

Следующий день стал днем великой кары…

Болело абсолютно все — каждая косточка, каждая жилка, каждый сустав. Ходить она могла с трудом, и только в очень странной позе — будто всадник, оставшийся без лошади, но сохранивший положение «в седле». Унитаз превратился в электрический стул, а спускаться по лестнице получалось лишь боком.

Ей было невероятно плохо — лишь веки, наверное, не болели. А, может быть, и они болели тоже — она их просто поднять не рисковала…

Все тело превратилось в сгусток боли и немощи. Ломота такая, будто с дыбы сняли — суставы огнем горят, а оголенные жилы какие-то садисты обливают концентрированной кислотой. В школу в тот день она, естественно, не пошла. И вообще всю неделю пришлось пропустить. А на тренировки вернулась только через месяц. Зато теперь она уже знала, что надо делать и как…

Она только-только задремала, когда раздалась трель дверного звонка. Сонно помянув недобрым словом разбудившего ее урода, лениво приподнялась, села на кровати. Взглянула на часы — четверть восьмого. Утро или вечер? Утро…

А после повторного звонка Нику как будто молния пронзила. Она, совершенно неожиданно для себя, моментально подскочила. Лени и апатии как не бывало. Она вдруг поняла — сейчас все изменится. Именно сейчас… Только еще не знала, что изменится и почему…

Как хорошо, когда у человека есть дядя. И у Ники он был. Дядя Жора.

То ли мать вызвала дядю Жору, то ли сам он случайно заехал, но сделал он это очень вовремя.

В доме сразу стало шумно и весело. Дядя Жора всегда как будто заполнял собой все пространство. Буйная, неуемная энергия выплескивалась через край и заряжала всех окружающих. Он сразу же прошел прямиком в ее комнату.

— В безуспешных попытках оживить свою непутевую и несчастную дочь твоя мама решила использовать тяжелую артиллерию. То есть меня.

Ника поневоле улыбнулась и отошла подальше от так полюбившегося ей дивана. Значит, все-таки мама сообщила…

— Так что случилось? Несчастная любовь? Разбитое сердце? Уязвленное самолюбие? Знаем, все через это проходили. Ты думаешь, со мной такого не было? Было, и не один раз. И, скажу тебе по секрету, даже сейчас иногда случается. Это называется депрессия.

— Знаю, — буркнула Ника.

— О! Прогресс! Оказывается, голосовые связки еще не полностью атрофировались. А твоя мама убеждена, что операцию делать придется по восстановлению голоса. Сколько дней молчала?… Итак, депрессия. А что делают в случае депрессии? Правильно — принимают антидепрессанты. Чем мы с тобой сейчас и займёмся. У нас с тобой впереди два дня. Собирайся!

— Куда?

— На курс реабилитации! Поверь, не пожалеешь. Я с друзьями иду в поход, в горы. И беру тебя с собой!

Ника была готова в ту же секунду подпрыгнуть, броситься дядьке на шею, завизжать от радости. Как мало человеку надо! Но… Не мог же человек, только что переживавший глубокую душевную драму, вдруг повести себя таким совсем неподобающим образом. Поэтому она только молча кивнула в знак согласия, вздохнула и лениво, как будто делая одолжение всему миру, начала собирать вещи…

* * *

— Ника, ты где пропадала? — обступили ее одноклассники.

— С дядей в поход ходила, в горы.

— Ух ты, классно!

— Еще бы. Знаете, что я там нашла? На старых заброшенных археологических раскопках?

— Что?

— Наконечник стрелы! Древний. Представляете?!

— Настоящий?

— Конечно! Дядя Жора сказал, что ему пять тысяч лет. Или больше.

— Ну-ка покажи…

— Он его на экспертизу отдал… Но как вернут… Только это необычный наконечник, — Ника показала несколько фотографий на экране смартфона.

— И что в нем необычного?

— Он шаманский.

— Какой-какой?

— Шаманской. Не боевой. Не для войны и не для охоты предназначался, а для обрядов всяких, шаманских танцев, заклинаний. Вот смотрите…

Но Ника не успела договорить. Возле школьных ворот остановилась крутая машина. Из нее вылезли четверо парней, двери закрывать специально не стали, чтобы громкая музыка была слышна всем во дворе школы. Самый высокий из них помог выйти из машины еще и какой-то девушке.

— Ника, смотри…

Антон подбежал к подъехавшей кампании и обнял девушку. Еще и поцеловал ее. У Ники аж в глазах потемнело. Это, видимо, и была та самая «невеста». Только «невеста» как-то странно повела себя, небрежно отодвинув «жениха» в сторону. Ладно, это их разборки…

Ника зажмурилась, отвернулась и уже собралась зайти в здание школы…

— Это же Фонарь, — зашептал кто-то из одноклассников, собравшихся на крыльце, показывая на того, высокого. — Ну, Фонарев.

— И кто он? — невольно притормозила Ника.

— Ты не знаешь? В нашей школе учился. У него отец где-то в мэрии работает.

— Ну и ладно, — Ника пожала плечами и отвернулась.

Она уже заходила в двери школы, но какой-то непонятный шум заставил ее оглянуться. Фонарь что-то очень сердито, с нескрываемой злостью выговаривал Антону. Остальные трое громко смеялись. Даже не смеялись, а откровенно ржали. Девушка тоже смеялась. Антон же стоял молча, опустив глаза. Фонарь надвигался на него всей своей огромной массой, а тот все больше и больше сжимался.

А потом этот здоровяк поднял руку. Он, видимо, хотел ударить Антона — так, не очень сильно. Просто чтобы проучить — мол, каждый сверчок должен знать свой шесток.

— Ну и правильно. Поделом ему, — раздались голоса на крыльце.

Того, что произошло дальше, никто ожидать не мог.

К ним вдруг подскочила Катюха, загородив собой Антона. Ника знала, конечно, что она уже давно сохнет по Антону. Да это вся школа знала… Но тогда Антон был с ней, с Никой. А теперь, когда Ника была вынуждена уйти в сторону, Катюха, видимо, и решила проявить инициативу, чтобы завоевать освободившееся сердце парня…

Но чтобы вот так решительно и смело броситься на защиту? Неожиданно… Но какая молодец! Вот что любовь с человеком делает…

Никто не слышал, что Катюха ему сказала, но, видимо, что-то очень злое или обидное. Потому что Фонарь снова сжал кулак и поднял руку, собираясь на сей раз ударить уже ее.

Ника оказалась рядом с ним в ту самую секунду и моментально перехватила его руку. Молча, ни слова не говоря.

— Это еще кто?

Фонарь оглядел Нику с ног до головы и, видимо, не разглядев в ней особой угрозы, приготовился наказать теперь уже этого неказистого защитника.

— Это что, твой гарем? — он обернулся в сторону Антона, с растерянным видом стоявшего рядышком.

— Нет-нет, — пытался оправдаться тот.

Трое друзей по-прежнему хохотали, только теперь уже не над Антоном, а над своим незадачливым другом, которого посмела унизить какая-то школьница. Фонарь это понял и с ревом бросился на Нику, словно разъяренный бык. Выставив вперед квадратную голову, он попытался сбить легковесную жертву с ног своей массивной тушей. Однако Ника легко скользнула вбок — движение получилось быстрым и пластичным, как на тренировках — и поймала агрессора на противоходе, коротким точным ударом ногой в коленную чашечку отправив того на землю.

Здоровяк по инерции проехал несколько метров по асфальту на брюхе, чуть не зарывшись в цветочную клумбу. Чудом удержался на самом краю. Друзья расхохотались с новой силой.

Выругавшись сквозь зубы, Фонарь с трудом поднялся на здоровое колено, чуть поколебавшись, вытянулся во весь рост и, хромая, двинулся навстречу Нике. Она спокойно ждала его на месте, оценивая нанесенный тому ущерб. К сожалению, ничего серьезного, мордастый счастливчик отделался лишь ушибом да порванной на пузе рубашкой.

На этот раз здоровяк не спешил, шел нарочито медленно, внимательно присматриваясь к худосочной фигуре наглой девчонки. Увиденное не внушало ни страха, ни опасений — такая длинная, но нескладная дылда ему явно не соперник. А первый пропущенный удар — это так, случайность…

— Иди сюда, научу тебя хорошим манерам, — Ника небрежно махнула рукой. — Нельзя обижать женщин.

— Ника, ты что, с ума сошла?! — на школьном крыльце собралась уже толпа зрителей.

Но Ника не могла отвлекаться и целиком сосредоточилась на мордовороте. Тот приблизился на опасное расстояние и немедленно ринулся в атаку. На сей раз он подготовился и даже пытался изобразить ложный выпад — туловище его качнулось влево, рука и плечо дернулись, имитируя замах, но корпус тут же сместился вправо и последовал убийственный джеб в челюсть Нике. Точнее, в то место, где она только что находилась.

Двигался здоровяк неважно — ни скорости, ни резкости. Да и действовал вполне предсказуемо, так что Ника легко разгадала его немудреный замысел. Оставалось только поднырнуть под удар и поймать стокилограммовую тушу на встречный удар. Даже сил особых тратить не пришлось, мордастый сам налетел на услужливо подставленный кулак. И тут же с диким воем рухнул на асфальт.

Неожиданно наступила зловещая тишина. Первыми опомнились друзья поверженного врага и все втроем бросились на Нику. Приезжая девчонка моментально спряталась в машине.

— Ника, беги! — завопил кто-то из одноклассников на крыльце. — Убьют же!

…Пространство вокруг вдруг перестало быть трехмерным. Исчезло все — и высота, и ширина, и глубина. И верх, и низ, и право, и лево. Или, наоборот, количество измерений возросло многократно, так, что мозг просто не мог их все воспринять. Да и воспринимать было некому — она сама исчезла, перестала существовать. Вокруг простиралась лишь бесконечная белизна. А в самом центре… Она? Нет, это была уже не она. Или все-таки она? Только с измененным восприятием окружающего мира…

Да, все-таки это было она. И она оказалась в пустыне, посреди бескрайних песков с пологими барханами. Матово-белое небо и такое же белое солнце. К ней приближались трое кочевников с явно враждебными намерениями. Еще один лежал неподалеку, постанывая и пытаясь встать. Все её движения стали легкими и быстрыми, а вот противники, наоборот, шевелились как в замедленной съемке, словно время остановило свой бег. Нет, не совсем остановило, но притормозило значительно.

Уклон, удар, разворот, теперь ребром ладони в шею… Еще уклон, прыжок, удар ногой в полете в челюсть… Так, двоих нет. Еще разворот, шаг в сторону, удар. Все. Четвертый так и не успел подняться… И не надо давать ему возможности встать. Займемся им…

— Ника, оставь его в покое! — это был голос Катюхи. Все лицо в слезах, растрепанные волосы. Рядом стоял Антон.

— Ты променял меня вот на это? — Ника, не скрывая горечи, повернулась к нему. — На эту стерву? На крутую тачку? На этот мешок с дерьмом?

«Мешок с дерьмом», не переставая скулить, попытался приподняться и встать на колени, но тут же получил ногой по лицу и свалился навзничь.

Ника больше не сдерживала себя.

— Антон, посмотри на него! Это твое будущее? Это твои друзья? — она схватила здоровяка за отворот рубашки и притянула к себе. Губы на окровавленном лице что-то шептали, но слов не было, один лишь хрип. — Как же так? Скажи мне!

— Ника, прошу, отпусти его, ради всего… — скулил Антон.

— Я еще не закончила. Твой друг научился сегодня уважать женщин и никогда не поднимать на них руку. Дебил, кивни, если это так.

Сквозь слипшиеся от крови губы здоровяк что-то слабо пробормотал.

— Ты мне ногу сломала… — с трудом разобрала Ника.

— Кивни, я сказала! — тычок в зубы помог раненому совершить верное движение головой. В результате мордастый смог кивнуть.

— А теперь запомни. Никогда не суди о человеке по его внешнему виду…

И Ника неожиданно успокоилась…

* * *

— Итак, Вероника Русланова… Шестнадцати лет от роду… Почти шестнадцати… Ты хочешь сказать, что одна победила четверых? — полноватый майор бросил папку с документами на стол и взглядом приказал конвоиру снять с Ники наручники. — Совсем сдурели, на девчонку кандалы надели. Запрещено же! Или ты сопротивлялась при задержании?

Ника отрицательно помотала головой.

— Ну, тогда рассказывай, как ты справилась с несколькими здоровыми парнями. Их же четверо было? И каждый из них старше и явно сильнее тебя. В конце концов, они мужики, а ты девчонка!

— Так получилось, — пожала плечами Вероника.

А что еще она могла сказать? Она и сам не знала, как это получилось.

— Значит, так получилось, — хмыкнул майор. — Вот просто взяло и получилось. Само собой получилось. А у тебя ни синяка, ни ссадины… Ни одной царапины!

Он вышел из-за стола и принялся нервно расхаживать по кабинету. Вероника молча сопровождала его взглядом, поворачивая голову то вправо, то влево.

Потом начальник снова уселся за стол и открыл папку:

— Так, характеристика из школы, протоколы опроса свидетелей… А ты хоть понимаешь, что теперь с тобой будет? Что тебя ждет? Колония для несовершеннолетних. Спецшкола. У троих из пострадавших тяжкие телесные. Еще у одного хоть и легкие, то тоже телесные. Радуйся, что не убила никого. Но все четверо в больнице! Зачем же руки и ноги ломать?

— Я не хотела, — тихо прошептала Вероника, пытаясь оправдаться.

— Что? — не расслышал майор.

— Я не хотела.

— Чего ты не хотела? Как можно не хотеть, но при этом отправить четверых на больничную койку?! Как? Не хотела она… Один вообще скорее всего инвалидом останется.

— Это Фонарь?

— В смысле Фонарев? Он самый. А родители у всех четверых из крутых.

— Я знаю, у Фонаря отец в мэрии работает.

— Да все они откуда-то оттуда. Крови твоей требуют. Я знаю таких. Они пойдут до конца, по всем кабинетам, по всем инстанциям. И не успокоятся. Представляешь, что сейчас в соцсетях творится? Твои одноклассники все это на видео снимали… Так что же с тобой делать, Вероника Русланова?

— Так получилось, — повторила она.

— Да что ты заладила, «так получилось» да «так получилось». Да, так получилось…

Майор уселся на край стола и уставился на задержанную.

— И ведь на самооборону не спишешь. Никто на тебя не нападал.

— Я друзей защищала.

— На друзей твоих тоже никто не нападал.

— Он пытался девушку ударить!

— Но ведь не ударил.

— Потому что я не дала. Но он хотел ударить.

— Вот то-то и оно, что только хотел. Сдали тебя эти твои… друзья. Показания написали, что это ты первая напала.

— Ну, Антон, допустим, так мог написать. Но Катюха?! — она чуть не подскочила от негодования и возмущения.

Майор заметил ее реакцию и усмехнулся:

— Эх, молодо-зелено. Бабы, они такие… Ты их защищаешь, а они через двадцать минут тебя же предают… Извини, забыл, что ты ведь тоже баба… Может быть, она тебя как конкурентку убирает? Из-за парня, допустим?

— Наверное, — неуверенно прошептала Вероника.

— И все равно… Без веской причины, из-за нескольких грубых слов и жестов покалечить четверых! Надо же умудриться… Так что же с тобой делать? — снова задумчиво повторил он.

— Не знаю, — снова задумчиво ответила она.

— Не знает она. Вот и я не знаю. Девчонка ты, видно, неплохая. А те четверо во главе с Фонаревым давно напрашивались. Можно сказать, заслужили.

— Так вы их знаете? — удивилась она.

— Конечно. Золотая молодежь, хозяева жизни. Возомнили, что им все можно, все позволено… Так что, может быть, и правильно, что ты их наказала. Но переборщила, надо признать. Поэтому за то, что ты им, так сказать, их место показала, почет тебе и благодарность. А за перебор придется тебя наказать. Но вопрос даже не в этом.

— А в чем?

— Школьная камера наблюдения все зафиксировала. Кроме того, куча видео в интернете. И я несколько раз записи просмотрел. Вот скажи мне, где ты этому научилась?

— Чему? — не поняла Вероника.

— У меня самого пацан уже несколько лет карате занимается. Сейчас вот на соревнования уехал. Твой ровесник.

— Я тоже.

— Что тоже?

— Занималась.

— Чем? Карате?

— Ну да. Только бросила уже.

— Тем более! Значит, должна понимать, о чем я говорю. Карате… Но чтобы вот так… Не представляю. Карате ваше и рядом не стояло! Какое там мавиши, какое маэ-гэри… А почему бросила-то?

— Выросла. В рост пошла. Тренер волейболом заниматься отправил…

— Ну и дурак твой тренер. Я и сам рукопашкой увлекался, до сих пор балуюсь.

Вероника критически посмотрела на животик майора, он заметил ее взгляд:

— Ты не смотри, кое-что и сейчас могу. Но то, что я увидел на записи… Это уровень даже не десанта и не морской пехоты, а какого-то спецназовца, прошедшего многолетнюю подготовку…

Он вдруг остановился и призадумался, как будто некая важная мысль вдруг пришла ему в голову.

— Послушай, на свободе остаться хочешь?

— Конечно, хочу.

— Щас попробуем, — он вытащил из кармана смартфон. — Саныч? Здоров будь. Твои бойцы сейчас где? На задании? Нет? На базе? Отлично! Отдыхают? Гони их в спортзал, пусть начинают разминаться. Зачем, зачем… Сейчас привезу девчонку одну. Да, девчонку. Только не удивляйся. Посмотришь в деле. Оч-чень интересная девочка. Оч-чень…

Он отключил телефон и, видимо, довольный принятым решением, даже улыбнулся Нике:

— Не боись, будешь жить! Все будет в порядке, Вероника Русланова…

Потом вызвал дежурного:

— Задержанную я сейчас отвезу на базу спецназа, к полковнику Ковалеву. Сам повезу, лично. Передай, пусть документы подготовят.

2. Любомила

Великий князь напряженно всматривался в густой лес на противоположной стороне большой поляны. Оттуда еще не доносилось ни единого звука, все было тихо и спокойно. Но он хорошо знал, что буквально через несколько мгновений эта обманчивая тишина закончится. Сначала, как обычно, взлетят стаи потревоженных лесных птиц…

Всего несколько дней назад он так же поджидал врагов на южных рубежах. Да, славный был бой. Хоть и очень скоротечный. Степняки, встретив ожесточенное сопротивление немногочисленной дружины, не стали ввязываться в настоящую битву. Потеряв несколько десятков воинов, быстро развернули своих низкорослых коней и умчались обратно, растворившись в бескрайних просторах Великой степи.

Шум на противоположной стороне поляны отвлек его от воспоминаний и заставил сконцентрироваться.

— Внимание! — князь поднял вверх правую руку и оглянулся на молодого стройного воина, стоявшего чуть позади.

Тот подошел поближе:

— Отец, можно сегодня будет мой выстрел?

Князь улыбнулся:

— Сегодня? Да, сегодня можно. Сегодня тебе все можно. Конечно, твой выстрел. Для этого и приехали.

— Спасибо! — тот приготовил лук и вытащил из колчана несколько стрел.

— Помнишь, куда целиться?

— Помню, — недовольно отмахнулся молодой лучник. Мол, не мешай.

Князь усмехнулся:

— А зачем столько стрел? Одной, думаешь, не хватит?

— Хватит. А эти так, на всякий случай. Так Велислав учит, — молодой воин со знанием дела наложил стрелу на тетиву, а сам опустился на одно колено, чтобы увереннее целиться. Оставшиеся стрелы он воткнул в землю перед собой, чтобы быстрее можно было заряжать лук.

— Воевода Велислав? Узнаю старого вояку. Правильно учит. Он дело знает…

На опушке раздался лай собак, крики загонщиков, и на поляну выбежал матерый лось гигантских размеров с рогами-лопатами.

— Ого, какой огромный! — невольно воскликнул молодой стрелок. Дикий зверь с безумными глазами мчался прямо на них.

— Подпусти поближе, — прошептал князь. — Дождись, когда боком повернется.

— А если не повернется?

— Повернется.

И в самом деле, лось чуть-чуть притормозил и оглянулся назад. Видимо, хотел посмотреть, кто же так шумит там, позади.

В этот момент зазвенела тетива лука, и стрела вонзилась чуть ниже горба на спине. А следом за ней, почти рядом — и вторая. Лось какое-то время удивленно смотрел по сторонам, потом захрипел и тут же упал замертво.

— Молодец! — похвалил князь.

Юное лицо расплылось в довольной улыбке.

— Не хуже братьев, — подтвердил князь. — То-то они бы порадовались.

— Когда же они вернутся?

— Еще не скоро. Много дел им предстоит. Важных. Сама понимаешь, — князь снял с молодой воительницы шлем. Густые длинные волосы рассыпались по кольчуге вплоть до самого нагрудника.

— Понимаю, — печально согласилась она. — А вот на скаку я стрелять так и не научилась…

— Тебе это и не надо, — успокоил ее отец и улыбнулся. — Тебе другое дело предстоит. Не менее важное. Только зачем вторая стрела?

— Я же говорю, на всякий случай. Так Велислав учит, — молодая победительница лося встала, продолжая довольно улыбаться.

— Ладно, ладно, не зазнайся только, — усмехнулся князь.

Девчонка собрала оставшиеся стрелы и аккуратно сложила их в колчан.

— Надо и те стрелы забрать, — она кивнула на лосиную тушу посреди широкой поляны.

— Это воевода Велислав так учит? Правильно учит. Только некогда нам, Мила. Дружинники все сделают, как надо. И стрелы тебе вернут. Они какие-то особенные?

— Конечно! Они мои.

— Всего-то? Я думал, может быть, заколдованные.

— Ты по-прежнему думаешь, что я колдунья?

— Не колдунья. Ведунья, веста. Это совсем другое.

Дружинники подвели им коней.

— Поспешать надо, — торопил князь. — Иначе твоя Аглая меня живьем сожрет.

— Сожрет, — подтвердила молодая княжна. — И не подавится.

Любомила представила, как Аглая живьем ест князя. И весело рассмеялась.

Но очень быстро погрустнела. Завтра утром уходит караван. И она уедет.

Надолго. Скорее всего, навсегда…

* * *

— Сегодня главным блюдом на пиру будет жаркое из лося, самолично убитого княжной Любомилой! — в главном тереме была в разгаре предпраздничная суета. Хотя праздником предстоящее торжество никто бы не стал называть. Прощальный пир по поводу отъезда любимой дочери князя. Любимой не только самим князем, а всеми без исключения — и домочадцами, и дружинниками, и даже жителями самых далеких деревень княжества, саму Милу и в глаза ни разу не видевшими.

— Ты что же делаешь, Великий князь?! Совсем о девчонке не думаешь?! — набросилась на них Аглая, как только отряд охотников въехал во двор.

Князь оглянулся на Любомилу: «Я же говорил. Живьем съест».

Мила прыснула и соскочила с коня:

— Аглая, миленькая, не ругай князя! Я сама настояла. Это я его уговорила!

— А кто будет наряды собирать? Примерять кто будет? Надо же все успеть! А у тебя их вон сколько! А украшения? Я что, сама их должна выбирать? Какая тут охота?! Какой еще сохатый? — не переставала ворчать Аглая. — А ты, князь, хоть и великий, но порой как дитя малое. Ну, куда девчонку потащил? Да еще стрелять заставил в зверя. А если бы промахнулась? Она же девушка! Ей завтра к жениху ехать! А приданое еще не собрано…

— Так, Мила, срочно иди платья свои примерять, — тут же распорядился князь, сделав суровое лицо. — И сними наконец эту кольчугу! Не пристало невесте в таком наряде разгуливать. И штаны! Срам-то какой!

— Конечно, срам, — подхватила Аглая, не поняв иронии. — И волосы не прибраны. А скоро пир начинается, гости уже съезжаются. Ох, сколько мне с тобой дел еще провернуть надобно! Ладно, хоть жива осталась. Нашла чем хвастать, сохатого она убила…

И она потащила безропотную Любомилу в ее покои. Принцесса, едва сдерживая смех, оглянулась на князя. Тот только руки в стороны развел: «А я-то что могу сделать? Это же не с кочевниками воевать»…

…Посла Великого султаната уже отвели в опочивальню — отоспаться перед завтрашней дорогой. Уж очень непривычным оказался дорогой гость к хмельным напиткам, настоянным на лесных дарах.

Аглая подошла к Любомиле с князем, сидящим во главе стола:

— Что хочешь со мной делай, Великий князь. Хоть режь, хоть казни. Но так я ее не отпущу. Как можно девчонку одну отправлять в столь дальний путь?

— Почему одну? С ней же дружинники поедут, сотник Ратибор. Опытный воин. И вся свита посла с охраной. Две сотни воинов!

— Вот то-то и оно! Только воины. Ни единой женщины! Она поедет совсем одна! Разве так можно?! Я решила. Еду! И не спорьте со мной!

Князь с Милой переглянулись и дружно заулыбались. Спорить с Аглаей? Да проще к медведю зимой в берлогу залезть. Безопасней.

— Хорошо, собирай вещи, — согласился князь.

— Они у меня уже собраны.

Тут уж они оба открыто расхохотались. Аглая, так и не поняв причины их глупого и совершенно неуместного смеха, ушла.

— Может быть, еще можно все отменить? — спросила Любомила.

— Ты же сама знаешь, что нет.

— Да, знаю, — печально согласилась она.

— Вот, возьми с собой, — он протянул ей легкую кольчугу. — Надень под одежду.

— Зачем? — удивилась она. — Думаешь, будет опасно?

— Надеюсь, что нет. Но дорога дальняя. Лишней не будет. Да и мне спокойней. И вот еще… Это тебе, — князь повесил ей на шею кулон-амулет. — Может быть, с ним тебе там легче будет. Он остался от твоей матери. Я должен был вручить его тебе в день свадьбы. Но, коли уж свадьба будет за тридевять земель, отдаю сегодня.

И тут Мила не выдержала. Сначала всхлипнула несколько раз, а потом просто разрыдалась на плече у отца. Тот молча поглаживал ее светлые густые волосы.

А что он еще мог сделать, что сказать? Таков удел всех правителей во всех землях. Интересы государства превыше интересов близких людей, даже самых любимых…