автордың кітабын онлайн тегін оқу Смерть волкам. Книга 2
Анна Чеблакова
Смерть волкам
Книга 2
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»
© Анна Чеблакова, 2017
Одно полнолуние следует за другим, и стая Кривого Когтя растёт. Он готов начать войну с людьми. Войну, в которой может быть только один победитель…
А тем временем Веглао и Октай не теряют надежды отомстить Кривому Когтю. И наконец у них появляется долгожданная возможность.
18+
ISBN 978-5-4485-8531-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Оглавление
- Смерть волкам
- Глава первая
- Глава вторая
- Глава третья
- Глава четвёртая
- Глава пятая
- Глава шестая
1
2
3
4
5
6
7
8
1
2
3
4
5
6
7
8
9
1
2
3
4
5
6
7
8
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
1
2
3
4
5
6
7
8
Глава первая
Сокровище
1
Город Ретаке со всех сторон окружает пустыня. Здесь она не песочно-жёлтая, как возле Клыкастых гор, а красная, словно покрыта не песком, а раскрошенными кирпичами. Сейчас, в мае, вся Великая степь цветёт и шелестит травой, но здесь никакой травы больше нет — разве что верблюжьи колючки, которых верблюды не едят, ибо нет здесь, в окрестностях Ретаке, никаких верблюдов.
У этого города давняя история, и почти вся она связана с университетом, который моложе самого Ретаке только на сорок лет. В прежние времена сюда отправлялись ребята не только со всей Бернии, но даже из Антьены или Ярглонии, но — времена изменились, границы Антьены закрыты, а ярглонцы понастроили своих университетов, крупных, качественных. Да и в самой Бернии нашлись города, чьи вузы далеко превосходили старый ретакский. К тому времени биологический и химический институты были заброшены окончательно, а кафедра словесности давно уже дышала на ладан. Но математический, физический, географический и исторический институты до сих пор ещё работали в полную силу, и год за годом новые специалисты разъезжались из них по всей стране, а кое-кто уезжал за рубеж, в Ярглонию или Тонское королевство, где жизнь была на порядок лучше.
Диплом в бернийских вузах защищали только в сентябре, спустя два месяца после окончания учёбы. Считалось, что выпускные экзамены отнимают очень много времени и сил у студентов, куда уж тут до дипломных работ. Но большинство ребят были очень недовольны этим: сдать бы всё сразу и отправляться в свободную жизнь, а так — целых два месяца ты ни студент, ни выпускник, ни на работу не устроиться, ни отдохнуть на каникулах как следует. А вот курсовых работ было в каждом году по две, по одной на семестр.
Эти курсовые были настоящим кошмаром для большинства студентов. Особенно трепетали те, кто выбирал себе в научные руководители профессора истории Генша. Впрочем, слово «выбор» тут не подходит — обычно к Геншу шли те, кто не успевал записаться к кому-нибудь другому. О жёстком и язвительном характере старого профессора ходили легенды, его боялись все — от робких первокурсников до разухабистых выпускников. Даже большинство преподавателей на дух не выносили Генша. Он всегда требовал со студентов работы объёмом как минимум страниц в тридцать, и придирался к уже написанной работе так, что у несчастных, проворонивших возможность писать работу у кого-то более сговорчивого, не было ни единого шанса откуда-нибудь сдуть. Подготовка к сдаче курсовых у Генша всегда проходила в атмосфере постепенно нарастающей паники. Защиту же «профессор Смерть» никогда не назначал на какой-то определённый день. Он просто оповещал ребят о дате, с которой можно начинать защиту, а потом уже в начале каждой пары спрашивал, нет ли желающих.
Два дня назад студенты-историки пятого, последнего курса увидели на стенде возле расписания объявление, в котором Генш сухо сообщал о том, что работы можно уже защищать. Большинство, как водится, схватились за головы. Некоторые только пожали плечами — за пять лет учёбы и не такое повидали. И только единицы улыбнулись, предвкушая победу.
Через два дня, медленным жарким утром, в которое было лень даже подняться со стула, ребята с пятого курса пришли на одну из последних в этом семестре лекций профессора Генша. Двадцать выпускников, молодых, весёлых и шумных, набились в светлую, с большими раскрытыми окнами, аудиторию нового корпуса. Лектор запаздывал, и, как всегда в таких случаях, в аудитории не утихали разговоры и смех. На дворе начало мая, до сессии ещё целый месяц, а после неё наконец-то свобода — как тут не радоваться? Мало-помалу разговор перешёл на больную тему — курсовые. Марней Гилорк громогласно заявил, что ему вообще не стоит волноваться — профессор Эшми, у которой он писал курсовую, поставит ему зачёт просто потому что «эта старая сова никогда не поймёт, что работа содрана». Гилорк вообще учился спустя рукава, но его многочисленные приятели и ещё более многочисленные поклонницы в один голос утверждали, что с такой красотой и такой наглостью (в их устах это звучало как «уверенность в себе») он всюду пробьётся и без пятёрок в дипломе. Сидевшая неподалёку от него отличница Киния, пухленькая шатенка с нежным цветом лица, презрительно вздёрнула носик и заявила, что уж она-то не собирается получать свою пятёрку за чужие труды. Подруга и подпевала Кинии Ольса, боязливая низкорослая девушка с жёсткими чёрными волосами, так и не избавившаяся к своим двадцати двум годам от малиновых прыщей на лице, промолчала, залившись краской — она не знала, с кем согласиться, с единственной подругой или с красавцем Марнеем, к которому, как и многие, была неравнодушна. Селни, один из приятелей Гилорка, перегнувшись через парту, крикнул через всю аудиторию:
— Гилмей! Эй, Гилмей, а ты как думаешь — устроит сегодня Генш кому-нибудь сражение при Майморе или нет?
Гилмей, темноглазый, золотисто-смуглый и кудрявый, вальяжно улыбнулся и громко заявил:
— Ещё как устроит. Только в этот раз он будет сражаться не за королеву Авильнайю, а за мятежников, которых она перебила.
— Не понял? — переспросил парень, а Гилорк навострил уши.
Гилмей снова улыбнулся и медленно обернулся к парню, сидевшему позади него:
— Ты, Рэйварго, вроде как собирался защищаться сегодня?
Юноша, сидевший за задней партой в одиночестве, на секунду вскинул на него небольшие умные глаза, кивнул головой и вновь рассеянно уткнулся в книгу, которую он увлечённо читал.
— Во даёт! — присвистнул Селни. — Рэйварго, ты у нас, конечно, умный, но сегодня это просто самоубийство. Раз Генш опаздывает, значит, он будет зверствовать.
Опаздывал Генш только в одном случае — когда у него разыгрывалась боль в спине. В такие дни он был особенно придирчивым.
— Ага, может быть, — пробормотал Рэйварго, всё также глядя в книгу. Гилмей пожал плечами и отвернулся — он уже давно привык, что на людях Рэйварго часто делается мрачным и неразговорчивым. Это был высокий, крепко сколоченный юноша, из-за своих чрезвычайно развитых мышц казавшийся грузным и неповоротливым, хотя на самом деле таким не был. Он был некрасив, ему не была присуща даже мальчишеская миловидность. Лицо у него было грубым, скуластым, с раздвоенным подбородком и крутым лбом, большим ртом и кривоватым носом, глаза — хоть и умными, но маленькими. Вот брови были красивы: ровные широкие полукружья. Только их почти не было видно из-за густых чёрных волос, падавших на лоб.
Разговоры после этого продолжались недолго — минутная стрелка на старых настенных часах не сделала и двух кругов, как вдруг дверь резко, с треском, распахнулась и в аудиторию размашистым шагом вошёл профессор Генш. Все разговоры и смешки сразу стихли, как будто их отрезало ножницами. От сухощавой низкорослой фигуры старого профессора как будто волнами расходилось негодование, и когда он бросил свой портфель на стол, тяжело сел на свой стул и оглядел всех студентов своими мутно-карими глазами, тишина стала совершенно мёртвой. По взгляду профессора, по тому, как он медленно, с отвращением, шевелил тонкими губами, будто пережёвывая что-то, было отлично видно, как ему опротивела и эта аудитория, и трепещущие перед ним юнцы, и их работы, в которых из года в год повторялись одни и те же темы, источники и цитаты. Не поздоровавшись со студентами, он дрожащей рукой взял журнал посещения и открыл его на нужной странице. Затем, проговаривая каждую фамилию с таким видом, словно она обжигала его сухие губы, он начал перекличку. Убедившись, что отсутствуют всего двое, он с усмешкой проговорил:
— Дагел и Лиам защищают курсовую у меня… Что ж, их отсутствие можно объяснить нежеланием провалиться… Из вас, присутствующих, кто-нибудь собирается выступать сегодня?
Ответом было молчание, полное такой тревоги, будто он спросил, нет ли желающих сунуть руку в ведро со змеями. Гилмей быстро обернулся к Рэйварго — тот всё ещё смотрел в свою книгу, явно не услышав вопроса Генша. Юноша легонько толкнул друга в плечо, и когда тот поднял глаза, выразительно кивнул в сторону лектора.
— Так. Ни одного, — по голосу профессора трудно было понять, обрадован он этим или рассержен. — Ну тогда…
— Профессор! — раздался голос с задней парты. Все, как один, обернулись туда, хотя и так прекрасно знали, кто это говорит. Рэйварго, быстро закрыв книгу и отложив её в сторону, вытянул вверх левую руку и замер, глядя на профессора.
— Урмэди? Вы готовы защищаться? — проскрипел Генш.
— Да, профессор.
— Тогда выходите, или вам особое приглашение нужно?
Рэйварго поднялся со своего места лёгким, быстрым движением, что казалось немного странным при виде его большого тела, и, выйдя к кафедре, обернулся к одногруппникам. Не глядя в текст и даже не разворачивая его, молодой человек высоко поднял голову и громким, чётким голосом произнёс:
— «Демократические преобразования в эпоху правления короля Вельтирра IV Маленького».
— Стоп, — коротко сказал Генш, не глядя на Рэйварго. — Я уже говорил, что мне некогда читать вашу писанину, так что свои работы вы должны читать вслух, а не рассказывать. Читайте, Урмэди. И можете не так громко, в Антьене вас всё равно не услышат.
По аудитории пробежал тихий неприятный смешок. Высокий лоб Рэйварго прорезали гневные морщины, но никто этого не заметил из-за густых волос, падавших ему на лицо. Мгновенно справившись с собой, докладчик открыл папку и начал читать введение. Текст Рэйварго помнил настолько хорошо, что лишь изредка опускал глаза на работу:
— Король Вельтирр Четвёртый, правивший в 1744 — 1752 годах, был двадцать первым королём из династии Тильпадов. Своё прозвище Маленький он получил по двум причинам: во-первых, за свой небольшой рост (всего 154 сантиметра), во-вторых, потому что он был самым младшим из шестерых сыновей своего отца, Рильдага Пятого. Его правление тоже было совсем небольшим по своим хронологическим рамкам — всего восемь лет. Однако мы имеем полное право говорить об эпохе Вельтирра Маленького, так как эти восемь лет вместили в себя столько важных для истории Бернии событий, сколько не вмещали… например, даже правление Пиниола Северного, который был на престоле около…
Взрывы смеха, доносившиеся из правой части аудитории, становились всё громче, и сейчас компания Гилорка снова «легла» от какой-то его шутки. Пока они смеялись, профессор Генш выжидательно и недружелюбно глядел на Рэйварго, а тот молчал, постукивая себя по подбородку свёрнутым листом бумаги и не сводя с однокурсников взгляда своих выразительных чёрных глаз.
— Он был на престоле около полувека, — раздражённо и громко сказал наконец Рэйварго, — и если вы не хотите, чтобы нас настолько же задержали на паре, советую заткнуться.
Марней кинул на него злобный взгляд и замолк — с Рэйварго предпочитали не ссориться, памятуя о его остром языке и крепких кулаках.
Рэйварго продолжил рассказ:
— Первые пять лет правления этого короля отмечены целым рядом либеральных реформ, среди которых особенно выделяются школьная реформа, преобразования в области торговли, а также дарование привилегий особо почётным университетам, в том числе ретакскому. Наконец, в 1750-м году, на шестом году своего царствования, Вельтирр составил проект медицинской реформы, которую позже проведёт его сын Рильдаг Шестой, за что и получит своё прозвище Король-Аптекарь. Казалось бы, Вельтирр должен был стать одним из самых любимых и популярных монархов в истории Бернии, но очень многие его недолюбливали, а некоторые и проклинали: он преобразовал систему образования во время школьной реформы, и приглашал профессиональных преподавателей из многих зарубежных стран, больше всего из Антьены. Учитывая, что это происходило всего лишь через несколько лет после кровопролитной и разрушительной 4-й антьено-бернийской войны, отношение большинства бернийцев к антьенцам было на редкость враждебным…
— И сейчас таким остаётся, — пробормотал один из друзей Марнея вполголоса. Ни для кого не было секретом, что Рэйварго наполовину антьенец, а значит — враг.
— … Но антьенское образование было куда более качественным, чем бернийское, и Вельтирр стремился устранить это неравенство. К сожалению, тогда это мало кто понимал, и Вельтирр приобрёл репутацию предателя. Окончательно погубил его репутацию изданный в 1753 году указ о закрытии ликантрозориев. Ныне широко известны некоторые исследования, согласно которым один из братьев Вельтирра, наследный принц Арсиан, скончался именно в результате ликантропии, не выдержав первого полнолуния, а вовсе не от горячки, как утверждают…
— Молчать! — прогремел профессор Генш, резко поднявшись на дрожащие ноги. — Урмэди, что за чушь вы несёте? Наследный принц был оборотнем?!
— Но есть все доказательства — сказал Рэйварго взволнованно. — Известно, что его стали бояться собаки и лошади… он не мог дотрагиваться до серебра… Вельтирр неоднократно предпринимал попытки разыскать книгу Дропоса Анфа «Ликантропия»…
— Хватит, — коротко сказал, как отрезал, Генш, резко опустив раскрытые ладони на стол. — Хватит. Вы отступаете от темы, обозначенной в названии. Вы должны были рассказать о демократических преобразованиях Вельтирра Четвёртого, а не вываливать тут на нас идиотские исследования… Никакой «Ликантропии» нет, молодой человек… Садитесь. Работа не засчитана.
Рэйварго, и так не отличавшийся особенным румянцем, побледнел ещё сильнее — он всегда бледнел от обиды или гнева. Сколько времени и сил он потратил на эту работу! Юноша молча закрыл папку и сделал шаг, выходя из-за кафедры. Группа перешёптывалась — удивлённо, а некоторые и злорадно. Впервые за пять лет зубрила Рэйварго Урмэди провалил работу!
— Не засчитана, — медленно и негромко проговорил Гилорк, широко улыбаясь. Потом он резко вскинул руку и вскрикнул, ухмыляясь:
— Смерть волкам!
— Это неправильно, — произнёс громко Рэйварго, глядя куда-то в стену.
Все звуки разом смолкли, будто их кто-то выключил. Все, кто был в аудитории, замерли, глядя на Рэйварго расширенными глазами. А он, казалось, даже не замечал общего молчаливого возмущения.
— Неправильно даже в биологическом смысле, — с лёгким презрением в голосе продолжил юноша. — Любой знает, что в полнолуние оборотень превращается вовсе не в волка.
— А в кого же, можно узнать? — злобно крикнула Ольса, покраснев от ярости ещё сильнее, чем несколько минут назад.
— У этого существа нет названия, — спокойно ответил Рэйварго. — Оно существенно отличается от волка. Во-первых, больше его и сильнее. Челюсти более крупные, морда шире, чем у обычного волка, вдобавок передние лапы немного длиннее задних, а на спине небольшой горб, как у гиены. Уши короче, хвост длиннее, нечётное число резцов сверху и снизу. Думаю, это какой-то первопредок.
— Хватит! — громко воскликнул профессор Генш. Его голос дал петуха, и профессор схватился за шею, словно подавившись своим вскриком. Он сильно побледнел, а глаза налились кровью.
— Профессор, вам плохо? — кинулся к нему Рэйварго, но Генш, справившись с собой, вытянул руку, одновременно и отстраняя его, и указывая ему на дверь.
— На сей раз прощу, Урмэди, — сказал он, устремив на испуганного и огорчённого юношу ненавидящий взгляд, — но ещё одна такая проповедь — и вы лишены допуска к экзаменам. Я, как декан факультета, это устрою. Выйдите вон и не попадайтесь мне сегодня на глаза!
После секундной паузы Рэйварго круто развернулся и без единого слова вышел из кабинета.
В коридоре было пусто и тихо. Рэйварго подошёл к широкому окну и устало опёрся на подоконник. Внутри, между рёбер, как будто застыл горячий вибрирующий комок. Рэйварго был в ярости, но ещё сильнее была растерянность. Ещё никогда у него не было таких столкновений с преподавателями, даже в школе его ни разу не выставляли из класса, но это было сущим пустяком в сравнении с тем, что он, похоже, чуть не спровоцировал у Генша припадок или ещё что похуже.
До конца пары оставалось всего ничего. Рэйварго решил подождать, чтобы забрать из кабинета свои вещи. Когда часы на стене показали половину третьего и из-за двери аудитории послышался шум, он повернулся и направился к двери, но та вдруг резко распахнулась и оттуда высыпали студенты.
— Урмэди тебя отбрил, Гилорк, — заявил один из них Марнею, шутливо пихнув его в спину. — Теряешь хватку.
— Да пошёл он, — лениво отозвался тот. — Чем ещё ему привлечь внимание? Цирки уродов у нас запрещены…
Рэйварго на секунду остановился, как будто его резко толкнули в грудь. Забыв о своих тетрадках, он быстро развернулся и направился к лестнице.
2
Рэйварго вышел на крыльцо и устало опустился на ступеньку. Услышанное только что обидело его куда больше, чем он мог подумать. Марней знал, куда ударить. Рэйварго мрачно сжал кулаки. Разве он виноват в своём уродстве? Виноват в своих поросячьих глазках, в своих вздутых, как от какой-то болезни, губах, в здоровенном сломанном носе? Виноват в красных шрамах на правой стороне лица, оставленных перенесённой два года назад Красной Лихорадкой? Не виноват. А мыкаться с этим придётся всю жизнь. И пока все остальные будут танцевать со своими девушками и воровать для них сирень в городском саду, жениться, растить детей, он будет всё стареть и стареть в одиночестве. Впрочем, Рэйварго относился бы к этому куда легче, не будь на свете…
В воротах появилась невысокая, тоненькая светловолосая девушка в длинной синей юбке и лёгкой кофточке. При виде её Рэйварго вздрогнул. Нарочито быстро он отвернулся, но, когда девушка пересекла быстрым шагом двор и взлетела по лестнице, не выдержал и обернулся.
Он успел увидеть лишь, как в дверном проёме мелькнула юбка. Дверь с треском захлопнулась, Рэйварго увидел своё отражение в оконном стекле за ней, и выражение робкой нежности на его ужасном, изуродованном болезнью лице сменилось ненавистью. Что за урод!
Дверь тут же распахнулась снова, и ненавидящее лицо Рэйварго бросилось в глаза вышедшему Гилмею.
— Ах! — воскликнул он, и Рэйварго, очнувшись, поднял на него глаза.
— До сих пор злишься, что ли? — спросил Гилмей, подходя к нему и протягивая вперёд вытертый портфель: — Я твои вещи забрал.
— Спасибо, — Рэйварго забрал портфель и поднялся на ноги.
— Ты злишься на этого идиота Гилорка, что ли? — изумился Гилмей. — Ну, парень, ты совсем расклеился. Ты же не девчонка, в конце концов!
— Что ты говоришь?.. А, конечно нет, — махнул рукой Рэйварго. — Ну его к чёрту. Я просто…
— Что? — быстро спросил Гилмей. Вот уж кто точно иногда вёл себя по-девчоночьи — по крайней мере, любопытство у него было уж точно женское.
— Да Генш на меня озлился, помнишь? — нашёлся Рэйварго. — Я подумал, он в обморок упадёт. Он, наверное, теперь меня ненавидит.
Гилмей пробурчал что-то, а потом быстро спросил:
— Пойдём, прогуляемся? У меня есть кое-какие новости.
— Пошли, — устало согласился Рэйварго.
Университет находился в старой части города. Дома здесь были низкие, не выше трёх этажей, но очень красивые, украшенные скульптурами и резьбой, как это было модно в старые времена. Над дорогами, которые здесь были грунтовые, ветер быстро нёс красноватую пыль и обычный городской мусор — обрывки объявлений, окурки, фантики от конфет и желтоватые, с пятнами жира пакетики из-под жареного нута.
Гилмею было двадцать три года, так же как и Рэйварго. Его мать, красивая, несколько меланхоличная женщина, была замужем в третий раз. Её первый муж, отец Гилмея, умер спустя месяц после рождения сына от сильной простуды. Второй муж вначале, казалось, хорошо относился и к ней, и пасынку, но постепенно их отношения только ухудшались, и в конце концов дело завершилось разводом. Последние тринадцать лет мама Гилмея была женой очень положительного и надёжного человека, сколотившего немалое состояние. В этом браке у них родились двое дочерей, старшей из которых было одиннадцать, а младшей — восемь лет. Гилмей, кажется, сам не вполне знал, чем же занимается его отчим — по крайней мере, когда Рэйварго его об этом спрашивал, парень никогда не мог дать внятного ответа.
Многие из тех, кто близко знал и Рэйварго, и Гилмея, удивлялись: и как только они дружат? Ничего общего между этими двоими не было. Рэйварго был страстным, импульсивным, трудолюбивым, горячим, а Гилмей, напротив, — холодным, скептичным, насмешливым, даже несколько скучным. Рэйварго был некрасив и одинок, Гилмей — миловиден и популярен среди девушек. На самом деле их отношения держались исключительно на привычке: Рэйварго и Гилмей оба были из Донирета, учились там в одной школе и в одном классе, теперь были на одном факультете. Когда-то горячая и крепкая, с годами их дружба слабела по мере того, как оба менялись, и теперь уже агонизировала. Требовался только толчок, чтобы она распалась.
Разумеется, не об этом они говорили, когда шли по улице. Гилмей спросил Рэйварго о его племяннике, тот сообщил, что у малыша режутся зубки, и сестра пишет, что совсем не высыпается; потом Гилмей рассказал ему о пьесе, на которую ходил вчера, и пожаловался, что ничего скучнее в жизни не видел и зря отдал деньги за билет. Он всё ещё продолжал костерить на все лады и актёров, и сценарий, и музыку, но его слова уже доносились до Рэйварго как будто издалека. Он снова вернулся мыслями к сегодняшнему происшествию, и в мыслях сердился и на свою несдержанность, и на сокурсников, и на профессора Генша.
— Зайдём в «Улей»? — вторгся в его размышления голос Гилмея.
«Улей» был небольшой забегаловкой, где подавали дешёвую еду. Несмотря на дешевизну, «Улей» не был популярным местом среди студентов, в отличие от некоторых других кафе, где можно было не только пообедать, но и потанцевать. Зато здесь никогда не бывало шумно. Зайдя внутрь, друзья уселись за один из пустующих круглых столиков.
— Тебе взять что-нибудь? — спросил Гилмей, роясь в сумке в поисках денег.
— Чаю не принесёшь? — Рэйварго протянул ему пару медяков, и Гилмей, кивнув, ушёл к стойке.
Рэйварго откинулся на спинку стула, витая в своих мыслях. Он заканчивал последний курс, через месяц должна была начаться последняя в его жизни сессия, в сентябре он защитит диплом и тогда отправится в свободное плавание… а точнее, вернётся в Донирет, к отцу, у которого был букинистический магазин в этом городе. Рэйварго помогал ему работать там, будучи ещё ребёнком, и постепенно и у него, и у его отца сама собой сложилась уверенность в том, что Рэйварго продолжит это дело. Высшей мечтой Хильтуньо было собственное издательство. Рэйварго тоже часто мечтал об этом. Но это было раньше. Последние несколько месяцев он часто думал, а нужно ли это ему? Конечно, ничего ещё не было решено. Хильтуньо с сына никаких обещаний не брал. Выбор у Рэйварго был — у него выходило «отлично» по всем предметам, и он был твёрдо уверен в том, что как минимум шесть из десяти экзаменов сдаст «автоматом». С дипломом отличника перед ним была открыта какая угодно дверь. Вот только отца не хотелось разочаровывать — он уже привык к мысли о том, что Рэйварго будет его наследником, наверняка отказ принесёт ему боль. А отца Рэйварго любил, и не хотел огорчать его.
Чем ближе становилась сессия и окончание студенческой жизни, тем чаще эти мысли закрадывались в черноволосую голову Рэйварго. Вот и сейчас, пока Гилмей не пришёл, он снова начал об этом думать.
«Но если не магазин, то что? — спрашивал он себя. — Что?» Нельзя сказать, чтобы эта работа ему не нравилась. Никто из его знакомых лучше, чем он (исключая папу, конечно), не умел подлечить старую книгу. А Рэйварго делал это мастерски, досконально изучив все приёмы этого на первый взгляд нехитрого искусства — от прошивки страниц до заклинаний против плесени и мышей и знания различных старинных способов переплетения. Но неужели заниматься этим всю жизнь? Неужели заживо похоронить себя в мастерской и постепенно потерять прямую спину, острое зрение и силу мышц?
За этими мрачными мыслями его и застал вернувшийся Гилмей. Он нёс на подносе тарелку фасоли с жареной рыбой и два стакана чая. Опустив поднос на стол, он пододвинул один стакан Рэйварго и уселся на стул.
— Страшно хочу есть, — сообщил он, заправляя не особо опрятную салфетку за воротник и принимаясь за фасоль.
— Спасибо за чай, — сказал Рэйварго и поднёс стакан к губам, глядя за окно. Мимо «Улья» проехали, поднимая пыль, два мальчика на велосипедах. Прошла, переваливаясь, пожилая женщина. Пьяноватый голос на другой стороне улицы выкликал кого-то.
— Чёрт возьми! — вырвалось у Рэйварго. — Скорей бы уже всё это закончилось!
— Ты о чём?
— Да об экзаменах.
— Тебе грех жаловаться, — резонно заметил Гилмей, вытаскивая косточки из рыбы. — У тебя же почти по всем автомат, даже и не спросят. Кстати, на какую тему диплом пишешь?
— Пока не знаю, — пожал Рэйварго плечами. Гилмея это потрясло настолько, что глаза его увеличились раза в два:
— То есть как — не знаешь?!
— Да так. Впереди ещё целое лето, надо только найти руководителя и тему.
— Хочешь совет? — хитро прищурился Гилмей. — Не надо про Маленького Вельтирра и ликантрозории. Не поймут.
— Слушай, Гилмей, если ты меня сюда затащил, чтоб поговорить об этом, то давай как-нибудь потом! — взорвался Рэйварго. — Думаешь, мне приятно вспоминать?
— Да просто это очень неосторожно, понимаешь? Ты же знаешь Генша. Не удивлюсь, если он ещё долго будет на тебя зуб точить. И вообще, где ты вычитал эту галиматью про оборотней?
— В «Белом шиповнике», — неохотно, будто признаваясь в каком-то недостойном деянии, ответил Рэйварго.
Гилмей уставился на него с изумлением, а затем возмущённо мотнул головой, бросил вилку в тарелку и откинулся на спинку стула, глядя на сокурсника так, словно тот оскорбил его в лучших чувствах.
— Это же радикалистский журнал! Что за чушь они там печатают!
— Ну, среди этой чуши тоже можно отыскать кое-что интересное, если захочешь.
— Тебе интересны оборотни? — Гилмей презрительно сморщил свой красивый, без малейшей кривизны, нос. — Это же… это же просто животные. Подлые грязные твари — ничего больше. Тьфу. Даже есть расхотелось. — Он с сожалением посмотрел на остатки фасоли и рыбы и отодвинул тарелку от себя.
Рэйварго ничего не ответил. Он, задумчиво нахмурясь, сидел, склонив богатырские плечи, и глядел не то на салфетницу, не то на круглую подставку под пиво, не то на собственные сплетённые в замок пальцы.
— Да, пожалуй, ты прав, — с какой-то подозрительной решительностью выпалил наконец он. — Не надо было мне этого говорить… теперь даже в университет стыдно возвращаться. Как я там всем в глаза буду смотреть? — Под «всеми» он разумел, хотя Гилмей этого и не понял, светловолосую девушку. Её отец пропал без вести, когда она была ещё малышкой. Ходили слухи, что он был убит оборотнями…
— Так о чём ты поговорить-то хотел? — глухо спросил Рэйварго у Гилмея. Тот молча вытащил из кармана письмо во вскрытом конверте.
— Вот. Мама вчера прислала. Завещание деда наконец вступает в действие. Он оставил мне свой дом.
Настал черёд Рэйварго вытаращить глаза:
— Ты получил в наследство целый дом? Сдуреть можно!
— Ничего хорошего в этом не вижу, — уныло протянул Гилмей. — Я последний раз в этом доме был лет десять назад. Дед уже тогда болел. Видел бы ты этот дом! В нём бы фильмы ужасов снимать.
— Почему? — улыбнулся Рэйварго.
— Дом очень большой и почти совсем пустой. И в состоянии ужасном. В ванной комнате, представляешь, на стене трава росла между плитками!
— Кошмар, — закатил глаза Рэйварго. — Ты, говоришь, был там десять лет назад? Так почему бы тебе не съездить туда, не посмотреть, в каком он состоянии сейчас? Может, его ещё можно отремонтировать.
— Ты просто провидец. Я как раз хотел сказать, что завтра хочу туда съездить. Мама прислала ключи. Только вот… хм… я один ехать не хочу. Поедешь со мной?
— А далеко этот дом?
— Недалеко от Тенве. Городок такой возле Лесистых гор.
— Гилмей, но ведь сегодня пятница, а во вторник ты собирался сдавать курсовую.
— Я ведь пишу не у Генша. Мой научрук — Бингельм с кафедры музеологии, ты же его знаешь, он на своих лекциях больше байки травит, чем рассказывает об истории музеев мира. Ребята с его направления говорили, что сдавать ему экзамены и курсовые всё равно что два пальца об асфальт. Так что за меня не волнуйся. Тебе надо волноваться за себя.
Рэйварго слегка нахмурился. Гилмей похлопал его по руке:
— Ты в последнее время совсем заработался. Тебе надо развеяться, съездить куда-нибудь… Поехали со мной, а? Посмотрим, как жил старик. Может, дом и правда ещё не так плох…
— Хорошо, я поеду, — кивнул Рэйварго.
— Отлично, спасибо! Только выехать я хочу пораньше. Всё-таки нам часа три ехать.
— Поедем на поезде?
— Нет. В Тенве несколько месяцев назад железную дорогу взорвали. Не всю, конечно, а только ту ветку, которая ведёт на запад. Говорят, это сделали анархисты… — Гилмей вздохнул, театрально закатив глаза: — Видишь, они нам жить мешают, а ты их журнальчики читаешь.
— В «Белый шиповник» пишут радикалы, а не анархисты, — поправил его Рэйварго. — И вообще, может, скажешь, куда и во сколько приходить?
— На автовокзал часам к семи. Автобус ходит до Гарду и делает остановку в Тенве. Ну что, придёшь?
— Приду. Завтра увидимся.
На том и порешили. Поболтав ещё немного о том о сём, друзья расстались — Гилмей отправился на консультацию по генеалогии (по которой у Рэйварго был автомат), а его друг зашагал в общежитие.
Чем ближе Рэйварго подходил к дому, тем хуже ему становилось. Ноги словно налились свинцом — ему не хотелось идти в общежитие. Ему всегда было нелегко с людьми, что в школе, что после неё, и он прекрасно понимал, что проблема тут в нём самом, а не в других. Возможно, будь он чуть сговорчивее, веселее, «проще», как ему временами советовали окружающие, всё было бы по-другому. Подпинывая ногой камушек, Рэйварго шагал дальше. Как отличник, он занимал отдельную крохотную комнатку — большинству ребят приходилось жить по двое, по трое, а иногда и по четверо. Это был не предел: многие комнаты общежития были рассчитаны на шесть жильцов. Просто сейчас высшее образование в Бернии носило элитарный характер — далеко не все выпускники шли после школы в вуз, тут бы помочь родителям поднять младших братишек и сестрёнок, не до институтов. Поэтому общежития стояли полупустые, и коменданты нередко за небольшую плату селили туда посторонних. Если начальство узнавало об этом, коменданты получали большой нагоняй, но это мало кого останавливало.
Вскоре Рэйварго свернул в залитый солнцем переулок, за которым возвышалось серо-коричневое здание общежития. Дворик был пуст, единственный, кого Рэйварго встретил, был Марней Гилорк, который покуривал, прислонясь к стене. Он уже успел переодеться и прихорошиться, напомаженный кок его чёрных волос сверкал на солнце столь же ярко, как и начищенные туфли. При виде его Рэйварго скрутила ненависть. Он знал, зачем Гилорк навёл такой марафет, и при мысли о том, как через полчаса этот красавчик будет фланировать по улицам Ретаке рука об руку со светловолосой девушкой в синей юбке, его охватила тоска, утолить которую не могло ничто. Он прошёл мимо Гилорка, а тот окликнул его:
— Похоже, в этот раз тебя потопили, Урмэди!
— Пошёл к чёрту, — бросил через плечо Рэйварго. Гилорк издал смешок, туша сигарету о штукатурку стены:
— Я вроде как не собирался к тебе. У меня несколько другие вкусы.
Рэйварго остановился и обернулся, смерив Марнея презрительным взглядом:
— Забавно слышать это от человека, который красится, как девочка.
— Тебе-то что, Урмэди! Тебе вот уже ничего не поможет. Помнишь, как мы с пацанами подкараулили тебя в шестом классе? Ты должен нас поблагодарить — до того ты был похож на хрюшку, а теперь — на хрюшку со сломанным носом.
Оглушённый внезапной вспышкой гнева, Рэйварго шагнул вперёд. Одногруппник не успел и дёрнуться, когда Рэйварго схватил его за рубашку на плечах и впечатал его спиной в стену. Ботинки Гилорка оторвались от земли. Он возмущённо распахнул рот и тут же его закрыл.
— Ты, сволочь… — От ярости Рэйварго не мог даже кричать: возмущение душило его, и голос был еле слышен. Марней вытаращился на него — злобно, но в то же время испуганно. Рэйварго с удовольствием треснул бы его головой о стену, но было одно обстоятельство, мешавшее ему это сделать. Обстоятельство, которое сейчас заставляло его раскаиваться уже за то, что он только тронул Марнея пальцем.
— Думаешь, я не знаю, кто напал на профессора Гланнирвина? — выпалил он наконец. — Думаешь, я не запомнил твою рожу, Гилорк?
Марней побледнел, его оттопырившаяся в гримасе страха верхняя губа задрожала.
— Ты… ты ничего не можешь доказать, — буркнул он.
— Да. Не могу. Это ты верно подметил. Но это не значит, что я вдруг зауважаю тебя. Ты напал с кулаками на старика! На профессора!
— Не только я! — огрызнулся Гилорк.
— Да, конечно, не только ты. Вместе с тобой было ещё десять или двенадцать пустоголовых сволочей, орущих всякую дрянь вроде этого «Смерть волкам»! Конечно, вдесятером не так страшно нападать на героя революции, которому уже стукнуло семьдесят лет, которому ноги в застенках переломали…
— Поставь меня на место, Урмэди! Ты пожалеешь!..
— Уже жалею, — с презрением в голосе откликнулся Рэйварго. Он отпустил Гилорка и отступил на шаг. Тот чуть не упал и удержался лишь потому, что ухватился обеими руками за стену.
— У тебя слишком милая невеста, — сказал Рэйварго, усмехнувшись, — не хочется её расстраивать.
Он развернулся и зашагал в общежитие, скрипя зубами и сжимая кулаки. Проходя мимо забора, он не удержался и ударил по нему кулаком. При виде этого Марней, уже раззявивший рот, чтобы выкрикнуть вслед Рэйварго что-нибудь оскорбительное, слабо тявкнул и заткнулся: кулак отличника оставил на фанерном заборе вмятину, в которую могло бы поместиться крупное яблоко.
Он поднял голову и затравленно огляделся, ища, не видел ли кто-нибудь их схватки. Но ни одно лицо не мелькало в окнах, ни один насмешливый голос не окликнул его. Утерев пот со лба, Марней отправился домой, злобно щурясь и машинально приглаживая волосы — он всегда так делал, когда волновался и злился. Он даже не подозревал, в чём была истинная причина того, что Рэйварго его не тронул, но в то же время радовался, что всё обошлось только испугом. А причина тем временем, торопливо мазнув ещё раз пуховкой по лицу, бросила последний испытующий взгляд на зеркало и выскочила за дверь, взмахнув длинными светлыми волосами.
3
Автобус остановился совсем рядом с Тенве. Неподалёку от шоссе была видна железнодорожная станция — маленький бетонный перрон, рассеченный посередине глубокой трещиной, словно в него где-то в тридцатых годах ударила молния и с тех пор никто особо над этим не заморачивался. В трещине рос куст. Перед самим перроном на земле блестели свинцовые ленты рельс. Здание вокзала — крохотный домик с плоской крышей, похожий скорее на подсобку, — одной стеной примыкало к старой водонапорной башне из красного кирпича. Башня была крепкая, шестиугольная, с мокрой жестяной крышей. Полукруглые окна в верхней части забиты досками. У вокзальчика, башни и на перроне стояло несколько жителей посёлка, которые с мрачным любопытством глядели на молодых людей. Рэйварго кивнул им, пока переходил вслед за Гилмеем рельсовые пути. Местные были явно озадачены такой приветливостью, и кое-кто даже покрутил пальцем у виска, когда Рэйварго отвернулся.
Не заходя в город, они вышли на старую, полузаросшую дорогу, ведущую через поле по направлению к голубевшим на горизонте горам. Впереди виднелась возвышенность, вся заросшая деревьями. Пасмурная погода придавала этому тихому месту мрачноватый вид, не лишённый, впрочем, романтики и суровой красоты. Юноши дошли до холма, и вскоре между деревьями показалась старая ограда, прорезанная посередине коваными воротами, к которым и вела тропинка.
Сквозь ворота был виден запущенный старый сад и дорожка, выложенная растолканными пробившейся травой в разные стороны камнями. Дорожка вела к стоящему в глубине сада дому.
Недовольно бормоча что-то, Гилмей начал рыться по карманам в поисках ключей. Наконец он отпер ворота и вошёл в сад, Рэйварго — за ним.
При всей неухоженности было видно, что сад когда-то был красивым, опрятным и уютным. Слева от тропинки была маленькая площадка, выложенная белыми плитами, в прорезях между которыми зеленел вездесущий мох. Мхом были покрыты и ножки каменных скамей, полукругом выстроившихся вокруг овального фонтана. Из потрескавшегося клюва небольшого грифона давно не текла вода, лишь по шее и груди протянулись длинные полоски ржавчины. Справа, посреди круглой клумбы, густо заросшей молодой крапивой, возвышались солнечные часы, и конечно, Рэйварго не смог удержаться от того, чтоб не взглянуть на них поближе.
Когда он наконец оторвался от украшенного причудливой резьбой циферблата, Гилмей уже был в доме. Рэйварго огляделся по сторонам. Он не мог понять недовольства своего друга. Ему самому здесь очень нравилось.
Дом был выстроен на века. Ему явно было уже не менее ста пятидесяти лет, а не ремонтировался он лет, может быть, тридцать, но по-прежнему выглядел добротным и крепким. Правда, он казался немного мрачноватым из-за сырости и того, что большинство окон были наглухо закрыты ставнями. Но почему-то Рэйварго этот дом понравился. Он вообще очень любил всё старое, обветшалое, то, над чем нужно работать и что нужно реставрировать.
Рэйварго поднялся по ступеням и открыл дверь. Он оказался в не очень большом зале, с правой стороны в котором была уводившая вверх лестница. Сверху раздался звук открываемой двери. Рэйварго зашагал по ступенькам.
Наверху оказался длинный, просто бесконечный коридор. Сразу и не заметишь, что на стенах обои — так они потемнели. Правая стена коридора была почти совсем глухой, если не считать двух-трёх наглухо закрытых окон. Левую стену прорезывали несколько дверей. В промежутках между ними к стенам были прибиты светильники, лампочки в которых либо были побиты, либо вообще отсутствовали. Одна из дверей была открыта, и как раз в тот момент, когда Рэйварго вошёл в коридор, из неё донеслось возмущённое:
— Блеск! Ну просто блеск!
Улыбнувшись, Рэйварго зашагал к той двери и заглянул в маленькую комнатку, совершенно пустую. Единственным предметом убранства был старый-престарый, рассохшийся и не закрывающийся шифоньер, перед которым Гилмей стоял, скрестив руки, и с отвращением разглядывал почивший в шкафу остов кушетки.
— Знаешь, — сказал он, обернувшись к Рэйварго, — я не представляю, что делать с этим дворцом. Ремонтировать его уже нельзя, ещё рассыплется. Дешевле сжечь и построить новый.
— Ты хоть бы окно открыл, — предложил Рэйварго. Подойдя к закрытому окну, он отпер задвижку на ставнях, распахнул их и обомлел.
Из этой комнаты открывался вид не на городок, а на горы. Отсюда они казались совсем близкими. Их синие горбы под жемчужным небом были настолько великолепны, что уже только ради этого зрелища стоило сюда ехать так долго.
— Как здесь красиво, — проговорил Рэйварго в пространство.
— И что с того? Меня тошнит от этого дома. А ведь ещё придётся ночевать здесь…
— И как я только тебя терплю? — шутливо буркнул Рэйварго. — Ладно, говори, что делать.
— Короче, внизу в кухне есть люк в подпол. Не посмотришь, что там? Вот, держи фонарь, — Гилмей протянул Рэйварго большой ручной фонарь. — А я пока тут ещё поброжу.
Спустившись под стук выдвигаемых наверху шкафчиков комодов, Рэйварго сразу нашёл кухню. Дверь в неё находилась слева от главного входа, совсем рядом со старым камином, перед которым лежал ковёр, весь в хлопьях пыли. От двери сразу начиналась лестница, ведущая вниз: кухня находилась в полуподвальном помещении. Как ни странно, почти все окна, которые были здесь вырублены под самым потолком, были открыты. При свете, падающем из них, Рэйварго сразу обнаружил вход в подпол.
Люк не был заперт. Рэйварго откинул его и еле сдержался, чтоб не чихнуть от взметнувшейся облаком пыли. Из тёмной дыры, в которую уводили деревянные ступеньки, на него пахнуло затхлым воздухом.
Рэйварго спустился немного вниз. Лестница одной стороной примыкала к сложенной из толстых брёвен стене, с другой стороны была снабжена перилами. Перегнувшись через них, Рэйварго посветил фонариком в темноту.
Подвал был довольно большой. Вдоль одной стены протянулись крупные и совершенно пустые лари, в одном из которых валялось несколько сморщенных брюкв, а из другого выскользнула испуганная светом и шагами чёрная крыса и скрылась в завалах рухляди, загромождавшей остальную часть подвала.
Здесь были кое-как составленные столы, стулья, бюро, ящики, пустые бочонки, сваленные в одну кучу рулоны ткани, мешки, картонные коробки. На верхушке причудливой горы из всякой всячины торчал похожий на диковинный гриб зонтик. Сиротливо валялись чемоданы, распахнутые, точно крокодильи пасти. Аккуратной колонной желтели составленные друг на друга круглые коробочки для шляп. Рэйварго неспешно обошёл это вавилонское скопление ненужных вещей и приблизился к небольшому изящному диванчику с узким сиденьем и низкой спинкой. Белую ткань, обтягивавшую его, почти не затронуло время, но позолота с резных деревянных ручек уже немного сползла. Рэйварго, улыбнувшись, осторожно провёл ладонью по подлокотнику. Воображение нарисовало ему другую руку, женскую, белую и тонкую, которая могла когда-то лежать здесь. Он поднял глаза и замер.
Стену за диваном перерезывала длинная вертикальная щель, которая не могла быть трещиной. Присмотревшись, Рэйварго понял, что в стене — дверь.
У неё не было ни дверной ручки, ни замочной скважины, но это была дверь, не было никаких сомнений. Обойдя диван, Рэйварго положил руку на одно из брёвен, потом поочерёдно провёл ею по всем остальным. Одно из брёвен внизу было как будто распилено рядом с дверной щелью. Рэйварго попробовал расшатать этот срез, и кусок дерева под его ладонью покорно задвигался туда-сюда в своём пазу. Охваченный возбуждением, Рэйварго двинул срез сначала вверх, потом вниз, и спустя миг округлый с одной стороны и плоский с другой обрубок оказался у него в руке.
Теперь Рэйварго было понятно строение загадочной двери: она была сколочена из досок, и только сверху к ней были для маскировки прибиты срезы брёвен. Правда, это открытие ничем ему не помогло: на обнажившейся доске большим муравьём чернела замочная скважина, а ничего, похожего на ключи, в карманах у Рэйварго не наблюдалось. Можно было, конечно, попробовать использовать вместо отмычки один гвоздь из стоявшего неподалёку ящика, но навыками медвежатника Рэйварго не обладал. Пришлось ему возвращаться наверх.
Выйдя на свет, он увидел, что весь в пыли, и принялся отряхиваться, и как раз за этим занятием его и застал вошедший Гилмей.
— О-го-го! — присвистнул он. — Где это ты так извозился?
— В подвале, — честно ответил Рэйварго. — Когда пытался открыть потайную дверь.
— Чего?.. Ладно, не дури. Лучше помоги мне найти гаечный ключ.
— Мне как раз тоже нужен ключ. Только не гаечный.
— Рэйварго! — рассердился Гилмей. — Пошутил, и хватит.
— Я не шучу. Там внизу потайная дверь. Можешь спуститься и сам посмотреть. — Рэйварго протянул ему фонарь.
Гилмей с несколько секунд смотрел то на Рэйварго, то на фонарь, сердито сопя, а потом выхватил фонарик из рук сокурсника и затопал по ступенькам. Рэйварго тем временем снова сделал попытку отряхнуться, хлопая себя по рукавам, но застарелая пыль только липла к ладоням.
— Ничего нет! — закричал Гилмей.
— Да как же нет! — сердито отозвался Рэйварго и быстро спустился по ступенькам.
Гилмей стоял и светил на стену, противоположную той, в которой была дверь.
— За твоей спиной, — спокойно сказал Рэйварго. Гилмей недоверчиво глянул ни него, но всё же соизволил обернуться и посветить на другую стену. Некоторое время спустя он изумлённо, с присвистом, выдохнул.
— Ну что, теперь веришь? — Рэйварго взял у него фонарь и, подойдя к двери, присел рядом с ней на корточки. — Тут замочная скважина. Тебе не попадалось ничего, похожего на ключ?
— Нет, — задумчиво произнёс Гилмей, подходя и опускаясь на корточки рядом с Рэйварго, — хотя… — Он выудил из кармана длинную старомодную девичью заколку.
— В комоде нашёл, — объяснил он и, изогнув заколку крючком, запихал её в замочную скважину. — Я тебе никогда не рассказывал, что мой первый отчим очень любил запирать меня в шкафу за разные провинности? Закроет, а сам уйдёт шляться по городу. А я дождусь, пока он уйдёт, и открою дверь изнутри маминой заколкой… — Гилмей захихикал. — Так и делал, пока мама не развелась с этим придурком. Готово.
Дверь открылась мягко, без скрипа, и, посветив в неё фонариком, ребята увидели маленькую, совершенно пустую комнатку, в глубине которой стоял небольшой сундук. Они молча приблизились к нему. Рэйварго слышал, как тяжело и возбуждённо дышит Гилмей.
Сундук был очень старым. Доски, из которых он был сделан, рассохлись. Железо, которым были обиты углы, стало красным от ржавчины. Сундук закрывался на небольшой висячий замок, упавший и рассыпавшийся, едва Рэйварго до него дотронулся.
— Открывай, ну же, — прошептал Гилмей. Рэйварго подрагивающими руками откинул крышку сундука. Он был почти до краёв заполнен сухим серым песком, перемешанным со стружками. Ребята осторожно начали разгребать эту смесь руками, и сразу же наткнулись на что-то плоское и шершавое.
Они выудили наружу небольшой прямоугольный предмет вроде ящичка, завёрнутый в холстину и обвязанный бечёвкой. Рэйварго сразу хотел развязать узлы, но Гилмей предложил выйти сначала наружу. Быстро они пересекли подвал, кухню и, выйдя в гостиную, встали возле небольшого стола. Рэйварго бережно, как ребёнка, положил свёрток на стол и развязал бечёвку. Под холстом оказалась другая обёртка — из тщательно выделанной мягкой кожи, обвязанная тонким ремешком, под этим слоем третий — из тончайшего батиста. Убирая его, Рэйварго чувствовал, как сильно у него дрожат руки.
Две головы: кудрявая каштановая и взъерошенная чёрная склонились над лежавшей на столе древней книгой. Она была небольшая, форматом с обычную ученическую тетрадь, только чуть поуже, довольно толстая. Корешка у неё не было, а переплётом служили две маленькие доски, в которых были с внутреннего края просверлены отверстия. Сквозь эти отверстия кожаными шнурками истрёпанные страницы и переплёт книги сшивались воедино. Никаких знаков, символов или надписей на досках не было.
Осторожно, бережно, будто убирая катаракту с глазной роговицы, Рэйварго приподнял верхнюю доску и откинул её на стол.
Перед ними открылась первая страница книги. На ней аккуратно, от руки, выцветшими чернилами было выведено название книги:
ЛИКАНТРОПИЯ
А чуть ниже:
Сия книга написана Дропосом Анфом
4
Гилмей провёл ночь в одной из комнат второго этажа, на большой запылённой кровати с балдахином, куда улёгся, поборов свою природную брезгливость. Там он проспал всю ночь, свернувшись калачиком и видя неприятные, тревожные сны.
Проснулся он очень рано и некоторое время лежал в кровати, вздрагивая от утреннего холода и уныло глядя в серое, пасмурное небо за окном. Вчерашнее происшествие спутало все их планы. Рэйварго был так потрясён находкой, что чуть слезами не плакал. Толку от него с этого момента было мало: он без устали восхищался книгой, осторожно листал её, восторженно говорил что-то Гилмею… В конце концов от всех переживаний настроение у Гилмея совсем испортилось и он, оставив Рэйварго наедине с Дропосом Анфом, отправился побродить по окрестностям. В Тенве он зашёл на почту и протелефонировал оттуда своему отчиму, который пообещал ему заехать завтра за ним и Рэйварго на своём автомобиле. После этого Гилмею ничего не оставалось, кроме как считать часы до отъезда из дома, который он уже возненавидел.
Сейчас, встав с кровати, он медленно подошёл к окну. Мышцы затекли и не желали слушаться, тело ни капельки не отдохнуло. На улице мелкий весенний дождь мочил каменного грифона и скамейки вокруг него. Гилмею снова хотелось в солнечный, раскалённый Ретаке.
Он спустился по лестнице и внизу, за столом у окна, увидел Рэйварго.
Тот сидел, устало откинувшись назад, и глядел на мутное стекло. Книга, лежащая на столе рядом с его правой ладонью, была закрыта.
— С добрым утром, — окликнул его Гилмей.
— А? — встрепенулся Рэйварго и повернулся к нему. Лицо его побледнело после бессонной ночи, а веки покраснели и припухли. Он слабо улыбнулся.
— Как спалось, Гилмей?
— Да никак… А ты что, совсем не спал? — спросил Гилмей.
— Я прочитал её, — усталым голосом откликнулся Рэйварго, опуская глаза на книгу. Плотно сомкнув на секунду губы и покачав головой, он пробормотал:
— Я понимаю, почему её жгли инквизиторы. Знаешь, Гилмей, я не поеду с тобой в Ретаке. Мне надо в Донирет, отдать её отцу.
— Зачем? — хмуро спросил Гилмей.
— Зачем?.. Ох, Гилмей, да ведь это же бомба! — Рэйварго легко поднялся на ноги, схватившись обеими руками за голову, запустив пальцы в волосы. — Если мы её издадим — столько изменится, столько!..
— Что изменится? — опасливо поинтересовался Гилмей, недоверчиво относившийся к каким-либо изменениям вообще и к тем, что ждал и приветствовал Рэйварго, — в частности. Молодой Урмэди поднял на него сияющие глаза.
— Гилмей, — тихо произнёс он, — в этой книге написано всё об оборотнях. Всё, что известно, и всё, что неизвестно… Они не звери, Гилмей. Ликантропия — это болезнь. Просто болезнь. Их лечить надо, а не убивать.
— Как это — не убивать? Рэйварго, да неужели ты поверил в этот бред?
— Не называй её бредом, ты не читал! — гневно воскликнул Рэйварго. — Ох, извини, Гилмей… Я просто так взвинчен!
Он подозвал Гилмея к столу и осторожно открыл «Ликантропию».
— Если это твой дед так о ней заботился, я преклоняюсь перед ним, — тихо сказал Рэйварго. — Посмотри — все страницы проложены калькой, были заклятия от паразитов, сырости — правда, уже довольно изношенные, я ночью наложил новые. Ей не меньше восьмисот лет. Как она могла уцелеть, не представляю.
Он бережно перевернул несколько страниц и, оставив открытым один разворот, выжидательно уставился на Гилмея.
— Видишь? — тихо сказал он.
— Что? Тут пустая рамка.
— Да, пустая, но раньше в ней была гравюра. Чёрный слон. Это священное животное у одного арпианского племени. Дропос пишет, что изучал их магию, чтобы избавиться от оборотничества, и ему она здорово помогла.
— А куда слон-то подевался? — не понял Гилмей.
— Он… в общем, гравюра оказалась заколдованной. Знаешь, приём «рыба в лукошке»? Бриний Ярглонец изобрёл такие сюрпризы. Похоже, Дропос тоже этим воспользовался, или попросил Бриния, они же были современники. Здесь был оставлен знак, отмечающий каждую такую гравюру, я попробовал её расколдовать, и вот.
Он вытащил из кармана что-то и протянул это Гилмею. Юноша взял в руку непонятный предмет и поневоле почувствовал трепет.
Это оказалась маленькая фигурка, вырезанная из чёрного и гладкого камня. Она изображала слоника, стоявшего на трёх ногах. Правую переднюю он слегка поднял, и весь как-то подался назад, словно отступая. Хобот слона был высоко задран, бивни выставлены, рот разинут, а его крошечные глазки — Гилмей мог поклясться в этом — полны страха.
— Знаешь, из чего он сделан? — взволнованно спросил Рэйварго.
— Из камня, — пожал плечами Гилмей.
— Это не просто камень, — проговорил Рэйварго. — Это обсидиан, вулканическое стекло. Вещество, которое для оборотней так же опасно, как серебро…
— Что я слышу! — Гилмей насмешливо изогнул красивые, тонкие брови. — Уж не заделался ли ты охотником на оборотней?
Рэйварго эти слова не очень понравились. Он молча забрал протянутую ему фигурку и бездумно сунул её в карман брюк.
— А если серьёзно, — холодно заявил Гилмей, — лучше оставить всё как есть.
Рэйварго метнул на него непонимающий взгляд из-под бровей:
— То есть как?
— Не надо издавать эту книгу. Просто забудь о ней, и всё. Это всего лишь сборник легенд, Рэйварго. Не ввязывайся в это, и меня не впутывай.
— Что же ты так боишься сборника легенд? — улыбнулся Рэйварго.
— Не хочу иметь никакого дела с оборотнями! Вообще никакого, понимаешь? — сердито сказал Гилмей.
— А по-моему, тут нет ничего опасного. Гилмей, неужели ты не понимаешь — эту книгу восемьсот лет считали исчезнувшей! Восемьсот лет! А она — вот!
— Ну и что? Ну и что, Рэйварго?
— Да ведь… — Рэйварго беспомощно замолчал, и тут ему в голову пришёл аргумент, который точно должен был произвести на Гилмея впечатление:
— Да ведь если мы с моим отцом издадим эту книгу, наш магазин здорово на этом заработает.
— Вот с этого и надо было начинать, Рэйварго, — с видимым облегчением заявил Гилмей. — Это я ещё могу понять. Но когда ты начинаешь говорить что-то там о том, что оборотни такие же, как мы — это я, извини, не понимаю.
— Закроем тему, — нахмурился Рэйварго. — Ты хочешь отдать мне книгу?
— Отдать? Тебе? — не понял Гилмей.
— Она была в доме, а дом твой. Значит, и она твоя, — он пододвинул книгу к Гилмею. — И слон, — он запустил руку в карман.
Гилмей помотал головой и отступил на полшага:
— Не надо мне её! Забирай, если ты так, хочешь, а мне она не нужна! Ты можешь считать меня психом, Рэйварго, но у меня такое чувство, что лучше бы мы оставили эту книжку там, где она лежала…
— Спасибо, огромное тебе спасибо! — воодушевлённо сказал Рэйварго, благополучно пропустив мимо ушей его последние слова. Затем он начал бережно упаковывать книгу в её вчерашнюю сбрую.
— Ты что, хочешь уехать уже сейчас? — спросил Гилмей.
— Через полтора часа отсюда отправляется автобус до Альрета. Я доеду туда за три часа, а потом поездом в Донирет. Её надо поскорее доставить моему папе.
— Но тебе совсем не надо ехать в Альрет. Мой отчим пообещал забрать нас отсюда сегодня во второй половине дня, я могу попросить его увезти тебя в Увик, а оттуда до Донирета всего ничего.
— Да, но тот состав, что идёт из Увика в Донирет, ходит только по чётным числам, а сегодня уже двенадцатое. Я на него опоздаю.
— Ну что ж, — вздохнул Гилмей, — тогда иди.
Благодарно улыбнувшись, Рэйварго перевязал книгу бечёвкой и убрал её в свою сумку. Затем они с Гилмеем попрощались, и Рэйварго вышел на улицу. Ночью прошёл дождь, воздух был влажным и свежим. Радостно улыбаясь, Рэйварго быстрым шагом пересёк двор, обернулся и помахал дому. Но Гилмей уже успел отвернуться от окна и не увидел этого.
Городок выглядел ещё более унылым, чем вчера — наверное, из-за сырости. Огибая лужи и горки мусора, Рэйварго сталкивался взглядами с мрачными и усталыми местными жителями, и мало-помалу его радостное настроение начало сдуваться. Добравшись наконец до вокзала, он узнал пренеприятную новость: на сегодня все рейсы отменяются.
— На дороге произошло обрушение, открылся карстовый провал, — сухо сообщила женщина за окошком кассы и захлопнула окошечко. Рэйварго отошёл, печально нахмурившись. Вот незадача! Может, и вправду вернуться к Гилмею и уехать вместе с ним днём?
— Эй, парень, — услышал он голос за своей спиной и обернулся. Возле него, прислонившись плечом к стене вокзала, стоял небритый потрёпанный мужчина лет сорока пяти, а может, и старше.
— Тебе так сильно нужно ехать в Альрет? — спросил он, пожёвывая сигарету. Рэйварго кивнул:
— Да, у меня очень важное дело.
— У меня тоже. Там, в Альрете, у меня брат живёт. Мне надо ему кое-что послать, да вот только ты сам знаешь, какая у нас почта… Сегодня мой сынишка должен был с утра поехать туда на лошади, но свалился с жаром. Ты умеешь ездить верхом?
— Да, — кивнул Рэйварго. — Но ведь вы меня совсем не знаете, как же вы мне доверите такое дело?
— Я не посылаю с ним ничего такого уж ценного, — махнул рукой горожанин. — Да и вообще, сразу видно, что ты не из таких, кто лазает по чужим сумкам.
Рэйварго был польщён. Горожанин продолжал:
— Конь у меня хороший, ему, правда, уже десять лет, но я за ним хорошо ухаживаю. Доберёшься до шоссе и дальше будет всё проще простого, указатели через каждые сто шагов. Ну как, возьмёшься?
— Хорошо, — согласился Рэйварго.
Полчаса спустя он уже ехал по окраине Тенве верхом на крепком буланом коньке, к седлу которого был приторочен небольшой тюк, туго обвязанный ремешками, завязанными так хитроумно, что вздумай посланник и в самом деле ограбить хозяина коня, ему пришлось бы перерезать ремешки ножом. Рэйварго обогнул вокзал и направил коня на шоссе, но буквально через пятьдесят шагов наткнулся на заграждение поперёк дороги. Рядом стояли двое полицейских, сообщивших ему, что дальше путь перекрыт на два километра, и ему придётся обогнуть этот участок по тропе, которая ведёт через обступивший шоссе лес. Нахмурившись, Рэйварго повернул коня на указанную тропу и быстро поехал по мокрому, ароматному весеннему лесу. Тропа оказалось хорошей, проторённой. Сразу было видно — здесь часто ходят и ездят. По пути Рэйварго мысленно перебирал в голове всё, что знал о «Ликантропии».
За много веков об этой книге сложились десятки, сотни легенд. Говорили, что инквизиторы, не нашедшие последнюю копию книги, заранее прокляли того, кто её отыщет. Говорили, что тот, кто прочтёт «Ликантропию», сойдёт с ума; что прочитавший её человек станет вервольфом, а вервольф — человеком; что страницы этой книги сделаны из тщательно выделанной волчьей кожи, а писана книга волчьей же кровью; любители историй пострашнее утверждали, что страницы сделаны из человеческой кожи. Говорили, что последняя «Ликантропия» хранится в подземном лабиринте под монастырём в Инене; что её упрятали в железный ящик и спустили на дно океана; что против неё бессилен любой огонь, кроме драконьего; что загадочная смерть тонианской королевы Эрнейниль связана именно с тем, что эта любознательная женщина прочла «Ликантропию» и отдала за это свою жизнь. Много чего говорили и про её автора, Дропоса Анфа. В одной легенде он был аристократом, сменившим имя, в другой — обыкновенным бродягой; то говорили, что он победил самого кошмарного оборотня за всю историю — Улгмора, Кровавого Волка, убившего и обратившего около миллиона человек; в других слухах Дропос представал его ближайшим сподвижником. Кто-то говорил, что Дропоса сожгли инквизиторы на костре из его собственной книги и её копий, кто-то — что легендарный оборотень сгинул в дальних краях, кто-то — что его разорвали оборотни из стаи Улгмора, мстя за своего вожака. Говорили, что Дропос обрёл бессмертие. Говорили, что, кроме «Ликантропии», он написал ещё одну книгу, и описал там открывшиеся ему тайны мироздания. Были и такие, кто утверждал, что никакого Дропоса и не существовало, просто несколько людей подписались этим именем, написав «Ликантропию». А кое-кто считал, что вся эта история — просто мистификация, и не было никогда ни книги, ни автора.
Сейчас, когда Рэйварго ехал в Донирет, ощущая, как бесценная книга оттягивает ремешок сумки, он казался себе точкой, в которой сошлись все эти слухи, домыслы и легенды. Мысли, одна другой страннее и смелее, бродили в его голове. Он думал о том, какой фурор вызовет «Ликантропия», когда они с отцом её напечатают. Какие споры поднимутся в научных институтах, газетах, журналах! Как разнесётся эта весть по всему миру! Ведь «Ликантропия» уже легенда, этакий образ недостижимого знания, и её столько десятилетий ищут и ищут безумцы, еретики и романтики, а нашёл — он, обычный студент когда-то блистательного, а теперь захудалого института Ретаке! И где нашёл — в подвале дома сумасшедшего старика! А когда эту книгу примут всерьёз — как изменится положение оборотней! Рэйварго сам не замечал, как радостная улыбка осветила его лицо, когда он подумал о том, как будут закрываться один за другим все эти мрачные ликантрозории, где живые люди измываются над такими же живыми людьми, как много людей смогут вернуться к нормальной жизни, перестанут убегать в леса, скрываться, голодать! Сердце его колотилось в эти мгновения так гулко, и сильно, и быстро, как никогда даже в минуты самых сильных вспышек любви. Рэйварго был заражён обычной болезнью молодости — жаждой подвига.
Мечтая, он вёл коня по лесной тропке, и не замечал, как постепенно лес вокруг затихал. В самом начале пути было ещё слышно, как щёлкают своими клювами клесты, покрикивают сойки и изредка томно зовут друг друга кукушки. Но сейчас, когда Рэйварго вдруг очнулся от своих дум, он вдруг понял — все звуки кругом исчезли. Только падали мелкие капли воды с веток. Всё вокруг как будто вымерло. Конь явно беспокоился. Он дёргал ушками, то и дело нервно вертел головой. Сделав несколько шагов, он вдруг остановился, мелко дрожа и неуверенно переступая ногами.
— Что это с тобой? — проговорил Рэйварго, склоняясь и гладя крутую шею коня. Тут он вдруг заметил, что тот участок тропы, на котором они стоят сейчас, весь зарос низкой травой. Рэйварго мысленно наградил себя недобрым словцом — замечтался и пропустил поворот! Теперь на старой, нехоженой тропе! Как бы не заблудиться!
Впереди вдруг что-то блеснуло. Рэйварго соскользнул с лошади, сделал несколько шагов вперёд и замер. Перед ним над тропинкой, пересекая её, протянулась туго натянутая леска. Рэйварго показалось, что он знает, кто соорудил эту ловушку.
— Пойдём-ка отсюда, — пробормотал он и подошёл к коню. Тот вдруг сильно вздрогнул и издал короткое жалобное ржание. Сразу после этого он попятился назад. Рэйварго так изумился, что в первые несколько секунд даже не велел коню стоять, как вдруг откуда-то слева, из-за зарослей, послышался далёкий крик боли.
Юноша замер, крепко держа обеими руками поводья и затаив дыхание. Он вслушивался, не раздастся ли крик снова.
И он раздался. Теперь было ясно — кричал мужчина.
Рэйварго вскочил в седло и круто развернул лошадь в то сторону, где кричали, однако животное фыркало, вырывалось, норовило побежать обратно. В конце концов конь развернулся и поскакал по тропе туда, откуда они приехали. Рэйварго не мог с ним справиться. Только в один момент он вдруг заметил: дорога впереди снова приняла хоженый вид. А на одном участке от неё влево, туда, откуда слышался крик, сворачивала ещё одна тропа. Не сомневаясь, Рэйварго резко натянул поводья и конь на всей скорости повернул туда.
Здесь ветки деревьев низко протянулись над дорогой, и, чтобы не лишиться глаз, Рэйварго пригнулся к шее коня. А тот, видимо, ошалел от страха — оборотень был, вероятно, впереди, а конь бежал на него со всех ног.
Где-то слева сквозь зелёное кружево забрезжил свет, и спустя несколько секунд конь вырвался на поляну и взбежал на небольшой пригорок. Рэйварго увидел нечто непонятное. На поляне стояло трое мужчин, одетых в какие-то лохмотья. Один из них был огромного роста и на лице у него был кошмарный зашитый шрам, второй, тщедушный, прижимал окровавленные руки к животу, третий склонился ко второму. А спустя миг Рэйварго увидел лежащего на земле мальчишку-подростка со связанными руками. Мальчик и мужчины оторопело взглянули на него, Рэйварго не менее потрясённо уставился на них, и тут великан взмахнул рукой.
Левое плечо Рэйварго вдруг пронзила такая боль, что он вскрикнул и покачнулся. Несчастный конь с воплем поднялся на дыбы. Рэйварго попытался ухватиться за поводья, но рука его скользнула по воздуху, а потом всё перед глазами у него завертелось, и он понял, что лежит на земле, а конь убегает прочь. Повернув голову, Рэйварго охнул — в плече у него торчал нож.
Потом что-то сдавило его лоб и виски, и больше он уже ничего не помнил.
