© Маликова В.В., текст, 2025

© ООО «ИД «Теория невероятности», 2025

⁂

Творите мифы о себе.

Боги начинали только так.

Станислав Ежи Лец

Пролог

1991 год. В окрестностях Минска.

– Иногда люди тоже бывают чудовищами, – по-философски заметил следователь Зотов, разгоняя утренние сумерки розовым лучом фонарика. – Следов иноморфов не вижу, но скоро приедут монстрологи. У них и оборудование будет получше.

Зотов, коренастый мужчина в легком плаще нараспашку, покосился на осунувшегося хозяина дома, который прижимал к себе двух подростков лет двенадцати-тринадцати, словно боялся, что этих тоже заберут.

– Я слышал, что недавно в Минске на Октябрьской площади иноморф напал на женщину. Может, это он похитил Ка… – начал было говорить хозяин, но девочка у него под мышкой так громко всхлипнула, что он запнулся на полуслове.

– Брехня! Они теперь тише воды ниже травы. – Зотов опустился на одно колено и заглянул под кровати, которые стояли по обе стороны от распахнутого окна. – Это был Белун[1]. Безобидное существо. Попросил дворничиху, чтобы та ему нос вытерла. Ну знаете, у старичка вечно насморк. Дворничиха оскорбилась, и они сцепились.

Вдруг на стены и потолок набежали медовые волны рассветного солнца. Полупрозрачная штора тревожной птицей затрепетала на фоне открытого окна. Взмахнула крылом под порывом ветра, осенила комнату своим благословением и вновь успокоилась, нежась в море золотистого света. Там, на улице, разыгрался май. Он пришел на смену прохладному и дождливому апрелю, открыл двери ненасытному солнцу и развернул пестрый цветочный карнавал. Казалось самым настоящим кощунством, что кто-то вытоптал клумбу с тюльпанами, влез в дом и похитил девочку прямо из теплой постели. Разве могло такое произойти в мае в тихом и спокойном поселке?

Из кухни доносились рыдания и монотонный бубнеж. Зотов многозначительно хмыкнул и уперся кулаками в бока.

– Девочка же могла сама… ну… сбежать.

Возле стены зашевелилась женщина в сером халате. Она с трудом ступила вперед, точно была приклеена к светло-зеленым цветам на обоях, и сказала следователю:

– Отпустите детей. Сквозит.

– Конечно-конечно! Я потом возьму у них показания, – закивал Зотов. Однако хозяин так и не сдвинулся с места, а девочка и мальчик, старше сестры на год или два, бились в крупной дрожи то ли от страха, то ли от холода.

– Что ты стоишь, как истукан? Отведи детей на второй этаж, – прошипела женщина, исподлобья смотря на мужа воспаленными от слез глазами.

Хозяин открыл было рот, чтобы возразить, но, видимо, передумал и мягко подтолкнул ребят в полуосвещенный коридор. Тем временем женщина так стремительно приблизилась к следователю, что тот неуклюже отшатнулся, и горевший до сих пор розовым фонарик покатился по полу.

– Так по-вашему, Катя сама сбежала? Ночью? Через окно? Ни с того ни с сего? В пижаме и босая? – Женщина была на грани срыва. Одно неловкое слово или движение – и она взорвется. – Катя была… Нет, Катя хорошая, домашняя, спокойная. Семья у нее благополучная. Многодетная, все друг о дружке заботятся. Поймите же! Это я пригласила ее в гости. У дочки сложности в школе, я хотела, чтобы она немного повеселилась с подружкой. Как мне теперь Катиным родителям в глаза смотреть? За ребенком недоглядела! Я же просила девочек окно перед сном закрыть. Несколько раз просила. А им все жарко было! Обещали, что закроют, поэтому я спокойно поднялась наверх и легла спать. Найдите, умоляю, найдите Катю!

– Ищем, гражданочка. Патрульные машины уже вовсю ездят по округе. Монстрологи на подходе. И фельдшер тоже. – Зотов с надеждой поглядел в полумрак дверного проема.

Где же скорая? – думал он. – Тут всем нужно успокоительное. Срочно! Вон мать пропавшей девочки на кухне ревет белугой! Хоть бы чего с ней не случилось!

Внезапно женщина ахнула и ткнула пальцем в деревянные изножья кроватей, с которых свисали зеленые покрывала. Зотов напрягся. Неужели зацепка?

– Как я могла раньше не замечать, что покрывала разные? Вот это цвет тихоокеанской сосны, а это – малахитовый. Я же художница!

Зотов вздохнул и с тоской подумал о коричнево-красной упаковке сигарет, которую в спешке забыл дома. Сейчас бы закурить! Он уже привык к тому, как люди по-разному переживали горе. Кто-то бился в истерике, кто-то забивался в угол, кто-то развешивал объявления, обзванивал соседей и родственников, организовывал поисковые группы. Покосился на покрывала – одинаково зеленые.

Из коридора выкатилась молодая, с оплывшей фигурой женщина и бросилась в объятия подруги. И они обе голосили, как по покойнику.

Зотов поднял фонарик и услышал хрустящее шуршание колес по гравийке.

Скорая. Ну и прекрасно! – мысленно обрадовался он и по привычке похлопал по карманам, ища сигареты. – Пусть теперь фельдшер занимается вопящими бабами, а у меня и так забот по горло с этим загадочным исчезновением. Так кто же все-таки похитил Катю Решетникову? Иноморф или маньяк?

1
Почему он, а не я?

Наши дни.

Женя Бражник сбросил с себя одежду и почувствовал, как ледяные мурашки мгновенно атаковали кожу. Там, за продуваемыми стенами деревянной избы-купальни, тосковал дождливый октябрь, и время от времени он развлекал себя тем, что бросал влажные листья в лица прохожих и порывистым ветром вырывал из их рук зонты.

По скользкому настилу Женя приблизился к каменной чаше прямо в земле, в которой бурлила темно-зеленая, вся в завихрениях вода. Он спустился по хлипкой лестнице и с головой погрузился в родник, текущий из-под холма. На этом месте люди когда-то построили мини-купель, отгородившись от мира с его вечными суетой и спешкой. Здесь же время замедлялось или не существовало вовсе.

Маленькая смерть наступила моментально. Холодная вода забрала все чувства и переживания и оставила только одно – выжить во что бы то ни стало. Женя с глухим стоном выскочил наверх, едва не поскользнувшись на мокрых досках. Однако вскоре дрожь отступила, и ей на смену пришло тепло, охватывающее мышцы приятным расслаблением.

Ради этого короткого мгновения Женя несколько раз в неделю перед занятиями в колледже приезжал в парк на окраине Минска. Ему необходимо было ощутить себя живым и убедиться, что все происходящее с ним не сон и не фантазия. Вот предплечья со вздыбившимися волосками, а вот по лицу стекают струйки воды. Спина свободно распрямляется, и легкие с удовольствием вдыхают пропитанный запахом сырого дерева воздух. Женя словно бы видел себя со стороны: крепкий, высокий и здоровый. И вновь из глубин подсознания в миллиардный раз выплыл вопрос: «Почему он, а не я?» Боль обнажила свое нутро. Она преследовала Женю всю его сознательную жизнь, с каждым годом становясь все более изощренной и жестокой.

Из щелей в стенах и потолке глядели голубые глаза Бродячих огней. Эти маленькие любопытные существа обитали на болотах, возле рек и родников. В старые времена Огни могли заманить человека в трясину и погубить, но теперь только пялились на горожан да подмигивали.

– Чего вылупились? – Женя потянулся за полотенцем, которое лежало на широкой скамье, когда услышал за спиной громкий всплеск. Из воды вынырнула лойма и сверкнула оранжевым светом из запавших темных глазниц. Зеленоватая и чешуйчатая кожа болотной русалки бугрилась наростами, губы растянулись в ехидной улыбке.

– А попка-то ничего! – забулькала она.

– Да пошла ты! – выругался Женя и принялся лихорадочно вытаскивать одежду из рюкзака. – Еще раз увижу тебя возле родника – пожалуюсь монстрологам.

Лойма со скучающим видом развалилась на лестнице. Спутанные волосы облепили стройные ноги.

– Тоска какая! В былые годы я детей воровала да симпатичных юношей увлекала в омут. Хорошо развлекалась. Э-э-эх! А теперь везде запреты. Туда не ходи, сюда не гляди. Когда вместе поныряем, красавчик?

– Даже не мечтай! – Женя набросил на плечи кожаную куртку и выскочил на крыльцо. Утренние сумерки медленно уплывали в темноту парка, тусклый солнечный свет нехотя разгонял туман. Дождь прекратился.

По тропинке с хрустящим песком Женя добежал до парковки и заскочил в серебристый «мерседес». Полноватый мужчина с рыжей бородкой оторвался от экрана телефона и повернул ключ зажигания.

– Ну как? – спросил он, выезжая на дорогу.

– Нормально. – Женя уставился в окно, всем своим видом показывая, что не имеет никакого желания разговаривать.

– Я просто беспокоюсь. Холодно становится. Хоть бы ты не простудился!

– Пап, я же сказал, что все нормально, – недовольно проворчал Женя. – Поехали уже в колледж. Хочу до начала занятий домашку по литературе сделать.

– Ну все, сын, не психуй! – Мужчина неторопливо покатил машину по уютным улочкам сонного пригорода. – Через минут двадцать будем в Минске.

– Миха, еще раз пришлешь мне ночью свои идиотские картинки, оторву руки! – буркнул Женя, впопыхах заканчивая домашнее задание. Вокруг шумели одногруппники. Алина Раговская с изяществом греческой богини возлежала на парте и в подробностях рассказывала, как ходила на свидание со студентом из Ирана. Дима Чистяков, склонившись над телефоном, смотрел шортсы и ржал раненой чайкой.

Михей Половинкин резко повернулся к Жене (они сидели за одной партой) и округлил и без того огромные голубые глаза:

– Прости, что?! Мемы – это не просто картинки. В одном коротком сообщении содержится высокая концентрация смысла. Мем заменяет тысячи слов и затрагивает несколько культурных слоев.

– Набор рандомных слов всегда кажется чем-то умным, – отмахнулся Женя. – Миха, просто заткнись! Я домашку делаю.

– Но лекция по литературе будет только третьей! Сделаешь на следующей перемене. Хотя стоп! И чем же ты занимался вчера вечером? – Михей даже лег на парту, чтобы заглянуть другу в лицо. – Что?! Неужели смотрел «Токийского гуля»?[2] Договорились же вместе. Ты поступил по-свински. Не забудь хрюкнуть.

Михей мог бы легко претендовать на звание первого красавчика колледжа с этими своими кучеряшками, пухлыми губами и ямочками на щеках, если бы не патологическая страсть к мемам и острым выражениям. Ни его обаятельная улыбка, ни сияющие глаза не могли компенсировать занудство и назойливость. Для него не составляло труда назвать кого-нибудь мымрой и с невинным видом объяснить, что слово происходит от глагола «мымрить», который в словаре Даля обозначает «долго и вяло жевать». Особенно Михей преуспевал в выборе ругательств на белорусском языке. Тут равных ему не было. Одногруппники, конечно, уже привыкли к «Шкыньдзехай!»[3], «Сранае гадаўе»[4] и «Iдзі ты да ліхаматары!»[5], но преподаватели по-прежнему бледнели и угрожали вызвать родителей.

Женя, в противоположность Половинкину, выглядел сущим чертякой: хмурый, подозрительный, с приятным лицом, хоть скулы и придавали ему суровости. И их дружба для окружающих являлась великой тайной: как могли ладить два таких противоположных по внешности и темпераменту человека?

– Выглядишь волшебно. Прямо как феечка. На тебя упал шкаф младшей сестры? – ехидно сказал Женя и покосился на голубой свитер Михея с фиолетовыми полосками, розовые джинсы и многочисленные серебряные цепочки на шее. Последняя деталь показалась Жене забавной, если учитывать тот факт, что далекие предки Половинкина были вампирами-ка́снами.

– Мемы – это своего рода язык, на котором мы разговариваем, – увлеченно болтал Михей, проигнорировав вопрос. – Как тебе такое, Илон Маск? Это не просто фраза, она высмеивает все нелепые изобретения. Но лет десять назад она не имела бы никакого смысла. Ты только подумай, Жека, раньше люди сочиняли длинные письма, чтобы описать свое внутреннее состояние, а теперь достаточно картинки – и все понятно. Позавчера я послал тебе котика в слезах с подписью: «Если я терплю, это не значит, что мне не больно». Ты ведь понял, что я делал в этот момент?

– Помогал сестре с домашкой? – предположил Женя.

Михей взмахнул руками и с триумфом посмотрел на одногруппников:

– Говорю же! Мемы – это современный язык. Однажды я создам универсальный мем и прославлю всех нас, детки!

– Великую Китайскую стену и тот факт, что ты, Половинкин, придурок, можно разглядеть из космоса! – донеслось с последней парты, и в то же самое время громкий звонок оповестил о начале первой пары.

Дверь распахнулась, и надежда всей педагогики ярким солнцем вкатилась в кабинет. Преподавателя истории Ярослава Э́нгеля любили все. Привлекательный, умный, ироничный и, главное, – всегда в зоне досягаемости. К нему можно было обратиться по любому вопросу и получить мудрый ответ.

– Группа М–12, доброе утро! Не вставайте. Не тратьте энергию. Вы проснулись – уже молодцы! – Энгель бросил журнал на подоконник, присел на край стола, изящным движением откинул назад русые волосы и скрестил руки на груди. – Во-первых, я повеселился, пока читал ваши сочинения.

– А во-вторых? – спросила рыжеволосая Маша Золоторева.

– А во-вторых, расстроился. – Энгель подошел к доске и размашисто написал: «В чем смысл жизни?» – Спасибо, Половинкин, твое видение вопроса с помощью мемов увлекает. Бражник, в твоем сочинении я отыскал пару толковых идей.

Юноши и девушки зашептались. Все знали, что Женя и Михей были у Энгеля в числе любимчиков. Тем временем преподаватель нарисовал на доске круг и разделил его на несколько неравных частей.

– Это пирог жизни. От первого вздоха до последнего в среднем проходит шестьсот пятьдесят тысяч часов. Половина всего времени уходит на сон, еду и гигиенические процедуры. Двадцать процентов от оставшегося – это детство, когда все решения за ребенка принимают взрослые. Итого по факту на осознанную жизнь остается двести шестьдесят тысяч часов, что включает в себя работу и время, проведенное с семьей, друзьями и самим собой.

– И как это связано с историей? – спросил Дима Чистяков.

Энгель вышагивал между рядами:

– Помните, как-то мы говорили, что в культуре мира существует три глобальные эпохи. Премодерн в традиционном обществе, модерн в обществе индустриальном и постмодерн в период интернета. Смысл жизни людей в премодерне – следовать воле божьей, в модерне – познать мир и подчинить его человеческим потребностям. А в постмодерне смысла нет, утверждают культурологи. Каждый придумывает его себе сам. Значит, нет истины и все дозволено? Человек сам себе господин, бог, царь, герой? Американский философ Ричард Рорти искал некую универсальную ценность для эпохи постмодернизма. Надо же было за что-то зацепиться! Он сказал, что если существо способно чувствовать боль, то и не стоит причинять ее.

Влад Иванов поднял руку:

– Значит, живи как хочешь, только не причиняй боль другим?

– Звучит неплохо, – Энгель подмигнул Владу. – Вот только наступает новая эпоха метамодерна, которая утверждает: не важно, что ты делаешь, важно, что ты делаешь это искренне.

– Я искренне не хочу писать зачет по истории! – фыркнула Алина.

– Истинное дитя метамодерна! – засмеялся Энгель и поправил воротничок рубашки. Выглядел он всегда отлично: стильные костюмы, начищенные до зеркального блеска ботинки и дорогие часы. На зарплату преподавателя не шикануть, перешептывались за его спиной коллеги. Однако Энгель и не скрывал, что у него был еще какой-то бизнес на пару со школьным приятелем. – История, социология, культурология – эти науки тесно связаны друг с другом. Мир сейчас находится на стыке двух эпох, и я хочу, чтобы вы знали, зачем живете. Двести шестьдесят тысяч часов должны иметь какой-то смысл. Кроме этого…

Внезапно раздался грохот. Пол качнулся. Стены задрожали, и вниз сползли портреты королей и полководцев. Горшки с цветами скатились с подоконников.

Землетрясение? В Минске? В Минске?! – ошарашенно подумал Женя и посмотрел на Энгеля. Тот, едва удержавшись на ногах, побледнел и с невыносимыми тоской и ужасом распростер руки, словно хотел заключить в свои объятия всех студентов разом. Этот жест одновременно и умилил, и удивил, и напугал Женю.

Кто-то из студентов заверещал, кто-то спрятался под партой, кто-то громко выругался. Женя, сам не понимая зачем, притянул к себе Михея, накрыл своими ладонями его голову и зашептал какие-то бессвязные, но ободряющие фразы.

– Не паниковать! Давайте выстроимся возле этой стены, – Энгель повысил голос и указал в сторону двери. – Скорее всего, будет эвакуация. Главное, не…

Он не успел договорить, потому что тряска, длившаяся секунд десять-пятнадцать, закончилась так же внезапно, как и началась, и вновь стало тихо. Даже в соседних кабинетах на несколько мгновений замолчали студенты, видимо, с изумлением и ужасом переваривая произошедшее.

– Все живы? Пока оставайтесь на местах. – Энгель внимательно осмотрел учеников и направился к выходу. – Я покину вас всего на минуту и узнаю у ректора, что нам делать дальше.

Михей встрепенулся:

– Жека, можешь меня отпустить.

– А-а? Прости, – смутился Женя и резко оттолкнул от себя друга.

– Иноморфы разбушевались, что ли? – спросил Влад Иванов, потирая ушибленное колено. Он был одним из тех, кто сразу заполз под парту, когда начались подземные толчки.

– Влад, разве зачет по классификации иноморфов ты не сдал на «отлично»? – возмутилась Маша Золоторева. Она была старостой и строго следила за успеваемостью одногруппников, словно их успех в учебе был ее зоной ответственности. – Какой монстр мог вызвать подобное? Полчища цмоков?

Где-то вдалеке зазвучала сирена скорой помощи. Дима Чистяков, переступая разбитые цветочные горшки, подошел к окну.

– Все здания вроде целые, – сказал он и обернулся к одногруппникам. – Но если это не иноморфы, Маша, то что? С каких пор в Минске случаются землетрясения?

– С этих самых… Какого черта? Где же телефон? – дрожащим голосом произнесла Алина, нервно шарясь по карманам худи. – Мне нужно позвонить маме.

И все студенты группы М–12 разом вспомнили про своих близких.

Женя Бражник любил Минск всей своей семнадцатилетней душой. Обожал каждый дом и закоулок, наслаждался шумом длиннющего проспекта Независимости и теснотой станции метро «Площадь Ленина» в час пик. Дышал с городом в унисон и чувствовал его настроение. С легкостью прощал Минску затяжные осенние дожди и чавкающие тротуары в начале весны. Этот жужжащий улей был его домом, теплым, приветливым, иногда раздражающим, но близким и родным.

Женя смотрел на Минск любопытно-влюбленными глазами, и не было ни минутки, когда в глазах этих, влажных и темных, как спелые черешни, появлялись бы равнодушие или скука. Каждую деталь, каждый звук и каждый запах Женя впитывал и запоминал, поэтому иногда казалось, что жить в другом месте он не смог бы даже физически.

Иноморфы давно стали неотъемлемой частью городского пейзажа. Они ползали, летали, прятались в кустах и дремали на скамейках. На них не обращали внимания ровно до тех пор, пока они не выкидывали какой-нибудь фокус. Но в таких случаях из ОКДИ (Отдел контроля деятельности иноморфов) тут же являлись монстрологи в темно-зеленых комбинезонах и без труда решали возникшую проблему. А способов урегулирования этих проблем у ОКДИ было много: от самых простых, вроде запугивания, гипноза, лечебного тока, лекарств, до сложных – ловушек, обсидианового оружия и тюремных клеток с обсидиановым напылением, чтобы никакая тварь не выбралась наружу.

Женя не застал время, когда иноморфы поднимали восстания и отвоевывали территории. Наука скакнула вперед, и древними приемчиками, типа усыпляющего взгляда или очаровывающего голоса, против гранаты не попрешь. Однако ОКДИ, чтобы монстры особо не возмущались, позволял им некоторые вольности, например в виде парада в день летнего солнцестояния или собственного кафе. После занятий Женя часто гулял по Верхнему городу[6]. Вот и сегодня он брел по площади Свободы и наслаждался солнцем, которое милостиво выглядывало из-за свинцовых туч. Миновал белоснежную Ратушу и китайский ресторанчик «Янцзы». Вспомнил, что в этом ресторане праздновал начало учебного года с Михеем. Они ели карпа и суп с морепродуктами, а через минут пятнадцать Михея так раздуло от аллергии, что он стал похож на воздушный шарик.

Прохожие оборачивались Жене вслед. Выглядел он эффектно: черные джинсы и водолазка, ботинки на массивной подошве и кожаная куртка, которая распахивалась при каждом порыве ветра. Почти круглый год он носил шапку бини, не закрывающую уши. Стригся Женя очень коротко, а широкие брови и квадратный подбородок придавали ему строгий вид.

Возле скульптуры «Городские весы» уныло выл опивень, хвостатый и рогатый иноморф со свиным рылом и размером с крупную собаку. Горожане шарахались от него и обходили стороной. С давних пор опивень не пропускал ни одного застолья, склоняя людей к пьянству. Даже теперь многие алкоголики, объясняя причину своей зависимости, ссылались на этого иноморфа.

– Эй! Заткнись! – рявкнул Женя, остановившись в нескольких метрах от опивня. – Кое-что спросить надо.

Иноморф громко клацнул зубами и уставился на Женю мутными зеленоватыми глазами:

– Опять ты? Все рыскаешь и вынюхиваешь. Часто тут ошиваешься, блоха неугомонная!

– Не вынюхиваю, а собираю информацию! – вступил в перепалку Женя. – Что в твоей братии по поводу землетрясения говорят?

– А ты спроси у своей братии из Верхнего мира, жаба вислоухая! – Опивень кивнул на прохожих.

Женя оглянулся. Горожане неспешно прогуливались по площади или пересекали ее, торопясь по делам. Улица выглядела как обычно, точно и не было никакого землетрясения. Разве что в одном месте рухнула крыша летнего кафе да кадки с цветами послетали с балкона.

– Им откуда знать-то? А иноморфы обитают везде: под землей, на воде, в небе. Вы всегда в курсе всех событий. Может, это вы какое-нибудь дельце затеяли? Мне просто любопытно. В последнее время так ску-у-учно! – Женя потянулся и покрутил головой, разминая мышцы.

Опивень рыгнул, распространяя вокруг себя запашок перегара, и развалился на согретом солнцем асфальте. Ни дать ни взять бродячая собака с рогами и пятачком.

– Если и затеяли, то не твоего ума дело, щенок сопливый. У-у-у! Мне бы сейчас самогонки жахнуть, а не с тобой болтать, парень. Но от нее у меня развязывается язык. Не зря люди говорят, што цела любіць, тое душу губіць[7]. Вот что. Не думай, что мы, иноморфы, будем долго терпеть такое к нам отношение. ОКДИ совсем озверел. За каждым шагом следит. Но однажды терпение закончится и наша, как ты сказал, братия вернет былые величие и силу. Вы будете перед нами на коленях стоять и умолять о пощаде. А теперь убирайся из поля моего зрения, укроп завянувший!

– Спасибо за помощь, – язвительно буркнул Женя, свернул на улицу Кирилла и Мефодия, затем – на Зыбицкую и, немного поплутав по закоулкам, спустился в метро «Немига».

Женя открыл входную дверь своей квартиры и сразу же окунулся в безумное многоголосье. На кухне играла музыка, в гостиной ревел телевизор, а из планшета гнусаво верещал какой-то блогер.

– Как ты еще не оглох?! – Женя прямо в обуви влетел в гостиную и из розетки вытащил шнур от телевизора. Эрик, его брат-близнец, возмущенно замахал руками:

– Эй! Что ты наделал? Бабушка попросила посмотреть передачу и запомнить травы для хорошей работы поджелудочной железы. Девясил, корень лопуха, аралия… Блин, что-то еще! Жека, забыл!

Эрик, страдающий от детского церебрального паралича, выговаривал эти несколько предложений бесконечно долго. Язык у него заплетался, звуки выпадали из слов, и каждая мышца лица была вовлечена в этот сложный процесс. Наверняка братья выглядели бы как две капли воды, но болезнь наложила отпечаток на Эрика: тощий, с искривленным позвоночником и блуждающим взглядом.

– Пусть она сама смотрит свои стариковские передачи! Да выключи ты это видео. Башка болит! – Женя скинул куртку и ловко удержал Эрика, который, потянувшись за планшетом, едва не свалился с дивана. – Ну что? Чем занимался?

Эрик указал своими напряженными руками, похожими на ветви молодого дерева, на окно и засмеялся:

– Катался на роликах.

Женя вынул из коробки, которые были понатыканы по всему дому, салфетку, вытер струйку слюны на подбородке брата и, хитро подмигивая, спросил:

– А теперь чего валяешься на диване?

– Ногу подвернул.

И они громко заржали. Как это обычно бывало, Эрик смеялся и душой, и телом, дергал всеми конечностями и в итоге со стоном скатывался на пол. И в этот раз произошло то же самое. Женя лег рядом с братом на мягкий ковер и сказал:

– Блин, если мама увидит, что ты упал, а я тебя не поймал…

– …то ты отправишься в детдом, кхе-кхе. Как дела в колледже? Целовался сегодня с кем-нибудь?

– Вот тупица озабоченный!

– Мне семнадцать. – Эрик дернул руками и локтем ударил брата в нос. – Ой, прости. В последний раз я видел, как бабушка целовалась с дедушкой на юбилее. Поверь, это было ужасно. Теперь мне нужны новые образы.

Женя сменил тему разговора:

– По новостям что-нибудь говорили про землетрясение?

– Рухнул недострой и обвалился пешеходный мост. Но жертв нет. Что-то вроде… как они сказали… причина не природная, а вызванная человеческим фактором.

Женя покосился на брата:

– Просто признайся, что это ты грохнулся с дивана!

И они вновь захохотали до боли в животах.

– Ты сегодня рано вернулся домой, – заметил Эрик.

– Да из-за землетрясения этого! Убирали кабинет истории и тренировочный зал, поэтому нас отпустили с семинара по лесным иноморфам. Я немного прогулялся по площади Свободы, по Герцена. По большей части там все в порядке, – сказал Женя.

– Что тут происходит?! – войдя в гостиную и обнаружив сыновей, лежащих на полу, заверещала худая, с темными кругами под глазами женщина. Ее звали Ксения, и она даже дышать боялась рядом с Эриком, а уж всякие падения доводили ее чуть ли не до истерики. – Вот скажи, Женя, почему, когда тебя нет дома, твой брат не падает? Чудеса какие-то!

Они усадили Эрика на диван и обложили его со всех сторон подушками. Женя криво ухмыльнулся:

– Можно подумать, я намеренно его толкаю, чтобы сделать больно. Я понимаю его лучше, чем ты. Нянчишься с ним, как с младенцем.

– Это еще что за заявление? – возмутилась мама. – Сколько раз просила тебя не приносить домой плохое настроение.

– Как это работает? Как можно принести хоть какое-нибудь настроение? И оно у меня не плохое, а нормальное! – Женя почувствовал, как в комнате закаменел воздух. Он, готовый броситься в словесную драку, сцепился с мамой взглядами.

– Мам, все в порядке. Я сам упал, – залепетал Эрик, пытаясь придумать, как избежать очередного скандала. – Ой-ой! Что-то я в туалет захотел. Срочно!

Мама подхватила Эрика и помогла ему пересечь комнату. Тот с трудом переставлял ноги и качался, как лист на ветру. А Женя тем временем направился на кухню, в миллиардный раз спрашивая самого себя: «Почему я, а не он? Почему мне повезло родиться здоровым?»