Часть первая

Анастасия-искусница

Дочь мельника

22 года спустя…

Лето. 1665 г. от Рождения Солнца

Тринадцатый день месяца Жнивня, как теперь называли август, выдался особенно жарким.

Люди в городах и сёлах, на хуторах и в деревнях работали на износ. Они жили и трудились на поросшем лесами севере и на плодородном солнечном юге, у Поморья на западной земле шляхтичей и в Кровяных горах на востоке. Славенские народы разговаривали на разных, но похожих языках, поэтому понимали друг друга и благодаря общей земле составляли единый живой механизм. Мир, в котором они жили, словно представлял собой огромные часы, а каждое его существо – крохотную шестерёнку. Многие купцы и ремесленники в последний месяц лета готовили повозки и отправляли товары в столицу или в ближайшие слободы, где на рынках можно было получить неплохую выручку.

Как и во все времена, крестьяне жили самой обычной трудовой жизнью.

Простые люди, не понаслышке знакомые с домовыми, лешими и водяными, колдовства и чародейской науки своих господ всё же чурались. Порой матери рассказывали детям сказки, где волшебство обретало добрый облик и обязательно одолевало зло. Однако на исповеди служители храмов Единого часто отчитывали глупых баб за то, что они забивают детям головы всякой ерундой. Чудеса и творящие их волшебники, как гласила Священная Летопись, противоречили законам Божьего Слова.

Помимо суеверных старушек и безумных фанатиков, так утверждал король Леош, который, как поговаривали, сам добился захвата Славении при помощи магии. Осторожные люди нелестно отзывались о новой власти, правда, между собой. Те, что были умнее, ругали короля – иноземца и узурпатора – только мысленно. Легче других приходилось зажиточным крестьянам, обосновавшимся близ столицы, слобод, посадов – словом, тех мест, в которых неутомимо кипела жизнь и налаживались торговые связи. Через многие поселения пролегали тракты, ведущие прямиком до столицы – Славенска.

Один из таких трактов проходил и через Южную Полесовку – вольную деревеньку, окружённую густым лесом. Она располагалась на границе юго-западной части Славении. Деревней она была маленькой, неприметной. В ней не выстроили даже часовни, потому жителям в святые дни приходилось ездить в город, чтобы посетить храм. Паломникам везло больше: свернув на земли юго-запада, из Полесовки по тракту можно было за несколько дней добрести до великого Милградского монастыря. И всё-таки жители деревеньки по-настоящему гордились тем, что рядом пролегал основной торговый путь в столицу – сердце Славении.

Чуть в стороне от деревни возвышалась ветряная мельница, редкая в этих краях. К диковинной «матушке» прилегали её «дети»: сарай, амбар, курятник, хлев и хозяйский дом. Создавалось впечатление, будто все эти постройки жили собственной загадочной жизнью. Крепкая бревенчатая изба отличалась от белых мазанок, разбросанных по Полесовке. Она выделялась, как и её обитатели, и тем больше возбуждала зависть и неприязнь деревенских. Мельник и его дочка родились далеко, на вольном севере, и свой традиционный уклад менять не стали. Отца с его девчонкой опасались, считали колдунами, но терпели из-за добротной муки, из которой получался вкусный мягкий хлеб.

С Настасьей, дочерью Мелинара, деревенские общались редко, в основном они вели дела с её отцом. Полесовцы отчаянно верили, что златовласая девушка – чародейка, так как однажды увидели чудо: Настя умудрилась исцелить человека от хвори словами. А кто умеет исцелять не молитвой, но заговором, тот способен и порчу навести. Настасья давно привыкла к одиночеству, нелепым слухам и грубым словам. Ими её награждали соседи, пусть даже ничего страшного она и не делала. Деревенским казалось странным, что девка с лёгкостью могла читать закорючки на бумаге и пересказывать бесовские сказки единственному другу – мальчику Данилке.

В тот день ребята спрятались от жалящего солнца в тени под крыльями ветряной мельницы. Друзья сидели и слушали, как скрипят тяжело вращающиеся лопасти. Они договорились почитать очередную сказку, взамен Данилка пообещал подсобить в работе.

– И вот храбрый царевич, истоптав семь пар железных сапог и обойдя тридевять земель, достиг подземного мира и очутился во владениях Аспид-Змей, что пленил возлюбленную…

Сказку для названого брата Настасья читала громко, с выражением. Шум работающего механизма внутри мельничного амбара норовил заглушить звонкий голос.

– Насть, а зачем проклятому Змею человеческая девица? – поинтересовался Данилушка.

Настасья запнулась, собралась было что-то ответить, но не успела.

– Настька! Настька-а! Где ты там, куда подевалась? – раздался зычный молодой голос. – Выходь!

– Боже, опять он! – Настасья резко захлопнула книжку со сказками.

Местный кузнец уже в который раз звал дочь мельника замуж, всячески пытался ухаживать, но тем самым лишь больше отталкивал Настасью. До смешного простой была причина её отказа: кузнеца она не любила.

– Веник мокрый принести? – озорно улыбнулся Данила, прищурившись от яркого солнца, слепящего глаза.

Горе-жених успел поднадоесть и ему. Кроме матушки, у коей своих хлопот хватало, единственная подружка теперь могла позабыть о Даниле, стоило ей пойти под венец.

– Не надо, сама с этим нахалом разберусь, – бойко ответила Настя.

Девочка побежала к дому так быстро, что пшеничные кудри выбились из косы.

Возле сруба горделиво стоял Захарий – парень высокий, загорелый, мускулистый, красавец на всю Полесовку! Сын умелого кузнеца, не просто подмастерье, а настоящий знаток своего дела! Многие девицы давно заприметили его себе в женихи, а он, каков негодяй, выбрал худощавую нелюдимую ведьму.

«Как будто девок других в деревне не сыскать!» – ворчал его недовольный отец, но Захария убедить ему не удалось. К тому же союз сына кузнеца и дочери мельника даровал бы неплохой доход, если учесть, что у Мелинара ловко спорилось торговое дело. Вероятно, потому, несмотря на звание «колдуньи», женихи всё же выстраивались в очередь и стремились добиться согласия своенравной девчонки.

Кузнец застыл в тени дома. За спиной он что-то держал.

– Здравствуй, цыплёнок, – парень неуверенно, по-глупому улыбнулся, на измазанном сажей лице блеснули серебристо-чистые глаза.

Настя молча попыталась отойти в сторону, но Захарий оказался настырным – придержал её за рукав.

– Да погодь ты отказываться, дурёха! Я ж правда люблю тебя, вот чем хочешь поклянусь! Даже прелесть одну тебе изготовил, во, глянь! – Он показал спрятанный подарок.

Настасья равнодушно поглядела на тончайшую работу, выкованную из металла.

– Прости, хлопец, не хочу. Девиц в Полесовке полно, к ним и сватайся, – мельникова дочка тяжело вздохнула и будто нечаянно обронила: – Хотя, кто твой подарок примет, цветок-то из металла, неживой он…

Захарий помрачнел от её слов. Покачал головой, словно убеждая себя самого в том, что промахнулся в выборе.

– Вот, значит, як… Ну смотри, ещё аукнется тебе, ещё пожалеешь, шо не приняла моё предложение! Но напоследок я всё-таки тебя поцелую!

Пощёчина обожгла кузнеца, стоило ему только шагнуть навстречу. Захарий зашипел, отпрянул от девушки, точно его обдали кипятком. В порыве ярости Настя успела коснуться его руки, и с её пальцев сорвалось лёгкое белое пламя.

– Ведьма! – закричал Захарий, схватившись за ужаленное огнём место. – Змея подколодная! Чёрт бы тебя забрал! Убереги Единый от силы нечистой!

Настасья замерла в растерянности. Магия угасла так же быстро, как и проснулась. Для создания настоящей катастрофы неумелой волшебнице всегда хватало мгновения, но как исправлять ошибки, никто подсказать не мог.

– Прости меня… – зашептала она. – Прости-прости-прости, я не хотела! Это вышло случайно!

Девочка в ужасе смотрела на кузнеца, от боли вопящего на всю деревню. В голове мелькнула мысль помочь. Может, удастся исцелить его? Волшебная сила, дарованная свыше, иногда приносила пользу, но владеть ей Настя не умела. На правом запястье девочки сверкал крохотный знак в виде солнца, точно такое же изображение украшало кулон, висевший на шее. Сейчас символ на руке слабо светился.

– Захарий, я не…

– Да шоб те покоя не видать, нечистая! Шоб тебя Аспид унёс в мир свой подземный!

– Уйди прочь, дурак! Вон убирайся от моей сестрицы, пока не поколотил! – тонкий ребячий голосок отвлёк Захария.

Выставив вперёд мокрый веник, Данилушка встал на защиту Насти, заслонив её собой. Кузнец оторопел, но хлёсткий удар всё-таки отрезвил его, заставив плюнуть и помчаться прочь от проклятой мельницы.

Настроение подпортилось изрядно и у Насти, и у Данилушки, и у мельника, вскоре пришедшего домой.

– Опять отказы, опять обиды! Опять эти… чары. О, Единый, за что! – всплеснул Мелинар руками.

Человек он был невысокий, под стать дочке, с приятными чертами безбородого, морщинистого лица. Он постоянно появлялся в подпоясанной рубашке-косоворотке, сшитой на северный манер, в добротных полотняных штанах, в лаптях, запылённых мукой и в мятой шапке. Мельник до сих пор не привык носить одежду южан – лёгкие шаровары, шапки-колпаки, широкие яркие пояса… Нет, он по-прежнему отдавал предпочтение родному костюму.

– Это вышло у Насти случайно, – вступился Данилка, попытавшись оправдать подругу.

– Да леший с ним, с кузнецом, авось проживём как-нибудь без него, – отмахнулся Мелинар.

Они с дочкой присели на траву под вращающиеся крылья мельницы.

– Высечь бы тебя за неумение сдерживаться! – Отец сделал вид, что замахнулся, но не ударил.

Настя крепко к нему прижалась, уткнулась в грудь, всхлипнула. Солнышко на запястье перестало жечь кожу, магия, бушевавшая где-то внутри, утихала. К объятиям присоединился и Данилка. Гневался Мелинар недолго. Не он виноват, что дочь его языческие боги даром волшбы наградили. Или – наказали?.. Только высшие силы то ведают. Мельник быстро умел остывать. Отцом он был мягким, для виду иногда показывал строгость, чтобы соседи не засмеяли, но хорошо понимал родную девочку. Он не знал, как ей справляться с даром, но догадывался, каково жить с тем, кого не любишь. Он-то женился в своё время по любви и овдовел, когда Настасье не исполнилось и десяти лет. Семья Мелинара не родилась в Полесовке, они жили на севере, за непроходимыми лесами – там, куда ещё не распространился закон крепостного рабства. После гибели Светланьи, матери Настасьи, им пришлось покинуть родные края.

Благодаря таланту Мелинара, смекалке и хорошему другу из столицы, они нашли пристанище в Южной Полесовке. Они, вольные северяне, всегда казались жителям этих земель странными, а про дочку мельника, ведавшую колдовство, местные так и вовсе боялись говорить. Только Данилушка и его мать Лисавета по-дружески относились к чужакам. Настя твёрдо помнила наставления отца, что прошлое ушло да быльём поросло, но порой из головы приходилось выбрасывать тяжёлые воспоминания и жить настоящим. Читать иногда сказки и справляться с рвущейся наружу ненавистной магией.

Успокоившись, отец поинтересовался, как обстоят дела с мукой. Задумчивая Настя ответила не сразу.

– Почти все мешки собраны, батюшка, – вытирая слёзы, сказала она наконец. – Не серчай на меня.

– Не серчаю, девонька. Ты не виновата. Завтра Медовый праздник, в столице весело. Ты же знаешь, что я хотел отправиться туда торговать. Поедешь со мной, милая? Погостим три дня у Любора. По городу погуляешь, пряников сладких отведаем.

Настасью его слова обрадовали, и она согласилась: хоть что-то отвлечёт от тревожных мыслей. Напросился в поездку и Данилушка. Названая сестрица оставлять друга скучать в деревне в канун праздника не собиралась.

– Тогда беги к мамке, скажи, что завтра с утра с нами едешь, – сдавшись, выдохнул мельник.

Крестьянский мальчишка, визжа от восторга, помчался домой.

Мелинар взглянул в лицо Настасьи. Девчушка внимательно рассматривала языческий символ солнца, висящий у неё на груди рядом со звездой – символом Единого.

– Испугалась, радость моя? – тихо спросил отец. – Думы тяжкие головушку одолевают, чую. Не проведёшь старика, как ни старайся.

Настя промолчала, пожала хрупкими плечами. Дочь с отцом ещё долго сидели в обнимку под мельницей, молчаливо слушали скрип её крыльев да безмятежное щебетание птиц. А потом вдруг обрушилась тишина. Это безмолвие напугало девочку. Тревожное чувство стиснуло сердце. Тишина казалась напряжённой, такой, словно вскоре должно было что-то произойти. Что-то неожиданное. Переломное. По крайней мере, в сказках затишье всегда предшествовало буре.

* * *

Уехали они рано, когда солнце ещё не проснулось. Мельник приготовил повозку, свалил туда мешки с мукой и зерном, запряг коня, верно служившего ему много лет, взял с собой Настю с Данилкой, и они отправились в путь.

Долгая дорога предстояла из Южной Полесовки в столицу. За такое время можно было пропеть весёлые песни, прочесть интересную сказку и минимум трижды встретить чёрную кошку, сулящую по местным поверьям, вот удивительно, но – удачу. Однако в пути прошло уже два часа, а кошку путники так и не повстречали, да и задорные песни разом забылись. В воздухе висело странное напряжение. Несмотря на солнечный просвет в кронах елей, по главному тракту расползался туман. Холод вынудил Настю пожалеть о том, что не взяла с собой шерстяной плащ.

– А горе-женишок тоже в Славенск поехал?

Вопрос Данилки слегка развеял промозглую тишину, нарушаемую лишь скрипом колёс и ржанием гнедого коня.

Настасья посмеялась:

– А то, как же! Поехал-поехал, куда он денется! В кузнице будет подрабатывать весь праздник по наставлениям своего тятеньки. – Она вздохнула и ненароком обронила: – Небось, всем растреплет, как я его обожгла, да скажет, будто нарочно.

– Ну, ты-то сама не лезь особо на рожон, – посоветовал сидящий на козлах, Мелинар. – Кузнецы по обыкновению не болтуны. Однако ежели станет приставать, то будет иметь дело со мной. Орлик, родной мой, чуть быстрее, мы должны успеть к открытию ярмарки, но-о!

Мелинар хлестнул вожжами гнедого, и тот ускорил шаг. Настасья же с тревогой подумала, что если отец решит заступиться за неё, то проиграет и, не дай бог, получит взбучку. Отец худощав, и хоть вовсе не слаб, драться ему будет тяжело. Да, лучше лишний раз на глаза Захарию не попадаться, оскорблённый мужчина в гневе всякое может вытворить.

– Кстати, золотце моё, – обратился Мелинар к девочке. – Много не трать, тем паче на книги. Ладно бы рубли в кармане моём дырявом звенели, так нет! – одни медные гривнушки остались, а цены растут. Как сведём концы с концами зимой?

Анастасия понимающе кивнула:

– Я бы не стала, тять, да и денег у тебя не взяла бы. Последнюю книжку со сказками сгрызли голодные мыши. Они, как и наши соседи, видно, не особо жалуют истории о волшебниках.

– Эх, вот ведь разбойники! Им только дай волю! Проклятые грызуны, – крякнул весело Мелинар, и больше разговоров от них Полесье не слышало.

Многовековой лес хмурился. Давил, с неохотой пропуская путников. Едва слышно шелестели листья. Песню, понятную только ему самому, тихо насвистывал ветер. Казалось, время замерло, застыло, и только приглушённый палой листвой топот копыт напоминал о жизни. Настасья молча сидела в повозке, подогнув колени. Вскоре она задремала вместе с Данилой, утонув в колючем, но приятном сене. Вечность прошла во сне, в реальности – всего четверть часа, меньше, чем горит лучина.

Сон приснился странный, жутковатый. Будто кузнец в отместку за отказ поджёг мельницу и смеялся. А вокруг горящих построек бегал, звал на помощь Мелинар, у которого сзади развевался мышиный хвостик, а на голове появились серые ушки. И рядом с ним трусило много-много испуганных мышей…

– Пожар, отец! Горим! Мельница горит! Мель-мельница! – закричала Настасья и… проснулась.

– Дурной сон? – услышала она встревоженный голос Данилки.

Разлепив заспанные глаза, Настасья посмотрела на отца. Сидящий впереди, он тоже клевал носом и крика дочки не услышал. Разумный Орлик сам ехал вперёд, точно зная дорогу. Настасья почувствовала, как затёкшую руку жжёт сверкающий солнечный символ. С удивлением она взглянула на запястье.

Телега выехала на развилку. Впереди мелькнуло серое ушастое пятно. Колёса едва не задавили крупного зайца, стремительно перебежавшего путникам дорогу…

В тот миг раздалось тревожное ржание напуганного Орлика и чей-то резкий вскрик. Всё произошло быстро. Из тени деревьев вылетел вороной жеребец со всадником в седле. Конь заржал, вскинулся на дыбы прямо перед Орликом, заставив того неловко попятиться и опрокинуть повозку. Ребята, мешки и мельник повалились навзничь. С преградившего им дорогу коня кубарем слетел его хозяин в плаще. К счастью, путники ничего себе не сломали. Данила первым делом вскочил и принялся успокаивать Орлика. Мелинар побежал к упавшему незнакомцу. Настасья, потирая локоть, с огорчением глядела на лопнувший мешок, из которого высыпалась добрая треть муки.

– Сударь! Сударь, с вами всё в порядке?! – окликнул мельник, перепуганный тем, что несчастный мог убиться.

– Нет, не в порядке, – произнёс тихим, но твёрдым голосом человек в чёрном.

Тяжело дыша, он поднялся на ноги. Первое, что бросилось Настасье в глаза, – яркий изумрудный перстень на руке. От перстня исходил зелёный свет. Странно! Неужто, этот неизвестный владеет колдовской премудростью дворян-чародеев?.. Не могут же у обычного человека камни в кольцах сиять! Настя тотчас одёрнула вышитый рукав рубахи, чтобы скрыть собственный магический символ. Мало ли, ещё заинтересуется.

– Ты, видно, слепой или задумался о своём, раз не увидел, куда едешь! – горько усмехнулся чародей.

Капюшон соскользнул с его головы. Длинные, перехваченные тесёмкой, серебристо-белые волосы рассыпались по плечам. Мужчина не был молод. Настасья дала бы ему лет тридцать, может, чуть больше, однако он был хорошо сложен и красив. Почти красив – кривая улыбка всё портила.

– Вижу, непростой вы человек. – Мельник поклонился дворянину. – Если не ошибаюсь, панских кровей…

– Кака-ая проница-ательность! – протянул тот с явным сарказмом. – Какой ум для обыкновенного кмета, я поражён!

Насмешливый бархатный голос хлестал как плеть. Мелинар пропустил оскорбительные слова мимо ушей. Настя помрачнела, поджала губы.

– Простите меня, пан, – мельник принялся извиняться, отряхивая грязь с плаща господина. – Который год уж езжу по нашему тракту, а никто наперерез мне не встречался! Разве что, чёрная кошка, и то заместо неё сегодня шустро пробежал зайчишка. Не был готов я к такому повороту событий.

– А надо было быть готовым, – процедил волшебник, надменно взирая на мельника, стряхивающего пыль с его дорогих одежд. – Ведь в любой момент может произойти такое, что потом всю жизнь будешь вспоминать да каяться.

Дочь Мелинара не выдержала. Больно было глядеть на рассыпавшийся мешок муки, опрокинутую повозку и напуганного коня, а больнее всего – на униженного отца. Пан ей не понравился. Лишь однажды она встретилась со знатью, и воспоминание об этой встрече до сих пор разрывало сердце.

– Вы сами виноваты! – громко сказала Настя. – И ещё заставляете моего отца падать ниц, извиняться! Если бы не вы, мешок остался бы цел!

Она, конечно, тотчас умолкла, коря себя за несдержанность, но было поздно. Тёмные брови колдуна взлетели на лоб.

– Невелика-а потеря, дорогуша. – Он покачал головой, казалось, поражаясь глупости девчонки.

Лицо его отражало насмешливое удивление. Наверняка с ним ещё ни одна кметка так не разговаривала! Мелинар умоляюще взглянул на дочь, а Данилка сжал руку подруги, но девочку было не остановить. Какая-то таинственная сила принудила её продолжить:

– Наперехват нам устремились! В седле удержаться не смогли, какой же вы пан после этого, коль на лошади даже усидеть не можете?!

В прищуренных зелёных глазах чародея полыхнул злой огонёк.

– У меня верховой конь, а не рабочая лошадь, дорогуша, – говорил он, твёрдо чеканя каждое слово. – Это – во-первых. А во-вторых, твой отец сам не увидел, куда едет, не выспался, видно! Да ещё и вы с мальчишкой. Из-за вас я мог разбиться. Так что, в-третьих, я имею полное право потребовать законное возмещение.

Мелинар вздрогнул, строго поглядел на Настасью. Господин поправил длинную прядь волос, упавшую на глаза, и сказал, обратившись к Мелинару:

– Судя по мешкам муки, ты у нас мельник. Зажиточные вы люди… Ну что ж, теперь плати. Едва меня не убил. Пять золотых, можешь и рублями славенскими, равными сумме золота, коли есть. Твои извинения – и я, так уж и быть, всё забуду.

На лбу растерянного старика выступили капельки пота.

– Но, господин… У нас же… Э-э, у нас нет ничего! Я пока не продал муку. Мы только собирались… – крестьянин запинался и, видя холодное выражение лица пана, немедленно предложил: – Вот, можете взять мешок, два, коль хотите! Зерно, мука!..

– Не старайся. Твоя серая мука мне без надобности, – презрительно бросил колдун, затем притворно вздохнул: – Значит, говоришь, денег совсем нет? Вот ведь незадача…

Пан с наигранным сочувствием поцокал языком, перевёл взгляд на Настю и жестом велел ей приблизиться. Пытаясь выглядеть смело, девочка подошла. Червлёный сарафан скрывал трясущиеся коленки. Настя посмотрела снизу вверх на чародея. Он был гораздо выше и вблизи показался ей не столько красивым, сколько пугающим. Взгляд острых глаз вызвал странный холод по спине.

– Эта дерзкая девчонка – твоя дочь, верно? – тонкие губы пана вновь искривились в ухмылке.

Внимательный взор медленно оценивал девушку с головы до пят. Таким взглядом господа рассматривают на рынке невольных крестьян, принимая решение, стоит ли покупать такой «товар», или он непригоден.

– Да, дочь моя, – коротко ответил Мелинар и сглотнул неприятный комок в горле.

Что задумал этот лиходей?

– Ну, и как нас зовут? – спросил чародей с недоброй улыбкой, приподняв голову Настасьи за подбородок. – Хочется узнать твоё имя, прелестное дитя. Вероятно, ты ни разу не общалась с господами. Или просто не научилась знать своё место.

Настасья покраснела, не смея отвести взгляд от надменных глаз, слушая язвительный смех. И всё-таки взяла себя в руки и на выдохе произнесла:

– Анастасия.

– Довольно возвышенная форма имени для крестьянки, не находишь? Забавная дочь у тебя, сколько ей? – обратился пан к мельнику.

– Пятнадцать, – ответил бледнеющий Мелинар.

У него тряслись руки. Данилка приобнял старика, чтобы хоть немного успокоить.

– Деви-ица на выданье, – произнёс волшебник и наконец убрал руку с подбородка Насти. – Хм, стало быть, ещё годик и замуж пойдёт. Да, только кто возьмёт её, такую дерзкую, мельник? Хорошенькая на личико, но-о… не красавица. Худющая, как тростинка, и сарафан мукой испачкала. Замарашка.

Пан негромко посмеялся, выдёргивая сено из золотых волос девочки. Недолго молчал, а затем преспокойно предложил:

– Ну коли ситуация такая выходит, может, дочуркой откупишься, м?.. В моём поместье как раз такой девчонки не хватает! Всю жизнь ведь искал, недоедал, недосыпал!

Он странно рассмеялся собственным шуткам.

Девочка дёрнулась, будто птица, которой выстрелом пробили крыло. Нет… Только не это! К счастью, Мелинар растерял былую робость и заслонил собой дочь, оказавшись между ней и паном. Данилка, подобно настоящему защитнику, занял место рядом с ним, засучив рукава.

– Не переходите границы, господин, вы не на своих землях. Мы – люди вольные.

Пан нехорошо сощурился, разглядывая свой перстень.

– Я получаю то, что хочу, мельник.

– Но не живого же человека! – возразил Мелинар. – Настя – моя дочь. А деньги я заплачу, как только продам часть муки. Вы встретите меня на базаре в Славенске, я буду там три дня. Прямо на Красных Рядах.

Колдун хмыкнул. Этого кмета ещё и искать надо по городу? Нет уж, избавьте!.. В лице пана вдруг что-то переменилось, когда он глянул на мальчишку, испуганно обнимающего Настасью, но старающегося казаться храбрецом. Дети. Они всего лишь дети.

– Ладно, чёрт с вами, совсем ведь с голоду подохнете… Но – помните: второго шанса не дам. И я очень надеюсь, что твоя серая мука и червивое пшено придётся по нраву таким же оборванцам, как ты и твоя замарашка.

На этот раз Настасья молча снесла оскорбление.

– Пусть извинится и руку поцелует, – велел маг. – Тогда всё забуду.

Не хотелось этого делать, но строгий взор отца заставил. Мелинар лихорадочно молился про себя, чтобы ни дочь, ни он сам не сделали ничего лишнего. Кто знает, что еще задумает на беду повстречавшийся им путник?.. Настя поклонилась, сухо попросила прощения и поцеловала тыльную сторону ладони пана.

– Не советую больше попадаться мне на пути, милая. Дерзостей в собственный адрес я не терплю, тем более от таких замухрышек, как ты, – чародей шутливо ущипнул девочку за нос и подмигнул.

Настасья в страхе прижалась к отцу – своей единственной защите. Слова пана неприятно кольнули душу, царапнули несильно, но ощутимо. Человек в чёрном вскочил на коня.

– Как вас зовут, сударь? – спросил Мелинар.

Волшебник придержал жеребца, обернулся и, не снимая с лица насмешливой маски, ответил:

– Властош. Меня зовут Властош Вишнецкий. Удачной тебе дороги и продажи, мельник!

После сказанного он скрылся в чаще леса. Пан пожелал удачи, видимо, настолько от чистого сердца, что вскоре у повозки отвалилось колесо, в которое странным образом попала палка.

– М-да, всё потому, что мы чёрную кошку по дороге не встретили, – раздался вздох Данилки, нарушивший тревожное молчание.

Настя между тем крепко прижалась к отцу. Ей стало страшно. Страшно впервые за все года, с того момента, как погибла мать.

* * *

Ехавший в столицу господин был мрачнее тучи. Настроение дочка мельника подпортила весьма искусно. Нервы тратить он не захотел, потому и решил, грубо говоря, плюнуть на всё произошедшее. Однако если бы пан Властош Вишнецкий успел заметить на шее девочки кулон, скрываемый рубашкой, или солнечный символ, то он бы её никуда не отпустил.

На ярмарке

В смуглых чертах цыгана было что-то злобное, язвительное, низкое и вместе высокомерное: человек, взглянувший на него, уже готов был сознаться, что в этой чудной душе кипят достоинства великие, но которым одна только награда есть на земле – виселица.

Н. В. Гоголь

«Сорочинская ярмарка»

К открытию ярмарки они опоздали, большую часть времени провозившись со сломанным колесом. Дорога, которую Мелинар знал вдоль и поперёк, показалась абсолютно другой: мельник заплутал! То ли от растерянности свернули не на ту тропинку, то ли взаправду действовало колдовство озлобленного чародея. Несмотря на преграды, хвала Единому, до места к полудню они всё-таки добрались.

Славенск – столица Славении, страны, к счастью, сохранившей старые названия и прежний уклад жизни, Судя по последней переписи населения, Славенск считался самым многонаселенным городом. Со всех его окраин виднелся замок правителя – каменная громада, воздвигнутая на месте бывшего расписного княжеского терема. Стараниями нового государя любые упоминания о княжеской семье, о прошлой власти и прошлых законах потихоньку уходили в забвение. Угасание их продолжалось уже десять лет, но окончательно задуть пламя памяти так никому и не удалось.

Город окружала крепостная стена. При въезде странников приветствовали выстроившиеся в ряд шибеницы[1] с висевшими на них телами. Жуткое зрелище сразу давало понять, как в столице поступают с карманниками, ворами да изменниками. Настасья старалась туда не смотреть. Девчушка знала, что в петлю порой попадают и невиновные люди. Впрочем, кто бы стал разбираться? Зато показательно: страх внушает. Великая заслуга всеми обожаемого монарха. Проезжая по вымощенной булыжником дороге, Мелинар и юные его пташки направлялась в центр, на ярмарку, уже раскинувшую праздничные шатры.

Перед въездом на пёстрые улицы в стороне от базара располагалась особая часть – место, где по выходным дням встречались богатые помещики. Чаще всего для того, чтобы оформить по договору куплю-продажу закрепощённых людей. Обширные невольничьи рынки по просьбам народа в столице запретили, зато такую «радость», как разрешение торговать людьми в отведённых местах для высшего сословия решили оставить.

У чародеев тоже имелась собственная Шляхта, нечто вроде ордена, но Настя подобным не интересовалась и углубляться в изучение системы дворянской знати не собиралась. Проезжая мимо, она непроизвольно кинула взгляд на торгующих. Помещик распинался перед лысеющим графом в мундире, предлагая ему поочерёдно невольных девушек. Те обречённо ждали решения, склонив головы. Подле одной из женщин стоял её маленький сын. Граф осматривал каждую с холодным расчётом, заглядывал в лица, с удовольствием ощупывал прелести и заставлял открывать рот, чтобы проверить зубы. «Живых людей выбирает, будто кобылу» – успела подумать Настасья и нахмурилась.

Сам граф, низенького роста, похожий чем-то на индюка, которого и в суп-то добавить было бы противно, решил скостить цену: яростно начал расписывать все недостатки товара помещику. Спектакль продолжался недолго. Договорились. Граф указал на последнюю в строю молодую женщину с сыном. И охрана дворянина, его солдаты, тут же отцепили крестьянку от её чада.

– Нет! Нет, нет! Ради Бога! Милости вашей прошу! Он же мой сын! – надрывала горло мать, силясь вырваться из грубых рук.

Шум рынка и праздничная музыка, льющаяся с главной площади, заглушали истошные крики и плач ребёнка.

Настасья ощутила, как внутри всё похолодело.

– Всыпь-ка ей хорошенько, чтоб заткнулась! – услышала Настя голос графа.

Один из людей помещика вскинул руку с плетью. Настасья, ехавшая в повозке, содрогнулась. Успела увидеть, как лён белоснежной рубахи на спине крестьянки окрасился кровью. Сын не смог подбежать к матери, путь ему преградили да для острастки замахнулись кнутом. Довольный продажей помещик получил мешочек серебра.

– Насть, не гляди туда, – глухо сказал сидящий на козлах мельник.

Настасья отвернулась, уткнувшись в плечико Данилушки. В носу неприятно щипало, глаза против воли сделались мокрыми.

– И вообще, держись рядом со мной, – посоветовал отец. – Тот человек, которого ты только что видела, – не кто иной как сам королевский канцлер Лихслав Вольцейховски. – Мелинар пробурчал что-то вроде того, как тяжело произносить эту мудрёную фамилию, больше напоминавшую фамилии западной Славении, и добавил: – Советник государев. Лучше не попадаться ему на глаза, не то совсем торговать запретит.

Задумавшись, девочка вскоре успокоила кипящие в душе чувства, страшное место осталось далеко. Настя, Мелинар и Данилка очутились в самой весёлой части базара: на торговой ярмарочной площади с белокаменным фонтаном в центре.

На улице стоял невообразимый гомон. Люди продавали, кричали, расхваливая свой товар, предлагали, торговались. Дети тащили за руки матерей, прося купить им пряников или леденцов; гуляющие компаниями мужичины, решившие отметить Медовый праздник, устремлялись в ближайший шинок пропить последние деньги; по рынку разливалась задорная музыка скрипок бродячих артистов.

– Свежие булочки! Лучшая в Славенске выпечка! Подходи, покупай! – нараспев кричали пекари.

В нос ударил запах горячих сладких булочек, начинённых малиной, маком и яблоком.

– Горшки глиняные, расписные! – вторили другие продавцы.

В многоцветье Настя умудрилась разглядеть на прилавках глиняную посуду, разукрашенную необыкновенными орнаментами. Старичок рядышком продавал поделки для детей:

– Игрушки деревянные, покупай, порадуй чадо потехой! – В его руках затрещал шаркунок – погремушка из бересты для самых маленьких.

Дети толпились у лавки, пока он показывал их родичам куклы, трещотки и прочие побрякушки.

Телега ехала дальше. Посуда сменилась более дорогим товаром. Засияли речные жемчужины в тяжёлых ларцах, заискрились самоцветы, добытые крепостными рудокопами. Блестящие глаза Настасьи и Данилушки отражали восторг людей.

– Бусы! Ожерелья! Жемчуга скатные!

– Да вы поглядите, сударыня, сюда! Сюда! Шелка заморские! Под цвет ваших дивных глаз! Как раз, на платье пойдёт!

Заструился разноцветный шёлк, тронула чудесную ткань хрупкими ручками какая-то панночка. Настасья погрустнела. Так хотелось тоже протянуть к шёлку пальцы, пощупать, насладиться, но желание это сменилось другим, благодаря сильному сладкому запаху.

– Рахат лукум, пахлава, пряности с жаркого востока, что далеко-далеко за Кровяными горами!

Данила, выглядывая из повозки, облизнулся. Запах пряных сладостей перебил необычный горьковатый приятный аромат.

– Зёрна кофейные, привезённые с Шаньи! – певуче голосил загорелый торговец. – Три моря было переплыть нелегко, чтобы диво такое достать! Диковинка дорогая, но стоит того, поверьте, сей напиток вы не забудете!

– Да горькое, як полынь твоё кофе басурманское! – плюнул ему в ответ проходящий мимо мужик, пряча за пазуху кошель с последними гривнами, которые, видно, отложил на покупку горилки.

Настя проследила за ним и усмехнулась: действительно, несчастный направлялся прямиком к трактиру.

Продавали на базаре и цветы. Пёстрыми пятнами сияли разноцветные букеты. Запах роз, лилий и фиалок дурманил голову похлеще хмеля. От изобилия красок, запахов и вида всевозможных диковин у Насти с Данилкой разбежались глаза. Денег бы на всё это, да дорого, ну хоть на булочку хватает, – уже счастье.

«Ничего, – думала Настя, – стоит лишь подождать, когда отец продаст муку и можно будет спокойно повеселиться. Он от своей щедрой руки, как обычно, даст на сладости».

В Славенск съехались представители разных ремёсел. Люди, самые разные по возрастам и характерам, лучшие мастера своего дела толпились сейчас в торговых рядах столицы. Среди столов-прилавков пустовало лишь одно место: телега Мелинара туда и стремилась проехать.

На ярмарочной площади мельника встречал городской друг – старый резчик по дереву. Как всегда, он выглядел обаятельно: высокая, чуть сутулая худая фигура, выразительное гладко выбритое лицо, такое доброе, простое, с мягкими чертами. Его припорошенные сединой волосы завивались на концах в разные стороны, как стружка, а на тонких губах играла приветливая улыбка. Его звали Любором. Старый друг в круглых очках, опрятной рубахе и плаще в заплатках стоял около пустующего стола. Улыбка при виде него сразу озарила лицо Настасьи, и плохие воспоминания на какое-то время исчезли из мыслей.

– Привет, любезный мой друг! Да благословит дни твои Единый! – Дядя Любор пританцовывал на месте, отстукивая ритм деревянными башмаками, затем отсалютовал чёрной конусообразной шапкой.

Закадычные друзья с хохотом обнялись, поздравили друг друга с Медовым праздником.

Мелинар, опуская подробности, пересказал причину их опоздания. Любор не успел ничего сказать в ответ, – на него тотчас накинулись с объятиями.

– Как же ты подросла, Настёнка, девица красная, ненаглядная! Невеста уже! – резчик крепко обнял девочку, поцеловал в щёку, а Даниле, взяв его на руки, вручил петушка на палочке.

– Вижу, ты и соседского сорванца с собой взял, – шутливо заметил старик, глазея на мальчонку поверх круглых очков.

– Да, пущай помогает, небольшие денежки хоть получит от меня, опосля в семью принесёт. Мать его в последнее время хворь одолела, а лекари сейчас дерут очень дорого, сам знаешь.

Любор понимающе закивал. Погладил мальчишку по голове, пожелал матушке Лисавете, одинокой вдове, скорейшего выздоровления. После вежливо попросил отнести ему через какое-то время в дом мешок муки, а к концу ярмарочного дня пригласил всех в гости, зная, что ночевать в гостинице добрым деревенским друзьям будет не по карману.

– Конечно-конечно, – отвечал Мелинар. – Настя моя тебе всё отнесёт. Иди пока домой, ожидай нас.

– Вот ещё! – поразился резчик искренне. – Сто лет тебя не видел, и ты сразу меня выгоняешь! Э-э, нет, братец мельник, так дела не делаются, давай сюды, помогу!

Оба занялись мешками с мукой и свежими, пусть уже и не горячими, но очень вкусными булочками, завёрнутыми в ткань. Мелкие норовили помочь, но старики почему-то отмахивались, говоря, что пока помощи не требуется.

В один момент старый резчик потянулся к последнему мешку и вдруг застыл в полусогнутом положении. Рот его раскрылся в немом крике.

– Эх ты ж, спички-ящички, хвороба проклятая, – прошипел он, боясь встать прямо.

Спохватившись, Настасья подошла и по наитию коснулась его ноющей поясницы. Боль исчезла. Любор со вздохом разогнул спину. Настя в очередной раз не обратила особого внимания на собственное чудо, а вот резчик шепнул её отцу:

– Девчушка твоя ворожит, исцеляет лучше любого доктора…

Настасья услышала. Встрепенулась, словно её в который раз обозвали ведьмой, но промолчала и огляделась по сторонам. Казалось, никому не было дела до её чудес: вокруг продолжалась торговля, звучала музыка, звенели радостные голоса.

– Иди-ка домой, отдохни, – повторил Мелинар другу.

Тот вздохнул, но послушался.

Мелинар взялся за торговлю. Столица – не деревня, прибыль совсем иную может принести, главное – уметь правильно показать товар. Дочь и соседский мальчишка охотно помогали мельнику, зазывали покупателей, и в какой-то момент Мелинар спровадил Настю отнести мешок муки Любору.

Дом резчика находился далеко от базара, почти на самой окраине. Девочка помнила дорогу. Она шла с закинутым на плечо небольшим мешком муки.

Ей было не привыкать. По пути Настя повстречала незадачливого жениха, осматривающего коня какого-то прохожего для будущей подковки. Захарий назвал цену, договорился о времени и, не раздумывая, едва освободился, бросился следом за «невестой».

Настасье пришлось остановиться, из вежливости спросить, как его обожжённая рука.

– Уже почти не болит, Настенька. Тебе помочь мешок донести?

– Не надо, сама справлюсь

– Ты мене пробач, будь ласка, за вчерашнее… ну, шо я тя ведьмой обозвал, – стушевался кузнец, заговорил на привычном южном наречии.

Поднять взгляда на неё он не отважился.

– Я не в обиде, Захарий.

Коваль вновь неуверенно заулыбался, надежда засияла в его глазах.

– Ох, правда? Замечательно!.. Ну так это… раз усё добре, может быть, мы… Ну-у…

– О том не мечтай! – отрезала Анастасия, вздёрнула голову, подняла мешок и пошла дальше.

– Но… н-но л-лучше меня ты не найдёшь, дурёха! – отчаянно бросил ей вслед Захарий.

Чем твёрже девчонка ему отказывала, тем тоскливее становилось на душе и вместе с тем сильнее хотелось завоевать Настю.

В ответ дочь мельника звонко рассмеялась:

– Не сидеть мне в узах брачных, узах темничных, не томиться мне в клети! Не желаю!

Девчушка пошла вперёд, глядя лишь себе под ноги и напевая задорную песню про девицу, которая отказывала женихам, а потом по-настоящему влюбилась в бедняка. Настоящий царевич скрывался под личиной бродяги. И любовь в песне была взаимной. Сказочный красивый сюжет. В жизни было всё по-другому.

Настя ускорила шаг и совсем уже не видела, куда идёт. Вероятно, она бы дошла до дома резчика без злоключений, если бы в один момент госпожа Судьба не повернула своё магическое колесо.

Всё произошло в один миг. Девчонка ткнулась лбом в грудь выросшего будто из-под земли прохожего. На дорогу рухнули оба. Мешок муки вылетел из тонких рук и выбелил чёрные одежды господина. Сначала прогремела брань, а после удивлённо-злое:

– Опять – ты?!

К своему ужасу Настасья узнала голос. Потирая лоб, уставилась на мужчину и ахнула. Перед ней стоял тот самый колдун – кандидат на звание худшего человека в мире! Трудно представить и описать, какой страх овладел Настей, глядящей широко раскрытыми глазами на выбеленного мукой чародея.

– Простите… – Настя выдавила слово с трудом, будто говорила о чём-то запретном.

Пан Вишнецкий потрепал по гриве вороного, гарцующего рядом, и перевёл свирепый взгляд на девочку.

– «Простите»? – Он с трудом скрыл гнев за удивлённой насмешкой. – Ты извинениями желаешь откупиться? Как забавно! О, посмотри, что ты наделала, дрянная девчонка!

Маг указал на себя. Настя оценивающе оглядела невезучего помещика с головы до ног. О возврате денег за мешок можно и не мечтать. Девушка осмотрелась по сторонам, в душе надеясь, что сейчас подойдёт кто-то из знакомых и защитит её от этого чёрта. Но проходящие мимо люди были ей незнакомы. Зато они тихонько посмеивались над ней, а дети, бегущие на ярмарку, показывали на перепачканного мукой сударя пальцами.

Властош старался их не замечать. Всё его внимание приковала Настасья.

– Я не виновата, сударь. Вы же могли меня обойти, – произнесла она тихо, но твёрдо.

И спустя мгновение, бес за язык дёрнул обронить:

– На что только глаза вам Бог даровал? Что в первый раз не заметили, что во второй…

Она побоялась посмотреть на пана, представив его лицо. Хотелось высказать ему многое, но было нельзя: он из высшего сословия, а кто она? Крестьянка. Кметка, как говорят эти западные славенские шляхтичи. Благо, хоть вольная.

«Беги отсюда, дурёха, пока не поздно!» – кричал внутренний голос.

Настя резво потянулась к мешку муки.

– Ещё раз простите меня, я спешу, сударь, – быстро пробормотала она, но сильная рука намертво вцепилась в локоть.

– Стоять!

Сердце девочки упало. Взгляд пана пригвоздил её к месту и заставил встать смирно.

– Вижу, шутить любишь, – волшебник улыбнулся той самой улыбкой, какой улыбается палач осуждённому на смерть. – Может, и мне пошутить, милая?

Вишнецкий, не отпуская локоть, провёл пальцами по золотым кудрям. От его прикосновения Настасью передёрнуло. Хотелось верить, что колдуны не умеют читать мысли.

– Кажется, я говорил, что второго шанса не даю, или запамятовала? Ты едва меня не убила утром. Мой Даман захромал из-за тебя, – Властош кивнул на коня. – А теперь ты сталкиваешься со мной, дерзишь и пачкаешь своей поганой мукой мой любимый плащ. Такой хороший праздничный день мне испортила. Причём – дважды.

Настасья смекнула, что не зря пан перечисляет все неприятные происшествия, клонит к чему-то.

– Сто славенских рублей, и мы в расчёте, замухрышка.

Нехорошее чувство не подвело.

– У меня… У меня нет денег, – голос Насти померк, не осталось намёка на былую дерзость.

Чародей театрально развёл руками:

– Что за люди пошли, а-а! Кого ни спросишь, так ни у кого нет денег! Все прямо – сплошные голодранцы! Милостыню впору просить!

Анастасия не сдержалась.

– Вам, видно, такая жизнь незнакома. По себе привыкли мерить. Хорошо живёте, небось, что такие слова говорите! Жируете, на чужом горе счастье своё строите. А так с живыми людьми нельзя, они ведь слабее вас!

Властошу ждать, и уж тем паче выслушивать речи крестьянской девки, не захотелось.

– Ты меня, главу Шляхты, учить собралась? Не слишком ли много обязанностей на себя берёшь, а, мельникова дочка? Полно лясы со мной точить! Папаша твой где? Говори.

– Вас это не касается! – заявила Настасья, вырвавшись.

Она опустилась на колени и подвязала приоткрывшийся мешок. Хоть что-то осталось в нём, хвала Единому.

Властош не выдержал и, вновь схватив Настю за локоть, поднял на ноги.

– Я узнаю в любом случае и деньги свои получу, а коль нечем отдавать будет, то… – маг не договорил.

Взор его остановился на запястье Настасьи, где был заметен необычный знак в виде крохотного солнца. Властош с силой сдавил её руку, внимательно рассматривая колдовской символ.

– Откуда у тебя это начертание? – голос чародея вдруг сделался тихим, глаза расширились от изумления.

Насте пришлось ответить честно.

– С рождения он у меня, а как появился не знаю. Прошу вас, отпустите, мне больно!

И пан отпустил. Затем странно улыбнулся.

– Мы ещё встретимся… Анастасия.

– Я так не думаю, пан.

– Я прекрасно вижу, что думать ты не умеешь, однако, чему быть, того не миновать. – Вишнецкий закивал, задумчиво разглядывая девчонку, казалось, мысленно он словно что-то рассчитывал. – Так и быть, дам батюшке твоему отсрочку, скажем, дней на семь. Идёт?

– Мы вам ничего не должны.

– Конечно же, должны. А долг – святое. Радуйся и благодари меня за доброту. А то могу и заколдовать кое-кого, я ведь на это способен. Знаешь, как неприятно, когда тебя превращают в жабу? Или, скажем, в дерево… – Маг тронул пальцами левой руки свой изумрудный перстень. – Да-а, превращу тебя, пожалуй, в яблоньку, ежели твой отец не заплатит. Будешь у меня около усадьбы стоять, такое молодое, красивое деревце. А главное – молчаливое.

Ладони Настасьи вспотели. Сияющее кольцо чародея ей не нравилось. А вдруг, правда, заколдует?.. На какие забавы способны настоящие чёрные маги, она помнила хорошо, и всё же чаяла, что не все так безумны.

Властош негромко засмеялся, довольный тем, что сумел напугать дерзкую кметку.

– Где ты живёшь, дочь мельника? – полюбопытствовал он.

– Там, где свобода, – кратко ответила та, желая поскорее уйти.

– Ну что же, я понял. Я найду и тебя, душа моя, и твоего отца. И деньги вы мне вернёте. Я не отступлюсь от своего. Так и передай – привет от пана Вишнецкого. И да… возможно, я предложу тебе ещё кое-что, только не спеши отказываться сразу, Анастасия. Поговорим об этом в твоём доме. Когда бы мне тебя навестить…

– После дождичка в четверг, пан чародей! – Настя зло зыркнула, давая понять, что разговор закончен, и подняла на плечо полупустой мешок.

Властош больше не стал расспрашивать.

– Ну как скажешь. После дождичка, так после дождичка. Да и четверг у нас каждую седмицу, – вместо привычной угрозы, колдун подмигнул Настасье вроде и весело, но в тоже время жутковато.

Он будто воспринял выражение всерьёз! Настя нахмурилась. Странное ощущение кольнуло сердце.

– Прощайте, пан, – молвила она, и устремилась вперёд.

– Скорее – до свидания, замарашка!

Чародей насмешливо помахал ей вслед, с недовольным видом посмотрел на выбеленные мукой одежды. Когда девчонка почти скрылась за поворотом, Властош прошептал что-то, глядя ей под ноги. Настя споткнулась. Упала, высыпав оставшуюся муку прямо на человека, выходившего из трактира – того самого, что на ярмарке оскорбил продавца кофейных зёрен. На руках он нёс бутылку горилки, осторожно баюкая её точно новорожденное дитя. И столкновение с девочкой, умудрившейся разбить его сокровище, сподвигло пропойцу разораться на всю улицу.

– Ты шо, слепая?! Где твои зенки, негодница?! – орал он хриплым голосом на сжавшуюся Настю, а потом опустился на колени и, чуть не плача, собирал дрожащими руками осколки. – Це ж була последняя! На последние грошики куплена-а-а… Мерзавка! Шоб тя черти уволокли! В Огненном Царстве шоб кочергами по башке лупили да припекали! Тварь подколодная! Откуда ноги растут?!

Властош, издали смотрящий на происходящее, блаженно улыбался.

– Вот и я думаю, откуда? – Он пожал плечами, поглаживая по лоснящейся гриве вороного. – Ну что, Даманушка, пошли? Подковать тебя надобно, а то из-за этой неумёхи ты у меня совсем захромал.

Сняв побелённый плащ, но не переставая злорадно скалиться, волшебник отправился к кузнице, ведя за собой коня. Ещё долго до его уха доносилась непристойная брань в адрес дочки мельника.

* * *

Часы на городской башне пробили полдень. Слышался колокольный звон от ближайшего храма. Славенский люд продолжал веселиться. Ярмарка к тому времени заиграла более пёстрыми, жизнерадостными красками. На улицы высыпали скоморохи, бродячие артисты, укротители со зверями и владельцы переносных кукольных театров. Дети бегали, продираясь через толпы взрослых, как угорелые. Крестьянским ребятишкам было потешно видеть, как на площади под музыку танцует настоящий медвежонок. Некоторые устремлялись посмотреть представление кукольников. Те, кому повезло оказаться на базаре с мешочком медных гривен, а то и с несколькими серебряными рублями в кулачке, бежали скупать всевозможные сладости: яблоки в карамели, леденцы, баранки. Заморские яства закупала знать.

… Властош шёл против разноцветной толпы одиноким чёрным пятном. За ним следовал его хромающий конь. Ярмарочное веселье пану не доставляло удовольствия. Танцующий под дудочку медведь вызывал неприятные воспоминания; звон колокола на башне храма возвещал о святом празднике, который язычникам-чародеям отмечать не полагалось. Вишнецкого, однако, заботило другое. Погружённый в думы, он вспоминал её. Несносная девчонка! «У неё символ Солнца, древнего бога Сварга. Неужто та самая?» – думал чародей, шагая по лабиринту торговых рядов.

И там, и тут, со всех сторон кричали ему вслед весёлые голоса, предлагая свой товар, в нос били резкие сладкие запахи, мелодия жалеек и скрипок сейчас казалась невыносимой. Проходя мимо прилавка с пряниками и леденцами, шляхтич остановился, вспомнив, что чуть было не забыл купить подарок.

– Добро пожаловать, почтенный сударь! С праздником вас, почтенный сударь! Да осенит Звездою Медовой сердце ваше Единый Творец! – лучезарно улыбнулся пузатый торговец, и Вишнецкий помрачнел ещё сильнее. – Выбирайте! Сласти разные, дюже вкусные!

– Сколько? – холодно спросил пан, указав на леденец в виде петушка.

– Рубль. Всего один рубль! Вы для детишек своих, сударь?

«Для одной шестилетней крестьянки, – мысленно, с горечью усмехнулся Властош. – Хоть почует вкус праздника маленькая Заринка».

Вслух он сказал лишь:

– Один дай.

После оплаты торговец спрятал леденец в свёрток и подал его пану.

– Скажи мне, любезный, а где здесь кузница? – спросил Властош, пряча гостинец в суму. – Жеребца моего надо подковать.

– Ой, так это ж недалеко! Как раз из деревни, из Полесовки, с юга приехал статный кузнец, мастер! У хлопчика не руки – золото!

После пояснения, как найти кузницу, пан продолжил путь, не обращая внимания на суетящихся вокруг людей. В голове вертелось только одно имя. Настасья.

* * *

– Так ты говоришь, девчонка магией владеет? – осторожно переспрашивал Вишнецкий кузнеца, пока тот менял подковы его захромавшего коня.

В кузнице было так жарко, что Властошу пришлось слегка расшнуровать чёрную тунику на груди. Чародей устроился напротив распахнутого окошка. Не ожидал он, что первый попавшийся кузнец окажется несостоявшимся женихом его проблемы. Верно говорят, нет на свете случайностей!

– Ну-у, как магией… – сквозь зубы говорил Захарий, тщательно вычищая копыто вороного жеребца. – Чудеса разные, бывает, происходят в нашей деревеньке из-за неё. Казала, лет с десяти у неё это началось. Исцеляет, поломанные вещи может починить, да и словцом по-настоящему задеть. Мне вон вчера руки ожгла колдовством своим… Во, глядите! Как бы то ни было, усё одно нашу Настьку ведьмой кличут! Не зря ведь кажут, дескать мельники все связаны с нечистой силой, Единый убереги! – протараторил кузнец и быстро осенил себя звёздным знамением.

– Ну, ковалей народ тоже к колдунам причисляет, – заметил Властош.

– Помилуйте, сударь!

Вишнецкий рассмеялся:

– Милую. И прекрасно тебя понимаю, парубок. Девчонка на редкость противная.

– Ну-у, не противная она, пан, хорошенькая, гарненькая дивчина, как кажут у нас, просто с характером. И замуж за меня не хочет! Эх, от своего счастья ведь отказывается!

Властош смотрел в окно на пробегающих мимо детей, шумную пёструю толпу, сметающую всё на своём пути. В задумчивости он водил пальцем по губам. Пока коваль рассказывал, не прекращая работы над копытами Дамана, чародей старался уловить про Настю каждое слово. Он радовался, что ему удалось разговорить кузнеца. За несколько серебрушек кого хочешь можно вывести на беседу! А вот стремление кузнеца поскорее жениться на мельниковой дочке пана не волновало.

– Так ты, что, в жёны её взять хочешь? – с наигранным недоумением вопросил волшебник.

Захарий в это время делал подкову. Удары молота о металл отдавались звоном по всей кузнице, чародей даже поморщился от головной боли. Он терпеть не мог такого шума. Даже в селе его закрепощённых кузня находилась на самой окраине, чтобы до усадьбы не долетали оглушительные звуки. Расслышав вопрос господина, кузнец закивал:

– Больше всего на свете желаю! Я столько ей наговорил! Всё бы отдал, пан, гарная же дивчина! Волосы будто пшеница спелая, а очи! Ах, очи, аки васильки в летнем поле.

– Она слишком худая, Захарушка…

– Плевать, откормлю! Магия, видать, истощает, работает-то девка много. А замуж за меня не хочет. Дура дурой!

– Согласен.

– И тятя, главное, повлиять на дочку не может!

– Ну папашу мы с тобой убедим, – Вишнецкий хитро улыбнулся, поднялся с табурета.

Светлые глаза Захария на измазанном смуглом лице блеснули надеждой.

– А вам-то какая выгода?

– Денег мне мельник должен, сумма немалая. Я добьюсь того, чтобы деньги он мне не вернул. Взамен получу его имущество, а вместе с ним и дочку.

Кузнец продолжал работать, навострив уши. Властош же искренне ликовал.

– Мельница и всё остальное достанется мне, а дочку, так и быть, я подарю тебе, хлопец. Больно хорошо копыто вычистил. А за такую работу нельзя не отблагодарить. Настенька полюбит тебя, я использую тайные силы для этого.

Захарий отошел от наковальни и, серьёзно глядя помещику в лицо, прошептал:

– Так вы чародей?..

– Волховская Шляхта. Дворянская магическая знать, – кивнул, осклабившись пан. – Будем знакомы, кузнец.

Захарий покачал головой, точно размышляя, а стоит ли применить ворожбу и получить Настю таким нечестным способом? Искушение победило.

– Что от меня требуется сделать, пан Вишнецкий?

– Сущие пустяки! Проводишь меня в следующий четверг до вашей деревеньки. Далековато ехать, ни разу там не бывал. А сейчас расскажи о своей невесте всё, что знаешь, в особенности про её дар.

– Зачем же вам знать про магию, сударь, коль не ваша она невеста будет?

Лицо пана просияло печальной, жалостливой улыбкой, хотя руки были готовы вцепиться в горло кузнецу.

– С ведьмой жить трудно, Захарушка, а я чародей опытный, чем больше узнаю, тем больше вероятность, что смогу извлечь её дар из души. Думаю, боги по ошибке такой талант ей даровали. Магия— своего рода наука, и она дана не всем. Кметке уж точно не следует ею пользоваться. В наше время деревенские не жалуют волшебников, если только у тех нет добротного откупа. Ты ведь не хочешь, чтобы на вас показывали пальцами? Проклинали невесту за любую сдохшую курицу, а потом дом подожгли, думая, что жинка твоя порчу наводит?

– Ясень пень, не хочу!

Захарий счёл доводы мага убедительными и вскоре, доверившись, принялся рассказывать всё, что только знал о Настасье, её отце и друге, соседском мальчишке Данилке.

* * *

Первый раз в жизни не спорилась сегодня торговля у мельника

Люди обходили стороной его прилавок, чурались, словно прокажённого, а кто и подходил, тот оскорблял товар.

– Эка, мельник, у тебя мука серая! Из неё и пирожков хороших не напечь! – ворчливо говорила старуха, размахивая клюкой и переходила к прилавку, на котором грудами лежали свежие овощи.

На ярмарке стоял гомон голосов, разливалась музыка, слышался ароматный запах выпечки. Славенцы с охотой покупали товары у всех, кроме мельника. На какой-то миг ему показалось, что весь мир ополчился против него. И главное, за что?

– Ох, Мелинар, сколько лет тебя знаю, а ни разу не видел, шоб у тебя черви в мешке пшена водились! Шо ж ты не уследил, а-а, – покачал головой пузатый пивовар и ушёл.

К Мелинару подошла невольная светловолосая девушка закупить зерна на кухню. Увидав склизких тварей в пшене, заверещала и отпрянула.

– Личинки у тебя в крупах! Я не могу такое покупать! Вот что ты мне, окаянный, прикажешь теперь моему пану говорить? Он же лютый, хрыч старый, засечёт!

Мелинар ничего не успел ответить несчастной крестьянке, она лихорадочно бросилась искать зерно у других торговцев. Про червей и личинок повторили ещё несколько покупателей да пригрозили хорошенько, чтобы такое не повторялось. На глазах Мелинара выступили слёзы. Он глядел на свой абсолютно чистый товар и недоумевал.

– Да где, люди добрые?! – вознегодовал мельник в один момент. – Где вы тут их видите? Какие черви? Сколько лет уж сюда прихожу, никто не жаловался, у меня самое лучшее зерно и мука… Я не пони… А-а-а! – тут до него дошло. – Это всё тот чародей! Пан… Пан Ва… Леший его побери, имя запамятовал! Но это он, он, лиходей проклятущий! Бесопоклонник! Тот чародей!

Толпа, собравшаяся вокруг прилавка, хохотала. Многие крутили пальцем у виска.

– Это происки колдуна, мстит, видать, поверьте! – продолжал восклицать мельник, всё больше привлекая к себе внимание. Какая-то старушонка, тоже приехавшая с Полесовки, злобно плюнула:

– Чем на добрых панов наговаривать да сказки всякие про ворожбу сочинять, лучше б своей семейкой занялся! Может, сам чего недоброе задумал, а? С дочерью твоей обручаться никто не желает! Прокажённая! Самая настоящая ведьма!

Слова карги поддержали улюлюканьем и гомоном:

– Ведьма! Ведьма!

– И отец никудышный! Глупец, проворонивший жену!

Хохот и оскорбления продолжались. Мелинар больше не мог выдержать, закрыл лицо руками слёзы обожгли сухие ладони. Из пелены отчаяния его вырвал грозный голос королевского солдата. Он ухватил мельника за локоть:

– Ты смотри, шельмец, шутить вздумал! За рубли драгоценные мешки с личинками продаёшь, да прямо на главной площади! Или ослеп?! Проверить товар не додумался?

Солдат пренебрежительно покосился на мешки муки. По ним ползли черви.

– Да где… Их же тут нет… Я ведь…

– Да, я вижу, с головой не всё в порядке! – Гвардеец рассвирепел и под шум толпы отвесил старику смачную затрещину.

От удара тяжёлой руки Мелинар не удержался и рухнул на брусчатку под ноги народу, раскроив губу.

– Что тут происходит?! – услышал он как сквозь пелену неприятный голос.

Вскинув глаза, мельник увидел самого канцлера Лихслава Вольцейховски, государева советника, вальяжно шедшего к прилавку в окружении стражи. Гвардеец и люди наперебой поведали о случившемся. Мелинар взмолился, чтобы советник оказался человеком здравомыслящим, но и тот увидел то, чего не было.

– Думаю, с сего дня благая помощь для вас закончена, – холодно отрезал Лихслав. – Убирайся-ка ты отсюда подальше, пока под арест не попал. Увижу тебя с этой дрянью – пожалеешь, холоп.

Сапогом со всей силой он оттолкнул мельника в сторону, чтобы пройти по Красным Рядам дальше. Новая невольница графа, та самая, которую сегодня утром разлучили с сыном, покорно последовала за хозяином, напоследок бросив огорчённый взгляд на мельника. Кровью он запачкал брусчатку, закашлялся от пыли, попавшей в горло. Задорная музыка, льющаяся со всех улочек, заглушала его стенания.

– Дедушка, дедушка! – К Мелинару, вырвавшись из толпы подбежала незнакомая девчушка в платочке, одетая в рубаху и сарафан на северный манер. – Я подсоблю вам, дедушка!

Маленькая крестьянка помогла ему подняться на ноги. Мелинар поблагодарил, а после зачем-то спросил:

– Дитятко, ты тоже видишь здесь червей?

Девочка по-доброму улыбнулась Мелинару, стоило ей только взглянуть в раскрытые мешки.

– Ничего там нет! Вот вы сказочник! Чистая мука, как снежок белый чистая!

Девчушка рассмеялась и убежала прочь.

* * *

Наблюдая из-за шатра за развернувшейся сценой, Властош и Захарий переглянулись.

Никаким образом мельник не должен был получить денег, чтобы вернуть долг. Не отдаст долг – проиграет Настю. А Захарий поможет, пойдёт на всё, лишь бы сбылись его мечты.

Взгляд пана упал на проезжающего неподалёку от прилавка всадника. Заклинание слетело с уст. В тот миг кобыла с диким ржанием, будто её хлестнула сотня плетей сразу, встала на дыбы, сбросила с седла юношу и помчалась прямо на мельника.

Мелинар успел отпрянуть в сторону, однако все мешки с мукой, зерном, выпечка и несколько глиняных чашек оказались на грязной земле.

Всё было рассыпано. Всё было разбито. Властош улыбнулся. Начался обратный отсчёт.

После дождичка в четверг

Дядюшку Любора нельзя было назвать нищим: он владел маленьким, но двухэтажным домом. Внизу располагалась мастерская для работы с деревом и лавка для продажи изделий. В мастерской царил страшный беспорядок из-за всякого мусора в виде стружки и опилок. Дядюшка не обзавёлся ни слугами, ни подмастерьем, всё делал сам, потому следить за чистотой не успевал. При входе посетителю приходилось пригнуться, чтобы не удариться о вывеску «У Любора. Лучшие деревянные поделки!». На дверь повесили бумагу с указанием часов работы и самого святого – перерыва на обед. Перешагнув порог, покупатель попадал в лавку, наполненную резными товарами для хозяйства и просто для красоты. Вот здесь уж Любор старался соблюсти порядок: как-никак, а создать первое хорошее впечатление – залог успеха и надежды на то, что пришедший не уйдёт с пустыми руками. На верхнем этаже, под самой крышей, находилось нехитрое жильё мастера, куда он мог иногда пригласить гостей.

На сей раз гостями оказались верные друзья из деревни. Они сидели за круглым столиком, ножки которого хозяин дома вырезал наподобие лап медведя. Мельник и его дочь успели поведать, что с ними приключилось после ухода Любора. А вот Данилка, бегавший в торговые ряды купить маме сладостей, не успел застать ни королевского советника, ни пана колдуна, потому слушал рассказ с особым интересом.

– Сто славенских рублей пан требует к следующему четвергу, – с горечью заключила Настасья.

Она обречённо закрыла лицо руками, силясь скрыть выступившие слёзы. Теперь она понимала, что несмотря на брошенную шутливую фразу, дождик в четверг взаправду мог хлынуть.

– Сто рублей за плащ, который можно просто выстирать? Немыслимо! Откуда ж мне взять такие деньги? – размышлял мельник, глядя куда-то в пустоту.

Хотелось ему побранить дочку за то, что не умеет смотреть под ноги и вечно в облаках летает, но Мелинар всё же сдержался и продолжил бесстрастным голосом:

– Не торговать мне теперь на базаре, сам советник так заявил. Не хочется мне, друг Любор, на шибеницу угодить… Вот только понять не могу одного. Откуда взялись эти черви? Почему их видели все, но не я? Или я ослеп, быть может?..

– Не ослеп, – откликнулся резчик, доселе хранивший молчание. – Уверен, что все видели, окромя тебя?

– Ну, была одна девочка в платочке, сказала, что мука чистая.

– Значит, колдовство, – твёрдо заявил Любор.

– Допустим, колдовство, – Мелинар отхлебнул деревянной ложки бульона, сваренного для гостей. – Но зачем ему мне мешать? Он же деньги хочет получить!

Любор качнул головой.

– Чудак-человек ты, мельник! Не деньги ему нужны, не деньги, а… она, – резчик указал на Настю.

Девочка вздрогнула. В заплаканных глазах отразился страх.

– Но что ему надо от нашей Настеньки? – спросил Данилушка, всегда готовый защитить названую сестру.

– Господин богатый, как я понял, помещик… Вероятно, крестьян не хватает, чтобы спины на него гнули. Может, понравилась, может, ещё что дурное в голову взбрело. В первый раз отпустил, а тут так резко переменился, хм… – Любор в задумчивости потёр подбородок и серьёзно посмотрел на мельника: – Обхитрить нас и получить твою девоньку бесплатно для него не составит труда. Кто мы, а кто – он. Эти шляхтичи ради забавы из кожи вон вылезут. Впрочем, не мне тебе рассказывать. Ты и сам всё знаешь. Но то было бы полбеды. Ох, спички-ящики! Вы говорите, Вишнецкий – чародей? Сию фамилию я не раз слышал в городе.

– Он говорил, будто он – глава какой-то шляхты, – сказала, припоминая, Настасья.

– Не какой-то, а Волховской. Самая главная чародейская свора, множество богатейших семейств. Вот откуда имечко-то мне знакомо. – Любор приложил ладонь ко рту, изумлённо замотал головой: – Ох, ну и в беду вы попали. Поди, знак твой солнечный этот пан видел?

Настасья сомкнула губы и, кинув обеспокоенный взгляд на запястье, кивнула.

Тонкие губы резчика тронула горькая усмешка:

– Незавидная участь – стать крепостной пана, да и к тому же – чародея, – продолжал плотник. – Что ему взбредёт в голову, одному Единому известно. У волшебников иные боги, старые, а значит, и законы у них другие.

И Любор завёл рассказ. По его словам, свободным людям следовало надеяться на удачу и защищаться, а говорить о невольных помещичьих крестьянах не было смысла: никаких прав они не имели. Государь последнее время не жаловал волшебников и вёл с ними собственную игру. Когда-нибудь, игра должна была закончиться и привести одну из сторон к победе, только пока не было ясно, какой ценой достанется эта победа, и станет ли жизнь простых людей, не богачей и не чародеев, а того самого низшего слоя общества, цениться выше, чем жизнь больной свиньи или ящик кислого вина? И всё-таки без особого документа ни один дворянин не имел права закрепощать свободного человека.

– Потому побороться против колдуна можно. И нужно! – заключил старый мастер, поглядывая на встревоженных друзей. – Его Величество не больно жалует чародеев, и против закона пан не пойдёт. Надеюсь. Так что надо найти деньги во что бы то ни стало. Ежели, конечно, хочешь сберечь дочурку от рабства в поместье.

Мельник закивал и выпалил со всей твёрдостью, на какую был способен:

– Всё сделаю, Любор, всё! Дай только совет, как быть. Я уже потерял жену, благодаря им… – добавил он так тихо, чтобы Данилка, сидящий рядом, не услышал.

Резчик поднялся со скамьи, потирая ноющую спину, и ушёл в другую комнату, служившую спальней. Вернувшись, он положил на стол перед гостями свёрнутую тряпицу. По столешнице, звеня, рассыпались монеты.

– Здесь сорок рублей, – сказал резчик. – На чёрный день откладывал, вот, видать, он и наступил.

– Я не возьму, – Мелинар сложил монеты обратно и подвинул свёрток хозяину.

Тот настойчиво возвратил.

– Ох, ёжики-спички, не смей со мной ссориться! Куда ж ты денешься, друг мой любезный? Возьмёшь-возьмёшь. Гроб я себе уже давно сколотил, похоронить, думаю, люди найдутся, так что эти деньги вам сейчас нужнее. Не думай о возврате. Забудь! И не радуйся раньше времени, братец-мельник, здесь не хватает шестидесяти рублей, потому будем думу думать, как быть. Дочку твою отправим в деревню, пока остальное собирать будем. Может, и продашь муку, кто знает…

– Я останусь с отцом! – решительно заявила Настасья и добавила, что чародей может нагрянуть в любой момент, хотя не знает название деревни.

– Хорошо, что не знает. Деревень в округе много, да и мельниц тоже. Но с батюшкой ты не останешься, а поедешь домой. Сейчас, дорогая, придётся послушать старших, – Любор наигранно развёл руками, мол, что уж тут поделать? – Я отвезу вас завтра с Данилкой. Благо, мой ослик ещё в силах доехать до Полесовки. И помните, пожалуйста, помните: что бы ни случилось, вы всегда можете искать убежище у меня.

Мелинар, обойдя стол, со слезами крепко обнял Любора. Не так уж много лет они были знакомы, но мельник каждый раз убеждался, с какой осторожностью и любовью сам Единый выстругал душу резчика.

* * *

Едва забрезжил рассвет, Любор усадил ребят в повозку, запряг серого ослика Ишку, служившего ему без малого двадцать лет, и они отправились в путь. Мелинар с сорока рублями остался в столице торговать на свой страх и риск.

За время поездки никаких происшествий не случилось. Настасья постепенно успокоилась, перестала оборачиваться и пугаться собственной тени. Поначалу ей казалось, будто за ними по пятам скачет на вороном коне пан Вишнецкий, но это были всего лишь фантазии. Данилка же погрузился в думы о своей захворавшей матери. Мальчонка лихорадочно размышлял, как помочь и маме, и подруге. Но что он мог сделать? На работу его никто не возьмёт, слишком мал, идти подмастерьем к кузнецу желания не возникало. Захарий Настю обижает, а Данилушка с обидчиками не дружит.

Когда друзья приехали в Южную Полесовку, Любор подозвал к себе Данилку и отдал ему свёрток со склянками.

– Лекарства мамке отдай, – велел он и погрозил пальцем: – Да не говори от кого, скажешь, сам заработал в столице, сам купил у лекарей.

Любор знал, что делает. Овдовевшая крестьянка после смерти своего Некмира, пусть и зажила легче без постоянных побоев, но еле сводила концы с концами. При жизни супруг, как помнил Любор, нещадно сёк Данилушку за любую провинность и лихо пропивал деньги. На чёрный день у семьи никогда ничего не оставалось.

Любор не встретился с мамой Данилки, видно, не хотел видеть, насколько она побледнела и исхудала от болезни. Он помог, чем мог.

Перед отъездом дядюшка Любор строго наказал Насте ждать отца и не выезжать за пределы Полесовки без надобности.

* * *

Несколько дней не появлялся дома мельник. Настасья долго волновалась за отца, но работа отвлекла от мрачных дум. Девочка перестала отсчитывать дни календаря до следующего четверга. Перестала думать, сколько заработал батюшка в столице и дали ли ему возможность торговать.

Из собственных запасов Настасья собрала в котомку зерна, муки, сыра и хлеба, принесла угощение в жилище доброй соседке. Она помогала матери Данилки, пока мальчик носил воду, топил печь и работал на огороде. Настя кормила Лисавету, поила, выхаживала, пробовала утешить. Бывало, читала молитвы над болящей, обращаясь к иконе Единого, озарённой огоньком лампадки в красном углу избы.

Данилушка поил маму лекарствами, что дал ему Любор, но той лучше не становилось.

– Как ты думаешь, матушка выздоровеет? – спрашивал Данилка, когда Лисавета наконец засыпала под монотонное пение молитв.

– Я чаю, всё будет хорошо, она поправится, – отвечала Настасья без особой уверенности.

Она хотела помочь Лисавете магией, но как нарочно ничего не выходило! Она от всего сердца желала выздоровления, но с пальцев не слетало солнечных искр. Ничего. Когда сердце требовало чудес, их не случалось.

«Я не волшебница и никогда ею не стану. Зачем стараться, если не умеешь управлять своей Силой? Лучше бы Мать-Природа не награждала меня таким даром, я неумёха. Я не хочу обладать этим проклятым даром!..»

Так думала Настасья, запястье её жгло огнём, кулон на шее слабо светился. Почему мать передала дочери сей талисман перед тем, как погибнуть? Наследственный ли у них дар?.. И что замыслил этот господин Вишнецкий, зачем она ему? Много вопросов вертелось в голове девушки, но задавать их было некому.

Через три дня Лисавета пошла на поправку. Жар спал, вернулся аппетит. Друзья не прекращали заботиться о ней. К вечеру, правда, радо