Борис Константинович Давыдов

Обочина

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Дизайнер обложки Ольга Третьякова

© Борис Константинович Давыдов, 2018

© Ольга Третьякова, дизайн обложки, 2018

Умом Денис находил некую общность между ними, ведь его также кидает от женщины к женщине, словно голодного, перед которым поставили несколько блюд, и он накидывается то на одно, то на другое и в результате вообще не понимает вкуса пищи. Но у него есть оправдание — он мужчина. Женщина в этом случае проигрывает — так повелось издревле. Но, к сожалению или к счастью, мужиков всегда тянет на «сладкое». Природой, что ли, заложено? Но ведь есть же любовь человеческая, есть!

18+

ISBN 978-5-4485-5789-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Обочина
2. Главный вопрос
3. Глава 1. Целомудрие
4. Глава 2. Фотографии
5. Глава 3. Новое знакомство
6. Глава 4. Смотрины
7. Глава 5. Свадьба
8. Глава 6. Неприязнь. «Котище»
9. Глава 7. Согласна
10. Глава 8. Фактор ППИ
11. Глава 9. Алла забеременела. Денис влюбился
12. Глава 10. Каждому — своё
13. Глава 11. Решение о разводе
14. Глава 12. Тем временем…
15. Глава 13. Два признания в один день
16. Глава 14. Алла показывает зубки
17. Глава 15. Не мытьём, так катаньем. Юля отступает в сторону
18. Глава 16. Перевоплощение тёщи. Заманчивое предложение
19. Глава 17. Как разбиваются благие намерения
20. Глава 18. Мужская подозрительность. Женское лукавство
21. Глава 19. Озеро «Круглое». Расстановка сил
22. Глава 20. Соблазнители и соблазнённые
23. Глава 21. Современная молодёжь
24. Глава 22. Стоять на шухере непросто
25. Глава 23. «Беркут»
26. Глава 24. «Белая роза»
27. Глава 25. Понедельник — день тяжёлый
28. Глава 26. «Зелёные» человечки
29. Глава 27. Денис оправдывается. Валентина идёт к абхазу
30. Глава 28. Ярость «абрека»
31. Глава 29.Всё проходит и это пройдёт
32. Глава 30. Неожиданная радость. Разочарование. Разрыв
33. Глава 31. Паутина
34. Глава 32. Валентина даёт отступного
35. Глава 33. Самсон перечёркивает настоящее, Валентина Васильевна находит компромис, Алла подставляет старшую сестру
36. Глава 34. Женское коварство
37. Глава 35. Алла повторно вышла замуж
38. Глава 36. Казнить нельзя помиловать
39. Глава 37. Дочери. Мать
40. Глава 38. «Двойник»
41. Глава 39. Две птички в одной клетке
42. Глава 40. Круг замкнулся
43. Глава 41. Теоретический практикум
44. Глава 42. Замуж без любви
45. Глава 43. Деревня
46. Глава 44. Что посеешь, то и пожнёшь
47. Глава 45. Подарок
48. Глава 46. Денис узнаёт первую тайну
49. Глава 47. Невеста. Вторая тайна
50. Глава 48. Снова «Зелёные»
51. Глава 49. Неправильная любовь
52. Глава 50. Жизнь продолжается
53. Глава 51. На набережной

Я обнажаю не людей,

а их характеры.

Борис Давыдов

Главный вопрос

Кстовский писатель, автор романа «Жернова» Борис Давыдов верен своей теме. Перед вами его новый роман «Обочина».

Знакомый с творчеством Бориса Давыдова читатель скажет: «Что ж, почитаем ещё один любовный роман». Это поспешное суждение. И «Жернова» не столь любовный, сколько проблемный роман. Как и новая книга, написанная в том же русле, но более захватывающая.

Жизнь такова, что человек прошлого и ныне живущий не вписывается в литературные схемы и рамки с полным исключением его плотской сущности. И здесь, думается, уместно вспомнить строку одного из стихотворений Шиллера, ставшую крылатой: «Любовь и голод правят миром». «И все мы выполняем повеления этих двух основных сил», — добавляет в свою очередь М. Горький.

Как правило, писатель с пристальным и цепким взглядом, с большим жизненным опытом не проходит мимо повседневности. Речь может идти лишь о степени натурализации и соблюдении границ устойчивой морали. Таких качеств литературы в недавнем прошлом у нас был или дефицит, или избыток. Смотря по запросам читателя, неразборчивого рынка. И писателя тоже.

Борис Давыдов, по нашим наблюдениям, старается держаться золотой середины, не игнорируя при этом выразительных средств повествования. Всё это без ханжества, как и без любования культом секса, то есть чувственности.

Итак, перед нами вторая книга Бориса Давыдова. С добротно выстроенным сюжетом, выразительным литературным языком. Назвал он её «Обочина».

У слова сего в прямом и переносном значении не столь уж добрая репутация. Обосновано это и в романе. Герои его — люди молодые, наделённые и здоровьем, и привлекательностью. Они только вступают во взрослую жизнь, выбирают трудовые пути. Но жизнь сложна и беспощадна, и немало людей сбивается в ней с большака на топкую и гиблую обочину. Порок сладок. И на первый раз, и на второй, и на десятый. А оглядеться вокруг, взвесить всё — то некогда, то не модно.

И вот прекрасная девушка Алла сразу же после своего совершеннолетия, удачливого замужества и начала трудовой жизни оказывается в капкане, поставленном на неё людьми циничными, безнравственными и распутными. С волками жить — по-волчьи выть. И Алла становится не только жертвой, но такой же алчной жрицей плотской страсти. Для начала с одним вероломным любовником, а потом и с кем попало. Обратной дороги нет. То есть она есть, да не на этой обочине.

Сбит с толку и со своих нетвёрдых жизненных позиций и молодой муж Аллы — Денис. Вероломство заразно. В метаниях своих и Денис попадается в сети соблазна.

Две неприкаянные души — Денис и Юлия — чуть-чуть не обретают счастья. Но людское коварство преграждает им путь. И надолго.

Интриги, противостояние порока и чистоты — такова линия романа. Не все его герои отъявленные мерзавцы и селадоны, но на всех у автора хватает своих красок.

Искреннюю симпатию читателя вызывает Ананий Фёдорович, отец главного героя, — человек труда, хозяин жизни, носитель нравственного начала, выверенного Отечественной войной и всей своей жизнью. Немного страниц посвятил ему Борис Давыдов. Но в них смысл повествования. Отчасти он видится на путях религиозных, но и не только на них и не прямолинейно.

Ананий Фёдорович — человек ищущий Истину. А она — в Творце. То ли это Космос и Вселенная, то ли такая простая и доступная православная религиозность — и в церкви, и в своей душе.

Но Ананий Фёдорович человек в годах и умирает внезапно, так и не разрешив своих «вечных» вопросов. Надо полагать, автор передаёт эти вопросы читателям.

Но на главный вопрос ответ всё же есть: не на «обочине» живёт человеческое счастье.

Сергей Метнёв,

член Союза журналистов с 1961 года,

автор тринадцати поэтических сборников.

Член Союза писателей России

Глава 1. Целомудрие

Окно в комнате Аллочки Ротмановой открыто настежь. Летний ветерок надувает лёгкую тюлевую занавеску, шелестит страницами учебника на столе. Скоро вступительные экзамены в институт, а в голову ничего не лезет, прочитанное тут же забывается, приходится возвращаться к одному и тому же абзацу снова и снова. То ли виновато лето, то ли мысли о предстоящем свидании с парнем, — кто ж разберётся в том, о чём мечтает восемнадцатилетняя девушка.

Алла прехорошенькая — тонкая талия, белокурая коса, туго обтянутые платьем нижние формы. Вот она повернулась: личико овальное, нежное, большие серые, чуть в голубизну, глаза, маленький аккуратный носик и резко очерченные алые губки — так и манящие к поцелую. И улыбка у неё милая, а уж засмеётся — сверкнут влажной белизной ровные зубки. Правда, когда её обижают, глаза холодеют, губы сжимаются, движения становятся грубоватыми.

Алла прошлась по комнате, потянулась и легла на кровать. Закрыла глаза. И тут же память увела её к школьному новогоднему балу, когда она познакомилась с Михаилом — студентом последнего курса иняза. С того знакомства прошло почти семь месяцев, а до сих пор стоит перед глазами, как он провожал её по морозу до дома, как расстегнул на ней в подъезде пальто, присел на корточки и, обняв за бёдра, стал отогревать дыханием её колени. Алла не противилась.

— Не боишься? — прошептал Михаил.

— Но ты же не будешь кусаться? — отшутилась она.

От его дыхания ногам стало тепло, хотя минуту назад казалось, что капроновые чулки покрылись льдом. В следующее мгновение она почувствовала его руку под своим платьем.

«Что он себе позволяет!» Не успела Алла вспылить, как Михаил встал и приник к её губам. Одновременно расстегнул на себе пальто, а следом… «Он что, считает меня девицей лёгкого поведения!» — мелькнуло в голове.

Оттолкнув парня, Алла едко произнесла:

— Не-е-т, Миша, если ты такой «любви» хочешь, ищи себе другую девушку.

И Михаил, старше её на пять лет, видимо, уже искушённый в любовных «шалостях», отступил, извиняясь:

— Алёна, я думал… Прости! — И Алла простила его.

Поверив, что она безгрешна, Михаил потом не делал попыток её соблазнить, был очень нежным и внимательным, и Алла уже через неделю влюбилась в него. Да и как было не влюбиться: высокий, стройный, черноглазый, с курчавыми волосами. К тому же остроумен, интересный собеседник.

Мать Аллы, Валентина Васильевна, восторгалась другом своей «Алёны», как в семье называли Аллу. Михаил, в свою очередь, обожал Валентину Васильевну, красавицу, и такую молодую с виду, что их с дочерью можно было принять за сестёр. Бывая у них в доме, он старался уделить ей несколько минут внимания, после чего женщина расцветала, и спешила оставить влюблённых наедине. Она, конечно, хотела счастья Алёнке и верила: нельзя быть несчастливой с таким весельчаком-красавцем, с таким обходительным молодым человеком.

Валентина Васильевна украдкой смахивала с ресниц слёзы, вспоминая своего умершего мужа, вечно угрюмого и педантичного поволжского немца Ротмана. Что она видела с ним, совсем юная, неопытная девушка? Гордыню за тевтонскую кровь в его жилах? Так коктейлем из шведской, латышской и немецкой крови, она могла гордиться и сама, хотя по паспорту и значилась русской. Как и Алла, которая, зная о своей разноплеменной крови, высокомерно считала себя выше окружающих. Только не нравилось ей, что мама переделала фамилию отца на русский манер — Ротманова. Но, раздумывая над этим вопросом, философски смирялась: всё равно рано или поздно придётся взять фамилию будущего мужа.

Мысли об институте уже улетели из головы Аллы с тем негодником ветерком, побывавшем в её комнате. Сегодня она с нетерпением ждёт своего любимого, чтобы вместе с ним на три дня уехать в деревню — познакомиться со своей будущей свекровью.

В ожидании Михаила девушка приняла душ и села в гостиной в кресло, вспоминая, как два дня назад он позвонил и сказал: «Алёна, четвёртого июля мы поедем с тобой в деревню, я представлю тебя матери как невесту. А через месяц мы поженимся. Надеюсь, не передумала?» — «Миша, конечно, нет!»

Валентина Васильевна, узнав о предложении Михаила, обрадовалась не меньше дочери.

От долгожданного звонка Аллу вихрем будто вынесло в прихожую. Она торопливо открыла дверь и увидела улыбающегося Михаила — с дипломатом в одной руке и с букетом цветов в другой.

— Привет, моя Снегурочка, — весело поздоровался он.

— Приве-е-т, — широко улыбаясь, ответила она.

Ради знакомства с матерью Михаила Алла принарядилась: приталенное летнее платье бледно-жёлтого цвета, на ногах белые босоножки, на плече — сумочка. Михаил в белой рубашке, чёрных брюках, чёрных ботинках выглядел тоже весьма элегантно.

Родительская деревня находилась в двадцати километрах от областного центра, и в половине шестого молодые уже шли по тихой зелёной улице небольшой деревеньки.

— А вот и моя родина, — улыбнулся Михаил, останавливаясь у деревянного дома.

Домик был невелик, но наряден: снаружи обит узкими дощечками «ёлочкой», окрашенными в синий цвет, на окнах белые узорчатые наличники, резное крыльцо, открытая веранда.

— Мой отец был мастером на все руки, — с грустью произнёс Михаил, заметив, что Алла любуется домом. — Три года назад его насмерть сбил грузовик, когда он на остановке вышел из автобуса и начал переходить дорогу.

— Жалко твоего отца… Миш, а что это за глиняная избушка? — Алла показала глазами на невысокое сооружение напротив дома.

— Это мазанка, — улыбнулся Михаил, — в ней мы с тобой будем ночевать.

— А почему она так называется?

Добродушно усмехнувшись, Михаил пояснил:

— Мазанка происходит от слова «мазать». Эта глиняная избушка, как ты её назвала, сделана из соломы замешанной на глине, а затем глиняным раствором обмазана снаружи и изнутри.

— А там две кровати? — поинтересовалась Алла.

— А мы с тобой разве на одной не уместимся?

— Как?!.. Не-ет, — покачала она головой, — я не согласна.

— Алёнушка, — мягко произнёс Михаил, — считай, что мы с тобой уже муж и жена. Вернёмся в город и сразу подадим заявление в ЗАГС. Или ты не веришь мне?

— Почему же, верю, но всё равно…

— Алёнушка, если бы я хотел тебя обесчестить, то давно бы это сделал. — Помолчав, Михаил улыбнулся и сказал: — Алёна, о чём мы с тобой спорим? Будешь на диване в доме спать. Договорились?

— Договорились, — кивнула она.

— Отлично! А теперь пошли к моей матери, она наверняка в огороде…

Через двор, в котором одиноко хрюкал поросёнок, они вышли в огород. Мать Михаила окучивала картошку.

— Мама, — негромко произнёс Михаил.

Сухонькая женщина с седыми прядями в чёрных волосах вскинула голову.

— Мишутка! — Бросив тяпку, она поспешила к сыну. Расцеловались.

— Мам, эта красивая девушка по имени Алёна, моя невеста, — представил Аллу Михаил.

Женщина окинула её пытливым взглядом:

— Какая у тебя белая невеста, и лицом, и волосами. Ты чёрный, как головешка, а она белая. Хорошо смотритесь. А меня, Алёна, зови, как тебе легче: хошь, тётя Катя, хошь, Екатерина Ивановна.

— Очень приятно, — наклонила голову девушка. — Буду называть вас тётя Катя.

Путь в жилую комнату вёл через кухню. В правом углу стояла русская печь, которую Алла лишь в кино видела, у окна — небольшой стол с двумя табуретами, навесной шкаф, а сразу у входной двери, по правой стороне — рукомойник. Кухню и вторую половину дома разделяла перегородка из досок, окрашенных белой краской, дверной проём был занавешен шторой из грубого, тёмного полотна.

— Мишутка, — сказала мать, — проходи в переднюю с невестой, а я пока обедом займусь.

— Спасибо, мам, — улыбнулся Михаил. — Сегодня, так уж и быть, я буду у тебя на правах гостя, а завтра приступлю к обязанностям сына.

Он поставил на пол «дипломат», и прошёл с Аллой во вторую половину дома. Справа, у глухой стены, стояла кровать с высоким матрацем, белым кружевным покрывалом и тремя большими подушками, положенными одна на одну. Слева, вдоль перегородки, стоял диван, рядом с ним — шкаф для белья. В левом углу — телевизор, в правом, на двух полочках — иконы, лампадка, свечи… Посреди комнаты стоял стол с четырьмя стульями. «Чистенько и уютно, — подумала Алла, — и ничего лишнего». Повесив свою сумочку на спинку стула, она села на диван рядом с Михаилом.

— Алёна, садись на колени ко мне, — тихо попросил он, прижимая к себе девушку.

— Ты что? — испуганно прошептала она. — Вдруг твоя мать в комнату войдёт? Нет уж, давай сидеть порознь. — Увидев на стене увеличенную фотографию в рамке, спросила: — Миш, это твои родители?

— Да, родители, — вздохнул он. — Красивые, правда?

— Красивые. А ты, кажется, на отца больше похож.

— Ты права… — Михаил хотел ещё что-то сказать, но в этот момент из кухни его позвала мать:

— Мишутка, иди за грибочками слазь в подпол. Заодно и варенья прихвати, какое понравится.

Оставшись одна, Алла подумала: «Миша говорил, что его матери пятьдесят два года, а на вид ей дашь больше шестидесяти. Наверное, тяжело ей одной. А может, после смерти мужа постарела. Но бодрая, подвижная. Хотя будешь подвижной, работая почтальоном на три деревни. А это, как говорил Миша, надо не меньше десяти километров отшагать. И так почти каждый день. Причём и в дождь, а зимой в пургу, в морозы. Да, не позавидуешь. С другой стороны, в совхозе, наверное, ещё тяжелее работать. А ведь и там работают женщины». Вскоре появилась Екатерина Ивановна.

— Ладно, хоть письмо Мишутка догадался прислать, что приедете, — поставив на стол две тарелки с куриным супом, произнесла она. — К вашему приезду я курицу утром порешила. Сама-то я редко балуюсь мясом, всё больше овощи ем.

Скоро на столе, кроме супа, появились солёные грибы, вишнёвое варенье, зелёный лук, варёная колбаса, привезённая Михаилом из города.

— Мам, ты водочку будешь или сухое вино? — когда все сели за стол, спросил Михаил.

— А ты будто не знаешь, — улыбнулась мать. — Вашу кислятину даже мой поросёнок не станет пить.

— Понял, мам, понял. — Михаил наполнил две рюмки водкой. — Алёна, тебе тоже водочки?

— Вообще-то я сухое предпочитаю, — поморщилась Алла. — Но если тётя Катя раскритиковала его…

Улыбнувшись, Михаил и третью рюмку наполнил водкой.

— Теперь я предлагаю выпить за мой диплом о высшем образовании, — торжественно произнёс он, вставая из-за стола. — А также за то, что меня оставляют преподавателем нашего института.

Мать именинника поперхнулась.

— Неужто в институте учительствовать будешь?

— Да, мам, буду учительствовать в институте, — польщённо улыбнулся Михаил. — И не только учительствовать, но буду ещё в аспирантуре учиться, чтобы в недалёком будущем стать учёным.

— Учё-ё-ны-ы-м, — округлила глаза мать. Затем вздохнув, покачала головой. — Да, жалко, отец не дожил до этих дней, как бы он обрадовался сейчас. Был сын-хулиган, а тут вона куда вышел да ещё выше хочет идти. — Снова покачав головой, она вдруг встрепенулась и, радостно сверкнув тёмными глазами, добавила, поднимая рюмку: — Давай, Мишутка, выпьем за тебя, а отец, может, сейчас наблюдает за нами. Ну-ка, порадуем его…

За обеденным столом Алла вела себя довольно свободно, охотно отвечала на вопросы Екатерины Ивановны, интересовавшейся её планами на будущее, её родителями. Спросила также, не рано ли в восемнадцать лет замуж выходить, может, повременить годок? Михаил, поглядывая то на невесту, то на мать, прислушивался к их разговору, и улыбался.

После чая он первым встал из-за стола.

— Спасибо, мам, за ужин, всё было очень вкусно, — вежливо поклонился он. — А сейчас мы с Алёной в мазанку пойдём, я покажу ей, где каждое лето дневал и ночевал.

— Мишутка, постель я там чистую постелила, — предупредила мать. — Так что можешь хоть сейчас ложиться, если хочешь. А ты, Алёнка, в доме со мной будешь спать, или в мазанке?

Алла замялась, не зная, что сказать. За неё ответил Михаил.

— Мам, мы позднее этот вопрос обсудим. А пока немного отдохнём. Ты не обижаешься, что мы покидаем тебя?

— За что обижаться-то? За то, что вы молодые? На это не обижаются.

Сын, обняв невесту, вышел из дома, а мать подумала: «Неужто вместе станут спать? Грех-то какой без венчания. Ну и девки нонче пошли, хоть бы меня постеснялась».

Глава 2. Фотографии

Войдя в мазанку, Михаил воскликнул:

— О, запах детства! Чувствуешь, Алён?

— Чувствую, — улыбнулась она, хотя не чувствовала никакого такого запаха. И сказала себе: «Не проветренным помещением пахнет. Но если Мише хорошо, то я просто обязана поддержать его хорошее настроение».

Михаил продолжал говорить о детстве, о деревне. Алла, слушая его, оглядывалась по сторонам. Слева стояла старинная кровать с никелированными шариками на спинках, рядом — два табурета. У дальней стены — большой окованный сундук, правее — деревянный короб. Под самым потолком была протянута тонкая верёвка, видимо, для развешивания одежды. Окон в мазанке не было совсем, но для освещения на шнуре висела электрическая лампочка.

Михаил внезапно умолк и уставился на девушку, словно увидел её впервые.

— Какая ты красивая, Алёна, — восторженно произнёс он и, шагнув к ней, подхватил на руки.

— Миша, отпусти, — счастливо смеясь, задрыгала она ногами. — Ми-и-ша! Ты мне всё платье помнёшь.

Покружив с Аллой по комнате, Михаил опустил её на кровать и принялся осыпать поцелуями. Девушка запылала под шквалом этих ласк, боясь одного — потерять контроль над собой.

— Ми-и-ша, — взмолилась она слабым голосом, — прекрати, у меня голова кружится.

Но Михаил, казалось, ничего не слышал, распаляясь всё больше и больше. Девушка умолкла, то ли растерявшись от любовного натиска, то ли обдумывая, как поступить. «И до свадьбы целый месяц», — мелькнула в голове короткая, как молния, мысль. Но тут поцелуи прекратились.

— Алёна, извини, — услышала она взволнованный голос, — я слишком далеко зашёл. — Михаил пересел на табурет, повернувшись спиной к девушке.

Немного полежав, она встала и прижалась грудью к широкой спине молодого мужчины.

— Цветочек ты мой беленький, — не выдержав, ласково прошептал он, поворачиваясь лицом к ней и целуя её щёки, глаза, — цветик ты мой, ясноцветик, снегурочка моя чистая…

Алла таяла от нежных слов, будто комочек снега под палящими лучами солнца. Она вдруг поняла: если бы Миша настоял, она давно бы отдалась ему. И сейчас, непонятно почему, девушке самой захотелось предложить себя. Может, просто в благодарность за его чуткое отношение к ней.

— Миша, — плотнее прижавшись к нему, прошептала она, — я согласна быть твоей.

— Точно? — еле сдерживая волнение, тихо спросил он.

— Да.

— Алёнушка, — погладил он её по руке, — ты пока раздевайся, ложись, а я сбегаю к матери, скажу, чтобы она не ждала тебя.

Когда стемнело, влюблённые вышли на свежий воздух. Пахло свежескошенной травой и ещё чем-то для Аллы незнакомым, но очень приятным. Взявшись за руки, они дошли до края деревни и долго слушали, улыбаясь, лягушачий концерт, доносившийся с болота.

Утром влюблённые ворковали, лёжа в постели, когда мать постучала к ним и спросила, не хотят ли они парного молочка.

— Хотим! — закричал Михаил. — Сейчас, мам, приду. — Он встал с кровати, надел плавки. — Алёнушка, я сейчас.

Минуты через две вернувшись с кринкой, он сказал, едва переступив порог:

— Мама даже пуховой шалью укрыла молоко, чтобы оно побольше витаминов сохранило и было тёплым, как только что из-под козы. Пей, Алёнушка.

Взяв кринку, Алла прощебетала:

— Я ещё ни разу не пила козье молоко.

— О-о, — артистично закатил глаза Михаил, — ты многое упустила. Парное козье молоко, говорят, сравнимо по калорийности с грудным материнским. Так что пей, Снегурочка, и представляй себя младенцем.

За завтраком сидели вдвоём; Екатерина Ивановна сказала, что уже позавтракала. Сейчас она сидела на диване, и откровенно любовалась красивой парой. Заметив, что Алла смущена, не смотрит в её сторону, подумала: «Неужто она до вчерашнего дня была девочкой? Не может быть, чтобы в городе в наше время непорочные девушки в восемнадцать лет встречались. Тем более с такой внешностью». Ещё немного посидев, встала.

— Молодёжь, — сказала она, — я уж не буду вам мешать, пойду по делам. А вы ешьте, не торопитесь. Мишутка, картошку сам из печки вынешь.

Оставшись наедине с Михаилом, Алла оживилась, защебетала. Сказала, как она счастлива, как ей легко сегодня, просто душа поёт. Наверное, воздух деревенский на неё положительно подействовал. И так посмотрела на Михаила, что тому стало ясно: причина её хорошего настроения — он. И только он.

После завтрака Михаил и Алла отправились помогать Екатерине Ивановне окучивать картошку. Увидев улыбающуюся пару, она и сама улыбнулась: «Хорошую невесту Бог сыну дал, красавица и непорочная».

Спустя час она зашла в дом, прихватила свою почтовую сумку и отправилась в соседнее село.

Вскоре Алла захныкала, что натёрла мозоли и попросила рукавицы. На что Михаил заметил:

— Деревенские, Алёнушка, в огороде без рукавиц работают. Я тоже без них обхожусь. — Оглядев пузыри на её ладонях, он шутливо сказал: — Да, твоими руками не мотыгой надо махать, а меня гладить. Ну, признавайся: согласна меня обнимать вместо мотыги?

— Мишенька, конечно, согласна. Только не здесь, а в мазанке.

— Договорились. Иди в мазанку, а я скоро подойду.

Войдя в глиняную избушку, Алла сбросила с себя халат и с облегчением легла на прохладную постель. На глаза ей попалась настенная полочка с книгами, которую не заметила вчера. Она встала и взяла в руки первую попавшуюся книгу. Это был потрёпанный русско-английский словарь. Открыла. Из книги выпала цветная фотография, где стоял обнажённый Михаил, а на руках у него голая, смеющаяся девушка постарше Аллы. В книге оказались ещё три фотографии и на каждой — Михаил в обнимку с разными голыми девушками. И сам полураздетый или совсем голый. Но особенно обожгла сердце Аллы третья фотография: Михаил лежал на диване, а на нём развалилась большегрудая женщина с лукавым прищуром, направленным прямо в объектив фотоаппарата. И опять же оба голые. «Ай да Ми-и-ша, — удивилась девушка, — ай да сволочь проклятая, — закипая гневом, подумала она. — А мне, гадина, говорил, что я у него единственная». Швырнув книгу с фотографиями на пол, она бросилась в дом. Быстро одевшись, вернулась в мазанку. «Нет, я не уйду отсюда, пока не выскажу ему всё, что о нём думаю».

Она села на табурет вне себя от гнева.

— Алёна, ты почему в платье? — появился на пороге улыбающийся Михаил.

Алла молча посмотрела на него зло сощуренными глазами. Улыбка сползла с его лица.

— Что случилось?

Вскочив, она ткнула ему в руки фотографии.

— На, смотри! — И оскорбительным тоном добавила: — Мишу-у-т-ка.

Помрачнев, он кинул фотографии на кровать.

— Алёна, это же было давным-давно. И давно уже быльём поросло. А в народе говорят: кто старое помянет, тому глаз вон. Сейчас я объясню…

— Это кому глаз вон, мне? — перебила его Алла. — Или тебе твои вороньи глаза выцарапать?

Михаил посмотрел в её переменившееся, ставшее некрасивым, почти отталкивающим лицо и постарался смягчить голос:

— Алёна, мне не шестнадцать, а уже двадцать три года. Ну, были у меня когда-то женщины, я же не инвалид какой-нибудь, правда? Были, но познакомившись с тобой, я забыл и думать о них. Потому что до тебя никого не любил. А…

— Я тебе никогда не прощу этих женщин, — снова перебила его Алла. — И чтобы ты ни говорил мне сейчас, я всё равно буду тебя ненавидеть. И теперь ты для меня обычный дворовый кот. Всё, прощай, Мишу-у-т-ка.

Презрительно хмыкнув, она с гордо поднятой головой вышла из мазанки.

— Алёна, — растерялся Михаил, — вернись. Давай посидим, поговорим. Алёнушка.

Но она энергичным шагом удалялась в сторону автобусной остановки.

— Э-э-х! — крякнул от досады Михаил, глядя вслед своей возлюбленной. Затем покачал головой, тяжело вздохнул и прислонился широкой спиной к мазанке. «Почему я не сжёг эти злосчастные фотографии? — с горечью подумал. — Теперь вот попробуй оправдаться перед чистой, ранимой девушкой. Ничего, может, поостынет к вечеру, а завтра надо к ней приехать».

Всю дорогу домой Алла чувствовала себя оскорблённой, обворованной. Как будто вместе с девичьим целомудрием, она лишилась ещё чего-то важного. «Чего? — пыталась найти в себе ответ. — Может, вместе с целомудрием уходят какие-то другие качества? Или бред всё это?»

Она была настолько опустошена, что не хотела ни о чём думать. Но мысли сами лезли в голову, не давали покоя. И после долгих раздумий, приняла решение: «Михаил, несомненно, бабник, значит, он и потом стал бы мне изменять. Это, как я слышала, у мужчин неизлечимая болезнь, от которой они избавляются только в старости. А я что, смотрела бы, как он мне изменяет? Да я даже сейчас не могу его простить, а была бы женой, глаза бы ему выцарапала. Нет, долго бы мы с ним не прожили, разошлись: я никогда не смогла бы забыть эти фотографии. Так что всё, конец. А сейчас надо срочно найти нормального парня, забыться. А лучше бы, конечно, выйти замуж, но за честного парня, не знавшего до меня женщин. Тут бы я и Мишке, гаду, утёрла нос, и сама бы успокоилась».

Алла лежала на диване, продолжая мучить себя воспоминаниями о прошедших сутках. На дребезжащий звонок вяло подошла к входной двери, за которой стоял Михаил. Но сегодня он был невесел, стоял, будто в воду опущенный. Аллу кольнула жалость, но, переломив себя, она едко бросила:

— Мишутка, ты не на тот перрон приехал, двигай-ка дальше.

— Алёна, разреши всё-таки в квартиру войти, — тихо попросил он.

— А больше ничего не хочешь? Может, тебя ещё и в мою постель уложить?

— Ну, зачем ты так.

— Всё, Мишутка, я пришла к твёрдому убеждению, что семейной пары из нас не выйдет.

— Алёна, подожди, не горячись. Давай поговорим спокойно. — Михаил хотел было войти в прихожую, но девушка грубо толкнула его в грудь.

— Куд-да лезешь? Ну-ка м-марш назад. — Захлопнув перед его носом дверь, заперла её и пошла в свою спальню.

Постояв, Михаил решил позвонить Валентине Васильевне и попросить её как-то повлиять на дочь. Но потом раздумал, боясь, что та скажет: «Какой же ты мужчина, если любящую тебя невесту упустил?» И ещё что-нибудь в том же духе. «Да и может ли в таком случае мать повлиять на дочь? Вряд ли: сейчас не те времена». Правда, Алле Михаил позвонил: «Алёна, я надеюсь, что ты изменишь своё решение относительно нашей женитьбы. Позвони, я буду ждать».

Но Алла сказала, как отрезала, что звонить ему никогда не будет.

Вечером у неё состоялся с матерью трудный разговор. Мать никак не могла взять в толк дочкины резоны:

— Посуди, — убеждала она дочь, — где это ты слышала, чтобы здоровый мужчина до двадцати трёх лет оставался девственником. Да и зачем ему эта девственность? Девушка совсем другое: Бог её создал так, чтобы она нераскрытым бутоном предстала перед своим супругом, окропила его капельками своей крови, как любящего мужа умывают росой.

Думаешь, почему ещё со старых времён сохранился обычай, когда на следующее утро после брачной ночи молодой муж выпивает бокал вина, а затем разбивает пустой бокал? Я полагаю, что выпитым вином он как бы утоляет любовную жажду, а разбитый бокал — это символ доставшейся ему девственности молодой жены.

— Мам…

— Ладно, не буду тебя мучить, а скажу, что у тебя было бы всё: и любовь, и счастье, и образованное окружение. Да тебе бы каждая женщина завидовала! Подумай, Алёна, и позвони Мишеньке. А ослиное упрямство никому ещё пользы не принесло. Думай, Алёна, думай, пока не поздно. К тому же ты чести уже лишилась. Но суть даже не в этом, а в том, что Михаил золотой человек. И в жизни он многого добьётся.

Алла, не перебивая, выслушала мать, а потом твёрдо заявила:

— Пусть я и упряма, как осёл, но на попятную не пойду. Всё равно мы с Михаилом потом бы разошлись. Нет, я решила — и точка. А то, что уже не девочка… ну… проживу как-нибудь.

Глава 3. Новое знакомство

Алла усиленно готовилась к вступительным экзаменам в институт. Ей хотелось доказать, что она не хуже Михаила и всех тех женщин, с которыми он знаком. Вот захочет и получит диплом о высшем образовании. И обязательно с отличием. Так-то!

Но все её труды оказались напрасны: не прошла по конкурсу. И не хватило-то всего двух баллов; Алла горько плакала. В своём провале она винила, конечно, его, Михаила. Ибо каждую минуту думала о нём, а перед глазами торчали фотографии с голыми бабами.

Валентина Васильевна терпеливо ждала, когда её дочь придёт в себя после провала. Но через три дня всё же не выдержала, спросила:

— Алёна, чем дальше думаешь заниматься?

— На хорошую работу бы устроиться, — не отрываясь от телевизора, уныло ответила дочь. — Чтобы с интересными людьми общаться.

— «На хорошую работу», — с иронией повторила Валентина Васильевна. — Без специальности и образования кто тебя возьмёт? Ученицей продавца не хочешь поработать? А потом уж и продавцом.

— Не-е, ма, — мотнула головой Алла, — продавцом не хочу. Вот секретаршей у большого начальника, с удовольствием.

— Чтобы секретаршей работать, тоже надо учиться.

— А сколько?

— Шесть месяцев.

— Ну-у, это немного совсем. А где учат на секретаршу?

— Завтра узнаю, — пообещала мать. — Так и быть, учись на секретаршу.

С конца августа Алла стала посещать курсы секретарей-машинисток. Она с удовольствием училась печатать на машинке, постигала делопроизводство. Поскольку занималась всего лишь три дня в неделю с пяти до восьми вечера, свободного времени было хоть отбавляй. И однажды, прогуливаясь субботним днём по набережной Волги, обратила внимание на молодого симпатичного блондина. Он сидел на скамье и с задумчивой улыбкой смотрел в даль. Сердце Аллы учащённо забилось. «Хорошо бы с ним познакомиться, — подумала она, — славный. На Есенина и лицом, и причёской смахивает».

Остановившись перед ним и доверчиво улыбнувшись, спросила:

— Извините, можно я с вами посижу?

Парень оторвался от созерцания заволжских далей, взглянул на Аллу. Что уж он подумал, увидев очаровательную блондинку в нарядном приталенном платьице да с шикарной косой на высокой груди, неизвестно, но отозвался приветливо:

— Конечно! Я буду рад.

Алла села на скамейку и вновь спросила:

— Я вас не отвлекла от каких-нибудь тайных мыслей?

— Не-е-т, что вы. Правда, мысли у меня были. И мысли хорошие: час назад я узнал, что зачислен на заочный факультет финансово-экономического института.

— Поздравляю, — поспешила сказать Алла и с грустью добавила: — Я тоже поступала, но не добрала два балла.

— Не огорчайтесь, у вас всё впереди.

Так они разговорились. И Алла, точно старому знакомому, доверительно призналась:

— Мне обязательно хотелось поступить в этом году. Кстати, а почему вы на заочный поступали?

Молодой человек тоже не поскупился на откровенность.

— Во-первых, на заочный легче, — ответил он. — Во-вторых, меня и так уже родители обували-одевали, пока я в строительном техникуме учился до армии. Правда, была ещё причина для поступления в заочный институт: не хотелось бросать работу, которая мне нравится. К тому же есть возможность квартиру получить. Я ведь пришёл в строительную организацию по направлению, причём до армии. — Он улыбнулся: — Но чтобы получить квартиру, жениться надо.

«Уж не намекает ли мне этот разговорчивый блондин, что готов со мной подружиться? — подумала Алла. — Кажется, у него нет девушки. А парень-то ничего-о». Ей захотелось спросить: «У вас есть невеста?», но задала другой вопрос:

— А вы кем работаете?

— Мастером, — с гордостью ответил он. — Строим в городе тёплые кирпичные дома.

— Хм, я живу в панельном доме, но квартира у нас тоже тёплая, — с некоей обидой заметила Алла. — Почему вы считаете, что в кирпичных домах теплее?

— Многие так говорят, — смутился юноша, услышав обиду в голосе незнакомки. Но понимая, что она ждёт конкретный ответ, продолжил: — Дело в том, что в кирпичных домах нет щелей. Я имею в виду стены. А в панельных порой некачественно промазываются стыки. Вообще-то, всё это я знаю с чужих слов, так как сам живу в деревне. Поэтому не знаю, в каких домах теплее — в панельных или кирпичных. У нас, например, дома всегда тепло: газом отапливаемся. Холодно — прибавил температуру, жарко — убавил. И никаких проблем.

— Так вы в деревне живёте? — удивилась Алла.

— Да. Километров пять вниз по Волге. Вас как зовут? — неожиданно спросил он.

— Ал-лёна, — слегка растерявшись, ответила она.

— А меня Денис, по фамилии Кириллов. Может, в кафе-мороженое зайдём?

— С удовольствием.

Денис встал, стряхнул невидимые пылинки со своих светлых брюк, поправил у ремня клетчатую рубашку. Алла оценивающе смотрела на нового знакомого. «И рост у него хороший, и фигура спортивная».

В тот день Алла многое узнала о Денисе Кириллове, о многом догадалась. Она поняла, что Денис уверенный в себе человек, но не хвастун. Понравилась его непосредственность; когда они проходили мимо двух подземных сооружений с буквами «М» и «Ж» над входом, он вдруг остановился и непринуждённо сказал: «Алёна, извини, я в туалет зайду». Хотелось в туалет и ей, но стеснялась в этом признаться. И едва он исчез за дверью, как она сиганула в другую дверь и ухитрилась выйти из неё раньше, чем он.

Случайная встреча молодых людей затянулась в итоге до вечера. Проводив Аллу до дома, Денис назначил ей свидание на вторник.

Валентина Васильевна сразу заметила сияющие глаза дочери, как только та появилась в гостиной.

— Алёна, уж не влюбилась ли ты?

— Да, мам, влюбилась. — Алла с ходу плюхнулась на диван. — Это тако-о-й парень, такой парень!

Она принялась рассказывать о Денисе, о его родителях.

Мать молча выслушала её, потом спросила, скорбно сдвинув свои тонкие, подведённые брови:

— Уж не собираешься ли ты за этого парня замуж?

— Если он предложит, соглашусь.

— М-да-а, — покачала головой Валентина Васильевна. — Значит, досадить Михаилу хочешь? Назло ему за первого попавшегося выскочить?

— Мам, почему назло? — обиделась Алла. — Вот увидишь Дениса, сама скажешь, что он нисколько не хуже Михаила.

— Нет, Алёна, — не сдавалась мать, — с Михаилом я ни одного парня не поставлю рядом. Он не только красив, но и умён, интеллигентен, эрудирован. Да одно слово — переводчик! Сама ведь недавно не могла на него надышаться, а сейчас с грязью его смешать готова. А из-за чего? Из-за того, что он уже не мальчик? Поддалась минутной неприязни? А надо бы прислушаться к трезвому голосу. Да и материнским советом воспользоваться бы не грех. Ну, миримся с Мишенькой? — ласково спросила она.

— Мам, не обижайся на меня, пожалуйста, — кротко проговорила Алла, — но дай мне возможность самой всё решить. — Она подошла к матери и, сев к ней на колени, обняла её. — Мамулечка, ну войди в моё положение, пойми меня правильно. — Она стала ластиться к матери, целовать её.

— Хватит меня облизывать, — шутливо прикрикнула на неё мать. — Иди-ка лучше займись делом.

— Ладно, пошла конспекты по делопроизводству зубрить.

Вернувшись вечером домой, Денис объявил родителям:

— Наверное, я скоро на городской девушке женюсь. А то надоело из деревни на работу в город ездить. Особенно осенью, по грязи, или зимой, по сугробам.

Родители, похоже, не ожидали от сына таких новостей.

— Денис, — хмуро произнёс Ананий Фёдорович, — я хоть и израненный с фронта пришёл, но не инвалид, вон какие хоромы с матерью построили, — он обвёл вокруг рукой. — Вдобавок пристрой каменный соорудили. Зачем? Мы с матерью надеялись, что ты с нами будешь жить. А ему, видишь ли, в тягость деревня: и сугробы тут, и грязь… Настоишься в очередях за продуктами в этих городах, а тут своё всё.

— Пап, когда я начал работать в строительном управлении, то сразу вас предупредил, что мне обещают дать квартиру. Не сразу, но дадут. Поэтому зачем мне в деревне дом?

Ананий Фёдорович больше ничего не сказал, потянулся к пачке «Беломора». В разговор вступила мать, моложавая русоволосая женщина, с округлыми формами:

— Квартиру в городе неплохо иметь, это каждому ясно. Там и ванная…

— Ванная! — не дослушав до конца супругу, вспылил муж. — А у нас собственная баня в огороде, разве её сравнить с ванной?

— Пап, так мне что, отказываться от квартиры, когда её предложат? — нарочито спокойно спросил Денис.

Сделав глубокую затяжку и пустив вверх колечками дым, отец изрёк:

— Отказываться не надо. А в каком месте могут дать квартиру, далеко отсюда?

— В том-то и суть, что близко! — с жаром ответил сын. — Наш трест сейчас ведёт застройку домов на берегу Волги, это не больше трёх километров от нас.

— Ну-у, это другое дело, тогда мы с матерью пешком к тебе ходить будем. Эх, — огорчённо крякнул отец, — зачем в таком рáзе мы пристрой к дому делали? Кирпичный двор, понятно, в дело. Но с пристроем-то зачем кочевряжились?

Денис попробовал успокоить отца:

— Пап, да чего там, считай, мы с тобой просто разминались, чтобы всегда в форме быть.

Отец насупился:

— Хм, разминались… Тебе, может, это была разминка, а у меня уже возраст не тот, чтобы так разминаться в пятьдесят шесть лет. Ну да ладно. Мать, поищи-ка там в загашнике четвертинку, есть повод выпить, да поговорить.

— Когда надо, ты всегда найдёшь повод, — беззлобно проворчала Елизавета Порфирьевна, удаляясь из кухни.

За то короткое время, пока жена накрывала на стол, Ананию Фёдоровичу вспомнился приснившийся ему третьего дня сон, который никак не шёл у него из головы. Будто бы сын, ещё маленький, влез на берёзу возле дома, а спуститься не может. Ананий за ним полез по стволу, а Дениска от него всё выше и выше, как неразумный котёнок. Как достать парнишку? И вот она, разгадка: уходит сын в свою жизнь, не достать его, не догнать. И в институт поступил, и квартиру на работе обещают.

Ананий в сны верит, они штука серьёзная, не раз убеждался, что сбываются. Если бы не относиться к снам халатно, много неприятностей можно было избежать. Ведь будто кто предупреждает во сне человека о будущем событии или опасности. Кто и зачем это делает — давно увлекает бывшего фронтовика. Неужто, кроме Бога, есть и другие силы небесные? Даже подумать страшно Ананию о своей догадке, не только вслух сказать. С сыном не поговоришь на эту тему: молод больно, другое в голове. Остаётся Гаврилыч, немой сосед, с которым с помощью карандаша и бумаги иногда душу отводишь, как месяц назад, когда они возле дома на лавке закат «женатым» квасом встречали.

Гаврилыч сидел с фляжкой кваса в руке. Ананий, заметив, что после каждого глотка у соседа начинают подозрительно поблескивать глаза, сказал, лукаво прищурясь:

— Гаврилыч, плесни-ка и мне в бокальчик пару буль-булек. Не ради чего, а для остроты ощущений. Чего скупердяйничаешь? А друг ещё называется. Если так будешь себя вести, хрен попадёшь в рай. Давай-давай, не жадничай.

Стыдливо опустив голову, семидесятилетний дед торопливо вытащил из штанов фляжку и плеснул в бокал соседа пару «бýлек».

— Во-о, это уже другая песня, — глотнув «женатого» кваса, довольно произнёс Ананий Фёдорович. — Теперь расскажу тебе, по твоей письменной просьбе, про сны. Я же с юности бабкин сонник девятнадцатого века читал. Теперь-то всё какую-то ерунду печатают.

Значит, лет эдак пятнадцать тому назад я работал прорабом на стройке, и однажды оказался по своей доброте душевной в СИЗО. Да ты помнишь, наверное, уже жил в нашей деревне. Правда, в деталях я даже тебе не рассказывал. Так вот, разрешил я нашему каменщику загрузить со строящегося дома машину обломков кирпича. Конечно, каменщик не дурак, набросал в машину и целого. Но, думаю, не много, за ним бригадир присматривал, чтобы лишнего не брал. Совсем скоро меня вызывают в милицию, а оттуда цап-царап и на нары. И в первую же ночь снится мне сон, будто хожу я по коридорам какого-то здания, в руке держу сумку, а в сумке — две бутылки с водкой. Через какое-то время смотрю: из бутылок водка исчезла. С одной бутылкой ясно — горлышко отколото оказалось, водка, значит, и вытекла. Но другая бутылка целёхонька, а водки нет. «Куда же она могла деться-то? — думаю. — Странно».

Просыпаюсь и начинаю этот сон разгадывать. А водка, зараза, скажу я тебе, всегда мне снилась к обвинению. Здесь же была и сплыла. Думаю: обвиняемых нас двое — бригадир и я. Но бригадир на воле, хотя и против него уголовное дело завели, как на соучастника. То есть две бутылки водки, которые мне приснились, это два наших дела. В то же время у одной бутылки горлышко отколото, получается, что с одного человека обвинение снимут. И снимут, ясное дело, с того, кто на воле. Из другой бутылки водка тоже исчезла, но почему сама бутылка закупоренной осталась? Значит, и с меня обвинение снимут, но не полностью. Ладно, думаю, главное то, что основное обвинение снимут и освободят.

Два месяца до суда я в СИЗО парился. И дали мне вместо обещанных нескольких лет колонии — один год исправительно-трудовых работ. Да, забыл, Гаврилыч, один нюансик досказать. После этого сна мне ещё один вещий сон приснился, вроде как дополнение к первому. Вижу я себя в форме младшего лейтенанта авиации, хотя к авиации никогда никаким боком. Стал я и этот сон толковать, допёр, в конце концов. Думаю, дадут мне год, так как одна звёздочка на погоне была и один просвет, но просвет голубой, а это небо, свобода, значит, буду дома после суда. В итоге всё так и оказалось — сбылся сон.

Вот так-то, Гаврилыч. Я, конечно, не великий толкователь снов, но они мне в жизни помогали. А в тюрьме из-за этих снов сокамерники покоя не давали, бывало, даже ночью будили. Я ругаюсь, а мне: «Фёдорыч, до утра забуду сон». Что делать? Честно всем предсказывал по снам, что ждёт их впереди. А перспектива в основном ждала их неважная. От судьбы, как говорится, не уйдёшь, за чужую спину не спрячешься. В то же время ничего хорошего нет, когда умеешь разгадывать сны, особенно если это плохой сон. Иной раз места себе не находишь.

А хорошие сны, Гаврилыч, предсказывать приятно. Вот как-то подсел ко мне в камере парень и рассказывает, что видел себя во сне в солдатской форме. Я сразу: «Погоны какого цвета?» Тот: «Голубые». — «А ты в каких войсках служил?» — «В пехоте». — «А лычек на погонах не было или звёдочек?» — «Ничего не было». Случилось это со вторника на среду. А у меня вещие сны на среду или на пятницу обычно сбывались на следующий день, иногда через несколько дней. Я пареньку и говорю: «Скоро будешь дома». Тот: «Как?» — и шары на лоб. Вокруг нас сразу скучились — в камере несколько десятков голов было. Я объясняю: голубые погоны — это голубое небо, свобода. Большинство, конечно, не верит: как так, статья до семи лет и вдруг домой? Но дня через три у него состоялся суд и… освободили того парня прямо в зале суда, а его подельников отправили по этапу. Вот это был фурор среди сокамерников, когда поняли: сон сбылся. После этого зауважали меня в камере, самый вкусным куском не обходили.

Ананий Фёдорович сделал короткую паузу и, глядя на немого соседа, снова продолжил разговор:

— Кто же таким вот образом предупреждает нас? Кто посылает нам вещие сны? — И перешёл на шёпот: — Они… Оттуда… Или их умные машины передают нам.

Гаврилыч вдруг выпучил глаза и стал что-то писать на листочке бумаги, потом сунул написанное в руку друга.

— Ну, ты скажешь тоже, — прочитав, сказал Ананий, — в газетах про то не пишут. Выдумки.

Ананий промолчал тогда, что спрашивать со старика, мозги уже, наверное, разжижаются в этом возрасте. У самого голова крýгом идёт, когда начинаешь думать о сегодняшней жизни человека. Будто и правда кто диктует, как жить, куда ступить, что думать. Каждому разное, да ещё эксперименты над судьбой проводят. Говно человек, а его в институт, потом в начальники, а хорошего, как Гаврилыча, — в ассенизаторы. Прояви-ка терпение, поубирай-ка то говно за начальником. А может, так и надо?..

Тут жена позвала за накрытый деревенскими разносолами стол, в центре которого красовалась поллитровка чистейшего самогона.

— Ну, мать, ты что-то раздобрилась у нас сегодня, — расцвёл в улыбке Ананий.

Дожидаясь, когда жена наполнит рюмки, отец повернулся к сыну.

— Про женитьбу ты заикнулся. Если это всерьёз, рассказал бы про свою будущую жену. Сколько ей лет? Кто она?

— Ей восемнадцать исполнилось, — начал Денис. — Учится на курсах секретарей-машинисток.

— Ну, возраст самый подходящий: в этом возрасте девки ещё не испорченные.

— Что ты имеешь в виду? — поворотилась к мужу жена. — Жизнью не испорченные или чем?..

— Конечно, «чем!» — весело сверкнув глазами, бросил Ананий Фёдорович. — Именно тем, чем девок портят. А насчёт серьёзной жизни: какая жизнь до восемнадцати лет? Куклы да школа. Хотя и среди школьниц есть такие, что… Эксперимент только начинается.

Денис не понял, что за эксперимент, и поспешил поднять рюмку, чтобы прервать родительское остроумие. Он ещё не знал женщин, и мальчишески краснел, когда слышал слишком вольные рассуждения о них.

Глава 4. Смотрины

В субботу Алла пригласила Дениса к себе домой — познакомить его с матерью. Девушке не терпелось узнать, понравится он ей или нет.

Денис, как и обещал, пришёл в два часа дня. Дверь ему открыла Алла — в белой маечке и белых, плотно обтягивающих брюках.

— Дениска, проходи в зал, — пригласила она, — я тебе чаю принесу.

Глядя вслед девушке, Денис восхитился про себя: «Ну и фигуу-рка! А груди — под платьем-то они казались меньше. И попа тоже, ого-го. Как отец говорит про такие: «Эх, попа, как орех, так и просится на грех».

Догадавшись по поведению Аллы, что её матери дома нет, Денис смело прошёл в гостиную. Прямо перед собой он увидел две двери, ведущие в разные спальни. Справа, вдоль стены, стояла матированная стенка с антресолями, по другой стороне — диван с ковром над ним, в правом дальнем углу — два кресла с журнальным столиком и в левом — цветной телевизор. Дополняли убранство гостиной бело-зелёные шторы, хрустальная люстра, на полу — зелёный шерстяной палас, разрисованный неброскими светлыми цветами.

Денис подивился столь богатому, по его меркам, жилью. К тому же он обратил внимание, что в прихожей и коридорчике, ведущем на кухню, стены отделаны коричневой кожей, кроме этого в прихожей трюмо и фирменная вешалка. «Что значит, главбухом управления торговли работает», — садясь на диван, подумал он о матери Аллы.

— Дениска, может, телевизор включить? — вернувшись в гостиную с подносом в руках, спросила Алла.

— Не надо, телевизор я и дома посмотрю.

Они пили чай с галетами и говорили о лете, так быстро пролетевшем, о скорых дождях и слякоти. Последнее Дениса особенно волновало, и он попенял, что опять скоро придётся вместо ботинок натягивать кирзачи. На что девушка сказала, что в плохую погоду он может у них пожить. И тут Денис предложил Алле… стать его женой. Девушка смутилась: она не ожидала подобного заявления. «Ещё в любви не объяснился, а уже руку и сердце предлагает». Но более всего её пугало то, что он может спросить: «Алёна, скажи честно, у тебя был до меня мужчина?» А что ответить? «Бы-ы-л, скажу, случа-а-йно отдалась». Нет, надо самой ему во всём признаться. Признаюсь, и гора с плеч, а он пусть решает. Если полюбил — простит».

Отодвинув от дивана столик с пустыми бокалами, Алла села Денису на колени.

— Дениска, — задушевным голосом спросила она, — ты мне серьёзно предлагаешь стать твоей женой?

— Конечно, серьёзно. Своим родителям я уже сказал, что скоро женюсь, они согласны. А ты согласна?

Помявшись, Алла неуверенно ответила:

— Ты знаешь, это как-то неожиданно для меня, я думала, мы несколько месяцев подружим, проверим свои чувства, а потом…

— Нет, скажи не потом, а сейчас, — настаивал Денис. — Ты согласна выйти за меня замуж? А чувства… чего их проверять? Это в книгах пишут про чувства да любовь, а в жизни всё проще. Ну чего молчишь?

— Дениска, прежде чем ответить, я сначала тебе задам вопрос. Скажи: у тебя была до меня девушка?

Денис пожал плечами:

— Была девчонка в восьмом классе, а когда я поступил в техникум, наши дороги разошлись. В техникуме же некогда было влюбляться: во-первых, учёба, во-вторых, гитарой много занимался, а кроме этого играл в вокально-инструментальном ансамбле. А в армии девушки только снятся.

Ёрзая на коленях у Дениса, Алла привела его в возбуждение.

— Алёна, — без смущения сказал он — ты зря на мои жёсткие колени села. Чуешь, что под тобой творится?

— Чую, Дениска; не знаю только, что делать.

— А ты встань, я брюки поправлю, потом опять сядешь.

Алла нехотя поднялась. «У Дениса наверняка были женщины, — с уверенностью подумала она. — Ведёт себя так, как будто уже спал со мной».

Поправив брюки, Денис потянул Аллу за руку.

— Садись, только не боком, а лицом.

Алла села.

— Дениска, ты спал с женщиной? Только скажи правду.

— У меня не было ни одной женщины, — честно признался он. — А у тебя был кто-то?

— Денис, у меня было один раз, тоже честно тебе говорю. Всего один раз! И в тот же день поругалась с тем парнем, теперь я ненавижу его.

После затянувшейся паузы Денис тяжело вздохнул и заговорил, опустив глаза:

— Да, Алёна, а я совсем на другое рассчитывал. Сколько у моих армейских дружков было разговоров на эту тему. Кому-то попадались невинные девочки, а кому-то… О, в армии эту тему обмусоливают со всех сторон. А я краснел, если ко мне обращались: «Денис, а ты чего молчишь? Давай, расскажи, как у тебя на этом фронте?» Однажды стал врать, но меня опытные пацаны на смех подняли. «Да ты что, — смеются, — слышал звон, да не знаешь, где он». Денис вдруг нежно прижал к себе девушку.

— Алёнушка, давай договоримся, что у тебя якобы не было ничего серьёзного с парнями. Хорошо? Я и родителям так скажу, и всем остальным, кто спросит. У нас ведь деревня. Ну, договорились?

— Дениска, спасибо тебе, — ткнувшись лбом в его грудь, прошептала Алла, — я всегда буду помнить твоё благородство. И за это буду любить тебя ещё сильнее. — Из её глаз сначала закапали, а следом буквально хлынул поток слезинок.

Денис растрогался.

— Алёнушка, хватит плакать. Подними голову, улыбнись. И скажи, наконец: ты выйдешь за меня замуж?

Держа девушку за гибкую талию, Денис почувствовал, как в нём снова забурлила сила. И Алла это почувствовала, подумала: «Значит, любит». И на радостях выпалила:

— Дениска, я люблю тебя!

— Пойдёшь за меня?

— Хоть сегодня твоей стану.

Денис, похоже, обрадовался, что ему сегодня придётся делать то, о чём давно мечтал.

— Тогда поехали ко мне, а твоей матери записку оставим.

Алла мотнула головой:

— Нет, маму надо дождаться. А пока давай ещё чаю попьём.

Валентина Васильевна пришла через полчаса. Поздоровавшись с гостем и бегло оглядев его, подумала: «Внешне он не похож на русского, скорее на прибалта смахивает. И с Алёной они на самом деле похожи».

Денис, увидев вошедшую женщину в элегантном платье цвета морской волны, с разбросанными по плечам светлыми волосами, от удивления чуть рот не открыл: «Неужели это мать? Какая красота-а. Она хоть и старше, а красивее Алёны: глаза небесного цвета, фигура».

Убедившись, что это всё-таки мать Аллы, Денис смутился. И долго не мог преодолеть скованность, не зная, о чём говорить.

Чай продолжили пить втроём. Во время чаепития Денис всего боялся: шумно отхлебнуть из бокала, пролить на скатерть… И мечтал лишь, как бы поскорее отсюда сбежать. Тем более Валентина Васильевна, сидя напротив, молча и бесцеремонно разглядывала его. Молчала и Алла.

Пауза излишне затянулась. Убедившись, что хвалёный Денис уступал Михаилу, Валентина Васильевна ради приличия задала ему несколько дежурных вопросов. Как он относится к Алёне? Нравится ли ему его работа? Трудно ли было поступать в институт?

Послушав их вялый разговор, Алла вдруг радостно выпалила:

— Мам, а мы с Дениской пожениться решили.

— Как это… Уже?

— Что «уже»? — Алла переглянулись с Денисом. — Если хочешь знать, мы с ним уже со среды муж и жена.

Несколько секунд мать смотрела на дочь округлившимися глазами, потом резко поднялась.

— Ну и чёрт с вами, оставайтесь мужем и женой. — И решительным шагом направилась в спальню. «Всё, всё напрасно! Растила, терпела душевные муки с её отцом, а она… с деревенщиной решила свою жизнь связать», — шептала, кусая губы.

Обескураженный Денис проводил её долгим взглядом, потом повернулся к Алле:

— Зачем ты обманула мать?

— А! — махнула она рукой. — Зато теперь нам палки в колёса ставить не будет. Дени-и-сушка, — садясь к нему на колени, ласково прошептала она, — я же для тебя старалась. Ты обиделся? Нет? Ну и хорошо. А сейчас к тебе поедем; только к матери на минутку заскочу.

Через некоторое время она вышла из материнской спальни и, радостно подпрыгнув, шепнула новоявленному жениху:

— Поехали.

Деревня Луговая живописно раскинулась на высоком волжском берегу. Грунтовая дорога, деля её на две стороны, спускалась к Волге.

— Зимой, — рассказывал Денис, — когда река замерзает, по этому спуску возят сено из заволжских лугов. Возят его в основном на лошадях. Сено принадлежит совхозу, а частники со своих делянок перевозят его летом в лодках.

Показав Алле заволжские луга и видневшиеся небольшие озерки, Денис повёл её по улице к своему дому.

Дом Кирилловых, огороженный забором из проволочной сетки, стоял в окружении плодовых деревьев и кустарников. Молодые люди прошли сначала в сад, где среди яблонь пряталось небольшое открытое сооружение под крышей.

— Это наша летняя чаёвня, — пошутил Денис. Затем указал на смотровую площадку на крыше дома: — А оттуда я разглядываю в бинокль отдыхающих за Волгой и на палубах проходящих мимо теплоходов.

И сад, и летняя «чаёвня», и смотровая площадка привели Аллу в восторг. Она непроизвольно сравнила скромный домик, и огород Мишиной матери с этим большим домом и удивилась, как по-разному люди живут.

В просторной кухне Аллу порадовали чистота и порядок. Она подивилась и современному кухонному гарнитуру, газовой плите: «Совсем как в городе». Налево вела застеклённая дверь. Денис скрылся за ней, до этого сказав:

— Отец обещал в три часа вернуться. Наверное, они с матерью помылись в бане и отдыхают.

Вскоре из второй половины дома донёсся негромкий женский голос, невнятные слова, а вслед за этим вошли улыбающиеся Денис с отцом и заметно смущённая женщина — мать Дениса. Увидев обворожительную блондинку в белых обтягивающих брюках, белой маечке и с косой на груди, родители Дениса невольно залюбовались ею.

Алла не могла не заметить этого.

— Добрый день, — поклонившись, тихо произнесла она.

Елизавета Порфирьевна тоже поклонилась:

— Добрый день.

После короткого знакомства, Ананий Фёдорович восторженно выдохнул:

— Вот это кра-а-ля.

— Пап, — осуждающе посмотрел на него Денис, — подбирай выражения.

— Извини, сынок, извини, — пробормотал отец. — Но ты меня ошарашил своей невестой. Хоть предупредил бы загодя, что она такая… — Ананий Фёдорович шагнул к Алле и, взяв своей загрубевшей рукой её руку, приложился к ней губами.

— Прошу простить орденоносца-фронтовика, — с чувством произнёс он. — К тому же я старый строитель, а они народ зубастый. Да ещё и горластый.

— Пап, — мягко перебил его Денис, — Алёне, думаешь, это интересно?

— А я чего? Я ничего, — смутился-таки Ананий Фёдорович, виновато разводя руками.

— Дениска, — с укором произнесла Алла, — ты напрасно думаешь, что мне не интересно слушать твоего отца. Мне, наоборот, такие мужчины очень нравятся. Они честные, искренние и беззлобные.

— Во-о, сын, — поднял палец Ананий Фёдорович. — Слышал, чего Алёнка говорит? А она ведь абсолютно права, хотя и молодая.

— Нет, я не льщу вам, Ананий Фёдорович, — повернулась к нему Алла, — сразу ведь людей видно, какие они: добрые или злые. Вот вы, например, очень добрые с Елизаветой Порфирьевной, по вам сразу видно.

Родители Дениса польщённо переглянулись.

— Спасибо за добрые слова, Алёнка, — поклонился ей в пояс глава семейства. — Ты с сегодняшнего дня в нашей семье будешь любимой дочерью. Рад, Дениска, что повезло тебе с невестой. Дай вам Бог счастья. А мать наша, Елизавета Порфирьевна, думаю, меня поддержит в этом.

— Поддержу, поддержу, — поспешила заверить женщина. — Я тоже заранее вам желаю счастья. — Она, как и её муж, поклонилась в пояс сначала Алле, потом сыну. — А тебе, Алёнка, большущее спасибо за добрые слова о нас.

— Алёнка, — ласково обратился к ней Ананий Фёдорович, — извини меня, конечно, но судя по твоей скромности, ты, верно, в Бога веришь. Или я ошибаюсь?

— Я тоже извиняюсь перед вами, Ананий Фёдорович, но вы ошибаетесь. Я ещё не созрела для этого.

— Всему своё время. Но лично моё мнение такое: кто верит в Бога, тому легче жить. Например, верующий что-то сделал плохое, даже очень плохое, но помолился и очистил душу. А неверующий после тяжкого деяния ходит с камнем в душе, мучается. Верующий ко всем трудным периодам жизни относится философски, невзгоды принимает с поклоном: «Значит, Богу так угодно». Неверующий в подобных ситуациях начинает паниковать, бросаться в крайности, часто не выдерживает, ломается. Вера в Бога — это благо. Ведь почти каждый из нас любит сказки, потому что у них хороший конец. Пусть сначала главному герою тяжело, но потом у него всё складывается на ять. А всё оттого, что наш герой правильный, честный. А поглубже копнуть — живёт по заповедям божьим. Так и в жизни. Не делал дурного ближнему, не гневил Бога? Ступай в рай. Ну а грешникам, ясное дело, ад уготован. Алёнка, что ты обо всём этом думаешь?

— Ананий Фёдорович, извините, пожалуйста, ещё раз, но эта тема для меня — тёмный лес.

— Эта тема для большинства тёмный лес. А уж для вас, молодых… Кстати, Алёнка, почему считается, что грех думать о другом человеке плохо? Отвечу. Плохие мысли как на верёвочке ведут к таким же поступкам, тянут в мир зла. Ладно, заговорил я тебя совсем. Проходите-ка лучше с Дениской в переднюю. А мы с матерью пока стол организуем.

Денис провёл Аллу в большую комнату (гостиная по-городскому), и она снова удивилась: и её размерами — не менее тридцати квадратных метров, и уютом, идеальной чистотой. В комнате стоял сервант, диван, платяной шкаф, стол с шестью стульями, цветной телевизор, на двух окнах висели тюлевые занавески и ночные шторы, стены оклеены обоями. Из передней застеклённая дверь вела в спальню. «Наверное, у Дениски тоже уютно в комнате, — подумала Алла. — И как это Елизавета Порфирьевна успевает везде? И в совхозе работает (пусть зоотехником), скотину держит, в огороде порядок. А внешне не сказать, что она усталая, измученная работой. И пятьдесят четыре года ей никак не дашь».

Вскоре на столе появились салаты из свежих огурцов, помидоров, картошка с малосольными огурцами. Елизавета Порфирьевна раздобыла где-то бутылку водки. «Это для вас, молодые, — сказала она, — а мы с отцом лучше самогоночки».

Ананий Фёдорович сел за стол раньше жены, шутливо её поторапливая: «Давай-ка, мать, пошустрее, не томи душу». Затем повернулся к Алле, чтобы продолжить прерванный разговор, уж больно задел за живое её ответ, что не созрела она до веры в Господа. Не то, чтобы Ананий сам верил в Бога, нет, просто была у него в характере необходимость — доискиваться до всего непонятного, спорного. Пытливый ум, не отшлифованный научным подходом, сам искал ответы, на которые, похоже, так никогда и не сможет ответить человеческий разум.

— … Нельзя говорить против Бога, это примерно то же самое, что в своё время критиковать режим Сталина. Нельзя нарушать старые устои. Они веками складывались. Станет человек своими сомнениями делиться с одним, другим, и начнёт любая вера давать трещины. Кстати, даже сами слова «религия», «Бог» действуют на человека как змея на крóля. Почему? Испокон века со всех сторон нас подталкивают к Богу. И верующая мать, бабушка, когда с их уст слетали слова вроде: «Господи, сохрани и помилуй нас!» Потом они же, мать или бабушка, берут тебя за руку и ведут в церковь. И если в детстве ты сходил туда несколько раз, считай, уже загипнотизирован религией, ты овца божья в человеческом стаде.

Пунцовая от смущения Алла слушала Анания Фёдоровича и кивала головой. К счастью для неё, вскоре началось застолье. Алла впервые в жизни выпила целых три рюмки водки. Денис — на две больше, считая это рекордом для себя. Его родители опустошили бутылку самогона. И ничего: ни у кого в глазах не было пьяного тумана, светились только радость и веселье. Потом Денис взял гитару и запел. И опять Алла пришла в восторг: у Дениса оказался превосходный голос.

Словом, жених был что надо, хотелось поскорей и окончательно связать с ним свою судьбу.

Спев вчетвером несколько песен, вышли из-за стола. Влюбленные тут же удалились на улицу, подальше от родительских глаз. В кирпичный пристрой вернулись уже не через кухню, а в другую дверь, прямо из сада. «Хорошо! — восторгалась девушка. — Не надо лишний раз тревожить родителей Дениса».

Оказавшись в уютной комнате, где кроме кровати, стояли письменный стол и этажерка с книгами, Алла вдруг почувствовала в себе такое волнение, какого не испытывала в памятной мазанке. Лицо её вспыхнуло, в теле появилась слабость, а сердце забилось так часто и громко, что казалось, и Денис слышит это биение.

Денис тоже не на шутку разволновался. Он знал, что через несколько минут случится то, о чём давно мечтал. И то, что миг этот близится, страшило его. Как на грех в голове всплыло воспоминание о прошлой его мужской неудаче.

Это случилось на втором курсе техникума, ему — почти семнадцать, а девушке Симе, слывшей девицей весьма лёгкого поведения — шестнадцать. Он пошёл провожать её после танцев; и в тёмном подъезде двухэтажного дома она позволила делать с собой всё, что заблагорассудится. Но к чему он стремился, так и не получилось — неóпытность подвела. С тех пор Денис сторонился девушек: было боязно опозориться ещё раз. И Алле, конечно, он правду сказал: женщин у него не было.

Вспомнив вдруг тот постыдный случай для себя, Денис посмотрел на Аллу.

— Ты помнишь, что обещала сегодня? — выдавил он с трудом.

Алла в смущении отвернулась.

— Или забыла?

— Почему, помню. — Она коротко посмотрела на него, заливаясь краской.

Денис помолчал и, сам не зная отчего, бросил:

— Что же, оставайся здесь, а я пойду в дом спать. — Он направился к двери,