Тот, кто слишком долго сидит над тарелкой – потому что наказали, или из упрямства, или от нечего делать, – уже никогда не выйдет из-за стола. Некая часть души останется там на всю жизнь.
Старая пожелтевшая бумажонка! Дерьмо крысиное, конституция-декларация, какое мне дело! Тугозадые вроде тебя так и норовили каждое мое слово на хрен исправить, с тех пор как я вот такусенькой была. И ты, и страдающие запором педагоги-фашисты, и нацистские копы! По мне, так хоть на туалетной бумаге свою декларацию печатайте, мать ее так! Сказано: свободная страна, я тут в большинстве, а ты, приятель, в меньшинстве. Так что хрен тебе!
ечальная истина заключалась в том, что не каждому дано быть эксцентричным, не каждому – стать очень крутым, ведь кто же тогда будет заурядным? На чью долю выпадет неблагодарная задача служить фоном для сравнения, быть некрутым?
Странное дело: в ее детстве родители, еще одна супружеская пара, которую она близко знала, еще одна несовместимая пара, почти никогда не орали друг на друга. Нет, они молчали, вся война разворачивалась в голове их дочери.
Однако наступает пора, когда смерть кажется уже не насильственным пределом бытия, а последней надеждой на преображение, единственным выходом в вечность.
