Оглавление

3. 1. 1
   2. 2
   3. 3
   4. 4
   5. 5
   6. 6
   7. 7
   8. 8

Певец городского дна: мир Такэды Ринтаро

Есть писатели, чьи имена навсегда вписаны в историю литературы золотыми буквами. И есть те, чье наследие подобно старому городу, скрытому под слоями современности: чтобы найти его, нужно свернуть с главного проспекта и углубиться в узкие переулки. Именно к таким авторам принадлежит Такэда Ринтаро (1904—1946) — бунтарь, хронист и тонкий стилист, чье творчество стало мостом между классической японской традицией и бурным XX веком.

Его жизнь сама по себе могла бы стать сюжетом для романа. Родившийся в 1904 году в бедном квартале Осаки, в семье полицейского, мечтавшего стать адвокатом, он с детства впитал контрасты японского общества эпох Мэйдзи и Тайсё: официальное рвение отца и убогие реалии трущоб, мечты о карьере чиновника и рано проснувшуюся страсть к литературе. Трагическая смерть матери, ставшая для юноши точкой невозврата и утвердившая его в желании стать писателем, словно прошла красной нитью через все его последующее творчество, полное сочувствия к хрупкости человеческой судьбы.

Его путь в литературе был извилист и полон метаний. Студент Токийского императорского университета, друг и соратник таких разных фигур, как Кадзии Мотодзиро Кадзии и Ода Сакуноскэ, он начинал с влияния модного тогда «неосенсуализма», чтобы вскоре окунуться в бурные воды пролетарской литературы. Его ранний рассказ «Насилие», опубликованный в 1929 году, был запрещен цензурой, но принес ему громкую славу и признание такого взыскательного критика, как Кавабата Ясунари. Однако подлинный голос Ринтаро зазвучал тогда, когда он, пройдя через разочарование в политизированной литературе, обратился к своим корням — к жизни городских низов, к миру уличных историй.

Именно здесь, в описании будней обитателей токийских и осакских трущоб, мелких торговцев, ремесленников, гуляк и неудачников, Такэда Ринтаро обрел свою главную тему. Он стал летописцем жизни городского простонародья, наследником великого Ихары Сайкаку, чьим биографом он впоследствии выступил. Его проза, с одной стороны, полна грубоватой, почти физиологической правды, а с другой — пронизана лиризмом и ностальгией по ускользающей красоте повседневности. В его рассказах и провестях, таких как «Японская трёхгрошовая опера» или «Современная поэма», пульсирует настоящая жизнь с ее запахами, вкусами и звуками, с ее горечью и мимолетными радостями.

Война и послевоенная разруха стали для него личной и творческой катастрофой. Пережив бомбежки, потеряв дом и оказавшись в глухой провинции, он стал свидетелем краха целого мира, который он так любил и описывал. Его последние произведения несут на себе отпечаток глубокой тоски и экзистенциального отчаяния. Его безвременная кончина в 1946 году, наступившая после болезни, усугубленной годами напряженного труда и попытками заглушить боль дешевым алкоголем, стала символическим финалом эпохи.

Такэда Ринтаро — одна из самых ярких фигур для понимания японской литературы первой половины XX века. Он не просто отражал свою эпоху, а проживал ее вместе со своими героями, с ее улицами и ночлежками, с ее надеждами и крушениями. Эта книга — попытка открыть для русскоязычного читателя уникальный мир писателя, который видел поэзию там, где другие видели лишь грязь, и который в суете «городских дел» разглядел вечные человеческие драмы.

«Такэда был моим старшим товарищем во всём: по рождению в Осаке, по учёбе в Третьей высшей школе Киото, по призванию — он писал о простых людях, и в этом мы с ним кровные братья», — писал о своем друге в некрологе Ода Сакуноскэ.

Я искренне надеюсь, что переводчики обратят внимание на творчество Такэды Ринтаро, и его проза, эссеистика и публицистика станет достоянием не только японистов, но широкой публики.

Павел Соколов

Непокорный язык

1

С него сняли тюремную робу. Но переодеться было не во что. Когда его привезли, на нём был полосатый хлопковый кафтан. В августовский зной идти в нём было невозможно. Подумав, он остался в одной лишь нательной рубахе. За три сена он купил себе соломенные сандалии.

В пять часов утра Сэнкити вышел через калитку тюрьмы S. Из упрямства он не оглядывался и шёл вперёд. Белая дорога между полями вела к станции. Позади него тюрьма с высокими бетонными стенами постепенно удалялась.

До отхода поезда оставалось время. У него было четыре иены и десять сен, заработанные за три месяца заключения. Он купил и съел у вокзала дайфукумоти. Начинка, казалось, с прошлого вечера уже прокисла. Но он энергично работал челюстями, запивая чаем, и его кадык ходил ходуном.

От станции до деревни было довольно далеко. Зажглись вечерние огни. Запах рисовых листьев становился всё отчётливее и щекотал ноздри. Странно, но он не встретил никого, возвращавшегося с полей. Он дошёл до дома своей племянницы, окружённого кукурузными полями. Горы позади уже почернели в сумерках.

На веранде дома племянницы плакала его дочь Умэко. При свете жёлтой электрической лампы из комнаты Умэко выглядела жалкой. Он представил себе, как с ней обращается скупая племянница. Сэнкити бросил принесённый кафтан и одной рукой подхватил дочь. Та, испугавшись, расплакалась ещё сильнее.

До глубокой ночи он препирался с племянницей и её мужем. Родственница требовала отдать полтора иены на воспитание. Сэнкити ругался. «Даже если по тридцать сен в месяц, не наберётся и иены!» — кричал он. И швырнул засаленную банкноту в одну иену. Племянница подняла её и спрятала в поясной кошелёк, который всегда носилa на животе.

Что делать утром? У Сэнкити не осталось земли для обработки. Хижину у него отняли. У тех, кто спорил с деревенским господином, всегда был такой конец. Тем, кто не мог остаться в деревне, не оставалось ничего другого, как отправиться в город O. Туда со всех сторон стекаются разные люди. И, по мнению Сэнкити, «можно жить припеваючи». Чем еще заниматься в жалкой деревне, где все только и делают, что копошатся?

Наступило утро. Сэнкити надел нестиранное с прошлого года и пожелтевшее летнее кимоно. Поверх него чёрным поясом он привязал за спину Умэко.

— Никогда больше не вернусь в такую деревню!

Племянница, стоя в дыму от очага, рявкнула в ответ:

— Убирайся к чёрту! Терпеть не могу твою рожу!

В полицейском участке знали о его возвращении. Когда тамошние служители правопорядка арестовывал Сэнкити за то, что тот ворвался в дом помещика с криками, тот швырнул полицейского в пруд. Мести — отправить его на три месяца в тюрьму S — было явно недостаточно для барина. И тот подстрекал деревенских парней. Социалистов, которые выступают против господ, нужно проучить как следует. Деревенские парни устроили на Сэнкити засаду.

У пруда на Сэнкити напали. Утренний воздух ещё стелился над водой. Умэко швырнули под дерево хурмы. Она промокла от росы на траве. Парни много раз гневно кричали. Каждый раз был слышен болезненный стон Сэнкити. Вода в пруду колыхалась, покрываясь множеством кругов. Когда парни ушли, Сэнкити подошёл к дереву хурмы. С его кимоно капала вода, и с синих щёк до дрожащих губ всё было усыпано мелкими рясками. Раздевшись догола, он упал рядом с дочерью. И они вместе лежали рядом и плакали.

2

Рассказчиком этой небольшой истории является Такэда, который услышал вышесказанное от Умэко. Но тогда ей было всего четыре года. Так что, вероятно, это не то, что она видела собственными глазами. Наверняка её отец Сэнкити, напиваясь, много раз рассказывал ей эту байку, и в её голове сложилась чёткая картина. Они приехали в город O. И с тех пор прошло уже пятнадцать лет. Пятнадцать лет — вполне достаточно, чтобы в жизни бедняков произошло множество событий. Но, опуская подробности и предоставляя их воображению бедного читателя, я буду выписывать лишь необходимое для повествования. Так, как рассказывала мне Умэко.

3

Сэнкити перепробовал множество профессий. Сначала стал рикшей. Это было время, когда он ещё плохо знал городские улицы. Он надорвался и повредил ногу. Тогда из полиции пришли к его хозяину. Из-за спора с помещиком в деревне насчет арендной платы на него повесили ярлык «социалиста». Хозяин решил прогнать Сэнкити. В ту ночь Сэнкити наконец получил седока, ехавшего в квартал удовольствий, и побежал. Ночь была морозной и ясной. Получив двадцать сен, он вернулся. Когда он собрался поесть лапши «ночной плач» в качестве позднего ужина, денег, которые он точно положил в чашу, не оказалось. Сэнкити смотрел с моста на тёмную воду реки и какое-то время не мог пошевелиться. На перилах иней белел. Вернувшись на второй этаж к хозяину, голодный Сэнкити заснул рядом с уже спящей Умэко. Не зная, что наутро ему объявят об увольнении.

После этого он стал муниципальным мусорщиком, и вонь въелась в его голову. Став разносчиком лекарств, ходил и играл на гармонике. Возвращаясь домой, Умэко играла с ней. Она гудела. Он стал грузчиком, переносившем тяжести со склада на склад. Когда он, согнувшись под тяжелым тюком, переносил его, перед его глазами появилась большая рука, протягивающая дневной заработок. Удивлённый, он опустил тюк, вытирая пот тряпкой с плеча, и увидел надсмотрщика. Тот сказал, чтобы он бросал работу и уходил. Умэко видела со стороны реки, где редкой травой порос берег, как её отец что-то объяснял. Планировалось строительство увеселительного квартала S. Сэнкити стал землекопом. Возил землю на тачках под осенним небом. Подрядчик говорил: «Да какая разница, с судимостью или идейный! Не обращай внимания, работай, работай. Я с тобой плохо не поступлю». Но строительство квартала S прекратилось, и подрядчик, не заплатив рабочим, сбежал. Умэко исполнилось семь лет, и ей нужно было идти в школу.

За Сэнкити всегда следовало клеймо. Почему-то он был «идейным», получив первую судимость за избиение участкового, защищавшего народ. Тогда он и сам постепенно стал озлобленным. Око за око. И решил платить той же монетой. Когда появлялись деньги, он пил. Не мог не пить. И ругал помещиков и полицию. Из-за бедной жизни не мог не злословить о богачах. Но в такие моменты единственным слушателем, серьёзно внимавшим ему, всегда была лишь Умэко. Маленькая дочь молча сидела перед отцом.

Однажды осенью, когда она уже ходила в начальную школу, Умэко ушла утром и сразу же вернулась. В то время Сэнкити работал у маляра. Он, крестьянский сын, вопреки ожиданиям, имел хороший почерк. Это и пригодилось. Увидев Умэко, Сэнкити,