Все мы — одинокие души. Полезно познать собственную ничтожность и научиться смирению, дабы не заниматься самообманом, считая себя могущественным властелином мира, которому все подвластно. А ведь люди в гордыне своей упорно цепляются за эту иллюзию...
Не называй имен павших, ибо тогда они будут стоять рядом с нами вплоть до самой нашей смерти. Пусть я лучше умру бесславно и погибну забытым и неизвестным. Лишь бы никто не мог сказать, что я вошел в сонм мертвых, чтобы укорять живых».
Вы беспокоитесь о благополучии своих слуг? — уточнил Дукер. — Ну разумеется! Кто будет готовить нам еду? — вмешался Ленестро. — Чинить одежду, ставить шатры, греть воду для ванны? Это возмутительно!
Солдат поименованный — мертвый, расплавленный воск — требует ответа у живых... ответа, который никто не может дать. Имена — не утешение, а требование ответить на вопросы, которые в принципе не имеют ответа. Почему умер именно этот человек, а не другой? Почему выжившие остаются забытыми — словно бы попадают под проклятие забвения, — а мертвых чтят и помнят? Почему мы цепляемся за то, что потеряли, и не ценим то, что еще имеем?
Не называй имен павших, ибо тогда они будут стоять рядом с нами вплоть до самой нашей смерти. Пусть я лучше умру бесславно и погибну забытым и неизвестным. Лишь бы никто не мог сказать, что я вошел в сонм мертвых, чтобы укорять живых».
Голос принадлежал капитану Сну, но звучал как-то странно. Дукер поднял голову и посмотрел в лицо человеку, который присел рядом с ним. Единственный голубой глаз поблескивал среди массы изорванной плоти. Мощный удар палицы покорежил боковой щиток шлема, сломал скулу, выдавил глаз и оторвал нос. Жуткая кровавая маска, которая теперь служила капитану лицом, дрогнула в чем-то похожем на улыбку.
— Повезло мне, историк. Смотри, ни одного зуба не выбили — не шатаются даже.
По мне, так это самая точная и краткая характеристика человечества. Кому нужны толстые книги и пространные рассуждения? «Дети умирают» — вся несправедливость мира скрывается в этих двух словах. Процитируй меня, Дукер, и этим выполнишь свой долг историка.
Все мы слабые и неразумные создания, способные лишь слегка поцарапать древо жизни. Все чудовищные драмы многочисленных цивилизаций, проникнутые страстями, убеждениями и красивыми жестами, на самом деле ничего не значат и ни на что не влияют. Жизнь просто идет себе дальше. Неужели дар озарения и ясновидения не приносит ничего, кроме сокрушительного чувства бессмысленности существования? Только невежда выберет цель и будет цепляться за нее, ибо в этом кроется иллюзия собственной важности. Вера и политика, любовь и месть... все это цитадели глупцов
Знакомые имена и лица, сплетаясь между собой, словно две змеи, грозят нам самыми болезненными укусами, ибо напоминают о человечности. Я никогда не вернусь к своему „Списку павших“, потому что теперь понимаю: безымянный солдат — это дар. Солдат поименованный — мертвый, расплавленный воск — требует ответа у живых... ответа, который никто не может дать. Имена — не утешение, а требование ответить на вопросы, которые в принципе не имеют ответа. Почему умер именно этот человек, а не другой? Почему выжившие остаются забытыми — словно бы попадают под проклятие забвения, — а мертвых чтят и помнят? Почему мы цепляемся за то, что потеряли, и не ценим то, что еще имеем?
