Я неспокоен, весь горю —

Не от болезней неугодных,

А просто мне прижать зарю

К себе так хочется сегодня!

И в солнце ткнуться я щекой,

Себя им сладко согревая,

Как сумасшедший, сам не свой,

Сейчас безудержно мечтаю!

Взлечу! А как иначе быть,

Когда распахнутые крылья

Взывают вверх скорей уплыть,

С земной меня простившись пылью.

Какой рассвет! О, Боже мой!

Как плещет светом он роскошно!

Я прикипел к нему душой!

И оторваться невозможно.

Я в открытой сижу беседке.

Льётся дождь и прохладно чуть.

Лист зелёный дрожит на ветке —

Ходуном его ходит грудь.

А к столбам надо мною тонким

Зонт беседки прилип шатром.

Распыляясь, стучатся звонко

Капли в зонт дождевым хлыстом.

Дом застыл деревенский рядом.

Чередою двойных окóн

Опьянëнным от влаги взглядом

На забор загляделся он.

У забора вполне степенно,

Как не каждый и пить бы смог,

Пьёт небесную воду сена

Небольшой, но щекастый стог.

Ну, а лист всё дрожит на ветке,

Ходуном также ходит грудь.

Льëтся дождь. Я сижу в беседке.

И не холодно мне ничуть!

Осень, грузно дыша, завершила свой бег.

Ветер бросил скулить, словно раненый пёс.

Над вечерней землёй новорожденный снег

Закружил не спеша под некрепкий мороз.

Прежде слякотных луж блещет хрупко стекло,

Отражая огни столбовых фонарей.

И глазам и душе стало очень светло —

Отвыкают они от дождливых теней.

Укрывает себя свежим пухом земля,

Вяжут шапки гурьбой вдоль дороги дома.

В ночь, вразвалку иду, жизни радуясь я,

И тому, что пришла, наконец-то, зима…

Ни мысли, ни слова в моей голове,

Она окончательно стала пустая.

Гляжу, как в высокой душистой траве

Блуждающий ветер следы оставляет.

Сорока летит, а за ней воробей

Охотничью, видно, устроил погоню.

Под солнцем искрится бегущий ручей,

Недавним дождём вдоль дороги рождённый.

Дорога извилистой тонкой змеёй

Траву луговую неспешно пронзает.

К ромашке кузнечик прижался щекой

И что-то стрекочет, на скрипке играя.

Рассудок уснул, я внимаю душой

Пространству и звукам прекрасным и чистым.

Стою с головой абсолютно пустой,

В беспамятстве полном — ни слова, ни мысли.

В дебрях лесных, перевитых плющом,

Словно в огромном надёжном футляре,

Возле ручья беззаботливо дом

Спал — покосившийся, маленький, старый.

Кем он построен — забыто совсем.

Домику в дебрях так дремлется сладко!

Воздух вдыхая межрёбием стен,

Пыль он засасывал слоем осадков.

Слоем осадков воздушная пыль

В дом серебром невесомым влетала,

И, как проверенный жизнью костыль,

Дальше держаться ему помогала.

Стёкла исчезли из óкон и дверь

Тоже ушла из входного проёма.

Что ж горевать о потерях теперь,

Главное стены есть с крышей у дома.

Крона лесная небесный зенит

В листьях упрятала весь, без остатка.

Дом под листвою так сладостно спит!..

Словно младенец под пледом в кроватке.

Стол стоит у окна. Над столом тишина

С обезлюстренной тьмою повисла.

Повидать, разглядеть неподвижно сполна

Смог за годы он собственной жизни.

Видел он под собой детвору и котов,

И осколки от рюмочек хрупких,

Видел брюки сидящих друзей и врагов,

Босоножки, колготки и юбки.

Ощущал на себе тяжесть громких тостов,

Пироги, самовары, газеты.

Видел ненависть он, видел боль и любовь —

Ну, а как без любви в жизни этой?

Стал свидетелем тайн многочисленных стол,

Не любую доверишь бумаге.

Сколько фраз и речей понаслышался он,

Грязных, чистых — и прочих, и всяких…

Ножки в мраке блестят, упираются в пол,

На столешнице скатерти сетка.

Стол стоит у окна, вроде старенький стол,

Но как в юности — верный и крепкий.