Елена Богатырёва

Маленький ад для двоих

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Елена Богатырёва, 2017

Если ты встретил женщину своей мечты при очень странных обстоятельствах — хватит ли у тебя смелости впустить ее в свою жизнь? И когда ты смотришь в ее глаза, что же в них все-таки светится — настоящие слезы или настоящее сумасшествие?

18+

ISBN 978-5-4485-3032-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Маленький ад для двоих
2. Глава первая
3. Глава вторая
4. Глава третья
5. Глава четвертая
6. Глава пятая
7. Глава шестая
8. Глава седьмая
9. Глава восьмая
10. Глава девятая
11. Глава десятая
12. Глава одиннадцатая

Глава первая

1

Он проснулся в шесть утра и почувствовал: что-то не так. Чего-то не хватает. Вздохнул и сра­зу понял. Ну, конечно же, она все-таки закрыла форточку. Черт бы ее побр… Вот что значит — женщина в доме. Вот так все и начинается. Сна­чала она закрывает форточку, когда тебе позарез нужен свежайший весенний воздух, потом — вы­ключает телевизор, когда Деми Мур начинает расстегивать блузку, и пытается проделать тот же трюк кустарным способом в домашних условиях. А потом вообще заводит в доме свои порядки.

Ему стало не по себе. Он открыл форточку и подставил лицо ветру, который тут же ворвался в комнату и закружился, как щенок, допущенный наконец к хозяину. Там, за окном, стояла весна. Она бесстыдно выставляла напоказ асфальт, вы­бивавшийся местами из-под снега, вела себя как девушка, скинувшая теплое бесформенное паль­то и оказавшаяся непозволительно юной, тонень­кой, в прозрачных чулочках… Он чувствовал, что совсем не по возрасту ему эта девочка, что она выберет и закружит кого-нибудь помоложе, с кем интереснее, но каждый день сердце его сжима­лось, когда он выходил из подъезда и сталкивал­ся с ней лицом к лицу. С каждым днем девочка взрослела, становилась все женственней, и таин­ство любви вот-вот должно было ей приоткрыть­ся. Он следил за ней, как заботливый отец, нет, уже как старший брат, нет, все-таки как друг стар­шего брата.

В разгар зимы, когда от девочки-весны еще не было даже вестей, он решил, что пора обзавес­тись семьей: тридцать пять — это уже последний шанс, когда одной ногой стоишь в шеренге бо­былей, а другой метишь в ряды тех лысоватых граждан, которым девушки улыбаются только за деньги. Поэтому он репетировал с Таней их бу­дущую совместную жизнь. Позволял ей иногда готовить и открывать дверь его квартиры собст­венными ключами.

В принципе она не злоупотребляла его дове­рием. Не рвалась на кухню, как это случается с женщинами, мечтающими о замужестве, не кап­ризничала и не впадала в разные женские на­строения в зависимости от фаз луны или направ­ления ветра.

Но все-таки Ка не спешил делать ей предло­жение. (Странным именем Ка прозвала его в дет­стве Галка. Николай класса до пятого был толс­товат, и поэтому его часто дразнили. Однако Гал­ка к его недостатку отнеслась уважительно: «Он же — питон! — радостно разъясняла она одно­классникам. — Настоящий питон. Как в „Мауг­ли“, помните — Ка-а-а». ) Жены друзей, за кото­рыми он наблюдал, в одном были парадоксально похожи: они старательно прибирали мужей к ру­кам. Способы были разные — цель одна. Испод­воль, ласково или требовательно и напористо, но они неуклонно шли к своей цели. И друзья сда­вались. Кто-то сразу, кто-то через несколько лет, устав от бесполезной борьбы. А после этого их взгляд становился отрешенным и у каждого появ­лялась одна и та же дурацкая привычка: они смот­рели в окно. Они смотрели в окно бесцельно, и вряд ли сами сознавали это. Замечая такой взгляд, Ка понимал, что вот и в этой душе уже укорени­лась женщина… Это было похоже на смертельную болезнь. Поэтому он не торопился умирать…

Он посмотрел на Таню, та только поежилась во сне и закуталась в одеяло чуть ли не с головой. И тогда ему стало страшно. Вот так она войдет в его дом, и больше никогда не будет весны в про­зрачных чулочках. Она устроит здесь душный се­мейный очаг и заставит его дышать подпаленной свободой, которую станет сжигать в камине вмес­те с дровами. И так день за днем, день за днем…

Ну нет, спать больше не хотелось. Вчера ве­чером он обнимал ее, представляя, что это и есть девочка-весна, манящая, притягательная, слад­кая. В комнате кружился запах черемухи, а когда он засыпал, щеки поглаживал ласковый ветерок.

А она, выходит, встала ночью и перекрыла ему кислород… Нет, спать не хотелось. Он потихонь­ку оделся и, украдкой поглядывая на Таню, вы­шел. У подъезда постоял немного и задумался: куда? Девушка-весна уже была тут как тут, и внутри что-то сладко заныло. На природу, решил он, поближе к юной особе. И отправился в сто­рону стоянки.

2

Ветер метался в машине. Ка вспоминал спящую Таню и думал о том, расстроится ли она, когда проснется. Или не расстроится? Она не выражала эмоций, как его предыдущие подруги. Он не любил эмоциональных женщин. Громкий голос, слезы, смех — все его раздражало. Он во­обще довольно брезгливо относился к женщи­нам. Лучший друг Артем, смеясь, говорил, что Ка требует от женщин полной стерильности: те­ла, души, мыслей. И наверно, был прав, потому что любое отступление от этого правила тут же рождало в нем неприязнь, граничащую с отвра­щением. Его раздражали феминистки, рвущиеся к свободе, с которой совсем не знали что делать. Была у него такая подружка. Он терпел ее ровно три дня, которые она умудрилась превратить в вереницу бесконечных споров ни о чем, демон­страцию своих обкусанных ногтей и драных до­машних джинсов. Воздух его комнаты навеки пропитался табачным дымом и вибрировал от одного воспоминания о ее напористых речах. Ка раздражали и домашние кошечки, которые после первой же совместно проведенной ночи дава­ли всем предметам уменьшительно-ласкательные имена, наряжались в халатики и строили совместные планы на будущее.

Таня подходила ему больше всех. Она не цеплялась за него из послед­них сил, не обижалась, если он отменял встречу, честно признаваясь, что хочет побыть дома один. У нее были длинные светлые волосы, она всегда держалась ровно и двигалась плавно, не делая резких движений. Ка приглядывался к ней, пыта­ясь понять, что она чувствует или о чем думает. Есть ли вообще у нее душа. Но потом вспоминал о тех сюрпризах, которые преподносили ему быв­шие душевные подруги, и выбрасывал эти мыс­ли из головы. Есть, нет — какая разница? В доме должно быть тихо, женщина не должна путаться под ногами.

Он мчался по Выборгскому шоссе со скоро­стью сто километров в час. Девочка-весна сидела рядом, не пристегнув ремня, и смотрела, как на­встречу им бегут деревья. Он очень остро чувст­вовал ее присутствие. Внутри что-то барахталось, что-то детское, непозволительно мягкое, готовое непристойно всхлипнуть в любой момент. Нет, никакая Таня не сравнится с этой девочкой. Ре­альные женщины такими не бывают. Каждая из них прячет какой-нибудь изъян, каждая в своей душе таит этакий бездонный провал, куда со вре­менем канет и ее любовь, и твоя душа, если ты не будешь благоразумен и осторожен.

Он ехал к деду. После смерти бабушки тот вот уже лет пятнадцать жил за городом. Сначала при­купил там ветхую избушку, а чуть позже Ка вы­строил ему рядом двухэтажные хоромы со всеми удобствами. Каждый раз, приезжая, он выслуши­вал дежурный вопрос: «Где правнуки?» и так же дежурно отвечал: «Не родилась еще та женщина». Хотя вопрос этот деда действительно беспокоил, он не досаждал Ка советами, как все прочие. Дед вообще был необыкновенным. Он все время что-то читал, чем-то занимался, воспитывал трех со­бак, брошенных на произвол судьбы беспечными дачниками, перебирающимися к осени в город. Ка решил сказать ему про Таню. Интересно, об­радуется?

Все эти мысли не давали ему покоя вот еще почему.

В жизни часто случается так, что кем-то ска­занные слова оказываются пророческими. И са­мое смешное, что слова эти чаще слетают с уст наших врагов, чем друзей. Предсказание кружит­ся в нашей голове до тех пор, пока не обретает плоть и кровь, пока уже нет никакой возможно­сти избавиться от него.

Месяц назад у них в фирме произошла рево­люция. Настоящая революция, со знаменами и лозунгами, закончившаяся полным переворотом.

Стройные ряды революционеров в лице бывших одноклассников Артема и Галки собирались у него дома целую неделю, обсуждая детали «двор­цового переворота». Все они работали в одной фирме вот уже десять лет. И все были ненор­мальными, считала жена Артема, потому что бо­лели своей работой, как чумой. И если Артем при этом каким-то чудом успел обзавестись же­ной и двумя детишками, то только потому, что его соседке взбрело в голову выйти за него за­муж. Посмотреть куда-то за пределы своего дома у него времени не было. Галка куковала в старых девах, но у нее всегда «был человек», которым никто из деликатности не интересовался.

И вот эти трое помешанных на своей работе написали заявления об уходе и ожидали решения высшей инстанции, то есть владельцев фирмы, которых никто никогда не видел. Хозяева жили за границей и в офисе появлялись раз в несколько лет. У руля фирмы стоял Старик. Годы его правления были наполнены сложнейшими интригами и постоянным напряжением. Он за­ставлял всех «держать ухо востро», относиться друг к другу с подозрением и разгадывать его сложные ребусы-распоряжения.

Старик был не то чтобы хитер, он обладал какой-то неприятно давящей силой, и Ка потре­бовалось десять лет, чтобы проникнуться отвра­щением к методам его правления и ведения дел. А методы были просты: «разделяй и властвуй». Он ведь даже их, закадычных друзей, пытался стра­вить. Они вспоминали, как Лиля — жена Арте­ма — неожиданно перестала разговаривать с Гал­кой, и никто долго ничего не мог понять. Оказа­лось, Старик что-то такое сказал ей про Галку с Артемом, что-то неопределенное и вроде бы без­обидное. Только вот Лиля после этого всю ночь рыдала, а потом целый месяц старательно избега­ла Галку. В конце концов они все выяснили, по­ревели вместе, расцеловались, но не успокоились. У всех осталось ощущение, что кто-то непозволи­тельно и жестоко играет на их чувствах. Вскоре де­ло дошло до Ка с Артемом. Правда, их дружба вы­стояла, но несколько неприятных объяснений друг с другом они все-таки пережили. Терпение их лопнуло, они собрались в холостяц­кой квартире Ка обсудить свои дальнейшие сов­местные действия и решили заявить протест.

Неожиданно невидимые заморские хозяева («Как в „Аленьком цветочке“», — смеялась Гал­ка) пошли им навстречу. Еще бы: они вдруг ли­шались руководителей центральных отделов и главного бухгалтера. Старика списали и вместо него временно назначили Ка. Ка разводил рука­ми, а Артем с Галкой совсем обалдели от счастья.

И вот, когда Старик собирал вещи и тихо ши­пел, Ка все-таки сказал ему напоследок что-то типа «ваши методы устарели», а Старик метнул в него огненный взгляд, не померкший от времени:

— Вы еще слишком молоды, Николай.

— Мне тридцать пять.

— Годы мужчины исчисляются не прожитым временем, а пережитым. Думаете, вы сумеете быть принципиальным, честным, да?

— Я хочу быть объективным, как минимум.

— Весь мир держится на чувствах, на личных отношениях. Человеческое сознание — футболь­ный мяч, нужно только научиться играть им.

— Со своими сотрудниками?

— Сотрудниками… Это просто мужчины и женщины, плавающие в безбрежном океане соб­ственных чувств. Найдите слабое место, сыграй­те… Неужели вы думаете, что девочки из отдела сбыта перестанут быть женщинами, мечтающими о любви, только потому, что вы одели их в стро­гие деловые костюмы? Под этими пиджачками бьются сердца, жаждущие страстей и страданий… Вот энергия, которая будет работать на вас…

— Вы все это серьезно?

— А вы этого не понимаете, не видите?

— Меня это не интересует.

— Ах да, совсем забыл, извините…

Старик помолчал, а потом сказал то, что Ка теперь никак не мог забыть:

— Вам просто чуть больше повезло в жизни…

— В чем? Я вас не понимаю.

— Вы просто еще не встретили женщину.

— Ну, — усмехнулся было Ка.

Но Старик перебил его:

— Настоящую женщину. Вашу женщину. Да не ту, которую осмотрительно выберете сами, а ту, которую неосмотрительно выберет для вас судьба. И вот тогда, тогда ваша броня приобретет мягкость воска, и вы начнете проигрывать…

Старик замолчал, и Ка тоже ничего ему не ответил.

Он действительно не встретил… А Старик, вы­ходит, встречал? И что такое там вспыхнуло в его глазах?..

И тут он резко затормозил. На обочине лежал человек. Сердце куда-то ухнуло, машина остано­вилась.

Он уже практически подъехал к дому. Дорож­ка вилась в лесу, соседей у них было мало, да и не приехали они еще, не сезон.

Сердце лихорадочно барабанило. Труп или просто пьяный? А может быть, сердечный при­ступ? Он вышел из машины и на ватных ногах подошел ближе. Женщина. Молодая. Он накло­нился пощупать пульс, коснулся ее руки, и в этот момент она открыла глаза.

3

Любовь — это копия мироздания. Никто не знает, где она начинается и приходит ли ей когда-нибудь конец. Маленький мир имеет свой маленький рай, в кущах его влюбленные дышат счастьем, которого нет в большом нашем мире. Но есть там и маленький ад, куда непременно попадает только кто-то один. Никто не знает, когда ему предстоит попасть туда. И сколько бы раз там ни бывал, все равно как впервые…

Есть бедолаги, попадающие туда навечно. Просто в какой-то момент обрушивается мост сознания, и ты тонешь, и воды смыкаются над головой. Это ад не огня, но — воды. Душа уто­милась от мук и печали. Ты тонешь, ты тонешь, ты бесконечно тонешь. Но все еще живешь, все еще чувствуешь, хотя нет больше сил. Мозг все еще мечется в поисках выхода, которого не су­ществует. Сначала лихорадочно и настойчиво, хватаясь за иллюзорные соломинки, оказываю­щиеся на поверку только солнечными лучами в соленой воде. Потом вяло вздрагивая, уповая на подводные течения.

Но тих и недвижим этот маленький ад. Гаснет солнце над головой, и воды мутнеют. Ты больше не можешь ни вымолвить слова, ни вздохнуть, ни согреться. Руки вскинуты вверх, словно в замыс­ловатом танце. И ты безвольно опускаешься на дно, куда-то на самое дно, до которого почему-то никак невозможно добраться, — чтобы сердце умолкло, чтобы биться перестало в ритме одного только имени, которое произносить все равно бесполезно.

Но неожиданно воды начинают выталкивать безвольную душу, и ум, словно после наркоза, не сразу в состоянии уловить переход из одного мира в другой. Воды над головой расступаются, и в сером утреннем свете мерещится чье-то лицо.

— Я жива?

— Вот и я хотел поинтересоваться…

— Мы где?

— В лесу.

— Навсегда?

— Ты что, под наркотой?

Женщина поворачивает голову, словно соба­ка, услышавшая незнакомую команду. Ка берет ее руку и смотрит вены. Нет, следов от уколов не видно. Спиртным тоже не пахнет. А женщина между тем смотрит на него, словно новорожден­ный ребенок на мать. На щеке прилипшая тра­винка. Он еще думает, кто она — пьяница, нар­команка, — но почему-то неубедительно звучат в голове эти слова, он не чувствует отвращения. А внутри разливается что-то теплое, как будто действительно спас ребенка, но, черт побери, нормальные женщины не валяются в лесу у чужих домов.

— Ты куда-то шла?

И с какой стати они вдруг на «ты»…

— Нет.

— А откуда взялась?

— Из ада.

Совсем дурочка! Плюнуть и уйти. Но он уходит. А она все смотрит, как будто раньше вовсе не видела людей. И вдруг ему стало смешно! Смех щекотал, царапал тихонько сердце.

— Пошли.

И он подал ей руку. Она встала и посмотрела на машину.

— Твоя?

— Моя.

— Белый мерседес, как белый пароход, — она вся дрожала и говорила теперь сквозь зубы, а зубы стучали.

— Держи, — он бросил ей на колени одеяло, и они отчалили от страшной пристани.

Она оглянулась: там, за спиной, оставался ма­ленький ад. Но ее оттуда увозят.

4

— Дед! — закричал Ка с порога. — Смот­ри, что я тебе привез.

А дед уже бежал по ступенькам вниз, мягко шлепая тапочками, поправляя очки на носу. Спустился и замер.

— Здравствуйте!

И дед смотрел на нее так, будто никогда не видел людей. Это было уморительно. Ка вдруг подумал, что они втроем как с луны свалились, нет, с трех разных лун, — и встретились.

Дед не спросил, кто она, откуда и почему в одеяле… Дед ничего не спросил. И почему у нее травинки в волосах, а внук смотрит на нее, слов­но впервые увидел. Дед посадил их за стол на в

...