Может быть, поэтому я ощущаю, что здесь мой дом. Может быть, это совсем не место, а чувство. Что тебя понимают, о тебе заботятся. Тебя любят.
И вот в тридцать три года у него отказало сердце. И никто ни слова не сказал о деньгах, которые он скопил, о его машине, о том, где он проводил отпуска. Говорили только о нём, Эмми. Скучали по нему. По тому, каким он был. Потому что важно только это.
У меня в горле стоит ком, и слёзы, тяжелые и медленные, жгут мне лицо, капля за каплей падают мне на колени.
– Важна только ты, Эмми, а не всё остальное. Поверь мне.
Мы оба застыли, не шевелясь.
«Скажи мне, – думаю я. – Скажи мне, что ты совершил ошибку».
– Эмми, – шепчет он. Его губы остаются приоткрытыми, будто слова хотят выйти, но не могут.
– Ты… ты женишься, – бормочу я почти неслышно.
– Я знаю.
На секунду мне кажется, что он сейчас меня поцелует. Я не хочу. И в то же время хочу. Но он глубоко вздыхает, говорит: «О Господи», – и делает шаг назад, будто только что очнулся.