Оглавление

ФИНИТА ЛЯ КОМЕДИЯ!
ЛИТЕРАТУРНЫЙ КЛУБ

ЭПИГРАФ: Ах, развеселый карнавал! Скрывают маски злой оскал.

Бокалов звон и шуток шквал, а под плащом блестит кинжал.

В Питере такой уж климат — дождь, слякоть, холодный ветер с Невы во все времена года, туман, почему-то пахнущий соленой треской. Желательно посидеть дома в мягком кресле у жаркого камина. И чтобы угодливый лакей по мановению руки подносил на серебряном подносе рюмочку с ароматным коньяком. А рядом находились друзья, молча курили и смотрели на огонь. Иногда кто-нибудь что-то рассказывал, а все внимали. Этакий уютный мирок среди бушующих в мире войн и кровавых революций. И никаких творческих мук, необходимости выдумывать, писать, вечно требующей денег жены. Душа желает отдыха от тяжкой литературной деятельности да привязчивых муз. Посему и был создан Литературный клуб, подобный джентльменским в Англии. Где приятно провести вечерок-другой в компании коллег. Как выразился Есенин:

Мэтры скинулись и арендовали большой зал близ Фонтанки с четырьмя огромными окнами. В окна иногда посвистывал шальной ветерок, но постоянно пылающий камин поддерживал в зале тепло. Над камином повесили портрет царя, подаренный неизвестным одесским художником. Поэтому царь более походил на продавца рыбой с Привоза и даже иногда попахивал несвежей кефалью. У камина стояли четыре кресла, в которых восседать могли только мэтры, чем они частенько и занимались. Далее вдоль стен располагались журнальные столики и диванчики. Их оккупировали начинающие литераторы с поклонницами. Ведь приводить женщин и жен разрешалось. А куда же без них? Неподалеку от камина, напротив окон скрипел огромный старинный сервант, заполненный различным алкоголем и легкими закусками. Рядом стоял столик с посудой. При зале имелась прихожая с вешалками и телефоном, где дежурил лакей Гриша, встречавший гостей. Но чаще он находился близ серванта, чтобы выполнять заказы из зала. Опять же, так удобнее подбрасывать дрова в камин. В общем, создалась теплая творческая обстановка.

(Конечно, сей клуб лишь плод фантазии автора, воображаемый мир удивительных людей. Но только представьте, что к вам домой зашел Гоголь с рукописью второго тома «Мертвых душ»…)

Понедельник

Обычно клуб пустует в полдень. Члены работают, творят. Но трое уже мирно подремывают в креслах подле жаркого камина. Шторы на окнах плотно задернуты, полутьма. В зале тихо, лишь иногда поскрипывает сервант да кого-то за дверью шепотом материт Гриша.

Внезапно тишину прервало шарканье ботинок в прихожей, дверь с грохотом распахнулась, вбежал Чехов, устремился к теплу камина и плюхнулся в свободное кресло, восклицая: -Доброе утро, господа!

— Ты чего расшумелся, Антон Павлович? –возмутился Толстой, но глаза не приоткрыл.

— И впрямь, Антоша, где твоя интеллигентность? –заворочался в кресле Бунин: -Будишь людей.

— Что случилось? –устремил на Чехова свой строгий орлиный взор Белинский.

— Да ничего не случилось! –ответил Чехов: -Шел мимо и зашел погреться. И не думал, что здесь уже есть такая приятная компания.

— Только тебя нам и не хватало, -проворчал Толстой.

Чехов развернулся к прихожей: -Григорий, голубчик, а подай-ка нам по рюмочке коньячку!

В зал степенно вошел пожилой лакей в смокинге, открыл сервант, чем-то побрякал, булькнул и поднес гостям на серебряном подносе четыре рюмки с аппетитно пахнущей жидкостью: -Пожалуйте, господа. Французский коньяк «Камю» от Шустова. Вам принести бутылочку, как обычно? –и удалился к серванту.

— За то, чтобы острый язык Виссариона не хулил нас, а хвалил! –поднял рюмку Толстой.

— По делам вашим и кара! –отрезал Белинский, за крутой нрав прозванный «Неистовым Виссарионом»: -Настоящее литературное произведение — прекрасно сложенное тело, пронизанное кровью и нервами чувств. А все, что ниже спины, — жопа

Молча посмаковали коньяк. Лакей принес бутылку, рядом разместил тарелочку с нарезанным дольками лимоном.

— Спасибо, -Бунин царственным взмахом руки удалил лакея: -Кстати, Антон, ты откуда шел-то?

— Из больнички. Жену отвез, она ножку вывихнула, летая вчера вечером чайкой по сцене.

— Бедная птичка, -сочувственно кивнул Бунин.

Чехов подлил себе из бутылки: -И в больничке произошел весьма интересный случай.

— Ну-ка, ну-ка, -открыл глаза Толстой: -Поведай.

— В палате реанимации помер один пациент…

— Да уж, весьма интересно! –усмехнулся Белинский.

— Но я переговорил кое с кем из персонала, -продолжил Чехов: -И вот что странно… Почившего Лосева нашли вечером на вокзале с колотой раной печени. В больничке его откачали и положили под капельницу в палату с тремя другими пациентами. Врачи прогнозировали ему скорое выздоровление, однако утром медсестра обнаружила его мертвым. Странно то, что в палате пахло валерьянкой, а на постели умершего виднелись не просохшие пятна жидкости. Дежурный врач не обратил на то внимания и отправил тело в морг.

— И ничего интересного, -хмыкнул Белинский.

— Да не критикуй ты каждое слово! –недовольно воскликнул Толстой: -Дай человеку высказаться! Продолжай, Антон Павлович…

Чехов неспешно выпил рюмку, долил из бутылки и продолжил: -Валерьянка, как вам известно, снадобье полезное, -сделал глоток: -Но в малых дозах. Если разом в кровь попадет приличное количество, то сердце не выдержит. Думаю, так и погиб Лосев, а вскрытие сие покажет.

— Он что, выпил целый флакон лекарства? –изумился Бунин.

— Нет, скорее всего валерьянка поступила через трубочку капельницы, -Заявил Чехов.

— Это как? Просвети нас, -недоверчивый взор Белинского пронзил Антона Павловича.

Чехова это не смутило, он поправил слегка сбившееся под взглядом Белинского пенсне и продолжил: -Капельница устроена просто — из баллона лекарство по трубочке поступает прямо в вену пациента через клапан. При долговременной капельнице, а именно такая была установлена Лосеву, в трубочку вставляется дозатор. Он строго по времени пропускает капли. Но можно, минуя дозатор, шприцем ввести лекарство прямо в клапан. Или вколоть в трубочку после дозатора, но при этом возможно обнаружение отверстие от иглы. Поэтому Лосеву лекарство попало в кровь именно первым способом. На сие указывают и пятна жидкости.

— Это почему же? –Заинтересовался Толстой.

— Тот, кто вводил валерьянку, сначала отделил трубочку от клапана, сделал укол, а потом все восстановил. Но из свободной трубочки продолжало капать лекарство, прямо на постель.

— И что? –после долгого молчания дрожащим голосом вопросил Бунин.

— Убийство, господа! –воскликнул Чехов.

От этих слов холодный ветер прорвался сквозь шторы в зал, тьма сгустилась, затухло пламя в камине. Белинский рассеянно поворошил кочергой угли, чтобы возродить огонь.

— Итак, господа, мы имеем только способ убийства, -Почесал бороду Толстой: -Остальное недоказуемо, -и потянулся за бутылкой.

— Пока недоказуемо, -Погрозил ему пальцем Чехов: -Но можно попробовать…

— Можно, -согласно кивнул Толстой и разлил коньяк по рюмкам: -А с чего начнем? Есть предложения? Я как-то в поисках убийц не силен…

Белинский аккуратно положил кочергу на полку у камина: -Как говорит мой знакомый сыщик Кошко, надо сначала установить личность погибшего. Что мы о нем знаем?

— Немного, -согласился Чехов: -Его фамилия Лосев. Но вот что я нашел в утренних «Ведомостях», -достает из кармана газету и читает: -«На Николаевском вокзале в туалете обнаружено тело прибывшего вечерним поездом бывшего каторжника Лосева, что подтверждается имеющейся при нем справкой. По имеющимся сведениям он ранее являлся активным членом банды грабителей и убийц. Смертной казни избежал, потому что выдал своих сообщников. Потерпевший отправлен в больницу с колотой раной в область почки. Следствие ведет начальник уголовной полиции Кошко». Думаю, это наш убиенный пациент.

— Каторжник! Только что приехал! –чуть ли не подскочил в кресле Бунин: -Выдал своих! Да его точно кто-то встречал! И поквитался. Вот вам самое главное — мотив убийства!

— Согласен, -одобрительно кивнул Белинский.

— Ого! –ухмыльнулся Толстой: -Первая похвала от зоила!

— Я еще скажу! -добавил Бунин: -Узнав, что Лосев выжил, убийца закончил дело.

— Хорошее предположение, -поднял рюмку Чехов: -За него следует выпить.

Что все четверо сделали с удовольствием, а лимончик пришелся кстати. Приятная пауза смакования длилась недолго. Ее прервал Толстой: -Выходит, убийцу надо искать в больничке? И кто же он?

— Ну, мы о нем уже кое-что знаем, -заявил Белинский: -Во-первых, он не пациент, поскольку трое соседей по палате были увешаны капельницами да дренажными трубками, что лишало их возможности передвижения. Антон Павлович, я прав? Во-вторых, он знает о возможных последствиях приема валерьянки. И, в-третьих, он умеет пользоваться медицинскими инструментами. Следовательно, это — медработник в сей больнице.

— Толково, -одобрительно кивнул Толстой: -Вычисляем. Кто там был ночью?

— И, если это бывший сообщник по банде, надо учесть возраст, -предложил Бунин.

Чехов принялся загибать пальцы: -Медсестра, дежурный врач, санитарка, ночной сторож. Под утро прибыли кухарка с поваром, чтобы готовить завтрак. Их тоже нельзя сбрасывать со счета. Ну, кто более нам подходит?

— Медсестра явно не подходит по возрасту, -Отмахнулся Бунин: -Даже если ей за 40. Лосев точно отбыл на каторге лет двадцать. Да и не смогла бы она отлучиться на вокзал.

— По той же причине и санитарка не наш человек, -Согласился Белинский: -А что насчет дежурного врача?

Чехов почесал нос: -Ночь выдалась относительно спокойной, и он спал в ординаторской. Хотя его никто не видел, но выйти без участия сторожа невозможно. Сам же сторож принимал санитарную машину с вокзала. Явно не мог там быть.

— А если имелся сообщник? –предположил Толстой: -Хотя это слишком сложно.

— Остаются кухарка и повар, которые прибыли под утро, -Подвел итог Бунин: -Вполне могли побывать на вокзале. Что известно про них?

Чехов задумчиво покрутил рюмку: -Ничего. На кухне я не был. Но имеют ли они медицинские навыки? И какое отношение имеют к бывшей банде?

— Вот любишь ты задавать сложные вопросы! –Толстой с досадой хлопнул себя ладонью по колену: — А кто отвечать будет?

— Ответит Иван, -с усмешкой кивнул на Бунина Чехов: -Он у нас тонкий психолог, лирик. Разбирается в человеческих душах.

Бунин долго смотрел на погасшие угли в камине, думал, наконец, решился: -Хорошо, я попробую… Кто может работать поваром в больничке? Тот, кто имеет диплом, соответствующий стаж, рекомендации и не старик по возрасту. Есть ли у него медицинские навыки? Сомневаюсь. А мог он проникнуть в реанимационную палату? Нет, слишком занят на кухне. Значит, остается один кандидат…

— Обоснуй! –Потребовал Белинский.

— Кухарке обычно за сорок. Работа неблагодарная и малооплачиваемая. Постоянно отлучается из кухни — в кладовую или вынести мусор. Не уследить за ней. Именно она приносит пищу в палаты, где общается с медсестрами, видит, как они работают, иногда помогает. В своем белом халате она невидимка среди персонала.

— И что? –Скривился Белинский: -Какое она может иметь отношение к Лосеву?

— Да, Иван, -согласился Толстой: -Ты выдвинул серьезное обвинение.

— Возможно… Но давайте представим, что в молодости она была женой одного из казненных бандитов, знала, кто его предал, и считала дни до его освобождения. А затем встретила. Ножом в спину…

— Подходит, -кивнул Чехов: -Мужчина бы разворотил печень, а женская рука слабее.

— Узнав, что Лосев выжил, она вполне могла пройти в палату, чтобы завершить начатое.

Огонь в камине внезапно вновь разгорелся, бросая яркие вспышки в темноту зала.

После недолгого молчания Белинский вскочил: -Я сообщу нашу версию Кошко! — и выбежал в прихожую к телефону. Товарищи, не сговариваясь, тотчас допили бутылку и зажевали лимоном с невинными улыбками на лицах.

Белинский возвратился несколько обескураженный, сел, с грустью поглядел на пустую бутылку и сообщил: -Кошко уже арестовал кухарку…

— Как же мы были правы! — радостно улыбнулся Толстой: -Гриша, пожалуйста еще бутылочку!

— Но только за покушение на убийство на вокзале, -продолжил Белинский.

Толстой недоуменно развел руками: -Не понял…

— А убийство завершил в палате ее брат — дежурный врач.

— Вот это поворот! –Чехов рассеянно протер пенсне: -Тут без бутылки не разобраться…

Гриша степенно направился к серванту.

Вторник

Нынче вечер в клубе проходил шумно. Журналисты праздновали выход новой книги своего московского коллеги Гиляровского «Москва и москвичи». Многочисленные гости сновали вдоль фуршетного стола, выбирая алкоголь с закусками, пили и танцевали под граммофон. Иногда собирались группами, чтобы подбросить виновника торжества на руках. Но так как Гиляровский был телом грузен, не всегда удавалось поймать. Зато много смеялись.

В общей суете только три человека, сидящие в креслах подле камина, сохраняли недвижимое спокойствие. Молчали, смотрели на огонь да потихоньку смаковали коньяк. Наконец, не выдержал Чехов: -Николай Алексеевич, вы так редко посещаете клуб. Каким нынче ветром вас занесло в Питер?

Некрасов с грустью оглянулся на веселящийся зал, вздохнул: -Все дела, дела… Именьице маленькое, дохода никакого, а забот требует немерено. Опять же издатели, мерзавцы, норовят гонорары урезать, а то и вовсе не заплатить. Приходится выбивать, иногда кулаком. Да кому на Руси жить хорошо?!

— «У меня сходные проблемы», -подумал Толстой: -«Только имение побогаче, графское».

К ним подбежал раскрасневшийся от вина и танцев Бунин: -Мое почтение, Лев Николаевич! Приветствую тебя, Николай Алексеевич! –приобнял он Некрасова: -Здравствуй, Антоша! С утра здесь сидишь?

— Да, со вчерашнего, -грустно ответил Чехов.

— Как Ольга?

— Порхает чайкой по больничке, -усмешка тоже вышла грустной. На чаек у него фобия: увидал как-то в Ялте сию птичку и накатал про нее комедию. С тех пор все пишет и пишет, не может остановиться. А театрам приходится ставить на сцене — классик же!

— Ну, дай Бог ей здоровья! -Бунин расположился в свободном кресле: -Можно мне с вами? –и налил себе рюмочку: -Я, кстати, принес сегодняшнюю газету. А там попался весьма интересный материал, -он отпил глоток: -Знаете ли вы госпожу Каренину?

— Как-то раз видел чету Карениных на прогулке в Летнем саду, -припомнил Толстой: -Он степенный, в годах. Какой-то крупный чиновник, насколько я знаю. Она молодая, красивая, чуть за двадцать. Улыбчивая приятная женщина. С ними еще был сынишка лет четырех в матросском костюмчике. Хорошенький, в маму.

— Экий ты наблюдательный, Лев Николаевич! –отметил Бунин: -А я хорошо знаком с ее братом — Стивой Облонским. Он многое рассказывал о Карениных. Но с ними я не встречался — не их я аристократического круга.

— Зато звезда мирового писательского сообщества! –рассмеялся Чехов: -И член нашего круга.

— Мерси боку, -слегка поклонился Бунин: -Но что же я вычитал в газете? Анна Каренина попала под поезд на Николаевском вокзале и погибла!

— Боже упаси! Какая жалость! –воскликнул Толстой.

— Вот уж несчастье! –всплеснул руками Чехов и сбил с носа пенсне.

Один Некрасов остался невозмутимым: -Я о Карениных слыхом не слыхивал, но женщину мне очень жаль. А как это с ней произошло?

— Сейчас скажу, -Бунин разлил коньяк по рюмкам: -Но сначала помянем рабу божью Анну.

Выпили, в скорби помолчали. Толстой платочком промокнул слезу. Чехов протер и водрузил на нос пенсне. Некрасов вытер рукавом сюртука нос и усы. Бунин снова наполнил рюмки. Выпили. И Бунин продолжил: -Полиция выдвинула три версии случившегося — несчастный случай, самоубийство, преднамеренное убийство. Но как-то не подходят они для Карениной!

— Почему ты так думаешь? –заглянул в лицо товарища Чехов.

— Трудно объяснить, но она какая-то не такая! Словно с другой планеты, -Бунин схватился за голову: -Господи! Я только сейчас осознал, что она мертва! А я веселился, танцевал… Прости меня, Анна! –он закрыл лицо руками, чтобы не слышать окружающих звуков музыки, смеха, звона бокалов.

Товарищи сочувственно молчали. Чехов гладил Бунина по голове, Толстой зачем-то расчесывал бороду, а Некрасов задумчиво уставился в камин. Внезапно в их замкнутом кругу возник лакей Гриша: -Это вам от Гиляровского, -поставил на столик бутылку коньяка и тихо исчез.

Толстой оглянулся в зал, чтобы хоть кивком отблагодарить за внимание, но виновника торжества уже выносили на улицу под восторженные крики. А веселье продолжалось.

— Я вот что подумал, господа, -оторвался от созерцания камина Некрасов: -Странное какое-то происшествие. Надо бы в нем разобраться. Как вы считаете?

Толстой прекратил ковыряться в бороде: -Я поддерживаю. Хочу понять, что же случилось.

— Непременно! –Бунин выпрямился и хлопнул себя по коленям: -Непременно надо понять! Предлагаю включить наше творческое мышление, господа!

— Я присоединяюсь, -заявил Чехов, разливая коньяк по рюмкам: -С чего начнем? –и выпил. Остальные его поддержали.

Некрасов погладил усы: -Давайт