Оглавление

ПУТЬ СКИТАЛЬЦА

Болота

Вечерние сумерки отступали, отдавая свои тени во власть приближающейся ночи. Эйстальд устало лежал в зарослях кустарника, именуемого здешним народом клочницей. В его колючих объятиях скиталец пытался хоть немного укрыться от моросящего дождя, но зеленовато-мутная дымка все же терпеливо пробиралась к нему и неприятно оседала на коже.

Прохладный ветер тянул за собой гнилостный запах несостоявшейся реки, который невозможно было спутать ни с чем другим. Болота… Эти дикие места были безлюдны и опасны. Впрочем, как и все те, что уходили в сторону от древних трактов и оживленных путей.

Эйстальд не мог понять, какое внутреннее чувство подтолкнуло его свернуть в сторону, к незнакомой тропе. Или это была не интуиция, а нетвердо стоящие ноги из-за ведра отборного пойла накануне вечером… Но укорять себя в уже содеянном скиталец не любил, да и пользы не усматривал в этом явной. Так что сейчас, в промокшем плаще и с тюком за спиной, Эйстальд осматривал разветвление полузатопленной тропы со вздувшимися неопрятными холмами над нею.

По болотистым топям его нога ступала куда чаще, чем порою хотелось вспоминать об этом, однако, несмотря на постоянную изменчивость вязкого мира, Эйстальд умело находил нужные ориентиры. Юность в Серых Лесах и долгие странствия в Бурых Пределах оставили следы не только на его облике, но также наградили непростым жизненным опытом и навыками следопыта.

Но сейчас, лежа в зарослях, он не мог избавиться от навязчивой мысли, что все-таки сбился с пути. Потуже затянув тесемку насквозь промокшего мешка, он нехотя стал выбираться из своего укрытия. Делать нечего, ведь о возвращении назад и поиске других тропинок не могло быть и речи. Он хорошо знал: болота слишком обманчивы, особенно после сумерек, даже для Серых скитальцев.

— Не кажутся мне эти холмы безобидным наслоением пород… Раздери меня Изначальный, если я вздумаю карабкаться по их склонам! — пробормотал Эйстальд и провел рукой вдоль гарды своего клинка. Полуторный меч был куда старше самого скитальца, и с Эйстальдом его связывали годы службы.

Осторожно, слегка пригнувшись и стараясь держаться в тени вытянутых, как черные вуали, зарослей, ниспадающих с покатых заросших плеч новоявленных хозяев тропы, Эйстальд двинулся в сторону мрачных холмов. Он не раз слышал все те байки, которые так любили травить за кружкой пива в тавернах… Особенно в той, где вчера он пытался перепить, а возможно и перепеть местного барда. Еще немного и он урвал бы победу, но вместе с «Исчезнувшими Первыми Народами», очень трогательной и лирической песней, исчез и его кошель.

Отбросив печальные воспоминания, скиталец начал вспоминать перешептывания троих жиников, которые рассказывали о болотах, о слишком долгих ночах и блеклом тумане, что не возвращает заблудившихся путников. «Местные разогреваются за кружкой-другой», — тогда решил Эйстальд, однако реальность оказалась недалека от выдумок.

Многое изменилось за прошедшие столетия после Серебряной Войны. Союзы угасли, орден Серебряных Стражей пал в забвение. Те немногие, кто еще носил в своей крови искры лунного света, скрывались в тенях, передавая древние знания и сохраняя память об истории и искусстве некогда великого братства. Теперь они именовали себя Серыми скитальцами, а остатки собственной касты — Серым орденом. Те, кто доживал до старости, носили звание Хранителей. В Совете Серого ордена им предоставлялось право выносить свое независимое решение. Остальные Серые скитальцы были в основном странниками, в окружении которых Эйстальд и вырос, охраняя вместе с ними границы Бурого Предела.

Доводилось ему встречаться не только с пьяными увесистыми кулаками в придорожных тавернах. Были на его веку и столкновения с многоликой тьмой. Хотя существ послеударной эпохи за долгие годы дозора он почти не встречал, однако их присутствие ощущалось повсюду. Поговаривали, но только сидя у теплого камина, и только после четвертой кружки, о пробуждающихся из старых гробниц. Находились свидетели, якобы видевшие тени высоких королей в тумане. Шепот этих рассказов наполнял каждый угол дома и таверны, пока наконец не добрался до Серого Убежища, что находилось в трехстах пятидесяти лигах по прямой к северо-западу.

В собранном наспех Совете присутствовали немногие, а слухи, которые обсуждались, были полны тревожных известий. Старая крепость Великого Клыка на юго-востоке все также стояла безмолвной. Только болота, с давних лет соседствующие с древней твердыней и раскинувшиеся на многие лиги, пришли в движение. Топь наползала на тракт, исчезали путники, иногда и целые обозы. Зеленая мгла будто оживала и разрасталась куда дальше положенного. Болота начинали собирать дань.

Эйстальд уже тогда догадывался, что питает непроходимые топи и насколько опасным может оказаться такой путь, потому и вызвался добровольцем. По сравнению с остальными, Эйстальд выглядел гораздо моложе, тем не менее, все прекрасно знали о том, насколько искусно он обращается со своим клинком. В Совете почти все были согласны, один лишь Гранбурн высказался против. Старик всегда был реалистом.

— Если отправить Эйстальда на юг искать выдумки с дерьмом в тумане, мы здесь сами все захлебнемся. Северные границы нам сейчас куда важней. Одно нашествие мы остановили, но какой ценой? Если последуют другие, то нам не выстоять! Убежище падет!

И теперь, сбившись с пути и пробираясь по зловонной зеленой топи, скиталец с горечью думал о том, что стоило тогда прислушаться к старому ворчуну.

Холмы были совсем рядом…

— Может и проскочу незаметно… В самом деле, много ли видят эти чертовы короли в таком тумане! — сострил он больше для себя. Если холмы окажутся не просто нагромождением старой породы, а древними курганами изменений, тогда дело обретет скверный оборот.

Воздух становился вязким и постепенно сгущался. К сырому испарению примешивался характерный запах пустоты. Сердце сжималось в когтях тревоги и, подходя все ближе, Эйстальд теперь не сомневался, что подкрадывается к стражам-могильникам.

Внезапно воздух задрожал и, словно сомкнувшись тяжестью вокруг, замер. Левой рукой ему почудилось прохладное касание, скорее даже намек на прикосновение, подобно хлопьям невесомого снега, осевшего на запястье. Но и этого было достаточно. Молниеносно пригнувшись, мягким прыжком с оборотом Эйстальд ушел в сторону. В правой руке сверкнул клинок. Сталь, скрипнув о ножны, тихо запела. Прямо в холме чернело отверстие…

— Все-таки вляпался! — бросил сквозь зубы Эйстальд.

Проем не был однородным, тьма в нем колебалась, точно капля в чернильнице. Выждав подходящий момент, она тонкой струйкой начала течь из горловины. Только не вниз, как положено, а вверх, жутковато изгибаясь. Высокая сутулая фигура неясно вырисовывалась из темноты провала. Латунные наплечники блекло сверкнули в зеленоватом мраке, и в них могильным цветом отразился яркий клинок.

— «Трехлучевая корона, неужто сам Кхфаар… невозможно!» — пронеслось в голове скитальца. Времени на дальнейшие логические цепочки не оставалось. Не держи он в руках Серебряный Шторм, выкованный в глубине эпох из селлестила, необычного и крайне редкого металла (если верить преданиям — сошедшего с оборотной стороны луны), шансов у него бы не оставалось. Они и сейчас были невелики. С полноценными умертвиями скитальцу еще не доводилось встречаться, а с Коронованными стражами не встречались и старшие Хранители уже сотни лет. «Возможно, я еще успею удрать! Связываться с этим, чем бы или кем бы оно ни было, точно не стоит».

Тень без единого звука скользнула в его сторону. Едва различимый нагрудный доспех из тусклого железа слабо мерцал сквозь черные прорехи. Все это нагромождение металла и высохших костей двигалось куда быстрее ожидаемого, и при этом всем стояла невыносимая тишина.

Быстро! Слишком быстро! Мысли подстраивались под боевой ритм. Два мгновенных шага в сторону, клинок со скрежетом прошел сквозь обрывки черного балахона, дробя кости и встречая… пустоту. Следующий оборот — и длинные скрюченные пальцы в одно мгновение прорвали крепкую дубленую куртку. Отдернув руку, Эйстальд сделал резкий выброс меча от колена до плеча и задел доспех, который, не поддавшись, протяжно завыл. Отскочив в сторону и чудом изогнувшись назад, скиталец пропустил у лица страшную пятерню. Эйстальд попытался разрубить тень и, закружившись вокруг противника, рубанул крест-накрест. Гулко звякнул встречный металл, как щепки посыпались сколотые кости вперемешку с рваньем балахона. Тень резко отпрянула, но Эйстальд почувствовал, что это даже не передышка… Сквозь разодранную куртку ощущалась заползающая сырость. Следующий выпад для него наверняка станет последним.

У каждого скитальца есть некоторые знания для борьбы с Искаженными, но действенны ли они на одного из Коронованных, Эйстальд не знал. «Бежать!» — мелькнула в голове нелепая мысль, которую Эйстальд тут же отбросил. Коронованный двигался в этом тумане проворнее, чем рыба в воде. Оставался последний козырь — призрачная надежда на собственный меч. Серебряный Шторм хоть и проходил сквозь черную завесу, расколоть древний нагрудник ему было не под силу. Уповая лишь на судьбу, Эйстальд вложил всю свою веру в силу крови, что текла в его жилах и жилах его предков.

Вдруг он почувствовал, как клинок тихо вздрогнул в руке. Тепло разлилось по всему предплечью, согревающим потоком устремляясь прямо к сердцу. Энергия, идущая от металла, наполняла его грудь и возвращалась в рукоять обратно. Меч едва заметно отсвечивал лунным серебром, которое дарило искру света в этом безнадежном болотном мире. Ощутив угрозу своему столь привычному мраку, сутулая коронованная тень в судорожных изгибах и все в той же непроницаемой тишине начала заползать обратно в чернеющий провал холма.

Тепло меча, придающего сил и уверенности, исчезло также быстро, как и появилось. Поэтому, когда последний луч черной короны скрылся в темноте, ноги скитальца несли его прочь от холмов сквозь пелену, разбрызгивая мутные потеки по едва различимой тропе, к блеклой полосе рассвета. Сколько Эйстальд бежал, не знал даже он. Наконец, ощущение ледяных пальцев страха и тоски, что терзали его после мучительного прикосновения, начало постепенно покидать.

— Вот же старый осел! — пробормотал Эйстальд, сбавляя шаг и останавливаясь под иссохшим деревом. Бежать больше не было сил, да и с каждым шагом возвращался здравый смысл. Он знал, что стражи крайне редко покидает пределы своих владений. Хотя, касаемо Коронованных, уверенности не было ни в чем. Древние были способны на многое: пространство для них было подобно податливому полотну, а время служило им также, как смертному — простая дорога. Однако чувства подсказывали, что его давно уже никто не преследует. Будучи скитальцем, он всегда доверял своему чутью.

— Хороший из меня бы вышел наставник… по распитию браги, просиранию денег и выбору верных путей! — продолжал он ругать себя за неосторожность, но вскоре на дальнейшие нравоучения у скитальца не осталось ни сил, ни желания. Нравственность не являлась его выдающимся качеством. Медленно шагая через постепенно редеющую зеленоватую завесу дождя, Эйстальд с видимым удовольствием наблюдал первые и осторожные касания робкого рассвета. Внимательно осматривая разорванную куртку и рубаху под низом, он с облегчением отметил, что до плоти страшные пыльцы не добрались.

— Повезло, что еще ноги держат. Иначе, валяться бы мне где-то на этой тропе с черными, как сажа, глазами.

Скиталец хорошо представлял последствия, ожидавшие его после Мертвой Хватки, в одиночестве обширных неприветливых топей. Взявшись за рукоять, он медленно обнажил меч и внимательно осмотрел его.

— Спасибо, старый друг, я опять в долгу перед тобой, — тепло пробормотал Эйстальд, бережно проведя ладонью по клинку. Ни сколов, ни вмятин, к своему удовлетворению, он не обнаружил.

— Как всегда — безупречен. Сколько еще силы в тебе, сколько веры в меня. Но достоин ли я? — последние слова Эйстальд прошептал чуть слышно, точно стыдясь того, что клинок ответит. Спрятав меч в ножны и как следует оглядевшись, он прикинул, что где-то там рассвет уже вступает в полную силу, хоть и здесь, на болотах, его дыхание ощущалось крайне слабо.

Временные колодцы… Неслучайно Хранители предпочитают это название, нежели простонародное — Упокоища. Казалось, что промелькнули считанные минуты, а за границей ночь уже перерастала в утро. Нежить пробуждалась там, где сосредоточения селлестила порождали искажения, способные продавливать пространство к другим измерениям. Потому и проявлялись пертурбации времени — чем ближе к центру, тем явственней. Хранители не могли сойтись в едином мнении, где находился исток этих временных колодцев. Одни высказывались, что это зависит от объема скоплений селлестила, другие предполагали, что там могли действовать неведомые им амулеты и артефакты. Высказывались гипотезы о том, что вплотную к центру время почти останавливается. Однако узнать правду не представлялось возможным, поскольку свидетели данных событий никогда не возвращались.

Мысли текли неспешно. Если все-таки это был один из Коронованных, или даже сам Кхфаар, тогда дела в этих краях идут не то, чтобы скверно, а на грани полноценного воплощения. Изначальному не достало бы сил… После Серебряной Войны, он хоть и был побежден, но не уничтожен. Однако печати были сломлены и легионы разбиты. Коронованные исчезли во мраке. Изначальный бежал в глубины и многие сотни лет о нем ничего не было известно. Но теперь первый из Коронованных пробужден, а значит старая крепость вновь собирает силы.

С этими невеселыми раздумьями Эйстальд повернул к востоку и застыл, как вкопанный. За поворотом, в паре десятков шагов был виден силуэт, закутанный в видавший виды плащ с низко опущенным капюшоном. Обычный человек не заметил бы никого и прошел бы мимо, но острый взгляд скитальца безошибочно распознал сидящую фигуру, затерянную среди неприхотливых форм темнеющих валунов у обочины.

Загадочная фигура не застала скитальца врасплох. Нередко в странствиях ему доводилось встречать разнообразных путников, да и странноватого народа на пути хватало. Но все они преимущественно держались проверенных дорог. Встреча в глубине болот, неподалеку от крепости Клыка, была весьма необычна. По вязким топям, через удушливые пространства не решались проходить даже самые отчаянные авантюристы. Редкие дозоры местного караула обходили их десятой дорогой, а уж когда стали расползаться слухи о молчаливых тенях и призрачных силуэтах, желающих срезать путь или отыскать легкую добычу, поубавилось вовсе.

Эйстальд подходил неторопливо, стараясь нарочно держаться подветренной стороны, чтобы ветер играл ему на руку. По едва различимым очертаниям, проступающим под изношенным плащом, он уже догадывался, с кем примерно предстоит иметь дело, но после недавних событий решил, что излишняя осторожность не помешает.

— Судя по тому, как ты суешься под ветер, словно дырявое покрывало на бельевой веревке, уж не рассчитываешь ли ты, что я какой-нибудь пронырливый жиник, что носом чует, когда штаны все обделаны?! Тут и носом особо тянуть не нужно, разит от тебя могильником за версту! — с этими словами загадочная фигура откинула капюшон, предъявив миру и обрадованному дождю мокрую путаную бороду, местами укрытую сединой, пару глубоких шрамов на обветренном лице и хитрый глаз стального оттенка. Второй, несомненно, когда-то был не менее хитрым, но сейчас на его месте сидела тугая, безразличная к происходящему, повязка.

— Эйстальд, чертов бродяга! Как же я рад тебя здесь увидеть, — продолжил он с улыбкой. — Однако, если вдуматься во все эти совершенно «несвязанные» между собой события, то сразу становится ясно, что смердящие больше положенного болота и хрюкающие тени в кустах, заинтересуют Селлтирианд куда больше обыденного. И кто же ринется первым разгребать все эти коварные проделки недремлющей тьмы? Эх Эйстальд, Эйстальд… Внешне ты и повзрослел, но тяга к подобного рода подвигам осталась у тебя с юности.

— И я рад тебя видеть, Гелвин, — улыбнулся в ответ Эйстальд, убирая руку от полированного навершия на рукояти меча. Нестареющего старика бальтора, широкоплечего и низкорослого, даже по меркам его расы, скиталец знал уже не один десяток лет. Гелвин был превосходным охотником-следопытом и с недавних пор — мастерским охотником за головами. Эту новую профессию друга Эйстальд, мягко говоря, не совсем одобрял, но свое мнение держал при себе.

Познакомились они еще в пору молодости скитальца в придорожной корчме, что стояла у границ Бурого Предела, простирающегося на многие сотни лиг к юго-востоку. Внешне эта корчма напоминала месиво из коровьего дерьма и извести, но внутри была на удивление уютной. Именно этот «домашний» уют притягивал проходящие мимо обозы жиников и купцов, следующих вдоль границ Предела. Они все еще лелеяли надежду выстроить подобие торговых отношений с давно уже одичавшими селениями на северо-востоке. Облюбовали эту корчму и личности более сомнительного вида, до дел которых никто и не проявлял излишнего интереса, разумно понимая, куда он может завести.

Теми днями Эйстальд проводил в дозорах у бурых границ, по большей части обитая на бескрайних пустошах, и лишь изредка появляясь в селениях неподалеку. За это время он научился быть готовым к любым встречам: с отрядами местных мародеров, благородными бандитами, ветеранами всевозможных войн, которые никого не страшились и всегда намеревались взять то, что казалось им своим по праву. Такие встречи Эйстальд и его верный клинок заканчивали быстро, навсегда избавляя желающих от хлопот дальнейших набегов.

Порой случалось наблюдать издали силуэты бродячих полутроллей, которых нужда и голод уводили все дальше от родных гор. Троллей и их ближайших сородичей зверодрагуров в те времена было мало, поэтому от селений они старались держаться подальше. Лунное серебро они чувствовали не хуже, чем звери охотничьи ловушки, поэтому скромное жилище скитальца едва беспокоили.

В той самой придорожной харчевне, куда Эйстальд решил наведаться, дабы вернуть себе человеческий облик, и завязалась крепкая дружба между тогда еще молодым скитальцем и старым, неунывающим охотником бальторовской расы.

В корчме «Тролль и поэзия» много лет назад

Отряхивая в край изношенный плащ, который больше всего напоминал балахон странствующего бродяги, Эйстальд открыл скрипучую дверь в полутемное помещение харчевни. На вывеске, висевшей на двух ржавых петлях у входа снаружи, был изображен тролль с блаженной рожей, которой автор этого шедевра пытался придать выражение одухотворенности с помощью пера за ухом, что, по задумке, было олицетворением его тесных отношений с поэзией. Надпись была выполнена довольно искусно и без ошибок, чему скиталец и удивился. Знающие письменность в этих краях встречались не так уж часто, а о мастерах гравировки и говорить было нечего — их можно было перечесть по пальцам одной руки.

С порога ударил знакомый запах прожаренного мяса, наваристой похлебки, кислого перегара и изношенной кожи. В дальнем углу зала, у пожелтевшего от постоянного смрада окна, Эйстальд заметил подходящий стол. Народу было немного: усталые жиники из торговых обозов, несколько местных мужиков и совсем неподалеку от приглянувшегося столика сидела низкорослая фигура, привлекающая внимание громогласными пьяными комментариями происходящего вокруг.

«Хм, бальтор… Судя по всему, охотник или кто еще опасней», — подметил про себя Эйстальд, направляясь к столу. Выкрикивающий одновременно шутки и проклятия бальтор практически не обратил никакого внимания на проходящего мимо скитальца, если не считать неожиданного напева среди всей его забористой ругани:

— О, лунный свет! Все там, где тьма, сияешь нам! — и последующего за ним восхваления стоящей перед охотником кружки пива. Эйстальд готов был побиться об заклад, что в данной, плохо скрытой издевке, подвыпивший бальтор дал понять: он сразу определил, кем является вошедший, и благоговейного трепета от него ожидать не стоило.

Решив не вникать в ситуацию, а просто отдохнуть после стольких дней в диких землях, Эйстальд махнул корчмарю, заказав кувшин пива, похлебки и тарелку куриных рулетов. Только он и успел пригубить темного ржаного, как дверь в корчму распахнулась от довольно сильного пинка и в просвете замаячили силуэты в высоких шлемах с длинными шестами, увенчанные тяжелыми набалдашниками.

Это были сборщики податей очередного барона или наместника с северных рубежей. Более опытных грабителей и насильников нужно было еще поискать. Они всюду появлялись со своими сумками, переполненными указами и предписаниями на все случаи: от взимания всего ценного до продажи в рабство. Эйстальд прекрасно знал, что подлинность содержимого этих сумок никто и не осмеливался проверять. Законы в этих местах потеряли свою значимость, господствующее место занимали теперь сталь и золото.

«Интересно, успею закончить хотя бы с похлебкой, прежде чем эти сучьи дети начнут выбивать из посеревшего корчмаря все, что могло бы послужить оплатой налогов?» — прикидывал в уме скиталец, скорыми глотками осушая только начатый стакан довольно неплохого пива.

Однако новоявленную компанию ни корчмарь, ни сборы налогов, похоже, не интересовали. Вместо того, чтобы с пристрастием начать допрашивать всех присутствующих и как можно быстрее стараться освободить их от бремени золота и украшений, все эти шлемы и шесты неспешно двинулись к столу бальтора. В отличие от остальных посетителей, которые тут же позабыли, о чем болтали и сплетничали, старого бальтора нисколько не смутило их появление:

— Чего это, мастер корчмарь?! Неужто сегодня у вас праздник какой и для детишек сладостей со сдобою напекли? Вон сколько сопляков набежало, того и гляди, передерутся из-за лишней ватрушки! — бальтор весело хмыкнул, невозмутимо взирая на приближающиеся здоровенные фигуры.

— Так, парни, окружайте стол и следите за его руками, они чертовски охочи до всякого рода фокусов. А ты, Гелвин, не вздумай чудить! Бумага с подписью и печатями у нас на тебя есть, и в этот раз мы не упустим шанса ею воспользоваться! — надменным тоном заявил один из прибывших, который, судя по изукрашенному шлему и повелительным репликам, был старшим в отряде.

— Да-а, вы конечно же ею воспользуетесь, — уже без улыбки произнес бальтор, — только не здесь, а за углом, аккурат шагов десять, как в отхожее место упретесь, там и воспользуетесь! — с этими словами Гелвин обвел потяжелевшим взглядом всю окружающую его стол кампанию, продолжая громко прихлебывать из кружки.

— Да кем себя возомнил этот мешок с дерьмом?! Сейчас я его научу как нужно встречать представителей власти! — сплюнув на стол, зло прорычал покрасневший от ярости командир и рывком выбросил шест в сторону бальтора. Достигни он цели, превратил бы и без того не самое привлекательное лицо бальтора в жуткое месиво.

К тому времени, как шест прилетел к краю стола, где секунду назад еще пил свое пиво невозмутимый старик, за стулом никого не оказалось. Зато тотчас слева рухнул, как срубленное дерево, ухмыляющийся тупым самодовольством один из «законных» представителей власти. Вереща как пойманная свинья, он неуклюже начал отползать в сторону, сжимая окровавленную штанину ниже колена. Никто не успел произнести и слова, как приземистая серая тень снова нырнула под стол, и, находящийся справа амбал, у которого только-только глупая улыбка сменялась непомерным удивлением, сильным толчком отлетел в сторону. Здоровяк с отвратительным хрустом повстречался со сваленными в углу ящиками, затем громко охнул, обмяк и затих. Командир, резко отпрянув от стола, дугой провернул шест, становясь в защитную позицию.

«Вычурному шлему» стоило отдать должное: опытный, хоть и не самый умелый боец, — подметил про себя Эйстальд, с интересом наблюдая за развивающейся перед ним сценой. С того самого момента, когда кольцо вокруг стола небрежно замкнулось, скиталец быстро прикидывал в уме, потребуется ли его вмешательство. Бальторов он знал как крепкую расу, одинаково охочих и к доброй драке, и к доброму ужину. Но все же, старик, хоть и не производил впечатление беспомощного, одиноко терялся за громоздкими силуэтами подступающих стражей. Но в тот самый момент, когда напряглась спина командира, готового к нападению, Эйстальд, не выпуская из взгляда старого охотника, понял, что весь этот самодовольный отряд, привыкший к безнаказанному разбою, сейчас обречен.

— Ну и зачем же ты сразу палкой в лицо тычешь? Хоть бы бумажку свою показал для приличия, гаденыш! — с едким пренебрежением проворчал Гелвин, вылезая из-за стола и с кряхтением, скрипучим как вековое дерево на ветру, направился в сторону застывшего командира. Шест просвистел в воздухе, описывая широкую дугу. Бальтор ловко увернулся, проскочил под шест и неуловимым ударом направил свой незаметный кинжал в щель между защитными пластинами нагрудника. Но противник не собирался так просто отдавать свою жизнь. Позволив кинжалу увязнуть в сочленении доспехов, где клинок уперся в кольчужное плетение, сборщик ударом локтя обломил лезвие кинжала по рукоять и быстрым отскоком ушел от бальтора на расстояние вытянутого шеста.

— А мне начинает это нравиться! — довольно прогудел Гелвин, отбрасывая в сторону бесполезный обломок. Усмехнувшись пристально наблюдавшему Эйстальду и, не оборачиваясь, он направился к своему столу. Последний из троицы «вершителей закона» остался стоять на месте, напряженно уйдя в оборонительную позицию. Его гордость — изукрашенный, начищенный до блеска шлем, съехал на искаженное от страха лицо. Бальтор, благополучно дойдя до стола, начал копаться в неказистой объемной котомке, пока не извлек из нее небольшой двулезвийный топор с рунической гравировкой по лезвию.

— А вот и время чудес! — ласково проворковал Гелвин, — чего вдруг так засмущался? Сейчас покажу тебе настоящие фокусы, подойди-ка поближе, дружок, — улыбнулся он посеревшему от ужаса командиру.

— Довольно! — прогремел Эйстальд, вставая из-за стола. — Гелвин, ты уже достаточно отплатил им той же монетой, которая обычно у них в ходу. Пусть они и редкие подонки, уподобляться им не стоит. А ты убирайся обратно к своим хозяевам! — бросил скиталец через плечо ничего не понимающему сборщику налогов.

— И передай им, кем бы они ни были, что Гелвина вы повстречали и лично убедились в том, что бальтор под защитой Серых скитальцев. Если им ни к чему проблемы с Селлтириандом, то пусть и не суются в его дела!

Топот удаляющихся ног, скрип и сильный стук распахнутой двери сопровождался хохотом старого бальтора.

— Мальчик мой, в уверенности тебе не занимать! Я ведь не слепец, вижу какая кровь струится у тебя в жилах. Но, мой юный оберег, запомни: старику Гелвину ни Серые скитальцы, никакие другие стражи, не нужны! Хотя, должен тебе и плеснуть в благодарность! Давненько никто не пытался оградить бальтора от последствий «справедливых» законов. Бери-ка ты свою кружку и иди за мой стол, будем пить за знакомство, да и рулеты свои прихвати, чего им, беднягам, черстветь в одиночестве.

Вдвоем в дороге

— Да-а, — протянул Эйстальд, вынырнув из нахлынувших воспоминаний. — Ты, Гелвин, как был самым непредсказуемым бальтором, таким и остался. Разве что шрамов на твоих рубцах стало чуть больше. Все также задираешь наемников в трактирах? — с улыбкой спросил он, тепло и крепко обнимая старого друга. Через порванную куртку он почувствовал, что старик и сам промок до нитки.

— И правда, от хорошей драки и крепкой браги даже мертвый бальтор не откажется! А я, как видишь, еще свежее молодого куста в весеннем саду! — усмехнулся Гелвин. — Ты мне лучше скажи, что за мертвяк тебе ребра пересчитать намеревался. Судя по запаху и виду твоей куртки, тут явно не топором и не кинжалом орудовали!

— Хороший у бальторов нюх, однако. Я вот, кроме промокшей кожи и настырно смердящей гнили, ничего и не унюхаю. Все чувства притупил этот чертов туман.

— Ты с мое проживи в Пустошах, да в Серых Лесах, надеясь лишь на следы и запахи, да не каких-то жалких пару десятилетий, а хоть бы полноценное столетие! Вот тогда унюхать сможешь не только Мертвую Хватку, а и белку за милю учуешь, что гадить собралась, но еще сама того не ведает.

— Ну, возможно, еще через полвека я и стану кошмаром для белок. А пока скажи мне, старик, что ты все-таки делаешь в этих болотах? Ведь как мне кажется, для твоей новой профессии голов, что превращаются в кошели, здесь не так уж и много?

— Да уж, чего нет, того нет. Понимаешь ли, контракт мне необычный достался. Ты же знаешь, давно пытался подобраться поближе к королевским заказам. Даже несмотря на мои, скажем так, разногласия, с придворными лицами и прочим королевским отребьем. У такой работы и кошель потяжелее будет, нежели от жиника ждать за охрану телеги. А тут недавно прямо на стол выкладывают мне свиток, да еще бумага такая, что и табак в ней дымить не стыдно. Вот, погляди сам.

С этими словами старый бальтор полез за пазуху, и, найдя письмо, протянул сверток скитальцу.

Метру Гелвину,

за неизменным доверием и огромным опытом в сием вопросе прошение:

— Провести разведку местности у крепости Высокого Клыка.

— Определить причину и риски разрастающихся болот.

— Оценить угрозу для первостепенных торговых путей.

— Выяснить, каково участие в этих событиях Селлтирианда.

— Если таковое имеет место быть, разузнать, кого из Серых скитальцев орден снарядил для экспедиции.

Все расходы покрываются за счет королевской казны.

В случае успеха, сумма аванса удваивается.

Верховный магистр Лагранн

Королевского Магистрата Белого Крыла.

— И кошель рядом со свитком плюхнулся, скажу я тебе, больше доброго кувшина пива, стоящего рядом. Мне-то сразу понятно стало, что за дрянь на мою голову из того свитка полезет, но при виде такого богатства отказаться здравомыслия не хватило. Да что таить, самого к болотам этим тянуло, знаешь ведь мою любовь ко всему тому, что других на расстоянии держит. А тут еще слухи поползли по округе, мол туман на болотах не от простого наплывает! В тавернах только об этом и речь шла, иной раз и до драк доходило, коли кто не верил. Как усядутся, сразу за свое: пробудившиеся кругом виноваты! А после пары кружек и очевидцы объявлялись. Такое городили, что мне и самому понравилось. В общем, соблазн и кошель окончательно притупили мои инстинкты, и вот теперь я здесь! Потому ты, мой юный друг, можешь быть доволен, ведь благодаря моей любознательности и королевскому золоту у тебя сейчас такой надежный и неунывающий спутник! — со смехом закончил Гелвин. — А что тебя привело в эти места? — добавил бальтор. — Хотя, обнаружить именно тебя на болотах для меня не стало такой уж неожиданностью. Все-таки орден не доверил бы это темное дело никому, окромя мастера.

— Вызвался добровольцем, — сухо произнес Эйстальд. — Дела в Селлтирианде далеки от желаемого, и рисковать молодыми и неопытными братьями я не хотел.

— Это похвально, меньшего от тебя ожидать и не стоило. Да и потом, судя по твоей куртке и бледному лицу, твои братья убереглись от куда большего, чем простуда под ледяным ливнем. Кто же тебя потрепал-то так? Не припомню за нашу долгую дружбу тебя настолько подавленным.

— Встретился я, Гелвин, с тем, чего более всего опасался. Путь, как положено, выбрал проверенный, да по непонятным причинам завел он меня в самое сердце могильника, в котором вместо сгнивших костей поджидал Коронованный. Вот из его хватки я чудом и вырвался, если считать за таковое умелость рук и древний клинок, верно мне послуживший.

Бальтор остановился как вкопанный и пристально взглянул из-под капюшона в лицо скитальца. Наконец, после повисшего молчания, прохрипел:

— А корона-то какая, увидать успел?

— Трехлучевая, — хмуро сказал Эйстальд, — а под тряпьем был церемониальный доспех.

Гелвин беззвучно шевелил губами, перепрыгивая взглядом с камня на камень, бормоча себе под нос: «Как же так, выходит действительно пробудился? Трехлучевая… Неужели Кхфаар?».

Некоторое время друзья шли молча. Призрачные полосы восходящего солнца едва проникали сквозь волнистый туман и пелену дождя, но в воздухе уже чувствовались первые прикосновения сонного ветра, принося отчетливую свежесть в окружающее удушье. Узловатые деревья по мере приближения вырастали из тумана, следуя вдоль тропы подобно безмолвным стражам. Многие были неестественно высохшими и искривленными, и это было довольно странно для столь насыщенного влагой места. Их длинные, жутковато переплетающиеся, черные ветви издали походили на членистоногие конечности огромных пауков, безжизненно свисающих на незримой паутине.

Порывы ветра то затихали совсем, то усиливались, принося навязчивый холод, заставляющий судорожно кутаться в промокшие и практически бесполезные плащи. По обе стороны тропы извивались, то пропадая, то выныривая из тумана, облезлые и невысокие холмы, покрытые жухлой травою и размокшей глиной. Миля тянулась за милей, а окружающий пейзаж почти не менялся. Долгожданные лучи рассвета так и не смогли прорезать густое плетение тумана, потому высоко взобравшееся полуденное солнце было едва различимо, словно сквозь мутное стекло пыльной бутылки.

— Все-таки вдвоем, к старой крепости… — задумчиво протянул Гелвин. — Сколь бы ни были благородными твои цели, думаю, вдвоем мы куда быстрее смекнем, что там к чему! Судя по тому, что уже смердит у поверхности этих развалин, то явно мы там повстречаем не беглую банду местных оборванцев.

— Гелвин, — начал осторожно скиталец, дабы не обидеть старого друга, — в Великом Клыке, помимо холода и сырости, нас может ожидать нечто большее, с чем мы можем совладать. Если судить о пробудившемся Коронованном и разросшихся болотах, что расползаются от крепости, то искать источник нужно в самом ее сердце. Наши самые худшие опасения могут оказаться верны, и нечто древнее зреет в старых развалинах. Может след ведет к самому Изначальному в бесконечных глубинах. Поскольку выяснить это нужно наверняка, то один я попробую рискнуть. Серые скитальцы должны знать, с чем им предстоит иметь дело. А тебе, мой старый друг, скажу одно: не думаю, что кошель с золотом, а уж тем более интересы Королевского Магистрата, стоят того, чтобы совать свою голову в петлю.

— Моя голова на то и моя, дабы совать ее куда захочу! — раздраженно отрезал Гелвин. — Хоть я и люблю тебя, Эйстальд, но твое благородство иногда лишает тебя рассудка. Это с каких пор бальторы бросают друзей в час нужды, а? Уж не думаешь ли ты, что за прошедшее время я состарился и стал в драке обузой? Нет, Эйстальд, я пропущу твои нелепые предложения мимо ушей, и давай сделаем вид, что ничего такого ты и не предлагал вовсе. Изначальный, Коронованный или кто еще, но одному соваться в эту крепость я тебе не позволю!

Скиталец улыбнулся и промолчал, однако внутри у него стало теплее. Старый бальтор был надежным другом и умелым бойцом, о большем в этой ситуации просить и не стоило. Окружающие холмы начинали редеть, постепенно все больше припадая к земле. Редкие островки болотной травы чередовались с высокими стеблями камыша. Где-то рядом пробегал свежий ручей, возможно, даже приток к мутному и обширному озеру, раскинувшемуся у самого основания крепости. Эйстальд остановился, внимательно прислушиваясь. В спертом воздухе и монотонном бормотании дождя он уловил тихий шелест потока. Появление первых камышей заинтересовало и старого Гелвина:

— Похоже, что и впрямь родник недалеко. За глоток из чистого ручья, в этих зловонных землях, я сейчас не пожалел бы и пары золотых, — сказал бальтор. — Как думаешь, уж не тот ли это из притоков, что питает озеро у Великого Клыка?

— Как раз это мне в голову и пришло, — ответил Эйстальд. — Ручей должен вывести нас аккурат к окраинам крепости.

— Сказано — сделано! — Гелвин, поднявшись, оглядел близлежащий, покатый холм. — Давай свернем с тропы здесь. Мне все еще сводит желудок мысль о неугомонной нежити в окрестностях. Но поскольку брюхо все равно пустое, а к ручью идти нужно, стоит рискнуть. Срежем путь здесь. Нюх мне подсказывает — так к проточной воде и выйдем.

Взобравшись на невысокий, но довольно осклизлый холм, и еще раз внимательно осмотревшись кругом, друзья почти бегом двинулись на юго-восток. По приближающемуся шуму бегущей воды стало понятно, что направление они выбрали верное. Сверху холмы были лишены пышной растительности, если не брать в расчет редкие островки неопрятной травы. На бегу, продолжая изучать местность, Эйстальд подметил, что сырая глина, преобладающая вокруг, иногда чередовалась со странного вида наслоениями белесой породы, выпирающей из-под размокшей грязи.

— Кости Земли, — будто подслушав мысли, бросил Гелвин через плечо, — древняя, загадочная порода. Особо занимательна при полной луне. Бытует мнение, что она как-то связана с селлестилом и Сребророжденными. Ты должен был многое об этом слышать. Одно время ваш орден был очень заинтересован в выработке этой породы.

— Да, мне не раз доводилось беседовать с мастерами, посвятившими себя вопросу о происхождении Cekаlantas или, как ты сказал, Костей Земли. В библиотеке Серого Убежища сведений об этом есть немало. Даже образцы хранятся, с трудом добытые в Серых Пустошах. Камешки размером с горох. Такие огромные месторождения вижу впервые и уж никак не ожидал встретить их в сердце топей. На болотах доводилось бывать и до этого, но ничего подобного никогда не видал.

— Как и я! — отозвался бальтор, — но, можешь мне поверить, что это они и есть! И лезут они наружу, видно, по той же причине, по какой здесь вообще вся ерунда и творится.

Туман, начинающий редеть, словно внезапно передумал, и вновь начал сгущаться, однако в окружающей влаге чувствовалось изменение. Издали доносился запах свежей воды, и через пару сотен шагов, сквозь пелену стали прорисовываться стройные шеренги высокого тростника.

— Вот мы и на месте, — сказал Эйстальд, осторожно раздвинув сухие стебли и внимательно осматривая ручей. — Похоже, что приток чистый, не отравлен ни испарениями, ни скверной болот. Как считаешь, Гелвин? Думаю, что он сгодится освежить и себя, и фляги.

Бальтор, задумчиво наклонившись, пристально всматривался в неспокойную воду. Затем, зачерпнув немного в ладони, долго вынюхивал нечто, ведомое ему одному. Громко вздохнув, точно перед прыжком, он сделал большой глоток и застыл, прислушиваясь к своим ощущениям. Через пару мгновений, обернув свое довольное лицо, произнес:

— Чище только водка в таверне! Доставай флягу, еще неизвестно, когда в этих затхлых краях чего получше найдем!

Как следует умывшись и утолив жажду, путники занялись пополнением запасов. На вопрос Эйстальда, почему Гелвин наполнил только одну флягу, хотя к поясу у него была пристегнута еще одна, куда больше, а из котомки торчало горлышко объемного бурдюка, бальтор проворчал:

— Куда воды столько глушить? Я ж не окунь тебе какой-то! Сам знаешь, не всю жажду водой утолить можно, — весело подмигнул старик. — Потом сам еще рад будешь, что в глотку не водичка родниковая льется!

Ручей, окруженный тростником, убегал дальше к югу, теряясь в зеленовато-серой дымке. Солнце медленно клонилось к закату. Скиталец нехотя поднялся с земли, где на самодельной подстилке из примятых стеблей сидеть было довольно тепло и удобно. Эйстальд оправил снаряжение и набросил свой сырой плащ, вздрогнув и поежившись от прикосновения холодной тяжелой ткани.

Он припомнил, что у подножия Высокого Клыка раскинулась когда-то оживленная, но теперь давно заброшенная деревенька. В молодости он бывал однажды в ее окраинах, когда болота являлись лишь небольшим подтоплением. Это были скромные трясины, что располагались в долине между холмами, которые даже не отмечали на карте. Сейчас для этих десятков миль стоило составлять отдельную карту.

Скиталец растолкал Гелвина, который, радуясь свежей воде и мягкой подстилке, а может и паре добрых глотков из большой фляги, решил вздремнуть, не особо тяготясь нынешним положением. Бальтор должно быть прекрасно понимал, что второго такого пристанища найти в скором времени не удастся, и был крайне раздосадован поспешностью Эйстальда со сборами в дальнейший путь.

— Ты, конечно, пропустишь мимо ушей ворчание старика, но должен заметить, что к окрестностям крепости мы выйдем уже к позднему вечеру. А ты и сам помнишь всякого рода жутковатые истории о том, как заводь у подножия однажды начала меняться. Как опустело некогда процветающее селение. Как потом все эти тайны от пронырливых глаз укрыл разрастающийся туман, и в опустевшие дома той деревни темными безлунными ночами из озера наведывалось нечто не самое радостное. Не нравятся мне ночные прогулки в заброшенные деревеньки, чую, что добром это не кончится.

— Я тоже не горю желанием туда соваться, — ответил Эйстальд, — но перспектива еще одной ночи в этих проклятых топях мне нравится еще меньше. Прошлые сумерки для меня чуть не стали последними, и я не хотел бы испытывать свою удачу дважды. Мы уже уяснили, кто несет стражу в этих болотах, и поскольку ночь излюбленное время для любой нежити, вплоть до Коронованных, думаю, что стоит рискнуть и заночевать в заброшенной лачуге. В ней мы сможем согреться и вздремнуть у небольшого, но надежного костра, чем выжидать второй встречи в сыром мраке болотной ночи.

— И то верно! — мотнул головой бальтор. — Если бы не твой рассказ о холмах-упокоищах, не пойми откуда возникающих, я предпочел бы ночь скоротать подальше от заброшенного селения. Ладно, рискнем, где наша не пропадала! К тому же мысль о костре согревает меня радостью, словно нутро брагой!

Во время этих слов Гелвин сбавил шаг и, повозившись в котомке, извлек бурдюк. Сделав пару основательных глотков, протянул его Эйстальду. Как и предсказывал бальтор, Эйстальд нисколько не был разочарован в содержимом бурдюка бальтора. Почувствовав себя согретыми и отдохнувшими, они отправились дальше. Гелвин был прав: сумерки настигали их с каждой милей. Решив не останавливаться, пока не достигнут нужной местности, скиталец и бальтор прибавили шагу, двигаясь в основном молча, зорко подмечая малейшие изменения в тусклом окружении. По левую руку все так же стремительно извивался ручей, то спадая со склонов пологих холмов, то прорезая в них небольшие канавы. Тростник становился все выше и гуще. В окружении подтопленной грязи и буро-серой травы мельком можно было разглядеть целые островки колышущихся стеблей. Возле ручья, несмотря на явную свежесть и наличие чистой воды, по-прежнему было не увидать признаков любой живности, как и на всех остальных, бескрайно раскинувшихся лигах. Тишина в округе нарушалась лишь шуршанием капель срывающегося дождя, да иногда жутковатыми завываниями ветра, напоминавшие надрывные бессвязные вопли.

Бледная солнечная искра медленно клонилась к горизонту, вычерчивая неровный край далеких нагорий. Бессильные, едва осязаемые лучи, просвечивали сквозь марево туманного покрова. Сине-зеленый уходящий вечер обесцвечивался, погружаясь в серые оттенки. Длинные тени, отбрасываемые встречным тростником, подобно беспокойным волнам, омывали силуэты торопливых путников, поглощая их с головой, чтобы потом вынести их наружу, к меркнущему свету заходящего солнца.

Тихая Заводь

Молодая призрачная луна, потянувшись вслед за последним размытым отблеском заката, словно тающим снегом, укрыла серебряным свечением буро-зеленые холмы, придав таинственности этому угрюмому миру. После долгих часов изнурительной ходьбы Эйстальд заметил, что в отдалении очередной склон сходил как будто на нет, и вместо холмов начали проступать нечеткие контуры первых признаков заброшенного селения.

Друзья приблизились к покрытой мхом и лишайниками плетенке, за которой можно было разглядеть покосившиеся лачуги, черные и кривые вешала для рыболовных сетей, остатки спутанных и развиваемых порывами ветра снастей, что походили на редкие пряди седых волос. Тут и там сиротливо жались друг к другу старые лодки с прогнившими бортами, наполовину занесенные мокрым песком и тиною.

Решив немного передохнуть, Эйстальд расположился за небольшим валуном, прямо у края едва заметной тропы, которая была почти полностью укрыта слоем воды и грязи. Рядом неслышно опустился Гелвин. На покосившемся указателе, который был в нескольких ярдах от их временного укрытия, вглядываясь в почерневшее от старости дерево, он прочел:

— Тихая Заводь.

— Слишком уж тихая, — заметил Эйстальд. — Быстро же туман и сырость справились с остатками некогда оживленной деревни и торгового узла. Еще во времена моей молодости здесь устраивали такие гуляния да чествования духа озерного, что народ с десятков лиг вокруг собирался.

— В твоей молодости… — усмехнулся бальтор. — Когда я только начинал странствовать и был куда моложе своей первой секиры, деревеньки этой и не существовало вовсе, как и самих болот. Но крепость уже тогда стояла очень древняя, и у ее подножия гулял ветер и страх. Я все задавался вопросом: как вообще кого-то могло угораздить селиться и обустраивать жилье в ее тени?

— Кому дело было до каких-то там древних развалин, когда под ногами была плодородная земля и озеро, в котором рыбы было больше, чем воды? Все, что было связано с этой крепостью, кануло в лету. Только Хранители помнили фрагменты всей истории. А простому люду теплый дом да наваристая уха