Как выживали в военное детство? Чем жили в послевоенные годы? Где учились и чем занимались в свободное время? В этой книге собраны невыдуманные истории о детстве и юности замечательных советских женщин — астронома, учителя музыки, радистки, проектировщика и других. Их истории про радости и трудности, про дружбу, первые влюблённости, годы дефицита, жизнь в деревянных домах, коммуналках или в «Дворянском гнезде». И про то, как нужно уметь в любых обстоятельствах быть просто счастливыми.
Правообладатель: ООО "Издательские решения"
Дата публикации оригинала: 2019
Год выхода издания: 2019
Издательство: Ridero
Бумажных страниц: 212
Цитаты8
Когда мне исполнилось четырнадцать лет, и я закончила в нашей деревне семь классов, то решила, что непременно хочу учиться дальше. Но вот досада, мне никак не давали справку с места жительства, без которой не принимали ни на учёбу, ни на работу. Выдавали эту справку в правлении колхоза, и была она, можно сказать, вместо паспорта. Тогда колхозники были прикреплены к земле, к одному месту и, по сути, в колхозе все были на уровне крепостных. И как на зло, сколько ни просили мои родили, мне эту справку не давали. Зачем же просто так рабочие руки терять?!
И вот, я в очередной раз насела на отца: «Возьми меня с собой за справкой, ну не могут не давать ведь!» И тогда он махнул рукой: «Ладно, Лида, сходим вместе, сама увидишь, что ничего здесь не поделать». И как же хорошо, что я тогда с ним пошла! Пришли мы, стоим, на меня правленцы посмотрели, а я была маленькая, худенькая, лицо чуть ли не зелёненькое, поскольку часто болела, и сказали: «Да зачем нам такая обуза в колхозе нужна? Она мешок с картошкой даже поднять не сможет». Ну и дали мне эту справку с места жительства, чтобы я устроилась, куда пожелаю.
Тогда в мои четырнадцать лет — это были 50-ые годы — уже начинался отток в город, потому что в деревне было ничего не заработать, и все жили только за счёт своего хозяйства. Денег не давали, вместо этого были трудодни, которые обеспечивались зерном, картофелем и продуктами, и то в небольшом количестве. Деревни были очень нищие. В Сибири деревни были побогаче, потому что их не коснулись многие законы, которые тут у нас свирепствовали. Например, не было у них сдачи с личного подворья яиц в пользу государства, молока, свиных шкур. Всё это называлось продналог, который обязан был заплатить каждый и это в 50-ые послевоенные годы и начало 60-х ещё. Страшные были годы!
Что за школа-интернат?
Как я вообще захотела пойти в школу-интернат? Об этом впервые заговорила моя подруга: вот мол, она решила устроиться в этот интернат. Но в него тогда принимали не всех: детей, родители которых инвалидами были, детей из многодетных семей и ребят из детского дома. Интернат был у нас один в Каменск-Уральском, и эта школа считалась образцово-показательной, так как там были собраны лучшие учителя. Эти учителя преподавали в техникуме, а он тогда для города был чуть ли не как в Екатеринбурге высшее учебное заведение. И вот поэтому, когда я пришла в интернат, то там у нас были особые условия.
Например, в нас очень развивали чувство коллективизма, чтобы оно было на самом высоком уровне. Каждую неделю у нас были классные собрания, где учителя расспрашивали обо всех проблемах, которые в течение недели нужно было решить, и о том, как они решались. Дружеские отношения были очень крепкие, сильные, и между мальчиками-девочками, и у девочек между собой, никогда не было никаких драк, никакого курения в туалетах, все серьёзно.
Про шефство и коварную математику
У каждого нашего ученика был свой шеф, который помогал ему адаптироваться в жизни, в учёбе, во всём. Если у тебя были плохие оценки, то обязательно нужно было с кем-то заниматься, кто успевал по этому предмету. У меня были проблемы с математикой, и ко мне приставили Тамару Посиченко, у которой, как говорил наш педагог Давид Самсонович, на лбу были «математические шишки». И вот она по математике всегда всё знала. Теперь она, кстати, профессор, работает в Новосибирском университете. Видимо, он куда надо смотрел, говоря про её эти самые шишки. Тамара меня будила в четыре часа утра, заставляла обливаться холодной водой и потом учила математике. И в результате я математику всю стала по её алгоритму уже на твердую четвёрку решать. Тогда она меня принялась склонять поступать с ней в Новосибирский университет на механико-математический факультет, но я руками и ногами замахала: «Это не моё, нет-нет, я пойду на гуманитарный». Но об этом позже.
И вот, я в очередной раз насела на отца: «Возьми меня с собой за справкой, ну не могут не давать ведь!» И тогда он махнул рукой: «Ладно, Лида, сходим вместе, сама увидишь, что ничего здесь не поделать». И как же хорошо, что я тогда с ним пошла! Пришли мы, стоим, на меня правленцы посмотрели, а я была маленькая, худенькая, лицо чуть ли не зелёненькое, поскольку часто болела, и сказали: «Да зачем нам такая обуза в колхозе нужна? Она мешок с картошкой даже поднять не сможет». Ну и дали мне эту справку с места жительства, чтобы я устроилась, куда пожелаю.
Тогда в мои четырнадцать лет — это были 50-ые годы — уже начинался отток в город, потому что в деревне было ничего не заработать, и все жили только за счёт своего хозяйства. Денег не давали, вместо этого были трудодни, которые обеспечивались зерном, картофелем и продуктами, и то в небольшом количестве. Деревни были очень нищие. В Сибири деревни были побогаче, потому что их не коснулись многие законы, которые тут у нас свирепствовали. Например, не было у них сдачи с личного подворья яиц в пользу государства, молока, свиных шкур. Всё это называлось продналог, который обязан был заплатить каждый и это в 50-ые послевоенные годы и начало 60-х ещё. Страшные были годы!
Что за школа-интернат?
Как я вообще захотела пойти в школу-интернат? Об этом впервые заговорила моя подруга: вот мол, она решила устроиться в этот интернат. Но в него тогда принимали не всех: детей, родители которых инвалидами были, детей из многодетных семей и ребят из детского дома. Интернат был у нас один в Каменск-Уральском, и эта школа считалась образцово-показательной, так как там были собраны лучшие учителя. Эти учителя преподавали в техникуме, а он тогда для города был чуть ли не как в Екатеринбурге высшее учебное заведение. И вот поэтому, когда я пришла в интернат, то там у нас были особые условия.
Например, в нас очень развивали чувство коллективизма, чтобы оно было на самом высоком уровне. Каждую неделю у нас были классные собрания, где учителя расспрашивали обо всех проблемах, которые в течение недели нужно было решить, и о том, как они решались. Дружеские отношения были очень крепкие, сильные, и между мальчиками-девочками, и у девочек между собой, никогда не было никаких драк, никакого курения в туалетах, все серьёзно.
Про шефство и коварную математику
У каждого нашего ученика был свой шеф, который помогал ему адаптироваться в жизни, в учёбе, во всём. Если у тебя были плохие оценки, то обязательно нужно было с кем-то заниматься, кто успевал по этому предмету. У меня были проблемы с математикой, и ко мне приставили Тамару Посиченко, у которой, как говорил наш педагог Давид Самсонович, на лбу были «математические шишки». И вот она по математике всегда всё знала. Теперь она, кстати, профессор, работает в Новосибирском университете. Видимо, он куда надо смотрел, говоря про её эти самые шишки. Тамара меня будила в четыре часа утра, заставляла обливаться холодной водой и потом учила математике. И в результате я математику всю стала по её алгоритму уже на твердую четвёрку решать. Тогда она меня принялась склонять поступать с ней в Новосибирский университет на механико-математический факультет, но я руками и ногами замахала: «Это не моё, нет-нет, я пойду на гуманитарный». Но об этом позже.
