***

Аркадий и Борис Стругацкие написали «Улитку на склоне» в 1965 году. Повесть структурно состояла из двух сюжетных линий. В одной описывалось абсурдно-бюрократическое Управление по делам Леса, а в другой — биологическая цивилизация Леса.

Повесть оказалась настолько нестандартной для советской фантастики, что напечатать ее удалось, только разделив на части. Линия про Лес была опубликована в 1966 году в сборнике «Эллинский секрет», а главы про Управление — в журнале «Байкал» в 1968 году. Целиком прочесть повесть любители фантастики смогли лишь в 1988 году, через двадцать три года после написания.

С тех пор много воды утекло, однако «Улитка на склоне» до сих пор стоит особняком в ряду советских фантастических миров. Чтобы понять причины этой обособленности, нам нужно совершить небольшой экскурс в историю вопроса. И начнем мы издалека, с века девятнадцатого, с первых попыток использования литераторами инструментов фантастического жанра.

Для фантастов возможность заглядывать в будущее давно стала своеобразной привилегией.

Фантастика позволяла конструировать утопии, наблюдать гибель Мира, опрокидывать современные тенденции в будущее — и посмотреть, что из этого всего получится. Размышлять о том, как будут воспитывать детей, добывать энергию, писать романы и менять русла рек.

Описательный стандарт путешествия в грядущее сформировался довольно рано. Моделирование будущего с самого начала пытались проводить опираясь на научные достижения тех лет, обильно дополняя их собственными фантазиями и представлениями об идеальном мире.

Фантастика только формировалась как жанр, но ее методы уже охотно использовали. В 1824 году Фаддей Булгарин опубликовал «Правдоподобные небылицы, или странствование по свету в XXIX веке». Автор при помощи летаргического сна и волшебной травы «жизненный корень» отправил своего героя в 15 сентября 2824 года, где тот благополучно пришел в себя в сибирском городе Надеждин.

Давая картину будущего, Булгарин отмечал: «Основываясь на начальных открытиях в Науках, предполагаю в будущем одно правдоподобное, хотя в наше время несбыточное. Нравственную цель сей статьи читатели увидят сами». Он, как многие его современники, полагал, что черты будущего можно предсказать, опираясь на реалии и научные достижения настоящего.

Будущее светло и прекрасно. Стены комнат из фарфора, мебель из серебра, а сами дома из чугуна. Экипажи стремительно передвигаются по уличным чугунным желобам. Самоходные двухколесные возки, напоминающие кресла, позволяют жителям комфортно путешествовать по городу. Не нравятся возки? Пожалуйста, к вашим услугам беговые калоши — железные башмаки с пружинами. Крестьяне щеголяют в бархате и парче. Из-за того что вокруг много металла, для защиты от молний на шляпах носят громоотводы. Монету делают из дерева, ибо его осталось мало. Дипломатическим языком является арабский. Лорнеты настолько сильны, что позволяют рассмотреть движение крови, отчего даже возникают проблемы с приватностью. Дамы носят в левой руке кожаный щит для защиты от очков с телескопическими стеклами. Изобретены машины для делания стихов и прозы.

Воздушные дилижансы, помахивая крыльями, летают по небу, оставляя за собой дымный след. Кораблекрушений больше нет, потому что корабли в шторм ныряют под воду, ибо сделаны из железа и меди. Люди освоили подводный мир, построили там поселения и разбили плантации. Для простоты все реки теперь судоходны и прямы. А на Луне города.

Этот алгоритм путешествия в будущее оказался настолько универсален, что использовался с небольшими модификациями почти полтора века.

Освоив предвидение технических достижений, авторы стали добавлять размышления о грядущем общественном устройстве.

В 1910 году в романе С. Бельского (Симона Савченко) «Под кометой», помимо чудес науки — выращивания любых человеческих органов, продвинутого синтеза химических веществ, попыток создать суперинтеллект, — присутствуют интересные описания социальных перемен. Например, борьба женщин за равноправие привела к любопытным последствиям: «В Гелиополисе женщины несли тяжелый труд наравне с мужчинами. Они работали на земле, под землей и в воздухе. Главное управление аэропланами принимало на службу только женщин. В государственных учреждениях их было больше, чем мужчин. Ценою огромной борьбы женщины очень давно добились права занимать все высшие должности в управлении страною. Несколько раз министерство составлялось только из женщин; в конце концов они по внешности и психике совершенно слились с мужчинами. Пол умирал, и создавалось новое существо, получившее в обыденной жизни название ман. Можно было целый год просидеть где-нибудь в конторе рядом с товарищем, одетым, как все, в синюю блузу и широкие брюки, и не знать, кто этот товарищ: мужчина или женщина».

Отечественные журналы пристально следили за новинками зарубежной литературы, оперативно знакомя с ними российского читателя. Благодаря этому происходил своеобразный обмен взглядами, появилась возможность сравнить западное и российское восприятие грядущих изменений. Фантастика о будущем оказалась очень удобным инструментом для пропаганды самых разных идей. Так, знаменитая утопия Эдварда Беллами «Через сто лет» (1888) сильно повлияла на то, как общество воспринимает будущее. Читателю на выбор предлагали самые разные пути: от отрекшейся от всего земного «Грядущей расы» Эдуарда Булвер-Литтона (1871) до мечты об объединении всех славянских народов в утопии Александра Красницкого «За приподнятой завесой. Фантастическая повесть о делах будущего» (1900). И как тут не упомянуть романы Герберта Уэллса! В «Машине времени» (1895) он попугал читателя морлоками и свозил посмотреть конец мира, а в романе «Когда спящий проснется» (1899) описал почти антиутопическое социальное устройство, основанное на идеальной системе эксплуатации человека.

Развернувшаяся широкая дискуссия о справедливом и добром мире привела к тому, что в ноябре 1907 года в Санкт-Петербурге вышел «художественно-литературный с иллюстрациями журнал свободной мысли» под названием «Идеальная жизнь». Журнал планировал «изучать» светлое будущее, пути его достижения и «разрешения всех „проклятых“ вопросов, тяготеющих над человечеством с древнейших времен до наших дней». Фактически это был первый в мире жанровый фантастический (с определенными оговорками) журнал.

***

1917 год с его революциями многое изменил в российском литературном ландшафте. Большевики положили конец распутью многовариантного развития и постепенно начали мостить дорогу к единственному, по их мнению, будущему. Первое время дорога еще петляла, допуская возможность поворотов. Но с годами рамки идеологии делали ее прямее, скоростной режим на трассе — строже, а мелькавшие по бокам ландшафты — однообразнее. И именно здесь начинается наша тропинка к «Улитке на склоне» братьев Стругацких, которые умудрились проторить дорогу в иное будущее.

Первая большевистская утопия — «Красная звезда» Александра Богданова — вышла в 1908 году, но совершенно потерялась на фоне других утопических произведений, прежде всего романа Беллами. Путешествие на коммунистический Марс получилось слишком холодным, лишенным эмоций, во всех вопросах подчиненным трезвому расчету и здравому смыслу. Читатель, обуреваемый страстями Серебряного века, принял ее сдержанно.

После революции ситуация изменилась, и к 1929 году роман выдержал шесть изданий. Однако в первые годы после революции большевистский вариант будущего оказался не единственным. Конкуренцию «Красной звезде» составила крестьянская утопия Ивана Кремнёва (Александра Чаянова) «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» и анархистская утопия Аполлона Карелина «Россия в 1930 году». Во всех случаях будущее было благолепное, примерно одинаково светлое, лишь кардинально отличались пути его достижения и методы управления. У Чаянова будущее было за индивидуальными крестьянскими хозяйствами, роль государства была номинальной и заключалась в основном в координации сложных процессов и лесной, нефтяной и угольной монополиях. Большинство городов снесли особым декретом, пролетарские восстания подавили.

У Аполлона Карелина основой утопии является анархокоммунизм, при котором все живут коммунами, а хозяйство общее — мирское, все нужды удовлетворяет натуральный обмен между городом и деревней. Главный принцип — всеобъемлющая свобода, а для ее защиты в каждой избе на стене висит ружье.

Однако подобный плюрализм продлился недолго. Главлит, на которого были возложены цензурные функции, окреп и определился со списком крамолы. Небольшевистские утопии перестали попадать в печать.

Будущее понемногу начало обретать единые черты: всеобщее равенство, Мировая революция, Мировая коммуна, рациональные города-сады, фабрики-кухни и интернаты для детей, освобождающие граждан от семейных хлопот. Бесконечные источники энергии. И авиетки общего пользования на крышах домов.

Будущее было непременно светлым, иначе зачем это все?

Типовым примером раннего советского будущего может служить роман Якова Окунева «Грядущий мир» (1923), в котором автор отправляет своих героев в XXII век. Неизбежная по умолчанию победа мировой революции вновь сместила акцент с общественных институтов к чудесам науки и техники.

Города объединились в сплошной озонируемый город-сад, между материками перекинуты «мосты» из островов, по небу носятся корабли с ядерными двигателями. Газета транслирует свои материалы прямо на небо.

Коммунары аскетичны и отличий не любят. Все носят одинаковые одежды. Все головы лишены волос. Все живут одинаково, а в домах ничего лишнего. Абсолютную открытость обеспечивает идеограф, который не только передает мысли и эмоции, но и делает их доступными для всех. Благодаря идеографу невозможен злой умысел, исчезли преступления и личные тайны. В любви и то признаются по идеографу. Коммуна и есть. Еду заменили питательные ванны, радиоактивный душ освобождает от потребности спать и заодно оздоравливает. Неразделенную любовь лечат гипнозом в Лечебнице Эмоций.

Закон только один — полная свобода, «но в то же время воля и желания каждого человека согласуются с интересами всего человеческого коллектива». Разделения труда нет, каждый занимается чем хочет. Рабочий день два-три часа, почти всё делают машины. Нет правительств, исчезли нации. Дети воспитываются на Горных террасах, груднички живут в Детских Дворцах, где стоят ряды автоматизированных кроваток. Болезни побеждены, а безнадежно больных и физических уродов умерщвляют в младенчестве. Школ тоже нет, обучение идет в свободной форме по всему миру.

Управляет жизнью общества Высшее Статистическое Бюро Федерации Мировой Коммуны. Именно оно ведет учет, распределение и следит за поддержанием всеобщей гармонии. Высокотехнологическая Коммуна во всей красе.

Это был первый советский эмпирический стандарт будущего, повторяющийся, разнясь в деталях, в большинстве ранних фантастических романов. Промежуточной формой таких историй был рассказ о сражении окрепшей и непобедимой Советской Республики с мировой буржуазией, заканчивающийся непременной победой и последующим торжеством Мировой коммуны. Впрочем, это было даже не будущее, а прогнозируемое неизбежное ближайшее настоящее.

Вера во всесилие науки порождала особый тип историй: Человек — властелин Вселенной. Например, в рассказе Андрея Платонова «Сатана мысли. Фантазия» (1922) глобальной перестройке подверглась Земля: «Не будет ни зимы, ни лета, ни зноя, ни потопов. Вся земля будет разбита на климатические участки. В каждом участке поддерживается равно и всегда температура, нужная для произрастания того растения, какое наиболее соответствует почве этой страны. Человечество будет переселено в Антарктику — остальная площадь земли будет отведена под хлеб и под опыты и пробы человеческой мысли, она будет мастерской, обителью машин и пашней».

А после обустройства Земли человечество планировало устроить перезапуск Вселенной.

Из общего ряда выпадает роман Николая Муханова «Пылающие бездны» (1924), рассказывающий о титаническом противостоянии Земли и Марса в 2423 году. Планеты оспаривают главенство в Солнечной системе, что выливается в скоротечную войну с космическими битвами армад кораблей и лучевыми атаками, от которых вскипает поверхность Луны. Только в Междупланетный флот Федерации Земли входит «сто миллионов крупных и полмиллиарда мелких боевых единиц», вооруженных разными видами лучевого оружия.

В истории советской фантастики «Пылающие бездны» так и стоят особняком, единственным на долгие годы образчиком наукообразной космической оперы, а уж черты военизированного будущего делают роман и вовсе уникальным.

Отдельного упоминания заслуживает первое опубликованное в СССР описание тоталитарного будущего.

В 1924 году Андрей Марсов издал за свой счет тиражом две тысячи экземпляров небольшую — сорок страничек — повесть «Любовь в тумане будущего. История одного романа в 4560 году». Действие разворачивается в Великой Республике, управляемой Советом Мирового Разума. Земля покорена и благоустроена, преступлений нет, работа занимает один час в неделю. Цена благополучия высока: всё в Городе Разума жестко регламентировано и скрупулезно контролируется — от взаимоотношений в обществе до мыслей людей. Психоконтрольные доски сканируют людей в домах, учреждениях и на движущихся тротуарах. Любые мысленные отклонения фиксируются, аппараты контроля звуковыми сигналами реагируют на сбои, информируя Службу Общественной Безопасности. Обязателен еженедельный контроль мыслей.

Традиционным орудием взлома существующего порядка оказывается любовь. В один прекрасный день герой недопустимо влюбляется, нарушая все законы. Дни короткого счастья заканчиваются неминуемым разоблачением. Влюбленные пробуют вырваться из-под тотального контроля Совета, а затем, убедившись в невозможности этого, пытаются покончить жизнь самоубийством. Однако окружающий мир настолько подчинен человеку, что даже утопиться невозможно, ибо рассеянный в воде уплотняющий гель выталкивает тело на поверхность. И тогда влюбленные вынуждают Совет приговорить их к смерти, пытаясь совершить тяжелейшее преступление: нарушить закон строго разумного единобрачия. Совет, просканировав их мысли, не дал им даже попробовать. Влюбленных заключают в силовой купол и умертвляют «снотворным сладким ядом», зафиксировав уникальный атавистический «Акт Неразумной Смерти от Великой Любви».

«Любовь в тумане будущего» Андрея Марсова — редчайший пример описания ранней советской фантастикой тоталитарного грядущего, в котором научные достижения используются для абсолютного контроля над личностью. Любители фантастики, разумеется, вспомнят «Мы» Евгения Замятина, однако этот роман в двадцатые годы прошлого века, несмотря на все усилия автора, не был опубликован в СССР.

В 1931 году издательская отрасль полностью перешла под контроль государства. Все частные издательства закрыли, их имущество национализировали. Для писателей и издателей резко уменьшилось количество степеней свободы, на первый план вышла идеология.

Два последних захода фантастов в будущее — «Город энтузиастов» Михаила Козырева и Ильи Кремлёва (1930) и «Страну счастливых» Яна Ларри (1931) — критика буквально затоптала. Заглядывать в будущее стало опасно, можно было не угадать «правильный» ход истории или допустить в каком-нибудь предложении идеалистическую трактовку развития общества. А идеологические установки внезапно могли поменяться.

Первый стандарт советского будущего, сформировавшийся в годы идейного плюрализма и рыночных отношений, не прошел идеологическую сертификацию. Практически все путешествия в будущее, вышедшие до 1931 года, были убраны из литературного оборота и не переиздавались вплоть до перестройки.

К 1935 году Светлое Будущее оказалось в тени Прекрасного Настоящего.

Функции «машины времени» взял на себя жанр научно-фантастического очерка, рассказывающий, как буквально послезавтра, в крайнем случае через несколько лет, жить станет лучше и значительно веселей. Часто очерк представляли как газетный репортаж из ближайшего будущего. Например, в мартовском номере за 1939 год журнал «Техника — молодежи» представил читателям вложенный номер журнала за 1942 год, где задания партии и правительства были выполнены, а плановые показатели досрочно превзойдены.

Редакции предпочитали в качестве путешествий в грядущее давать статьи академиков и докторов наук, которые рассказывали о скором покорении природы, земных недр и освоении новейших источников энергии.

В моду вошли истории «мнимых свершений», в которых запланированные Госпланом достижения подавались как свершившийся факт. «Вишенкой на торте» таких историй были потрясенные свершениями иностранцы, призывающие соотечественников бросать всё и срочно переезжать в СССР.

Отдельного упоминания заслуживает совершенно уникальное путешествие в будущее. 1 января 1934 года в газете «Правда» был напечатан материал Карла Радека «Зодчий социалистического общества», представляющий собой панегирик Сталину. У статьи был любопытный подзаголовок: «Десятая лекция из курса построения социализма, прочитанного в 1967 году в школе междупланетарных сообщений в пятидесятую годовщину революции». «Зодчий» имел большой успех у читателей, его фрагменты перепечатали многие журналы, а сам очерк вышел несколькими книжными изданиями.

Будущее приютилось на заднем дворе, оно уже не манило техническими чудесами и всемирной коммуной, ибо газеты, книги и кино информировали граждан о том, что все уже достигнуто, а технические чудеса вот-вот будут внедрены в жизнь нашими учеными. В установленных координатах Будущее ничего не могло прибавить к Прекрасному Настоящему.

«Машины времени» пылились в писательских ангарах, лишь иногда их выкатывали, чтобы прыгнуть на пяток лет в будущее. Такой приземленный подход к построению фантастической истории после войны получил название, очень точно отражающее суть метода: «ближний прицел».

Своеобразным девизом «ближнего прицела» можно считать начальные строки романа Владимира Немцова «Осколки Солнца» (1955): «В это лето ни один межпланетный корабль не покидал Землю. По железным дорогам страны ходили обыкновенные поезда без атомных котлов. Арктика оставалась холодной. Человек еще не научился управлять погодой, добывать хлеб из воздуха и жить до трехсот лет. Марсиане не прилетали. Запись экскурсантов на Луну еще не объявлялась. Ничего этого не было просто потому, что наш рассказ относится к событиям сегодняшнего дня, который нам дорог не меньше завтрашнего. И пусть читатели простят автора, что он не захотел оторваться от нашего времени и от нашей планеты. Правда, он рассказывает о технике пока еще не созданной, но разве дело в технике?»

Дело действительно было не в технике.

Дорогу в будущее советской фантастике переоткрыл Иван Ефремов.

В первом номере за 1957 год журнал «Техника — молодежи» начал публикацию романа «Туманность Андромеды». Ефремов предложил читателю небывалое: далекое-предалекое, величественное, холодное, но в то же время прекрасное будущее, полное приключений.

Роман был восторженно принят читателями, вызвал обширную полемику и своим примером вновь открыл советским авторам тему Будущего, ставшего для советской фантастики одним из основных полигонов.

Наступил золотой век советской фантастики. В редакциях начали обсуждать специальные серии для фантастических произведений, ежегодные альманахи и сборники. Журналы решительно пересматривали место фантастики на своих страницах, пошли в разработку новые темы, редакторы стали охотно предоставлять слово дебютантам, в результате чего появилось множество новых имен. Среди них были и наши герои: Аркадий и Борис Стругацкие. В январском номере журнала «Техника — молодежи» за 1958 год был опубликован их дебютный научно-фантастический рассказ «Извне».

В 1959 году в обновленной «Библиотеке приключений и научной фантастики» вышел дебютный роман авторов «Страна багровых туч» — хороший пример того, как литературное окружение определяет выбор инструментов. Борис Стругацкий вспоминал, что они задумали роман в начале пятидесятых годов прошлого века. «Ближний прицел» был тогда основным методом, и его приемы пробрались на страницы истории о путешествии на Венеру: указание близкого временного интервала действия, Быков, читающий газеты с победными реляциями, и внимание к «народнохозяйственным» деталям.

Это было пока заемное будущее, сработанное начинающими литераторами из типовых для тех лет фантастических блоков. Но совсем скоро авторы представили читателям свое видение развития общества, ставшее для многих каноническим вариантом светлого будущего, мира, в котором хочется жить.

«Полдень».

Во время оттепели советские фантасты перезапустили первый коллективный образ будущего, сформированный советскими авторами 1920-х годов. Коммунизм — Мировая коммуна — победил. Города-сады. Интернаты для детей. Воздушные коммуникации. Энергетическая независимость. Научное всесилие.

Мир стал гораздо добрее, евгенические принципы формирования здоровой нации, которые часто использовали фантасты 1920-х, были предсказуемо забыты. А первый в мире искусственный спутник Земли перенацелил авторов на новый рубеж — космос.

Подобное возвращение к истокам было предсказуемо, ибо идеологические настройки никуда не делись. Идеология всегда возводила стены, постаралась она и здесь. Будущее должно быть неизбежно коммунистическим, в рамках постулатов, разработанных классиками марксизма-ленинизма. Любое развитие инопланетных цивилизаций было промежуточным пунктом на пути к коммунизму. Межпланетные перелеты подразумевали высокий уровень развития общества, что ограничивало любое бряцание оружием в космосе. Поэтому боевые корабли с коммунистических космических верфей фактически не сходили.

В 1962 году у Стругацких вышел сборник «Возвращение (Полдень, 22-й век)», очертивший основные контуры придуманного авторами Мира Полдня. К традиционным «кирпичикам» советского будущего Стругацкие добавили Высокую теорию воспитания — по мнению авторов, главный фактор достижения коммунизма. Другой концептуальной находкой стала психология героев. Понимая, строго по Льву Толстому, что выдумать психологию людей будущего невозможно, авторы отзеркалили в грядущее черты лучших людей настоящего. Молодые Стругацкие считали, что люди будущего уже среди нас, просто их пока мало. Чем дальше мы пройдем по дороге к коммунизму, тем больше будет их число. Подобный подход к психологии героев создал у читателя мощнейший эффект узнавания, открывая дверку в Полдень.

Книга имела огромный успех, став своеобразным манифестом светлого будущего. В 1967 году вышло переработанное издание под названием «Полдень, XXII век (Возвращение)», и с тех пор для советских любителей фантастики слово «Полдень» стало синонимом доброго, мудрого, счастливого Мира, в котором хочется жить.

Впрочем, Стругацкие сразу же стали испытывать уютность Полдня на излом.

Но сначала скажем несколько слов об ахиллесовой пяте советского коммунистического будущего — всесилии. Фантастика начала XX века катилась по научно-фантастическим рельсам. Наука на страницах фантастических произведений могла решить практически любые проблемы — хоть комету выдворить за пределы Солнечной системы, хоть расшифровать послания селенитов, хоть пересадить сознание человека в слона. Профессора были главными героями намного чаще, чем стрелки и следопыты. А коммунистическая наука просто обязана была стать мощнее на порядок, и не было пределов ее могуществу.

Примерно в одно время со Стругацкими свой вариант Истории будущего начал писать Виктор Сапарин. Один из рассказов этого условного цикла — «Пыль приключений» — был напечатан в 1962 году на страницах журнала «Вокруг света».

Человечество благоденствует. Миллионы автоматов обеспечивают порядок и удовлетворяют потребности. Специальная служба «Контроль безопасности» ведет человека от рождения до смерти. Особые программы под общим названием «математическая завеса» следят за уровнем опасности в каждой точке земного пространства и своевременно корректируют работу автоматов, уводят транспорт из проблемных зон, предупреждают людей и направляют в районы бедствий аварийно-спасательные службы. За год на Земле произошло всего шесть несчастных случаев!

Уровень могущества коммунистического общества позволяет изменить наклон земной оси и «повернуть матушку Землю к Солнцу той ее стороной, которая… больше нуждается в тепле». Правда, в результате эксперимента раскололась Антарктида, но и это проблем не доставило.

Однако декларации грядущего всесилия имели обратную сторону: бесконфликтность. Полдень во многих аспектах был статичной Утопией. Какие вызовы будут обеспечивать развитие общества? «Борьба хорошего с лучшим»? Какими задачами можно увлечь всемогущее человечество? Какие проблемы заставят людей задуматься? Стругацкие нашли для себя решение: в рамках созданного ими мира они занялись социальным моделированием, пытаясь отыскать ситуации, оспаривающие всемогущество.

В 1964 году вышла «Далекая Радуга», исследующая пределы, к которым может привести научный поиск. В «Трудно быть богом» (1964) перед земной цивилизацией встала этическая проблема вмешательства в развитие чужой цивилизации.

Стругацкие уверенно вышли на лидирующие роли в оттепельном отряде молодых советских фантастов. Каждая их книга вызывала восторженные отзывы читателей и запускала полемику критиков. «Страна багровых туч» и «Возвращение» практически сразу получили дополнительные тиражи, что для молодых авторов в реалиях советского консервативного планового книгоиздания было делом невиданным. Их приняли в Союз писателей, это открывало большие возможности.

Казалось, мир создан, жила разведана, пиши, развивай успех!

4 марта 1965 года Аркадий и Борис Стругацкие приехали в Дом творчества в Гагры. Приехали работать, с записными книжками, полными идей и сюжетов. И здесь, у моря, к ним явился творческий кризис. История про покрытую джунглями планету Пандора, над которой они трудились, испытав несколько трансформаций, пошла не туда.

Борис Стругацкий вспоминал в «Комментариях к пройденному»: «Горбовский — наш старый герой, в какой-то степени он — олицетворение человека будущего, воплощение доброты и ума, воплощение интеллигентности в самом высоком смысле этого слова. Он сидит на краю гигантского обрыва, свесив ноги, смотрит на странный лес <…> и чего-то ждет. В Мире Полудня давно-давно уже решены все фундаментальные социальные и многие научные проблемы. <…> Человек стал беспечен. Он словно бы потерял инстинкт самосохранения. Появился Человек Играющий. <…> Все необходимое делается автоматически, этим заняты миллиарды умных машин, а миллиарды людей занимаются только тем, чем им нравится заниматься».

Играючи.

И мудрый встревоженный Горбовский сидит на краю обрыва и ждет: кто же выйдет из этого Леса? Что будет, когда Человек в своем всемогуществе заиграется окончательно?

Повесть они дописали и назвали «Беспокойство».

Борис Натанович спустя много лет вспоминал: «Но тут нас ждал сюрприз, поставивши последнюю точку, мы обнаружили, что написали нечто, никуда не годное, не лезущее ни в какие ворота. Мы вдруг поняли, что нам нет абсолютно никакого дела до нашего Горбовского. При чем здесь Горбовский? При чем здесь светлое будущее с его проблемами, которые мы сами и изобрели?»

Это был подсознательный творческий протест против того тематического бутылочного горлышка, в котором существовала советская фантастика. Если не попытка к бегству, то попытка разобраться, почему моделирование будущего должно происходить в строго очерченных идеологических рамках? Да еще и непременно научно-фантастических?

Структурно «Беспокойство» состояло из двух линий: линии Леса, где существует странная биологическая цивилизация, и линии Горбовского, в которой земляне пытаются этот Лес изучать. Линия Горбовского вышла стандартной «Полуденной» историей. Линия Леса получилась интригующей: загадочная цивилизация женщин, могущественная и совершенно непонятная, живущая по каким-то своим, непонятным землянам законам.

Само по себе описание биологической цивилизации, полное ярких деталей и тайн, уже было новым словом в советском фантастическом мироздании. Даже без линии Горбовского Лес будоражил воображение и манил загадками. Однако Стругацким этого оказалось мало. За Лесом не было Идеи. Ну, еще одна планета, еще один необычный мир. Земляне Полдня уже мимолетно сталкивались с биологической цивилизацией на планете Леонида в рассказе «Благоустроенная планета» (1961). Цивилизация и цивилизация. Тепло, и бегемоты мед дают.

И Стругацкие изъяли линию Горбовского в запасник и принялись достраивать получившийся мир.

30 апреля 1965 года в рабочем дневнике появляется слово «Управление» и строчка, поменявшая всё: «Лес — будущее». Так два слова превратили проходную «Полуденную» историю в произведение, не имеющее аналогов во всей советской фантастике. Удивительно, как одна фраза в дневнике может превратить научно-фантастический текст в философское сочинение, размышляющее о том, что мы, собственно, о будущем не знаем ровным счетом н-и-ч-е-г-о.

Концепция иного, абсолютно чужого будущего была необычна для советской фантастики. Даже в период оттепели, когда фантастам позволяли многое, облик будущего был предопределен идеологическими установками. Стругацкие придумали совершенно иное будущее — не коммунистическое и не капиталистическое, а принципиально другое, биологическое, непредставимое и непредсказуемое. И обладающее всеми атрибутами развитой цивилизации, их просто нужно увидеть: с едой буквально под ногами и опять же научным всесилием — попробуйте сделать неживое живым.

Антитезой миру Леса авторы выписали «УПРАВЛЕНИЕ ПО ДЕЛАМ ЛЕСА», сатирично-абсурдный, почти кафкианский мир, призванный то ли контролировать Лес, то ли исследовать, то ли вовсе искоренять. И запустили в каждый мир по герою, желающему странного. Один страстно хочет в Лес попасть, а второй, не менее страстно, — из Леса выбраться…

Преображенная «Улитка на склоне» получилась столь нехарактерной для советской фантастики, любившей правильные образы, что символизм повести не был считан первыми читателями рукописи. Не помогли и многочисленные детальки, штрихи и подсказки, разбросанные авторами по тексту. Стругацкие всегда были тщательны и скрупулезны в деталях, но читателю нужно было перестать воспринимать повесть как научно-фантастическую. А это было непросто в те времена, когда вся фантастика была исключительно научной.

И тогда авторы добавили к повести ключики-эпиграфы, призванные помочь читателю открыть основную идею истории. Как оказалось, ключики подошли далеко не ко всем замочным скважинам, однако Улитка из стихотворения Иссы, сына крестьянина, в нашей фантастике стала символом Прогресса, неумолимого движения вверх и вверх, до самых высот.

«Улитка на склоне» настолько выделялась из дружной когорты советской фантастики, что ее ждала предсказуемо сложная судьба. Опубликовать ее целиком никто не решился. Концепция повести выпадала из очерченных рамок всех издаваемых фантастических серий и озадачивала редакторов.

Хуже того, повесть решительно не понравилась Ивану Ефремову — человеку, который сыграл огромную роль в становлении Стругацких как фантастов. Он ценил творчество авторов, те же считали его своим учителем. Ефремов читал рукописи романов Стругацких, комментировал, давал советы, делал замечания. Он защищал произведения Стругацких от нападок критики, благодаря его поддержке и авторитету вышли «Хищные вещи века».

Но «Улитку на склоне» Ефремов не принял, заклеймив ее «кафкианством» и «мелкотравчатым возмутительством». Для Ефремова — корифея советской фантастики, будущее было прекрасным и величественным, более того, предопределенным объективными, как тогда считалось, факторами развития общества. И в нем не было места каким-то экспериментам с биологическими цивилизациями и сомнительными этическими нормами.

Жесткой была и реакция критики.

Советская фантастика любила понятные образы, традиционные поведенческие императивы и четкие сигналы свой-чужой. Она старательно избегала смысловых конструкций, допускающих двоякое толкование. «Улитка на склоне» решительно шла поперек установившихся правил. Там не было четких ориентиров, привязывающих действие к реалиям современного мира. Две повествовательных линии сложно взаимодействовали между собой, маскируя общую идею истории. Герои линии про Управление вели себя нелогично и абсурдно. Герои линии про Лес вели себя странно, и совершенно непонятными были законы, по которым существовал Лес. И вообще: кто здесь положительный герой?

Чтобы сложить головоломку, от читателя требовались усилие, поиск и осмысление подсказок, разбросанных авторами. И такое путешествие тоже шло вразрез с читательским опытом…

Линию Леса критики восприняли как странный и не слишком удачный эксперимент талантливых авторов. А линию Управления — как откровенный пасквиль на нашу действительность. Редакцию «Байкала», опубликовавшую главы об Управлении, за это и другие прегрешения уволили.

Мало кому из читателей тогда посчастливилось прочесть «Улитку» в задуманном авторами виде. Повесть более не переиздавали ни целиком, ни частями, по рукам ходили печатные и даже рукописные копии, а позднее переплетенные компьютерные распечатки. Сложность повести многих ставила в тупик, а многих, наоборот, манила. Бытовало даже выражение «взять Улитку», означавшее, что читатель достиг просветления и постиг замысел авторов. Будто на семитысячник взошел.

Сейчас много раз переизданная «Улитка на склоне» не утратила своей вызывающей сложности и символического очарования. Она по-прежнему уникальна и по-прежнему гениальна в своей обманчивой простоте. Изящный эксперимент в фантастическом миросозидании.

Итак, друзья…

«С этой высоты лес был как пышная пятнистая пена…»

Обложка: Ольга Марченко