Потом оказывается, что часто эти мамы, которые выстраивали привязанность по типу исключительно функционального обеспечения жизни ребенка (главное – накормить, одеть, учебники в школу купить), теперь ждут и порой даже требуют доказательств глубокой эмоциональной привязанности. Более того: они перекладывают ответственность за создание и поддержание привязанности на детей, поскольку сами никогда не были к этому способны. То есть взрослый ребенок должен быть искренним, теплым, присутствующим, любящим, открытым и заинтересованным в маминых проблемах и горестях.
Получается, что родитель, который эмоционально не вкладывался на протяжении многих самых важных лет, не был успокоителем в сложнейших ситуациях, был на чужой стороне, оставлял в небезопасности, теперь претендует на теплоту и на то, что у ребенка должно возникать желание быть близким – просто в силу родственной принадлежности.
Но послушайте: где ничего не положено – нечего взять. Функционально сформированная привязанность откликнется столь же функциональной отдачей со стороны ребенка. И в лучшем случае он будет звонить и спрашивать о здоровье по обязанности и из чувства долга, а не от великого душевного порыва. И это в такой ситуации немало.
И сколько горечи и боли бывает, когда клиенты на приеме обнаруживают, что столько лет в одиночку работали над привязанностью. Между собой и тем, кто не способен к ней. И от того, что всю жизнь фантазировали, что между ним и родителем есть привязанность и пытались опираться на нее. А потом бац – и можно внезапно обнаружить, что опираться-то не на что. Точнее, от мамы и папы что-то, безусловно, было – и до сих пор есть. Но на этой основе невозможно возникнуть ни близости, ни теплу.
