автордың кітабын онлайн тегін оқу  Смотри, слушай — вот я

Мартине Глазер

Кабинет Варда (тогда я еще, разумеется, называла его «менейер [1] Лейдеман») находился в узком доме на канале, на третьем этаже. Наверх вела шикарная лестница, вся в сером мраморе и достаточно широкая для двоих, но, само собой, я не стала подниматься рядом с ним, а пошла следом. Из уважения, наверняка подумал он. Что ж, я бы так не сказала, мне всего лишь хотелось повнимательнее его рассмотреть, понять, что он за человек. Какие носит носки. Стоптаны ли подошвы на ботинках. Легко ли поднимается по ступенькам и не появляется ли у него при этом одышка. Был бы он помоложе, я бы и фигуру его рассмотрела — не люблю людей, которые не следят за собой.

Вынуждена признать, для своего возраста он был в хорошей форме. Быстро поднялся по первой лестнице, да и на второй, деревянной, ни разу не остановился, чтобы перевести дыхание. Здесь было не так просторно, но и эта лестница все еще выглядела прилично, хотя на ступеньках и лежала допотопная ковровая дорожка (как можно держать в доме такое старье?). А вот третья лестница, уходившая вверх практически вертикально, находилась в плачевном состоянии. Ее выкрасили в светло-желтый, и, наверное, предполагалось, что так станет повеселее, но не тут-то было: вид у нее был совершенно убогий. Казалось, что перила отвалятся, стоит опереться на них всем телом.

— Прошу, проходите, Одри.

Прошу, проходите… Откуда он такой взялся-то? Из средневековья?

Вард вжался в стенку, так как отойти дальше ему не позволяли крохотные размеры лестничной клетки, открыл дверь и пропустил меня вперед.

Очередной джентльмен. Спасибо, не надо.

Кабинет был ничего такой. Светлый и, слава богу, безо всякого барахла, которое обожают складировать старики.

— Теперь понятно, почему мне пришлось так долго ждать, — сказала я.

Он не понял моего комментария.

— Снаружи, у входа, — пояснила я. — Пока дверь не открылась. Еще чуть-чуть, и я бы ушла.

— Не жалеешь, что осталась? — спросил он, указывая на кресло и приглашая меня сесть. Точнее, он показал на два кресла, предлагая выбрать: плетеное с прямой спинкой или белое дизайнерское.

— Подозреваю, вы в курсе, что это была не моя идея, — ответила я, опускаясь в мягкое белое кресло.

— Тебя заставили прийти сюда. — Да, он все правильно понял.

Он взял со стола блокнот, подвинул свое серо-голубое рабочее кресло на середину кабинета, поставив его прямо напротив меня и сел. Слишком близко, как мне показалось, но, к счастью, тут пришло какое-то сообщение, избавив меня от необходимости смотреть собеседнику прямо в глаза.

— Можешь, пожалуйста, выключить телефон?

— Выключить?

— Выключить, — спокойно повторил он.

— Но я никогда не выключаю телефон. — Мое заявление не произвело на него особого впечатления, поэтому я добавила: — Вы отстали от жизни. Так уже никто не делает.

— А здесь делает, — улыбнулся он. — Одри, это твое время. Только твое, не чье-то еще. Выключая свой телефон, ты ставишь себя на первое место, а мне кажется, это отличное начало для нашей совместной работы.

— Я выключу звук, — вздохнула я.

Лейдеман не соглашался:

— Нет, телефон.

Опять со своей улыбочкой. Невыносимо. И все же я послушалась. Мне не хотелось сразу ссориться,

ведь он наверняка станет докладывать папе обо всем, что ему не понравится. Оставшись без телефона, я страшно занервничала.

— Прекрасно, спасибо.

«Если мне придется и дальше лицезреть эту улыбочку, меня стошнит», — подумала я.

Мы долго сидели молча. Я осмотрелась по сторонам, но глазу было не за что зацепиться: крыши

домов на другой стороне улицы, самолет высоко в небе; хм, наверное, забит под завязку и летит в жаркие страны, а пассажиры скоро будут прохлаждаться под пальмами, попивая коктейли. Мысли унесли меня куда-то прочь, пока вдруг я не осознала, что молчим мы уже неприлично долго.

«Интересно, он так и смотрит на меня со своей дурацкой улыбочкой?» — подумала я, но, покосившись, поймала его серьезный взгляд. Смотрел Лейдеман не на меня, а на зеленую ручку с каким-то логотипом.

— Одри, зачем ты здесь? — внезапно спросил он.

— Как будто вы не знаете.

— Хотелось бы услышать твою версию.

— Я здесь, потому что отец сказал: «Выбирай, — ответила я, стараясь не показывать эмоций, — либо опять в церковь, либо к психиатру». Вуаля, так я и оказалась здесь.

— К психотерапевту, — поправил он, что-то записывая.

— Что, простите?

— К психотерапевту, не психиатру. Ты часто ходила в церковь?

— А какая разница?

— Разница? А, ты об этом… Психиатр — это врач, он тоже разговаривает с пациентом, но, в отличие от психотерапевта, может выписывать лекарства. Ты часто ходила в церковь?

— А, значит, вы можете только разговаривать.

— И слушать.

«Это все могут», — чуть не вырвалось у меня, но тут я вспомнила об отце. Стоит мне заговорить, отец сразу вставляет свои пять копеек, разумеется, ведь он же у нас самый умный. Хорошо, а Александр? Хотя… честно говоря, это не его сильная сторона. Но ему за это и не платят, в отличие от Лейдемана.

— Ты часто ходила в церковь?

Господи, как же он достал.

— Раз в месяц. И то только потому, что иначе мне не давали деньги на карманные расходы.

Он понимающе кивнул.

— А здесь лучше, чем в церкви?

«Он пытается заманить меня в ловушку», — догадалась я. Если я отвечу «да», то все, я у него на крючке. Отвечу «нет», он позвонит папе, и мне придется снова переться в церковь.

— В церкви скучно, — ответила я уклончиво.

— Скучно?

— Ага. Неудивительно, что к ним приходит все меньше народу. Им бы добавить какое-нибудь мультимедийное сопровождение. Видео или типа того. И убрать эту дебильную музыку.

Он ничего не ответил.

— Там полно всяких картин, — продолжала я. — Почему бы не сделать так, чтобы они говорили? Было бы здорово, уж точно лучше, чем слушать без конца унылого бородатого мужика. Извините, надеюсь, вы не верующий?

Лейдеман продолжал молчать. Я уж подумала, что он обиделся, но вроде бы нет, он сидел и спокойно смотрел. На меня. Не агрессивно, но как-то так, что у меня участился пульс.

— Я больше не хочу в церковь. — сказав это, я вдруг, неожиданно для самой себя тяжело вздохнула.

— Почему?

— Потому что… — я закрыла глаза. Собственно говоря, думать об этом не хотелось. Я просто перестану туда ходить, и тогда эти дурацкие видения исчезнут сами собой.

— Одри?

Я замотала головой, и гораздо яростнее, чем мне того хотелось.

— Я не хочу об этом говорить.

— Почему?

Да уж, репертуар у него невелик. Почему, почему, почему? По кочану да по кочерыжке!

— Одри, почему ты не хочешь?

— Потому что у меня от этого кошмары, вот почему, — рявкнула я. — Потому что мне от этого плохо. Как сейчас.

— То есть тебя что-то пугает в церкви?

Я точно не поняла, вопрос это или утверждение, но он не сводил с меня глаз, и я наконец ответила «да».

— А можешь описать, что тебя пугает?

— Нет! — ответ прозвучал резко, я и сама это поняла. Как будто на самом деле я сказала: «Еще одно слово, и я уйду». Ну и славно, будет лучше, если до него сразу дойдет, что это запретная тема.

Лейдеман продолжил не сразу. Голос у него изменился, стал приветливее:

— Возможно, нам стоит сначала познакомиться. Фамилию мою ты уже знаешь. А зовут меня Вард. Мне сорок шесть, и более семнадцати лет я веду частную практику.

— Боже. Да вы сидели в этом кабинете, когда я еще лежала в колыбели.

— Тебе семнадцать?

— Да, только что исполнилось.

Он пролистал несколько страниц назад.

— Ах да, вижу, двадцать первого июня.

— А что там еще обо мне написано? — Я занервничала.

— Ничего особенного. Твое имя, имена родителей. Номер твоего страхового полиса. И несколько строк о причине визита.

— Можете прочитать?

Он на мгновение замешкался, но все же выполнил просьбу:

— В последнее время Одри ведет себя подозрительно (со слов отца). Раздражительна, дважды были панические атаки в церкви, отказывается посещать службу. Отец подозревает наркотики.

Я фыркнула.

— Отец у меня вообще подозрительный.

— Значит, наркотики ты не принимаешь? — спросил Лейдеман.

— Нет, конечно. Наркота — это уже не модно. Да и кожа от них портится.

Он записал что-то в блокнот и снова поднял глаза:

— Помнишь, когда тебе впервые стало страшно в церкви?

Я пожала плечами:

— Думаю, месяца два назад.

«Думаю»? Ты не думаешь, ты точно это знаешь, Одри Патс. Как будто ты сможешь забыть тот момент, когда впервые его увидела.

Я наблюдала, как Лейдеман, нахмурившись, пытается придумать следующие вопросы. Сейчас начнет играть в угадайку. А то, что тебя пугает, — это животное? Нет. Предмет? Нет. Значит, человек? Нет, менейер Вард, это нечто такое, чего вы никогда не видели в своей комнатушке на четвертом этаже. Это сам дьявол.

У меня внезапно затряслись руки. Я сделала глубокий вдох и попыталась представить что-нибудь другое. Подумать о чем-то глупом и невинном вроде чаек, парящих высоко в небе, или зеленой ручки

c логотипом.

— Я здесь в безопасности? — Я не могла поверить, что спросила это вслух, еще и странным высоким голосом. Он наверняка подумает, что я сумасшедшая. — Я не хочу в больницу.

Потому что если заберут туда, сбежать уже не получится, и они будут делать со мной все, что им вздумается.

Краем глаза я увидела, как Лейдеман встал.

Куда-то ушел, а затем вдруг оказался прямо возле меня со стаканом воды в руках.

— Здесь ты в полной безопасности.

Я взяла стакан и так обхватила его ладонями, будто держу чашку горячего шоколада. Как идиотка! Стакан был холодным, но по какой-то причине мне это даже нравилось, словно эта прохлада наполняла мое тело, остужая горящие щеки и замедляя сердцебиение.

Лейдеман молча наблюдал, как я пью воду. Раз глоток. Еще один. С каждым глотком по телу разливалось спокойствие. Было так хорошо, как будто время остановилось. Меня словно поместили в пузырь, где никто не сможет до меня добраться. Глотки становились все меньше, потому что мне хотелось сохранить это ощущение как можно дольше. Делая очередной глоток, я проверяла, сколько воды еще осталось.

Лейдеман ничего не говорил, но иногда что-то записывал. Затем я услышала, как он чиркает у себя в блокноте, но скрип карандаша был настолько тихим, что не нарушил целостности пузыря.

Внезапно раздался пронзительно громкий звук, как будто сработал кухонный таймер. Лейдеман, подойдя к столу, положил конец истеричному бряцанию.

— Мне жаль, но наше знакомство подошло к концу, — сказал он. — На следующей неделе у нас будет целый час. Тот же день, то же время, пойдет?

Руки тряслись так сильно, что стакан, казалось, вот-вот выскользнет.

— Вы не можете так поступить. — Я чувствовала, что в глазах стоят слезы, но мне было плевать.

Лейдеман оторвался от своего ежедневника.

— Другое время?

— Как это гадко! Вы меня раздеваете, в переносном смысле, конечно, вы говорите, что я в безопасности, а как только я подпускаю их ближе, то… то…

Волосы липли к мокрым щекам. Я убрала пряди и сказала, не глядя на него:

— Можно я еще чуть-чуть посижу? Пока мне не перестанет быть так хреново?

— Нет, не получится. Одри, у меня следующий клиент.

— Но я не хочу уходить! — вскрикнула я. — Не так! И не сейчас! Он… Этот страшный… Он слишком близко.

Мне было трудно говорить.

— Посмотри на меня, Одри, — спокойно сказал Лейдеман. И когда я послушалась, взглянув на него, будто маленький ребенок, который хочет, чтобы папа ему помог, он продолжил: — Сделай глубокий вдох. Отлично. А теперь еще раз.

Он повторял это, пока у меня не перестали трястись руки. Мне стало ужасно стыдно за свое поведение.

— На следующей неделе еще поговорим, — сказал он. — И не переживай, Одри. Мы справимся. Ты справишься.

Во второй раз он не стал за мной спускаться. Просто сказал через домофон, что сейчас откроет дверь. Но я страшно нервничала и дернула ручку, не дождавшись сигнала. А когда спохватилась, дурацкая дверь снова захлопнулась, так что мне пришлось звонить еще раз. Что ж, отличное начало.

Он уже поставил свое кресло, как в прошлый раз, прямо перед моим. Я на секунду задумалась — а не сесть ли на этот раз в плетеное? Просто чтобы он понял, что я не настолько предсказуема, как те неудачники, которые приходят сюда добровольно. Но у меня не было никакого желания целый час сидеть с прямой спиной.

— Как твое ничего, Одри?

В школе все лопнули бы со смеху, если бы я рассказала, как он разговаривает. Уже почти жалею, что решила никому не рассказывать о терапии.

— Хорошо. Отлично.

— Панических атак не было?

— Нет.

— Кошмары тоже не снились?

Я пожала плечами и сосредоточила все свое внимание на указательном пальце правой руки, точнее на ногте, который сломался этим утром. Вот бы сейчас сидеть дома с пилкой в руках и Армином ван Бюреном в наушниках.

— Значит, все-таки снились, — заключил Лейдеман. Он выжидающе смотрел на меня, пока я обкусывала ноготь, спасая его от еще больших потерь. — Тебе трудно об этом говорить?

— Трудно, трудно… Я просто стараюсь о них не думать.

— О них?

— Ну, о кошмарах и типа того.

— И почему же?

Я не ответила. Одно из моих правил гласит: не реагируй на бессмысленные вопросы.

— Есть такое индейское племя, где детей учат не убегать во сне от чудовищ.

— Занятно.

Хоть и непонятно, к чему это он.

— Оставаться на месте, встречаться с чудовищем лицом к лицу. Так дети побеждают свои страхи. Или хотя бы учатся с ними жить.

— Учитывая, что в эту секунду я не сплю, этот мудрый совет бесконечно актуален, не так ли? — Я постаралась сделать свою реплику максимально язвительной, и, как по мне, вышло очень даже неплохо.

Лейдеман снова погрузился в долгое молчание.

— В прошлый раз ты спросила, в безопасности ли ты здесь, — сказал он наконец. — И я ответил «да». Мне тогда показалось, будто ты очень хотела чем-то со мной поделиться. Или ошибаюсь?

Я покосилась на его таймер.

— У нас еще уйма времени, Одри.

Голос его звучал вполне приветливо. Глубоко в душе мне не терпелось рассказать ему о том жутком сне, но я еще никогда ни с кем об этом не разговаривала, поэтому подобрать слова оказалось не так-то просто. Словно тот кошмарный тип в черном не давал мне этого сделать. Стирал все мысли, чтобы я не понимала, с чего начать.

— Начни с чего угодно, — сказал Лейдеман. — Неважно откуда, ты сама придешь к тому, что для тебя действительно важно.

Как будто прочитал мои мысли. Жуть.

— В общем-то, мне снится всего один сон, — ответила я. — Один и тот же каждый раз. Как будто смотришь на повторе ролик с «Ютьюба».

Лейдеман весь превратился в слух. Я достала из кармана телефон и уставилась на черный экран.

— Я не собираюсь его включать, правда. Просто подержу в руках. Ну, знаете, такая моральная поддержка. Чтобы чувствовать, что я не одна.

Не отрывая взгляд от телефона, я начала говорить. Очень медленно, наверное, так говорят лунатики во сне. Не специально, просто по-другому не получалось.

— Запах такой, что дышать невозможно. Воняет потом. Грязными людьми. Скисшим молоком. Дерьмом. Скорее даже навозом. Как на ферме, только в сто раз хуже.

Ну вот, опять. Все, что я прятала глубоко в сознании, снова стало реальным. Заболела лодыжка, как будто на ней что-то тяжелое. Появилось удушающее чувство, словно меня поймали, как крысу в ловушку. И опять этот шум. Накатывает волнами, как морской прибой, становится все громче, пока не заполняет комнату и не прижимает меня к стене.

— Как будто тысячи людей одновременно что-то говорят, — прошептала я с закрытыми глазами.

Боже, нет, он здесь, снова… Я почувствовала, как меня затрясло. Сильнее, чем обычно: сначала задро-

жали пальцы, затем — руки, плечи, ноги… Телефон выскользнул и с громким стуком упал на пол. Я хотела его поднять, но почему-то не смогла. Меня полностью сковало дрожью.

И тут из ниоткуда появились руки Лейдемана. Он положил их на мои. Крепко обхватив, он держал меня, словно я была кораблем, а его руки — якорем.

— Что ты видишь, Одри?

— Большого черного ворона, — еле прошептала я. — Он медленно расправляет крылья. Огромные черные крылья. Все до смерти боятся его. И церковь пропахла страхом и смертью.

Сердце колотилось, во рту пересохло. Я высвободила одну руку и потянулась за водой, но рука дрожала так сильно, что я почти все пролила на стол, не сумев удержать стакан.

Лейдеман поднес его к моим губам и помог сделать глоток.

— Он что-то говорит?

— Он кричит. А иногда шепчет — это еще страшнее. А летучая мышь рядом с ним повторяет сказанное, только на баскском.

Лейдеман дернул рукой, и я поняла, что что-то его смутило.

— На… на баскском? — произнес он так, будто мне не поверил. — Откуда ты знаешь, что это было на языке басков?

Все образы пропали, словно кто-то нажал на кнопку. Страх тоже исчез, я чувствовала лишь невероятное раздражение. Похоже, раздражение помогает против страха. Отлично. Вот о чем индейцам надо было рассказывать своей ребятне.

Я убрала его руки, подняла телефон и холодно ответила:

— Может, оттуда, что я шесть лет жила на севере Испании, в Стране басков?

Сбитый с толку, он отодвинулся на кресле назад. Так ему и надо, пусть лучше готовится к встречам. Хотя, стоит признать, что тут скорее виноват мой отец. Он вечно делает вид, будто этого эпизода никогда не существовало. Очевидно, по инициативе Анны.

— Прости, пожалуйста, я не знал.

Судя по таймеру, у нас оставалось еще десять минут. Я встала и подошла к скошенному окну.

— Может, нам стоит сначала познакомиться… — сказала я, бросив надменный взгляд в его сторону.

Ну все: наморщив лоб, он начал перелистывать блокнот. Наконец, отложил его в сторону и сказал:

— Ты права. Я слишком резко перешел к… твоей проблеме. Извини.

Я тут же поняла, в чем причина. Плюхнувшись обратно в кресло, я ответила:

— Вам позвонил мой отец. Скажете, что нет?

Бинго, он тут же покраснел. Меня это даже немного позабавило, но в то же время я проклинала отца. Сегодня утром он и у меня спросил, есть ли прогресс. И смогу ли я присоединиться к Евхаристии.

— Видимо, твоему отцу очень важно, чтобы ты как можно скорее вернулась в церковь.

— Жизненно необходимо, — фыркнула я. — Но самому ему плевать. Это все Анна. Святее папы римского и до ужаса печется о спасении моей души. По ее словам.

— Почему? Спасение твоей души находится под угрозой?

— Она считает, что да. Потому что я стала ходить в церковь только после появления Анны.

— Не совсем понимаю. Обычно матери присутствуют в жизни своих детей с довольно раннего возраста, не так ли?

Мы впервые одновременно улыбнулись.

— Анна мне не мать. Моя родная мама умерла, когда… ну… при родах. Моих родах. Точнее, когда рожала меня. Анна появилась, когда мне было пять. Маленькая пятилетка-язычница, так она меня называла. Воспитанная, по ее словам, бабкой-еретичкой.

— Кем? Еретичкой? — Лейдеман заглянул в блокнот, где все это время что-то торопливо записы-

вал. — Да уж, такое словечко сейчас услышишь нечасто. И чем же твоя бабушка обязана столь необычной характеристике?

— Когда мы садились за стол, она все время говорила: «Спасибо тебе, солнце, за эту замечательную пищу и за то, что все это выросло под твоими лучами».

У нее был просто гигантский огород. Я всегда помогала ей пропалывать грядки и собирать урожай.

— И упоминание солнца — это все?

— Анне этого было более чем достаточно. Она католичка до мозга костей. По сути, фанатичка. Нам еще повезло, что не радикальная мусульманка, иначе устраивала бы теракт за терактом.

Лейдеман никак не отреагировал, лишь в очередной раз пробежался глазами по своим записям.

— Значит… До шести лет ты жила в Стране Басков?

— В пятнадцати километрах от Витории-Гастейс, если точнее. На ферме у бабушки с дедушкой.

— А твой отец тоже там работал?

— Нет, он работал в Бильбао, в Музее Гуггенхейма. Там он и познакомился с Анной. Но отцу тогда было проще остаться в Витории, кому-то надо было за мной присматривать, пока он был на работе.

— Понятно.

Осталось две минуты.

— Одри, а у тебя есть братья или сестры?

Я уже собиралась встать. Не имела ни малейшего желания снова услышать, как меня прерывает этот гребаный звон.

— Сводный, Пабло. У него синдром Дауна, и он живет в интернате. Анна думает, что это ее так Бог наказал, но ей все говорили, что в сорок четыре лучше не рожать детей. Просто яйцеклетки уже плохие. На следующей неделе в то же время, да?

Лейдеман ошарашенно взглянул на меня.

— Да, хорошо, конечно.

— Ну, тогда до встречи.

Я почувствовала себя гораздо лучше, когда спустилась на три лестничных пролета вниз и оказалась на улице: я снова могла контролировать свою жизнь. Может, эти индейцы были не такие уж и дураки.

Не успело пройти и дня, как я стала проклинать Варда вместе с его индейцами.

Все ухудшилось: ночные кошмары, страх, видения вдруг стали накатывать средь бела дня. Мне удавалось кое-как справляться, но только благодаря тому, что на этой неделе у меня было три экзамена и две вечеринки. Однако, пока я ехала в сторону Принсенграхт, к доктору Лейдеману, мне казалось, что вся дрянь, скопившаяся за неделю, разом навалилась на меня. Я крутила педали как сумасшедшая, без конца оглядываясь, потому что была уверена, что меня кто-то преследует. В какой-то момент пришлось объехать целый квартал только потому, что впереди по тротуару прошел парень в длинном черном пальто. Всю дорогу я молилась, если это, конечно, можно назвать молитвой: «Пусть все закончится, пусть все закончится». Наконец, оказавшись у его двери и дрожащей рукой нажав на медную кнопку рядом с надписью «В. Лейдеман, психотерапевт», я разревелась. У меня началась истерика, рыдания эхом разносились по всему дому, но я не могла остановиться, и мне вдруг стало совершенно наплевать, хотя в прошлый раз слезы, обыкновенные слезы, казались мне самым постыдным событием в жизни.

Я надеялась, что он будет ждать меня наверху, что обнимет меня, когда я поднимусь, погладит по волосам, все, как в фильмах. Глупо, конечно, я ведь знаю, что психотерапевтам не полагается лишний раз прикасаться к клиентам, как бы последним этого ни хотелось. Мне показалось, что он чем-то расстроен, а когда я села, он подвинул ко мне коробку с бумажными платочками и поставил стакан с водой.

Я радовалась, что мое кресло такое маленькое и уютное. Спинка и высокие подлокотники как будто обнимали меня, утешая, прямо как он, когда держал меня за руки.

На щеках еще не успели высохнуть слезы, но я улыбнулась ему:

— Ну вот, опять.

Вард не улыбнулся в ответ и взглянул на меня чрезвычайно серьезно:

— Что происходит, Одри?

Я глубоко вдохнула, вспомнив о том, как добиралась сюда, особенно тот ужасный момент, когда стояла у его двери, до смерти перепуганная, и думала: «Если дверь сейчас не откроется, мне конец».

Только сделав три глотка, я снова смогла говорить.

— Это несправедливо. Как думаете, я когда-нибудь стану снова нормальной?

— «Нормальной»… А что для тебя значит это слово?

— Что за дурацкий вопрос? — Я разозлилась. — Нормальным, например, не снятся кошмары. Они не видят галлюцинации. Не чувствуют внутри себя кого-то, кого в них быть не должно.

Вард на мгновение замер. Записал что-то. Потом спросил:

— То есть ты думаешь, внутри тебя кто-то есть?

И все это своим невозмутимо спокойным тоном, как будто он каждый день обсуждает подобные вопросы.

Я задумалась: а он ведь и впрямь может не знать, что такое «быть нормальным». В конце концов, к нему приходят одни психи. Психи вроде меня.

— Думаешь, внутри тебя кто-то есть? — повторил Вард.

— Да. То есть… нет. Я бы не хотела так думать. Это же… страшно до чертиков. Если ты даже наедине с самим собой не чувствуешь себя в безопасности, то где тогда?

— Здесь, — уверенно ответил он, глядя мне в глаза, и мгновение спустя добавил: — Откуда у тебя появилась такая мысль? О том, что внутри тебя кто-то есть?

Я вздохнула.

— Не знаю. Может, я как-то не так выразилась. Но… Все, что я вижу, все эти кошмары по ночам и видения днем, они выглядят так правдоподобно. И такое чувство, будто все они связаны между собой. Как будто я раз — и попадаю в тело какого-то другого человека.

— Прежде чем делать выводы, нам надо разобраться в происходящем, — сказал Вард. — Дело может быть в чем угодно.

— Да? И в чем же?

Вард отвел глаза и уставился себе на руки, лежавшие на коленях ладонями вверх.

— Пожалуй, этот вопрос стоит оставить на потом. А сейчас я бы сосредоточился на кошмарах и галлюцинациях.

«А я вот нет», — промелькнуло у меня. Как и он, я уставилась на собственные руки, пока вдруг не поняла, что они тоже развернуты ладонями вверх. Я покраснела от смущения: выглядело так, будто я за ним повторяю.

— Каждый раз, когда я об этом рассказываю, все становится только хуже. — мой голос звучал как-то странно.

— Возможно, с каждым разом ты открываешься все больше, все ближе подпускаешь к себе эту историю. На мой взгляд, это хорошо. Если тебя что-то пугает, лучший способ побороть свой страх — встретиться с ним лицом к лицу.

— А если станет совсем плохо, можно будет приходить почаще? Два раза в неделю или даже каждый день?

Лейдеман нахмурился и уткнулся в свой блокнот. Да ну, не такой уж трудный вопрос я задала!

— Деньги не проблема, — добавила я. — Денег хватает.

— Нет, — ответил он наконец. — Мне кажется, на данный момент одного раза в неделю достаточно. Но я могу дать тебе адрес своей электронной почты. Это поможет?

Я разочарованно пожала плечами.

— Ладно. Спасибо.

Он взял со стола стикер и написал свой мейл.

— Держи.

С желтой бумажкой в руках я почувствовала себя увереннее. Теперь у меня появились силы вспомнить прошлую ночь. И если сейчас быстренько обо всем рассказать, то, возможно, больше не придется постоянно отгонять от себя эти мысли. Я до смерти устала с ними бороться.

— Мне приснился новый сон, — начала я. — Точнее, два сна. В первом я опять видела церковь, но в этот раз оказалась на площади. Кажется, в какой-то деревне из прошлого.

— Почему ты так думаешь?

— Ну, там не было машин и велосипедов. Люди в мешковатой одежде, все серое и мрачное. А еще солдаты…

— Солдаты?

Боже, ну зачем он меня перебивает? Неужели он не видит, что я хочу поскорее рассказать свой сон? Я сердито выдохнула:

— Да, солдаты. В медных шлемах и с этими длинными штуковинами, копьями. Некоторые ехали верхом на лошадях, кто-то шел пешком. Они гнали нас в церковь, как будто мы какие-то животные.

Лейдеман уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но я строго посмотрела на него и продолжила:

— Я попыталась улизнуть, свернуть за угол, пока никто не видел, но одна женщина схватила меня. Она сказала, что мне надо идти с ними, иначе что-то случится с моими родителями. Их ждет экзе… не могу вспомнить слово, что-то похожее на «экзаменацию», но точно не оно. И им надо будет заплатить штраф, десять реалов. Реалов! Думаю, даже отец не знает, где их сейчас можно достать.

Я отвела взгляд и посмотрела в окно. Мне вдруг подумалось: каких-то три месяца назад все было так просто.

— И больше ничего?

Я легонько пожала плечами.

— А дальше начался другой сон, я о нем уже рассказывала. С тем человеком в черном, который похож на дьявола.

Вард щелкнул ручкой. Раз, потом еще и еще. Надо будет подарить ему ручку, которая не издает никаких звуков.

— Тебя пугает сам человек или то, что он говорит?

«Естественно, он сам, я даже не понимаю, что он говорит», — так я собиралась ответить, как вдруг вспомнила кое-что, точнее, услышала голос изнутри, как будто он все еще был во мне. Я уперлась локтями в колени, скорчилась и зажала уши, но стало только хуже.

— Одри? Что происходит, Одри? — голос Лейдемана звучал так, словно он был где-то далеко, гораздо дальше, чем черный человек.

Я подскочила с места, не отрывая ладони от ушей. Я ходила по комнате, топала, стучала по голове, но ничего не помогало — голос не исчезал.

Лейдеман подошел ко мне.

— Может быть, станет легче, если ты расскажешь, что слышишь?

— Так много ненависти… — прошептала я.

Лейдеман взял меня за руки и осторожно отвел их от ушей.

— Одри, здесь ты в безопасности. Попробуй. То, что ты говоришь вслух, зачастую не так страшно, как то, что ты слышишь.

— Клянусь служить Священной канцелярии.

Это мой голос?

Откуда я вообще это взяла?

Очевидно, Вард удивился не меньше моего.

— Ты клянешься… служить Священной канцелярии?

В ту же секунду я вспомнила следующие слова. С закрытыми глазами я прошептала:

— Он говорит: «Совершаются грехи против церкви. Мусульмане, протестанты, евреи — все они грешники. Их следует строго наказать. А мы, именно мы должны поймать всех, кто сходит с верного пути».

Я сжалась. Опять эта боль в лодыжке и давящее чувство в груди. Та же вонь, от которой тянет блевать. И снова слова сами полились наружу. Из моего рта вылетали фразы, которые сочинила не я, мне такое никогда в жизни не выдумать.

— Да будут прокляты люди со сверхъестественными способностями, ибо самое гнусное и самое распространенное преступление — это колдовство. Да будут прокляты те, кто заключил сделку с дьяволом. Те, кто оскверняет святое распятие или издевается над ним. Те, кто подвергает сомнениям правила веры. Те, кто занимается астрологией или предсказывает будущее по картам.

Когда я закончила, последние слова все еще звенели у меня в голове, но затем наконец утихли. Они словно испарились, и даже если бы я захотела их повторить, у меня бы ничего не вышло.

Я посмотрела на Варда. «Пожалуйста, помоги мне», — так и хотелось сказать, но я не могла произнести ни слова. Как будто мои губы, мой язык мне не принадлежали.

— Спокойно, Одри, — сказал Вард. — Все будет хорошо. Здесь ты в безопасности.

Мне послышалось, или в его голосе промелькнуло сомнение?

Желтый стикер прилип к рукаву. Я отлепила его и начала то складывать пополам, то снова разворачивать. Складывала и разглаживала. Подумала, что так он может порваться, но мне было все равно. Я уже давно запомнила мейл. Постепенно в голове прояснялось.

— А ведь и правда помогло, — сказала я.

— Да?

— Ага. Тот черный ворон… Это всего лишь какой-то священник-фанатик. Фундаменталист. Мне… мне всегда казалось, что это дьявол. Но дьявол же не может войти в церковь. Так? Если уж и есть какое-то место, где ему нельзя находиться, так это церковь.

Я взглянула на таймер. У нас оставалось еще пятнадцать минут. А мне уже так хотелось выбежать на улицу, погреться на солнышке. Ведь я наконец-то осознала: это не дьявол — и почувствовала себя совершенно свободной.

— Задержись еще ненадолго, Одри, — остановил меня Вард.

Я нехотя послушалась.

— Он меня пугал все это время, — сказала я. — Этот человек в черном. Но теперь я знаю, что это не дьявол… Теперь все наладится. Так что, может, я просто…

«Спокойно уйду и больше никогда сюда не вернусь?» — хотела продолжить я, но Лейдеман меня опередил.

— А твои слова о вере, о ереси… Это тебе Анна такое говорила?

— Разумеется, нет. Она сумасшедшая, конечно, но не настолько.

Цок-цок. Судя по всему, он не мог думать, не издеваясь при этом над своей ручкой.

— И то, что ты видела вокруг: площадь, солдаты. Есть идеи, откуда у тебя эти образы?

— Неважно, — отрезала я. — Все закончилось. Теперь будет лучше.

Он испытующе посмотрел на меня.

— А про второй сон уже не хочешь рассказывать?

— Это же просто сон, — ответила я. — Полный бред, вы же знаете.

— Однако, очевидно, его важно проговорить.

Цок. Цок.

Я раздраженно фыркнула.

— Там тоже появились эти церковники, так что я подумала…

Тишина. Осталось семь минут.

— Ты подумала…

— Ладно, ладно!

может, мне нечего было опасаться. Теперь я знаю, что человек в черном был всего лишь чокнутым священником, поэтому со вторым сном все должно пройти гладко.

На одном выдохе я выпалила все, что помнила:

— Я была в какой-то пустой комнате. Стены белые, до середины обшитые темным деревом. В другом конце — две глубокие ниши, в обеих — по человеку. На одном — белый хабит [2], на другом — кроваво-красный. Они стоят молча, натянув капюшоны так, что лиц не разглядеть: даже никаких расплывчатых пятен. В руках у обоих по мечу, острием в пол. Между ними стоит тот, в черном. Я пытаюсь подойти к человеку в белом, но, сколько бы шагов ни делала, он остается на том же расстоянии, а затем и вовсе растворяется в воздухе. Я оборачиваюсь и вижу стол, за которым сидит кто-то… вроде священника. С такой странной красной шапкой на голове.

— Кардинальской шапкой?

— Откуда мне знать? Да и какая разница?

Осталось четыре минуты. Я набираю побольше воздуха в легкие, как будто собираюсь нырять в глубину.

— Я спрашиваю у этого человека в шапке: «Зачем меня сюда привели?» но он ничего не отвечает, только смотрит. Затем открывается дверь, и в комнату заходят еще два человека: один — в одежде священника, а другой — в каком-то странном кожаном костюме.

О боже. Я вдруг снова увидела их перед собой.

— У него… что-то в руках. Какие-то палки с веревками. Он говорит: «Этим мы выбьем из нее правду».

В эту секунду у меня возникло странное чувство, будто по спине пробежала крыса. Волосы на руках встали торчком, меня затрясло.

Я сжала кулаки так сильно, что ногти больно врезались в ладони, но это не помогло — стало только страшнее. Руки налились свинцом, как будто меня парализовало.

Лейдеман подъехал на своем стуле поближе. Теперь он сидел прямо передо мной.

— Я бегу назад, — шепчу я. — К нишам, чтобы выхватить меч у одной из тех молчаливых фигур, хватаю за рукав, он мокрый, в воздухе стоит какой-то отвратительных запах, от которого меня тошнит. И тут я замечаю, что стою в луже крови. Надеясь на чью-нибудь помощь, я оглядываюсь по сторонам и вдруг вижу какую-то женщину. Она стоит на коленях и молится. «Мама! — кричу я. — Помоги мне! Помоги мне, прошу!» Я протягиваю к ней руки, а она уменьшается и уменьшается. А затем… — Мне пришлось несколько раз сглотнуть слюну, прежде чем я смогла продолжить. — А затем вместо нее появляется жаба. Мерзкая коричневая жаба, усыпанная бородавками, и тут я слышу голос…

— Голос? Чей? Того мужчины за столом?

— Нет, жабы. Она говорит: «Все будет хорошо, Майте».

— Майте?.. — удивленно повторяет Вард.

Я киваю:

— Да, Майте. — Глаза начинает щипать от слез. Я беру платок и шепчу, не глядя на Варда: — Самое странное, что… что я ни на секунду не сомневалась: Майте — это я.

Тушь наверняка уже растеклась по всему лицу, но на этот раз мне почему-то было все равно. Я посмотрела на Варда, который сидел настолько близко, что я чувствовала запах его шампуня, и процедила:

— Убедились, что внутри кто-то есть?

Три дня спустя я отправила ему такое письмо: «Здравствуйте, Вард! У меня диссоциативное расстройство личности? Или шизофрения? Очень жду ответа».

На следующее утро я получила ответ. Отправленный в полвторого ночи. Неужели Лейдеман за меня беспокоится? И поэтому не мог уснуть?

«Дорогая Одри, — писал он, — я не любитель наклеивать ярлыки. Они используются для классификации и упорядочивания невероятного богатства человеческого разума, но на самом деле никак не помогают. Давай сначала узнаем поподробнее, что именно происходит. С уважением, Вард».

— Майте — это баскское имя, — сообщила я в четверг, усевшись в свое белое кресло. — Я в интернете нашла.

— Любопытно, — задумчиво произнес Вард. Размышляя о чем-то, он внимательно посмотрел на меня, но теперь, когда он начал мне нравиться, я была не против. На маленьком столике рядом с его рабочим креслом стоял древний кассетный диктофон, который я разглядывала, и Вард это заметил.

— А, это. Да, в прошлый раз ты поделилась таким количеством новой информации, что с этого момента я решил записывать наши консультации на пленку. Как тебе такая идея?

Сдвинув брови, я осматривала устройство на столике.

— А он вообще работает?

— Да, конечно. — Он погладил диктофон, словно тот мог обидеться на мои слова. Затем Вард нажал на кнопку и включил аппарат. Сначала кнопка отскочила обратно, но со второго раза все получилось: загорелся красный огонек.

— Ты сегодня хорошо выглядишь, Одри, — сказал он. — Лучше, чем в прошлый раз. Неделя прошла хорошо? Кошмаров снится меньше?

— Меньше? Ага, конечно! Я засыпаю, и начинается. Да и днем тоже… Стоит на секунду отвлечься, как я снова их вижу. Но, может, я привыкла.

— Кого «их»? — заинтересовался Вард.

— Видения. Иногда замершие человеческие фигуры, как на фото, иногда короткие видео. Периодически природу или город.

— А бывают в твоих видениях образы, которые ты узнаешь? Из прошлого, например? Или из фильмов?

— Мне кажется, что-то из этого я уже видела раньше, — неуверенно ответила я. — Например, большие старые постройки с арками. Где у входа стоят статуи святых или жутких зверей. Но, скорее, мне просто знаком этот тип зданий. Отец обожает архитектуру, поэтому всю жизнь таскал меня по всяким церквям и монастырям.

— Только раньше, когда ты жила в Испании, или сейчас тоже?

— Особенно раньше. Он гордился тем, что в пять лет я уже могла безошибочно отличить готическую церковь от романской постройки или храма эпохи Возрождения. Когда с нами были его коллеги, он все время просил меня блеснуть знаниями. И я выделывала трюки, прямо как цирковая собачка.

Вард наморщил лоб.

— Теперь даже как-то неудобно спрашивать, в каком примерно веке были построены здания, которые ты видишь во сне.

«Как мило, — подумала я. — То есть он понимает, насколько мне не нравилось, что отец за