Геннадий Кожемякин

Белые ночи чёрной вдовы

Психологический детектив

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Фотограф Жанна Бердан

© Геннадий Кожемякин, 2018

© Жанна Бердан, фотографии, 2018

Типичное на первый взгляд ограбление инкассации надолго оказывается «висяком». Выясняется, что один из нападавших застрелен не инкассаторами. Тогда кем? Дальше — больше! Деньги из инкассаторской машины достаются прозябающему в нищете поэту-любителю, безвольному и затюканному жизнью. И тут его понесло! Он с «атаманшей» банды бежит на юга, где раскручивает себя на эти деньги в качестве знаменитого шансонье… Что из этого вышло? Читайте:-)

18+

ISBN 978-5-4474-7722-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Белые ночи чёрной вдовы
2. Глава первая. Ограбление инкассации
3. Глава вторая. Начальник УГРО
4. Глава третья. Встреча с «банкирами»
5. Глава четвёртая. «Муки творчества»
6. Глава пятая. Ротан
7. Глава шестая. Визит отца
8. Глава седьмая. Туарег
9. Глава восьмая. Алёна Князева
10. Глава девятая. Гамлет подкрался незаметно
11. Глава десятая. Саня Самохин, он же — Крис Норман
12. Глава одиннадцатая. «Ох, рано! Встаёт охрана»…
13. Глава двенадцатая. Разведка боем!
14. Глава тринадцатая. Знакомство на пирсе
15. Глава четырнадцатая. Домой!
16. Глава пятнадцатая. Азарт — великий грех
17. Глава шестнадцатая. Битва при «Берёзке»
18. Глава семнадцатая. Кто пускает ветры перемен? ретроспекция
19. Глава восемнадцатая. Лежбище
20. Глава девятнадцатая. Планы меняются
21. Глава двадцатая. Накануне налёта
22. Глава двадцать первая. Опасное богатство
23. Глава двадцать вторая. Подвал и Велик
24. Глава двадцать третья. Два дурака — всё запутали
25. Глава двадцать четвёртая. Хозяйство беспредела
26. Глава двадцать пятая. С Ротана слетает маска
27. Глава двадцать шестая. «На Юга!»
28. Глава двадцать седьмая. Сцилла и Харибда
29. Глава двадцать восьмая. «Союз Сатаны и Антихриста»
30. Глава двадцать девятая. Сплошные сюрпризы
31. Глава тридцатая. Развязка
32. Глава тридцать первая. Алёна входит во вкус
33. Глава тридцать вторая. Испытание деньгами
34. Глава тридцать третья. Покаяние
35. Глава тридцать четвёртая. Настоящие друзья познаются в спецоперациях
36. Глава тридцать пятая. Первый день «на гражданке»
37. Глава тридцать шестая. Вместо Эпилога

К Уважаемым Читателям, с наилучшими пожеланиями!

НАРОДНАЯ АРТИСТКА РОССИИ Л. В. ЗАЙЦЕВА

С удовольствием хочу представить читателям остросюжетный психологический детектив моего друга Геннадия Кожемякина

То, что пишет он профессионально, ярко, не вызывает сомнений. По первому образованию, я журналист, приходилось и мне много писать, общаться с выдающимися нашими писателями, так что, как сейчас говорят — я в теме. Познакомились мы в экстремальной и трагической обстановке осени 1993 года. С тех пор и общались и мне приятно сказать, что я горжусь нашей дружбой, нашей неизменно схожей политической позицией; общаясь, обсуждая различные события в жизни как нашей страны, так и всего, что происходит в мире, мы помогаем друг другу убедиться, что всё именно так, а не иначе. Конечно, бывало, спорили между собой… Геннадий Кожемякин глубоко знает историю России, искренне любит нашу Родину, он патриот в лучшем значении этого слова. Человек интересный, разносторонний. Ну, и самое главное — он действительно хорошо и интересно пишет! Но, к сожалению, очень редко! Как сказал ему, много лет назад один сценарист и режиссёр:

— Я, Гена, видел людей, которые не умеют писать, но пишут. Но я впервые вижу человека, который может писать и должен бы, но не пишет!

Я прочла этот детектив. Переосмыслила. Пропустила через себя. И поняла, что делает просто хорошее литературное изложение — поистине талантливым. Мастерство помноженное на уверенность в своих силах! Геннадий пишет смело. Чётко, размашисто, задорно! Он не боится сбиться с курса, выйти за рамки, он уверенно владеет пером! Так ведёт себя на театральной сцене — мастеровитый, опытный артист! Так катает свою программу классный фигурист! Чётко, спокойно и на кураже! Так творят люди уверенно владеющие базовым мастерством! Именно оно позволяет им импровизировать и искать новые пути! Так работает Геннадий Кожемякин! Я рада, что Геннадий вновь пишет книги, потому что он хорошо и со вкусом умеет это делать! Читайте, дорогие мои! Вам судить!

2.04.2016г Л. Зайцева, Народная артистка России.

Глава первая. Ограбление инкассации

«На одного Робина Гуда приходятся миллионы и миллионы

всяческого сброда: беспринципных убийц, алчных грабителей и прочих проходимцев»

(данные статистики)

Бодрый московский пенсионер со стажем, можно даже сказать пенсионер с большим пенсионным опытом, Владимир Михайлович Петров недавно справил юбилей. Стукнуло ветерану труда семьдесят пять. Не бог — весть, какой возраст по сравнению с иными старожилами, но учитывая, что всю жизнь Петров горбатился на вредном производстве — изготавливал лаки и краски — и этот возраст — большое достижение. По нашим-то временам. Пенсионная жизнь его большим разнообразием не баловала. Каждый день, был похож на предыдущий, и был он всегда, какой-то полусонный. А ночь наоборот — бессонной.

Приобрёл по случаю щенка. Петров любил говорить, что тем, что он жив до сих пор, — обязан собственной собаке.

— Бывает, — говаривал он, лежишь в постели и не знаешь на каком ты свете — так плохо. А тут, Шерхан (это его пёс, породы доберман) подбежит, одеяло стянет, мол, пошли гулять, хозяин и — вперёд! Кое-как с тахты сползёшь, оденешься с грехом пополам, а через пять минут уже трусцой бежишь, как миленький!

Собака за собой тащит! Домой вернёшься окрепший, пропотевший и сразу же душ контрастный запустишь! А потом целый день, как заводной, движешься, словно батарейки тебе заменили! Правда, к вечеру они садятся».

В это утро Владимир Михайлович как всегда бодро трусил за ретивым псом, обмотав для верности поводок вокруг кулака, а то, не ровен час вырвется — проблем не оберёшься: прохожих собака жаловала через раз. Правда, их по утрам мало, но всё же… Думал Михалыч о всякой бытовой всячине: о пенсии в конце недели, о футбольном матче по телевизору; о гречке, которую перед прогулкой кипятком залил, чтоб поднялась…

Он не сразу сообразил, что происходит: утреннюю тишину разорвали хлопки одиночных выстрелов, словно где-то неподалёку завязался бой. Повинуясь инстинкту, Петров остановился как вкопанный, невзирая на собачий протест, выраженный в яростном подёргивании поводка. Сквозь проплешины в листве кустарника, растущего вдоль трассы, он заметил, как от инкассаторской машины, одиноко притулившейся на пятачке, чуть в стороне от дороги, отделилась некая фигура и устремилась к стоящему у обочины синему «Жигулёнку». «Фигура» сгибалась под тяжестью небольших, но пузатых мешков. Секунда — и человек скрылся в кабине, завёл мотор и резко, «с места в карьер» — стартанул вниз по шоссе. В эту пору оно ещё было свободно от автомобильных потоков.

Бронированная инкассаторская машина не подавала признаков присутствия жизни: боковая дверь была приоткрыта, а около неё, на земле, темнел чей-то неподвижный силуэт; похоже, этот человек был мёртв.

…Кто и как заманил их в эту сауну с омерзительными, древними проститутками и самогоном, который почему-то все присутствующие черпали кружками прямо из огромного оцинкованного ведра, майор уголовного розыска Фёдоров уже и сам не мог понять. Очевидно он оказался здесь по оперативной необходимости. В глазах его рябило, а тело было ватным…

Ясно было одно: отсюда надо линять! И в первую голову спасать попавшего вместе с ним в переплёт престарелого и немощного полковника Режимова — своего прямого начальника.

Когда же выяснилось, что их табельное оружие уже кем-то похищено, остался лишь один выход: как есть в простынях сигать в окошко предбанника и попытаться скрыться затерявшись среди немногочисленных в это время суток прохожих. Ситуация идиотская, но ничего другого уже не оставалось! А жить хотелось. Первым из окна сумел выбраться тщедушный полковник, а вот габаритный, широкоплечий Фёдоров застрял в узком проёме. Но он упрямо лез и лез, что есть сил, и уже почти вырвался наружу, когда почувствовал, что множество цепких рук схватили его за ноги и, остервенело, пытаются втащить назад. Майор отбивался как пан-филосов — Хома Брут от вурдалаков. Последнее, что он успел увидеть, это скрывшийся во тьме силуэт Режимова во всём белом.

— Хорошо хоть полковник ушёл! — только и успел подумать спелёнутый простынёй Фёдоров, и в отчаянии, задрыгав ногами, проснулся. Всё чаще майору снились подобные сны. Служба психологической разгрузки сотрудников повышенной группы риска была у них — не на высоте.

Саднил большой палец правой ноги, которым он от души приложился в стену.

— Ещё после последней чеченской командировки, собирался же обложить пространство у кровати широкими пуфиками, — нет, всё руки не доходят! — сердито думал офицер.

Всё тело майора ныло и покрылось испариной. Оказывается, что во сне он, буйно ворочаясь, и впрямь запутался в тонком и влажном одеяле. А тут ещё жара! Дурацкие сны снились майору довольно часто, в особенности после бурных возлияний, и просыпался он тогда, мягко говоря, не в настроении. Так было и сейчас. Сердито протерев глаза офицер, прищурившись, уставился на циферблат будильника, силясь разглядеть в полумраке, который час. Ему показалось, что около шести. Если так, то можно смело поспать ещё пару часов. Согнув ногу в колене, он подтянул к себе ступню и помассировал пострадавшие пальцы. Однако боль не унималась. Кровь в ушибленном месте запульсировала толчками и майор, чертыхаясь, запрыгал на одной ноге в ванную, чтобы сунуть стопу под холодную воду.

— Хорошо ещё, что в последнее время хоть сплю один, а то б заехал зазнобе ногой! Как тогда кулаком Полинке! — думал он, подставив ногу под ледяную струю и осторожно пошевеливая покрасневшими пальцами. Сотни иголок вмиг закололи в месте ушиба, и это означало, что «процесс охлаждения ударенной поверхности» стопы протекает надлежащим образом. Как и учили их когда-то — на семинаре по оказанию первой доврачебной помощи. Когда ступня почти потеряла чувствительность он, уже довольно уверенно опираясь на пятку больной ноги, вернулся на кровать и снова подумал, что не худо бы всё же доспать пару часов. Устроившись поудобней, в успевшей приятно подостыть постели, майор попытался отключиться. Когда неясные видения приближающегося сна, крадучись, взялись, наконец, обволакивать его сознание, на тумбочке, у изголовья дивана, предательски зарокотал мобильник.

— Кто бы это с утра пораньше!? — сердито подумал полицейский, хватая трубку. Нажав кнопку ответа, Фёдоров услыхал:

— Доброе утро, товарищ майор! Помощник дежурного — прапорщик Кучин. На Таллинской ограблена инкассация. Есть убитые!

— Когда случилось!? — рявкнул майор. Он включил громкую связь и, не прерывая разговора, уже торопливо одевался.

— Пока ничего толком неизвестно! Кто-то позвонил, сообщил, не представившись, пару минут назад. Женский голос.

— Выезжаю! Машину за мной не высылать! Хотя…

Отправьте её за Кожановым! А то два года — сам добираться будет! Звонили ему уже?

В трубке воцарилась секундная пауза. И тот же голос вновь зарокотал:

— Это… Как же… Вам первому полагается звонить!.. Сейчас остальных оповестим и его само собой.

— Вот и действуйте!

Спал похоже, помошничек дежурного, не проснулся ещё! — подумал майор сердито.

— Всё ясно, товарищ майор! — Трубка залилась короткими гудками.

* * *

Когда звонок дежурного разбудил майора полиции, было уже начало седьмого утра. К месту преступления, он подъехал, прямо из дома, на собственной, видавшей виды — «Опель-Омега». «Прокурорские», в смысле — «следственники», ещё не приехали, и это было уже хорошо. Как полушутя говаривал майор, после них бедному менту — делать уже нечего, да и ещё отметят в рапорте — как долго полиция добирается до места происшествия.

На долгом веку начальника уголовного розыска отделения полиции г. Москвы Игоря Фёдорова хватало разного рода криминальных событий. Случались и так называемые резонансные преступления, когда непременно приезжает высокое начальство из министерства и прокуратуры, громкие ограбления и много чего ещё. Но с подобным коллапсом ему приходилось сталкиваться впервые.

А именно: в непосредственной близости от отделения «Росскредбанка» (прозванного в народе «Объебанком», так как раньше он носил название — «Объединённый банк»), на улице Таллинской ограблена инкассаторская машина — типовой бронированный «Фольксваген». Такие нынче, повсеместно, используются, для перевозки солидных денежных средств и материальных ценностей.

Типичное на первый взгляд (но — лишь на первый!) ограбление. Инкассаторы нарушив инструкцию, сами открыли дверь грабителям; и именно в этот раз, они, как выяснилось, перевозили особенно солидную сумму денег. То есть тут явно не обошлось без «наводки»; все они расстреляны на месте. Одним словом, всё — как и должно быть при «нормальном» нападении. Если бы не одно но! Около распахнутой дверцы ограбленной машины ничком примостился труп одного из грабителей с пулевым отверстием в голове.

Вроде бы всё ясно: бандиты атаковали инкассаторов. И кто-то из тех успел перед собственной гибелью застрелить одного из разбойников. Друзья бросили убитого на месте преступления, так как, видимо, очень торопились или что-то их спугнуло. Понятно, что надёжней бы для них было прихватить этого «свидетеля», хотя бы и мёртвого — с собой. Даже не слишком искушённые в подобных делах бандиты должны понимать, что иной мёртвый свидетель, способен «рассказать» куда больше живого!..

Отсюда ряд предварительных выводов: нападавшие или совсем уж дилетанты, лишённые элементарного соображения, хладнокровия и расчета, — тогда перспектива скорого раскрытия дела — имеет место быть. Или преступников что-то спугнуло, заставив без оглядки рвать когти. Вероятнее всего, внезапное появление кого-то, представляющего для них опасность. Это, конечно, тоже в плюс потенциальному раскрытию. Но кто может представлять для них опасность?

Все первичные умозаключения полетели прахом, после предварительного вывода экспертов: пуля, которой убит один из нападавших, выпущена не из табельного оружия бойцов инкассации (более того — они не успели сделать ни одного выстрела), а убит он с приличного расстояния из снайперской винтовки Драгунова, по полицейской терминологии — так называемым «третьим лицом».

Случайный, а равно и преднамеренный выстрел кем-то из своих исключался: пуля прилетела издалека.

И пулю-то злодей получил не в спину, что было бы ещё более или менее понятно — свои, по какой-то причине убрали, а в лоб, когда находился лицом к инкассаторской машине. Причём по предварительному заключению экспертов выстрел был произведён с расстояния, приблизительно ста метров.

Таким образом, столь милая сердцу опера хрестоматийная картина, когда во время ограбления завязалась перестрелка, в которой погибли два инкассатора и водитель, а кто-то из них успел застрелить одного из нападавших — рассыпалась в прах! Выслушав обстоятельный доклад старшего эксперта, майор отправился в райотдел, поручив разбираться в деталях на месте, очень кстати подъехавшему старлею Кожанову, своей «правой руке». Фёдоров всегда был убеждён, что в подобной ситуации лучше не «устраивать совещание», а поразмыслить обо всём отдельно друг от друга.

И уж потом делиться результатами — «кто и чего намыслил». Приехав в отделение, он заперся в своём кабинете, отключил все телефоны, по обыкновению, заварил себе крепкого чаю и не спеша, прихлёбывая из «фирменной» кружки с логотипом «МУР», уставился в свой предварительный набросок. Лист — «схему происшествия», которые всегда рисовал сам для себя, в подобных случаях. Для пущей, так сказать, наглядности.

— Дурацкое какое-то ограбление! — сердито думал офицер. — Как и сновидение утреннее… Опять же — оставили нам покойничка. Изучайте личность, мол!…

Кстати, надо подождать результатов дактилоскопии. Наверняка этот молодец, где-то засвечен. Да… Оставили нам труп своего кореша, ещё и набитого трофейными инкассаторскими пистолетами … (в карманах убитого лежали два инкассаторских «ИЖа»).

— Это что же должно случиться, что бы так сигануть с места преступления?! — размышлял майор, неспешно прихлёбывая близкий к чифирю напиток. — Допустим испугались неизвестного стрелка… это ещё понятно, но… Опять же… А он-то откуда нарисовался — стрелок этот!? — Робин Гуд задрипанный. Идиотизм, какой-то!» — размышлял майор, сердито набрасывая на схеме разные стрелочки и кружочки. Сейчас Фёдорову вспомнился известный эпизод с начальником гестапо Броневым из «Семнадцати мгновений…»; а именно — слова взбешённого Мюллера в связи с нежданным убийством негодяя — гестаповца, хорошим эсэсовцем и последующим бегством русской радистки:

— «А вообще всё так глупо, непрофессионально и бестолково ими сделано, что просто невозможно нормально работать!»…

— Так и здесь! — Напали в оживлённом месте на инкассаторскую машину. Оставили нам «для облегчения поисков и экспертизы» труп своего подельника. А вместе с тем и два ствола, которые тот успел изъять у убитых им инкассаторов…

А уж оружие-то лишним для бандита не бывает. Снайпер какой-то опять же! Явно их враг или конкурент…

А может убитого изначально, как «куклу» вели? Прямо Шекспир сплошной, а не ограбление! Без фантазёра милицейских будней — Корецкого, не разберёшься…

С самого начала Фёдорову было ясно, что если он выйдет на этого загадочного «Робин Гуда», то на девяносто процентов раскроет и общую картину преступления. Но где его искать? Эксперты пока не могут указать место, откуда произведен выстрел… Винтовку до сих пор найти не могут. Унёс он её с собой, что ли!? На плече!?

Наверное, хорошо бы было, вместо всего этого бесконечного грязного спектакля, просто ездить инспектором по объектам банка (куда давно приглашают). Проверять знания охранниками статей «Законов РФ «Об Оружии» и «О частной детективной и охранной деятельности»… И зарплата — не в пример моей, и ночью (подумать только!) сон спокойный…

И, кстати, никаких ушибленных во сне ног!

Расследование осложнялось тем, что событие произошло в раннее время, что-то — около шести утра. Хотя по идее «час собачников и физкультурников» уже наступил, и вполне вероятно, что у преступления были свидетели. Даже — скорее всего — они есть! Уже не говоря о том, что неподалёку от кровавого пятачка пролегает довольно оживлённая трасса, а прямо напротив расположен многоэтажный жилой дом. Трасса…

— А не мелькнул-ли тут полицейский патрульный автомобиль? А? — Банду спугнули, подъехали, увидели пару брошенных бандитами мешков с деньгами, прижали их себе, и — ноги в руки! И молчок! С них станется, с этих патрульных соколов…

Вместо того, чтобы сообщить о преступлении — испарились с места и сейчас добычу делят. «Ничего не видели, ничего не знаем».

Ряд нюансов по этому делу вполне позволял допускать подобное развитие событий.

— Или — та же банковская группа оперативного резерва это провернула, а не наши бедные, «увешанные всеми собаками „полицейские“? Вполне ведь — тоже могли!» В банковских опергруппах — лихие ребята работают…

Немного пораскинув умом, Фёдоров сделал в блокноте ряд пометок, в которых не специалист бы ничего не понял:

«1) работа с опергруппой банка — ночные выезды; куда выезж. Кто дежур. 2) менты. проверка — кто, когда по какому маршруту нёс караулку в наших краях. Сверить с записью дежурного в книге деж.

Опрос дежурного — на дому — Кожанов». Опрос дежурного — опергруппа банка — я.»

Краткая, на первый взгляд, пометка — «сверить с записью дежурного» означала на самом деле, развернутый допрос этого самого дежурного на предмет точности и соответствия, регулярно вносимых в «Книгу выездов» записей, с одновременной многоплановой проверкой его самого как возможно находящегося с разъездной группой в сговоре. И своими липовыми записями, покрывающего злоумышленников. Возможен так же вариант липовых записей и без состава преступления. О, Божееее!

Это к тем случаям, когда эти деятели из опергруппы, к примеру, выпивают «на базе», едут по бабам или просто дрыхнут, а дежурный по-дружбе отмечает им в журнале всякую туфту… Бывали и случаи когда водила банковской оперативной машины всю ночь тупо «бомбит» на ней, приработка ради, а считается, что группа в поте лица по Москве колесит, объекты проверяет и тд. Самое паскудное, что в любом случае — дежурный будет умело вилять и юлить, стремясь уйти если не от уголовного преследования, то от взыскания по службе. Пойди же — разговори такого умника, когда на кону — шутка ли — его месячное жалование, а то и увольнение!

Нюансов масса и, если их не знать или, по меньшей мере, не уметь предугадать логикой человеческого поведения — нечего и соваться в опера!

За этими мыслями Фёдоров забыл про чай, и тот немного остыл. С досадой отодвинув чашку (он всегда говорил, что — чай должен быть или горячим или холодным, но никак не тёплым), майор вновь взялся за блокнот. Испещрив новыми пометками ещё пару страниц, он решил снова выехать на место преступления, благо было недалеко. Решил ехать на своей «Омеге», без всякого официоза и, естественно, «по-гражданке». Было около одиннадцати утра, и на улицах — почти никого. Подъезжая к месту происшествия, Фёдоров всматривался в особенности прилегающей местности и силился понять, что же могло в реальности происходить здесь ранним утром. Что заставило таких дисциплинированных, строго контролируемых и многократно проверенных людей как инкассаторы, подъехать сюда в шесть утра, в то время как инкассирование объекта никогда не проводилось раньше восьми ноль — ноль! Ну, — восьми двадцати? (это он выяснил сразу, пообщавшись со старшим охранником отделения).

И, главное — кто и зачем выпустил из гаража раньше времени инкассаторскую машину? А ведь оттуда до офиса, где они загрузились, а потом и до места событий, ещё и доехать надо. А это, как минимум, сорок — пятьдесят минут даже с учётом относительно свободных в это время дорог…

Далее! — Жилой сектор. Он тут неслабый. События происходили прямо напротив двенадцатиэтажного дома, который, между прочим, метров сто в длину. Беглый поквартирный обход, «по горячим следам» ничего не дал: никто, разумеется, как всегда, ничего не видел и не слышал. С начала 90-х, наши люди вообще как-то перестали видеть и слышать. По крайней мере — бесплатно.

Однако, со слов начальника Департамента Безопасности банка вот-вот должно быть растиражировано сообщение о солидном вознаграждении тому, кто поможет какой-либо информацией, способствующей раскрытию ограбления. Как это всегда и происходит, когда затронуты интересы банка или какой-то солидной компании.

Правда, по опыту Фёдоров знал, что подобные приманки часто привлекают не вполне адекватных людей и ему непременно придётся выслушать пару-тройку бабулек, для которых понятие ночь и день давно и безнадёжно смешались. Однако вполне вероятно, что среди соискателей награды окажутся и действительно ценные свидетели, чья гражданская позиция позволяет им помалкивать о преступлении, если за информацию не платят и развязывает язык, когда за неё светит вознаграждение.

Понимая, что ничего нового он уже не высидит, Фёдоров отложил листок — «план действий» и включил мобильный. И тут же его трель нарушила тишину кабинета. Фёдоров взглянул на дисплей.

Вместо номера на табло навороченного телефона нарисовалась сияющая физиономия его молодого приятеля — Лёши Ветрова, в народе — Ротана, которого он не так давно обещал пристроить инструктором по спорту в ГУВД. Парень был спортсмен, весельчак, балагур и неисправимый бабник — всё это в одном флаконе. Общаться с такими хорошо, когда ты в отпуске.

А сейчас майору было не до него, и он хотел сбросить звонок, но подумал: этот так просто не отстанет — будет весь день названивать! С явным неудовольствием он нажал кнопку ответа.

— Да, Леший, что у тебя?

— Ну вот! Это вместо «Здрасьте», да!? Сразу видно сурового милицейского начальника. Ему друг звонит пригласить на рыбхоз, а он — «Что там у тебя!?» — Ротан был явно в хорошем расположении духа. Впрочем, как и всегда. В здоровом теле — здоровый дух!

Фёдоров сейчас не разделял его оптимизма и решил особо не церемониться.

— Слышь, деятель! Во-первых, не милицейского, а полицейского, привыкнуть пора бы. А во-вторых, если б у меня по работе были лишь твои будущие заботы, — как сосчитать сколько раз подтягивался толстый сержант, до того, как похудеть, я бы тоже век вековал со спиннингом на рыбхозе. Я ща занят по горло. Освобожусь — звякну! Всё, давай…

— Вас понял, господин майор! Созвонимся попозже! — веселье явно не покидало Ветрова.

Но на самом деле не было, наверное, сейчас в Москве человека более взволнованного и напряжённого, чем он, весельчак и балагур Ветров. А всё потому, что он уже давно знал про ограбление и знал куда больше, чем сотрудник уголовного розыска, майор Фёдоров.

Глава вторая. Начальник УГРО

Игорь Фёдоров, сорокатрёхлетний майор уголовного розыска, был невысоким, коренастым мужчиной, что называется — «в предпоследнем расцвете лет». Он получил хорошее образование на химическом факультете МГУ, который окончил с красным дипломом. Вместо того, чтобы принять приглашение в перспективную нефтяную компанию, где его явно ожидало заманчивое по ныне принятым представлениям будущее,

Игорь, неожиданно для всех, а может даже и для себя самого, подался на службу в районный отдел милиции на должность эксперта — криминалиста.

Едва ли и тогда он предполагал, что его работа будет заключаться в «киношных» задумчивых стояниях над раскуроченным сейфом и философских коллоквиумах у уютного камина, с каким-нибудь новоявленным — капитаном милиции доктором Ватсоном…

Но тусклая и в то же время грязноватая, суетливая реальность превзошла всё! После непродолжительной, но интенсивной стажировки у уходящего (а точнее сказать — с удовольствием сваливающего) на пенсию подполковника Работина, старшего эксперта — криминалиста отделения, Фёдоров довольно быстро вошёл в курс дела. Вскоре ему уже было лучше других известно, почему на кадрах из криминальных хроник у большинства трупов, как правило, приспущены брюки с трусами, а иногда даже и сняты носки.

Он быстро научился распознавать, по показанию температуры тела, — время смерти покойного, вставив бедняге градусник в анальное отверстие. Сноровисто находить за щекой или в носках убитого, предсмертные записки, утаённые от убийц и на убийц же указывающих! И ещё многое другое из того, что не ведомо ни нам, простым смертным, ни многим молодым кинорежиссёрам — «ботаникам», пытающимся снимать «правдивое» кино о криминальном мире.

Как известно, одна из наших проблем — в том, что мы смотрим фильмы о войне, которые снимают люди, никогда не воевавшие! Не ощутившие как холодный пот «проникает в мозг»… а фильмы о любви, зачастую шлёпают люди, которые никогда никого не любили… По-крайней мере никого кроме себя.

Есть такие герои, которые шли работать в милицию в поисках романтики. Их меньше, чем нас пытается уверить новоявленное «политуправление внутренних дел», но они все же есть!

Есть и те, кто идёт туда за властью и проистекающей из неё личной выгодой…

Зачем сподобился работать в милиции, а теперь, вот, в «родной полиции» Фёдоров, он сам так до конца и не понял. Отчасти по первой из вышеупомянутых причин, отчасти и по второй. Но только отчасти. А может быть просто из какого-то внутреннего протеста. Да, да! Было что-то до боли примитивное и банальное в том, чтобы принять «нефтяное» приглашение, влезть в белую рубашку и строгий костюм и пополнить многочисленные ряды клерков. Яппи…

— «…Тебе повезло! Ты не такой как все! Ты работаешь в офисеее»!…

Бессмертная издевательская песня Шнура, неспроста возымела успех в постперестроечной России. — Нет уж, благодарствуйте! — думал Игорь. Офисный планктон — не моё! Едва ли «моё» было и то, с чем он столкнулся здесь, но всё же подобная работа как-то тормошила, встряхивала что-ли (как же иной раз хотелось, чтобы не так сильно!), в отличие от серых будней подавляющего большинства сограждан.

А впрочем, всему своё время, и всё надо выстрадать.

В последние годы наглотавшийся за долгую службу своеобразной оперативной романтики, Фёдоров был уже вроде и не прочь податься на более цивильную работу. Наподобие службы инспектора Департамента Безопасности банка по работе с личным составом. К этому он потихоньку и вёл. Тайком от начальства, конечно.

У Игоря Фёдорова было врождённое и очень хорошее

(и изрядно пользуемое руководством) качество — он всё делал добросовестно. И то, что ему нравилось, и то, что ему было противно. Он и на химфаке так учился, хотя уже ко второму курсу понял, что занимается не своим делом и на самом деле ему куда интересней — та же биология.

Один из его приятелей, журналист, даже как-то сострил за выпивкой, что «если бы, мол, Игорю поручили расстрелять взбунтовавшихся рабочих, то он бы с отвращением, но точно и в срок выполнил это указание. А потом, с ещё большим отвращением сделал бы каждому из трупов по контрольному выстрелу в голову и, уж только потом, с возмущением бы подал рапорт об отставке».

Незадачливый остряк-самоучка, схлопотал тогда «торпеду» и даже не поленился накатать на Фёдорова жалобу в прокуратуру, но там (негласно) сочли действия милиционера справедливыми (защищал от «навозной мухи» честь мундира) и немного постращав для профилактики, спустили дело на тормозах. Тем более, что вскоре произошло примирение сторон. Да и журналистом был всё-таки не какой-нибудь из вечно торчащих на телеэкране «звёзд», а рядовой бумагомарака из местной газеты.

И, всерьёз, ссориться с уважаемым в районе ментом, ему тоже никакого резона не было.

Но если в юридическом смысле инцидент сошёл Фёдорову с рук, то в моральном плане оставил неприятный осадок. Чем больше Игорь думал о словах «терпилы», тем отчётливее понимал, что его «битые уста» тогда, увы, глаголили истину.

А ещё — Фёдорову вспомнилась история с некогда знакомым ему парнишкой по имени Вадим, с биологического факультета.

Тот был кандидатом в мастера спорта по боксу, прошёл хорошую подготовку в ВДВ. По окончании учёбы устроился в ОМОН командиром взвода. Служил ревностно, добросовестно и быстро набирал в глазах начальства бонусы по службе. Нужно было видеть как в любую погоду, по колено в грязи он терзал подопечных на полосе препятствий и в марш-бросках. Сам всегда впереди! Личный пример он ставил во главу угла любой командирской деятельности…

А потом был кровавый Октябрь — девяносто третьего…

При участии в трагических событиях у «Белого дома» он со своими ребятками явно перестарался «защищая молодую ельцинскую демократию». Механически выполнял приказы, о которых лучше и не вспоминать. Тогда командир был отмечен руководством, премирован и повышен в звании, а вскоре должен был получить квартиру, (их сулили ещё до кровавого штурма», но почему-то всё больше сникал и, аккурат на вторую годовщину печальных событий кровавого октября, пустил себе пулю в висок. Прямо дома, у телевизора, который передавал репортаж о тех страшных и катастрофических для Истинной Российской Демократии событиях.

Кстати, на похоронах большинство комментариев сослуживцев сводилось к тому, что — «чего, мол, парню не хватало — вот-вот бы и квартиру отдельную получил!»

Очевидно, подавляющее большинство из них, считали, что свести счёты с жизнью можно лишь из-за скудного жалования или неурядиц с жилплощадью, но никак не по другим причинам…

И чем больше Фёдоров обо всём этом думал, тем больше злился и на себя, и на свою работу. На работу — перемалывающую любую индивидуальность, делающую тебя просто винтиком в чьей-то далеко не всегда красивой игре. Винтиком давно не смазанного и сбоящего, а главное непонятно кому и для чего служащего, механизма.

Приход к власти отставного подполковника КГБ Путина, несколько развеял тягостные мысли, как-то обнадёжил. Поэтому инициативу сверху о кардинально новом подходе к работе органов внутренних дел и даже последующую смену названия на «Полиция» он воспринял с полным пониманием. Хотя и величал теперь сослуживцев «полиционерами», в силу своего неистощимого чувства юмора…

И всё же Игорь иной раз ловил себя на том, что как бы, даже завидует своему заму Кожанову: тот абсолютно не грузился какими-либо сомнениями. Дали дело — делай смело!

Для Фёдорова же было два пути: психологически перестроиться и вообще «не париться» излишними философскими размышлениями и просто стараться быть «лучшим по профессии», привычно карабкаясь по служебной лестнице наверх или пытаться что-то изменить в лучшую сторону. Исходя из своих собственных представлений о справедливости и общественной значимости своей работы. Первый вариант — слабо подходил для не семейного офицера, который не может сосредоточиться на банальном обустройстве домашнего очага, обманывая себя безотказным — «мне семью кормить надо!»

Второй вариант слабо подходил по той причине, что майор Фёдоров был всё же не безусый идеалист — лейтенант и хорошо понимал, что изменить эту систему нереально, а львиная доля жизни уже прожита в ней!

Фёдоров избрал третий, свой собственный вариант: не делая особо резких движений и пользуясь наработанными по службе связями, не спеша подыскать новое место работы, благо его предпенсионный возраст это позволял. Тем более, что генеральские лампасы ему явно не светили. Как, впрочем, и всем людям подобного склада. И, тогда тихо и по-хорошему уволиться.

Именно такой работой и должна была стать не шибко «звёздная», но вполне «кормовая» должность Ведущего специалиста, а в перспективе и заместителя начальника отдела охраны коммерческого банка.

И как раз именно — « Росскредбанка», чья машина инкассации и была ограблена на его подшефной территории! В своё время, контактируя по работе с замом начальника Департамента Безопасности банка Кривцовым, он сначала вскользь, а потом и более предметно оговорил с ним возможность и условия своего перспективного перехода в их структуру. Работа его будет заключаться в сборе информации, в возне с различной документацией, предоставляемой правоохранительным органам, и периодической проверке отделений и филиалов банка на предмет качества работы — службы охраны.

Ничего архисложного: два двухнедельных отпуска в году и пять рабочих дней с двумя выходными. Плюс выходной — до и выходной — после ночных дежурств. Когда выпадет быть оперативным дежурным — по Департамету Безопасности. И никаких тебе «ночных бдений» в засадах и выездов на убийства.

Неофициальный оклад, он же «депозит» — верная «полтораха зелени» плюс премиальные. И работай хоть до глубокой старости, в отличие от насквозь регламентированных структур МВД, где без Академии за плечами можешь на работу после сорока пяти особо не рассчитывать.

И надо ж такому случиться! — именно на его подведомственной территории происходит кровавое ограбление сотрудников вышеупомянутого учреждения! Прямо — знак судьбы, какой-то! Таким образом ситуация сложилась так, что теперь его будущее впрямую зависит от успеха (или неуспеха) раскрытия этого дела.

Обедать сегодня Фёдоров не пошёл, так как был уверен, что ближе к концу дня его ждёт кое-что, получше, ведомственного борща с салатом из капусты. К нему на работу ожидаются с визитом — собственной персоной Директор Департамента Безопасности г-н Соломин, а с ним и его заместитель, тот самый «благодетель» Кривцов. Принять их у себя ему, разумеется, «будет неудобно» и они плавно переместятся в какую-либо ресторацию.

Глава третья. Встреча с «банкирами»

«Банкиры» прибыли около пятнадцати часов — раньше, чем ожидал майор. Разумеется, Фёдорову-таки стало неловко принимать солидные фигуры в своём обшарпанном, видавшем виды кабинете «эконом — класса», что он им и объяснил, когда вышел к ним сам. Предложил побеседовать в кафе по-соседству.

Визитёры не возражали насчёт того, что бы съездить, пообедать — возражали они против выбора «этой забегаловки», в качестве «переговорной». Предложили побеседовать в «Большом платане». Стилизованное под «Дикий Запад» заведение нельзя было отнести к числу изысканных и, тем более, респектабельных, но там всегда подавали отличные бифштексы, причём минимальная порция мяса составляла два фунта, т.е. чуть ли не килограмм, не считая гарнира. Всё как в полоумной Америке! Меньшие по объёму заказы не принимались. Это не навязчивое принуждение к обжорству, интерьер под американскую таверну времён Джека Лондона, импонировало многим крупным во всех отношениях бизнесменам и прочим авторитетным товарищам привыкшим жить основательно. Чтобы не сказать — разухабисто. И соответственно же — питаться.

Кривцов и Фёдоров выдвинулись в джипе зам. Директора — т. е. Кривцова. Лимузин Директора, как и джип сопровождения, отправились следом за ними. Самолюбию Фёдорова льстил этот вояж. Небрежно развалившись на заднем сидении модернизированного «Лексуса», он вскользь подумал: — «Ну и кем бы я сейчас был в том «Лукойле»? Сунули бы куда-нибудь на производство — «крекинг-процесс» регулировать… А у нас — я фигура заметная! Вон — какие гости пожаловали!»… Вообще-то ему не было свойственно излишнее тщеславие, но… У всех бывают слабости.

— Соломин в ярости! — прервал неспешный ход его праздных мыслей Кривцов. — Послезавтра из Испании Хозяин ожидается. Хотелось бы… Прямо скажем — очень хотелось бы, чтоб к этому времени хоть что-то прояснилось — нам же рапортовать предстоит.

И так — ж… в мыле обеспечена, а уж если ничего не прояснится — голова с плеч! … Пропавшая сумма, конечно, для него особой роли не играет, — продолжал Кривцов, — но тут репутация банка и всё такое!.. Дело принципа! — Кривцов говорил, как вещал — рублеными фразами, а после каждой — не забывал выпячивать подбородок.

Физиономист Фёдоров давно заметил эту привычку за руководителями разного ранга. Кроме, пожалуй, сановников самого высшего уровня: тем дешёвые «закидоны» уже ни к чему (за исключением находящихся не на своём месте молодых премьер — министров) и они, не вещают, а просто спокойно делают своё дело.

В пику Кривцову майор решил вести себя подчёркнуто непринуждённо и без малейшего намёка на рисовку. Перещеголять собеседника «в понтах» бывает непросто, да и утомительное это занятие! Он нарочито спокойно посмотрел в глаза собеседника и покивал головой…

— Ну, раз дело принципа — значит, и мы отнесёмся к вопросу принципиально! — сказал Фёдоров негромко. — Поработаем с огоньком! По-комсомольски!

При этих словах Кривцов напрягся и кинул пристальный взгляд на майора. Дело в том, что много лет назад его «карьерный подъём», как раз и начался — по комсомольской линии. А уж потом он перевёлся в армию, в Политуправление Округа, генеральским референтом.

— « Неужто и про это ушлый мент уже успел разнюхать!?»

И если — да, то зачем? Что сподвигло майора копаться в его, Кривцова, биографии?» — замелькало в голове зашоренного банковскими интригами службиста.

На спокойном доброжелательном лице майора ответа он не нашёл и просто приумолк. Майор против тишины тоже не возражал.

Пришло время коснуться фигуры вскользь упомянутого Кривцовым «Хозяина». Многие ошибочно предполагают, что владельцем (хозяином) банка является тот, кто этим банком и руководит официально. То есть Президент или Председатель Правления. В действительности, это, как правило, далеко не так. Фактический владелец банка может быть мало знаком общественности и заниматься совершенно другими делами или и вовсе находиться «в тени». В нашем случае хозяином банка был бывший гражданин Грузии, а ныне — свободной России, хотя и армянского происхождения.

Господин — Сетракян Гамлет Ашотович. В своё время, ещё на заре перестройки он сумел поднять вполне приличные деньги на торговле компьютерами и прочей оргтехникой из США и Японии и на определённом этапе развития решил заиметь собственный банк. Надо сказать, тогда банки плодились, как грибы. По совету одного уважаемого финансиста из Правительства он поручил это дело молодому, но необыкновенно успешному менеджеру из гремевшей тогда системы бирж «Алиса», выпускнику МГИМО — Струмилину Евгению Александровичу.

Тот взялся за дело с комсомольским задором (он тоже успел немного поработать в горкоме комсомола — вот же была кузница кадров!), привлёк к делу своих многочисленных знакомых, среди которых был и уволившийся в запас старший лейтенант Соломин. Соломина — Струмилин знал по совместным полулегальным занятиям карате. В вотчине легендарного каратэки — рукопашника Штурмина.

В тот период Соломин уже создал свой военно — патриотический клуб «За Родину» и имел в своём распоряжении порядка пятидесяти бойцов. Ребята занимались там рукопашным боем, качались и вполне подходили на роль «первичной охраны» для вновь создаваемого банка. Этот важный момент был учтён кем надо, и Соломина утвердили начальником Службы Безопасности, поручив отобрать человек двадцать — непосредственно для охраны первых двух отделений и головного офиса «Объединённого банка». А остальных надлежало пока держать в резерве на случай — «какого-нибудь вынужденного сбора».

Причём Соломин ухитрился и «резервистам» выбить от банка какое-никакое пособие «для поддержания штанов»! С этого момента, некогда голодные качки, были готовы идти за ним в огонь и в воду!

Господин Сетракян особо не вникал во все тонкости деятельности Струмилина и лишь очертил тому стратегические задачи по завоеванию определённого «финансового пространства» столицы на ближайшие два-три года. Польщённый и окрылённый подобным доверием, Струмилин резво взялся за дело (всегда лучше, когда у хорошего специалиста руки развязаны) и вскоре на экономической карте Москвы появились первые три отделения, к которым чуть позже прибавился филиал на Кутузовском проспекте и ряд автономно работающих обменных пунктов, разбросанных по всему городу. Головной же офис «Объединённого банка» примостился в старинном особняке купцов Туголеевых, в историческом центре столицы. Это было круто!

Конечно, безопасность банка не строилась на усилиях одного Соломина и его команды. Парням из военно — патриотического клуба «За Родину» (впоследствии, в ногу времени, переименован в — «Свобода Духа») как раз отводилась роль охраны на местах, то есть за ними был — так называемый, — пропускной режим.

Реальной же силой обеспечивающей безопасность банка, стали короткостриженные ребята из небезызвестной группировки Щелкунова и «краповики» из спецназа внутренних войск, базирующиеся как в Москве, так и за её пределами. Часть из них торопливо увольнялась «из рядов», чтобы официально пополнить структуры безопасности банка, а часть не торопилась, имея возможность заниматься тем же самым и не снимая погон. Это, кстати, начинало очень высоко цениться повсеместно! Тогда же появился анекдот, про сотрудника МВД, получившего первую зарплату: — «Здесь и деньги платят!? Здорово! А я думал — дадут «ксиву» и пистолет и скажут — «Сам крутись дальше!»

Постепенно банк развился в солидное всероссийское коммерческое предприятие, занимающее серьёзное положение в мире бизнеса. Соответственно крепла и разрасталась Служба Безопасности, почкуясь вновь создаваемыми отделами, группами и под конец — Управлениями. Теперь этот непомерно разросшийся монстр назывался Департамент Безопасности.

Его руководство контачило уже и с руководством МВД и с верхушкой РУОПа (ныне упразднённого). В том числе и лично с одним из его руководителей господином Коршуновым, прозванным в кулуарах Департамента «Нушрок», за его хищную хватку и некоторое внешнее сходство с известным персонажем детского фильма «Королевство кривых зеркал».

Примерно тогда же был создан некий «Фонд социальной поддержки ветеранов МВД», который учредило боевое братство спецназа МВД. Надо ли говорить, что с подачи Соломина, банк быстро стал одним из главных спонсоров вышеупомянутого фонда! Конечно, так называемые «крышевые» расходы банка при этом неизмеримо возросли, но ведь и возможность спокойно развиваться, всё более завоёвывая российский рынок, в те смутные и беспредельные девяностые — дорогого стоила!

Убедившись, что дела пошли в гору, Гамлет Ашотович, после первого же на него покушения, с чистой совестью переселился в Испанию, где, по рекомендации приятеля из Совета Федерации России, приобрёл виллу, и с тех пор лишь изредка, примерно раз — два в году наведывался в Москву.

«Раздать надлежащих тумаков» руководству своих многочисленных коммерческих структур, — как он сам именовал подобные вояжи.

Помимо банка он владел сетью автомобильных моек, строительным бизнесом, но вскоре распродал их решив остаться только чистым финансистом.

В знаменитом «Форбсе», где он фигурировал в первой тридцатке «русских бизнесменов» — так и было написано: «Сетракян Гамлет Ашотович; основной род деятельности и источник дохода — инвестиции». Иными словами теперь господин Сетракян мог безвылазно жить на своей вилле, пока его капиталы множатся за счёт роста акций солидных нефтяных, автомобилестроительных и прочих корпораций, банков и промыслов… Он был уже не очень молод, ценил покой и именно поэтому (как ни парадоксально) в последние годы — особенно «свирепствовал» навещая свой банк. По простому принципу:

— лучше пропесочить сотрудников по полной программе раз в год и потом особо не париться, чем где-то не докрутить гайки и, пустив всё на самотёк сомневаться и переживать за ход дел до следующей своей ревизии.

Однако вернёмся на грешную московскую землю, по которой сейчас катит джип, несущий Кривцова и Фёдорова в ресторан «Большой Платан». Некоторое время Кривцов продолжал молчать, что вполне устраивало Игоря. Он любил такие минуты полупрострации, когда можно просто ехать, куда везут и ни о чём не думать. Как бы — не думать…

И, вдруг, ему мучительно захотелось, чтобы Полинка, покинувшая его два года назад, якобы по причине постоянного отсутствия в семье «полноценного мужа», сейчас увидела и оценила всю эту картину: кортеж, обращённые к нему просьбы — агитки банкиров! И его, молодца, небрежно утешающего этих миллионеров, «полноценных мужей», чья дальнейшая судьба, теперь зависит от его умелых действий.

Пожалуй, поглядев на него сейчас она бы вернулась… Ведь она — созерцая его лишь в домашнем халате и байковых тапочках, даже не представляла, как он выглядит в настоящем серьёзном деле!

А потом ему стало стыдно за эти глупые думки. Он — офицер уголовного розыска, элиты МВД, вполне себе серьёзный человек впал в какое-то ребячество! Неловкость перед самим собой быстро сменилась озлобленностью на всю службу:

— Я, матёрый ментовской волк, который решает серьёзные вопросы, к которому ломятся на приём и ищут расположения солидные люди, не смог удержать подле себя малость избалованную кралю «средней паршивости» (как она сама себя кокетливо называла). И всё это только по-причине невозможности создать ей приличные (с её же точки зрения) условия к существованию!

От этого «зама Департамента», (он зло покосился на театрально — волевой, самодовольный профиль Кривцова, и его безукоризненный аглицкого покроя пиджак) жена небось по доброй воле не уйдёт! В дверь её гони — в окно вернётся!

Сплошное дерьмо вокруг! И вонь — на всю Россию»! — устало думал Фёдоров. — И конца и края этому не видно!»

В последние месяцы он стал замечать в себе склонность к брюзжанию и частые перепады настроения.

— Это всё моя работа! — зло думал он. Ему явно пора было сменить обстановку, съездить в Гоа… Опять же — оригинал:

— Все нормальные «полицаи» его уровня и достатка ездят в Египет и Турцию (те же, кто повыше — в Испанию, на Гавайи и на Багамы), а ему полюбилась ежегодная «плановая» поездка в Гоа. Плановой они с приятелями её прозвали — потому, что все обитатели того благодатного края регулярно балуются «планом» и прочими лёгкими наркотиками.

Берег индийского океана, домики — сродни жилищу Робинзона Крузо, вездесущие питоны и сердитые кобры под ногами… Гоа! — «Мечта папуаса!»

Джип плавно катил по центру, мотор был практически не слышим, как и шум за окнами. Это тебе не наш родной «джип» — «Нива»! — подумал Фёдоров. — То ещё дерьмо — хоть трёхдверная, а хоть и пятидверная! А тут — всё по уму.

— «И просторно здесь, как в квартире! Если б согласился тогда, по делу „Чёрных антикваров“ на взятку — сейчас бы и сам на таком ездил! А может — уже сидел бы!» — Фёдоров выпрямился, свободно повёл плечами и, одобрительно крякнув, поудобнее, откинулся на спинку сиденья.

Словно бы прочтя его мысли, Кривцов с непонятной, еле заметной самодовольной улыбкой покосился на опера. Заметив это, майор сразу придал лицу немного сонное, равнодушное выражение. — Пусть, мол, не зазнаётся перед беседой, ни к чему это!

Следом и лицо Кривцова вновь стало постным; проблемы инкассации никто пока не снимал, и сейчас важней было дело, а не состязания в мимике и демонстрация крутизны и достоинств автомобиля.

— Кстати, об автомобиле! — вдруг осенило Кривцова. — А не предложить ли этому «безлошадному крестьянину» мою тачку в качестве вознаграждения в случае поимки… Да ни фига! — Не дожидаясь поимки, прямо сейчас переписать доверенность, чтоб, типа ему легче грабителей искалось! А в случае поимки — ещё и денежное вознаграждение! От меня не убудет!

Обуреваемый этими мыслями зам. Директора Департамента вновь покосился на так некстати приумолкшего майора: заснул он что ли!?

Фёдоров разумеется не спал. Он уже почуял, что Кривцов что-то хочет сказать, но не решается. Можно было продолжить играть в молчанку, но его солидный опыт подсказывал, что в девяти случаях из десяти полезнее вытянуть из собеседника то, что висит у него на кончике языка и никак не сорвётся. Иначе собеседник может и замкнуться, промолчать.

— Да говори уж, Николай, свои вроде люди, а мнёшься как сдобный пряник! — проговорил Фёдоров с напускной усталостью и равнодушием в голосе.

Кривцов от неожиданности, да и развязности (один из приёмов опера) тона Фёдорова — аж, поперхнулся и некоторое время кашлял. А может — выигрывал время, обдумывая ответ. Не будь над ним Соломина — он бы без всяких вопросов предложил майору свою машинку, благо — не единственная, но за долгие годы совместной с шефом работы он успел убедиться, что реакция того на какие-либо самостоятельные телодвижения Кривцова бывает совершенно непредсказуемой, а иногда и не совсем адекватной.

Шеф, в данной ситуации вполне мог заподозрить Кривцова в решении через Фёдорова каких-то своих, сугубо личных вопросов и тому подобное. Иначе с чего бы он, Кривцов, стал отдавать свою машину ради их общего дела? Не в пример заму, Соломин был прижимист, а значит — мог не понять такого жеста. Прямолинейному, привыкшему мыслить на один ход вперёд Соломину ведь сразу не въехать, что дело это хотя и общее, но и лично для Кривцова, оно сейчас тянет на десять, а то и двадцать таких автомобилей! Особенно если кончится тем, что совсем вышибут с работы!

Эх! — И почему у нас заместители всегда умнее своих начальников?…

Одним словом, Кривцов принял решение: ничего пока Фёдорову не обещать, не согласовав сперва, с Директором Департамента. А в ответ на реплику майора лишь отшутился: — Вот жуки вы, опера! Я сейчас об одном думаю, — где бы мыла хорошего взять к приезду Хозяина! Фирменного мыла… А о чём же мне ещё-то думать? Ведь через пару дней ответ держать придётся!

Фёдоров добродушно покосился на Кривцова и лишь проговорил:

— Да ладно уж, тебе. Авось не понадобится мыло. Если нас, бедных профессионалов, не будете обижать…

И тут Кривцову показалось, что майор умеет буквально читать мысли.

На его лице нарисовалось неопределённо-растерянное выражение, несколько развеселившее опытного в делах мимики Фёдорова.

Может возникнуть вопрос: — А что же многочисленные покровители из силовых структур — непременный атрибут любого солидного российского учреждения — «от банка и выше»? Почему они, бросив всё не ломанулись расследовать дело по ограблению «подшефного» банка? Но — на то они и силовые. В первую очередь их задача отбивать банк от наездов других «сил», а не ловить всякий отмороженный сброд, грабителей и тому подобное! К тому же всё министерство гудело, как улей; как раз накануне ограбления инкассации в центре Москвы неизвестными был избит журналист одной из газет, Семён Простоквашин, пишущий под псевдонимом Кашин.

Парень имел скверный характер, неоднократно уже бывал бит в злачных местах за хамство. Причём и своими коллегами и просто приятелями. Судился с ними с переменным успехом… Но теперь его облик повредили неизвестные лица. Всё журналистское сообщество отреагировало так яро, что дело дошло до Президента; он мгновенно вызвал на ковёр министра МВД и пошло — поехало. Одним словом, все прочие громкие и менее громкие расследования оказались «под сукном». Свобода слова — в опасности!

Фёдоров вновь покосился на приумолкшего Кривцова. На лице последнего воцарилась печать озабоченности и сомнений. Он весь как-то подобрался, словно бы изготовился к новым каверзным вопросам майора; а возможные эти вопросы были ему, — ой как нежелательны до их совместной беседы при участии Соломина. Тем более в присутствии водителя, который, вполне возможно, давно получает свой «премиальный» конверт из «директорских фондов».

— А вообще интересно понаблюдать за такими фраерами в шоколаде, — думал майор полуприкрыв глаза и снова словно бы отключившись. — Ходит себе гоголем, поручения раздаёт, челюсть выпячивает и охрана персональная у него… Шефу отчёты в Испанию шлёт. Вдруг — бац! Инкассацию, святая святых Службы Безопасности, перекокали как цыплят! И тут же — хвост поджат; за спиной увольнение маячит, и физиономия вытянулась… — «Помогите, товарищ майор!»

Все они крутые до поры до времени.

* * *

Между тем вся кавалькада прибыла к месту дислокации. Фёдоров взялся было за ручку двери, но кто-то из «телков», выскочив из автомобиля прикрытия, успел предупредительно распахнуть перед ним дверцу. Класс!

— Ну что ж, за то вас и держат! — подумал майор, украдкой разглядывая ладного «быка», облачённого при этом, в костюм размера на два больше, чем соответствующий ему по комплекции. Ну да! Надо ж кобуру прятать от посторонних глаз. В ресторан двинулись как по писаному — впереди один из телков, за ним Соломин; затем Кривцов с Фёдоровым и замыкали шествие ещё два телохранителя, причём шли они не на одном уровне, а диагонально: один чуть сбоку и впереди от замыкающего. Школа! Телохранители были ладные и почему-то имели кроме модельных тел ещё и модельные физиономии. Тот, что вышагивал впереди и вовсе был копией Дольфа Лундгрена в лучшие годы. Фёдорову вспомнилось, как в своё время в негласном списке требований районного комитета комсомола существовала неофициальная рекомендация сверху — на слёты и съезды выдвигать из первичных организаций ребят не только положительных, но и привлекательной наружности. Особенно это касалось девушек. Мдаа… Под луной ничто не ново.

Майор критически оглядел мешковатую фигуру Соломина, который на фоне «Лундгрена» выглядел пожилым еврейским учёным, последние лет пять просидевшим взаперти над глобальной проблемой. При минимальном доступе солнечного света.

— Господи! Ну, неужели им непонятно, что не стоит очень близко стоять рядом с породистыми самцами а-ля «чистокровные арийцы!?» Майору сразу вспомнился коротышка — грузин, приезжавший на той неделе за помощью. Сам по себе вылитый — Карлик Нос, он особенно карикатурно смотрелся на фоне двухметровых гигантов, охранявших его тщедушное тельце и выдающийся мозг! А может, они хотят этим сказать: «Ну и что, что я фактурой не удался, смотрите, мол, кого заставил себе служить!»

— Всё равно глупо! — думал Фёдоров, провожая взглядом Соломина и «Лундгрена».

По рифлёной базальтовой лестнице поднялись наверх; здесь, у входа в зал, стояли мягкие кресла, очевидно для ожидающих пока «баре откушать соизволят» телохранителей и водил. Навстречу уже спешил «мэтр» — встречать дорогого гостя. Шефа Департамента Безопасности банка здесь явно знавали и помнили! Сухо кивнув «мэтру» на ходу, Соломин проследовал в зал вслед за первым телохранителем. Кривцов же — чуть задержался, поздоровавшись с ресторатором за руку и, по всей видимости, сделал заказ.

Тем временем первый телок осмотрев указанный шефом гостевой отсек на предмет обнаружения посторонних предметов, вышел в зал и широким купеческим жестом пригласил начальство присутствовать; сам он остался у дверей. Двое других коллег «Лундгрена» — примостились на широком кожаном диване у входа в основной зал, сев, однако, на некотором расстоянии друг от друга с видом малознакомых людей.

Пока «высокие стороны» размещались для переговоров, Фёдоров с интересом рассматривал уютное помещение. Оно было без окон, вернее одно окно было, но и то нарисованное.

В качестве вида из «окна» художник изобразил лошадиную голову и гигантский кактус из тех, что в понимании европейских художников украшают южные прерии Соединённых Штатов и Мексики.

Собеседники расселись за массивным палисандровым столом, который, очевидно, не терпел на себе таких предрассудков, как скатерть. Стулья тоже были под стать столу. Правда, они бы больше подошли к интерьеру замка «Баскервиль-холл». Их едва ли можно было назвать удобными, хотя и вырезались они — явно искусными краснодеревщиками вручную и стоили уйму денег.

Игорь по старой оперативной привычке уселся лицом к единственной двери; другая «высокая договаривающаяся сторона» села вдвоём напротив него, хотя пространство и конфигурация стола скорее располагала их сесть — один напротив, а другой — сбоку. Очевидно, этим расположением они хотели подчеркнуть официальность беседы, дабы голодный майор не подумал, что они пришли сюда просто покормить его бифштексом, поточить лясы и выпить с ним.

Первым нарушил молчание Соломин:

— Игорь!… Ну, ты всё знаешь в целом. Какие есть соображения?

Фёдоров ничего не выражающим взглядом вскользь посмотрел на Соломина и задумчиво отвёл глаза.

Начальник Департамента Безопасности банка был чуть старше Игоря, выпускник училища внутренних войск, как уже упоминалось ранее, несколько обрюзгший от бесплатных банковских обедов «на чистом коровьем масле» в столовой Правления, но ещё не совсем утративший остатков офицерской выправки. Впрочем, этому способствовала высокая должность. «Высокий пост — выпрямляет осанку», — как говорят японцы.

— Ишь ты, как! — думал меж тем майор.

— Игорь я ему! «Игорь» — ему его «телок», что у дверей дожидается. А я Игорь Александрович. По крайней мере, пока не договоримся об обратном! Официально! Или не выпьем брудершафта. Я всё-таки начальник угро, и мне на твои миллионы… Класть большой и толстый!

Есть два способа поставить на место фамильярничающего собеседника, при условии, что он выше тебя по социальной лестнице, но ты, при этом, не зависишь от него напрямую. Можно просто предложить ему общаться — «на вы» и по-отчеству, а можно начать тыкать ему в ответ и тоже называть по имени. Исходя из возможных перспектив, впоследствии работать под соломинским чутким руководством, Игорь выбрал второй, более демократичный, сближающий вариант.

— Да, Алексей, мне уже Николай сообщил, что послезавтра ваш босс приезжает! — начал Фёдоров. — Мы сначала обсудим это обстоятельство или будем говорить строго по существу дела?

— Мы пока не торопимся! — ответил директор Департамента. — Можно начать и с приезда Хозяина (Игорь обратил внимание, что тот сделал ударение на слове «хозяин»; видимо он решил, что «босс», употреблённое Игорем отдаёт издёвкой)

— А он надолго ли? — поинтересовался майор.

— Он редко перед нами отчитывается! — по привычке съязвил Соломин. И тут же решил смягчить выпад: — Кто ж его знает? Но вопросов будет масса! Особенно, естественно, по инкассации.

— Он сейчас в гору попёр, судя по Форбсу. Ему нас снять — как два пальца!.. — подключился к беседе Кривцов. — Это прежде, мы чуть ли не сами крышевали весь банк! (Кривцов уловил как при этих словах Соломин жёстко посмотрел на него). — Ну а если нас «уйдут» — тогда сам понимаешь… накроется и твоя постпенсионная карьера в нашем банке — всё же на нас завязано…

— Блефуете вы, ребята, прибедняетесь! — подумал Фёдоров, напуская на лицо сочувствующий и всё понимающий вид. — Вас с этой кормушки никогда не спихнуть. Разве что с помощью киллера…

А вслух сказал:

— Это всё мне понятно. К приезду шефа я подготовлю кое-что типа доклада — отчёт о проделанной по горячим следам работе и о реальной перспективе этого дела. Естественно, с некоторой лакировкой… Утечечку небольшую, в средствах массовой информации организуем. В пользу будущего раскрытия. Есть у меня свой человечек в «Московском Коммунаре»…

— Не Хинштейн случайно? — быстро спросил Кривцов.

Фёдоров чуть не поперхнулся кофе.

— «Вы ещё скажите — главный редактор Уткин!» — с раздражением подумал он, а вслух произнёс:

— Да нет, к сожалению! В информаторах у меня один деятель из «Хроники происшествий» «МК». — Так, мелкий бес…

Типа — « … вырвав сумку с продуктами у старушки, злодеи скрылись во дворах!» — прогнусавил майор, пародируя рубрику газеты. Но — любой мелкий бес может при случае вывести и на крупного. Собеседники понимающе закивали.

— Так вот! — продолжал Фёдоров. — Организуем «утечку». Про нашу с вами плодотворную работу. Про — «уже, напали на след, но в целях тайны следствия…»

Сейчас, видимо, надо вам начальника инкассации турнуть, и дело подать, как одновременно его недогляд и просто фатальное стечение обстоятельств.

Надо будет — я сам к Хозяину подъеду — отчитаюсь за всё про всё. Бурную деятельность обозначу и вашу и свою. Для него я лицо постороннее, а значит, мне он поверит скорей. Всё это можно и в вашем присутствии, разумеется, устроить. А тем временем знакомых из ФСБ подпрягу, из Следственного Комитета кое-кого…

Соломин уважительно кивнул.

Когда блефуешь или даже «подблефовываешь» — важно не завраться: можно потерять доверие собеседников. Поэтому, чуть помолчав, майор всё же добавил: — У меня там, правда, не генералы, но кое-кто полезный имеется…

Тем временем принесли фирменные бифштексы и галлон виски. Чокнувшись за успех, троица активно принялась за еду и питьё и обсуждение своих предстоящих действий.

Точнее — говорил в основном Фёдоров, а Кривцов и Соломин одобрительно кивали, периодически вставляя вопросы и уточнения по некоторым деталям и тонкостям.

Структура Департамента Безопасности банка была темой отдельной. Снизу-доверху, она состояла из бывших военных, в основном офицеров внутренних войск когда-то пересекавшихся по службе. Причём схема их подчинённости в Департаменте выглядела довольно забавно: на самом верху этой мощной структуры расположились два старших лейтенанта запаса — Соломин и Кривцов. Вместе с вторым замом Соломина — Григорием Нефёдовым, отвечающим за тёрки с «авторитетными» собеседниками, они составляли как бы «главное управление безопасности». Эдакий — триумвират! Начальником Управления охраны — это следующий по рангу пост — был бывший капитан ВВ запаса. Тоже одна из ключевых фигур системы. Параллельно ему расположился начальник Управления Службы сопровождения и инкассации. Тоже всего лишь капитан запаса. Далее шли их заместители — среднее руководящее звено Департамента Безопасности, начальники отделов и т. д. Его представляли в основном полковники, подполковники и майоры внутренних войск, зачастую бывшие начальники Соломина и Кривцова по Н — ской Краснознамённой дивизии. И, наконец, далее по иерархии: старшие охранники отделений и филиалов банка опять же были из демобилизованных старлеев и капитанов, уволившихся, не дослужив положенного до пенсии срока, и уже под конкретные, готовые места в охране банка. Среди простых охранников и инкассаторов тоже было немало младших офицеров и прапоров, которые вовремя поняли, что служить частному бизнесу гораздо выгоднее, чем родине. И всё же, в основном охранники набирались из недоучившихся студентов и демобилизованных солдат.

Встречались в руководстве этих структур и гражданские люди, но исключительно редко и, как правило, ими были родственники или друзья офицеров из руководства Департамента Безопасности. И ещё: каждого работающего в этой системе привёл туда кто-то конкретно. Из тех, кто уже был в теме.

Оставим пока нашу троицу за трапезой, тем более, что всякому ясно, о чём шёл дальнейший разговор: о важности скорейшей поимки преступников или, по крайней мере, раскрытии преступления и возвращения денег. Хотя Фёдоров плохо себе представлял, как возможно одно без другого.

Ну и, конечно, о необходимости материальной и прочей поддержки сотрудников полиции в их нелёгкой работе и о том как хорошо когда встречаются умные, хорошие люди, во всём понимающие друг друга. Последняя тема развивалась всё более бурно, пропорционально пустеющей ёмкости с вискарём…

Обед затянулся, плавно перейдя в ужин. Из кабака, договорились разъезжаться сразу по домам, дабы хорошо отдохнуть в преддверии завтрашнего напряжённого дня.

Глава четвёртая. «Муки творчества»

Давно примечено, что маленькие собачки предпочитают испражняться на наиболее большие и величественные деревья.

(Английская поговорка.)

Аркадий Арапчик, редактор рубрики происшествий популярной газеты «Московский Коммунар», восседал на присиженном за долгие годы редакционном унитазе и сердито тужился. Перед ним на коленях лежала сводка происшествий за день. Подшефные наскребли — не густо…

Всё, чем ему удалось разжиться к завтрашнему номеру, были три коротенькие сообщения, два из которых тянули от силы на «развлекалово» для пенсионерок со стажем. А к завтрему, кровь из носу, он обязан был выдать «на гора» восемь — десять полноценных происшествий! В крайнем случае — семь. Не меньше! И два-три из них обязаны привлечь внимание любого читателя, а не только тех, кому на пенсии делать нечего.

Из полновесных материалов у него пока был лишь один — о том, как молодой педагог — балетмейстер, принимая зачёты по хореографии, пропускал отстающих студентов театрального училища через свою спальню. За что и был задержан правоохранительными органами — в момент принятия зачёта у очередного юноши. Этот материал вполне соответствовал духу газеты и был на вес золота. Но он, такой, был лишь один. Арапчик ещё раз пробежал материал и, вдруг, громко выругался! — «Сколько раз я им, баранам, объясняю, что б не писали «В НАШЕ СЛОЖНОЕ ВРЕМЯ!» Сейчас другой слоган! Творческий человек должен говорить в «НАШЕ НЕПРОСТОЕ ВРЕМЯ!» Так намного умнее и вкуснее звучит! Нет, им — хоть кол на голове теши! Вместо «непростого» пишут — «сложное».

Посопев, он глубокомысленно исправил «сложное» на «непростое» и сделал на полях пометку красным. Посопел, успокоился немного.

Два других материала касались банальной бытовухи и представляли хоть какую-то ценность лишь по одной причине: они — произошли в действительности (зачастую, редактору рубрики, события приходилось просто придумывать самому).

В первом речь шла о том, как жилец установил на глазке входной двери пишущую камеру и вычислил, кто из соседей, гадит ему на коврике под дверью, а второй касался покусанного собакой ребёнка. Для огромного мегаполиса, согласитесь, не густо!

Теперь Аркадию предстояло досочинить необходимое количество событий и, как назло, ничего не лезло в голову. Палочка — выручалочка, «комната раздумий» — туалет, где ему всегда так хорошо думалось, на этот раз сбоила…

Переминаясь с ягодицы на ягодицу, он хмурил брови и перебирал различные сюжеты, но получался или откровенный бред или как-то фальшиво, неубедительно… Вспомнив изречение великого писателя о том, что самое трудное — написать первую строчку, а потом дело, мол, само пойдёт, он вспотевшими руками поправил на коленях влажную тетрадь и решительно, размашисто набросал начало:

«В неприглядную историю оказался замешан…»

Но на этом дело наглухо застопорилось.

— Первая строчка, первая строчка! «Главное — написать первую строчку!» — Ну, написал я! Болтуны эти — Ильф и Петров! Враньё сплошное весь этот бред великих! — сердито сопел Арапчик. — Давно замечено: под громкой фамилией любая галиматья — пройдёт на ура! Первая строоочка…

Когда у журналиста совсем затёк зад, и он уже собирался решительно вставать, раздалась трель мобильника.

— Кто это ещё!? — подумал Аркадий. Ему принадлежал знаменитый среди журналистов «МК» перл: — «Есть люди, которые звонят тебе исключительно в двух случаях: если ты сидишь на толчке или если ты только приготовился «кончить»! Молодые сотрудницы очень его оценили!

С усилием достав из кармана брюк мобильник, Аркадий увидел, что ему звонит знакомый «угрошник» Игорь Фёдоров.

— Чем обязан, столь вельможному вниманию? — удивлённо подумал журналист, нажимая кнопку ответа.

— Да! Слушаю!

— Привет рыцарям пера и бумаги! Чем занимаешься? Не отвлёк?

— Да — сразу двумя делами. Теперь, вот, даже тремя! — На толчке сижу, колонки пишу, с тобой разговариваю, ха-хааа!…

— Я как раз по поводу колонок! — отвечал офицер. — Материал есть — пальчики оближешь. Но — баш на баш! Сам понимаш!

— Да я вроде согласный! — радостно сжал трубку редактор хроники происшествий. — Излагайте, Ваше благородие!

— Значит, вкратце! Имеем — что? Имеем ограбление инкассации на моей земле. Трупы. «Капуста» ушла огромная. От тебя мне понадобится очертить в прессе сумму наших действий по горячим следам. В нужном ракурсе. И обрисовать вознаграждение свидетелям. Устроит? Если — да, то жду тебя около нашего РОВД через час. Максимум — полтора.

Аркадий не любил ничего, даже отдалённо похожего на ультиматумы. Он любил свободу. Как творческая личность. Поэтому немного посопев, он ехидно поинтересовался:

— А если через два часа приеду — не дашь?

— Через два я уже буду в области! — сухо отрезал майор. Меньше всего ему сейчас хотелось шутить.

— Понял! Понял. Понял. Замётано — замазано! Через час я у тебя! — затараторил, спохватившийся Аркадий, плечом прижимая трубку к уху и торопливо застёгивая брюки.

Нужно было поторопиться и, пожалуй, надёжнее даже будет выдвинуться на метро. Пробки — вещь не шутейная, как и работа Фёдорова: сказал «уеду» — и точно уедет. Невзирая на то, что, видать, его самого там что-то припекает!

Отсиженные ноги работали не лучше протезов, и ломанувшийся резко на выход из «комнаты раздумий» журналист, едва не растянулся на пороге туалета. Шипя и брюзжа, он нетвёрдо дошагал до кабинета и, плюхнувшись в своё кресло, стал снаряжать в дорогу портфель — больше для солидности.

Метро есть метро. Несмотря на то, что ехать пришлось на окраину Москвы, менее чем через час Арапчик уже жадно внимал Фёдорову, делая торопливые пометки в блокноте (майор запрещал собеседнику пользовать диктофон в их беседах). Уяснив картину в целом и попутно поняв, что проблема завтрашнего номера этим материалом почти закрыта, журналист получил указание: в заметке упомянуть о солидном вознаграждении — «за любую информацию по означенному происшествию, сумма не разглашается, но она, де, очень приличная».

Дело в том, что в подобных случаях речь идёт, как правило, о вознаграждении тем, чьи данные — «помогут задержать преступников». Такая формулировка зачастую отбивает у свидетелей или сведущих в чём-то людей, желание идти светиться.

— « А вдруг всё равно не поймают? А тебя так и будут годами таскать по следователям» Или — А вдруг твои показания не сочтут — «помогшими раскрыть преступление»?

И наконец, бывает категория свидетелей, у которых сведений совсем немного: что-то слышал, что-то мельком видел…

Этим и вовсе не резон лезть с такими крупицами: — их то уж точно не сочтут «помогшими раскрытию». А зря! Но и платить каждой бабуле за её замешанную на богатой фантазии ахинею заявитель тоже не может, поэтому и оговаривается пункт об информации, «имеющей ключевое значение для следствия». Замкнутый круг получается. Его и решил разорвать Фёдоров при помощи самого действенного и одновременно безответственного фактора — массовой газеты.

Завтра весь район, город, область будут знать, что «За ЛЮБУЮ ИНФОРМАЦИЮ» …… Ну и так далее. Это непременно должно сработать, и останется лишь самому фильтровать её потоки. Ну, а если жалобы какие-то потом начнутся, мол, где деньги? — возникают два законных вопроса:

— «А кто вам их обещал? И о какой сумме вы говорите? И вообще — следствие ещё не закончено, товарищ!»

Майор хорошо помнил историю которая приключилась несколько лет назад с компанией «Золото России».

Среди бела дня в центре столицы было совершено покушение на одного из заместителей руководителя компании. В тот же день Пресс-Служба «Золота России» распространила заявление, что тот — чьи показания помогут раскрыть преступление, получит неслыханное вознаграждение — десять миллионов рублей. Множество людей бросились за кушем и вполне подробно описали как двоих стрелявших, так и их автомобиль. Как ни странно, вскоре стрелков и впрямь схватили. Премировать же расторопных свидетелей никто не торопился, тем более, что было кого награждать — в системе МВД.

Но народ-то нынче пошёл ушлый. Свидетели подняли шум, в «Московском Коммунаре» вышла статья — «Кинутые свидетели». Дело получило большой общественный резонанс; вмешалось даже — «Общество защиты свидетелей». Правовое управление «Золота России» резонно утверждало «… о том, что сумма в размере десять миллионов рублей и ноль ноль копеек уже выплачена одному из свидетелей преступления — гражданину Васину П. С.» А остальные девять свидетелей, не менее резонно настаивали на том, что их показания ничем не уступают васинским, а посему им причитается такой же гонорар. Знаменитая правозащитница, старушка Елисеева поспособствовала тому, чтобы дело было передано в суд. В итоге суд, ознакомившись с материалами дела, пришёл к выводу, что любое из показаний истцов можно рассматривать как «поспособствовавшее раскрытию преступления» и обязал компанию выплатить указанное вознаграждение всем остальным зарегистрированным свидетелям!

Таким образом, и без того рекордная сумма в десять миллионов, в одночасье удесятерилась. Вернувшийся из Майами Президент компании господин Саранов, сперва, был удивлён, увидев в смете расходов сто миллионов рублей на вознаграждение «для свидетелей по делу о покушении». По мере вникания в суть вопроса, он всё более закипал и, наконец, выставил солидную часть означенной суммы своей пресс — службе и финансово — правовому управлению. Не то, чтобы эта сумма была велика для такого монстра…

Просто все баре, и жадные и щедрые, едины в одном: их бесит, когда принадлежащее им состояние разбазаривает кто-то другой помимо них. Сам он вполне может, не напрягаясь спустить в двадцать раз большую сумму в казино Лас — Вегаса, но это не значит, что его сотрудникам позволительна хоть малейшая расхлябанность, бесхозяйственность.

Короче говоря, — Саранов с чистой совестью стряс половину вышеупомянутой суммы со всех своих многочисленных служб. Попали — все, кто был причастен «к этому вопиющему разгильдяйству» (они скопом выплачивали её полгода). А другую половину — по-барски списал себе в убытки.

Фёдоров, который служил тогда в центральном аппарате ГУВД, хорошо знал эту историю, а потому понимал, что Васильев с Кривцовым смогут организовать вознаграждение лишь тому, кто действительно помог следствию.

А значит — что же — многочисленные мелкие «аудио и видео» свидетели — побоку!? Да ведь сейчас — любая зацепка была на вес золота!

В редакцию Арапчик возвращался как на крыльях — эксклюзивный репортаж, да ещё из первых рук, стоил целой рубрики на неделю вперёд! Окрылённый успехом, он позвонил своей «правой руке» — Стасу и дал задание самостоятельно сочинить два происшествия, строк по семьдесят. А сам — прямо в метро взялся за гвоздь номера…

«Предрассветный час на Северо-Западе Москвы был оглашён грохотом перестрелки. Небывалый по своей дерзости налёт совершили неустановленные пока бандиты…»

Глава пятая. Ротан

— Куда подевался положительный герой!? — стенают критики и литературоведы…

И впрямь удивительно! Страна вышла на первое место по числу миллиардеров и нищих, давно и повсеместно всё решают деньги, человеческие качества затмевает «наличка», а положительный герой почему-то исчез! Ауу!

Эту тему остроумно обыграл в своей передаче весёлый Гарик Мартиросян! Он посоветовал снять современный героический кинобоевик под звонким названьем — «Триста менеджеров».

Очевидно, по сценарию, в конце фильма все триста менеджеров должны были полечь под ударами скалок обманутых вкладчиц банка, защищая узкий проход к его фасаду.

Не исчезал он никуда, положительный герой!

Куды ж без него-то!? Просто мимикрировал в духе времени. Раньше положительным героем был оставшийся прикрывать отход своих товарищей пулемётчик или, скажем, одержимый учёный, положивший жизнь во благо других людей. А сейчас положительный герой, тот, у кого есть хорошо оплачиваемая работа и деньги на взятку — заведующей престижного детского лицея, хорошему врачу. Ведь Положительный герой — это Всегда герой, положительный с точки зрения женской части общества. То есть львиной доли читательниц и зрительниц (а для зрительниц, не читающих книг, всё равно кто-то сначала нашлёпал, то что вылилось потом на экраны. Ибо в основе всего, даже откровенного поноса на ТВ, — Его Величество — Сценарий, то есть произведение литературы — плохой ли, хорошей ли.

Трудно! Очень трудно воспевать пошлость, наживу и тихое…

(а хоть бы и громкое) благополучие. Мало у кого получается эта песнь. В основе любого героизма лежит презрение к своим интересам и действия во благо других людей. «Блаженны сложившие головы за други своя». Са — мо — по — жертвование.

Сейчас это не в чести. И ценности у людей другие. Другие — ну и ладно. ПЕретерпим. Но, вот — трудно их воспевать. И тот писатель, которому это удастся в полной мере, и будет истинным героем нашего времени! Поговаривали, что Сам чудак — Чичваркин спонсировал такой проект — но из этого ничего не вышло.

Однако вернёмся к нашим баранам, точнее — к нашему наиболее современному герою, с коим мы вскользь уже познакомились.

Ровно за год, до упомянутых выше событий Алексей Ветров, по прозвищу Ротан, здоровенный малый из под Люберец, что примостились в самом подбрюшье нашей столицы, вернулся домой с трёхдневного турнира — Кубка Москвы и Московской области по бодибилдингу. Вернулся, прямо скажем, не солоно хлебавши. Вот уже тринадцатый год, как он фанатично занимается культуризмом, но никак не может добиться заметного успеха даже на любительском уровне. Все стены его комнаты увешаны фотографиями лучших представителей мировой когорты строителей тела. С красочных плакатов оптимистично и даже как бы поощрительно улыбаются Ли Хейни, Том Платц и, разумеется, легендарный «Шварц», в его лучшие годы.

Но в их, по-американски размашистых, хоть и «фарфоровых» улыбках, сегодня в день досадного фиаско, нашему герою мерещится лишь насмешка. Сердито бросив в углу сумку с амуницией, Алексей сходу плюхнулся на пол и в быстром темпе отжался сто двадцать раз. Уже много лет он неуклонно следовал этому правилу, придя домой первым делом отжиматься раз сто, а уж потом делал всё остальное: расчехлялся, умывался, ел… (правильнее будет сказать — питался). Кстати, плотно ел он только после физических нагрузок, чтобы всё съеденное сразу усваивалось и не откладывалось в боках и прочих проблемных частях тела.

Сбросив с себя взопревшую от пота одежду, Алексей остался в одних плавках; с удовольствием осмотрел в отражении зеркала свой роскошный торс, поделал «позирование». Тааак… Двойной бицепс… «Зубчатка»… Дельта… Хорошо!.. Квадрицепс просто совершенство…

Ну, хоть убей, он не видел, чем он уступает лучшим качкам мира, победно взирающим с плакатов! Что уж говорить о «родных» доморощенных бодибилдерах, которых почему-то упорно предпочитало родное спортивное судейство!

Примостившись к фотографии многократного победителя конкурса «Мистер Олимпия» Ли Хейни, сделанной чуть ли не в натуральную величину, Алексей скопировал у зеркала позу великого культуриста. Придирчиво, взглядом судьи, сравнил два отличных тела — своё и Чемпиона… Пожалуй, у Ли Хейни получше проработан бицепс! — самокритично признал Алексей… И передняя дельта… Да и задняя дельта — тоже… И нижний пресс почётче прорисован…

Во-первых у культуристов африканского происхождения — от природы лучше мускулатура. Он иногда вспоминал как в детстве глядя на наших тщедушных боксёров, поражался насколько тёмный цвет кожи делает мускулатуру спортсмена внушительней. Мысль, что она у негров — действительно более качественная, совершенная что-ли — просто не могла прийти в голову советскому парню. Уже потом, в секретных лаборатория Солнечной долины вывели непреложный факт, что у афроамериканских и соответственно кубинских боксёров подлиннее руки. У всех! А потом в профессиональном боксе ввели понятие — «размах рук». И всегда он у темнокожих заметно больше. А это — солидная фора! Даже на глаз. Кстати, если кому-то интересно, то у евреев — самые короткие руки. Некоторые деятели сионизма сразу вывели из коэффициента длины рук — коэффициент интеллекта. Ну, типа, чем длиннее руки — тем ближе к обезьяне. И, соответственно, — наоборот. Потом в секретных лабораториях выяснили, что рабы из современной Нигерии, Сенегала, Камеруна — мощнее своих собратьев с Восточного побережья Африки. В их мускулах преобладают белые волокна — взрывной силы, а у жителей Кении, Уганды и Эфиопии — красные волокна, волокна — выносливости, «двужильности». Поэтому — первые, которых именно и свозили через Атлантику на Карибы и США, дают могучих фактурных спринтеров (США, Ямайка, Куба и даже Тринидад с Багамами.), а афроафриканцы с восточного побережья дают отличных стаеров и марафонцев. Но, зато, уж им идти в культуризм — точно не стоит! Другими словами у людей разные позиции изначально. Так вот, культурист Ротан прекрасно видел, что белые качки, в массе своей уступают от природы, темнокожим собратьям из Нового Света. И там где цветным идолам кача, достаточно неплохо поработать, белым надо лезть — вон из кожи. И Шварц просто вписался в тему, пока афроамериканцы не прочухали ситуацию и не стали успешно продовать свои тела на подиумах! Так же, как лишь недавно, прочухали «восточноафриканцы» своё марафонское предопределение. Где теперь и доминируют. Как и в боксе. Как в лёгкой атлетике.

Ротан часто вспоминал как их физрук поручил своему любимцу, то есть ему — Ветрову приготовить интересный материал по мотивам Олимпиады в Барселоне. Ротан долго листал родную спортивную прессу и нашёл душещипательную историю! Он рассказывал одноклассникам про кенийского мальчика Мокеле-Мбембе. Тому приходилось ежедневно бегать в школу, так как она была в 15 милях от его хижины, а он боялся опоздать!

А потом мальчик вырос и стал Олимпийским чемпионом в марафонском беге. «Слёзы сопричастности» выступили у одноклассников Ротана, во время лекции.

И всё бы хорошо, если бы не ляпнул местный циник и балагур Витя Ройтман:

— Ага, понятно! А у детишек с Ямайки, видимр, школа была так близко, буквально в ста метрах, что они спали до последнего и только со звонком на урок вскакивали и за десять секунд добегали до парт. Поэтому, мол, в Ямайке и живут самые быстрые спринтеры в мире!

Класс взорвался нечестивым хохотом, физрук вызвал родителей Вити в школу… А Ротан, стоял как оплёванный и навсегда усвоил урок: «Подвергай всё сомнению!»

— Ну, и надо учитывать, что на меня же не пашет команда диетологов, врачей и тренеров, и качаюсь я не в клубах Вейдера или Джонса, а во вшивой качалке хрущевского дома! — сердито подумал Алексей и отправился на кухню.

Одна из особенностей подготовки культуристов высокого уровня заключается в том, что когда тебе уже кажется некуда расти и по мнению далёких от бодибилдинга людей ты достиг совершенства и, возможно, даже превзошёл великих культуристов, суметь объективно выявить свои недоработки.

А они есть у каждого. И стремиться их исправить, ещё лучше отшлифовать своё действительно, незаурядное тело. И особенно — в преддверии соревнований. Лёха же этого никогда по-настоящему не умел. Возможно потому, что выращенный одной мамой и ею же изначально, с самого детства, убеждённый, что он, Алексей Ветров, — лучшее произведение в цепочке эволюции человека разумного.

Всё познаётся в сравнении, а на фоне своего повседневного, привычного окружения — соседей алкашей, пассажиров подземки, и просто прохожих, он и впрямь выглядел верхом совершенства. По крайней мере — совершенства физического. К тому же местные девушки столь активно, а иногда и бурно выражали ему свои симпатии, что, просто грех было не пользоваться. В итоге, иной раз у Ветрова просто не оставалось сил на полноценную тренировку, не говоря уж про хороший сон. А без этого — какие результаты?

Лу Фериньо — тот спал два раза в день (!) плюс не менее десяти часов ночью! По мнению серьёзных культуристов, им необходимо спать как минимум десять часов в сутки. Как дошколятам.

Но если вернуться к успеху у дам… Надо сказать, что тут дело не только в призывно — неотразимой фактуре Ротана. Для пущих успехов в бодибилдинге он, по профессиональному выражению спортсменов, регулярно «кушал», т.е. употреблял разного рода стимуляторы, а это основательно усиливает потенцию, столь милую девичьему сердцу (и не только сердцу). Правда с годами это может сыграть, так сказать, в обратном направлении, но… искусство требовало жертв!

Оказавшись на кухне, Алексей сразу занялся стряпнёй. Он разбил семь свежих яиц, сноровисто отделил от них желтки, кои сразу вылил в унитаз, как пищевой хлам. У многих последнее действо вызовет внутренний протест, но питание «качка» — это вообще особенная тема. Помните, как повествуется в «Золотом телёнке» о еде подпольного миллионера Корейко? Который, всё мечтал встретить возвращение буржуазных отношений во всеоружии, а главное здоровым.

« — Корейко не ел! — он питался!» Далее идёт описание того, как он не пил чай, чтобы сберечь сердце до лучших времён, и без соли поглощал холодные яйца всмятку, «потому что это полезно». Так вот! Даже такие Корейки — лишь «дети неразумные» по сравнению с фанатами — культуристами.

Но описание их научного подхода к правильному питанию заняло бы добрую половину нашей истории, а потому остановим поток комментариев и вернёмся на кухню, где хозяйствует Ротан.

В оставшийся в миске белок наш «кулинар здоровья» добавил немного протеина, гречишного мёда и тщательно взбил содержимое в миксере. Перелив, получившийся коктейль в огромную кружку, украшенную трафаретным изображением напряжённого бицепса, Ротан вернулся в комнату и, устроившись перед телевизором, стал не спеша отхлёбывать получившийся напиток, одновременно орудуя пультом в поисках чего-нибудь «удобосмотримого».

Он во всём использовал научный подход и давно придерживался теории, что, если ты чем-то расстроен, надо срочно «потрескать»… Но ведь и вкушать пищу, надо с хорошим настроением. Данный парадокс, сегодня, по его мнению, был способен разрешить только хороший юмор или что-нибудь спортивное. Но юмор — именно хороший! Лишь бы не Петросян со Степаненко! А то тогда уж точно всё опустится!… На сей раз ничего мало-мальски смешного или просто весёлого Алексей на каналах не отыскал. Вечная чернуха, перемежаемая рекламой женских прокладок и прочей похабщиной. Ну и ладно! Посмотрим «видео».

В видеосистеме, как обычно, находился диск с известным фильмом — пособием от Арнольда — «Качая железо». Ротан знал его наизусть, но в сотый раз с любопытством уставился на экран. — «Нет! Все-таки чем он, Ро…, вернее Алексей Ветров хуже этих качков!? Ну чем? Просто меньше и не столь качественно питается и меньше спит! Меньше „гормонов счастья“ получает при такой — то серой жизни! Арнольд не работал охранником! Не тратил нервы на дебилов — начальников!»

Поняв, что сегодня фильм вызывает в нём не те эмоции, что способствуют пищеварению, Ротан с досадой выключил телевизор и бросил пульт на кресло. Тупо глядя в стену, он вновь приобщился к напитку. Было довольно вкусно. Вернее не то, чтобы вкусно, а скорее сама мысль, что это полезно — придавала вышеупомянутой бурде вкусовых достоинств.

Во время приёма пищи многие культуристы представляют (и тем самым как бы задают программу организму), как живительный белок питает их основные группы мышц. Так и Алексей — живо представил себе, как потоки белка по невидимым канальцам устремились в его грудные мышцы, до сих пор гудящие после встряски отжиманием от пола.

«Подсушился-то я не плохо, а вот массы мне немного не хватает!» — неспешно размышлял Алексей. — А откуда ж ей взяться, массе, от такого однообразного и примитивного питания. И «химичить-то» нормально на мои «шиши» не возможно…

Хорошо хоть дал бог мышцы талантливые и сухожилия короткие!..

— Дела мутить надо, а не сидеть в охране! — сердито думал Ротан. Он работал в охране местного спорткомплекса. Там платили гроши, но и не напрягали особо. Одна радость, что сутки через трое работа, — на качалку вагон времени остаётся. Но — самодур, директор комплекса выматывал нервы, а главное любил пресмыкание. И Ветрову пришлось смирить гордыню и зачастую унижаться, ради такой работы.

Он всё чаще вспоминал, как в юности, при прочтении «Петра Первого», его коробило от того как друг Петра — Алексашка Меньшиков, унижался перед царём. — «Ну и холуй же!» — сердито думал тогда, юный максималист и комсомолец Алёша. — Как так можно!?»

Но Алексашка-то «шестерил» Царю Всея Руси! И сам стал Светлейшим князем и богатейшим из людей! А, он, Алексей Ветров, умница и исполин, «шестерит» полуспившемуся краснорожему придурку, отставному майору. И ничего! Вроде, даже, привык. Русский человек — ко всему привыкает.

Потому что завтра — этот алкаш скажет — «Уволен!» — и пойдёшь на все четыре стороны. А кушать надо! Качаться — надо!

Но… Алексей часто вспоминал поговорку питерского приятеля, владельца атлетического клуба:

— Лучшие мышцы — это деньги! — с усмешкой любил повторять тот.

Кстати, у философа — качка было и то и другое, поэтому питерец знал, о чём говорит. Теперь Ветров окончательно пришёл к выводу, что в плане работы необходимо подыскивать что-то более перспективное. И судьба улыбнулась ему в лице приятеля детства — Миши-Туарега. Тот тоже успел попробовать себя в самых разных жанрах, прежде чем начал «катать». Сперва — в паре с умным и ушлым напарником, который и «окрестил» его в этом ремесле, а потом ему подвернулся сидящий на мели Лёшка-Ротан.

С ним теперь Алексей и выезжал «в командировки», предварительно продав в графике охраны, две-три суточные смены подряд.

После этого проблем с деньгами он уже не испытывал, но сложнее стало «режимить» и даже просто поддерживать форму… А в поездах особо не потренируешься!

Допив, наконец, смесь, Алексей откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, ещё и ещё раз прокручивая в памяти все перипетии последних соревнований. Внезапно он вспомнил насмешливое пророчество знакомого, одного из судей турнира:

— Мне нравится твоя вера в себя, Ветров!.. Все солидные ребята на Кубке — «от чьих-то», один ты ничей. Как беспризорник. Мамочка! А ещё — хочешь выиграть! Ситуацию не поменяешь — никогда тебе не выиграть ничего! Рынок.

— Лапы волосатой мне не достаёт — вот что! — осенило его. — Наверняка ж многое куплено у них, как и повсюду сейчас…

От этой мысли отражающей всю безнадёгу в стране, Ротану отчего-то стало легче и спокойней. Он понял, что, возможно он и впрямь не хуже всех этих призёров — чемпионов, а просто за них «замолвили», а за него — нет. Наверное, так успокаивает себя «рогатый» красавец-муж, узнав, что рога ему наставил не тот, кто лучше и интересней как мужчина, а тот, кто просто богаче… Что ж, логика у каждого своя. С этими мыслями Ветров задремал прямо в кресле, не выпуская, однако же, пустой кружки из свесившейся к полу руки. Уметь надо!

Резкая трель оставленного поблизости мобильного телефона буквально подбросила его спросонья. Бокал со звоном отлетел прочь и раскололся.

— Всё же время собираюсь звук телефона уменьшить — нет, всё некогда! — подумал Ротан и зло схватил трубку. — Даа!..

— Алекс! Это Игорь Фёдоров. Ты вроде о солидной работе помышлял? Есть подходящее место для тебя в нашей системе. Я застолбил пока место; но если не ты, то другой мой знакомый подойдёт. У тебя ведь РГУФК в активе, я правильно понимаю?

Спросонья Ротан не сразу понял, о чём речь, а у его друга, старшего опера уголовки Игоря Фёдорова, была привычка всегда начинать разговоры — с места в карьер! Привычка многих людей, которые постоянно чем-то загружены. Недовольно хмурясь, Ротан рявкнул в трубку:

— Какое ещё место? Кто говорит?!

— Кто — кто? Хрен в кожаном пальто! — майор Фёдоров не любил ничего объяснять по нескольку раз, тем более он не знал, что Ротан спал, да и вообще, — как человек загруженный работой, никак не мог предположить, что в два часа дня можно дрыхнуть.

— Фёдоров это! Глухой что-ли? Я говорю, место есть инструктором спортивным у нас в управлении; подъедешь — подробней поговорим, сейчас времени мало.

— Когда его у тебя было много? — хмуро пробубнил Алексей. — Что брать-то с собой? Диплом?

— Сухари и смену белья! — по-ментовски сострил Фёдоров. — Ничего пока. Просто подъезжай ко мне сначала. С паспортом. С удостоверением. Всё обскажу, посоветуемся… Тут варианты возможны.

— Ладно… Сегодня подъеду.

— Да не ладно, а спасибо товарищ майор! И смотри — не тяни с этим долго: место уплывёт.

— Понял, буду! Спасибки… — ответил окончательно проснувшийся Ветров, но, похоже, уже в гудки.

Который год как Ротан всерьёз подумывал о том, что ксива с внушительной золочёной надписью «МВД», тиснённой на алом лидерине, ему бы не помешала. При этом он понимал, что нужна ему именно ксива и житейская стабильность, но без «суровых милицейских будней». Его образование — Академия спорта и туризма, а специализация — «психология и педагогика» позволяли ему надеяться именно на такой вариант службы в системе МВД. Конечно, при условии, что придёт он «не с улицы». С год назад он уже пробовал тиснуться туда психологом (и тоже через Фёдорова), но там предпочитали психологов с дипломом МГУ или Юридической Академии и, несмотря на протекцию «целого майора» из заштатного отделения, его сразу деликатно прокатили, причём ещё на стадии собеседования. Обычно в такой ситуации соискателю должности обещают вскоре позвонить; Ветрову же, тогда, открытым текстом сообщили, что он их не устраивает.

Пообщавшись по телефону с Фёдоровым, Ротан ополоснулся холодной водой и с самым серьёзным видом засобирался к своему благодетелю. Инструктор по спорту МВД — это уже реально! Он был уверен (и не без оснований), что стоит ему предстать во всей своей монументальной фактуре перед любым спортивным начальником, как тот сразу поймёт, что лучшего инструктора ему не найти. Ведь он, Ветров, — ходячая пропаганда здорового образа жизни! Правда обычно работа инструктора подразумевает и собственные выступления за спортивную команду, а культуризм и полицейский спорт как-то мало совместимы, но… Ротан был убеждён, что на сей раз ситуация с собеседованием не повторится и уж по спортивной-то линии ему дорога в полицию открыта!

К тому же помимо так называемых базовых видов спорта, наподобие самбо, в подготовке сотрудников правоохранительных органов широко используется и ОФП — общая физическая подготовка. Подтягивание на перекладине, бег на различные дистанции, отжимания и тд. А уж тут будущий лейтенант Ветров мог продемонстрировать подопечным просто чудеса! Достаточно сказать, что он подтягивался на турнике до сорока раз, что при его довольно приличном весе было очень круто. По крайней мере, в глазах попадающих под проверки по ОФП юнцов в полицейской форме (солидные-то менты, как правило, находят уважительные причины, чтобы не участвовать «в этом цирке»). Немалому авторитету должна была способствовать и сама его внушительная фигура голливудского супермена. Молодёжь нынче чахлая и больше тяготеет к компьютерным играм и тусовкам, а не к физкультуре и тем более спорту. Богатыри среди них не то, что редкость, а прямо анахронизм какой-то. К тому же, как спортивному психологу, Ветрову было хорошо известно, насколько в мире спорта сильна позиция: «если хочешь меня чему-то научить, покажи — чего добился сам».

А таким, как Ротан, и показывать-то ничего особо не надо — достаточно просто самому показаться… Так сказать — живая реклама: — «Слушайся меня и будешь таким же»!

Предчувствия его не обманули. «Смотрины» прошли гладко, и вскоре после необходимых бюрократических процедур и всенепременного медосмотра с пристрастием, Ветров уже примерял новенькую полицейскую форму с погонами лейтенанта.

Глава шестая. Визит отца

…Всю жизнь нас учили, что все беды вокруг от людей равнодушных! Уверяю вас, что картавые большевики и образцовые нацисты — были самыми неравнодушными среди людей! Не был равнодушным Павлик Морозов, да и пылкие сердцами ребятишки из «Гитлерюгенда» тоже…

По последним данным социологов, все беды от людей не способных и нежелающих Мыслить Самостоятельно и легко поддающихся пропаганде.

(Несостоявшаяся народная мудрость)

Вернувшись домой после встречи с руководителями Департамента Безопасности банка усталым и на взводе, майор застал в квартире отца.

На сей раз визит бодрого старика не обрадовал Игоря. Дело в том, что когда хороший, настоящий опер погружается в какое-то из дел, а уж резонансных дел — тем более, он это совершает, что называется, с головой. Его ритм жизни ускоряется, все рефлексы и органы чувств начинают работать в «спортрежиме», выражаясь языком автогонщиков.

Иной раз даже кажется, что обостряется обоняние, как, видимо, у беременных женщин!

А у старичков есть одна всенепременная особенность — они живут в другом ритме. В «пенсионрежиме». Всё у них происходит словно бы в замедленной съёмке, что особенно контрастирует с ритмом бешеной гонки на результат, в которую теперь включился майор Фёдоров.

Началось с того, что вместо «Здрасьте», папаша, к слову бывший педагог, театрально склонил голову к плечу и поинтересовался много ли сегодня выпил Игорь и можно ли считать нормальной работой организацию, где ключевые сотрудники регулярно употребляют. Да ещё, мол, в служебное время…

Игорь развёл руками и молча ушёл на кухню; помнил, что с утра оставил там гору немытой посуды и, вообще сейчас ему лучше было побыть одному. Он посоветовал отцу посмотреть по третьему каналу «Дискуссию», с неувядающей, «пластической» Пушкиной и, пообещав, что сейчас соорудит первоклассный кофе, скрылся на кухне. Игорь уже не раз проклинал себя за то, что как-то по пьяне, «братаясь» с отцом (хорош каламбур!), торжественно вручил тому запасные ключи от своей квартиры — приходи, мол, папа как к себе домой!

Мудрый сын понимал, что старику необходимо отдыхать иногда от неуёмной опеки его нынешней, молодой супруги…

Старичок был польщён и даже прослезился тогда. Но потом пришло время слезиться майору! Трепетный к значению и весу слова в общественной жизни, отец, как истинный филолог, воспринял призыв сына слишком буквально.

Случались визиты и настолько несвоевременные, что очередной пассии Фёдорова приходилось буквально прятаться в ванной, торопливо одеваясь и с опаской поглядывая на дверь почему-то, исторически, лишённую шпингалета… В итоге это Фёдорову надоело и он в духе американского законодательства, не покушаясь на основной закон по которому папа и впредь может когда захочет заходить к сыну со своими ключами — внёс весомую поправку: кроме случаев, когда дверь квартиры закрыта изнутри на собачку!

И вообще, можно и заранее предупреждать. Благо — век мобильной связи.

В подобной ситуации, папе надлежало развернуться и покорно удалиться. Надо сказать — старика уточнение не обидело; в свои семьдесят он ещё не совсем забыл, зачем иногда необходимо понадёжнее закрыться…

Пройдя на кухню, майор с неудовольствием обнаружил, что вся посуда уже перемыта. Понятно — кем… Увидев же, что отец ещё и плиту отмыл Игорь вконец скуксился и даже почуял некую неловкость за то, что так прохладно воспринял его визит. Правда, к этому чувству добавилось некое раздражение от того, что папаша опять застал его дом в состоянии разрухи!

Был всё-таки у него какой-то мистический дар — чувствовать, когда визит особенно нежелателен и приезжать именно в такие моменты!

Понемногу, в процессе внутренней борьбы, благодарный сын одолел в майоре «циничного пасынка» и с любовью разлил кофе из электрокофейника по чашечкам. Выставил их на подносе, отдельно положил блюдце с печеньем и салфетки.

— А может оно и к лучшему, что именно сейчас к нему приехал дорогой папа! — размышлял он.

— Может ему — майору, сейчас просто необходим часовой тайм — аут?

Что бы не вспоминать бесконечно заявления и предложения

(а пуще — их недомолвки!) Кривцова — Соломина; что бы просто отрешиться хоть на короткое время от бремени этого чёртова ограбления; от ухмылок дурака из Следственного Комитета, который априори, почему лучше всех всё знает…

А с кем отвлечься? С кем можно просто о футболе парой слов перекинуться? Только с отцом… Внезапно ход его праведных мыслей прервал крик донёсшийся из гостиной, где перед телевизором ожил отец.

— Ух, ты как! Во как надо, сынок! Мне это нравится!! — верещал старик, торопливо водружая на нос очки.

— Ну и что тебе так нравится? — спросил Игорь, подбираясь к нему с сервированным подносом.

— Мне полиция наша нравится! И эта идиотка — ни много ни мало, а генерал-майор!

Помню в наше время баба — полковник была исключением! Их единицы в стране были. И все — герои!

Игорь прислушался к происходящему на экране, а точнее в киностудии. Хрупкая дама, похожая на учительницу младших классов, в форме генерала полиции, с лицом (большая редкость!) одновременно и тупым и хитрым, очевидно, отвечая на вопрос оппонента, говорила, чуть картавя и привзвизгивая:

— Да! Именно! У нас такая полиция, какое и общество в целом! В наши ряды не марсиан набирают! Давайте-ка сначала пусть всё общество спрашивать с себя научится, а уж тогда и органы правопорядка критикуют! А то пьянство вокруг, разгильдяйство, непрофессионализм… С себя надо начинать улучшения, а не на полицию нападать!

И, горделиво откинув голову, полицейская обвела аудиторию победоносным взгядом…

Зрительский зал почему-то, как и всегда, в ответ на эту кондовую демагогию взорвался аплодисментами… Отец сидел пунцовый от возмущения, да ещё сгоряча обжёгся кофе и теперь, сложив губы трубочкой, усердно втягивал холодный воздух… Видно язык обжёг! На некоторое время это заставило его помолчать.

Пользуясь моментом, Игорь сказал: — Да что ты смотришь всякую галиматью?! Болтают себе и пусть болтают, ничего ж не меняется! Как ребёнок, ей Богу…

И торопливо переключил канал. На экране возник облик нашего официального бунтаря поэта Евтушенко. Фёдоров — младший сразу решил, что старички друг друга поймут и оставил отца лицезреть, поэта — лицедея, который опять что-то брюзжал, облачённый в канареечную, с пёстрыми цветами рубаху.

Как раз — в унисон настроению отца. Но майор недооценил нашего поэта — «бунтаря». Тот, как известно, спокойно говорить не может!

С надрывом в голосе Евтушенко рассказывал как некрасиво, по-варварски входили наши танки в Прагу в шестьдесят восьмом году! (была как раз годовщина тех событий).

«Вторгались, дабы запугать молодую демократию; «Мне впервые стыдно было, что родился русским я!»

И, хоть, дескать, танки были и без боекомплекта, а солдатам не выдали патронов, но всё равно, де, это была средневековая дикость и так далее и тому подобное!… Поэта — несло! Одновременно на экране возникла кинохроника тех времён… Озверевшая толпа «непокорных» пражан поджигает беззащитную бронетехнику СССР, ГДР и Польши, бутылками с зажигательной смесью и забрасывает подневольных солдат камнями.

— Вы б.., лучше бы — немецкие танки так жгли, когда страну Гитлеру без боя сдавали! — заорал вдруг отец и даже замахнулся пультом в телевизор. — В тридцать восьмом! — Вояки хреновы! Лучшие оружейные заводы в Европе имели! По танкам — Германию превосходили! Польская кавалерия, вон — с шашками в атаку шла на нацистскую бронетехнику! Вот это герои! А эти — «так разэтак и так далее…» — Ты расскажи, пижон хренов, как натовцы — Сербию бомбили!! Кассетными бомбами кварталы стирали! Совсем недавно, а не в шестьдесят восьмом! Не плакал, попугай-канареечный!?

Вдруг отец тяжело задышал и откинулся на спинку дивана. Тут майор деликатно вынул пульт из отцовской руки и быстро переключил канал на безобидного Галкина, предлагающего молодой семье выиграть десять миллионов рублей.

На сей раз экран излучал оптимизм и развлекуху. В этот момент в кадре лучшая половина участвующей в шоу семьи как раз делилась с обольстительно лыбящимся Галкиным, своими планами разумного вложения таких солидных денег. Похожий на счастливого кролика, супруг стоял неподалёку и, как китайский болванчик, кивал головой в знак полного согласия с супругой. По всему видать, в этой ячейке общества царили мир и взаимопонимание…

Если бы в этой передаче уже задавались вопросы и шёл сам процесс игры, то возможно, Фёдоров — старший и забыл бы о дуре — генеральше, и о «героях» чешского сопротивления, но сейчас не тут-то было! Старик даже снова поставил на стол чашечку кофе и забегал по комнате, выкидывая в стороны руки, как Клара Цеткин в старых митинговых кинохрониках!

— Нет, каково, а!? — кипятился отец! — Её, суку, спрашивают почему к работе полиции у граждан столько претензий, а она и отвечает: — «Ни черта вы с полиции не требуйте! У нас всё общество больное!… Давайте сперва общество изменим!»

— Ну не наглость!? А эти сидят, хлопают! Всю страну прохлопали! Гитлера завтра пригласи выступить — они и ему поаплодируют! Тупоголовая, подсадная аудитория кому хочешь поаплодирует! А та — сучка в лампасах — и рада! Поклонилась и уселась довольная, на место! Миссию выполнила — отбрехалась, завтра премию в пять окладов получит от этого… низколобого! Всех запутала, всё с ног на голову перевернула!

А завтра благодарность от министра получит и повышение! Хотя куда уж повышать!? Если только в министры. И эти дерьмократы хороши! Югославию разрушили, разбомбили — это у них в порядке вещей! Об этом — молчок! А когда Варшавский Договор на учебных танках по Праге проехался и никого не трогал, до сих пор усираются, не угомонятся никак! Сербов убивать можно — они русских любят! А чехов нельзя! Они ж лизуны!

Ягр, вон, хоккеист, под шестьдесят восьмым номером играет! Видите ли, — в знак памяти о советской оккупации! Я представляю, если б Овечкин нацепил номер сорок один в память о немецкой оккупации!… Небось, сразу бы, свой же тренер психушку вызвал!… А этим можно! Они, б…, маленькие! По жизни… Мал клоп, да вонюч!

У майора с непривычки вяли уши, это был явно не слоган культурного отца — филолога. Уважаемого в узких, широколобых кругах — пушкиниста! Видать и его ухитрились довести…

Игорь вновь переключил телевизор и молчал, якобы внимательно вглядываясь в экран, где Галкин уже задавал свой первый вопрос. Майор даже сделал телевизор погромче, надеясь перенести зрительский запал отца на мирную интеллектуальную передачу.

— Нет, ты верни мне ту дискуссию! — потребовал вдруг отец тоном, не терпящим возражений! — Я хочу знать, к чему же они придут в итоге! К чему мы все скоро придём! Мне важно, что скажут другие участники!

Игорь нехотя повиновался и совершенно напрасно. Пожалуй, лучше бы он заартачился и не стал переключать. Поспорил бы тогда старик немного, поворчал, да и угомонился…

Сейчас аудитория уже обсуждала тему гастарбайтеров и вообще приезжих из стран СНГ и прочих республик.

Бывшая спортсменка из конькобежцев, а ныне большой чин Госдумы, тихим вкрадчивым голосом говорила, что любой дворник у нас, как правило — кавказец, и, делает для нашей столицы куда больше чем свой, русский пьяница с самой русской фамилией — Иванов! А потом резюмировала: — «Что ж поделать, если не идут наши, местные, на эту работу?»

— Всё запутала, бесстыжая! (в устах бывшего учителя русского языка — это было почти нецензурное выражение!)

— Во-первых, в дворники идут — сплошь таджики и киргизы, а не кавказцы! А во-вторых, ты добавь ещё, мол, готовы ли русские идти в дворники почти задаром, как эти, у кого на родине жрать нечего!?

Конечно вам, демагогам, выгодно брать на эти работы не пойми кого!

Внезапно он закашлялся и грузно осел на диван. Похоже, сейчас ему нужней был не кофе, а валидол! Игорь решительно переключил экран на нейтрала — Галкина, тем более, что бой за деньги там уже разгорелся всерьёз!

— Нет, сын! Ты милиционер! Вернее — даже полицейский. Офицер! Ты ответь мне… Кхе, кхаа…

Что именно Игорь должен был ему ответить, он не понял, так как папа заперхал, а, прокашлявшись, совсем затих, покорно уставясь в экран и держась за сердце. Только сейчас майор понял, что старик уже, малость тяпнул где-то, а в следующую минуту увидел на полу, у изголовья дивана, початую бутылку коньяка «Московский».

Деда пора было укладывать, а самому принять ванну и собраться с мыслями. В ответ на предложение укладываться спать старик раскапризничался, как ребёнок (вот уж и впрямь, что стар — что мал!); он гундел, что никто его не понимает и даже выслушать не в состоянии, и разумеется, о том, что, мол, «мы такими не были»…

А потом вдруг резко засобирался домой «к родной жене, которая одна лишь его понимает». В другой ситуации Игорь бы ни по чём не отпустил отца; обнял бы, усадил на диван, они бы допили начатый папашей коньяк, а там глядишь, и новую бы откупорили… Но сейчас майор понимал, что во-первых, сегодня пить ему больше не надо; как, впрочем, и разволновавшемуся отцу (семьдесят лет, а так и не научился брехню телевизионщиков воспринимать мимо ушей!).

А во-вторых, сейчас непременно надо побыть одному, собраться с мыслями и хорошо выспаться. Пока майор вызывал отцу такси, тот смотрел на Игоря пытливо и укоризненно: ни дать ни взять — старшина из песни Высоцкого:

— « … а винтовку тебе? А — послать тебя в бой?…»

Старик очень любил и Высоцкого, и эту песню. Хотя, сказать по правде, неизвестно кому и на кого сподручнее так смотреть. Когда речь идёт о поколении «воевавших сыновей и не воевавших отцов»…

Машина приехала быстро, они с отцом обнялись на прощанье, как было заведено, и вскоре Игорь уже был в ванной. Отрегулировав струю воды, до состояния — еле тёплая, он от души набухал на дно морской соли, не спеша разделся и, достав с полки томик Акунина (у кого ещё в ванной есть книжная полка!?), влез в тёплую воду…

Он догадывался, что нормально почитать не получится, — думки по работе одолеют, но чтение в такие минуты создавало в мировосприятии необходимую гармонию, позволяющую успокоиться, собраться с мыслями… Как говорил великий Ломоносов: — «А математику уже затем учить следует, что она ум в порядок приводит». Это же можно сказать и о хорошей литературе. Именно о хорошей, ибо плохая ум приводит в беспорядок…

Первые книги этого писателя из серии про Эраста Фандорина, Фёдорову очень нравились. Куда больше, чем последующие. Пожалуй, лишь одно он с трудом принимал в авторской манере изложения — чрезмерную любовь к сверхдетальному описанию персонажей. Морщась и проглатывая такие подробности не читая, Игорь думал:

— «Для кого ты пишешь, Боря? Ведь дураки тебя читать не будут, а умные люди детали и сами домыслят! Надо же оставлять читателю хоть небольшую лазейку для фантазии!»

Чтение обычно заканчивалось тем, что он, разомлев, едва не ронял книгу в воду, что служило сигналом, о том, что пора выходить и ложиться спать.

Глава седьмая. Туарег

В отличие от своих новых криминальных корешей, Миша Зайцев отлично помнил, за что его прозвали Туарегом. Еще классе в пятом, учительница географии, которой надоело делать замечания, кривляющемуся, на галёрке Михе, в сердцах назвала его туарегом (тема урока как раз касалась полудиких племён Африки и туарегов в частности).

— Туарег! Туарег! — радостно подхватили дети. У них не заржавеет!

Поначалу Миша жутко обижался на вмиг прилипшее прозвище и даже пытался демонстративно игнорировать такое обращение со стороны сверстников, но если наиболее вежливые (или слабые) из них и обращались к нему по имени, то за глаза и они звали его Туарегом.

Пройдёт не так уж много времени и «типа реальный пацан» Миха Зайцев поймёт, что с кликухой выпала неслыханная удача. Попробуйте угадать с трёх попыток, как бы в хулиганском дворе прозвали паренька по фамилии Зайцев? Вот то-то! Замечательный старт для авторитетного в будущем пацана! Как говорится, — «на хрена волку жилетка — по кустам её трепать?» А вот когда на родной наш авторынок попёрли знаменитые немецкие внедорожники «Туарег» — символ мощи, скорости, да и вообще успеха, Михаил готов был молиться на свою бедную учительницу.

Он даже не прочь был помогать ей финансово, кабы старушка не отошла уже в лучший из миров… Естественно, впоследствии все молодые хулиганы и прочие лихие ребята не сомневались, что окрестили Зайцева в честь мощного красавца — джипа. Видать — за невиданную мощь и удаль. К тому же вряд ли кто-то из них догадывался о существовании народа туарегов, равно как и о необходимости посещения уроков географии. Одним словом, Туарег — это теперь звучит гордо!

В детстве Туарег и Ротан были приятелями, жили сравнительно недалеко друг от друга и иногда гоняли в футбол на соседнем пустыре. После школы жизнь на время раскидала их, а потом они встретились, но каждый пошёл своим путём. До поры до времени.

Туарег подался в компашку к лихим ребятам, но не в «бригаду», а именно в компашку. Он всегда был сам по себе и себе на уме. А поскольку он с восьмого класса занялся самбо и весьма преуспел в этом виде спорта, вполне понятно, что этот весомый фактор добавил ему авторитета. Сила — у нас всегда была и будет в почёте! Поговаривали также, что он стал знатным каталой. По-научному — карточным шулером. Но об этом было известно немногое.

Ротан же поступил в Рязанское высшее военное училище ВДВ. Учился он, прямо скажем, не примерно, а вскоре стало окончательно ясно, что наша, некогда незыблемая империя, теперь собирается со всеми вокруг дружить. Окромя отдельных народов на собственной территории.

Ротану вовсе не улыбалась перспектива ездить в вечно дымящиеся кавказские горы, и перед медосмотром, курсант упился крепчайшего кофе, и умело «закосил» в медчасти — через мнимые проблемы с сердцем. Выпив несколько чашек подряд, он ещё для верности поприседал перед плановым медобследованием. И чуть не вогнал врачей в панику. Служить с таким сердцем было нельзя, да и просто ходить — опасно для здоровья.

— Довели вас ваши сверхнагрузки на тренировках, видимо! — проворчал председатель медкомиссии, с изумлением разглядывая мощный и рельефный торс десантника. (Увидели б сейчас те врачи нашего «сердечника»)!

Так, с середины третьего курса, его благополучно комиссовали. Можно, конечно, было и «не косить». Окружающий бардак, в принципе, позволял уйти, что называется, внаглую, но осторожный, расчётливый Ротан решил, что поскольку всякое в жизни бывает, стоит подстраховаться. К тому же, в той ситуации ещё неизвестно было, как всё повернётся. Впоследствии Ротан не раз себя похвалит за ту предусмотрительность! Немного театра и — получите заключение врачей! Индульгенция на сто всевозможных случаев вперёд! «У человека нелады со здоровьем, граждане судьи (следователи, начальство, докучливая жена, постылые соседи с неизбежной выпивкой) — извольте отвалить! Я болен бледной немощью»!…

Пройдут годы, и при устройстве уже в полицию, у парня возникнут некоторые проблемы, но в итоге все сойдутся на врачебной ошибке в медчасти военного училища — и делу конец!

Вернёмся, однако, к нашим баранам, а точнее к Туарегу. С детских лет Миша слыл непоседой. Люди про таких говорят: его бы энергию, да, в мирных целях! Может он бы и направил её на что нибудь путное, хоть бы и в той же секции самбо, куда, после серьёзного разговора с школьным директором, буквально приволокла его бабушка. Надеясь, что на занятиях по борьбе «из сорванца повыбьют дурь»…

А между тем, в парнишке прорезался недюжинный талант борца. Как выразился его первый тренер, парень просто создан для борьбы самбо. Ну, — создан — и создан. Мало ли из тех, кто был для чего-то серьёзного создан, сгинули непонятно где?

Кто-то спился, кто-то, как говорится, «под каблук попал» и стал потерян для общества, кто-то просто обленился и коротает век в охране. Сутки с дубинкой, три дня с удочкой… Дело ведь не только и не столько в том, что тебе дано от Бога, а в том, как ты это реализуешь.

Хочешь ли ты прокатиться, не напрягаясь, на своём таланте или готов пахать и трудом приумножать то, что тебе дано свыше. Как говорится — на Бога надейся, а сам не плошай! Туарег не был лентяем (равно как и особенным трудягой, впрочем), но…

Просто он понял, что можно всю жизнь тупо фуговать на борцовском ковре, ломая кости себе и противникам, иметь отслоение сетчатки глаза от бесчисленных бросков и падений, режимить как проклятый, а потом, не скопив даже на ВАЗовский автомобиль, охранять какого-нибудь «папенькиного придурка». Который будет тебя «строить», где надо и не надо и учить, как жить. Подставляться под пули за его сраный портфель с липовыми документами и мечтать, чтоб он тебе «штуку в деревянных» к зарплате накинул. За выслугу годов и вредную работу.

А тот, спуская «котлеты зелёных», на своих шлюх, будет рассуждать о том, что охранником может быть любая обезьяна и такая работа стоит не больше, чем он платит. Что поделать, если у нас в стране прилично получают лишь футболисты с хоккеистами? Всё это наблюдательный и внимательный с детства Миша понял достаточно рано. Умный ведь не тот, кто точно знает, что ему надо, а тот, кто вовремя понимает — чего ему точно не надо! Ну а тот, кто ещё и всегда ухитряется знать — что ему надо, — тот просто мудрец!.. Или (что скорей) уж совсем дурак.

Но не будем отвлекаться.

Оценив всю правдивость поговорки, что, де, с трудов праведных — не нажить палат каменных, Туарег стал размышлять о поле деятельности, способной эти палаты ему обеспечить. И желательно минуя при этом палаты морга или больничные, которые, увы, всегда где-то неподалёку от каменных.

Прежде, чем нехитрые размышления привели его к выводу, что без криминала ему всерьёз не подняться (но ведь и криминал разный бывает), он чуть не попал в ряды каскадёров. Не секрет, что работать каскадёром может лишь бывший спортсмен, причём его квалификация должна быть не ниже «Мастера спорта России». Такое положение — что поделать? Интересно, что вид спорта не суть важен. Одним словом, ты можешь быть принят на официальную работу каскадёром, будучи мастером спорта по настольному теннису и не принят являясь кандидатом в мастера по вольной борьбе или акробатике. Положение это в годы юности Туарега соблюдалось неукоснительно, хотя и вызывало массу насмешек и критики со стороны специалистов. Очевидно, принималось это положение из благих намерений, дабы отсечь и тем уберечь от опасной работы людей малоподготовленных и недостаточно профессиональных, но, как и многое из свода наших законов и положений — призванных облагодетельствовать массы, было не додумано и бестолково.

Туарег был так называемым — «крепким» кандидатом в мастера спорта» по самбо. Это значит, что он многократно подтверждал это звание на различных турнирах и, что называется, «подпирал под мастера». И вот, в один прекрасный день его заметил известный кинорежиссёр, народный артист Пересвет Ослохан. Старому чудаку срочно понадобился для эпизода в новом фильме хороший, колоритный борец. Режиссёр, к слову — сам большой любитель единоборств, самолично приехал на турнир по самбо и там среди трёх-четырёх подходящих ребят отобрал и фактурного Зайцева. Незадолго до того в стране грянул очередной осенний кризис, налички у всех было в обрез, и режиссёр решил, минуя заморочки, с официальной гильдией каскадёров, где, по его словам, «обожают нал, а предлагают — кал» — самостоятельно подобрать неизбалованных деньгами и заказами ребят. Сыграв на верной заманухе: — «В кино сниматься хочешь!?»

Ну, а кто ж не хочет?

Вот и Зайцев захотел. Нельзя сказать, что тщеславие с детства распирало парня, но вполне практичный и наблюдательный малый успел заметить, что от известности и творческого успеха, как правило, очень недалеко и до хороших денег. Как, впрочем, и наоборот. Но это самое — «наоборот» Мишу Зайцева интересовало мало. Ему хотелось именно денег, а слава пусть остаётся Гагарину!

Кстати, тут хочется заметить разной телешантрапе, которая именует свою телепопулярность — славой. Ребята! Слава бывает — только боевая! В исключительных случаях — слава бывает спортивной! Слава — Всегда связана с подвигом.

А то, что вы надрочили в мыльных сериалах — это — популярность. Причём, зачастую, увы, дешёвая… Популярность Настоящая была у Демьяненко, после роли Шурика.

День знакомства с Ослоханом Туарег запомнил очень хорошо. Шёл Открытый чемпионат Москвы. Проиграв схватку за выход в финал, победа в которой, к слову, обеспечивала бы ему долгожданное звание Мастера спорта России, он вышел на поединок за третье место готовый от злости разорвать хоть Александра Карелина, а хоть Федю Емельяненко!

Свирепо вращая глазами, он влетел на ковёр, шлёпнул по протянутой для рукопожатия руке соперника и, не дожидаясь свистка рефери к началу схватки, вошёл в захват. С первых секунд он смёл противника в партер, а оказавшись сверху, мгновенно утащил под мышку его голеностоп. В резком падении назад и чуть в сторону провёл жесточайшее ущемление ахиллова сухожилия. Бедняга — соперник вскрикнул от резкой боли и забарабанил по ковру обеими руками. Досрочная победа! Зал хищно взревел! Самое интересное, что схватку эту Ослохан не видел, так как собирался ограничить свой выбор лишь финалистами турнира, а они, разумеется, выступали после поединков за бронзу. Но когда режиссёр, в окружении свиты, ещё только высматривал себе подходящее место на трибуне к финальным поединкам, крик злосчастного соперника Туарега и рёв зрителей заставили творца обратить внимание на происходящее.

Поверженный, корчившийся на ковре борец и колоритный, по-зверинному оскалившийся победитель — Туарег, воздевший сжатые кулаки над головой, одобрительный гомон охочей до крови публики… Всё это так впечатлило чувствительную режиссёрскую натуру, что он и думать забыл про место на трибуне и про собственный кастинг, и прямо у ковра сунул разгорячённому Туарегу свою визитку. Добавив, разумеется, к презенту и убойную фразу про съёмки в кино. Бережно прихватив карточку за края (так сыщик прикасается к вещдоку), Михаил небрежно растолкал ватагу ринувшихся к нему с поздравлениями знакомых и малознакомых болельщиков (у победителей всегда поздравляющих больше, чем надо) и устремился в раздевалку. Наскоро скинув раскисшую от пота форму, он внимательно изучил визитку…

«Режиссёр-Постановщик при Союзе кинематографистов Российской Федерации, народный артист России Ослохан Пересвет Маркович». Впечатляет. Тут надо чуть подробнее остановиться на фигуре Ослохана. Все его фильмы похожи один на другой, как детки в семье алкоголиков. Они хорошо известны, их даже как бы любит народ. Но любит, как-то средне, без энтузиазма.

В фильмах его отсутствует социальный протест, подтекст и вообще какие-либо мысли, кроме, разве что — «бедность не порок, а чудеса случаются». Но фильмы эти немножко востребованы, так как нацелены на среднего серого человечка, которого обижают в жизни, которому не везёт… А он, — вот, поди ж ты — умеет радоваться и тому, что есть: солнышку, чистой ключевой водице, пению воробья…

В каждой ленте непременно присутствует затерявшийся в серых буднях герой, который в юности занимался боксом или, реже, карате. Ибо добро, разумеется, должно быть с кулаками. Мысль не новая и опять же популярная в народе. Обычно этих «суперменов окраины» играл великолепный актёр Александр Подпругов. Играл и играл — моложавый наш, пока совсем уж не состарился, как и сам Ослохан. Но старость для режиссёра — ещё полбеды, а, вот, для актёра…

На сей раз главный герой предполагался дзюдоистом (вероятно в свете уважения к фигуре Президента Российской Федерации) и ему предстояло перебороть силы зла в лице банды скинхедов, не дающих прохода местной кавказской семье, где глава, крепкий, гордый горец, работал дворником в местном ЖКХ, а его жена за долю малую обучала соседских детишек урокам рукоделия. Бритоголовые негодяи, совсем бы затерроризировали кавказскую семью, если бы не вмешательство ниспосланного им Аллахом, хорошего русского парня.

По сценарию — он вызвал на поединок монстроподобного главаря «скинов», внешне напоминающего помесь бегемота с бультерьером. Нахватав в начале драки жутких ударов, наш герой, уже в бессознательном состоянии (каков драмматизм!) сумел провести удушающий приём на полуметровой шее бритоголового чудища! Оба попадают в больницу, причём потрясённое «чудовище» как-то переклинило (видимо какие то сосуды пережало, ведущие к центрам агрессии) и, отлежавшись после тяжёлого удушения, главный скин исправился, уверовал в бога и думать забыл о своём неприглядном прошлом! Добро торжествует и все радуются. Свирепый, харизматичный, с волевым подбородком Туарег вполне подходил для роли «добра с кулаками».

Стоя в душевой под тугими струями воды, Миха с удовольствием прикидывал, какие перемены в жизни может сулить ему эта нежданная встреча. Ему уже виделась карьера киноактёра, высокие гонорары и толпы поклонниц. Одного он не мог понять: чем он, довольно-таки нескладный и, как выражалась его бывшая невеста, — «сработанный топориком» парень, мог заинтересовать маститого кинорежиссёра. Как видим, определённая скромность или лучше сказать — соразмерность притязаний, житейский здравый смысл, были не чужды мечтающему выйти в люди Туарегу. Впрочем, оставим пока его в душевой домываться. В мыслях о красивой жизни и новых, неведомых ещё перспективах!

Из успешных спортсменов, а тем более борцов, да ещё в смутные времена — была прямая дорога в ОПГ. А проще говоря — в бандиты. И, пожалуй, Туарег бы пошёл этой же дорожкой если бы не стремление к вольной, независимой от кого бы то ни было жизни. А преступные сообщества по части дисциплины (или, другими словами, ограничений свободы) могли ещё дать сто очков форы любому военному училищу. Да и принцип — «вход рубль — выход два» отнюдь не радовал Михаила…

Ему больше импонировал образ Фокса из «Места встречи…».

Помните его характеристику в устах Кирпича? — «Что он делает, никто ничего не знает. Бегает где-то один, как волк. Но не фраер — это точно!»

Туарег всегда хотел одного: жить припеваючи, никому не подчиняясь. Комбинации обстоятельств, при которых такое возможно, в жизни крайне ограничены. Если отмести богатое наследство, на которое Туарег рассчитывать никак не мог, а так же, крупный успех в лотерее, то оставался лишь один вариант — вор-одиночка. Неоднозначная перспектива. Визитная же карточка знаменитого Ослохана внезапно приоткрыла и другой путь — «свободного художника». Попав в обойму кинематографа, можно было рассчитывать на регулярный хлеб с маслом, если уж — с икрой не повезёт.

Туарег позвонил Ослохану дня через два, а не сразу, чтобы тот не подумал, что Миша жить не может без съёмок. Оказалось, Ослохан давно ждал этого звонка и даже заволновался: куда, мол, пропал его герой. После небольшого собеседования он без кинопроб утвердил Михаила на роль. Это может показаться странным, но новатор — режиссёр проповедовал теорию о том, что талантливый постановщик из любого парня с улицы может сделать актёра. Вот и теперь, подвернувшийся, как нельзя — кстати, Туарег должен был наглядно подтвердить эту сомнительную гипотезу. Впрочем, если любая кухарка может управлять государством, а отставной подполковник — большой страной, то почему любой «реальный пацан» не может сыграть в кино?

Первые же пробы Ослохана обнадёжили и укрепили режиссёра в вере, что эксперимент завершится триумфально! Туарег так натурально раскидал «скинхедов» (их режиссёр насобирал в зале тяжёлой атлетики), пришедших вымогать у горбоносого дворника деньги, (вопрос, откуда у дворника могут быть деньги, завис в воздухе), что Ослохан вошёл в раж! Он подпрыгивал на месте, хлопал себя ладонями по ляжкам и даже разок взвизгнул: — «Так им!», описав при этом кулаком дугу в воздухе.

Главный оператор фильма Соломон Сидорко, по прозвищу «СС», тоже был доволен и обменивался с Ослоханом одобрительными взглядами, а под конец съёмки даже прослезился. Он был с легка под градусом и тоже ненавидел скинхедов…

Всё испортил вечерний фуршет.

Демократичный Ослохан устраивал его ежевечерне, после съёмок, и ревностно следил, чтобы все, даже последний осветитель, присутствовали за столом. Все пили водку, закусывали «спонсорской» осетриной (Ослохан любил затевать сьёмки в Астраханском крае, где давно подружился с директором местного рыбхоза), и, активно двигая челюстями, ревностно слушали словоохотливого режиссёра.

Есть в актёрской среде, как и вообще в среде творческой, одна нехорошая особенность. Там люди любят употреблять псевдооткровенные, жёсткие и не всегда цензурные отзывы друг о друге. Эти штучки, не принятые в прочих культурных кругах, за исключением, может быть, живописцев, должны по-видимому, как-то обособливать «кинокасту», дескать, —

«нам, небожителям, позволительно всё говорить вслух»! Поэтому, когда во время застолья хмельной Ослохан картинно выбросил в сторону Туарега руку и сообщил всем присутствующим, что из «этого куска говна, он сделает большого артиста и человека», никто, кроме Миши, не удивился. Туарег едва не поперхнулся куском белуги, заиграл желваками и уставился стеклянным взглядом в тарелку. А после того как режиссёр сообщил, что «все присутствующие, как и вообще все актёры, — «пидоры и гандоны», но это нормально и он не в обиде, ибо — «и сам такой», Туарег нахмурился, молча вышел из-за стола и куда-то исчез. Все думали, что — в туалет, а вскоре и забыли о нём, налегая на дармовых осетровых и с картинным благоговением выслушивая прочие перлы «творца».

Когда же Ослохан наговорился и сам отошёл по нужде, а вернулся нескоро и с приличным «бланшем» под глазом, все сделали вид, что пьяны и уже не в состоянии замечать перемен в облике маститого постановщика. Туарега здесь больше никто не видел, а вскоре его заменили «голубоватым» гимнастом из сборной Москвы. И уж этот вполне подтвердил тезис Ослохана о том, что из любого дерьма можно сделать актёра. И прочее. Правда, здесь следовало добавить, что лишь в том случае, если речь идёт именно о дерьмовых фильмах.

Нет худа — без добра! Этот забавный эпизод окончательно укрепил Михаила в выборе жизненного пути. Даже обычный режиссёр — он всё-таки тоже начальник и в любой момент может позволить себе в отношении тебя бог весть что. И так будет всегда и в любом деле, пока есть кто-то над тобой из тех, кто платит тебе деньги! Деньги надо брать самому. Путь грабителя одиночки или квартирного вора не очень прельщал основательного, рачительного Туарега. — «Низкий класс, нечистая работа!» — как сказал бы Бендер.

С детства Зайцев восхищался мастерством карточных шулеров. Было в этом деле что-то не в пример более солидное и респектабельное. Опять же — актёрские данные требовались (после работы с Ослоханом Михаил свято уверовал в собственное дарование).

Теперь он каждый вечер ходил к знакомому «катале», который, к слову, был тоже из борцов, упражняться в шулерском искусстве. Тот был не против, натаскать Туарега, при условии, однако, что Миша некоторое время поездит с ним, работая в паре за одну четверть от общей суммы чёса, типа в качестве подмастерья. Находившийся на голодном пайке Туарег согласился без особых раздумий. Шутка ли — работать в паре со старшим приятелем, да ещё в конкретной доле, а не «на окладе», как обычно принято с подручными, ещё не освоившими всех премудростей хитрой науки!

Когда же, «картёжных дел мастер», ввёл его в тему ещё глубже, обучив тонкостям основных игр: «Бридж», «Преферанс», «Вист», «Пикет», «Тринадцать», «Бостон», «Три Тройки» и др., — Туарег стал взирать на него как на бога.

— Ты, Мишаня, учти, если, конечно, хочешь чего-то в нашем деле добиться: на одном «Дураке» и «Очке» — далеко не уедешь! — любил приговаривать «карточный гуру».

— Публика знаешь, какая иной раз попадается?! О-го-го! Бобры! Поэтому надо быть мастером разносторонним! А иначе в твоих сетях будут барахтаться только стащившие у папы — педагога аванс старшеклассники…

Учителя звали тоже Игорем, погоняло — Труха (производное от фамилии Трохин). Он был ниже ростом и худощав; в своё время тоже занимался самбо, но боролся в лёгкой весовой категории. Могучий Туарег приглянулся ему, напомним, ещё и габаритами. В дороге случается всякое, и не будет ничего плохого в том, что тебя сопровождает, а значит и прикрывает спину не кто попало, а борец — полутяж, к тому же всем тебе обязанный. Так что, в лице Туарега Труха обретал ещё и нечто вроде бесплатного телохранителя в дальних странствиях. Одним словом, стороны были довольны друг другом и вскоре принялись за работу. И шагать бы быстро обучившемуся катале Михаилу этой стезёй и дальше, если бы не случайное стечение обстоятельств, сподвигнувшее его на вооружённый разбой…

Глава восьмая. Алёна Князева

Профессор Преображенский: « … Деточка моя! Нельзя же так! Только из-за служебного положения…» (жить с Шариковым — авт.)

Утончённая мадемуазель: « В столовке солонина каждый день… Он говорил, что красный командир… Будешь жить со мной в шикарной квартире!…»

(«Собачье сердце»; М. Булгаков.)

.. Женщине совершенно всё равно, какая на дворе эпоха и какая власть. Но завидный

жених — непременно должен быть в передовых. При любом режиме! ВПИСАВШИМСЯ, так сказать, в эпоху. Если — разгар гражданской войны, паренёк должен быть

хотя бы комиссаром полка и лютовать, пока шлем не запылится! Если мирные

трудовые будни застойного времени, то — непьющим передовиком производства и

рационализатором, членом КПСС, добровольной народной дружины и донором.

А коль, уж настанет капитализм с

нечеловеческим лицом, тогда

необходимо, чтобы избранник умел торговать или на худой конец был успешным

рэкетиром. Ну а уж если, не дай бог, воцарится нацистский режим, то жених должен быть

беззаветно отдающимся делу эсэсовцем, и, в итоге, стать…. ну, хотя бы штандартенфюрером!…

Одним словом, быть всегда и во всём успешным малым! При любых обстоятельствах и

политических режимах. Что вы хотите, — естественный отбор… Но если на 180 градусов сменится политический ветер и тебя расстреляют, она воскликнет:

— Как мог ты, эгоист, оставить детей сиротами!?

(Из нетрезвой домашней лекции Фёдорова — старшего, Фёдорову — младшему)

Алёна Князева была вполне эффектной шатенкой лет двадцати восьми. Вообще-то родители её назвали Елена, но ещё с детства этому претенциозному созданию казалось, что её имя уж слишком простое. — С таким именем только в секретарши идти или знакомиться с гастарбайтерами, — досадовала девушка. — Они бы ещё Наташей или Таней меня окрестили! Ума бы хватило!

С детских лет она прикидывала, как бы облагозвучить своё стандартное имя. Сейчас у неё уже хватало здравого смысла при знакомствах не представляться — Элен, как она делала в ранней школьной юности, но, однако, ведь и именоваться «Лена» — тоже никуда не годилось… Максимум, что ей удалось выжать из банальной Лены, это несколько более экстравагантную Алёну. Она, правда, пыталась привить подружкам привычку называть её Ленора, но тщетно — не прижилось, как всё искусственное. Все упорно продолжали «ленкать» и от безысходности пришлось приучить их хотя бы «алёнкать». С юных лет эта кокетливая, и вместе с тем неглупая, наблюдательная девушка пыталась понять, — что же ей интересно в жизни и к какому роду деятельности надо стремиться, но абсолютно терялась в этих поисках. К выпускным экзаменам она так и не определилась в выборе собственного пути. Зато она хорошо знала, каким должен быть мужчина, коему выпадет счастье идти рядом с ней по жизни (хотя она не была вполне уверена, что таковой ей вообще нужен — так, чтоб на всю оставшуюся жизнь …)

Не будем перечислять все необходимые избраннику достоинства, ибо мы ограничены рамками небольшой книги, а не трилогии. Понятно, что он должен был быть богат, здоров, красив и, конечно же, при этом безумно любить её, Алёну Князеву! Кстати, Алёна очень гордилась своей фамилией. Представляясь при первом знакомстве, она даже иногда называла вместе с именем ещё и фамилию, как иногда случается в смешном нашем старом кино.

Ей, увы, не приходило в голову заглянуть в замечательную книгу — «Словарь русских фамилий», чтобы выяснить, что такие фамилии, как Князев, Графов, Помещиков и прочие — давали крепостным крестьянам по типу: — «Это чей же холоп, такой шустрый?»

— «Вот энтот-то? — Энто — князев, ведомо. А вон тот — помещиков. Соседский…» И пошли гулять по Руси полчища холопьев — Князевых, да Графовых, даже не ведая, как угодили якобы звучными фамилиями своим несведущим потомкам сквозь призму веков…

Наша Алёна при знакомстве с мужчинами одухотворёнными, несильно утруждалась выбором линии поведения и использовала одни и те же приёмы. После первых реверансов, она, томно закатив глазки, всегда заводила разговор о Северной Столице. О Питере. Любовь к Питеру это как пароль в продвинутой куда-то среде.

Нигде толком, на самом деле, и не побывав, она могла вдохновенно, часами рассуждать о том, что Эрмитаж не идёт ни в какое сравнение с «Третьяковкой» (не была — ни там, ни там); театр БДТ (была один раз — поход в театр был удобной прелюдией к прекрасному плотоядному вечеру в сауне!) лучше любого московского театра (в особенности, если говорить о временах Товстоногова! — Ах! Ох!). Архитектура Фальконе — вершина человеческого гения, а тамошние белые ночи будят в ней, равно как и во всех прочих, не чуждых поэзии людях, такие скрытые резервы, что просто берегись!

«Психология для женщин» или умение повелевать мужчинами — единственная наука, в постижении которой Алёна видела хоть какой-то практический смысл. Зачем особо напрягаться в какой-либо сфере деятельности, если можно приручить, а потом и прибрать к рукам того, кто уже чего-то добился в интересной для тебя сфере. В финансовой, к примеру! Как любил говаривать в разгар перестройки известный пройдоха Борис Березовский, с которым нашей Лене ещё только предстояло познакомиться: — «Не надо покупать целый завод. Лучше купить директора завода».

Судя по тому, чего дядя Беня впоследствии добился в сфере купли — продажи, он и впрямь знал, как и что делать лучше. А то, что он плохо кончил — так с кем не бывает?

Не подумайте, что Алёна по жизни являлась типичной рыбой-прилипалой. Она была не настолько примитивна, а просто была достаточно независимой, весёлой и компанейской девушкой. Больше всего на свете она боялась нищеты и серой заурядности. Возможно, сказалось бедное детство и пример папы учителя. Трудоголика, оставившего в любимой школе и здоровье, и надежды когда-то выбраться из нужды. Правда папа регулярно «употреблял», и их нищета отчасти была вызвана и этим.

— Ну, а если б он не пил совсем, то они с мамой бы были не нищими, а просто бедными. Совсем другое дело! — скептически, зло размышляла Алёна. — Нет! Её жизнь будет кардинально иной! Благо — и времена иные! А подсчитывать копейки не для неё!.. Одним из факторов, всерьёз повлиявшим на всё её последующее поведение и мировосприятие, была неудачная встреча пятилетней давности с матёрым олигархом.

Если кто не знает, олигархи делятся в основном на две категории: одни спокойно и достаточно тихо делают своё дело, скупая потихоньку заводы, банки, шахты и акции. Они хорошо известны в узких «магнатических», а также правительственных кругах и совершенно не гонятся за дешёвой популярностью. Им это просто не надо. А есть другая группа (возможно, их обижали в детстве или когда-то сразила несчастливая любовь) — богатеи, которым, — ну никак не обойтись без тусовок и упоминания в светских хрониках.

И всё это, под восторженными взглядами молодых длинноногих шлюх. Эти — активно и кокетливо вертятся на голубых экранах, скупают футбольные команды и, отрядив на благотворительность рубль, раскручивают это событие на миллион!

Александр Георгиевич, «металлический король» России, относился к первому, так сказать, серьёзному типу олигархов. Для наглядности необходимо привести часть его случайного и единственного интервью одному из желтоватых телеканалов:

— Александр Георгиевич! Вы оплот… Можно сказать — столп нашей промышленности! При этом исключительно остроумный и образованный человек! Почему вас так мало в эфире? Неужели вам не хочется, чтобы вас чаще «пиарили» на телевидении, на радиоканалах?

— Простите, а зачем мне это?

— Ну… Как зачем? Зачем и всем! Для веса!

— Вы знаете… Вес в глазах людей умных, состоявшихся, — я и так имею, а вес в глазах дураков, пусть даже и гламурных, меня мало интересует!

И надо же такому случиться, что незадолго до означенных событий, Алёна и Александр случайно пересеклись на знаменитой стрелковой базе в Мытищах. Не за горами были Олимпийские игры и наш вечно молодой, спортивный, с крепким рукопожатием, Президент — на встрече с представителями крупного бизнеса мягко «посоветовал» толстосумам, быть патриотами и помогать понемножку нашему спорту высших достижений.

— Ведь что такое спорт? — вещал глава государства, оптимистично глядя поверх голов преданных и вполне себе, патриотически настроенных олигархов. — Это же…

— Это не просто соревновательный процесс! Когда наши спортсмены проигрывают, то и у народа в целом плохое настроение! Поражения на футбольных полях, кортах, биатлонных трассах острее высвечивают и наши недоработки в других сферах жизни. А ведь они ещё есть, надо сказать об этом — предельно откровенно. И время сейчас непростое. Это ж понятно всем вам, да и нам!

И наоборот, — в это непростое время, громкие победы наших спортсменов, помогают обществу понять, что и страна в целом идёт в нужном направлении. Я считаю — это всем нужно понимать. А поняв — поучаствовать в процессе стимулирования спортсменов должным образом! — внушал Президент толстосумам.

Одного только не понял президент: как ни стимулируй спортсменов, но пока во главе спорта находятся несведущие, коррумпированные болтуны (пусть даже и «члены одной дружной команды единомышленников») — успех не придёт.

И, вот, распиаренные средствами масс-медиа наши олигархи наперегонки кинулись помогать футболу, баскетболу, биатлону, плаванию и Исинбаевой.

А наш Александр Георгиевич, пожав плечами, отправился поднимать малопопулярную в народе стрельбу. Решив вникнуть в ситуацию со всех сторон, он выкроил время и отправился в святая-святых этого вида спорта — на подмосковную базу в Мытищах. И надо же такому случиться, что когда он инкогнито прогуливался по стрельбищу, (кстати, за это самое — инкогнито, пришлось снабдить одно из ответственных лиц объекта купюрой в пятьсот евро, а свою охрану оставить за воротами), он нежданно для себя был сражён красотой одной «амазонки с винтовкой». Невольно залюбовавшись грациозной девушкой, магнат вмиг позабыл про свою плановую «ревизию хозяйства», примостился неподалёку, на лавочке, а когда эта прелесть отстрелялась и затеяла чехлить инвентарь, подошёл к ней. В ответ на приглашение вместе отужинать в ресторане, Алёна с ухмылкой окинула взглядом «нахала» и бесцеремонно сообщила, что она, мол, на диете. После чего, забросив на плечо амуницию, не попрощавшись, зашагала в раздевалку. Не слишком молодой, большеголовый и какой-то несуразный с виду мужчина, явно не был героем её романа. Это, конечно, был не Ротан, её будущий любовник!

Александр Георгиевич лишь пожал плечами и преспокойно вернулся к «инспекции объекта».

Когда же Князева случайно увидела его по телевизору приглашённым на встречу с Президентом — как одного из главных спонсоров российского спорта, то едва не потеряла дар речи. Она тупо пялилась в экран, протирала глаза — сомнений не могло быть — это ОН! А вскоре, на тренировке, её игриво шлёпнул по мягкому месту, пожилой тренер Вадим Семёныч:

— Живём теперь, Алёнушка! Слышала, кто нынче нашу базу поднимать взялся! Сам Андреев! Во — как!

А через некоторое время, её главная соперница за место в сборной Москвы — Маринка Потапенко, подкатила на тренировку на «Порше Кайенн»… Лучше бы Алёне было не знать, кто подарил ей этот автомобиль. Но нынче времена не те! Бесстыжая Марина не только не скрывала, откуда у неё эта машина, но, наоборот, при каждом удобном (и неудобном) случае подчёркивала, что она теперь любимая девушка главного спонсора команды! Да и вообще — всего советского спорта! … Надо ли говорить, что на чемпионат России от Москвы поехала именно она, а не Алёна, показавшая лучший результат.

При встречах с Алёной, пожилой тренер теперь лишь виновато улыбался и приговаривал:

— Видишь как всё вышло-то, девонька… Ну, сама понимаешь — жизнь есть жизнь… А ты не журись. Жизнь-то, она чёрно-белая… Завтра и тебе удача улыбнётся! Как в воду глядел!

На этом закончилась спортивная карьера Мастера спорта России по стендовой стрельбе Алёны Князевой. Находиться на этом стадионе она больше не могла. Физически и морально. В заключение темы не лишним будет сказать, что как ни тащили Марину Потапенко на всех отечественных турнирах, так толком никуда и не вытащили. В сборную она не проходила. Стрельба ведь — не фигурное катание. Если мажешь ты по мишени чаще, чем необходимо для дальнейшего роста, то ничто и никто тут тебе не поможет. К тому же тесная связь Марины с Александром Георгиевичем была обычным блефом. Рассорившись тогда с женой, строптивой дочкой знаменитого режиссёра, олигарх банально выпустил пар, покуролесив — денёк, другой — с красивой спортсменкой. Ну а после — ненавязчиво откатил ей классный автомобиль. На память, так сказать. А почему бы и нет, если стоимость машины составляла одну двадцатую от его среднего дневного дохода… Это для простых смертных автомобиль в подарок — явный знак огромной, неземной любви. А для нормального русского олигарха — не более, чем лёгкий знак благодарности.

Итак, перспективная спортсменка Алёна Князева навсегда простилась со стрельбой. Гордыня… А ведь девочка с детства любила спорт. Сначала она занималась художественной гимнастикой, а потом, когда для семьи это стало слишком накладно (в спортивном клубе взвинтили оплату за тренировки в элитных видах спорта), переключилась на стендовую стрельбу.

Кстати, тогда многим показалось, что это довольно странный и не вполне объяснимый переход. Но, во-первых, секция стрельбы была бесплатной, а во-вторых Алёне мнилось это очень экстравагантным: девушка с винтовкой. Ни дать ни взять — амазонка двадцать первого века! Нет нужды говорить, что в то далёкое, невинное время, наша Алёнушка и помыслить не могла, что стрельба когда-либо пригодится ей в практических целях. Впрочем, мы снова забегаем вперёд! Оставим же её до поры до времени в покое, тем более, что она перекрасилась в дивный огненно-рыжий цвет и в последнее время почти не отходит от зеркала.

Глава девятая. Гамлет подкрался незаметно

О том, что сегодня утром из Испании в Москву прилетел владелец банка и совладелец их с Соломиным судеб, Кривцов узнал лишь к обеду, причём совершенно случайно. Листая в послеобеденные, законные полчаса — для отдыха, разные каналы телевидения, он наткнулся на интервью одного из журналистов с продвинутым российским предсказателем экономических сдвигов и перемен.

— Мне мыслится, что данный визит на родину господина Сетракяна отразится на инвестиционной картине в целом. Э-э-э… Нет нужды объяснять, что при наличии тенденции к сосредоточению львиной доли финансового влияния в активах ВТБ и Центробанка, финансист такого уровня… Э-э-э… А он в первую голову именно финансист в широком смысле этого понятия, а не типичный банкир…

Э-э-э… Проще говоря, ему лучше бы не хранить все свои яйца в одной корзине… М-м-м… Даже если речь идёт о яйцах Фаберже, простите за каламбур!

Ушлый корреспондент понимающе улыбнулся, кивнул и задал следующий, малоинтересный для Кривцова вопрос…

— Итак, получается, что Сетракян уже в Москве!? — испуганно размышлял Кривцов, в волнении вскакивая с годами насиженного кожаного дивана и тщётно пытаясь найти свою зажигалку в карманах брюк. — Но почему он не дал команду встретить его в аэропорту!? Ведь всегда было так, и обеспечение его, шефа, встречи — прямая обязанность Департамента Безопасности банка!

— Звонить Соломе? — судорожно терзался он, меряя семимильными шагами паркет своего просторного кабинета. — Или не спешить? — Сейчас ситуация может повернуться двояко. Возможен как вариант, что они на пару с Соломиным лишатся постов, так и тот, что Солома, отвечающий в Департаменте за всё и вся персонально, слетит с места один, а он, Кривцов, займёт освободившееся кресло.

Конечно топить главу Департамента, он, Кривцов, сам не будет… Но если станет ясно, что тот обречён, то самым разумным будет своевременно дистанцироваться от него. И, возможно, даже создать у Сетракяна иллюзию, что, дескать, он, Кривцов, уже давно находился к соломинским решениям по безопасности — в «здоровой оппозиции»…

И вообще: — «Я, Гамлет Ашотович, — это одно, а солдафон Соломин — совсем другое! Так что смело возлагайте Гамлет Ашотович, на меня его обязанности — уж я-то вас не подведу!»

С этими думками он распахнул дверь в секретарскую и рявкнул: — «Зажигалку!»

Посмотрел на метнувшуюся к нему с огоньком секретаршу Люсю так, как будто он уже давно просил прикурить, да ему всё не несут! Вид Люсиной зажигалки немного вернул ему настроения и оптимизма. Когда-то он сам подарил ей эту забавную вещицу. Зажигалка представляла собой идеальную копию золотого банковского слитка и имела соответствующий цвет и блеск; с расстояния в пару метров её даже можно было принять за настоящий слиток среднего размера, на что, к щенячьему восторгу секретарши, не раз покупались посетители кабинета.

Прикурив, Кривцов вернулся в свой кабинет и несколько раз глубоко затянулся, пытаясь собраться с мыслями. Больше всего его сейчас волновали два вопроса: — отчего Сетракян решил приехать в Москву именно инкогнито и звонить ли о его приезде Соломину. Ведь в играх за пост начальника, можно, пожалуй, и пост зама потерять… Ведь не факт, что Соломин сам ещё не в курсе. А может Сетракян ему звонил! Что тоже — совсем не факт. За этими раздумьями он уселся в кресло и, «забычковав» в пепельнице сигарету, обхватил голову руками.

— Надо срочно позвонить Фёдорову, — подумал он и потянулся к мобильнику. И тут его телефон разразился некогда любимой, но ставшей со временем — препротивной для слуха мелодией — «Суприм» из репертуара Робби Вильямса. Это означало, что ему звонит именно Соломин. На мгновенье, отдёрнув от неожиданности руку от телефона, (нервы проклятые) — Кривцов сглотнул пересохшим ртом слюну и поднял трубку.

— Я слушаю, тебя, Алексей!..

— Зайди ко мне! — сухо сказал шеф, и в трубке раздались гудки.

Подобное предложение, а главное его форма не сулили ничего хорошего. Пожевав губами и тупо глядя перед собой, Кривцов слегка запаниковал и решил играть в открытую. Он торопливо набрал номер Соломина и, услышав на том конце характерное, каркающее — «Да!», скороговоркой произнёс:

— Я тебе и сам звонить собирался! Ты знаешь, что Наш приехал в Москву!?

— Знаю! — каркнул Соломин и вновь бросил трубку, вконец озадачив Кривцова…

История умалчивает, специально ли Сетракян приехал в столицу инкогнито. Но дело в том, что у Соломина была отлажена замечательная «система оповещения». Как только в поле зрения какой-либо из служб аэрофлота, таможни или пограничников оказывался Сетракян Г. А. — информация об этом незамедлительно передавалась одному из влиятельных абонентов МВД. Который, в свою очередь, незамедлительно сообщал о том, лично Соломину. Однажды, глава безопасности, при подобных обстоятельствах даже исхитрился организовать встречу замешкавшемуся в аэропорту боссу. Это выглядело эффектно: Сетракяна, который не предупреждал о своём визите в Москву, встретила сдёрнутая по тревоге с штатного маршрута опергруппа банка. Непонятно, правда, было — доволен ли оказался этим событием сам Сетракян. Тем более, что в Россию тогда бизнесмен прилетел не со своей законной супругой, а совсем даже наоборот. И, называя вещи своими именами, получалось, что он находится под неусыпным контролем, а проще говоря, слежкой собственного Департамента Безопасности. В узких кругах руководства Департамента, эту соломинскую инициативу Кривцов прокомментировал знаменитой поговоркой: — «Услужливый дурак — хуже врага!» Все, конечно, поняли, кого он имел в виду.

На сей же раз Сетракян прибыл из Европы поездом, и вся отлаженная через Аэрофлот система в одночасье рухнула, как карточный домик. Финансист с утра разъезжал по Москве, встречался с нужными людьми, а Департамент Безопасности был, что называется, ни слухом — ни духом!… Этот факт «Ашотыча» сильно разозлил. Хотя, откровенно выражаясь, в своём восприятии данной ситуации он напоминал женщину, которая не выносит ревности любимого, но и, когда её не ревнуют, тоже бесится! Впрочем, подобные реакции свойственны всем кому принадлежит абсолютная власть не сдерживаемая ни законами, ни прочими демократическими институтами. Ещё — аж с древних времён самодуров-помещиков…

Итак, благополучно поколесив по Москве, Сетракян сам наведался в головной офис банка, где первым делом навестил Председателя Правления. Тот, разумеется, и принял на себя, первый удар. Он же, впрочем, и «перевёл стрелки» на Департамент Безопасности, поведав Хозяину жуткую историю о том, как — средь бела дня перестреляли и полностью ограбили машину инкассации, находившуюся в неурочное время да с огромной суммой денег там, где не надо. До сих пор, мол, вся Москва бурлит! Тем временем информация о том, что Хозяин в офисе, наконец, докатилась до Соломина, и он спешно готовился к визиту шефа. Не дожидаясь пока тот сам навестит его, директор Департамента Безопасности резво устремился в кабинет Председателя Правления, где по последним данным находился Сетракян, рапортовать о положении дел на вверенном ему участке работы. Там один из помощников Председателя небрежно предложил ему подождать шефа в приёмной, что само по себе было дурным предзнаменованием. Обычно, перед грозным главой Департамента Безопасности, все стелились. Соломин понял, что со стороны шефа вполне реальны «оргвыводы» и мысленно выстроил несколько рубежей обороны. Первый из рубежей заключался в рапорте о том, что уволен начальник Управления Инкассации и Сопровождения, проведена серьёзная чистка по всем его отделам, а главное — в результате активной работы с МВД и Следственным Комитетом в скором времени ожидается раскрытие преступления и возврат похищенных средств.

Понятно, что для увещевания сердитого босса этого могло не хватить, и тогда, в крайнем случае, придётся пожертвовать начальником Управления Безопасности и Защиты материальных средств и активов банка. Этот вариант был не лучшим выходом — на том держалось всё правление. Да и служили они когда-то вместе… Офицерствовали в одном батальоне. Пожалуй, что даже уход Кривцова не станет такой проблемой для всей работы их Департамента… Но и с Кривцовым они тоже послужили… Тут! — В банке! И знает тот о нём, о Соломине, в десять раз больше, чем кто-либо другой! Соответственно, «отдавать» такого человека в угоду ситуации не самое разумное, уже не говоря о том, что если Кривцов упрётся с уходом, то сможет подгадить — будь здоров!

Тем временем дверь с большой позолоченной надписью «Председатель Правления» распахнулась и Сетракян Гамлет Ашотович стремительно зашагал на выход, не обращая внимания ни на вскочивших председательских секретарей, в духе времён гордо именующих себя Помошниками, ни даже на самого Соломина!

Припустивший за хозяином Директор Департамента Безопасности, опешивший от такого невнимания, терялся, не зная, с какой фразы начать разговор. Наконец, к концу коридора до него дошло.

— Здравствуйте, Гамлет Ашотович! — скороговоркой прожужжал он, стараясь не отставать. И, уже поуверенней: — С прибытием Вас! — Сетракян молча кивнул и как ни в чём небывало продолжал движение.

— Вы сейчас куда, Гамлет Ашотович? Хотелось бы отчитаться перед Вами! — отчеканил окончательно собравшийся с духом Соломин, подпустив в голос нотки спокойной уверенности.

— Я сейчас к вам в кабинет направляюсь. А вы думали куда? — процедил Сетракян.

Соломин несколько растерялся и лишь пробормотал:

— Ко мне? — Пожалуйста, пожалуйста…

Входя в кабинет Директора Департамента, Сетракян издевательски тщательно вытер о половичок ноги и широким жестом, именуемым в народе «Добро пожаловать!», попытался первым пропустить Соломина. Тот застыл как вкопанный и счёл за благо не подчиниться.

— Проходи, проходи, чекист! Кто хозяин кабинета? — Ты! Ты и проходи первым! — сказал Сетракян, одновременно мягко подпихнув того в плечо холёной ладошкой.

Надо сказать, что при этом, однако, худенький Сетракян ухитрился перекрыть «чекисту» половину дверного проёма, поэтому в кабинет Соломин не проходил, а скорее просачивался. Смущаясь и немного задев Сетракяна, грузный начальник безопасности всё же, с грехом пополам очутился в своей вотчине.

— Толстый стал, да? — задумчиво, поинтересовался босс, оценивающе разглядывая мешковатого Алексея с ног до головы. — Чего толкаешься-то? — И не дожидаясь ответа, прошёл вглубь помещения; там обрушил на соломинский красного дерева стол свой громоздкий портфель, а сам в довершение скверного спектакля уселся в его же кресло.

Неловко потоптавшись у входа, Соломин прошёл к собственному столу и занял место по левую руку от шефа, там, где обычно на совещаниях Департамента располагался начальник Управления Защиты и Охраны имущества банка..

Расселись. Шеф молча разглядывал ногти на руке и держал брови домиком. В кабинете воцарилась невыносимая, зловещая тишина. Сглотнув слюну, Соломин решился нарушить её первым:

— Гамлет Ашотович… Я не буду утомлять вас отчётами о положительных моментах в нашей работе… Начну сразу с недостатков!

— С нэдостатков? — с лёгким акцентом протянул Сетракян. — Ты, очевидно, так именуешь бедлам, происходящий перед вашим носом в инкассации, да?! Так вот, господин-хороший, это не нэдостатки, а преступная халатность! Если не нечто большее! — добавил он, пожирая взглядом скрючившегося на неудобном (Соломин специально подбирал их для подчинённых, в противовес своему роскошному креслу) «совещательском стуле» Директора Департамента.

— Гамлет Ашотович, я не сомневаюсь, что все причастные к данному… э-э-э… м-м… (он никак не мог подобрать подходящих слов — чтоб и их вину не выпячивало и устроило бы босса) — упущению… Серьёзному упущению. Уволен Начальник Упр…

— Да хватит мнэ тут! — зло перебил Сетракян! — Кто у тебя по ментам работает ща?

— Кривцов — у нас за органы отвечает! — торопливо (пожалуй, даже — слишком торопливо) ответил директор Департамента Безопасности. — И я, конечно…

— Я б сказал, за какие вы органы отвечаете! — вновь перебил Сетракян. — И где он, твой Кривцов? Почему его до сих пор нет!?

Вместо ответа Соломин одним нажатием кнопки своего мобильника набрал номер Кривцова и срочно вызвал его к себе.

Вскоре прибывший Кривцов пытался было усесться по другую от Сетракяна руку, напротив Соломина, придав, таким образом, встрече с боссом иллюзию рабочего совещания. Но не тут-то было. Сетракян пересадил его на место подле Соломина, и ситуация вмиг превратилась в подобие очной ставки, где «представитель власти и закона» выводит на чистую воду, заблудших мира сего.

Подождав, когда преувеличенно суетливый Кривцов наконец-то усядется, Сетракян некоторое время молча разглядывал директора с замом, а потом вдруг резко спросил:

— А что у нас в банке с внедрением спецконтейнэров? Во Франции, кстати, инкассаторы ходят без оружия и со спецконтейнэрами. В Испании этот процесс тоже в разгаре! Теперь там количество ограблений при инкассации равно нулю!

Тут не во вред будет сделать небольшое отступление.

Дело в том, что все передовые банки Европы перешли на так называемые спецконтейнеры для перевозки денежных средств. Устроен он так: мешок снабжён электронным замком. При потугах механически подобрать коды, открывающие его, можно затянуть этот процесс на 90 миллионов лет. Сами понимаете, к тому времени нынешняя валюта уже устареет. :)

При любой же попытке вскрыть спецконтейнер, не зная кода, внутри мешка в течение двух милисекунд происходит взрыв — заливающий несмываемой краской ВСЕ находящиеся там купюры. После чего бывшие денежные средства превращаются в просто упаковки резаной бумаги. Этот процесс делает любое ограбление инкассации бессмысленным.

Более того — ведущие банки, заключают договор с Национальным Банком, и он обменивает расцвеченные при попытке ограбления купюры, на нормальные, имеющие хождение. Таким образом, на клиентах — вкладчиках порча купюр никак не отражается. Резкий всплеск ограблений в последний год аналитики впрямую связывают со стремлением «продвинутых» грабителей успеть сделать свои чёрные дела, пока все банки не введут подобную систему спецконтейнеров.

Задав Соломину с Кривцовым вопрос о контейнерах, Сетракян откинулся на спинку кресла и в ожидании ответа вперил недобрый взгляд «потомка дашнаков», в каменные лица подчинённых ответственных за безопасность. Оба смотрели прямо перед собой, но если бы одновременно подняли на шефа глаза, то каждому бы показалось, что он смотрит именно на него лично. Подобный взгляд, именуемый «синдромом картины добровольца» (см. знаменитый плакат — «Ты записался добровольцем?») свойственен подавляющему большинству больших руководителей.

Не видя, но ощущая недобрый взгляд шефа, Кривцов вздохнул и покосился на Соломина. Так, чтобы видел Сетракян, но не видел Алексей. В переводе с «интриганского», это означало: «Вы-то понимаете, Гамлет Ашотович, что не я здесь всё решаю. А если б решал я, — я б даже кошельки всех сотрудников снабдил спецконтейнерами!»

— Кривцова сегодня отдавать ему нельзя! — размышлял меж тем Соломин. — Иначе следующим буду я! И тогда — привет всему банку!

Подняв на шефа ясные бирюзовые глаза, Соломин завёл речь о том, что, де, Кривцов три раза говорил начальнику Управления Инкассации заняться этим вопросом! И средства на это Департамент выделил, но Банк России оформление договора затянул…

Пока длился этот доклад — монолог, Сетракян хищным движением выхватил из своего нагрудного кармана блокнот и, раскрыв его на нужной странице, скороговоркой зачитал приготовленные заранее вопросы:

1) Вы затребовали в Правлении Банка на модернизацию сумму в размере один миллион восемьсот пятьдесят три тысячи двести шестьдесят шесть долларов! — Кстати, какая похвальная точность! Вы, наверное, всё тщательно подсчитали, да? — Сетракян саркастически ухмыльнулся.

— Деньги были взяты семь месяцев назад, — продолжал Сетракян, — как только я уехал в прошлый раз в Испанию. Вопрос: — сколько стоит один спецконтейнер и сколько вы уже внедрили на сегодня в инкассационный процесс?

Кривцов повторил свой косой взгляд на Соломина. Тот же вновь шумно вздохнул и, вперив свой честный взор в стол, заговорил:

— Гамлет Ашотович! Всё под контролем. Все средства, не охваченные процессами развития и совершенствования… дальнейшего совершенствования системы безопасности, в наличии. Я вам гарантирую. Начальник Управления Инкассации затянул с согласованием документации на высшем уровне… С Центробанком…

Я — тут вам высший уровень! — заорал вдруг Сетракян. — И я спрашиваю: паа — ачыму деньги на контейнэры были взяты, а контейнэров нэту! Что ты лезешь тут со своим начальником инкассации!? Он — никто, и звать его — нэкак!

Соломин прикусил язык и тут решил включиться Кривцов.

— Гамлет Ашотович! Если не возражаете, я попробую объяснить…

Сказав это, он зыркнул в лицо Сетракяну и, не найдя там возражений, продолжил:

— В ситуации со спецконтейнерами возник один очень важный момент, не позволяющий — однозначно положительно подходить к вопросу внедрения… Эээ… Подобной техники. Дело в том, что лишь Сбербанк России удостоился чести менять испорченные в результате действий спецконтейнеров купюры на новые. Иными словами, если подобное произойдёт со спецконтейнерами других, особенно коммерческих банков, то означенные купюры будут для них так же потеряны, как и просто похищенные! Я…

— Иными словами, — рявкнул Сетракян ты предлагаешь лучше подарить их грабителям, кидающим меняаа!?… Ты понял? Мэня! Чем просто испортить, да?! А ты знаешь, что мне плэвать на эту сумму, и все седые волосы от ограбления я получил только потому, что ко мне всё утро подходят сочувствующие бизнесмены и утешают как лоха гавайского в связи с этой ситуацией! Они издеваются! Они нэ сочувствуют! — Сетракян тяжело дышал и сверкал очами.

— Да если бы я мог им сказать, что бандитосы отсосали благодаря нашим универсалным спецконтейнэрам, я бы вас расцеловал! И подарил на двоих ещё столько же! Столько же, сколько пропало! — Выскочив из-за стола, Сетракян оббежал его полукругом и, нависнув над Соломиным и Кривцовым, продолжил гортанные нравоучения. — Я овцой, которую всякий может обуть, не хочу сэбя чувствовать! Лохом педальным, понятна, да!? В наших кругах это не приветствуется! Я в последний раз жду членраздэльного ответа: почему не ввели, не дожали в инкассации систему спецконтейнэров, да!? И куда девались деньги, взятые вами на это, да!?

Теперь счёл нужным заговорить Директор Департамента.

— Гамлет Ашотович! То что вы нам объясняете, это в общем понятно и не вызывает вопросов… Вы Хозяин организации, вам виднее, на что есть смысл тратить деньги, а на что нет. Если бы на спецконтейнеры были бы отпущены наши деньги, мы бы без сомнений потратили их. Но разбрасываться так вашими деньгами… На один спецконтейнер ушло бы порядка семи — восьми тысяч евро…

— Враньё! — перебил Сетракян. — Я знаю, что им красная цена — четыре штуки!

— Я говорю о суммах, которые выставлялись нам… Может нас нагреть хотели? Какой мне смысл врать вам? — сказал Соломин, умело подпустив в голос обиды.

— Да хоть по дэсять тысяч! — заорал Сетракян. — Хоть по двадцать! Всё равно бы можно было оснастить ими все филиалы и отделения! И ещё б осталось! В сраный миллион бы легко можно было уложиться!! А меня чуть ли не на десять нагрели! И кстати, повторяю вопрос, — куда девались выделенные на спецконтейнэры деньги!?

— Никуда не делись, — тихо ответил Соломин. — Они на балансе Департамента Безопасности, можно…

— Чтооо!? — зло перебил Сетракян. — А вы, что — самостоятельное финансовое учреждение!? Какие ещё балансы?! Когда я всем департаментам дал указание любые траты единовременно проводить через финансовые службы Банка? Или вас мои распоряжения не касаются, да? Вы государство в государстве, да??!

При этих словах Сетракян вновь навис над прибитыми к столу подчинёнными.

— Сегодня я вынес Председателю Правления официальное предупреждение. За ваше, кстати, разгильдяйство! Я понимаю, что он уверен, что вы все спэцслужбы России за хвост дэржыте и поэтому связываться с вами не хочет. Блефовать научились, да!? Но мы-то с вами знаем на чьих бабках дэржится вся ваша дружба со спэцслужбами! Мы ещё вернёмся к ним, кстати, по вопросу беспримерного кидалова моего банка. Я этой ситуацией владею немножко лучше, чем он, — экономист коридорный! И есть у меня большое желание разогнать вашу бутафорскую шайку — лейку, товарищи капитаны в отставке!

Воцарилась нехорошая тишина, лишь слышно было, как глубоко, с сопением дышит Сетракян, пытаясь успокоиться. Ни Соломин, ни Кривцов не решались вымолвить хоть слово в своё оправдание. Немного потоптавшись посреди кабинета, Сетракян изрёк:

— Значит так! Я вас сейчас нэ увольняю… Гнев — советчик плохой! Но учтите: если я в течение ближайших дней приду к подобному решению, я уже не изменю его, имэйте это ввиду! А пока дэйствуйте, сами знаете, в каком направлении! Свободны оба. Идите!

Лица Кривцова и в особенности Соломина, недоумённо вытянулись, они вышли из-за стола и растерянно направились к дверям.

И только тут не на шутку разгорячившийся Сетракян сообразил, что выходить после этих слов из помещения сподручнее, ему самому, так как Соломин находится в своём собственном кабинете. Криво ухмыльнувшись, он быстро покинул помещение, бросив им на ходу сакраментальное:

— Что встали как вкопанные? Работайте, работайте!

Глава десятая. Саня Самохин, он же — Крис Норман

Саня Самохин по прозвищу Самоха выглядел немного старше своих лет. С виду он был тихий, избегающий шумных компаний малый. Худощавый и бледный, пониже среднего роста, он производил впечатление человека, которого на время отпустили домой из больницы, где долго и не совсем удачно лечили от чего-то… Прежде Самоха довольно сильно пил, а когда на примере инсультных собутыльников понял, что и каюк не за горами, решительно «вшился» и напрочь забыл даже думать про спиртное. Правда, стали люди замечать в нём с той поры определённые странности. Некоторые даже утверждали, что у него — не в порядке с головой, но, возможно, это просто происки пьющих завистников. Тем более, что вскоре парень непонятным образом разбогател. И, кстати, снова запил. Всё ли у него с головушкой в порядке — вопрос открытый, но Самоха был, пожалуй, наиболее осторожным и педантичным из всех вышеперечисленных героев романа. И то, что в нашей драме с ограблением банка ему доведётся сыграть ключевую роль — тоже не случайность. Скажем больше, — если бы не его определённая «странность», то, возможно, и известных кровавых событий, раздутых впоследствии жёлтой прессой, не случилось бы.

А ещё Самоха обладал феноменальной памятью. Как-то раз он на спор с одного прочтения заучил стихотворение в полстраницы. А хорошая память, как известно, — основа любых прочных знаний. Казалось-бы, с такой памятью грызи гранит науки, делай карьеру в любой сфере деятельности — даётся то всё с пол оборота! Ан — нет! Самохе было неинтересно делать карьеру. И вообще — хоть что-то делать. Разве что музицировать… Любил он музыку!

И ещё, с благословенных времён ранней юности, ему было интересно видеть яркие цветные истории во сне — после изрядной попойки. Ранним утром, с похмелюги, разыскать похожего романтика и оттянуться с ним винишком, где-нибудь в парке или на берегу раскинувшегося по соседству глубоководного карьера. Кроме того — он с детства хорошо играл на гитаре и даже сам сочинял песни. В девятом классе он создал в родной школе нечто вроде рок — группы, куда вошли два одноклассника и один недоросток, из седьмого «А», который, правда, виртуозно лабал на ударных инструментах. Себе Самоха, естественно, препоручил акустическую гитару и вокал, а двум другим соучастникам… простите, — тогда ещё участникам группы отвёл соответственно — «басуху» и «соляру». Дав несколько школьных концертов под танцы для учащихся средних классов, самохинский музыкальный коллектив дал дуба.. Тем более, что играть бесплатно соратники больше не хотели, а платить за их музицирование никто не рвался… Школа была бедна, а «студийные записи» группы, сделанные в актовом зале и разосланные куда только можно (вплоть до самых популярных радиостанций) по-видимому никого не вдохновляли.

Во всяком случае, никто из «сильных, музыкального мира сего» на руководителя рок — коллектива Саню Самохина не вышел. Одним словом от сей творческой деятельности осталась ему на память лишь грамота за подписью директора школы и почему-то председателя родительского комитета. На куске алого, серпасто — молоткастого картона сообщалось, что коллектив средней школы №40 выражает благодарность — «За большой вклад и участие в общественной жизни школы коллективу музыкантов и певцов ансамбля «Жар-Птица». И хотя грамоту вручили именно Самохину Сане, как художественному руководителю, те недоумки не догадались указать в грамоте его фамилии, а потому та бумаженция фактически была филькиной грамотой, тем более, что и сама «Жар-Птица», если перефразировать, вскоре «шагнула в смертие».

Малость поохав, в том смысле, что «сейчас без „толкача“ никуда» — Самоха успокоился и даже слегка приналёг на учёбу, благо приближались выпускные экзамены. Но то ли осознание того, что в будущем его по-любому ждёт музыкальный успех (а он и на самом деле не был лишён музыкальных способностей), то ли по причине отсутствия организованности и усидчивости, школу Самоха окончил весьма посредственно, никуда не поступил и благополучно загремел в армию, тем более, что откупать его было некому и не на что. Правда незадолго до призыва парень примкнул к ячейке каких-то кришнаитов — обновленцев. Соответственно, тут же стал убеждённым пацифистом и даже в военкомате, куда его доставили силой, что-то вещал о том, что убеждения, де, не позволяют ему брать в руки оружие. Однако расторопный прапорщик — «приёмщик» смыл с его лба полосу белой краски, и, собственноручно сбрив с самохинской макушки — символизирующую свободу от мирской суеты косичку, вручил ему её на память.

— На! Можешь на ночь приклеивать к лысине! — хохотнул он.

После чего с удовольствием передал новобранца в мотострелковую часть….

Фальшивые трубы поприветствовали призывника Самохина «Славянкой» и — вперёд!

Как раз в этот период, усилиями трёх политиков — прохиндеев, (где они сейчас?) Советский Союз прекратил своё существование и получилось так, что, призвавшись в одной стране, Самоха демобилизовывался уже в другой.

Кстати, с времён мирной оккупации немцами приветливой, гостеприимной Чехии образца 1939 года, это был первый подобный случай в европейской истории. Там призывники тоже сперва присягали единой Чехо — Словакии, потом отдельно Чехии, а чуть позже — «образцовому германскому протекторату Богемии и Моравии».

Как наш Санёк служил — неизвестно. Ходили слухи, что его «зачморили» там чурбаны. То ли за наушничество, то ли за крысятничество, а может просто за то что «бэлый абарзэл». Вследствие чего — молодой солдат вскоре был переведён в другую часть, причём (наконец-то!) в музыкальную роту.

А кто-то говорил, что его и вовсе комиссовали то ли «по-дурке», то ли по причине тяжёлых побоев. Сам он эту тему не жаловал и никогда и ничего про службу не рассказывал, отделываясь общими фразами — штампами. Про потерянные годы и про засилье в армии дуболомов.

Вернувшись на гражданку, Самоха решил немного отлежаться, «прочувствовать волюшку», как он выражался, а тем временем и подыскать подходящую работу. Время шло своим чередом, но то ли подходящей работы не находилось, то ли волюшку парень ещё не вполне прочувствовал, но процесс «отлёживания» у него затянулся на годы. Хорошо ещё, что «двушка в панеле», доставшаяся ему по наследству от рано ушедшей мамы, позволяла вместить пару небогатых квартирантов — «для поддержания штанов», как он сам любил выражаться.

Деньги от них поступали невеликие, но позволяющие относительно сносно существовать, ещё и попивая недорогие горячительные напитки. Кстати, с квартирантами он — принципиально не пил, с самого начала выстроив линию: хозяин — квартирант.

Проснувшись после очередного возлияния, рано поутру, Саша любил выйти на свой ветхий балкончик и поглазеть, как люди спешат на работу. При этом нашего романтичного лодыря дополнительно грела мысль о том, что в кармане у него лежит ещё немало денег (кстати, он почти никогда не знал, сколько в точности) и сейчас, когда трудовой народ рассосётся, он выйдет из дома, купит портвешка, и духовно воспарив на винных парах, сочинит хороший шлягер, который, конечно же, сделает его знаменитым и богатым…

Купив «Три семёрки», он тут же «ловил на хвост» какого-нибудь «бедного родственника» и уведя того на природу, учил жизни. Его монологи о том, как надо уметь пить, жить и вообще правильно мыслить иногда сильно затягивались. Наболевшийся собутыльник усердно поддакивал и умильно поглядывал на бутыль, которую «иезуит Самоха» нарочно не спешил откупорить, наслаждаясь щекотливым моментом. Что-то было в этой забавной игре: поговорить с собеседником, готовым выслушать от тебя сейчас любую ахинею, не спеша достать пузырь… С минуту подержать в руках, якобы собираясь откупорить, а потом — так же не спеша, задумчиво поставить обратно на землю. Затем, увидев, что собеседник уже дозрел и находится на грани помешательства от всех этих трюков, снова взять вино в руки, протереть зачем-то бутылку рукавом и, ловко вскрыв, наконец, разлить целительное пойло по пластиковым стакашкам.

Потом степенно чокнуться с покладистым пьяньчугой, влить содержимое в рот и прислушаться, как пробежав по пищеводу, многообещающе растекается по жилочкам баюкающее тепло. Всё-таки портвейн — лучше водки!… Но это уже из серии — «Чукча — лучше чем якут».

— Чем же он лучше!?

— Чем якут! — говорю.

Портвейн… Порто-вейно…

А потом — снова и снова взирать с философской высоты тихого алкоголика, как спешат на работу очередные волны «трудоголиков», как величал он их про себя, и смаковать мысль о том, что в ближайшее время ему это уж точно не грозит.

— Всё бегут куда-то, ломятся, — насмешливо размышлял он. — А куда и зачем? Ну, хорошо — десятая часть из них бежит в гараж, чтобы оседлав «красивого мустанга» примчаться на любимую, достойно оплачиваемую работу. А остальная-то масса? Просто суетится, чтобы иметь на ужин тарелку картошки с говяжьими шпикачками. И всё. Так зачем так суетиться!? Вот он не суетится, а живёт не хуже. И никто не заставит его задарма горбатиться. Потому что он — свободен! Да и в музыке и поэзии ничего серьёзного не создашь, если будешь от всякой шушеры зависеть. А он сво — бо — ден! А этого, — как сказал бы математик, — необходимо и достаточно, чтобы спокойно заниматься творчеством.

Одно только мешало этой идиллии: Саня, как известно, не был, богатым наследником, а значит, был вынужден периодически беспокоиться о средствах к существованию. Одной сдачей комнаты — не прожить! Росли цены, росла стоимость коммунальных услуг. Вернее, даже, не росла, а достигла шизофренических размеров. Теперь, при расправившей, наконец, крылья России, люди уже платили «коммунальные» за собственные квартиры — такие, как будто они их снимают, а не живут в своих домах! Это, к слову, явилось одной из неприятно поразивших воссоединённых крымчан особенностью нашего скорбного быта. Получив новые счета по квартплате — на российский лад, граждане Крыма просто ошалели, впрочем эта тема — табу и мы не будем её трогать.

Итак, одной сдачей комнаты внаём прожить было трудно. Она просто стала полностью уходить чиновникам ЖКХ. Очень трудно стало Самохе, у которого ничего кроме квартиры не было. Поэтому периодически он подвизался разгружать вагоны на железнодорожной станции. Даром, что был доходягой. Он называл это — «сделать удар».

Удара обычно хватало дня на три, максимум на неделю жизни скромным бездельником. Всё это время он попивал свои «Три семёрки» или разбавленный спирт, а после писал «хиты».

Как всё-таки это здорово — солнечным прохладным утром распахнуть дверь на балкон, открыть бутылочку и, неспешно похмеляясь, искренне поверить, что сегодня ты напишешь убойный шлягер, который обеспечит тебе долгие безбедные, пьяные годы…

«Нааа маленьком плотууу… Сквозь бурю, дождь и грозыыы….» — Ну что такого в этих словах, чтобы невозможно было написать так же!? Можно!

А уж, вслушиваясь в современные и, прямо скажем, дебильноватые тексты завсегдатаев нашего радио и телеэфира, он, произраставший на «Битлах» и «Машине времени», чувствовал, что написать подобную современным «хитам» муру — ничего не стоит. Взяв за основу, какую-нибудь подзабытую мелодию, а иногда даже и чей-то текст торопливо набрасывал рифмованные строки:

«Ты мне не снишься, вот уже месяц;

В облаке таешь как небылица…»

В один из таких благодушно-бестолковых дней, когда Саня уже «допивал» свой вагонно — трудовой «косарь» и морально готовился к очередному выходу на разгрузку — погрузку, ему вдруг напомнила о бренности бытия собственная печень. Резкая боль под ребром пришла внезапно, ужалив змеёй, и упорно не отпускала несколько часов. Здоровый от природы Самоха был в шоке. Вернее сказать — он был изумлён. Саня, конечно, слышал, что неумеренное потребление горячительных напитков, да ещё низкого качества приводит к тяжёлым последствиям для организма, но всё это было как-то далеко от него лично. Его, Александра Самохина, всё это как бы и не касалось. Как сказал мудрец: «Здоровый умеет ценить то, что ничего не болит гораздо меньше, чем больной — то, что болит — не всё сразу!»

А теперь он возлежал на тахте, строго на левом боку, боясь лишний раз шевельнуться и тихо постанывал.

«Только бы отпустило без серьёзных последствий — никогда больше пить не буду!» — молил он все силы земные и небесные одновременно. Сколько подобных заклинаний и просьб слышала человечья печень в самых разных уголках земного шара!..

Сегодня, бедняга клятвенно причитает, зарекается больше не пить, а завтра, чуть отпустило, всё повторяется снова. С Самохой, к его же счастью, всё вышло иначе. Отлежавшись дня два, он отправился к бывшему однокласснику, занял на кодировку трёху и уже к вечеру был полноценным, пусть и вынужденным трезвенником.

Ещё дня два он почти не вставал с постели (процесс прошёл как-то очень уж болезненно и тяжело для организма), о многом передумал и оценил всю бессмысленность и бесцельность своего существования.

— Здоровый, неглупый мужик живёт на жалкие гроши, пьёт — с кем попало, дома разруха! — сердито ругал он себя, угрюмо обозревая десятилетиями не знавшую ремонта квартиру и одновременно осознавая, что возврата к прежней убогой жизни больше не будет. Для начала он решил просто устроиться в какой-нибудь ЧОП на суточную работу. Склонный как все поэты к витиеватым формам, он называл это — «застолбить краюху».

Самохе казалось, что, привыкнув к многолетнему похмельному безделью, перемежаемому изредка разгрузкой вагонов, ему будет трудно сразу вписаться в ритм ежедневной нормальной работы. Так что — сутки через трое — оптимально…

Да и где её найти, нормальную-то работу, если столько лет прожито «вольным художником». Вскоре Александр поймёт, насколько судьбоносным станет для него решение пойти именно в охрану. Пока же он лениво размышлял о том, как много свободного времени у него останется при графике сутки через трое для сочинения своих хитов…

— Разина бы, Андрюшу на меня толкачём… Ведь сколько песен приличных я уже написал, а двигать некому! — досадовал он. — Или взять лысого этого промоутера… Как бишь его?.. — Матвиенко! — Да если б я сам принёс известному композитору текст — «Отдавай-ка землицу Алясочку, отдавай-ка родимую взад!» — меня б не только в соавторы песни не взяли — «ноль три» бы вызвали. В психушку упекли! А тут — пожалуйста — хит! Да ещё бабло со всех кабаков приносит!

Если бы сейчас Александру Самохину кто-то сказал, что не за горами время, когда он сам сможет продюссировать свои «хиты», он бы в лучшем случае счёл это издевательством. Однако, не будем забегать вперёд!

Есть ли горшая мука на свете, чем не иметь возможности реализовать то многое, на что ты способен!? Наверное, только осознавать, что совсем ни на что не способен. Впрочем, тогда ведь и не ждёшь ничего от жизни! А это отчасти облегчает страдания.

И в один прекрасный день Саня окончательно понял, что — творческие планы — творческими планами, а нищета хоть и поспособствовала кому-то из великих, в раскрытии таланта, но в конкретном случае с ним, Александром, этого явно не происходит. Он сегодня же устраивается на работу. В конце концов — работал Цой! Работал Летов!… Башлачёв — опять же! Кочегарами, сторожами, но работали! Пока на свободное творчество не перешли. Конечно, кочегарка — прошедший век, но он просто обязан осилить какую-нибудь суточную работёнку. Вон сколько ЧОПов по Москве и области. И работают там иногда такие хмыри, хоть святых выноси!

Сбегав к ближайшему киоску, он прикупил популярную в среде «люмпен — пролетариата» газету «Из рук в руки». Дома за завтраком он быстро одолел весь раздел под рубрикой «Работа». Как всегда колонки пестрели сволочными, до наглости предложениями — «на испытательный срок», когда дурачка припахивают за два гроша с обещанием поднять зарплату по окончании испытательного срока, а потом выбрасывают на улицу с формулировкой — «Вы нам не подошли!» Мошенничество полностью поглотило некогда по-детски наивный и честный наш народ…

Да уж. А потом, его освободившееся место месяца на два занимает такой же лох. Таким образом, мошенники ухитряются наладить бесперебойную работу своей конторы обходясь практически бесплатными сотрудниками. Более того, эти деятели ещё и ухитряются содрать с простодушных соискателей рабочего места некий вступительный взнос. В интересное время живём, граждане!

Самоху заинтересовало всего два-три объявления. Начать решил с приглашения от ЧОПа «Гранит». Оно было самым конкретным, да и реальным, в отличие от всяких там — «зарплата по договорённости». После звонка по указанному номеру и продуктивной телефонной беседы, он решил на нём и остановиться, по известному принципу: от добра — добра не ищут.

Утром следующего дня, свежевыбритый, одетый в безукоризненно — белую рубашку с тёмно — синим галстуком в полоску (подумать только!!) Самоха отправился покорять московский ЧОП «Гранит», где в предварительном телефонном разговоре ему пообещали искомые «сутки — трое», да ещё и трудоустройство до получения обязательной лицензии на частную охранную деятельность. Вероятно, сработало заверение, что спиртного он в рот не берёт принципиально и дружит со спортом.

Вообще-то он рассчитывал увидеть в качестве головного офиса ЧОПа если и не роскошный дворец в готическом стиле, то, по крайней мере, некое отдельное строение типа особнячка. Прибыв же по указанному адресу, он увидел панельную шестиэтажку жилого дома. В одном из полуподвальных помещений которого, не без труда, отыскал невзрачную металлическую дверь, украшенную логотипом ЧОПа и характерной эмблемой в цвет нашего родного триколора, прозванной в народе — «щит и меч».

— Меня ждут по вопросу трудоустройства! — внушительно отрапортовал он в ответ на вежливо — вкрадчивое: «Слушаю Вас?», — прошелестевшее из домофона. Приглашающе запищал открывающий дверь механизм и, Самоха решительно шагнул в полумрак предбанника, которые нередко именуют — «без окон без дверей». Непременного атрибута всякого частного охранного предприятия (читатели — сотрудники частных структур безопасности — прекращаем улыбаться и читаем книгу дальше!).

Решительно миновав предбанник, Самоха оказался в небольшом помещеньице и тоже без окон, где, правда, находился видавший виды дермантиновый диван и столик с разложенными на нём журналами. Это примитивное с виду помещеньице, тем не менее, было снабжено хитрым глазком видеонаблюдения, незримым для входящих сюда посетителей. Дежурный оператор и одновременно — штатный психолог ЧОПа, утверждал, что ему достаточно с пять минут понаблюдать за прибывшим в поисках работы клиентом, дабы дать довольно подробную характеристику этому субъекту, даже если тот сидит не двигаясь.

С этой целью кандидатов иногда мариновали там до получаса, хотя практически в том не было особой необходимости. Зачастую — в это же помещение заходил ещё один «соискатель места в ЧОПе» и с порога начинал «размышлять» об их перспективах работы здесь и вообще о жизни. У одуревшего от ожидания соискателя в ответ развязывался язык, и, вскоре к результатам видеонаблюдения добавлялась и информация, вытянутая подсадным собеседником. Которым, естественно, был один из сотрудников управления ЧОПа. Некрасиво? — Да. Но ведь и вполне объяснимо. Как-никак набирались люди — не картошкой торговать, а выполнять вполне определённые функции, зачастую требующие и решительности, и смекалки, и честности, и много ещё каких качеств необходимых «чоповцу» при охране людей и материальных ценностей. Так что, как говорится, — жизнь полна импровизаций.

Вскоре отмурыжив Самоху «в карантине», его наконец пригласили в комнату для переговоров, где явно какой-то отставной «сапог», по-армейски кратко и чётко задал ему ряд необходимых вопросов, на один из которых (про отношения с алкоголем) Саня ответил особенно гордо и уверенно.

«Сапог», по-видимому остался доволен. После чего с армейской прямотой сообщил, что понадобится какое-то время на «пробивание» его личности по криминальной линии (но сам он, дескать, уверен, что это будет чистая формальность), после чего Самохина вызовут в этот же офис вновь, а пока велел подумать о том, где б он хотел работать, предложив навскидку серию объектов находящихся под охраной их предприятия. Это тоже был психологический трюк — проверить не испытывает ли человек непреодолимой тяги к работе именно в инкассации или в охране кассовых помещений, т.е. мест, связанных с оборотом больших денежных средств. Таких товарищей желательно держать подальше от ЧОПа. Или, во всяком случае, подальше от денег.

Итак, среди предложенных Самохе объектов оказались: — туберкулёзный диспансер, ювелирный салон, круглосуточный гипермаркет, филиал одного из банков и система охраны платных пляжей в Серебряном бору. Условия работы, как и сумма вознаграждения, всюду были примерно одинаковые, вопрос был лишь в том куда удобнее добираться от дома и где ему кажется «покомфортнее». Навскидку Самоха выбрал пляжи, чем заработал себе дополнительный плюсик. На этом они и попрощались, договорившись о том, что вскоре Александру позвонят.

Ему позвонили уже через день. Бодрый незнакомый голос предложил ему подъехать на улицу Зорге, где располагается один из объектов банка. Там он должен представиться старшему охраннику, который всё, что необходимо, ему объяснит.

Радостно насвистывая «Лестницу в небо», Самоха устремился в ванную, и через полчаса контрастных душей, бритвенных станков и помазков он приобрёл безупречный и бравый вид выпускника военной академии.

Когда же он уже влез в надраенные туфли, застегнул на все пуговицы куртку, и даже взялся за ручку двери, то вдруг понял, что у него нет денег на дорогу! «Ещё вчера закончились, когда продукты покупал», — вспомнил он. И занять позабыл! Вшитые — они чудные…

Ещё хорошо — знакомая продавщица семь рублей от себя доплатила, когда он накануне тарился в магазине. Помрачнев, Самоха бессильно осел на табуретку, тупо уставясь на пошарпанные коридорные обои. Ему стало досадно и стыдно. И ещё его одолевала злоба. За себя, за страну, «за весь наш родной идиотизм»! И квартиранты были на работе.

А случилось-то, вот что: бросив пить, Самоха как-то внезапно перестал работать на разгрузке вагонов. Видно, психологически эти два действа были увязаны между собой. Вполне естественно, что он быстро истратил деньги, пришедшие в начале месяца с квартирантов (как смело тратил и прежде, подразумевая, что на вагонах доберёт нужные суммы). А теперь, когда необходимость выпивки отпала, отвалилась и необходимость в «разгрузочных днях»…

Первой его мыслью было перезвонить в ЧОП и договориться о переносе своего визита на указанный объект. Но, пораскинув умом, он отмёл этот вариант. Негоже начинать работу с подобных фортелей — лучше пойти на улицу и попробовать занять денег у кого-то из знакомых.

Глава одиннадцатая. «Ох, рано! Встаёт охрана»…

Иному читателю трудно понять, где можно настрелять денег посреди рабочего дня: соседи на работе или учёбе — не к старушкам же на лавочке подходить! Сразу понятно, что таким людям неведома подводная жизнь старых добрых хрущёвских двориков.

Любые подобные пять-семь двориков в массе своей образуют один-два пятачка, где почти круглосуточно не утихает бурная жизнь. Меняя друг друга в перерывах на сон и еду там топчутся сменившиеся с суток охранники, отработавшие смену таксисты и просто непонятно чем живущие любители потусоваться с баклашкой пива или чего-то ещё. Покрепче.

А сейчас, когда лето агонизировало последними тёплыми деньками, можно было не сомневаться в том, что постоянные посетители «харчевен на воздухе» уже заняли свои пеньки и ящики. Туда и направил стопы Саня Самохин в надежде занять у более или менее знакомых завсегдатаев хотя бы рублей сто на дорогу к новому месту работы. Искомая «харчевня» располагалась между рядком гаражей и бетонной стеной, имевшей совершенно непонятное предназначение (впрочем, мы не в Германии, чтоб всё логически обусловливать). Ещё на подступах к известному месту, Самоха услышал многоголосье и звон посуды, или правильнее сказать — тары…

Это обнадёживало. Состроив благодушную гримасу, он решительно вынырнул из-за гаражей. И очутился на пятачке, где расслаблялась компания человек в десять. Среди них были и три местных крали; все собравшиеся держали в руках пластиковые стаканчики и явно собирались их опустошить. — «Не вовремя подошёл! — мелькнуло у Сани в голове. — Лучше когда уже выпили… Да и бабы тут — явно лишние. Мужик — он добрее!»

Компания как стадо коров повернула головы в одном направлении.

Самоха на секунду стушевался, а затем ни с того-ни с сего брякнул: — «Вы пейте, пейте»!

— Спасибо тебе, добрый человек! — криво усмехнулся Илюша, по прозвищу Гора. — Разрешаешь?

— Кто ж вам запретит? — отвечал Самоха, одновременно тщась увидеть среди собравшихся, кого-нибудь из хороших знакомых. Из числа тех, кого и сам поил когда то. Искал и не находил.

— Добрый ты!… — протянул Илья. — Ну, и иди тогда подальше…

— Да ладно тебе, Илюх! Может пацана корёжит с бодуна; это ж наш местный малый, я его часто вижу! — сказал дворовый миротворец по кличке Бульник.

— Этот «малый» всегда в одну харю пьёт! В крайнем случае — на двоих с бомжом каким-то, а что б пацанам реальным проставиться — не дождёшься, — проворчал Илья. И уже через секунду добавил, обращаясь к Самохе:

— Ну, подходи ближе! Что встал-то!? — Налей ему, Лопух!

Растерянный Самоха подсеменил к компании кивая головой на китайский манер и почему-то виновато улыбаясь. Пожалуй, сейчас он и впрямь производил впечатление одуревшего от сушняка алкаша, все мечты которого о полстакане водки. И ещё раз о полстакане водки!

Но мы-то помним, что Саня был «вшитый»!

Лопух сноровисто плеснул ему общепринятую дозу, и добродушно сунув стакан чуть ли не в нос, напутствовал:

— Пей бедолага, мы же не волки… Видать намаялся с утра! А то долбанёт ещё «кондрат»!

Самоха безвольно принял стакан. Сейчас ему были очевидны две вещи: пить нельзя ни в коем случае — сразу и впрямь, долбанёт; а отказываться уже поздно, после того как выслушал все напутствия и взял стакан…

Пока собравшиеся осушали свои «рюмки», Самоха вспотевшей рукой держал тару тупо уставясь в содержимое. Все выпили, пустили по кругу запивку — пачку томатного сока; Самоха лихорадочно соображал, что делать дальше. Сейчас очередь запивать соком дойдёт и до него! Наконец, он нашёл компромисс! Сделал вид, что опрокинул содержимое в рот, а сам воровато приткнул стакан, в гущу уже выпитых. Но не тут-то было!

Честной компании, совершающей акт милосердия по отношению к «беспутному пьянчужке» было интересно и умильно посмотреть, как Самоха выпьет, порозовеет, благодарно оглядится и так далее. Так детишки, кормя изголодавшегося щенка, непременно должны понаблюдать за тем как он ест, радостно виляя хвостом и переминаясь с лапы на лапу. Поэтому Самохинская выходка сразу была замечена и, разумеется, вызвала обратную реакцию — «мы, дескать, от себя последнее отрываем, а он, паскуда…».

В принципе Самоха уже был обречён на тумака, и позорное изгнание, но всё обернулось ещё хуже. Одна из подвыпивших дам, завсегдатай здешних «пятачков» Танюха Фролкина, предположила, что «этот поц — скрытый „мусор“ и нарочно приклеился к ним, что бы послушать разговоров»!

— Что на это ответишь, чувачок!? — просипел Гора, надвинувшись на Саню. — Слышь, чего народ говорит?! Сбивчивый лепет несчастного о том, что он хотел просто занять у них денег рублей сто показался глупой, неумелой отмазкой. — Зачем занимать, когда тебе и так наливают!? (Про то, что можно занимать не на опохмел, местное общество просто не догадывалось).

Не дослушав беднягу, Илюша махнул рукой, как медведь лапой и Санёк тихо охнув, завалился на спину и застыл. Сделав своё чёрное дело Гора почесал кулак и вернулся на место. А вот Танюха наоборот, подбежав к жертве от души приложилась нечистым сапожком к самохинской физиономии. И если от Илюшиного тумака на лице Сани никаких следов не осталось, то пьяная дура, набила бедняге неслабый фингал под глазом. К счастью не в меру расходившуюся Таню, своевременно оттащили, хотя подгулявшая девка вошла в раж и истошно голосила, что «всё равно добьёт мусорскую тварь»!

В конечном итоге Самоху привели, общими усилиями, в чувство и, наградив прощальным пинком напоследок — наказали больше в их приличной компании не появляться.

Но нет худа без добра. Когда Самоха уже подходил к своему подъезду с твёрдым намерением отлежаться и сообщить на объект, что сегодня он приехать никак не может — навстречу ему попалась сердобольная соседка тётя Валя. Всплеснув руками, она бросилась ощупывать побитого Сашу на предмет повреждений, причитая и ругая отсутствие в стране порядка. Узнав же, что парня не только побили, но и ограбили, причём в тот благостный момент, когда он ехал на новую работу — она вернулась к себе домой, где извлекла из шкафа аккуратно сложенное махровое полотенце. В нём покоилась стопка сторублёвых купюр на сумму в семь тысяч рублей — целое сокровище! Благоговейно отобрав из них тысячу, старушка снова аккуратно упаковала клад и вынесла деньги Сане, который дожидался её на лестничной клетке. Договорились, что долг Самоха вернёт с первой же получки, в начале следующего месяца.

С детства доверяющий, как и все творческие натуры, всевозможным приметам и прочим знамениям судьбы, Самоха решил, приведя себя в порядок, ехать на работу сегодня же.

А свежий фингал не проблема! На тренировке по рукопашному бою получил. Докажите, что это не так! Главное, что спиртным от него не пахнет и пахнуть не может. Снарядившись по новому, он отправился устраиваться по указанному адресу.

Старший охранник отделения «На Зорге» Юрий Викторович Зиновьев, был подполковником внутренних войск запаса. Крепкий и холёный, с чекистским прищуром на лице, он не сразу завёл разговор о «фонаре» украшающем Санину физиономию. Поспрашивал о том о сём, ненавязчиво принюхиваясь; запаха перегара, естественно, не было. В принципе Александр произвёл на него неплохое впечатление, но так уж устроен военный человек — любые отклонения от нормы он воспринимает в штыки, причём, иногда невольно, подсознательно. А фингал как раз и был явным отклонением от нормы. По крайней мере, находиться в операционном зале с уважаемыми клиентами в таком виде едва ли было разумно. Да и фактурой парень подкачал. Всё-таки охранник — лицо банка; а театр-то как известно начинается с вешалки! Тощий охранник — как худой богатырь! Видели вы худых богатырей, на картинах классиков? То-то! Худого богатыря могла бы изобразить на своём полотне, только доктор Елена Малышева, но она, к счастью, не живописец.

Конечно Зиновьеву пришлось бы скрепя сердце зачислить Самохина в свои ряды, раз уж начальство его прислало, но ситуация разрешилась сама собой. Когда Самоха в красках живописал, как во время жёсткого спарринга пропустил коварный и сильный удар, Виктор Владимирович задал ему ряд наводящих вопросов, и вскоре выяснилось, что Самоха опытный боец — рукопашник! Через минуту Зиновьев уже звонил начальнику группы оперативного реагирования банка (своеобразный спецназ Департамента Безопасности) — своему бывшему сослуживцу Виктору Лапкину.

— Виктор Викторович! Тёзка беспокоит… Узнал, да? Хорошо… Да всё, вроде нормально! Тебе, вот, подсобить, малость решил!

У меня для тебя хороший боец есть, ты говорил у тебя в одном из экипажей нет третьего номера… Да… Ага! Мастер спорта России по рукопашке!

При последних словах Самоха встрепенулся и залепетал, что он ещё не мастер, но Зиновьев, скосив на него глаз, только отмахнулся и продолжал, отвечая на какой-то вопрос Лапкина.

— Тренируется где-то в Москве, вроде… Кажись, за «Буревестник» дерётся… (Самоха лишь изумлённо таращил глаза). Ага! Хорошо! Пиши: Самохин Александр… Эээ… прикрыв ладонью трубку, Зиновьев вопросительно глянул на Саню. — Евгеньевич… — пролепетал Самоха. — Александр Евгеньевич! — закончил представление Зиновьев. — Что? Год рождения? Одна тыща девятьсот семьдесят шестого он! Молодой ещё вполне! Ага. Так ты позвони в Управление Охраны, что забираешь его и напомни, что б мне другого взамен прислать не забыли! Ага, давай! Будь!

С этими словами довольный собой Юрий Викторович, откинулся на спинку стула и с хрустом потянулся — жизнь идёт как надо! Было бы здоровье! Сгребя со стола Санины документы, он ловко уложил их в файлик и протянул Самохе.

— Держите, Александр! Поезжайте на объект «Сокол — 1», это от метро Сокол, неподалёку. Выйдите из метро — наберите этот номер. Это — дежурный по группе. За вами подъедет синяя пятидверная «Нива» — хорошие ребята, боевые, с ними и будете в дальнейшем работать. Так что при встрече — бравый вид и прочее. Кстати, там и зарплаты побольше наших и график только сутки-трое! А тут вас не зачем мурыжить — для хорошего спортсмена на посту париться — хуже нет!

По дороге к станции «Сокол» Самоха размышлял над сложившейся ситуацией. С одной стороны, конечно, попасть в опергруппу неплохо. Их особо никто не дёргает (по крайней мере, со слов Зиновьева — а чего бы ему врать?), там всегда неизменный, искомый суточный график; зарплата чуть не в полтора раза выше, чем у охранников линейных объектов… Правда у них, как выяснилось, в конце разговора, бывают дни физкультуры — но это даже хорошо! Самокритичный Саня отдавал себе отчёт, в том, что малость окрепнуть физически ему не повредит. В этих раздумьях он чуть не проехал нужную остановку. Хорошо, что сидел недалеко от дверей и успел выскочить!

Когда он вышел из метро на улицу, то сразу увидел примостившуюся у обочины синюю «Ниву» и подле неё четырёх мордоворотов, в чёрной форме «а-ля — мировой спецназ». Но без шевронов и каких-либо опознавательных знаков. На самой машине надписи тоже отсутствовали. Направившись к ребятам, Самоха слегка растопырил в локтях руки и сделал свою походку «кошачьей», как подобает единоборцам. Во всяком случае, он так полагал.

После несколько суховатых приветствий, его втиснули на заднее сиденье третьим, и машина покатила «на базу», как бойцы именовали своё логово. В дороге больше молчали, что несколько удивило Саню — он был уверен, что «мордовороты» станут шутить, балагурить и вообще вести себя как киношные красноармейцы перед лихой кавалерийской атакой. Доехали быстро, седой охранник распахнул металлические двустворчатые ворота, и машина плавно въехала в некий просторный двор. Первое, что бросилось Самохе в глаза это занимающий часть пространства спортгородок наподобие армейских. Тут были брусья, турник и дугообразная лестница, «для пробежек руками», как метко окрестили её в армии солдаты.

Неожиданно сам для себя (наверное, это нервное) Саня вдруг отделился от ребят и на ходу болтая головой и плечами затрусил к этой лесенке. Дело в том, что он был очень лёгкий и потому, ещё с армейских времён легко преодолевал подобные препятствия.

— Александр! — давайте я Вас сначала Начальнику группы представлю, а потом тренируйтесь там хоть до утра! — осёк энтузиазм Самохина старший подгруппы Александр Асотов. Самоха поднял руку как нарушивший правила футболист (понял, мол, виноват), и так же трусцой, вразвалку, побежал за старшим, который уже подходил к небольшому фургону, расположившемуся неподалёку от ворот. По-хозяйски, без стука распахнув входную дверь, боец вошёл внутрь. Самоха вошёл следом.

Принимай, Сергееич пополнение! Самохин Александр Евгеньевич решил нас усилить! — отчеканил старшой. И добавил: — Я пойду, ребят покормлю?

— Пополнение? Так это ж хорошо! — широко улыбаясь Лапкин вышел из за стола и протянул Самохе широкую как и его улыбка ладонь. — И уже старшему подгруппы: — Ага! Питайтесь пока! Приятного аппетита! Через час заскочишь ко мне!

Качнув головой, Александр Асотов исчез, а Лапкин предложив Самохе стул, сам почему-то не сел, а завозился в шкафу.

— Где рукопашкой занимались? — спросил он, не оборачиваясь.

К таким вопросам Самоха приготовился заранее. Он знал — тут главное отвечать чётко и уверенно и вести себя поскромней.

— У Златопольского в спортклубе, в Зеленограде.

— Бываем мы и в Зеленограде, филиал банка там наш! А где там клуб? Не у церкви?

— Да нет! В том нет рукопашного боя. А наш — не далеко от станции (должна же в подмосковном городе быть какая-то станция), в полуподвальном помещении. Сейчас ведь приличный зал арендовать!… О –го –го сколько стоит…

— Да… Вечно спорт у нас в подвалах, а наркоклубам лучшие территории! — согласился Лапкин со вздохом. Хорошо хоть при Путине — что-то меняться стало… И то — только потому что сам спортсмен, мастер дзюдо всё таки!

— И самбо! — бодро вставил вполне вошедший в роль, Самоха.

— Да нет, я слыхал, что по самбо он лишь кандидат. Это уж журналюги теперь распиарили. Хорошо — заслуженным мастером спорта не объявили! Им волю только дай! — ворчал широкоплечий Лапкин, гремя посудой.

— Помню Бувайсар Сайтиев, наш трёхкратный олимпийский чемпион — вольник, отвечает на вопрос такого лизуна: Журналист ему: — Вам Путин руку пожал при награжденьи! А сильное у Нашего Президента рукопожатие!?

А Бусик в ответ: — «Ну, я не могу сказать, что руку потом лечить пришлось! Обычное пожатие». — И отвернулся от лизуна — корреспондента! Чечены, — они такие, ха-ха-ха!

Самоха солидарно хохотнул.

Кстати, а ты мастера спорта давно выполнил? Что за турнир был?

— Виктор Викторович! Я разве говорил, что я мастер спорта?! Это уж Юрий Викторович меня удостоил. Первый разряд у меня! — вздохнул Самоха виновато понурясь..

— Экий пустобол! — возмутился Лапкин. — Это я про твоего Зиновьева! А я уж мысленно тебя в чемпионы силовых охранных структур записал, хотел на турнир отправлять. Через неделю состоится! Мыслил — побыстрее тебя оформить к нам, что б заявку успеть подать… Даа… Это не Юрий Викторович, а сто рублей убытку!

Увидев, как виновато сник парень, Лапкин потрепал его по плечу и поставил на стол две дымящиеся чашки чая. Оказалось, что в шкафу он мудрил чайную церемонию.

— Ладно. Перворазрядник тоже не хрен собачий! Иной перворазрядник, знаешь… О-го-го! Перворазрядники тоже… Это. На дороге — не валяются!

На-ка попей, вот, зелёный настоящий! — Лапкин протянул Самохе глиняную кружку.

— Кружку выпил — как корня женьшеня отведал. А, вот, бубликов не держу — извини! — развёл руками Сергеич и продолжал:

— Чай напиток совершенно самостоятельный и не терпит жрачки. Японцы знают. Китайцы знают! А у нас чай как добавление к пряникам стал! Чтоб слишком приторно, блин, не было!… Я его горьким пью, а ты вон, если хочешь мёдом заправь, только сразу в кипяток не клади — половина медовой пользы улетучивается от горячей воды. У нас ведь — как? — Знают, что мёд полезней сахара и бух его в кипяток! А в итоге тот же сахар и получается! Я уже не говорю, про то, что и мёда-то приличного сейчас не сыщешь! Куда Путин смотрит? А этот — мне знакомый пчеловод поставляет, служили вместе когда-то…

Притихший Самоха с интересом наблюдал как пьёт эту пахучую бурду начальник опергруппы; жмурясь от удовольствия, осоловев взглядом… А ещё сам наркоманов ругает!

— А я, Виктор Сергеевич, медок по-другому пользую! — влез Самоха, понемногу входя в роль. — Я его беру ложкой… У меня дома специальная есть, серебряная, ещё аж от прабабушки осталась… И понемногу слизывая чаем запиваю. Мне тётя из Алтая — горный привозит, как к нам выбирается! Аж — пятилитровую банку подгоняет! (Надо ли говорить, что и ложка и тётя алтайская — враньё!)

— Це — дило, гооорный! — мечтательно протянул Лапкин на хохляцкий манер. — А это — липовый! Я себе на службе хронический бронхит нажил. По три дня в секрете сидели на холоде… Теперь только мёдом и спасаюсь! — Допил, уже? — заметил он, увидев, что Самоха поставил на стол пустую чашку. Ну, тогда двигай домой, отсыпайся. А завтра как штык сюда к девяти. Будешь третьим номером в подгруппе Вадима Карташова. С его «левым» третьим мы простились — трусоват парень, это ж в спарринге сразу видно… Ну, а с трусом, сам понимаешь — какая разведка? Ну, бывай! А я тут твоими бумагами займусь.

— Всего доброго! — ответил распаренный чаем Самоха, степенно вылезая из-за стола и по-свойски протягивая Лапкину руку.

Выйдя на улицу, Саня с минуту размышлял надо ли зайти в кубрик попрощаться с ребятами, что привезли его сюда. Решил, что это не во вред, тем более, что судя по всему они будут сдавать смену подгруппе где и предстоит теперь работать Сане. Решено — сделано! Вежливо постучав и услышав разухабистое — «Ворвитесь!», он вошёл в «кубрик». Посредине, несколько душноватого помещения находился стол, уставленный разной снедью. По периметру расселись давешние бойцы, они активно двигали челюстями и смотрели на Самоху вопросительно.

— Приятного аппетита! — сказал Саня. — Шеф мне велел завтра заступать в группе с Вадимом, так что увидимся!

— Отлично! — сказал Александр. — До завтра! Не опаздывай!

— «Могли и к столу пригласить», — думал Самоха выйдя из ворот «базы»; суховатое прощание с бойцами подгруппы Сани Асотова его как-то не вдохновило… Тёзки всё-таки.

Глава двенадцатая. Разведка боем!

Вадим Карташов оказался крепким малым, высокого роста; имел русый лес волос ёжиком, большие добрые глаза и чуть приплюснутый нос боксёра. Коим он и оказался. Парень он был ироничного склада ума, но прямодушный и бескомпромиссный. Предшественник Самохи на посту третьего номера подгруппы — Гоша Тюкин, не показался ему в качестве бойца, был пассивен и не решителен на тренировках и каким-то таинственным образом избежал всех четырёх конфликтных ситуаций в которых группе довелось участвовать чуть ли не по-тревоге! Раза два он болел, один раз кого-то хоронил, а один раз оказался в отпуске за свой счёт… — В бой не рвётся, не наш человек! — решил Карташов и, что бы избежать бюрократических проволочек, во время тренировки отправил беднягу в нокаут. Потом написал на имя начальника группы рапорт — «О физической недостаточности сотрудника для выполнения трудностей и добросовестных действий для защиты материальных и иных ценностей банка, а так же при других задачах».

Поулыбавшись тексту рапорта, Лапкин подписал его и «физически недостаточного» сотрудника перевели на линейный объект «бдить в мониторы». Оператору «физическая достаточность» не нужна — знай себе смотри в оба! И тепло и безопасно!

Второй номер подгруппы — Сергей Козлов, тоже не восхищал бескомпромиссного Вадима. Пришедший из гиревого спорта он был очень силён и вынослив, но силён какой-то дурной силой. Защиту в поединках осваивал слабо, часто ходил в синяках, а бил и вовсе как колхозник на току. После попойки. В группу его приняли больше за фактуру, с наказом обязательно подтянуть ударную технику. — Фактура фактурой! — кричал в кабинете Лапкина Карташов, — а, вот, если завтра реальная заваруха!?

Начальник группы понимал, что в чём-то Вадим прав, но понимал он и то, что вряд ли сможет укомплектовать всю группу сплошными мастерами бокса и борьбы при такой зарплате. Мастера — скорей богему и хозяев всяких «Черкизонов» охранять пойдут, если в родных спортивных федерациях мест не хватит! Поэтому «отдав на заклание» трусоватого Тюкина, он наотрез отказался в дальнейшем «перетрясать состав группы» и велел Карташову лучше думать о том как ребят до нужного уровня подтянуть, а не «интригами заниматься»!

У лживых вестей всякого рода, есть одна особенность. Они долетают до всех с быстротой метеорита, а вот их опровержение добирается до введённых в заблуждение умов со скоростью черепахи. Так случилось и со слухом, что в опергруппу вливается — чуть ли не мастер международного класса по абсолютным боям и боевому самбо! Первый номер подгруппы Карташов, был вне себя от радости и раз за разом сам себя нахваливал за то, что вовремя вышиб «этого мешка Тюкина из своей команды.

«А то б реального бойца прошляпили!» — думал он, возбуждённо потирая руки перед очередным еженедельным занятием по физподготовке. Правда к этой радости примешивалось сомнение. Так ли уж хорошо, что группу теперь пополнит спортивный ас, которому и сам он, Вадим Карташов, наверняка намного уступает!

Сегодня на занятия прибыли бойцы из двух подгрупп. Третья была на суточном дежурстве, а четвёртая отдыхала после смены.

Занятия вёл сам Вадим, как наиболее подготовленный спортсмен. Хотя звание мастера спорта так и не покорилось ему, но кандидатом в мастера по боксу он был крепким и тренировки вёл со знанием дела. Выведя Самохина из общего строя, он разрешил ему разминаться самостоятельно, а остальных бойцов погнал по кругу «гусиным шагом с ударами». Посмотреть на эту вздрючку было любо дорого!

— Двоечку бьём, с нырочком! — орал он заметив, что ребята уже выбились из сил. — А теперь отжиманьица поделаем! — вещал неугомонный Вадим, хлопая в ладоши (почему-то иные тренеры любят превратить разминку в изнурительную тренировку).

Самоха тем временем постукивал по груше, пытаясь припомнить, как бьют в голливудских фильмах реальные монстры. Ему хотелось верить, что вся его тренировка пройдёт по индивидуальному плану и потому он от души окучивал набивной снаряд. Тот вихлялся — как огромная колбаса, по залу разносился грохот…

Периодически Карташов посматривал в сторону Самохи. Его «ударная техника» несколько удивила, что бы не сказать — озадачила Петра. — Что это за стиль? — удивлённо прикидывал он, наблюдая размашистые самохинские шлепки. — Небось, какая-нибудь «система Кадочникова?» Или «стиль богомола»? Развелось их сейчас — некого нах… послать! — сердито думал он. Вот раньше было — бокс да вольная борьба! И всё ясно.

Проведя разминку он расставил ребят по парам и дал общее задание, а сам подозвал непутёвого амбала Серёгу Козлова и, строго сдвинув и без того почти сросшиеся брови, держал речь.

— Тебе, Сергей, учиться реальному бою нужно! — чеканил он, по привычке с хрустом разминая узловатые пальцы рук. — Я тебе это уже говорил. И не раз. Сейчас поспарингуешь с этим деятелем! — кивком головы он указал на Самоху. — Не смотри, что он мастер рукопашки. У нас тут нет мастеров и новичков. Мы не секция при заводе резиновых изделий. Мы есть боевая группа и каждый должен быть бойцом! Ясно тебе? Дерись, покуда сможешь! (Танцуй пока молодой, мальчик!)

— Увижу что зассал — уйдёшь на «линейку» двери открывать за три копейки! Всё, вперёд!

— Самохин! — крикнул Карташов, резко повернувшись к молотящему грушу Сане. — Работаешь с Козловым три раунда. Первый раунд — без ног; второй с лоу — киками, но маваши и уширы — не бьём; третий — разрешены все удары! Время пошло! — отчеканил Карташов и нажал колёсико секундомера.

«Отчаянно труся», — как говорил классик, бойцы устремились навстречу друг другу. Что думал Самоха — тайна за семью печатями. Скорее всего — он ни о чём не думал, полагаясь на здравый смысл и милосердие противника. Серёжа же рассуждал так: «Любой мастер, даже против новичка начинает по привычке бой с разведки, с лёгкой пристрелки. Когда он войдёт во вкус — то, естественно просто забьёт меня и никакого третьего раунда не будет. Сейчас, пока он присматривается, надо попытаться достать его пару раз встречными и тогда Первый увидит, что я делал всё что мог и не сдрейфил! Даже если полягу!»

Сблизившись с Самохой могучий спортсмен — гиревик, что есть силы, выбросил вперёд двойку боковых ударов — оба попали в цель! Самоху болтануло, но он устоял и даже случайно заехал противнику по носу встречным ударом. Алая кровь фонтанчиком брызнула на Серёжину футболку. «Заботливый» Самоха тут же вопросительно поглядел на Карташова, но тот лишь махнул рукой; ничего, мол, страшного — продолжаем. Услышав эти слова как приговор, Сергей окончательно преодолев страх пошёл «в последнюю атаку» и в бестолковом обмене ударами, вдруг, отправил Самоху на пол. Сначала все думали, что парень поскользнулся, но когда увидели, что «Мастер спорта» кувыркнулся при попытке подняться, поняли что это нокдаун. А то и нокаут. Озадаченный Карташов бесстрастно отсчитал десять секунд и сказал «аут!». Вид при этом у него был задумчивый и даже какой-то печальный…

Можно наплескав из клизмы на холст красок утверждать, что ты художник новой формации; можно писать тексты про запах дерьма, дебилов и дегенератов и именовать себя писателем — постмодернистом. Можно даже прикинуться силачом, вертя-крутя в цирке огромные серебристые алюминиевые гири! Можно и устрашающе шипеть, свиристеть, приседать и хитро щуриться в бесконтактных видах единоборств! Эффектно ломать хрупкие дощечки резким выбросом ноги.

Одного только нельзя, увы! — Прикинуться хорошим бойцом в реальном поединке. Тебе просто, по-русски говоря, набьют морду. Оставим очухавшегося Самоху объясняться-каяться с морально убитым Вадимом Карташовым. Тем более, что Марк Твен советовал в таких случаях просто — «опускать над происходящим занавес жалости!»

Мстительный старшой не дал спустить ситуацию на тормозах и, вскоре, из опергруппы в Управление охраны пошла петиция с требованием уволить Александра Евгеньевича Самохина — «за обман руководства».

Там же решили разобраться с ситуацией поконкретней, а узнав в чём дело — лишь посмеялись (умные люди везде есть, даже в инспекции охраны) и перебросили Самоху на объект под названием «Склад — 2» где не ступала нога опергруппы.

Объект представлял собой неказистое с виду строение, огороженное по периметру металлическим забором, за которым бегали две голосистые собаки, беспородные, но приличных размеров. Охраннику после заступления на смену, запрещалось кому-либо открывать вход в помещение, а тем более куда-то выходить. Исключение было одно — указание начальника Управления охраны или прибытии на объект начальника Хозуправления Департамента Безопасности. В помещениях и во дворе круглосуточно велось видеонаблюдение, причём происходящее писалось на допотопные видеокассеты, какие смотрели при Царе-Горохе. В количестве тридцати штук. На каждый день месяца по одной. Таким образом, видеоинформация о происшедшем за смену хранилась лишь месяц. Все эти тонкости любопытствующий Самоха сразу себе уяснил. Уяснил он и то, что склад ломился от замечательных вещей как-то: ноутбуки, мониторы и даже плазменные телевизоры. В отдельном помещении хранились дефицитные, из чёрной кожи кобуры, широкие ремни и кошты для наручников — мечта щеголеватых инкассаторов и оперов, которым почему то всегда выдавали бэушные, да ещё рыжего оттенка.

Едва переступив порог склада, нищий Самоха понял, что это — судьба! И он со временем, конечно, многое отсюда вынесет. Он не знал ещё как, но точно знал, что это неминуемо случится. Потому что: а) то, что он, умный, образованный человек вынужден влачить нищенское существование — несправедливо! б) потому что он — умный человек и понимает, что «отпилить гайку от золотого унитаза» — не грех!

Техническая сложность заключалась в том, что охране склада запрещалось приезжать на работу с сумками либо портфелями. С этой целью сюда, стараниями начальника Хозуправления раз в две недели завозились нехитрые продукты: макароны, рис, суповые наборы, консервы. Этим и питались охранники бесплатно. В течении всей смены. Нет нужды говорить, что тут были и холодильник и электрическая плита на две конфорки и прочие электрочайники…

Вторая сложность заключалась в том, что велась постоянная видеозапись происходящего в помещениях и коридорах, за исключением, разве что, комнаты охраны и туалета…

Сперва, ушлый Самоха решил взять готовую видеозапись образцово отслуженной смены и записать с неё дома такую же! Всё-таки, кассету занести и вынести с объекта было можно. Принеся на пузе из дому старую кассету с какой-то ненужной порнухой, он сунул её вместо одной из тех, на которых была запечатлена его образцовая работа, а ту унёс домой с целью скопировать и потом выдать за свою реальную смену. В тот чудный день, когда он отключит видео и потрясёт склады…

Он уже прикидывал кому сбыть в будущем краденную оргтехнику, когда выяснилось, что на записи фиксируется не только всякое движение, но и установлен таймер с секундной строкой и датой! Подобного удара от «недалёкого» технического отдела Самоха не ожидал и сильно загрустил…

С грехом пополам, едва не попавшись (сменяемый охранник похлопал его по едва заметно топорщащемуся на животе прямоугольнику — мол, «книжки тайком носим на работу»? ) Самоха водворил плёнку на место и перекрестился! Хорошо ещё, что он менял не старшего охраны — тот бы выгреб «книжку» на свет божий и не миновать Самохе разговора с костоломами из неофициальной «выбивальной» спецгруппы.

Некоторое время Саня тихо и спокойно работал, опасаясь собственного авантюризма. Но, видимо, так уж устроен мозг потенциального воришки, что работает в нужном (или не нужном) направлении даже во сне. В одну из «образцово — показательных смен», ночью, задремавшему на столе Сане приснилось, что он нажал в системе видеозаписи кнопку «пауза» и вынес из помещения с оргтехникой плазменный телевизор! Потом он куда-то бежал с ним, была погоня и в итоге он попал в страшные, узловатые руки Вадима Карташова! Но проснувшись и придя в себя от пережитого во сне ужаса, Самоха решил, что «сон в руку». Хищно подобравшись к системе видеозаписи, он откинул пластмассовую ширму прикрывающую клавиатуру видеомагнитофона и, пошарив глазами по панели, увидел кнопку «пауза»!

Долго не решался, но наконец-таки нажал её. Видеозапись остановилась! «Застыла» на экране и собака, бегавшая сдуру, по двору в ночной час! Когда Саня включил запись через две минуты дрянной пёс был уже совершенно в другом месте, но кто же будет просматривать 24 часовую запись так дотошно, что б заметить такое?! При просмотре в ускоренном режиме, на «восьмёрке» — это просто нереально! А просматривают (если просматривают) кассеты — именно в ускоренном. Эврика!… Путь к предметам роскоши открыт!

Оставалась одна сложность — как в случае чего вынести добычу? С этой мыслью Самоха снова притулился на столе и вскоре уснул. Во сне он по-детски улыбался, ему снилась поездка на курорт.

Надо сказать, что за две смены, что успел отдежурить Самохин в опергруппе, он познакомился с экипажем инкассаторской машины, работавшим в параллельную смену с оперативной подгруппой Карташова. С вечера инкассаторский бронированный «Фольксваген» базировался на территории «опербазы» и общительный Самоха успел втереться в доверие к экипажу. Задачу ему упростило то, что «опера» пользовались в системе Департамента Безопасности непререкаемым авторитетом, проводили проверки работы охранников линейных объектов, а иногда даже и проверки службы инкассации. Поэтому когда к ним подвалил новенький «космонавт» (так называли бойцов опергруппы за спецформу на молниях) — весельчак и балагур — не чета, угрюмому Вадиму Карташову, они с радостью с ним познакомились, «прошлись по коньячку» (разгрузка после смены иногда допускалась) и даже договорились совместно порыбачить. Тут надо уточнить, что хотя рыбак Самоха был никакой, но в беседе с новыми знакомыми сумел всех быстро убедить, что когда-то без рыбалки жить не мог!

Теперь, на новом месте, Самоху вдруг осенило, что этот экипаж можно привлечь для вывоза со склада пары-тройки единиц оргтехники. — А что? — немного изменят маршрут и вперёд! Правда тырить придётся втрое больше, чем для себя любимого, но зато последует ещё большее сближение с экипажем, а Самоха уже для себя решил, что в будущем ему придётся перебираться в инкассацию. И работа посолиднее, и оплата — не чета простому охраннику. А за каждого вновь прибывшего должен поручиться кто-то, из уже работающих — тут-то экипаж, старшего инкассатора Мухина и должен ему пригодится!

Просто удивительно — как с такой прохиндейской хваткой Санёк ухитрился до сих пор ничем серьёзным в жизни не отметиться!.. Впрочем…

…«Достойный — прославится, даже если все земные преграды и бури обратятся против него!» — сказал мудрейший Низами.

Перефразируя это… — Мошенник будет при деньгах, даже если все правоохранительные силы ополчатся на него!

Верный своему правилу, никогда не торопиться, Самоха, сначала спёр со склада три новеньких комплекта амуниции, как бы просто в подарок новым друзьям — инкассаторам. Те оценили дары по достоинству. Отныне Саня окончательно стал для них в доску своим. Знали бы несчастные инкассаторы чем вскорости обернётся им знакомство с щедрым Самохой.

Не будем уделять много времени описанию того как подчистил склад Самоха и как вывез пять ноутбуков и три плазменных телевизора подтянув к тёмному делу инкассаторскую машину. Учитывая, что скоро речь пойдёт о миллионах долларов и евро — отвлекаться на такую ерунду просто нет смысла. Суть в том, что умеющий втереться в доверие Самоха, сумел убедить законопослушных инкассаторов в необходимости помочь ему вывезти с объекта часть «списанной техники», причём он был якобы в сговоре с начальником Хозуправления, которому приходился племянником. Этим он тоже убил трёх зайцев — снизил долю «подельников», а заодно успокоил их, сделав операцию чуть ли не вполне законной, да ещё поднял в их глазах собственный вес! Товар они со старшим инкассатором лично сбыли за полцены владельцу контейнера на Митинском радиорынке, а выручку — четыре с половиной тысячи долларов — разделили пополам.

Две тысячи триста долларов!! На ровном месте подобрать! Самоха никогда ещё не держал в руках столько денег! Да ещё дармовых. И он тут же почувствовал себя Дерипаской! С такими деньжищами — только на курорт! — думал он. Тем более, что сезон кончается, август на дворе!

Дело вообще-то было не только в желании «зажечь за все нищенские годы». Самохе хотелось поскорее соскочить с палёного объекта. Хотя работал он аккуратно, но рано или поздно пропажа могла вскрыться. Исходя из сложившейся ситуации, он решил оформить себе больничный и уехать дней на десять к морю. Заграница отпадала по причине отсутствия загранпаспорта.

Прямо со смены Самоха отправился в местную поликлинику, где без обиняков и иносказаний договорился с хирургом о больничном листе в связи с ушибом ноги. Это мероприятие обошлось Самохе чуть ли не в сумму, равную стоимости дороги на море, но ничего не попишешь: сейчас больничные листы на вес золота — врачам районных поликлиник тоже выживать как-то надо!

Автору, который корпел над этой книгой, при описании подобных сцен иногда хотелось воскликнуть: — «Господи! Сделай так, что бы нормальным людям вся эта вакханалия бесстыдного разложения общества, показалась дикостью, хотя бы через тридцать лет!!!»

Заскочив домой пообедать, Самоха оттуда направился на вокзал за билетами на поезд до Гагры. Он смекнул, что ехать в Сочи или Анапу дороговато, а вот в ещё неизбалованную настолько туристом Абхазию — в самый раз!

К тому же хитрец прикинул, что там много пустующих после войны грузинских домов. Даром поселиться, конечно, не удастся, но снять жильё будет не в пример дешевле, чем на «ожиревших» российских курортах. Ехать в Крым? Патриотично, конечно, но не практично!

Никаких гостиниц Самоха не признавал принципиально! С билетами на поезд всё оказалось не так-то просто: всё-таки, на дворе был август. Конечно, без билета (раз уж такой фарт попёр!) Самоха остаться не мог, но влетело ему это в копеечку. Лишний раз он похвалил себя, за то, что прихватил со склада «лишний» плазменный телевизор, хотя сначала планировал взять лишь два. — «Всё стоит денег! Вот как при этом воровать мало!?» — ёрничал он в беседах с самим собой.

Придя домой, он стал перетряхивать свой куцый курортный гардероб. Пару футболочек — были ещё туда-сюда, однотонные. Шортов не было совсем, — были широкие трусы, которые с трудом можно выдать за рязанские «бермуды», но только если уже находишься вблизи воды. Джинсы — «прощай молодость», а кроссовки почти развалились. Срочно надо было прикупить приличные сандалии, сланцы, шорты и вообще всё необходимое, чтобы на отдыхе не париться и знакомиться со всеми смело: встречают-то по одёжке! Много чего надо взять! Картишки, например, в пути время коротать, да и на пляже для компашки не во вред. Сумка спортивная нужна, презентабельная…

Сказано — сделано! Вскоре Саня обзавёлся всем необходимым, в очередной раз изрядно поиздержавшись и подумав о том, что хорошо, что хоть деньги дармовые, легче расставаться!

В тот же вечер скорый поезд « Москва — Сочи» уносил его навстречу морю, солнцу и глупой судьбе. Капризной, переменчивой и временами беспощадной.

Как мы помним, ехал Саня не в дорогущий криминальный Сочи. Он не раз слышал про отдых в солнечной, цветущей Абхазии. Где каждому курортнику — почёт и уважение. И мандарины! И добраться из Сочи до прекрасного города Гагра можно от силы за пару часов! Дорога в Гагры — это вообще отдельная история.

В Сочи тепловоз прощается со всем составом; затем на станции «Весёлая» к нему прицепляют два-три вагона (в зависимости от количества пассажиров) и уже этот потешный состав движется дальше, в Абхазию! Небольшие формальности на ОП Псоу (нечто типа пограничного контроля) — и вот, вы долгожданный посетитель гостеприимного края.

Добрался до заветного места под солнцем Саня без особых приключений, примерно в полдень. И уже через час-другой вселился в пустующие после грузино — абхазской войны полдома. Конечно, пришлось заплатить новому хозяину, — не может же дом совсем никому не принадлежать. Остальные полдома были сданы молодой семье из Самары, обременённой двумя пискливыми детишками. Ничего. Терпимо.

Глава тринадцатая. Знакомство на пирсе

Знакомиться с девушками Самоха не умел. Вернее — не так: он мог отлично поддержать первый же разговор и даже весьма далеко зайти в нём, в смысле мужского нахальства, но стартовая фраза или, если хотите, инициатива должна была исходить от дамы. Он плохо умел не знакомиться, а именно подойти с целью познакомиться. В юные годы застенчивый Самоха пару раз был послан при подобных попытках, и для его чувствительной натуры это вылилось в настоящий комплекс. На девушку в красном, чинно дефилирующую по вечерам вдоль пирса, он уже давно обратил внимание, любовался украдкой, как эстет и поэт, но понимал, что «не по Сеньке шапка», и о том, чтобы познакомиться, даже не помышлял.

Дни сменялись днями и когда ближе к концу его отпуска ладная, привлекательная красотка, сама к нему подошла и тихо спросила: отчего он тут гуляет «всегда один и такой печальный», наш Самоха, ещё даже не успев ответить, мысленно потёр ручки и сказал себе: «Попалась пташка!»

А вслух ответил: «Когда пишешь тексты к своей же собственной музыке, то одиночество — осознанная необходимость. Вообще же — творчество это очень процесс интимный. Ах да! Я не сказал вам, что я поэт и композитор, простите!»

Девушка простила, а Самоха тем временем продолжал изгаляться и, как ему казалось, блистать.

— Одиночество — это плата… Дань что ли своеобразная будущему успеху… Или неуспеху, увы, порою случается и так!

И приумолк, мечтательно глядя вдаль.

Язвительной Алёне мучительно захотелось ответить:

«Ооо! Ну тогда не буду вам мешать в вашем интимном процессе!» — И неумолимо удалиться, оставив пафосного дурака (а пафос — всегда оглупляет) сочинять свои тексты дальше, не солоно хлебав!

Но сейчас загадочная девушка выполняла специальное задание Ротана, а по совместительству лейтенанта полиции Ветрова. А потому сама себе не принадлежала. И распахнув в трогательном удивлении большие зелёные глаза, она воскликнула:

— «Так вы действительно поэт?!» — И даже прихватила его за локоть, как бы не в силах сдержать эмоции.

— Поэт — это Пушкин! А Александра Самохина я бы скорее, пожалуй, позиционировал как сочинителя — песенника! — скромно ответил он. — Пишу музыку, тексты… Просто я художественный руководитель рок — группы «Жар птица» и потому вынужден этим всем заниматься. Знаете, как гонщик внутри шара! — Остановишься — упадёшь!

Сказав это, Самоха на секунду убоялся, что сейчас волоокая дурашка всё испортит, начав его уверять, что эта группа ей известна и даже нравится, но он плохо себе представлял на кого нарвался.

Прирождённая светская львица лишь посмотрела в сторону моря, словно бы силясь что-то припомнить и задала новый вопрос: — А вам никогда не бывает одиноко?

— Бывает, милая! Ой, как бывает! Ты теперь меня и развлечёшь! — усмехнулся про себя циничный Самоха, а вслух произнёс:

— Да как вам сказать? Помните как у классика: «Я не один пока я с вами! Деревья, Птицы, Облака…»

— Обожаю эту песню! — сказала Алёна. — Особенно строки про сердце…

— Вот о сердце я сейчас и писал. О женском сердце. У нас мужиков — циников оно лишь мотор для перекачивания крови, увы… У Вас же — всё по-другому!

— Вы не согласитесь почитать мне вечером? Что-нибудь из своего? Тут такая скука… И как вас звать?… Ой! — Вдруг осеклась она, — Вы, наверное, редко сталкиваетесь с тем, что вас не знают… Но мне отчего-то ничего не известно о творческом пути «Жар птицы». И мне стыдно. Честно-пречестно!

— Старею я, — подумал Самоха с досадой. — Давно было пора представиться!

А вслух сказал:

— Александр! Для вас, разумеется, — просто Саша. А вас? Не иначе, как Эсмеральда, судя по изысканной внешности и шарму?

— Треплется, конечно! Треплев! Но до чего ж приятно! — обмякла Алёна, а вслух произнесла:

— Алёна Князева. Я занимаюсь дизайном.

«В смысле, — украшаю жизнь дебилов», — мучительно захотелось добавить ей, но она промолчала и лишь радостно захлопала ресницами.

— Очень приятно, — проворковал томный Самоха, как бы украдкой поедая её взглядом.

С минуту они молчали, слушая как волны, монотонно шлёпают по бетонным блокам пирса… Кричали чайки…

— Дизайн — это здорово! — сказал наконец Самоха. — Значит, нас с вами ждёт творческий союз!

Сказав это, Самоха слегка осёкся — не спугнуть бы пташку-канареечку! В разговорах с подобными салонными «фрями», никогда толком не знаешь, какой реакции следует от них ждать. За исключением совсем уж банальных, беспроигрышных фраз. А вслух он с улыбкой произнёс:

— Кстати, сейчас и на будущее! — Вы учитывайте, пожалуйста, что мы, поэты, иногда можем такооое брякнуть — закачаешься!.. Зато мы искренни в своих проявлениях (вот же идиотская фраза от богемы! — будто можно быть искренним в чужих проявлениях!) и всегда говорим то, что думаем!

— О! Это очень хорошее качество! Это здорово! Я люблю и умею ценить таких людей, — ответила Алёна столь пылко и эмоционально, что было ясно — она говорит правду.

Оставим же, пока, их и дальше доказывать справедливость известной фразы: «Язык дан человеку, чтобы скрывать свои мысли».

Дабы не скатиться к пошлости, которая всегда таится где-то рядом с любым перебором. А это вполне реально, если слишком увлечься описанием их словоблудия, которое было лишь средством для единственной цели: её — вовлечь очарованного лоха в весьма неприятную переделку, а для него — завлечь «Всю Такую Внезапную» искательницу неземной гармонии в свою постель.

Отметим лишь, что такой полёт словесного романтизма несколько обеднил их знакомство в смысле «клубнички», что вполне устраивало уже имеющую в своём активе роскошного самца — Ротана Алёну и никак не входило в планы «голодного пиита» Самохи.

Пришло время несколько прояснить ситуацию. Два старых знакомца, Туарег и Ротан, не так давно выехали «на чёс» — «покатать» на просторах солнечных городов черноморского побережья. Как ранее упоминалось, Миша Туарег ещё в ранней молодости избрал себе судьбу карточного шулера. После странного исчезновения дяди Лёни, «карточного крёстного» Михаила, Туарег некоторое время занимался этим скользким ремеслом в одиночку, что само по себе, совершенно неправильно и самонадеянно. К тому же это своеобразное нарушение правил техники безопасности. Понятно, что шустрить с прикрытой спиной как-то сподручней, и Михаил после двух — трёх выездов на грани фола приобщил к поездкам старого приятеля — Ротана. Тот подходил для этого дела по многим параметрам, а в особенности тем, что имел «мусорскую ксиву» и, пользуясь расположением начальства и вольной должностью инструктора физподготовки мог практически в любое время взять отпуск за свой счёт. Условия сотрудничества обсуждали недолго. Сошлись на том, что, пока Ротан хотя бы поверхностно освоит все тонкости ремесла каталы, он будет работать с Туарегом из расчёта одной четверти от общей суммы добычи. Поскольку суммы те бывали весьма впечатляющими, столь несправедливое, на первый взгляд, распределение дохода вполне устраивало небогатого Алексея.

Бытует спорное мнение, что картёжником вообще и тем более хорошим каталой — надо родиться. Ротан не опровергал и не подтверждал данный постулат своим примером. За неполный сезон сопровождения Туарега в злачных поездках, он довольно ощутимо поднаторел в ремесле «подыгрывающего», своеобразного второго номера, так сказать. Но не было понятно способен ли он в этом искусстве расти и дальше. А главное — нужно ли это ему самому. Не видел Туарег в его глазах и движениях в игре — азарта, хищного затаивания перед решающим броском. Можно было подумать, что в их сезонных круизах Ротан больше ценит само приключение, перемену мест и банальное курортное блядство! Временами прижимистому Туарегу даже казалось, что он поторопился с обещанием увеличить через год долю Ветрова до одной трети, и тот прекрасно сопровождал бы его и просто так, за компашку, за харч да место под солнцем.

В один из дней, пока Туарег отлёживался после обильных возлияний в гостиничном номере их очередного пристанища, Ротан отправился на пляж, где познакомился с неотразимой Алёной Князевой, девушкой, которая обожала Белые ночи и мощных во всех смыслах мужчин. А когда он узнал её получше, предложил Туарегу попробовать задействовать её неотразимость в их шулерской схеме. В качестве особы, способной заарканить и выложить им на блюде любого потенциального лоха с толстым кошельком. А кто ещё может выяснить толщину кошелька их потенциального клиента, как не очаровательная Алёна?

Немного пообщавшись с девушкой и убедившись, что той не чужды криминальные наклонности, Туарег буквально загорелся этой идеей, и вскоре троица уже обсуждала детали совместного сотрудничества. Надо сказать, что Алёна сразу затребовала для себя третью часть от всех доходов, но когда ей объяснили, что даже «опытный катала Ротан» имеет лишь четвёртую часть, а другие и на шестую соглашались, но их, де, не взяли, она поумерила аппетиты и согласилась на четверть. «Всё честно! — вещал разводной Туарег. — Вашей семейке половину и половину мне, как основному исполнителю и мозгу!»

Несмотря на кажущуюся потерю в доходах, Михаил был доволен. Во-первых, он теперь ощущал себя настоящим главарём шайки, а во-вторых, был уверен, что доля Алёны окупится с лихвой.

Вскоре «любительница Белых ночей и разводных мостов» притащила к ним в номер, какого-то пьяного киргиза, который не вполне понимал, чего от него хотят и зачем суют цветастые картонки. Он что-то блеял, мешая русские слова с киргизскими, и лез ко всем обниматься. Его Туарег примитивно обчистил, невзирая на кодекс катал, и спровадил с Алёной в обратном направлении, поручив Ротану, следуя на некотором расстоянии, проследить, чтобы всё было «чики-чики». Когда странная на вид парочка спустилась в густой палисадник, ревнивый Ротан не удержался и подошёл к ним в качестве брата девушки. Киргиз с радостью выпил ещё граммов двести водки с габаритным «братом Альоны» и после этого отрубился уже по полной программе. Можно было смело бросить его под кипарисами, не переживая за то, что завтра он их найдёт и вообще будет хоть что-либо помнить. К тому же, как истинный катала, Туарег оставил тому сто баксов, чтоб хоть мог добраться до Москвы, где он, как выяснилось, трудился на строительстве бригадиром своих соплеменников.

Вернувшимся друзьям, Туарег сделал внушение и запретил впредь палить их номер, а тем более — приводить неизвестно кого.

— Он что — игрок?! — кипятился Туарег. — Мы работать сюда приехали, а не х — нёй страдать! Каждая мелочь может нас «запалить» в любой момент!

Затем они с Ротаном уселись за столик и началась «тренировка». Туарег давал приятелю — компаньону мастер — класс. Затаив дыхание, Алёна наблюдала за ловкими движениями и всяческими фокусами Михаила и не могла не восхищаться. Ей даже вспомнился эпизод из «Мастера и Маргариты», когда прекрасная ведьма едва не влюбляется в урода Азазелло, оценив его невероятное мастерство в стрельбе. Как было сказано в том эпизоде романа, — «Маргариту всегда восхищали люди, умеющие что-то делать мастерски».

От тонкого психолога Туарега не укрылись призывные взгляды новоявленной Марго, и он даже украдкой пару раз ответил ей двусмысленными улыбками. Конечно в эти минуты крепость «молодой семейки» не казалась такой уж незыблемой, но пока ещё всё текло своим чередом, хотя понятно, что на фоне «профи» Туарега Ротан выглядел явным лохом. А даже хорошо сложенных лохов, современные женщины не выносят патологически. За исключением случаев, когда берутся всерьёз их жалеть. А жалеть они, иной раз, умеют так, что и никакой любви не надо!

Сезон у нашей троицы подходил к концу, и Алёне поручили «прицепить вагончик» — серьёзного клиента на крупную разводку по пути в Москву. После её двух-трёх осечек (попадались всякие отцы семейств, весь год, тайком от жены, копившие две штуки баксов, чтобы тут оторваться хоть немного), её выбор пал на «прикинутого» Самоху. Явный лох в дорогих шмотках и нежадный… Азартен… Руководитель рок — группы, наверняка получающий с кабаков и прочих мест — авторские, да ещё и живущий один, неженатый и прочее, прочее… Это был идеальный вариант для «полной загрузки». Просто находка!

А пока они с Саней прогуливались по вечернему городу, обсуждая дальнейшие отношения и, чем чёрт не шутит, возможную совместную жизнь.

— Чем заинтересовал? — отвечая на вопрос, девушка чуть улыбнулась и задумчиво закатила глаза. — Я отвечу…

— Значит так! Первое, что я сразу приметила в тебе, — это умный взгляд! — сказала девушка. — Не знаю, как другие женщины, а я первым делом обращаю внимание не на задницу мужчины, а на его физиономию — доверительно поведала Алёна. — Думаю, лицо человека может рассказать о нём гораздо больше, чем, извиняюсь, жопа! И остальные женщины (судя по статистике) совершенно напрасно считают иначе. А в твоём лице есть, что-то такое, что заставляет почувствовать не просто настоящего мужчину, но именно мужчину умного, и при этом одухотворённого…

Алёна была неплохим психологом! Претензия на гениальность читалась на самохинской физиономии, вкупе с внутренним пониманием собственной никчёмности. Это редкостное сочетание иногда встречается на лицах людей способных, но при этом понимающих, что хоть природа их не обидела талантом, но осознающих, что собственное безволие и алкоголь помешают этому дару раскрыться практически. Добавьте к вечно извиняющемуся «видону» типичного пьяницы, убеждённость в своей исключительности, и перед вами нарисуется выражение живого, как ртуть, самохинского лица.

— А мне в тебе понравилось… Ни за что не угадаешь — что! — пытался интриговать Крис — Самоха.

— Глаза? — подыгрывала Алёна, прекрасно понимая, что речь идёт не о них, это было бы слишком просто для такого «поэта и композитора».

— Не угадала. Хотя они, конечно, не могут не нравится. — Тут Самоха будто бы в подтверждение сказанного уставился в её глаза, словно рассматривал полотно художника. — Итак, ещё одна попытка, Алён!

— Ресницы?! — Девушке явно понравилась роль блаженной дурочки.

— Ну нееет… Это вообще никак не связано с внешностью!…

— Быть может, моя тяга к прекрасному, к искусству?

— Нахальство мне твоё понравилось! — сказал Крис. — Здоровое девичье нахальство! Да ещё на контрасте с врождённой скромностью и явным присутствием утончённого вкуса! Беда любого нахала, ведь в том, что он нахал в чистом виде! А когда нахал ещё и скромен, и утончён… Это высший пилотаж! Понравился мужчина — подошла и познакомилась!

Тут надо объяснить, что Самохе стали надоедать их платонические беседы о высших материях, и он не чаял, как запустить их кораблик в более плотскую гавань.

— Что ты называешь нахальством? — Алёна явно не торопилась в его плотскую гавань и решила тянуть резину.

— Уж не то ли, что я увидев собрата по интеллекту и мировосприятию решилась к нему первая подойти и заговорить?

Но ведь у тебя на лице написано, что ты умный и благородный человек, который никогда не воспользуется в гнусных целях доверием и расположением девушки. Да и вообще любого доверившегося тебе человека. (У Алёны с Ротаном была договорённость, что при любых раскладах, физической близости с жертвами она допускать не должна!)

— Мне кажется, такие, как ты, в годы второй мировой, прятали евреев от насилия! — продолжала словесный понос Алёна. — Рискуя собственной жизнью!… А ты ещё удивляешься, что свободная, никому ничем не обязанная девушка позволила себе первой подойти и заговорить с тобой об искусстве…

— Ну, согласись, я всё же сначала понравился тебе внешне, раз ты подошла ко мне? До того, как мы заговорили об искусстве? (Самоха упрямо гнул свою линию). — Ведь не стала бы ты общаться с человеком, не приглянувшимся тебе как мужчина, разве не так? Я худ, строен, что сейчас встретишь нечасто. Тебе это нравится?

«Ты чахл и тощ, дрищь», — раздражённо подумала Алёна. — «Худ он! Строен он, видишь ли! Сморчок…»

Потом немного помолчала, разглядывая свои ухоженные пальцы и, наконец, проговорила:

— Да, разумеется, Александр!.. Крис. Ты мне сразу понравился внешне. На твоём лице — будто написано, что с тобой можно поговорить о прекрасном… И вообще — о чём угодно.

— «О чём угодно» я больше люблю! — съязвил Самоха и скабрёзно захихикал.

Если бы наш «Крис Норман» был хоть немного более самокритичен, он бы понял, что милое создание просто издевается над ним. Это был минус Алёне, которая оказалась не способна вполне воздержаться от яда, даже когда это грозит срывом ответственной миссии. Но самонадеянный Самоха ничего уже не чуял, и лишь досадовал, что в ближайшее время ему вряд ли удастся прорваться сквозь эти «девственные тернии»… К плотским звёздам!

У входа в гостиницу они, как водится, простились, и Самоха зашагал домой, подумывая, о том, что эта загадочная принцесса годится исключительно в жёны, да и то лишь при условии, что решение всех насущных, практических вопросов останется на муже.

С мыслями о жарких плотских куролесах пока, увы, приходилось расстаться. Но не успел Самоха похоронить свои легкомысленные планы, как подумал: «А почему, собственно, нам и не стать мужем и женой? Ну, чопорна, сверхцеломудрена… Я что себе потом стерву какую-нибудь оторваться не найду!? А Алёна создана для семейного уюта! Вечерний чай, баранки и кинофильм «Солярис»!

Всё — для интеллектуального и душевного комфорта. И именно для такого человека как я! Чтоб — и поэт был, и музыкант в одном лице и сам в других страсть к искусству ценить умел! Дизайнер — значит с заработком всё в порядке!

Свежий ветер с моря ласково обдувал его лицо, ободряюще подмигивали необыкновенно близкие и яркие южные звёзды…

А не начало ли всё это новой, счастливой жизни? Пружиня шаг, он шёл по едва видимой, а скорее — угадываемой тропинке и словно бы заново переосмысливал свою доселе постыдную и никчёмную жизнь. Оказывается чтобы вновь ощущать себя человеком и испытывать творческий и эмоциональный подъём, нормальному индивиду надо лишь сменить обстановку и перестать ощущать себя нищим. Не быть, а именно — ощущать! Теперь ему было стыдно вспомнить как он всерьёз рассматривал дородную, вислогрудую дурочку Таню, из дома напротив в качестве возможной будущей жены. В ней не было ничего особенного. Просто тогда Саня решил, что ему нужна именно такая. Тихая и спокойная жена, которая будет исправно трудиться медсестрой в местной поликлинике, вести домашнее хозяйство, пока он, Александр, творит свои «шлягеры» и попивает портвешок. Кроме того, у неё была своя квартира, хоть и однокомнатная. Значит, они вполне могли бы одну из квартир сдавать, а это уже серьёзный приварок к семейным доходам…

— Вот людей то насмешил бы! — думал резко прозревший Самоха. — Я, поэт — песенник, в голове — всемирная энциклопедия и в жёны такая клуша! Будто слеп я был раньше. И это именно Алёнушка открыла мне глаза на мир! Ради таких Алён, мы, поэты, художники и создаём свои творения, а вовсе не ради спокойных и предсказуемых тёлок. Хотя по логике глупой песни: — «Дай счастья мне — а значит дай покоя!» — молиться надо именно на последних…»

Прозревшему от нежданно подкравшейся влюблённости, ему даже вспомнился знаменитый эпизод из «Войны и Мира», связанный с небом. Открывший, вдруг, — «доселе сокрытое» князю Волконскому.

Бедняге было невдомёк, что «одухотворённой Алёне» ещё только предстояло приоткрыть ему на мир глаза. По-настоящему. По-стервозному жестоко! В событиях, при которых нынешние делишки и открытия покажутся ему детским лепетом…

Глава четырнадцатая. Домой!

Как и всегда в летний сезон, у касс сочинского вокзала было не протолкнуться. Нечастые командированные, с кейсами и в белых сорочках вперемежку с облачёнными в разноцветные футболки и тенниски, а то и, почти не одетыми отдыхающими, намылившимися по домам, создавали невообразимую толчею.

Эффектная блондинка с табличкой на нагрудном кармане: «Айрбабамян Марина. Билетный кассир», появившаяся в зале вокзала, вызвала повышенное внимание соискателей билетов. Досадуя на свою неосторожность она сразу устремилась в туалет, где торопливо сняла с груди провокационный «бейджик». Её новое летнее увлечение — «Аполлон двадцать первого века» — Алексей (он же — Ротан), назначил ей встречу у привокзального буфета. Тут мы вынуждены сделать небольшое отступление, точнее сообщение (как на стадионе).

Поскольку, напомним, прямого маршрута Гагры — Москва ещё не было, наши герои перед возвращением в родные пенаты, перебрались на пару дней в Сочи. Пока Алёна выполняла своё задание — с Крисом-Самохой, Ротан выполнил другое. Накануне он выпас после работы, билетную кассиршу, из тех, что посимпатичней, (он всегда любил одним выстрелом убить двух-трёх зайцев!) и, после небольшой «культурной программы», включившей в себя и прогулку по берегу моря и роскошный дневной секс, а так же, приглашение заезжать в Москву, заручился возможностью купить билеты практически на любой поезд.

А главное — билеты не простые, а хитрые!

На другой день, после робкого поцелуя в щёчку, слабо вяжущегося с мощной фактурой атлета, он протянул девушке сложенный вчетверо листок и, сказав, что-то очень любезное, растворился в толпе. Вернувшись на рабочее место, Марина сразу же развернула записку. Там было любовное четверостишье (из серии — «Я поэт! Зовусь Незнайка. От меня Вам — балалайка») и список из четырёх фамилий, которым надлежало обеспечить билеты в одно купе. На послезавтрашний поезд Сочи — Москва. Сделать целое купе, да ещё всего за пару суток до отправления поезда, задача сложная даже для дежурного кассира, но курортная любовь способна творить чудеса!

— Зайцев, Ветров, Князева, Самохин, — скороговоркой прочла Марина, и после звонка старшему смены и серии манипуляций, в которых, смог бы разобраться только ушлый ревизор, Марина застолбила четыре места в едином купе, из так называемой «брони кассиров». Благо, броня у них крепка и руки — быстры!

Близился конец сезона и нашим друзьям пора было прилечь на дно и обернуть добычу, переквалифицировавшись на некоторое время в законопослушных граждан. Ни Ротан, ни Туарег очередного «лоха в дорогу» ещё не видели и знали о нём лишь со слов девушки.

Похоже, что на последний заход Алёна добыла приятелям просто идеальный вариант: явного, самонадеянного ботаника, склонного к выпивке. И при этом успешного музыканта и к тому же — явно человека азартного. Потенциальный лох был лидером собственной рок группы (или «лох — группы», как выразилась Алёна), да вдобавок ещё и работал гитаристом у знаменитого певца Серова и даже, якобы, писал для него аранжировки. Парень был несколько прижимист (на самом деле у Самохи просто кончались деньги), но при этом горд и «весь на понтах», что позволяло надеяться, что в случае его успешного развода на «бабки» всё пройдёт тихо и без ментовских эксцессов.

Как уже отмечалось, взять билеты в такой период в кассе обычным порядком — дело немыслимое и по легенде (дабы не настораживать зря «клиента») — Алёна имела в Сочи дядю — заместителем начальника железнодорожного вокзала. Как ни странно, Самоха легко скушал эту информацию. Впрочем, он уже был влюблён, а влюблённость, как известно, разума и осторожности людям не прибавляет.

Взволнованный как школьник, Саня стоял чуть поодаль от привокзальной площади, у одного из фонтанов, и всматривался в людской круговорот, взглядом выискивая Алёну. В руках у него был пышный букет белых, в нежно-розовую прожилочку хризантем. Наконец его избранница вынырнула из толпы и устремилась к нему.

— Крисик! «СВ» уж очень дорого, взяла купейные! — выпалила Алёна, помахивая перед самохинским носом двумя светлокоричневыми корешками. Зато полочки нижние, далеко от пахучего туалета и по соседству вагон — ресторан. Вот! Молодец я у тебя?!

«Молодец у тебя — дядя!» — подумал Самоха, а вслух ничего не сказал и лишь на манер китайского болванчика закивал головой, счастливо улыбаясь.

Прямо скажем, Самоха предпочёл бы ехать с барышней, с которой, к слову, у него ещё ничего и не было, в двухместном спальнике, на что и рассчитывал, но… В Москве — успеется. Он состроил довольную физиономию и предложил девушке пока отдохнуть в её гостиничном номере, а заодно и отметить успех с билетами.

— О, нет! — замахала руками Алёнка. — Мы идём на пляж! Только воздух, солнце и вода! Закрывать сезон! — капризно возразила девушка и, чмокнув Самоху в щёчку, умчалась восвояси. Переодеваться. Как ни странно, Самоху заводил именно этот её характерный контраст: то — простота и наивность, граничащая с недалёкостью, то самоуверенная своенравность и строптивость. По всему было видно, что девица знает себе цену. А когда мы сталкиваемся с людьми, знающими себе цену, то почему-то сами подсознательно думаем, что это вызвано какими-то их достоинствами. И априори принимаем для себя самоценность данного субъекта.

— Не пойму где лазит эта овца!? — беленился Туарег, сердито вглядываясь в лица толкущихся на перроне людей. — Так мы сейчас одни уедем!

— Не пурши раньше времени, расслабься и сдавай карты, а то у тебя на роже всё будет написано, — сказал Ротан, небрежно достав из барсетки их, видавшую виды, колоду.

Туарег нехотя взял карты и слегка перемешав, принялся раздавать на двоих.

В это время из коридора, сквозь многоголосие провожающих и отъезжающих донеслось пыхтение, ёрзанье сумок о двери и такой вожделенный знакомый голосок Алёны:

— Крисик! Не спеши, не торопись. Ещё пять минут до отхода! Интересно, а мы с кем едем?

— С нами вы едете! Если не возражаете, конечно! — с улыбкой ответил Ротан, деликатно принимая из соломенных ручонок взмокшего Самохи здоровенный рюкзак.

— Здравствуйте! — добавил он. (Туарег тем временем даже не повернул головы и лишь сердито таращился в свои карты)

Споро раскидав по местам вещи двух новоявленных попутчиков, Ротан слегка перевёл дух и представился.

— Алексей! А это мой сослуживец — Миша. У него, как назло, к дороге зуб разболелся, так что он сейчас невесел. Буйну голову повесил! Вот, пытаюсь картишками его развлекать, — Ротан с отеческой теплотой и сочувствием посмотрел на Туарега и потрепал его по плечу. Тот лишь хмурился и не глядя на вошедших, «продолжал игру» в подкидного дурня. — На вот! Отбивайся лучше! Рассказчик…

— Хватит играть, — отвечал Ротан, сгребая карты со стола; —

третий кон уже играем. Не надоело!? Пойдём в коридор, пусть люди располагаются!

Туарег молча подчинился и через минуту Алёна и Крис остались в купе одни.

— Приятные ребята. Повезло нам с попутчиками, — сказал Самоха, с хрустом потянувшись.

— Ага! Особенно тот, с флюсом — приятный до невозможности! Повезло ли с попутчиками, можно сказать только в конце пути, но никак не в начале! — философски заметила Алёна, доставая из чемоданчика всё необходимое на ближайшее время: халатик, полотенце, тапочки и «мыльные принадлежности», как называла теперь она свой гигиенический набор, передразнивая «солдафона» Самоху.

Тот тем временем тоже извлёк из своего «перемёта» предметы первой необходимости: 0,700 коньяка «Ахтамар»; жмень мандаринов на закусь, а так же магнитофон и диски со своими «студийными записями». Покосился на засаленную колоду карт.

— На их картах уже можно котлеты жарить! Подарить им, что ль нашу колоду? А? — он явно пребывал в отличном расположении духа.

— Дари что хочешь! Ты ведь у нас глааавный! — прощебетала Алёна. — Ну, всё! Я их зову обратно! — она потянулась к двери.

— А я бы и не спешил так! — с улыбкой возразил Крис, по-хозяйски ухватив девушку за талию и потянув к себе. Он уже давно понял, что Алёна несколько не то воздушное созданье, кем предстала в начале их знакомства, но это открытие только порадовало и даже раззадорило его. Всё же лучше иметь дело с живым человеком, а не с неким прекрасным, бесплотным образом…

— Да не сейчас же, бестолковый! — отмахнулась она, торопливо запахивая халат, — не понимаешь что ли, что сейчас обход проводница делать будет! Да и вообще…

Самоха неохотно подчинился, громогласно, по театральному вздохнул и, прихватив пачку сигарет и зажигалку, отправился в тамбур.

Ожидавшие за дверью друзья вернулись в купе.

— Мы уж думали, что он тебя тут разложил! — сердито заметил Туарег.

— Ага! Или ты его! — насмешливо подхватил Ротан. — Двадцать минут не открывали!

— Будет трепаться-то! — парировала Алёна. — Пять минут — максимум! Лучше на дело настройтесь. По варианту в два — три захода. Его после первого же хорошего проигрыша жаба задушит — сам предложит ещё сыграть, что б отыграться. Жадноват, хоть и азартен, наш «Парамоша».

— Ладно уж! Не учи отца детей делать! — улыбнулся Ротан и взял со стола бутылку коньяка. — Ишь ты! Гля! — Ахтамар! Сразу видно серьёзного музыканта! Привыкли по вискарям на гастролях…

Глава пятнадцатая. Азарт — великий грех

Поезд набрал ход и монотонно застучал колёсами о сцепления рельсов. За окном раскинулась изумительной красоты панорама кавказского предгорья, где экзотические для жителя средней полосы кипарисы причудливо сочетались с вполне прозаичными елями. Самохе захотелось свежего ветерка, и он попытался — на авось открыть входную дверь в тамбуре, но чуда не случилось: она была надёжно заперта проводницей. Тогда он выбросил сигарету и открыл окно в предтамбурном помещении, что у туалета. Свежий воздух ударил в лицо и растрепал его витые кудри. С наслаждением подставив вспотевшую физиономию ветру, он пытался собраться с мыслями и спланировать свою линию поведения с Алёной. Для начала было бы неплохо определиться с её статусом в его судьбе. В последнее время ему буквально некогда было хоть о чём нибудь подумать, как-то собраться с мыслями. Жара, выпивка, нежданно свалившаяся любовь… А что если девушка пожелает по возвращении в Москву сразу наведаться к нему в гости и обнаружит вместо предполагаемой виллы за городом вполне убогую «хрущёбу»… Да ещё с квартирантами! И тоже за городом… «Хрущёба» за городом это совсем не одно и то же, что дача за городом! Это как говорят в Одессе — две большие разницы.

— И вообще интересно, — а где, Саша, ты её собираешься обучать тонкостям секса? — сердито думал он, рассеянно ощупывая на боку пояс — барсетку с остатками наличности.

— Уж не на своём ли продавленном диване — «Здравствуй старость»?…

Между тем, за окошком неожиданно потемнело, и первые крупные капли дождя присыпали лицо Самохи. Погода здесь переменчива. Всё-таки, юг есть юг!

Решив, что в дороге какое-нибудь решение найдётся само собой, он с натугой прикрыл окно и отправился обратно в купе.

— Не помешаю? — с улыбкой поинтересовался он, протискиваясь в слабо приоткрытую дверь. Никто на шутку не отреагировал, все были как бы увлечены карточной игрой. Лишь Алексей рассеянно глянул на вошедшего, и тут же уткнулся в карты.

Два их попутчика уже успели взять Алёну в оборот — все трое сосредоточенно резались в дурака.

— Картишки-то у вас времён монгольского ига, — ухмыльнулся Самоха-Крис, открывая свою знаменитую сумку. Мы, вот на дорожку взяли с Алёной новенькие, декоративные.

(Нет нужды говорить, что тогда Алёна подсунула ему краплёные) — Не желаете? Научно-популярные карты по мотивам времён античности! Кстати, дарю! Я ведь их только на дорогу брал.

— И впрямь очень кстати! — подал наконец голос Туарег. — Бог вознаградит тебя за доброту!

— Краплёные, поди!? — сострил Ротан, с деланной суровостью в голосе. Все рассмеялись.

— Ну а як же ж!? — подыграл Самоха, протягивая друзьям новёхонькую пачку. — Ща как обыграю вас всех! Без одежды домой вернётесь.

Этой, в общем-то не замысловатой при других обстоятельствах шутке, улыбнулся даже страдающий зубом Миша Туарег. А Ротан, беззвучно трясясь от смеха, как бы неумело завозился с новой колодой. Наконец он с треском вскрыл её, при этом немного надорвав красивую пачку. Покосившись на соседей, смущённо ойкнул.

— Руки под огурец заточены! — рявкнул Миша и, выхватив у приятеля колоду, принялся с интересом разглядывать яркие картинки.

Красномастные тузы были оформлены в виде железных символов древнеримских легионов, по форме больше напоминающих штандарты войск СС. Бубновых и червовых королей представляли римские императоры, чьи гордые головы украшали золотистые венки славы. Валеты были ещё своеобразней: на них были изображены греческие воины времён битвы при Марафоне, с характерными длинными красными гребнями на шлемах, но при этом, почему-то, с прямоугольными римскими щитами, украшенными римскими же молниями. Как тут же сострил пижон Самоха, разглядывая карты с видом экзаменатора, — очевидно, на них запечатлены первые, ещё античные подразделения СС, набранные римскими императорами из числа покорённых народов. На картах чёрной масти, олицетворяющих противостоящие империи силы варваров, были соответственно изображены: утыканная шипами деревянная палица — на тузах; мордатые увешанные шкурами диких зверей, вожди, типа пьющего (судя по его виду) две недели подряд Аттиллы. И, чуть более раздетые, дикие войны с бицепсами хорошего культуриста. Дам представляли римские матроны в греческих туниках и ещё какие-то ведьмы, чью наготу слабо прикрывали одежды сработанные, очевидно из шкурок мелких грызунов.

— Ооо! Это на картах типа — древняя Персия? — «блеснул» эрудицией недоучка Туарег, любуясь червовым валетом.

— Казахстан, ещё скажи! — буркнул Ротан, пытаясь забрать у него назад колоду. — Не видишь, европейская форма на бойцах! Это спартанцы! Форма-то красная! (Других воинов он не знал, да и этих знал лишь по знаменитому голливудскому фильму). Алёна и Самоха взаимопонимающе переглянулись, но комментировать ничего не стали.

Меж тем Миша всё же отвоевал своё право тасовать карты. Те цеплялись в его «неумелых» руках краями друг за друга и не хотели размешиваться. По всему видать — игроки они были неопытные. А впрочем, смысл ведь не в самой игре, а в общении и убиении тягомотного времени в пути. А карты — лишь средство! Как и прочие игры или вагонные споры, которые, как известно, — последнее дело.

— Садись-ка с нами играть! — предложил Ротан Самохе. Тот потёр макушку и с улыбкой ответил:

— Хорошо! Только уговор: я с вами в карты, вы со мной по коньячку!

— Условие принято! — с хворой улыбкой процедил Туарег, которому за отсутствием стоматолога, явно бы не помешала лёгкая «анестезия».

— Другой бы спорил — я ж не буду! — отозвался в свою очередь Ротан, отложив карты в сторону и потянувшись к своей спортивной сумке. Как выяснилось, — за набором роскошных рюмочек из кубачинского серебра. Видно прикупил на курорте. Вещь в дальней дороге весьма уместная! Рюмочек было как раз четыре.

— Налиуай! — скосив под англичанина, предложил Ротан, проворно расставляя серебряные предметы искусства перед каждым из присутствующих.

— Запросто! — Самоха привычно, залихватски, в два движенья вскрыл бутылку и аккуратно разлил всем до краёв.

— За знакомство! — бодро провозгласил Ротан, подняв бокальчик. — И за приятную дорогу!

Все сделали «на посошок», опасаясь чокаться при вагонной качке: можно было пролить хороший напиток. На хорошую одежду.

Попутчики одним махом опрокинули тёмно-янтарную жидкость, и лишь Туарег, прежде чем проглотить содержимое, прополоскал им рот со стороны больного зуба. Самоха быстро почистил несколько мандаринов, извинившись, что не захватил лимончика.

— Ничего! Главное, что цитрусовые! — сказал Алексей с видом специалиста. — Что до меня, то я даже больше люблю апельсином или мандарином коньяк закусывать. И сахарить не надо, как лимон…

Самоха понимающе подмигнул и неожиданно пропел под Трофима, аккомпанируя себе хлопками ладоней по ляжкам:

«… — А коньячок под мандарин вкусно очень!

И я готов расцеловать город Гагры

За то, что свёл меня с тобой, ой — ой…»

При этом он умильно смотрел на Алёнку; получилось, надо сказать, довольно лихо! Присутствующие заулыбались.

— А ты певец, наверное? — предположил Ротан. — Сразу чувствуется умение петь. И гитара вот, смотрю, у вас…

— Скорее, я композитор. А пою я, как раз на четверочку.

— Ну, если это называется на четыре — то, как тогда поём мы!? — сказал Ротан. — Не сыграете ли нам что-нибудь? Для куражу, на дорожку, а?

— Да мы ж вроде в картишки собирались — отвечал польщённый Самоха, вожделенно поглядывая, однако на гитару. С ней он всегда чувствовал себя поуверенней, а сейчас отчего-то испытывал неловкость, и чем больше пытался это скрыть, тем хуже получалось… Ещё секунда, и он бы потянулся к гитаре, но всё обломала Алёна.

— Успеет он ещё попеть! Когда хорошенько на грудь примет. Ещё и не остановишь его тогда! — усмехнулась девушка, насмешливо глядя на смутившегося Санька. Кажется, она начинала ощущать себя, как минимум, гражданской женой Александра. — Видели, небось, как музыканты во время исполнения в раж входят? — И потеют, и головой трясут, и глаза закатывают! Оргазм — да и только! И мой такой же. Так что повременим.

— И то верно, — согласился Самоха. С благодушной улыбкой, притулясь к шершавой стенке купе. А гитара не убежит. Вы-то сами, ребят, чем занимаетесь?

— Мы в полиции, на транспорте работаем! — брякнул Туарег. — А в Гагры нас родное ведомство снарядило. Пасли карточных катал в поезде «Москва — Сочи». Мы свою работу уже сделали, нас шеф недельным отпуском премировал. На премиальные сразу в Гагры подались, там дешевше всё, чем в России. Отдохнули, вот теперь можно и по домам с чистой совестью.

— Ой, как интересно! — взвизгнула Алёнка. — Так вы сыщики?! А расскажите, как дело было! Ну, хоть что-нибудь! Мы ж понимаем: служебная тайна и т. п… Но всё таки… А?

— Да ничего особенного! — поскрёб макушку Ветров. — Просто сняли с поезда троих катал — это такие… ну… карточные шулеры как бы… ну, и передали в руки родной полиции в Краснодаре. Вместе с потерпевшими и свидетелями. Так что срока им ломятся приличные, что б людей по миру не пускали! — отвечал Ротан, с трудом сохраняя серьёзность. — А нам, возможно, ордена светят теперь.

— Ага! Орден Сутулова с закруткой на спине ты получишь, отозвался Туарег! — Дай бог, чтоб не наказали. Мы лишний день от отпуска прищучили, — билетов не достать было…

— Ерунда, всё путём будет! Мы ведь ещё и в Гаграх двоих гастролёров задержали… Случайно! — разошёлся Ротан. — Заковали и грузовым составом в Краснодар отправили. Что б они в Гагре абхазских ментов не подкупили, — бывают такие случаи. Тем ведь жить всем тоже как-то надо, а то их менты одними мандаринами питаются! — добавил он, отворачиваясь, чтобы не прыснуть, глядя в серьёзное лицо нового лоха.

— Да уж… — поддержал Туарег. — Только мандаринами! Не поверите — у каждого второго диатез! Профессиональное заболевание!

При этих своих словах Туарег взялся за щеку и как-то неопределённо загудел, а Алёна низко наклонилась, поправляя босоножки. Все, кроме Самохи, с трудом боролись со смехом.

— Вот это да! Интересная у вас работа! — сказал Самоха.

А девушка, разобравшись с босоножками, помалкивала и лишь восхищённо смотрела на эффектных «пинкертонов».

— Работа как работа! — скромно возразил Ротан. — Не хуже и не лучше других. А вот экземплярчики среди наших подопечных и впрямь попадаются интересные, — я бы даже сказал уникальные в своём роде! Один из них ухитрился пол поезда обыграть, а среди пострадавших даже полковник ФСБ оказался! Во как!

— Это ты про «дело Варёного» что ли? — небрежно бросил Туарег, как бы уточняя.

— Да, Варёного! Варёного Туарега! — ответил Ротан, снова отворачиваясь, чтобы не заржать.

— Ой, а расскажите про это, а!? — влезла Алёна. — А то мы про такое только из криминальных передач и знаем… А журналисты, сами знаете, соврут не дорого возьмут! Или приукрасят…

— Журналюги-то!? Сплошной обман в их передачах! Врут хуже карточных шулеров! — ответил Миша. — Я по «Петровке — 38» (газета такая) знаю. У меня свой редактор там. Не поверите — бывает, даже сами для себя сюжеты придумывают!

— Да уж! — «Знаем из криминальных передач» — значит, ничего не знаем! — многозначительно поднял палец Лёша. — А может лучше и не знать? Меньше знаешь — крепче спишь!

Между тем Михаил как бы машинально перетасовал колоду и, немного морщась из-за зуба, спросил:

— Ну, что? Срежемся разок? В дурака! Я — за, кто против?

Поскольку никто из присутствующих не возражал, он быстро, хотя и довольно неуклюже раскидал карты и, кивнув на обозначивший козыри туз треф, спросил:

— Ну? У кого самый маленький?

— У кого самый маленький — всё равно не признается! — хохотнул пошляк Лёша, игриво покосившись на Алёну. И, предложил играть «в переводного». Все согласились. Младший козырь — семёрка, оказался у Алёнки, и она зашла пиковой шахой под Самоху, который сидел от неё слева.

— Ой, как страшно! — с издёвкой воскликнул тот, отбиваясь пиковой восьмёркой. — Отбой…

Поезд резво катил на север, путь пролегал меж невысоких гор, а иногда и по тоннелю, прорубленному прямо в скале. Компания пила коньяк, заедала мандаринами, и всем было очень хорошо; ну, может, кроме страдающего зубом Михаила, который к тому же — трижды подряд остался в дураках.

Как говорил незабвенный капитан Подберёзовиков, — «Настоящий преступник, как правило, хороший психолог»… После игры Самоха и сам не мог вспомнить, кто первым предложил сыграть на интерес и как вообще всё это случилось..

Сперва сыграли на — «кто идёт за пивом», тем более, что припасённый в дорогу коньяк быстро выпили. Идти выпало карточному неудачнику Туарегу. Тот, морщась, попытался переложить эту миссию на «дорогого друга — Лёху». Но он лишь развёл руками, мол, проиграл — беги теперь; карточный проигрыш — дело святое! Ворча, Туарег нехотя поплёлся в вагон — ресторан, а изрядно «поднагрузившийся» коньяком эрудит Самоха, в поддержание темы «долга» с жаром рассказывал истории про то, как в прошлые времена стрелялись благородные люди из-за карточных долгов. Ротан, слушая Саню, одобрительно кивал, а Алёна ойкала и айкала, потрясённо качая головой и, порою, вставляла в беседу наивные, чисто женские реплики.

В первый день пути компания пила пиво, болтала и играла в карты не на интерес. А на другой началось…

* * *

Так всегда бывает, когда в деле хорошие мастера чёса и дело движется под спиртные напитки. Раз за разом Самоха проигрывал и предлагал сыграть вновь. От этого он немного трезвел, но снова продолжал выпивать — «для поддержания духа». Сейчас, он бы всё отдал, чтобы вернуть благословенный момент, когда он проиграл каталам последний рубль, но ещё не успел предложить сыграть в долг. Но игра в долг уже давно шла, а долг стремительно рос…

Алёна, проиграв в последней игре на «сбегать за пивом», отправилась в вагон — ресторан за очередной порцией горячительного, где немного задержалась, заказав мороженое и не присутствовала при начальной фазе игры на интерес, но, вернувшись, не узнала Самоху: на нём буквально не было лица. Взглянув на подругу, Саня нарочито бодро сообщил, что летит на пятьсот долларов, оттого, что с её уходом везение отвернулось от него.

— Вы что!? На деньги играете? — воскликнула перепуганная девушка.

— Дайте-ка глоток пива победителю! — вместо ответа Ротан по-хозяйски принял из рук Алёны позвякивающий пакет с пивом и ловко откупорил всем по бутылке.

Самоха принял бутылку деревянными пальцами и тупо присосался к горлышку, не чувствуя ни вкуса ни запаха…

— Может, остановимся на этом? — Туарег нарочито устало посмотрел на Самоху и усевшуюся рядом с ним Алёну. — У меня уже голова не соображает.

С минуту Самоха пил пиво и размышлял над предложением в силу способностей пьяного игрока, в котором, как всегда, схватились между собой упрямство и здравый смысл. Он совершенно не мог представить — как возвращаться домой без гроша в кармане и главное — зачем он такой сдался этой богемной красавице, которую он, пока ещё, как он думал, везет к себе.

Тем более, он не забыл, что перед выездом она ему сообщила, что денег у неё осталось лишь на дорогу домой, и даже заняла у него сотню «грин».

— Я за продолжение игры! — твёрдо отчеканил Самоха, косясь на растерянную девушку.

— Уважуха! Это по-нашенски! — бодро объявил Ротан. — Сдавай!

Но у Алёны было совсем другое мнение! Девушка сердито выхватила у Самохи колоду и спрятала в кармане халата.

— Правильно, правильно! А то всё проиграет! — поддержал её Туарег. — А потом отдавать чем будет? Фуфлом?

Однако Самоха так просто сдаваться не собирался. Из него активно попёрла знакомая многим дурь, — когда в желудке обильно перемешаны водка (коньяк) с пивом. Ты как бы вроде свеж и бодр и вроде бы всё соображаешь и помнишь, но на самом деле — дурак дураком! Работает всё, кроме самоанализа. Естественно всё это знала и понимала наша троица, активно играя на духе противоречий, сопутствующим всем проявлениям подобной натуры. Саня рвался продолжать игру, он был уверен, что ему просто немного не повезло и что сейчас он всё вернёт с лихвой! Алёна умело сделала вид, что не может спокойно видеть всё это и, швырнув колоду на стол, вышла в коридор.

— Может лучше в очко? — предложил Туарег (по всему было видно, что играть ему давно осточертело, и идёт на это он только из сочувствия Самохе). — Тут хоть думать не надо: как карта ляжет, а то голова уже раскалывается!

В этой фразе — «как карта ляжет» — было что-то справедливо — судьбоносное. Самоха проникся этой фразой… Как карта ляжет!…

Прекрасно! Стали играть в очко. Самоха снова слил. Потом опять. Туарег, морщась от зубной боли, предложил прекратить, напирая на то, что сегодня, «видно, — не Сашкин день».

Бесполезно! Самоха рвался в бой!

Самоха предложил двадцать конов, Туарег не соглашался ни в какую: максимум десять — голова же болит! Тогда хитрый Самоха согласился на десять, но задумал отыграться на высоких ставках. Он решил действовать по принципу генерала Чарноты, играя раз за разом «на квит», пока не отыграется, а в том, что он выиграет хотя бы один кон из десяти, он нисколько не сомневался. Тут уж в дело вступала элементарная математика! «А против математики — не попрёшь!» — вертелось у него в голове!

Туарег нехотя согласился, а Ротан укоризненно посмотрел на Самоху и сказал: — Ну, зачем ты Мишку, больного, разводишь — ясно же, что так, если — на квит, ты всё равно отыграешься! Не в этом кону, так в другом!

— Мужские игры на свежем воздухе! — развёл руками наблатыкавшийся Самоха. — Взялся за гуж — не говори, что не дюж!

Подавив улыбку, Ротан согласился кивком головы. — Хорошо! Но только пять конов.

Вернувшаяся в купе Алёна, состроила сердитую гримаску, достала мобильник, и с издёвкой стала снимать происходящее на камеру, — мол, «покажу ему потом, трезвому, что б постыдился!»

Сыграли первый кон. На восемнадцать Самохи Туарег уверенно ответил девятнадцатью очками. «Процесс — пошёл» — как говорил главный демократ страны когда-то… И он шёл: Туарег выкатил глаза и вспотел от напряжения; Ротан причитал и советовал Самохе одуматься и прекратить игру; Алёна взвизгивала при каждом очередном проигрыше любимого и верещала: — «Зачем, мол, связалась с дураком!?»

Кона за два до конца игры Самоха уже окончательно всё понял. Даже не смотря на пиво с шампанским и коньяком. Сумма долга достигла стоимости его квартиры и даже немного превысила её. Следующая игра на квит, соответственно удваивала бы его долг (он, наконец-то понял, даже при всей своей дури, что нарвался на профессиональных катал и шансов выиграть у него нет и не было изначально). А очередная игра делала бы сумму долга равной уже четырём его квартирам! Затравленно оглядевшись, он предложил прекратить игру…

— Поздно же ты поумнел! — с притворной злобой процедила Алёна и отвернулась к окну, за которым мелькали легкомысленные холмики, в беспорядке утыканные кустарниками… Самоха глядел туда же. Больше всего на свете ему сейчас хотелось оказаться — там, за окном. Можно даже без денег и вещей! Он бы пешком дошёл до дома! До пока ещё своего дома… Или проснуться и увидеть мирно храпящих попутчиков. И подумать: «Приснится же такое! Ну, мы и набрались вчера»…

Но происходящее не было сном, увы…

— Прекратить-то можно, да правилами не предусмотрено, — отчеканил Туарег у которого, похоже, на радостях и зуб прошёл. — Ты скажи сперва, когда хоть этот-то долг отдашь?

Самоха похолодел. Перед глазами у него маячила враз ставшая враждебной скуластая, «янычарская» физиономия Михаила. Да и тягостно — вопросительное выражение лица Алексея отнюдь не предвещало ничего хорошего. А Алёна, его милая и почти родная Алёнка, по-прежнему смотрела в окно.

— Деньги я отдам. В течение месяца! — выдавил, наконец Саня. На некоторое время в купе воцарилась тягостная пауза, оживляемая лишь колёсным стуком; меж тем поезд резво вкатил в пределы Московской области и на всех парах устремился к столице…

— А покажи-ка ты мне свой паспорт, мил человек! — потребовал Ротан. Трясущимися руками Самоха извлёк документ из внутреннего кармана куртки и протянул Ветрову. Самоха только сейчас вспомнил, что перед ним всё-таки «менты». На мгновение у него мелькнула надежда на благополучный ход событий. В задурманенной алкоголем и треволнениями голове вихрем закружились спасительные мыслишки: «А может просто попугать решили, что б идиотом не был?… Или завербовать хотят»? … Но действительность оказалась намного прозаичней. Ротан положил паспорт в карман своей джинсовки, после чего достал мобильник и набрал чей-то номер:

— Семён Борисович? Как ваше ничего? А мы скоро к вокзалу подъезжаем! Ну как к какому?.. Ну, да… Тут надо одного молодца оформить — квартиру продаёт!.. На том конце провода что-то зарокотал незримый Семён Борисович. Ротан прикрыл трубку рукой и, наклонившись к Самохе, деловито спросил: Район? Комнат сколько? И этаж какой?

Самоха был на грани обморока и отвечал на вопросы как робот.

— Кирпичный хоть? — продолжал пытку Ротан.

— Третий этаж, — наконец выдавил из себя Самоха. — Кирпичный… Ответить сколько в его бывшей квартире комнат у него уже не хватило сил.

— Ну, мы вместе подъедем, поглядите сами! — сказал в трубку Ротан. — В три часа мы будем уже на вокзале. Телков с собой прихватите на всякий случай, а то вдруг человек передумает продавать по-хорошему! Ага… Ну, привет — полковнику!

Ротан дал на мобильнике отбой и с чувством успешно проделанной работы откинулся на стенку вагона. Между тем Туарег вдруг взял со столика мобильник Алёны и зачем-то протянул Ротану.

— Ааа! Ну да! Как же я забыл? Видеозапись исторической игры! Вещдок для любой стрелки и даже для полиции! — тоже изымается! — сообщил довольный Ротан, пряча телефон Алёны с записью самохинского позора, в нагрудный карман джинсовки.

Алёна встрепенулась и протянула руку за мобильником.

— Я-то тут при чём? Мне мобильник отдайте, а?

Ротан насмешливо посмотрел на девушку и вдруг произнёс:

— А и впрямь, зачем нам ваш мобильник! Мы ж не беспредельщики какие. Вот только сейчас запись этого грандиозного карточного сражения перепишем на мой, да? С этими словами Ротан наладил телефоны на перезапись через «блютуз» и запустил процесс. Процесс пошёл. Через несколько минут, убедившись, что вещдок» оказался у него на мобильнике, Ротан с почтительным поклоном вернул мобильник Алёне. — Вашей семье, на долгую память!

Самоха тихо сидел, понурясь и потихоньку приходя в себя. Его словно бы никто из присутствующих не замечал, и от этого, всё происходящее выглядело ещё ужасней. Казалось, какая-то глыба неумолимо движется на него и вот-вот раздавит. И нет никакой возможности воспротивиться этому кошмару. Он затравленно покосился на Алёну. Девушка демонстративно не обращала на него никакого внимания. Туарег сердито смотрел в окно, нервно поигрывая желваками. Ротан молча и рассеянно разглядывал свои руки…

Мерно постукивая колёсами на стыках, поезд неумолимо приближал их к вокзалу. К тому пункту, где какой-то страшный Борисыч, оформит юридически то, что отныне Александр Самохин, он же не состоявшийся Крис Норман, — БОМЖ.

Внезапно Самоха уронил голову в ладони и заплакал. — Сначала тихо, а потом навзрыд. Некоторое время все ошарашено смотрели на него; каталам приходилось видеть разную реакцию на проигрыш: бывало и за нож люди хватались и из поезда на ходу выпрыгивали, но так, что бы плакать горючими слезами, — такой реакции Туарегу, а тем более малоопытному Ротану, видеть ещё не приходилось. Первой подала голос Алёна:

— Ничего, родной! Успокойся! — Она обняла рыдающего Самоху за шею и тоже умело завсхлипывала. По предварительному уговору она должна была разыгрывать верную подругу Самохи до самого конца, пока весь куш не осядет в лапах катал. Во-первых, это придержит слабовольного лоха от непредвиденных глупостей, которые можно сгоряча натворить, а во-вторых они через неё смогут влиять на него и быть в курсе всех его настроений и планов. Повсхлипывав вволю, она «решительно взяла себя в руки» и горячо зашептала Самохе в ухо:

— Да отдай ты им эту квартиру, а то убьют ещё! А пока у меня поживёшь! Ты мне живой и здоровый нужен! А деньги — дело наживное… Как ушли так и придут!

От этих слов Самоха разрыдался ещё горше. Теперь его ещё и мучила совесть за бедную Алёну, которую он так огорчил и, можно сказать, подставил. Плакала, конечно, алкогольная бурда внутри организма, но через минут пять непрерывных рыданий Самохе и впрямь полегчало. Он решительно утёрся уголком свисающей с верхней полки простыни и срывающимся голосом сообщил, что в его квартире ещё прописана и мама. Приятели недоуменно переглянулись и украдкой посмотрели на Алёну. Та сверкнула глазами и покосилась на Самоху, как бы говоря: «А я-то здесь причём, если он мне наврал, что один живёт!? Он мне домовую книжку не показывал!»

— Мама говоришь!? — зло прошипел Туарег, взяв Самоху за горло железными, узловатыми пальцами. — Была мама и не будет мамы!..

В купе воцарилась нехорошая тишина, лишь слышно было как сопит разъярённый Туарег, часто и глубоко дыша, чтобы успокоиться…

Деморализованный Саня сполз на колени, он хватал Туарега за руки, гладил их и молил подождать с долгом. Тот спрашивал лишь одно, — где Самоха собирается искать деньги, и вскоре вывел того на чистую воду: оказалось никакой он не музыкант и тем более не руководитель рок — группы, а просто бывший охранник банка, надыбавший на складе пару денежек для гульбища на югах! По-рачьи вращая глазами, Туарег тряс Самоху за шиворот и клялся спалить их дом вместе с ним, уродом, и с мамой…

Вдруг раздался спокойный голос Ротана:

— На складе, говоришь, подворовывал? Вот для начала нам этот склад и выставишь! Только сперва, перекупщиков на товар найдём. — И уже обращаясь к вошедшему в раж Туарегу, — да не тряси ты его! Оставь! Парень уже и так всё понял…

— Ты ведь всё понял? — спросил Ротан, склоняясь к перекошенному горем лицу Самохи. Тот только всхлипывал и так интенсивно кивал головой, что было ясно, он понял всё и даже больше!

Идея о том, что нищий Самоха всё отработает наводчиком, понравилась Туарегу больше, чем перспектива вязаться с Самохинской хатой, где ещё и мать прописана, что, правда, желательно бы проверить. Нынче — век чёрных риэлторов недолог, да и затянется всё на месяцы. А брать лоха надо тёпленьким, один — два дня упустил — и, вот он уже отоспался, оклемался и оборзел. А там — держи его семеро, что б заяву в «легавку» не кинул, вместо того, что бы долг отдавать!

Борис Семёнович, по прозвищу Картавый, оказался пузатым, представительным мужчиной семитского типа. Обольстительно улыбаясь, он поцеловал ручку Алёне; при этом, конечно, чинно поклонился, не сводя с неё глаз — только, что ножкой не зашаркал. Пытливо всматриваясь в бледное лицо Самохи, он деланно поклонился и представился:

— Пастернак! Моя фамилия — Пастернак!… И этим всё сказано! — добавил он ни к селу ни к городу.

Остальным крепко пожал руки, а Самоху так и вовсе приобнял за талию, когда предложил пройти в свою машину. С ним он был даже внимательнее, чем с другими. Со стороны могло показаться, что именно Самоху он, как главного гостя и встречал, а Ротан с Туарегом — так, с боку припёка. Его «телками» оказались два прапорщика МВД в камуфляже и с компактными автоматами. Из спецподразделения МВД, о чём свидетельствовали грозные шевроны на их кителях. Глядя на этих монстров, Самоха окончательно всё понял и решил отдаться судьбе с потрохами.

До нотариальной конторы ехали не долго, несмотря на час пик. Там Самоху напоили хорошим кофе, дали галет и оформили юридически его обязательство в течение года вернуть гражданину Зайцеву Михаилу Сергеевичу взятую у того в долг сумму в размере 120 000 $ (сто двадцать тысяч долларов США). Для чистоты мероприятия Борис Семёнович даже выдал на время эти деньги Туарегу, который по составлении договора, передал их Самохе. Скрытая камера — непременный атрибут всех подобных заведений, бесстрастно зафиксировала происшедшее как вполне благопристойную сделку. На полчаса Самоха стал «счастливым обладателем» солидной суммы, которую у него, разумеется, отобрали назад ещё до выхода на улицу. Самое интересное, что никто из юридических сотрудников Семёныча участвовавших в процессе, не мог даже ничего плохого заподозрить! Работал «юрист — новой формации», как любил сам себя называть Борис Семёнович, исключительно аккуратно. И этим всё сказано!

Глава шестнадцатая. Битва при «Берёзке»

После завершения всех хлопот, притомившись, разношёрстная четвёрка решила перекусить в каком-нибудь приличном кафе, а заодно и обсудить детали операции «Склад». Зашли в уютное на первый взгляд заведение — «Берёзка», примостившееся неподалёку от конторы Бориса Семёновича. Заказав холодного пива и фирменные пиццы «Примэвара», Туарег предложил Самохе конкретнее изложить ситуацию с будущим налётом на объект с оргтехникой.

И пока понемногу осмелевший, и освоившийся в сложившихся обстоятельствах Самоха обрисовывал возможный вариант ограбления склада, ушлый Ротан незаметно записывал всё это на диктофон мобильника. — Пригодится в случае чего, если понадобится выдать Самоху за организатора.

В итоге сошлись на том, что Саня выйдет на контакт с одним из охранников, приедет к тому во время службы под предлогом выпить — закусить, обсудить крайне выгодное предложение по работе; дескать, Самоха куда-то там устроился и хочет, де, переманить туда же и этого малого.

В решающий момент вместе с Самохой в помещение врываются вооружённые Туарег и Ротан в масках, вяжут охранника, опытный Самоха отключает сигнализацию, и они грузят в заранее подогнанную «Газель» все эти видики, компы и плазмы. У умного человека на месте Самохи возник бы вопрос — как можно оставлять в живых таких свидетелей как он и охранник, но бедняга не решился углубляться в детали и хотел только одного — поскорее оказаться дома, выбраться, выползти, из под постоянного пресса, этих отморозков и попробовать забыться сном…

В разгаре совещания мужская часть компании не сразу заметила долгого отсутствия за столом удалившейся в туалет Алёны. Девушка же времени зря не теряла. Пока троица обсуждала дела свои бренные, секс — бомба заметила на себе заинтересованный взгляд жгучего красавца, расположившегося за столиком у окна. Истосковавшаяся по нормальному мужскому вниманию, Алёна призывно уставилась на «абрека» (вот же мужчины — так мужчины! Один взгляд чего стоит! Не то что у лодыря Ротана — вечно масленые глазки со смешинкой. Так только шкодливые дети смотрят на мамино пирожное! — Вроде уже съел свою порцию, но можно и ещё одно срубать.

У «джигита» было продолговатое, благородное лицо и причёска «Под Гарсон», выдающая в нём кавказца. Когда жители европейской части СССР, носили длинные волосы — кавказцы стриглись, чуть не наголо. Зато теперь, когда на голубых, в широком смысле этого слова, экранах — замелькали бритые головы певцов и телеведущих, кавказцы, в пику им, стали носить длинные патлы!

Сын гор, не сводя с Алёны взгляда, неспешно поглощал через трубочку какой-то напиток и вдруг, усмехнувшись, послал ей воздушный поцелуй. Разумеется, вскоре девушке приспичило в туалет, тем более, что путь туда пролегал мимо томного красавца. Сказав увлечённой деловой беседой троице — «Я сейчас!», — Алёна выпорхнула из-за стола и, грамотно покачивая бёдрами, поплыла по залу в сторону туалетной комнаты.

— Будэшь вазвращатся — падойди, пажалста! Мне надо тебе что-та сказат! — предложил «красавец», ничуть не заботясь, тем, что девушка пришла — аж с тремя мужиками! Пристально взглянув в карие очи джигита, Алёна неопределённо склонила голову и проследовала в туалетное помещение. Сделав главное дело (а может и второстепенное), Алёна воцарилась у огромного зеркала и торопливо поправила причёску; подвела губы. Придирчиво оглядев себя со всех сторон, она испытала какое-то характерное томление то ли в носоглотке, а то ли под ложечкой и решительно отправилась в зал навстречу новым приключениям. Девушка ещё и сама не знала, подойдёт ли в итоге к кавказцу, но увидев, что он сидит вполоборота и демонстративно её дожидается, она замедлила около его стола шаг.

— Я вас слушаю…

Сын гор сделал приглашающий жест — «к столу».

— Если вы заметили, я здесь не одна! — сказала Алёна.

— Не волнуйтесь, я вас долго не задержу, — отвечал нахал и, выйдя из-за стола, отодвинул для неё стул, одновременно взяв девушку за локоть и мягко принудив присесть за стол. На Алёнину компанию он даже не смотрел. А напрасно. Если Ротан и Туарег сидели к столику кавказца спинами, то Самоха был обращён лицом и заметил происходящее. Правда сначала он не знал, как реагировать и чего ждать от Алёны дальше, а потому решил помолчать.

Между тем процесс знакомства «Элен» с местной экзотикой продолжался. Оказалось, что чернобрового красавца с причёской а-ля Мирей Матьё зовут Яхья. Родом он действительно с Кавказа, из чеченского села. В Москве же он обосновался не так давно; сперва — принимал участие в «экстремальных поединках», как бывший кик-боксер, а теперь друзья подтянули его к коммерции.

Алёне сразу не понравилось имя Яхья! — Идиотизм какой-то, — думала «ультраутончённая» девушка, глядя на красавца. — Существуют же и для них нормальные имена: Руслан, Беслан, Аслан… И тут какой-то Яхья! Не в кассу! Совсем ему не идёт! Хорошо хоть не Насрулла…

О себе она успела рассказать не многое: зовут Элен, работала в сфере дизайна, а потом надоело. Москву недолюбливает…

В тот момент когда она, томно хлопая ресницами уверяла романтика гор, что тот кто был в Питере в разгар белых ночей — никогда этого не забудет, ей на плечо мягко, но требовательно легла рука Ротана. Оказывается Самохе надоело наблюдать за беседой Алёны «с каким-то наглым чурбаном» и он сообщил о происходящем Ротану с Туарегом. Туарег лишь криво усмехнулся, пробормотав что-то в том смысле, что все бабы твари, а Ротана словно подбросило и, он тут же направился к столику Яхьи

— Алён, мы скоро уходим, — сказал Ротан, игнорируя присутствие чеченца. Больше всего девушке не понравилось, что он раскрыл её секрет: зовут её не Элен, а всего-навсего Алёна! К тому же она не успела обменяться, с новым знакомцем координатами. Стряхнув с плеча пятерню Ротана, девушка сказала, что сейчас подойдёт. Возможно, всё бы и уладилось мирно, но гордый Яхья не привык к такому беспардонному унижению. Сердито глядя в лицо Ротана, он веско процедил сквозь зубы:

— Ты, что не видишь, что я тут с дэвушкой общаюсь!? У тебя глаз нет, да?

Давно замечено — чем беспредельней наглость высокого гостя, тем сильнее её оглушающее воздействие на коренных жителей равнинной территории России. Поэтому, услышав такие слова, Ротан приоткрыл рот и лишь тупо переводил взгляд с Алёны на Яхью. И обратно. Столкнувшись с подобной ситуацией и видя в глазах оппонента непреклонность и готовность идти до конца, «европешка» обычно пасует, подчиняясь внутреннему впитанному с молоком многовековой культуры правилу: «Качает права тот — кто их имеет!». Так нас учили с времен крепостного права, которого на Кавказе никогда не было.

Увидев бешенство в глазах Яхьи, Ротан подсознательно решил, что тот прав и даже и не испугавшись толком — «дал заднего». Продолжая обращаться лишь к Алёне он сказал, чтобы она сильно не задерживалась и, развернувшись уже хотел покинуть театр психологического поединка, но вновь услышал голос кавказца:

— Эээ — э! Я с тобой разговариваю!? Ты ещё и глухой, да?

«Борец, что ли или боксёр?» — думал Ротан, оценивающе разглядывая уши и нос рвущегося в бой деятеля. — Уши почти полностью скрывал «Гарсон», а нос был вполне цивильный. Ротан понимал, что меньше всего им с Туарегом сейчас нужен конфликт, да и вообще какой-либо шум. Он уже не рад был, что сразу не совладал с нервами и сделал попытку уйти от конфликта. Тем более, что немногие посетители кафе исподволь уже наблюдали за развитием событий.

— Мы тебя ждём, Алён, — сказал Ротан и неуверенно направился к своему столику. Однако он сделал ошибку. По законам гор (а именно по ним живут сыны Кавказа в любой точке мира) надо было обязательно поговорить с мужчиной, то есть с Яхьёй. Чечен был взбешён тем, что наглый качок, (а хороший спортсмен — сразу отличит мышцы «строителя тела» от так называемых — настоящих, чисто спортивных, «рабочих»), не пожелал разговаривать с ним, а упорно общался с Элен, будто его, Яхьи, тут и вовсе нет!

Яхья, вмиг забыв о девушке, хищно выскользнул из-за стола и подскочив к опешившему Ротану, чётко поставленной двойкой «правый лоукик в бедро — длинный, боковой левой в голову» опрокинул ошеломлённого Алексея на пол. На мгновение Алёна застыла в ужасе. Обернувшийся на шум Туарег, не сообразив до конца, что произошло, подавился куском пиццы и залился совершенно неуместным кашлем. Но самое удивительное произошло дальше! Захмелевший и потерявшийся в реальности Самоха вдруг вылез из-за стола и отчаянно бросился на чеченца. Позднее этот героический поступок Алёна назовёт актом истерики, а практичный Ротан — подхалимством.

Подбежав к, вмиг изготовившемуся в стойке Яхье, Самоха замахал руками как мельница! Он даже задел Яхью по макушке, и тут же пропустил сильнейший лоукик над коленом. Его пораженная нога вмиг онемела и потеряла чувствительность. Но всё же он на винных парах сумел, вцепиться в туловище кавказца. В этом инстинктивном сближении для Самохи был шанс, ибо для нокаутирующего удара нужна дистанция. И хотя через пару секунд матёрый боец всё же исхитрился зарядить ему локтем по челюсти, после чего Саня героически сполз на пол, этих мгновений хватило Туарегу, чтобы оценить момент и сблизиться с Яхьёй. Едва отвалил Самоха, как в чеченца вцепился уже Туарег. А это, как говорит блистательный актёр Каневский, — «Уже совсем другая история». Ломая столы и разметая посетителей, противники с грохотом закружились по залу, в каком-то диком торнадо. Секунда, и вот уже Яхья яростно молотит оказавшегося внизу Туарега, а уже в следующее мгновение «молотящая» рука джигита попадает в тиски самбиста; следует неуловимая комбинация действий и вот, уже, эта рука выгнута в обратную сторону, словно там не сустав, а шарнир. Хрестоматийный болевой приём на руку…

Тошнотворный хруст повреждённого сустава на секунду перекрыл чей-то истошный женский визг. А потом воцарилась тишина. Самое поразительное, что чеченец не проронил при этом ни звука, он лишь потерял сознание то ли от боли, то ли от картины увиденной им собственной руки, нелепо выгнутой наружу. Небрежно отпихнув ногой сломленного противника, Туарег вскочил на ноги. Невольные зрители тут же попятились, образовав вокруг него, пустое пространство метров в пять.

Тем временем, как всегда сметливая и расторопная Алёна, уже успела вызвать такси и, когда, очухавшийся Ротан, прихрамывая, выносил на плече подбитого Самоху, а Туарег уже совал «мэтру» деньги — «за еду и бой посуды», такси «Логан» поджидал их у входа.

Ротан помог погрузить на заднее сиденье стонущего от боли Самоху, троица кое-как расселась следом, и вскоре машина понесла их прочь от негостеприимного заведения.

Водила, ожидавший, видимо, более мирной компании, некоторое время молча и с опаской поглядывал в зеркало на происходящее на заднем сиденье. Убедившись, что все пассажиры между собой приятели и битого хлюпика везут лечить, а вовсе не похитили, успокоился и стал словоохотливей.

— Эк, его в кабаке зацепили. Братки что ли гудят?

— Да нет, мы сами братки, — отозвался Ротан. — Чурбаны беспредел учинили…

— Эти — даа… — со знанием дела протянул водила. — Эти жгут не по-детски. Потом помолчал и добавил: — Могли ведь и вдогонку ломануться…

— Уже не ломанутся! — зло отрезал Туарег, которому надоел этот пустопорожний трёп. Водитель прикусил язык и подумал, что сейчас главное — сбросить их на улице Флотской, как договаривались, и, перекрестившись, продолжить мирно бомбить дальше… «А то, того и гляди, ещё придётся их по столице катать, больницы подыскивать. Пока менты всех вместе не примут! Мотайся потом свидетелем вместо работы! Может они и завалили там кого»…

Для себя таксист уже решил, что если ему не заплатят, то он и не будет настаивать — лишь бы отвалили. Пожалуй, он уже был готов и сам им дать рублей пятьсот, чтобы они тут же покинули салон автомобиля.

* * *

…Из разговора мамы с ребёнком:

— Мама, а волки плохие?

— Нет, деточка! Они просто кушают только мяско. А плохие — взрослые, которые, живя около леса, объясняют своим деткам, что волк — это почти то же самое, что зайчик или белочка!

(не дошедшая до Европы народная мудрость)

1990 год. Дальневосточный округ. Отдельный батальон химической защиты Нижнетобольского Краснознамённого полка.

Командир отдельного батальона химзащиты подполковник Митрошкин вновь и вновь перечитывал материалы служебного расследования №26 «С». На младшего сержанта — Джабраилова Яхью Арбиевича, 1972года рождения.

«06 июля сего года, мл. сержант Джабраилов Я. А. без каких-либо оснований отказался выполнять поданную на законных основаниях команду старшего лейтенанта Скворцова, чтобы «обеспечить проведение инструктажа первого взвода по поводу проведения практических занятий личным составом с одеванием на время ОЗК (общевойсковой защитный комплект). В ответ на законное требование своего командира старшего лейтенанта Скворцова П. В. — обеспечить по поводу проведения занятий, младший сержант Джабраилов словесно оскорбил Скворцова в грубой, недопустимой форме, чем вызвал неуважение к офицеру со стороны находившихся в строю военнослужащих рядового, а также сержантского состава.

После справедливого замечания со стороны старшего лейтенанта Скворцова о недопустимости подобного поведения, а также обеспечения по поводу планового проведения занятий, младший сержант Джабраилов плюнул в его сторону перед строем и незаконно приказал замкомвзвода, старшему сержанту Колотилко Г. Н., собиравшемуся на законных основаниях (увольнительная записка) в увольнение в город, проводить инструктаж возложенный законным требованием Скворцова на самого Джабраилова. Чем сорвал отличнику боевой и политической подготовки, кандидату в члены КПСС Колотилко законный выходной. Старшему сержанту Колотилко пришлось по команде младшего сержанта Джабраилова (незаконной), вместо своего законного выходного, заниматься с личным составом, по поводу проведения занятий с одеванием ОЗК (общевойсковой защитный комплект). Вечером того же дня, на разводе, старший лейтенант Скворцов доложил капитану Стёпину В. В. о недопустимом поведении младшего сержанта Джабраилова и попросил принять к нему законные меры. Капитан Стёпин (член КПСС) словесно обругал Скворцова, которого обзывал «овцой», а сам устранился от воспитательной работы с младшим сержантом Джабраиловым, ссылаясь на то, что «если у Скворцова нету в голове, в жопе — не занять!»

Об этом разговоре, стало известно Джабраилову, который вызвал на следующий день Скворцова из помещения дежурного на КПП, где тот нёс службу в качестве «Дежурного офицера». Когда старший лейтенант Скворцов вышел на окрики Джабраилова, тот нанёс дежурному офицеру, несколько поставленных ударов ногами, с формулировкой — «за то, что застучал его командиру роты, капитану Стёпину В. В.» Этим безобразием он причинил старшему лейтенанту Скворцову Петру Владиленовичу, (находящемуся при исполнении обязанностей дежурного офицера) телесные повреждения, а так же повреждения формы одежды, несовместимые с продолжением дежурства.

В происшедшем прослеживается очевидная недоработка органов политико — воспитательных структур части, а также нерешительность, халатность со стороны командира роты капитана Стёпина В. В.

Члены комиссии по внутреннему расследованию: капитан Крупин С. А., член КПСС; старший лейтенант Бражник С. М. член КПСС; сержант Евстифеев Г. В. комсорг роты, кандидат в члены КПСС.»

Дважды перечтя рапорт, подполковник Митрошкин издал какой-то каркающий звук и с силой приложил кулаком по столу. Графин с водой покорно подпрыгнул, но устоял.

— Дежурный! Джабраилова ко мне! — рявкнул по селектору командир батальона и, сцепив на пивном животе, дрожащие пухлые руки, грузно откинулся на спинку стула. Стул хрустнул.

Подполковник Митрошкин дослуживал последний год. Из своих причитающихся двадцати пяти. Через десять месяцев он должен был, истово перекрестившись, перейти в долгожданный разряд военных пенсионеров. Трёхкомнатная квартира на родине в Кемерово, покладистая, рачительная жена и умница дочка… Что ещё нужно нахлебавшемуся по гарнизонам лиха подполковнику, чтобы спокойно встретить старость? И место военрука в школе для него уже присмотрено. Супруга с дочкой уже давно в Кемерово обжились, а он всё ещё тут гниёт!..

До сегодняшнего дня «гнить» помогала мысль о скорой пенсии и переезде, но эта история с Джабраиловым не на шутку вышибла Митрошкина из колеи. Так, пожалуй, можно и «по-плохому» из армии вылететь! Когда солдаты офицеров бить начинают! Да ещё Скворцова — он же, стукач, сейчас такую вонь поднимет — до министра запах дойдёт.

Дверь в канцелярию распахнулась. На пороге стоял младший сержант Джабраилов: как всегда отутюжен, выглядит с иголочки — можно же и в солдатском обмундировании прилично смотреться!

— Разрешите войти, товарищ полковник! (в советское время подполковников подчинённые называли полковниками). — Младший сержант Джабраилов по вашему приказанию прибыл!

С несколько секунд Митрошкин исподлобья как бы изучал Джабраилова (пусть, малость потопчется на пороге).

— Ну, проходи, проходи! Герой. Деятель! Рассказывай, что я теперь с тобой должен делать. А то я и не знаю. Мне вот на дисбат писать бумагу рекомендуют.

Джабраилов стоял по стойке «вольно» и молча смотрел в сторону.

Больше всего на свете Митрошкину хотелось сейчас передать дела в военную прокуратуру и закатать «оборзевшего чечена» (натерпелся он от них за время службы) года на два в дисциплинарный батальон. Его карающего резюме вполне бы хватило для этого. Хотя бы для того, чтоб другим таким было неповадно. И меньше всего на свете, ему хотелось сейчас какого-то шума и возни вокруг своего подразделения — дослужить бы спокойно этот год и забыть весь этот бардак как страшный сон! Эта задача была сейчас более сложной, но и более заманчивой…

Но тогда необходимо было подать упомянутый инцидент как мелкий личный конфликт Скворцова и Джабраилова — мол, повздорили два молодых мужика — с кем не бывает? При должном старании можно и замять… Требовалось лишь уломать Скворцова, чтобы угомонился со своими жалобами (на это у комбата имелись и пряники, и кнут), а Джабраилова надоумить, чтоб утверждал, что физического воздействия на Скворцова не было! Свидетелей-то нету! Ну… Есть один — помошник дежурного, старший сержант Кумганов. Но он будет молчать; во-первых он Джабраилова побоится, а во-вторых, они, вроде одной масти — кто он там? — карачаевец не карачаевец, черкес — не черкес… одним словом, оба — кавказцы.

— Ты мне скажи, Яхья… — Присядь, что стоять-то! — офицер кивнул на стул у книжного шкафа. — Скажи мне: тебе, что — не хочется нормально спокойно дослужить и поехать домой к маме — папе? Тебе хочется продлить себе службу на два года?

— Никак нэт, товарищ полковник!

— Ты хоть представляешь себе, что такое дисбат!? — Митрошкин сделал испуганное лицо, словно это грозило ему самому.

— Не знаю. Посмотрим, что это такое, товарищ полковник. Я и там не пропаду, и земляки найдутся! — зло сверкнул глазами Джабраилов.

— Да зачем тебе это надо!? Тебя отец — мать зачем в армию отправляли? Чтобы ты по дисбатам валандался или служил нормально?

— Меня не отец — мать в армию отправляли! А ваши. Люди.

Митрошкин почувствовал, что теряет терпение. Желание прогнать этого наглеца через все тернии дисбата стало настолько сильным, что затмевало разумное желание спустить дело на тормозах. И потом, если Джабраилов начнёт так разговаривать на батальонной комиссии, то даже он, комбат Митрошкин, будет бессилен замять ситуацию! Сейчас подполковнику предстояло определиться с собственной позицией: или топить его и тогда уж делать это явно и бескомпромиссно, демонстрируя беспощадную принципиальность или всё же склонить сержанта к покаянию, хотя бы и мнимому, а затем, опираясь на поддержку актива части, спустить дело на тормозах. Худшим вариантом подобного развития событий могло стать вот что: — и дело замять не удастся и он, подполковник Митрошкин, засветится при попытке утаить от высокого начальства печальное положение дел в части. И тогда уж наверняка пощады ждать не придётся!

— За что ты его так, Яхья? — Митрошкин подпустил в голос отеческие нотки. — Ну не нравится он тебе… Ты думаешь — ему очень нравится тобой командовать? Ты тоже не сахар. Но поставили его — он и выполняет! Не выбираем мы себе начальников-то. А то бы я себе — знаешь каких командиров выбрал?! — примирительно улыбнулся офицер.

— У него жена блэдина — как я могу ему подчиняться!? — выпалил сержант.

Подполковник опешил и несколько мгновений молчал, удивлённо уставясь на Джабраилова. Эта характеристика скворцовской жены даже заинтересовала его. Приготовясь услышать массу интересного, он откашлялся и уже официальным тоном продолжил: — «Как тебе не стыдно говорить такое? Да с чего ты взял?!»

— «А с того я взял, — веско заговорил сержант, — что сам видел на той неделе, как она курила на балконе с ещё одной шлюхой. И хохотали, как курвы, на весь офицерский городок! Стоят в халатах, держат сигарэты и шмалят внаглую! У нормального мужчины будет такая жена!? А он мне ещё указания даёт!» — Джабраилов сверкал глазами и буквально задыхался от возмущения, — пусть радуется, что цел остался, чмошник!»

— Дурак ты дурак, парень, — досадливо подумал комбат, глядя сквозь Джабралова. К общему его огорчению, добавилось разочарование от беспонтового сообщения «о блядстве» жены Скворцова. Митрошкин то ожидал пикантной истории, которую к тому же можно бы было использовать для давления на самого Сворцова; в крайнем случае — через его же жену. Но этот сын гор, видать, и впрямь считает, что курящую женщину надо побивать камнями! Дикий народ! Ээхх, парень! А судить-то тебя будут не в ауле. А в гарнизонной прокуратуре, чёрт бы вас всех побрал, свалились на мою голову!

— Ладно, товарищ младший сержант, идите! — сказал комбат. — Он уже понял, что дальнейшие разговоры бессмысленны.

Из двух вариантов оставался лишь один — беспощадно вскрывать нарыв, каяться за недогляд и искоренять в части неуставные отношения.

За «оскорбление действием чести и достоинства офицера», Джабраилов был разжалован в рядовые и получил два года дисциплинарного батальона. Обычно, это означает, что проштрафившийся попал на год, так как подавляющее большинство дисбатовцев на половине срока получают условно — досрочное освобождение (надо только никого не убить). Но не в случае с чеченцами. Все они составляют в подобных учреждениях касту «блатующих», а им досрочно освобождаться — «западло». Поэтому Яхья честно отбомбил два года в дисбате под Читой, а потом ещё вернулся год дослуживать в той же части, откуда и уходил. Такие правила. Сообразительный капитан Скворцов, узнав, что вскоре ожидается возвращение Джабраилова, написал рапорт, с просьбой отправить его на Дальний Восток, что и было исполнено в рекордные для армейской бюрократии сроки.

Впрочем, демобилизации Яхья дожидаться не стал, а верный призывам бывшего генерал-майора Советской Армии, а ныне Президента Ичкерии Джохара Дудаева — покинул часть, прихватив в караулке удобный для побега, компактный автомат АКСУ и два магазина патронов. Он счёл это достойной платой за все свои армейские мытарства. При помощи «трофейного» оружия Яхья легко добыл гражданскую одежду, немного денег и вскоре на перекладных добрался до своего селения.

У родного порога отец крепко обнял возвратившегося, наконец, домой сына. Обстоятельно, с удовольствием повертел в руках трофей…

К оружию у чеченца отношение трепетное! Передёрнув затвор, глава семейства дал длинную очередь в воздух; золотистые гильзы со звоном зацокали по бетонной дорожке — сладкая музыка для настоящих мужчин! На шум выскочил сосед — участковый инспектор милиции Лабазанов. — Ээ, что стреляешь, Арби!?

— Сын из армии вернулся! — широко улыбаясь, пояснил ему Джабраилов — старший, кивнув при этом на автомат. И, одобрительно погладив оружие ладонью, вернул его сыну.

— А вечером ждём вас на кебаб! — радостно крикнул он соседу.

Глава семнадцатая. Кто пускает ветры перемен? ретроспекция

…Новая метла чисто метёт, и тысячи матросов получили расчёт.

И новая команда поднимает флаг, а только судно из гавани —

Ни на шаг…

(из песни А. Макаревича)

Для того, что бы двигаться вперёд, надо периодически оглядываться назад. Всё чаще майор Фёдоров вспоминал не столь далёкие времена «эпицентра» своей службы. Новый начальник отделения хоть милиции, а хоть и полиции — это всегда событие. К которому, как правило, все сотрудники бывают в большей или меньшей степени готовы. Приход же моложавого подполковника Виктора Степановича Режимова (!), который две недели, как возглавил родное для Фёдорова № — ское отделение, стало не событием, а прямо-таки стихийным бедствием для всего личного состава. А для сотрудников уголовного розыска — в особенности…

И вообще, ещё с приходом к власти нового мэра столицы жизнь во всех её структурах запульсировала с новой, невиданной доселе силой. Местами дело доходило до абсурда. Например, весь штат детского сада №147 — прим, подал заявление с просьбой принять в партию «Единая Россия», о чём не преминула сообщить газета «Метро»; знаменитый певец «всех властей и народов» решил дать для родных москвичей ряд бесплатных концертов, разворошив тем самым мир шоу бизнеса и поп культуры. Много всякого стало происходить тогда в Москве, с приходом нового мэра. Причём ему даже ничего не приходилось для этого делать специально. Чутьё царедворцев и политических конъюнктурщиков подсказывало деятелям власти, культуры и спорта, что сейчас надо «всё делать иначе — чем прежде». Не понятно, как именно, да и не суть важно — главное, чтобы по-другому, а не так, как при прежнем правителе! Очевидно, в этом они видели демонстрацию лояльности переменам сверху. Милиции (а тем паче — грядущей полиции) это, разумеется, коснулось в не меньшей, а может и в большей степени.

Для начала новый шеф отделения собрал руководство всех входящих в структуру подразделения служб и отделов во внутреннем дворе отделения, где построил в одну шеренгу и сообщил, что «тех, кто захочет работать по старинке, вскоре во вверенном ему подразделении не будет». Потом была лекция о том, что «страна меняется, Москва меняется — пора и нам с вами меняться!»

Затем он сообщил, что вскоре их отделение одним из первых будет переведено из милицейской структуры в — полицейскую. Дескать, ему лично поведал о том сам начальник ГУВД г. Москвы.

Шефы всех рангов вообще обожают ненавязчиво козырять перед подчинёнными высокими связями во властных кругах… Далее он сообщил о том, что перед тем как стать полноценным полицейским, все милиционеры будут уволены. И лишь самые честные и профпригодные будут вновь призваны служить; на сей раз уже в рядах принципиально новой организации — полиции! (мол, это вам не милиция!)

После столь хитрой прелюдии подполковник сообщил, что отныне все служащие должны непременно присутствовать на утреннем разводе в «ноль восемь часов тридцать минут». Во внутреннем дворе отделения. Включая и сотрудников оперативного звена, которым надлежит являться на это мероприятие одетыми по форме, «что является демонстрацией уважения к своему ведомству, к форме установленного образца, обагрённой кровью их коллег, а также к сотрудникам остальных служб! Чья работа, может быть и менее заметна, но не менее важна!» Страной в тот период руководил единственный, наверное в мире, президент, регулярно подбривающий себе лоб в высоту. Получалось глупо и смешно, — синяя бороздка из колючек волос выдавала. Надо было её перекисью… Это было заметно на телеэкране, это обсуждали домохозяйки и двоечники в школе… Это было плохо для авторитета этой должности. Президент может быть плохим, но он не должен быть посмешищем. Будем надеяться, что он уже никогда не сядет в кресло президента! Хотя и премьеру увеличивать лоб при помощи бритвенного станка — негоже!

Итак, при последних словах начальника отделения, «завхоз» отделения, старший прапорщик Козло, покосился на стоявших на фланге оперативников и ехидно осклабился. Правда, спохватившись, он тут же попытался придать лицу чинное выражение, но злорадство пёрло наружу и в итоге его хохляцкая физиономия состроилась в совсем уж странную гримасу. Заметив это, подполковник Режимов вывел Козло из строя (даже вне строя бедняга не мог совладать с душившим его смехом). Начальник объявил ему выговор «за неверное и несвоевременное бессловное обсуждение действий прямого начальника, путём утрирования».

Старший прапорщик пытался протестовать — мол, он же ничего не обсуждал — бесполезно!

Майор Фёдоров уныло стоял в ряду с остальными пока ещё милиционерами, и думал лишь об одном: какой он, майор Фёдоров, молодец, что, не полагаясь на случай, заранее подсуетился, найдя себе работу на «после увольнения из органов». Работа была подходящая — в Службе безопасности солидного банка.

А в том, что с переменой вывески не стоит ждать какого-либо осмысленного реформирования ведомства, его только что окончательно убедил энергичный подполковник Режимов! Будут те же яйца, только в профиль!

Слева от него расположился «Правая рука» — лейтенант Кожанов. Покосившись на вечно весёлого, добродушного опера Фёдоров усмехнулся — вот кому всё нипочём! Парню было ещё трубить и трубить, а он, по всему видать — только рад! Сопит, как гончая перед забегом, Режимова глазами пожирает! Не зря прежний начальник ставил Кожанова в образец офицера милиции.

— «Берите пример с Кожанова, — говаривал тот. — Всегда подтянутый, бодрый и румяный!»

«Расслабься, парень, расслабься — быть тебе майором по любому!» — усмехнулся Фёдоров про себя. — Но и не больше… С твоим-то провинциальным активом да при отсутствии «волосатой лапы». Судя по довольной физиономии Кожанова — тот думал иначе. Для себя Фёдоров решил, что если Режимов и впрямь воплотит в жизнь свои идеи, то он, Фёдоров, не только уволится из органов, но и заберёт «службоеда» Кожанова с собой, в банковские структуры. Нечего такие подарки Режиму оставлять!

А потом была идиотская, нервная переаттестация сотрудников, которую Фёдоров прошёл просто как дело чести.

— «Пройду, получу подтверждение, что я не верблюд, и уволюсь к чёртовой матери!» — думал он. — «И в Банк, на вольные хлеба! Хлеба — с маслом!»

Но как водится, сперва он решил довести до конца начатые оперативные дела, потом появились новые… Одним словом он остался служить дальше. Хотя его сильно раздражало, что народ продолжает годами называть полицию милицией. Не прижилось новое название. О том же, заставило ли оно сотрудников качественнее и добросовестней работать, лучше помолчать…

Глава восемнадцатая. Лежбище

Украдкой разглядывая «инвалидную команду», как про себя окрестил своих странных пассажиров водитель такси, вызванный к «Берёзке», он, повинуясь профессиональной привычке, мысленно гадал, что это за люди и что с ними стряслось. Внешне они не подпадали ни под одну категорию граждан: бандиты — не бандиты; менты — не менты… Но явно и не простые какие-нибудь труженики офисов. Не планктон! Короче — не пойми кто! По их отдельным репликам и междометиям тоже нельзя было хоть что-либо понять… Ладно! — Хоть бы нормально расплатились — и пусть чешут с богом!

Между тем озадаченный таксист, проклиная все пробки на свете, доставил, наконец, сомнительных пассажиров по адресу и, получив причитающиеся деньги, дал по газам. На сонно — спокойной улице Флотской находилось прибежище Туарега. Его доходы позволяли ему снимать тут относительно недорого двухкомнатную квартиру «для разгрузочных дней и прочих удовольствий». Когда компания покинула машину, оказалось, что сам идти Самоха не может: его нога была всерьёз травмирована и, похоже, был сломан нос. Ротан отделался легче: у него ничего не болело — лишь шумело в голове после пропущенной по челюсти плюхи. Правда, позже, дома его вырвало, то ли от выпитого, то ли от сотрясения мозга.

У Туарега под левым глазом набух лиловый желвак: перед тем как отключиться, кавказец успел приложиться пару раз к физиономии борца. Вид у всех был крайне недовольный. Они ведь не знали, что им крупно повезло. Потому что через три минуты после их отъезда с места происшествия в кафе ворвалась группа отмороженных друзей Яхьи и, увидев в каком он состоянии, покрушила всё, что не успели доломать дерущиеся. После чего, допросив с пристрастием мэтра и официантов, они, гортанно рыча нечленораздельное, умчались куда-то на двух джипах, увозя с собой покалеченного соплеменника. А вскоре в заведение приехал усиленный наряд полиции. Парни тоже допросили о происшедшем мэтра и официантов (все посетители давно испарились) и наскоро перекусив за счёт заведения, уехали раскрывать другие преступления.

— Болит? — спросила Алёна, осторожно коснувшись прохладными, влажными пальцами щеки Ротана.

— Отвали лучше! Я с тобой потом поговорю! — окрысился качок. И уже обращаясь к Туарегу, — а с этим обормотом, что делать будем? — кивнул он на Самоху.

— Беречь будем! — ответил Туарег. — И лечить! Он нам нужен!

Конечно, Самоха предпочёл бы лечиться у врачей, но сейчас он думал лишь об одном — поскорее улечься на какой-то диван и хоть немного заглушить эту чёртову боль в колене. Наконец приехали. Расплатившись с таксистом, и подождав когда тот исчезнет за поворотом, Туарег полез за ключами.

Открыв кодовый замок, Миша распахнул дверь подъезда и придерживал её пока Ротан с Самохой на плечах и Алёна заходили внутрь. Квартира оказалась на втором этаже; так себе квартирка, основным её достоинством было то, что по уговору с хозяевами она проплачивалась на полгода вперёд. После чего хозяева не тревожили Туарега даже звонками и не должны были появляться здесь до следующей оплаты.

Первым делом друзья велели Самохе раздеваться, уложили его полуголого на тахту для «поверхностного медосмотра», как выразился Ротан. Не секрет, что любой толковый спортсмен прилично волокёт в строении человеческого организма и может разобраться в уровне полученных повреждений. Вид «эскулапов», по-профессорски склонившихся над злосчастным Самохой (обоим бы ещё очки и белые колпаки) едва не вызвал у проштрафившейся Алёны приступ хохота и, девушка торопливо ушла от греха на кухню.

— Я похозяйничаю у тебя, Миш?

— Похозяйничай! — бросил Туарег, не оборачиваясь, он продолжал колдовать над Саней. — Разрыв связок! — резюмировал он, наконец. — Месяц лёжки. И врача надо.

Помяв и повертев подпухшее колено, Ротан с сомнением покачал головой и вынес свой приговор, более мягкий: «Надрыв связок, а не разрыв. С ушибом тканей тыльной стороны колена. Возможно, с небольшим вывихом. Неделя. Максимум — дней десять, и он снова — «борец Иван Огурец»! После чего Ротан встал и с чувством выполненного долга отправился на кухню, откуда вскоре донеслась приглушённая перебранка:

— А что мне оставалось делать!? Он меня силой усадил! За стол к нам надо было его тащить, что ли!?

— Куда тащить!? Ты ж сама к нему подлезла!…

Ну и так далее.

Между тем Туарег возвышался над похожим на «живого покойника» Самохой и о чём-то размышлял (если это изысканное слово может быть уместно в применении к Мише Зайцеву). Ему было ясно, что их план по новому водворению Самохи на склад и вообще какое-либо использование Сани в ближайшее время придётся отменить. Этот факт очень расстроил его: он хорошо знал, что ковать надо, пока горячо. И людей разводить также, по-накатанной. В процессе раздумий Туарег пришёл к выводу, что лечить Самоху в больнице нельзя и, вообще, отпускать куда-то из этой квартиры не стоит. Его раздумья прервал шум возни на кухне.

— Отвали, придурок! На меня ещё никто руку не поднимал!

— Оно и видно, стерва! — ревел Ротан.

Вдруг дверь шумно распахнулась и парочка ввалилась в комнату. Причём растрёпанная Алёна яростно отбивалась от преследующего её Ротана скалкой! Тот неуклюже выбрасывал вперед руки, пытаясь схватить отступницу и одновременно прикрыться от импровизированной палицы. Внезапно один из ударов пришёлся точно в лоб дебошира. Деревянный предмет отскочил от его головы с противным стуком, Ротан тут же замер, закатил глаза и вдруг осел без чувств на пол, подгребая ногами. С несколько секунд все трое молча, застыв, глядели на поверженного богатыря. Полежав так с несколько секунд, Ротан слабо задрыгал ногой; потом приподнял голову и сделал попытку подняться. Тщетно. Кружилась голова. Это зрелище, вкупе с озадаченным и растерянным видом, пунцовой Алёны со скалкой в руке, неожиданно вызвали взрыв хохота не только у Туарега, но и у Самохи, который, очевидно, почувствовал уже себя младшим членом команды.

— Ха-ха-ха! Ну и коррида! — зашёлся в смехе Туарег.

— Повторный нокаут за короткий промежуток времени! — визжал с кровати Самоха, явно пародируя «диагноста Ротана» — сотрясение мозга! Срок лечения — три недели! Ихххи — ххааа!! — Он даже не боялся, что, очухавшись, Ротан может с ним расправится. А скорее всего — это была просто истерика, вызванная всеми стрессами последних суток! Глядя на них, расхохоталась и Алёна. До кучи. Ротан их не поддержал. Его снова тошнило.

Здоровый смех всегда во благо. Отсмеявшись, Туарег помог Ротану подняться и примостил его рядом с Самохой. По требованию Туарега девушка принесла смоченное холодной водой полотенце и сделала бедняге подобие компресса. Почувствовавший себя главврачом импровизированного лазарета, Михаил велел Ротану некоторое время спокойно полежать, а Алёне — «сделать перевязку Саньку».

Услышав, что он уже стал «Санёк», Самоха окончательно успокоился и про себя решил, что будет лечиться как можно дольше, а тем временем все они, глядишь, сойдутся с ним поближе, и можно будет из прямой жертвы беспредела, потихоньку переквалифицироваться «в меньшого брата».

«Может буду с ними что-нибудь мутить в качестве отработки долга!» — думал он не забывая, тем не менее, периодически гримасничать от боли. История с ограблением склада ему с самого начала виделась авантюрой: вычислить его службам банка не составит никакого труда. Теперь же, после того как он не выйдет на работу и вообще исчезнет, его просто уволят оттуда. И эта скользкая тема, глядишь, будет закрыта! А там…

Как говорил Ходжа Насретдин: — «Или эмир помрёт или ишак сдохнет!»

Совсем не такая глупая, как, иногда могло показаться, Алёна отлично отдавала себе отчёт в том, что на её совести — не только примостившиеся на кровати пострадавшие, но и срыв всего плана в целом. Поэтому сейчас перед ней была одна задача — суметь подластиться к Туарегу, который у них всё отчётливее вырисовывался в качестве главаря. Пока ещё, правда, непонятно — главаря чего.

Во всяком случае, сейчас у неё был скромный выбор: или отваливать от этой сомнительной компашки совсем, или занимать в ней вполне определённую позицию, опираясь на Туарега. Получивший по голове дважды за день, Алексей отныне, как мужчина, для неё не существовал — зачем ей в жизни опора со слабой головой? Да и вообще — нормальные женщины ценят лидеров. И силу. Природный инстинкт заставляет их тянуться именно к вожаку. А вожак всегда сильный! — «Ума бы ему ещё немножко, а то, действительно, подлинный туарег… А впрочем, зачем лидеру ум? — продолжала она. — Ум его помошнику нужен, „серому кардиналу“. То есть мне! А гламурный Ротан — по сути лишь ухудшенная копия известного в подиумных кругах Тарзана. Но я то — не Наташа Королёва. Я себе красивых бестолковых игрушек позволить не могу!» — примерно так подсознательно, а отчасти и сознательно рассуждала практичная Алёна Князева.

— Что у тебя за разговор с тем «зверьком» был в кабаке? — прервал Туарег ход её мыслей.

— Ну… Он не прост! Скажем так! — отвечала девушка, состроив сосредоточенную физиономию и пытаясь мгновенно сориетироваться.

— Он сперва сделал вид, что, типа — я ему понравилась, я уже хотела привычно отфутболить, но что-то мне подсказывало, что тут всё сложнее… Короче! — То, что я успела понять, пока этот (она небрежно кивнула в сторону Ротана) не вмешался — пас он именно тебя. И, вероятно из-за каких-то картёжных дел… Может, нагрел ты его в карты когда-то? Не помнишь — не пересекались?

(Туарег нахмурился, силясь что-то припомнить)

— Во всяком случае — эти инвалиды (она вновь кивнула в сторону кровати) его не интересовали.

— Ээ! Кто там инвалиды!? — подал голос Самоха, которому очень понравилось, что про них с Ротаном говорят как про единое целое. Но Туарег грозно рявкнул ему — «заткнись!», и он приумолк.

— Что он тебе конкретно говорил? — спросил Зайцев девушку, беря за локоть и уводя на кухню.

— Он сказал, что где-то тебя видел и попросил рассказать, кто ты. Я начала плести, что ты известный в мире борьбы рефери, и тут подошёл Этот… Она кивнула в сторону комнаты — лазарета.

— Называй его по имени! Всё-таки спали вместе! — неожиданно заорал Туарег. — Думаешь, мне приятно это слышать!? Ошибаешься.

— Не знаю, что тебе приятно! Но когда ты любишь одного, а тебя укладывают к другому, поневоле озвереешь! — Выпалив это, Алёна словно бы в отчаянии отвернулась. А когда повернулась, на её ресницах серебрились самые настоящие слёзы. Туарег озадаченно посмотрел на неё и лишь пробормотал:

— Кого любишь?.. Это. Меня что ли?…

— Нет, блин, Самоху! — сердито ответила девушка и вдруг, упав на грудь Туарегу, разрыдалась. Он стоял, неловко прихватив её руками, словно держал большой арбуз, не зная куда положить, и молчал, не ведая, что сказать. В словах амурных борец был несилён.

Глава девятнадцатая. Планы меняются

Уже на следующий день, после того как компашка окопалась в логове Туарега, Ротан заявил, что в этом сумасшедшем доме он лечить голову не может. К тому же ему вскоре проходить аттестационную комиссию в МВД, а значит надо постоянно быть в поле зрения будущих коллег, жить дома и не мелькать в сомнительных компаниях. Возможна, дескать, и слежка за ним.

— Ты в Службу Внешней Разведки, что ли устраиваешься!? — с сомнением подначивал его Туарег. — Что чекиста-то из себя ломать?

— Во-во! Будущий боец невидимого фронта! — вторила язва Алёна. (В последнее время она всё чаще поддакивала именно Туарегу)

— Кто же тебя допустит у сержантов зачёты по бегу принимать? Да ещё без слежки, а? — «Не думай о секундах свысокааа…!» — прогнусавила она для пущей убедительности. Хотя, по правде говоря, она ещё вчера поняла, что отныне Ротан в этом доме лишний и лучше бы его тут не было.

Зачем она поддерживала линию Туарега? Она, пожалуй, и сама бы не объяснила! Просто из какого-то бабьего упрямства. Плюс — желания потрафить новому вожаку. Ну, и повод поострить был очень уж соблазнительный: потенциальный инструктор по физической подготовке толкует о возможной слежке за ним — тут промолчать сложно.

— Я знаю что говорю! — парировал Ротан. — Меня, между прочим, уголовный розыск рекомендует, а не какой-нибудь, ь отдел хозобеспечения. А у них возможностей пробить человека — хоть отбавляй!

— А в принципе — бережёного-то и бог бережёт! — сказала Алёна. (Она уже вволю поиздевалась над Ротаном и теперь могла с чистой совестью посодействовать его выметанию из квартиры) — Может статься Алекс и прав! Что — мы и так с ним встретиться не сможем, если что-то обсудить надо будет?

— Да ради бога! — ответил Туарег, почесав макушку. — Пусть у себя дома долечивается.

— И уже обращаясь к Ротану. — Но чтоб мне тебя потом искать не приходилось! Алён! Вызови ему такси, побережём нашу «ударенную» силу!

Все рассмеялись, даже и сам Ротан был вынужден скривиться в улыбке.

Алёна вызвала такси и быстро собрала Алексею кое-что из еды и вещей в дорогу. Прощание было недолгим; все пожелали вскоре увидеть молодца в должности инструктора полиции по спорту и здоровой головой. На этой оптимистической ноте он и укатил восвояси, не забыв, разумеется, прихватить свою спортивную сумку, распухшую от пластиковых контейнеров с жареной картошкой, салатами и даже борщом в баночке, заботливо втиснутыми туда Алёной на прощанье. Ей всегда бывало немножко жаль оставляемого мужчину, при переходе — к другому. Кроме того, она дотошно объяснила Ротану, когда и как самостоятельно колоть себе в вену магнезию, Что бы голова прошла, когда ложиться спать и прочее, и прочее. Правда заботливость её была вызвана и тем, что неглупая девушка понимала, благодаря кому у Ротана возникли проблемы со здоровьем. Всё-таки всё началось с её знакомства с драчливым чеченом. Но факт остаётся фактом — Ротан был растроган таким вниманием, и от его обиды не осталось и следа. По крайней мере — внешне.

Когда машина унесла Ветрова в родные пенаты, Алёна сладко потянулась, и томно глядя на Туарега, прошептала:

— Ну наконец-то!… Честно говоря, я бы при нём не смогла… это… с тобой…

Слегка растерявшись, и не вполне осознав услышанное, Туарег неуклюже потрепал её по щеке и отправил кухарить, готовить обед; сам же расположился в кресле у изголовья кровати, на коей горестно возлежал Самоха, и в очередной раз стал смотреть видеозапись последнего чемпионата мира по боевому самбо. Смотрел — мягко сказано. Уставясь в экран, Туарег и сам словно бы участвовал в поединке: живописно рассекал кулаками воздух и периодически вскакивал с места. Он даже ухитрялся имитировать защиту от несуществующих ударов… Самоха, которому, как и всякому больному был необходим покой, в эти минуты буквально возненавидел Туарега.

— Господи! Какой идиотский вид спорта! — раздражённо думал он. — Разве человек с нормальной головой будет заниматься видом, который сводится к тому, чтобы нанести сопернику как можно больше травм и повреждений!? А потом, покалечив друг друга ещё и обниматься, как лучшие друзья! Это просто противоречит здравому смыслу! Вот потому-то из них и набирают бандитов и всяких прочих отморозков.

— Из банка не звонили? — вдруг спросил Туарег Самоху, не отрываясь, однако, от экрана.

— Звонили! — соврал, не моргнув глазом Самоха. — Сказали, что, если явлюсь без больничного, меня не допустят к работе и сразу уволят! — Я им толкую, что у меня нет страхового полиса — бесполезно!

— Уволят? — задумчиво произнёс Туарег поставив видео на паузу. — Ну и хорошо, что уволят, — неожиданно продолжал он. — Ты нам, числясь в банке, только все карты путаешь. Поправишься, трудовую заберёшь — и нет тебя! И не склад нам нужен, а кое-что — получше.

Самоха внутренне напрягся и с испугом смотрел на Туарега. Интересно, что ещё пришло в эту отбитую падениями на борцовский ковёр голову.

— «Кое что получше!»… — Центральный офис он, что ли штурмом брать собрался? Или Председателя Правления похитить для выкупа?? Боже, куда я вляпался!» — кис Самоха.

Между тем Туарег поднялся с кресла и, нахмурив брови, нарезал круги по комнате, на манер поэта, которому осталось придумать эффектное, завершающее поэму четверостишье. Наконец он заговорил:

— Ты, помнится, рассказывал, как задействовал знакомых инкассаторов для вывоза хлама со склада. Так?

— Тааак… — нехотя подтвердил Самоха, внутренне подобравшись.

— А ты не думал, что теперь эти орёлики у нас вот тут! — При этих словах Туарег выразительно сложил узловатые пальцы в кулак, словно бы спрятав в нём всех «орёликов» сразу. — Они под уголовной статьёй ходят, и ты для них, и царь, и бог и отец родной!

— Возможно, — уклончиво отвечал Саня. — Они мне и предлагали перебираться в инкассацию…

— В инкассацию тебя, уволенного из отдела охраны, никто не возьмёт теперь. Я слыхал, туда берут только проработавших года два в обычной охране и притом только лучших. Но не гоношись! Это нам и не надо! Главное — твои дружеские связи с одним экипажем. Который, с тобой в замазке по-воровскому. Мы инкассацию и киданём! — выпалил вдруг Туарег. — И денежки живые! А то — сбывай потом краденную оргтехнику, — палево одно!

И хотя хороший, как все мошенники, психолог Зайцев выбрал наименее безобидное слово «киданём», у Самохи вмиг засосало под ложечкой: «Знаем мы эти кидания инкассации. Кровищи не оберёшься и срока, — начиная от десятки!»

— Значит так! — продолжал Михаил. — Организуем им замануху. Скажешь, что устроился охранником на Митинский рынок. Разок встретитесь на нейтральной территории. При мне конечно. Я буду твой работодатель. Плачу тебе двушку зелени в месяц, плюс — уже, после обеда ты почти всегда свободен! Выпьем, расскажем им, как хреновенько там сотни компов и телеков охраняются — бери — не хочу! После закрытия рынка, естественно. Так, просто расскажем, без всяких приглашений, типа проболтаемся. Пусть сами дозревают. Ну, а если так и не дозреют, то настоятельно пригласим. Может и шантажнём при необходимости. В конечном итоге — забиваемся с ними на рассвете, когда они уже загрузились денежкой, но ещё не начали её развозить по офисам и культурно их грабим. Трупов не плодим — мокруха нам не нужна! Они и так помалкивать будут про нас — им ведь срок за ограбление склада корячится! Логично?

Самоха сильно сомневался, что парней из инкассации можно так вот, «за здорово живёшь» кинуть на миллионы (уж откровенных-то лохов там не держат), но решил не спорить и лишь кивнул головой.

— Ну так вот! — продолжал Туарег, — значит мы забираем у них мешки, связываем дураков скотчем и обещаем, кстати, с ними поделиться, если у самих всё выйдет чисто… Можно даже будет и Ротана с ксивой полицейской задействовать, чтобы их припугнул… А вообще-то, может он нам и не нужен, фраер этот! — вдруг заявил Туарег. — Без ментов обойдёмся, верно? Ну вот. Я с тебя списываю карточный долг, даю бабок на безбедную жизнь, и ты уезжаешь на пару лет в какой-нибудь городишко подальше от Москвы. Типа в Орехово — Зуево. Устраиваешься в киоск газеты продавать для отмазки или там школьным сторожем — живи не тужи!

«Твоими бы устами — да мёд пить! — думал между тем Самоха, вглядываясь в хищный профиль Зайцева. — Складно было на бумаге, да забыли про овраги!»

Однако вслух он предпочёл не высказываться и просто состроил задумчивое выражение лица, как бы тоже участвуя в процессе планирования.

Самое главное сейчас для Туарега было убедительно врать чуткому уху Самохи. Как когда-то говорил Зайцев: «Если ты, обманывая лоха, не можешь самого себя заставить верить в то, что говоришь — считай, что это уже не враньё, а просто трёп».

Вот и сейчас, живописуя Саньку детали предстоящей операции, он так увлёкся, что и в самом деле начал мыслить так, как если бы ему кто-то запрещал просто перестрелять инкассаторов из своего «трофейного» Вальтера, когда те откроют дверь. Поэтому к концу беседы он даже задался вопросом:

— « А если они всё-таки заложат!?»

Потом озадаченный немного походил по комнате, и лишь тогда до него самого дошло, что некому будет закладывать. Не останется же в живых никого. И Самохи тоже.

Глава двадцатая. Накануне налёта

В ночь перед нападением Самоха почти не спал. Он стал издёрган, заговаривался и вообще являл собою картину полностью деградировавшего как личность человека. Даже тот факт, что некогда любимая Алёна, как выяснилось теперь, изначально была любовницей Ротана, а в последнее время окончательно перебралась в постель Туарега, сейчас не особо трогал Саню. Иногда он даже участвовал в их совместных «эротических играх», если, конечно, Туарег был в хорошем расположении духа. Правда роли в них ему отводились вспомогательные: стоя рядом, ласкать Алене болтающиеся как гроздья винограда груди, пока Миша, пристроив её «раком», усердно делает своё дело, деловито, по-хозяйски сопя и отдуваясь. Или помогать девушке догнаться язычком, чего «правильный пацан» Туарег себе позволить никак не мог, но любил понаблюдать со стороны.

Склонив к этому Самоху, он совсем перестал уважать его, по-пьяни называл «полировщиком», а иногда, сильно перепив пугал, «петушатником» в случае попадания на нары.

Всё это окончательно сломило волю и без того безвольного Самохи, и он полностью смирился с судьбой. Если поначалу у него иногда возникала шальная мысль обратиться в органы и всё рассказать, то теперь он даже и не думал об этом, опасаясь расправы со стороны людей Туарега (тот любил при случае намекать, про свою «недюжинную поддержку в криминальных кругах»).

— Убьют! Убьют, как только неминуемо выяснится, откуда растут уши! — понимал Самоха.

Теперь Саню волновало только одно: даст ли ему Туарег денег после «спецоперации» и оставит ли в дальнейшем в покое. Логика подсказывала, что тому проще устранить его после ограбления. Пользы от него, кроме знания сотрудников инкассации, никакой. Но это знание и становится его же косяком, после дела. Изначально он для Туарега никто… Лишний свидетель ограбления. Всё это наводило на невесёлые мысли. Но так уж устроена человеческая натура (а творческая в особенности!) — хочется ей верить в лучшее; искать подтверждение тому, что всё будет хорошо, даже вопреки реалиям. Самоха видел такое подтверждение в том, что Туарег неоднократно подчёркивал необходимость того, чтобы после операции Самоха затаился где-нибудь в областном городке и не вздумал появляться в Москве, а то, дескать, с деньгами соблазнов много появится! Эти грубоватые наставления были для Самохи сладкой музыкой. Из этого, по его мнению, следовало, что он смело может рассчитывать на какую-никакую доляшку от общего дела. И на то, что если он выполнит условие насчёт жития в какой-нибудь Коломне, а то и Загорново. Туарег его отпустит с миром, и не будет преследовать в дальнейшем. Блажен — кто верует — тепло ему на свете… Подобно чуткому животному, Самоха прислушивался к каждому слову, каждой интонации Михаила. Сегодня Туарег ему нравился. Он не чурался общения с Самохой, «воспитывал» его, что само по себе было бы бессмысленно, планируй он его назавтра устранить. А вечером, накануне ограбления, Туарег даже ухитрился довести Самоху до смехового припадка (случившегося, вероятно, опять же на нервной почве).

А дело было так: проходя мимо Самохи, занимающегося глажением их свежестиранной одежды и при этом слушающего, что-то из старого рок-н-ролла, Туарег походя сграбастал с подставки футляр от диска. Под прозрачной пластмассой находился кусок бумажки, на котором Самоха вывел по-английски, но, для простоты, нашими буквами: «Битлз. Импайр пул — 66год.» И далее ниже:

1) Ай эм даун; 2) дей триппер и тд, И тут Туарег желая блеснуть английским, брякнул: — Ну и парашу ты слушаешь! Одни названия чего стоят! — День триппера!; Я — даун!

И презрительно швырнув коробочку на место умёлся восвояси. На какое-то время Саня опешил. Несколько секунд ему удавалось сдерживать хохот, выпучив глаза и задержав дыхание, но взглянув на затрясшуюся от мелкого смеха Алёну, которая тоже оценила лингвистические познания Миши, он не выдержал.

Самоха хохотал присев в изнеможении у гладильной доски, потом повалился в ноги вернувшемуся Туарегу и, чем больше тот не понимал что происходит, тем сильнее надрывался Саня. Он догадывался, что сейчас ему главное не встречаться глазами с Алёной, иначе он будет ржать до утра, если, конечно, его не пришибёт Туарег. А тот сперва пытался приподнять беднягу за шкирку и даже грозил тумаками, но это только ещё больше смешило Самоху… Бросив Саню Туарег вопросительно поглядел на едва успокоившуюся Алёну.

— Возможно воздействие медицинских препаратов! — ответила она на его немой вопрос. — Он же долго принимает.

Но тут же — сама залилась хохотом. Туарег молча покрутил у виска пальцем и подошёл к зеркалу. Понемногу Самоха стал приходить в себя, но увидев, что Туарег повернувшись задом к зеркалу пытается найти причину их смеха где-то на своих штанах — вновь расхохотался. Дело бы плохо кончилось — Туарег стал «закипать», но находчивая Алёна второпях объяснила ему, что она накануне совершенно напрасно съела банку консервированной фасоли и, вот, только что, пока они гладили бельё — «громко не сдержалась»…

— И он из-за этого так ржал!? — поразился Туарег. — Ну, даун — он и есть даун! Не зря же и песни такие слушает…

При этих словах «заговорщики» разразились новой порцией хохота и, Туарег, вновь покрутив пальцем у виска, отправился отдыхать в другую комнату. — Пусть себе хохочут — лишь бы не над ним. Даже оно и к лучшему — какая-никакая, а разрядка перед делом…

С этой минуты, между собой Алёна и Самоха называли Туарега только «Аймдаун».

Вид «кончившего» мужчины всегда вызывал в Алёне что-то вроде умиления. Ей было приятно смотреть на это немного не доделанное создателем существо, лежащее в изнеможении; такое беззащитное и бесконечно благодарное… Вероятно в эти минуты она чувствовала себя образцовой самкой, способной по-настоящему осчастливить даже самого придирчивого кобеля.

«Одарюууу я тебяаа! Собой одарюу!…» — как поёт незабвенная певица Анатолия. Слова, конечно идиотские, но — пипл хавает.

Правда, в случае с чёрствым Туарегом всё обычно выглядело иначе. Отстрелявшийся Михаил вызывал не умиление, а отвращение. Ощущение, того, что он вместе с собственным оргазмом выплеснул и растранжирил безвозвратно и её частичку…

Вот и сейчас он развалился на и без того, тесном диване, раскинув волосатые ноги и шумно сопя, словно бы вместе с извержением его семени она, Алёна перестала существовать в этом мире, испарилась вовсе. Её всегда раздражала его привычка после «канчо» безо всякого стыда испускать газы, будто он не в постели с прекрасной дамой, а где-то в поле и в гордом одиночестве. Так происходило и на сей раз.

— Ты ещё обосрись здесь! — в сердцах сказала она ему и тут же получила не сильную, но обидную пощёчину. Так отмахиваются во время еды от надоевшей мухи.

— И ты считаешь, что это в порядке вещей? — тихо спросила она ледяным голосом.

Он резко развернулся к ней и, сверкая глазами, прошипёл: — Не дёргай меня сегодня, понятно!? Завтра дёргай, воспитывай, а сегодня не надо! Ладно?

— Прохладно! — ответила она и потянулась за халатом. — Отдыхай!

С этими словами Алёнка запахнулась в халатик и выскользнула из комнаты. Её всегда бесили мужчины, заканчивающие свои потуги, не дождавшись оргазма партнёрши.

Она пришла на кухню, где облачённый в передник Самоха, чистил картошку.

— Брось свою картошку, кулинар! — раздражённо сказала она. — Давай лучше выпьем водки.

Самоха удивлённо посмотрел на неё.

— А этот орать не будет? — кивнул он в сторону спальни. — Он же говорил не пить сегодня совсем…

— Мне пох — будет или не будет! — рявкнула Алёна, так, что б было слышно на весь дом. — Наливай, говорю! И себе тоже!

Воровато оглянувшись в сторону комнаты, где притаилась опасность в лице Туарега, Самоха быстро достал из буфета рюмки и початую «Путинку». Разлил по полной. Выпили без тостов. В преддверии завтрашнего утра и так всем всё было ясно. Закусив половинкой помидора, Алёна налила ещё рюмку, уже одной себе и тут же отправила вслед за первой. Закусывать не стала.

Некоторое время она молча гядела перед собой и о чём-то думала. А может просто смотрела невидящим взглядом в пространство. Самоха немного постоял у стола и возобновил чистку картошки. Внезапно Алёна забрала у него нож и, немного повертев в руках, спросила:

— Ну что, Крис? Жить хочешь?

Самоха с изумлением уставился на девушку. Перебрала она, что ли с двух-то рюмок?

— Так хочешь жить или нет? — снова спросила она, положив нож перед собою.

— Допустим — хочу, — ответил Саня, деликатно забирая ножик назад. — И что дальше? К чему ты это?

— А зачем жить — не задумывался? — поинтересовалась Алёнка, глядя перед собой. — Зачем такая жизнь-то, как у тебя? Впрочем — ладно. Раз хочешь жить — значит, будешь жить! Чисти дальше. И чёрненькие хреновинки эти (она поднесла к его носу чищеную картофелину) хорошо вырезай, а то ешь потом после твоей чистки всякую гниль!…

С этими словами она забрала нож, показательно выскребла тёмные пятнышки на картофелине, а потом подбросила нож и, ловко словив его двумя пальцами за лезвие, протянула Самохе ручкой вперёд, как и полагается культурным людям.

— Действуй дальше!

Вернувшись в комнату, она была готова к разборкам с Аймдауном (девушка была убеждена, что Туарег слышал её протестное восклицание насчёт водяры, а возможно, и весь разговор) и заранее состроила каменное выражение лица, но… Туарег уже по-богатырски храпел, разметавшись по всему дивану. Некоторое время Алёна задумчиво стояла над ним, по-наполеоновски сложив на груди руки, словно бы решая его участь. Постепенно на её лице нарисовалась улыбка. Впрочем, если бы кто-то сейчас увидел её лицо, вряд ли бы он счёл эту гримасу улыбкой.

Отпихнув руку Туарега, ухитрившегося обнять весь диван, словно бы собираясь по-борцовски бросить его через себя, «с прогибом», Алёна выволокла из под хама одеяло и ушла спать в гостиную. Там она разложила самохинское лежбище на двоих и, быстро застелив, юркнула под одеяло. Внезапно её посетила шальная мысль, что не худо бы сейчас заняться сексом с Туарегом, зная, что завтра ОН УМРЁТ… Да, теперь он непременно умрёт.

Было в этом что-то сладко — ненормально — клиническое! От этой мысли под ложечкой у неё стало горячо, в носоглотке защекотало и учащённо забилось сердце. Даже пальцы ног поджались. Она с хрустом потянулась в постели и вдруг, неожиданно сама для себя, выскользнула из под одеяла и устремилась на кухню.

— Тебя долго ждать? — невозмутимо спросила она Сашу, словно они каждую ночь спят вместе. При виде обнажённой разгорячённой Алёны Самоха на минуту потерял дар речи. Он даже сначала подумал, что его зовут опять «ассистировать», но, очутившись в гостиной, куда увлекла его Алёна, он понял, что сейчас всё обстоит совсем иначе. Всё и впрямь было иначе! Не давая Самохе опомниться, Алёна расстегнула ему молнию на ширинке и, мигом приведя в чувство его шикарный, как у всех тощих инструмет, уложила растерявшегося Саню на спину, не дав даже снять передника. В переднике — ещё краше!

Начитанному, наблюдательному и любознательному Саше всегда было интересно, как это женщины насилуют мужчин. Теперь он частично получил ответ на этот вопрос. Хотя он и чувствовал себя по-дурацки — в цветастом переднике, но при этом без штанов, которые ему, осторожно дрыгая ногами, удалось-таки окончательно скинуть, но он давненько не испытывал подобного возбуждения!.. Он даже перестал думать о том, что может проснуться Туарег, а это само по себе говорило о многом!

Нахальную-же девицу сейчас возбуждала сама мысль о том, какой подарок она, — великолепная Алёна Князева для этого несчастного «чухана» Самохи! Оседлав его как наездница, она вовсю куражилась и пришла к выводу, что её даже возбуждает его дурацкий, в горошек, передник.

Как говориться, — жизнь полна импровизаций! Ещё пять минут назад она просто хотела сбросить физическое возбуждение, пусть даже и без помощи мужчины, потом к этому добавилось чисто практическое желание вселить в совсем «зачахшего» Самоху, малость боевого духа накануне завтрашних событий. И вот, смотри ж ты! Всё вылилось в неописуемый, плещущий новизной ощущений кайф!

Даже кончили они одновременно, и это тоже сыграло на пользу общему впечатлению от эротического спектакля. После этого Самоха хотел было нормально раздеться и лечь к ней. Но она отправила его сначала «разобраться с кухней». Иди, мол, дела кухонные доделай, а то поутру тебе Аймдаун не за меня, так за немытую посуду накостыляет!

Саша нехотя натянул джинсы и покорно отправился докухаривать. Уже засыпая, Алёна вдруг подумала, что возможно ей и нужен такой муж, как Санёк. Конечно при условии, что ему самому не надо будет зарабатывать деньги.

— А то он, пожалуй, наработает!… — думала она. — Своими «хитами»! А так — покладистый, в постели безотказный, как хороший автомат; эрудит и с юмором… А если завтра всё срастётся, как запланировано, то денег им хватит с лихвой. А хаму — Аймдауну и на покой пора, а то шибко он энергичный стал.

Никто не видел, как через некоторое время, Алёна на цыпочках отправилась в туалет, торопливо позвонила кому-то по мобильному и тихо, скороговоркой о чём-то договорилась. После чего хищно оскалилась, с хрустом, по-мужски, потянулась и, отключив мобильник, даже вытащила из него «симку».

Затем девица проследовала на кухню и немного помогла Самохе. Её помощь заключалась в том, что она сгребла в пакет картофельные очистки и отнесла в мусоропровод. В очистках был надёжно погребён только что использованный ею мобильник. Теперь уже не нужный и, более того, таящий опасность. «Симку» же она сломала и просто спустила в унитаз.

Этим мобильным телефоном, равно как и сим-картой, она воспользовалась лишь один раз…

Уехавшие ещё затемно на дело Туарег и Самоха не знали, что буквально через пятнадцать минут после их отъезда Алёна сноровисто привела себя в порядок и тоже куда-то уехала. А всё дело в том, что они с Ротаном заранее договорились, что она снимет на месяц неказистую квартирку неподалёку, где и будет ждать его в утро после ограбления. Вместе с Самохой и деньгами. Самоху Ротан планировал потом аккуратно ликвидировать, хотя, Алёне впрямую об этом не говорил. Ну а они с Алёной, по его плану, в дальнейшем должны были надолго затаиться, изображая усердных служащих, и с годик тихо пожить в гражданском браке. Ротан ловил себя на том, что Алёна — единственная особь женского пола, которая заставила его относиться к ней с уважением (каковое зачастую можно принять и за любовь).

Оружие, — СВД с импортным, Цейссовским оптическим прицелом, Ротан замаскировал на чердаке, близ места «спецоперации» заранее. Поэтому — в ночь перед ограблением прибыл на место, что называется налегке. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он, уловив в прицеле Туарега, сделавшего, как мавр, с инкассацией, своё дело, жал на курок.

* * *

Когда успешно заваливший Туарега Ротан приехал на их новую, «конспиративную квартиру», Алёна уже накрыла стол. В ожидании Самохи с драгоценной поклажей (а Ротан, конечно, успешно проследил, как Самоха благополучно отъехал с грузом) решили выпить немного бренди, тем более, что обоих поколачивал нервный озноб.

Ласково глядя на умное, одухотворённое лицо своей избранницы, Ротан принял у неё бокал и произнёс:

— Не знаю и знать не хочу было ли у вас что-то с нашим новоявленным жмуриком… Всё теперь в прошлом. Видно судьба нам с тобой быть вместе. За это и выпьем!

Алёна широко улыбнулась, чокаясь с ним бокалами, и с удовлетворением глядя, как он, одним глотком осушил стограммовую дозу.

Неуклюже закусывая, Ротан ещё пытался что-то говорить о судьбе, удаче, любви и верности, но вскоре завалился на бок и затих. Доза клофелина в его бокале была смертельной. Алёна торопливо покидала в сумку со стола всё, на чём могли остаться отпечатки её пальцев и, тщательно протерев в квартире дверные ручки, покинула место преступления. Ей ещё надо было успеть, приняв «домашний вид», встретить Самоху. Про эпизод с убийством Ротана, тому не надо было знать!

Знать об участи Ротана Саньку было — ну, совершенно ни к чему — ещё оборзеет вконец, узнав, что некого больше бояться! «Призрак Ротана» был необходим для того, чтобы в дальнейшем держать вмиг разбогатевшего Санька в руках. Хотя бы до тех пор, пока он не станет лишним.

Глава двадцать первая. Опасное богатство

«Любой из миллиардеров с удовольствием расскажет вам, как именно и на чём он богател, преумножая свой капитал миллион за миллионом! Одного только он никогда честно рассказать не решится — откуда взялся его первый миллион!»

(из знаменитого бизнес — журнала США)

Самохе и в страшном сне не могло привидеться такое развитие событий! Перед глазами стоял призрак только что убитого Туарега. Не помня себя от пережитого потрясения он топил педаль газа и думал только об одном: поскорей забиться в какой-нибудь угол, закрыться от всех на все замки и пить водяру. Пить! А потом пусть хоть арестовывают, хоть мочат при попытке оказать сопротивление, уже не так страшно будет. И машину… Надо срочно уничтожить эту машину. Или выкинуть!

Но тогда как он попрёт эти мешки с валютой? Мешки лежали прямо на переднем сиденье — холщовые, штампированные, с маркировкой и удобными ручками — всё как положено! Только загляните в окошко убогой «пятёрки» и смело звоните в полицию! Нервно поскуливая и в голос матерясь, Самоха стал перекидывать опасную поклажу на пол, за спинку сиденья. В голове бесконечно вертелись вчерашние слова «княгини Алёны»: «Дурик ты! Мафиози, хренов! Ты ж от рожденья жертва среди этих хищников. А я давно одного тебя люблю! Да-да, не удивляйся. Но скрывать была вынуждена, иначе б тебя уже в живых не было».

— Жертва не жертва, а я с кучей денег живой возвращаюсь! — мелькало в голове немного приходящего в себя Самохи.

— А «главный хищник» там дохлый валяется!… И будет валяться дальше! Пока не зароют в землю! — зло бормотал Самоха.

У него была привычка в минуты сильного душевного волнения говорить с самим собой, это немного приводило его в чувство. Вероятно, срабатывал рефлекс успокоения оттого, что выговорился, пусть даже и себе самому. А в данном случае — «себе самому» было единственно возможным вариантом. Отъехав на приличное расстояние от страшного места, где остались четыре трупа, он немного успокоился и теперь высматривал подходящее для остановки местечко. Выехав на улицу Чистопольскую, он пристроил машину у обочины дороги. Во дворики решил не заезжать: масса глаз в окнах, да и дворники наверняка уже в работе. И не столько метлой машут, сколько всё вынюхивают и высматривают. Что бы потом «махать метлой» операм. Ни для кого не секрет, что стать доверенным лицом у местной полиции, а то и выше бери — штатным осведомителем, розовая мечта любого дворника. И в особенности приезжего, а значит и бесправного.

Переждав, пока проедет несколько автомобилей, Самоха резво пересел на заднее сиденье и аккуратно уложил мешки с деньгами в баул, припасённый покойным Туарегом.

— Баульчик-то хороший! Наш хозяйственный Туарежек приготовил! — бормотал Самоха, торопливо складывая в баул инкассаторские мешки с деньгами. — Славный баульчик! С паршивой овцы — хоть шерсти клок! — блеял он себе под нос, верный своей целебной привычке, что-то говорить в минуты волнения.

— Ну, с богом! — он мелко, на католический манер перекрестился и, воровато оглядевшись по сторонам, и, взвалив поклажу на плечо, покинул автомобиль. Опытный преступник знает многое из того, что неведомо людям, попавшим в мир криминала случайно. Например то, что даже если ты и не оставил на месте преступления явных улик типа паспорта (как ухитряются некоторые!), тебя вполне можно вычислить по единственному волоску, павшему с твоей головы в салоне автомобиля, и даже более того, по собственному запаху! Который будет храниться в герметичном контейнере годами в ожидании поимки хозяина. После чего можно будет смело утверждать, что на месте преступления находился не кто-нибудь, а именно ты!

А потому любой уважающий себя грабитель непременно бы уничтожил после преступления такую улику, как сам автомобиль. Вместе со всеми там запахами и прочими волосками! Самоха же, так и не отошедший, ещё окончательно от шока, не поленился даже оставить в машине ключи зажигания со своими отпечатками.

Но всемогущая госпожа судьба иногда ведёт себя не хуже самостоятельно мыслящего сценариста. Решив играть за своего подопечного, она будто входит в раж и впрягается в «битву добра и зла» по полной программе! Судьба — и сама игрок! И никому не следует проверять этот факт на подлинность!

И вместо пытливых экспертов — криминалистов с их колдовскими снадобьями она отправила к этому автомобилю совсем не того, кого надо! В смысле, кого надо для успешного следствия.

Именно в эту ночь два юных приятеля — бездельника, Велик и Подвал, заночевали в подвале одного из домов неподалёку, как раз по улице Чистопольской. Собственно за любовь к подвальным помещениям — Подвала так и окрестили. Сами ребята жили неподалёку от места, где новоявленный гангстер Самоха бросил палёную тачку. А накануне они банально прогуливали некие шальные деньги, вырученные давеча за краденый мобильник. Праздник вышел на славу! Употребили всего понемногу: и приличной с виду водки, и пива, и даже «косячок» выкурили! Проснулись они в «базовом» подвале, на старом продавленном диване, и разумеется, в соответствующем вчерашнему празднику состоянии. Не фокус, что оба захотели опохмела. Деньги у них, как ни странно, ещё остались, хоть и немного, но было раннее утро и негде было взять даже пивка, не говоря уже о чём-нибудь покрепче. Но торчать на месте в таком дурном состоянии смысла тоже не было. Как гласит аксиома алкоголика, — «сам поиск выпивки уже опохмел»! Зябко поёживаясь и ворча анафемы палёной водке, друзья выбрались из подвала и, двигаясь дальше по наитию, интуитивно вышли на трассу. И тут же, словно дар свыше, их туманному взору представилась такая картина: на противоположной стороне дороги, чуть в низине, пролегающей вдоль поля, одиноко стоял заведённый автомобиль. Дверца салона была приоткрыта и, по всей видимости, внутри никого не было. Подошли поближе.

— Ну что, прокатимся до Гипера? Там водяра круглосуточно! — предложил приятелю безбашенный Велик. Подвал же не торопился и недоверчиво озирался по сторонам: всё было очень странно…

— Ну!? А потом раздербаним аксессуары!

— А не думаешь, что это ментовская приманка? Вечно у тебя всё просто! — огрызнулся Велик нехотя (ему ведь и самому очень не хотелось верить, что это приманка, а не дар лохам свыше)

Подошли к машине, украдкой косясь по сторонам. Вблизи метров на сто явно не было ни души. Немного потоптались рядом. Мотор продолжал призывно урчать, дверь в салон была приоткрыта и просто-таки приглашала в гости. Ближайший из жилых домов был сокрыт за деревьями…

В другие времена наши бездельники может и пошли бы прочь от столь «явного подарка», но с бодуна люди часто делают такое, что не сотворили бы не только трезвыми, а даже под сильным градусом!

— Ты как хочешь, а я поехал! — сказал Велик и быстро уселся за руль. То-ли осторожного Подвала успокоило, что организатор авантюры теперь, получается, не он, («заметьте — не я это предложил!») — то-ли ещё не выветрившийся косячок помог принять решение, но он лишь сипло крякнул, уселся на сиденье «штурмана» и, воровато озираясь, по-гагарински махнул рукой:

— Ладно! Поехали к гипермаркету! Хоть доберёмся бесплатно, ха-ха-ха!

Человек, волокущий огромный баул ранним утром, вызывает подозрение и уж, как минимум привлекает повышенное внимание. Поэтому плюнув на всякую конспирацию, Самоха подошёл к ближайшей остановке и, нахлобучив на глаза кепку, стал ждать автобуса. На такси у него не хватало денег, а мысль, что можно вскрыть один из мешков и достать из него пару купюр на дорожные расходы он отверг с самого начала. Сейчас важно было уехать хоть куда-нибудь, лишь бы подальше, а там видно будет.

Тем временем во все подразделения полиции, прокуратуры и ФСБ уже летели ориентировки по поводу ограбления инкассаторской машины на улице Таллинской. Правда вопреки всякой логике, у преступления не оказалось свидетелей, и разосланные данные выглядели весьма туманно, хотя и в них промелькнули приметы: «предположительно „Жигули“ — классика, тёмного цвета».

Впрочем, наш беглец ничего этого знать не мог. Он лишь затравленно озирался и в каждом уверенном в себе крепком мужчине видел оперативника в гражданке, который его уже давно вычислил и теперь пасёт до самого логова, чтобы накрыть сразу всю шайку. Но «крепкие, уверенные в себе» мужчины шли своей дорогой и, до перепуганного Самохи им не было никакого дела. Последние метры до дома, где их ждала с победой Алёна, он, не выдержав, проделал рысцой, хотя прекрасно понимал, что на бегу выглядит ещё подозрительнее, да и сильно устал к тому же..

Бум — бум — бум — глухо шлёпал его по боку баул с каждым шагом, периодически попадая в диссонанс его движению; слетевшую с головы кепку он даже не стал подбирать и лишь увеличил скорость бега. Если бы сейчас ему на беду встретился любой похмельный сержант ППС, то и тот бы легко понял что здесь дело нечисто, и на том эпопея будущего миллионера Самохи закончилась бы, равно как и его свободная жизнь. Но если уж судьба начинает кому-то улыбаться, то делает это пока скулы не сведёт!

Без помех Самоха вскоре вырулил в знакомый дворик. Добравшись до нужного подъезда, Саня с натугой сбросил баул у кодовой двери и набрав заветную цифру «7» завертел по сторонам головой. — Вроде всё чисто… Трубка домофона долго разливала трели, но её никто не снимал.

«Неужели куда-то свалила!?» — испуганно подумал Самоха и вновь завертел головой озираясь. Наконец характерно загудела открываемая дверь и, схватив поклажу, Саша крысой шмыгнул в полумрак подъезда.

Вот и второй этаж! Но, к его изумлению, Алёна не встретила его у открытой двери номер 7. Дверь их квартиры была закрыта. Нехорошее предчувствие ледяно сдавило грудь незадачливого грабителя. «Засада!» — понял он. — В квартире его уже ждут менты или того хуже — бандиты с топором! С пару секунд он стоял перед дверью, а потом начал инстинктивно пятиться назад. Вдруг тихо лязгнул замок, но дверь оставалась прикрытой. Самоха обмер. А потом дверь приоткрылась и в проёме показалось недовольное алёнкино лицо:

— Ну чё ты встал как столб!? Заходи уже, один раз! Я одетая!

Посторонясь (иначе бы сшиб с ног), она пропустила в квартиру Самоху, рванувшегося прямо на неё. Тот явно был не в себе. «Разбойник» с шумом плюхнул баул в прихожей и, не разуваясь, прошёл в комнату. Сел на край тахты.

— Туарега грохнули. Непонятно кто. А деньги я привёз. Лежат в сумке. Спрячь.

— Мишу убили!? Ты серьёзно!? Когда? Как!? — на лице Алёны отразился одновременно испуг и изумление и ещё что-то…

Обмягший Самоха тяжело поднялся с тахты и подошёл к Алёне.

— Когда!? Кто!? Ты у меня спрашиваешь об этом!? — казалось, он сейчас сорвётся на крик.

— А кого мне спрашивать? — максимально холодно и спокойно поинтересовалась успевшая овладеть собой Алёна. — Давай рассказывай, как всё было и прекрати истерику! Пока всё ещё в наших руках, по крайней мере. Хвоста ты вроде не привёл: я пропасла с балкона, когда ты в дверь звонил. И для начала выпей водки, примешь ванну… Грязнуля. Потом всё спокойно расскажешь. А мне надо накрутиться — волосы как солома…

Её нарочитое, жестяное спокойствие, а так же упоминание о водке возымели успех. Самоха сбросил куртку и разулся. Немного потоптался на месте, потихоньку приходя в себя. Теперь, в уютной квартире, под крылышком у Алёны, ему стало стыдно за свой ошалелый, загнанный вид. С восхищением глядя на эту прекрасную леди (или скорее «Миледи»), которая уже примостилась на банкетке у трельяжа чтобы привести в порядок голову, Самоха окончательно взял себя в руки. С хрустом потянувшись (почерпнул привычку у Алёны), он прошёл в комнату и, усевшись на диван, произнёс:

— Извини, конечно, Алёнушка! Но там такое былооо!… Не всякий бы выдержал!

С этими словами он улёгся, вытянувшись во весь рост и прикрыв глаза. Но покоя, ни его поза, ни воцарившаяся тишина не излучали. Вздохнув, Алёна отложила своё любимое занятие и ушла на кухню. Снова почувствовав озноб, Саня сцепил руки и захрустел суставами; перед глазами вновь и вновь рисовался жутковатый оскал искажённого маской смерти лица Туарега. Его Гонителя и Благодетеля!

Девушка тем временем вынесла Самохе небольшой серебристый поднос, на котором было блюдце, где расположились три малюсеньких маринованных помидорчика и наполовину наполненный водкой винный бокал. Самоха благодарно посмотрел на девушку и тут же опустошил тару, словно это была холодная водица, а не тёплая водка. По-пижонски попытался закинуть в рот помидорчик, но тот лишь щёлкнул фраера по губе и отскочил в сторону. Девушка тут же схватила с подноса другой помидор и, сунув его Самохе в рот, проговорила: — Ешь давай, клоун! А с фокусами — в цирк!

Саня со звонким «чпоком» раздавил ягоду о нёбо и, почти не жуя, с удовольствием втянул в гортань прохладную, ядрёную кашицу.

От Алёны исходило какое-то… Что-то такое, что вселяло надежду на благоприятный конечный исход цепочки этих жутких событий. С ней просто было хорошо. И от водки тоже стало хорошо, причём сразу. Возможно, это сработал условный рефлекс.

— Ну, вот и умница. Теперь полезай немедленно в ванну и оттуда будешь рассказывать, а то от тебя постстрессовый духан, как от бомжа! Те кто побывал в передряге всегда плохо пахнут. Извини, конечно, за откровенность. Лезь в ванну, я себе воду набирала, но тебе нужней сейчас!

— Что за постстрессовый духан ещё? — спросил Самоха из ванной, не спеша раздеваясь.

— Когда человек попадает в опасную ситуацию, его организм выделяет через поры определённый запах.

— Так — то, он не через поры, а через отверстия выделяет! — мужественно сострил Самоха. Полтораста водки под холодные помидорки явно пошли ему на пользу.

— Это тебе видней, откуда у тебя ещё что-то выделялось, а я говорю про «рецепторы страха»! — парировала Алёна.

В её голосе как всегда сквозила спокойная насмешливость, и теперь этот самоуверенный тон, некогда так угнетавший Саню, был ему милей самых ласковых и добрых слов. Тем временем Алёна зашла вслед за ним и уселась на краешек ванны, напротив его лица. Она захватила ему ещё пол бокала водки и два помидора. Самоха прикрыл было инстинктивно причинное место ладонью (на удивление, он продолжал стесняться, оказавшуюся чужой девушку, несмотря на все их совместные приключения). Но взять сразу и водку, и помидоры он мог только двумя руками. С мгновенье поколебавшись, он, принял подношения и постарался забыть о том, что раздет.

«А почему это чужой, если на то пошло!? — вдруг подумал он, прожёвывая солёный, приятно вяжущий помидор. — Как же во мне этот наглый павиан — Туарег, засел страхом! А ведь его больше нет! Был — да весь вышел! Нет Туарега! Вымер как динозавр! А я, инфузорий — башмачок, ещё поживу! И очень даже прекрасно!»

Самоха вдруг подумал, какая сейчас гнусная обстановка царила бы в их логове, будь с ними Туарег.

«Санчоус! (так Туарег в последнее время называл Самоху) Выгружай мешки!»; «Санчоус, сгоняй в магазин!» и так далее в том же духе. При мысли, что теперь всему этому конец, и он избавился от «туарегова ига», Саня испытал настоящее, ни с чем несравнимое облегчение. И теперь ему было совершенно непонятно (в особенности после трёхсот граммов натощак), почему бы ему всерьёз не завладеть переменчивым сердцем манкой Алёны. Он ведь теперь и богат и свободен… Словно бы читая его мысли, Алёна провела идеально маникюренными ноготками по его торчащему из воды тощенькому бедру и изрекла:

— Помыть тебя что ли? А то ведь сам уже нормально не отмоешься, глазёнки затуманились, алконавт! — Она явно заигрывала с ним и, похоже, от души.

«Никто не может предсказать, как наше слово отзовётся!» — сказал когда-то поэт. Так и мужчина не всегда может предсказать, как отзовётся на его эректильной реакции то или иное женское слово, а тем более неожиданное действие породистой самки. От прикосновения Алёны и, в особенности от её голосовой интонации его член зажил своею собственной, бурной жизнью.

Надо же, ещё каких-то двадцать минут назад Саня был разбит и подавлен и мечтал только об одном — просто о состоянии покоя! И вот эта колдунья ниспослала ему жизненные силы! О, боги!…

Парадокс был в том, что если бы девушка просто банально взяла его за «агрегат», то вполне возможно, он бы никак не отреагировал или брякнул, что-нибудь вроде: «Ой, Алён, не до этого сейчас! Что ж мы делать-то дальше будем!?»

Но это игривое царапанье и её тембр голоса… Неожиданно сам для себя Самоха, вдруг сгрёб хулиганку за талию и плюхнул её, изумлённую до крайности, прямо в халатике на себя! Вода бултыхнула через края ванны. Закон Архимеда.

Вопреки всякой логике она не только не закатила ему оплеуху или, по крайности, не выскочила из ванны с матюгами, а весело расхохоталась. Потом впившись тонкими пальцами в его затылок, притянула к себе и страстно въехала языком ему в губы! Случайностью это было или сверхтрезвым расчётом, но её роскошный персик (а халат был накинут на голое тело) оказался как раз там, где надо, — над его бурно пружинящим членом, и через какое-то мгновенье Самоха вошёл в неё легко и непринуждённо. Забыв обо всём они предались нежданному, сумасшедшему кайфу.

«Жалею вас, пассажиры пригородных поездов! Вам никогда не понять, какое это счастье — поднимать навстречу солнцу подвластную тебе машину!» — воскликнул когда-то великий Человек, отличный лётчик и хороший писатель, носитель древних дворянских кровей — Антуан де Сент-Экзюпери… Самоха тоже сейчас готов был что-нибудь подобное прокричать. Например:

«Жалею вас, беспонтовые уминатели семейных перин! Вам никогда не понять что такое спонтанный секс в ванне, да ещё когда на тебе в мокром халате, всему подвластная любовница твоего бывшего хозяина… А в коридоре ещё и баул, набитый под завязку валютой!»

Может показаться, что его переход из состояния крайней подавленности, к состоянию близкому к эйфории не совсем правдоподобен, но так часто и бывает. Психологи считают это разновидностью обратной реакции. Оставим на время порезвиться забитого котёнка, почуявшего себя тигром, и прирождённую пантеру, захотевшую побыть податливой кошкой, тем более, что параллельным курсом разворачивались куда более интересные и судьбоносные события!

Глава двадцать вторая. Подвал и Велик

Как мы помним, наши безбашенные угонщики стартовали к ближайшему круглосуточному магазину с единственной целью — опохмелиться! Раскорячившийся на переднем сидении Подвал был немного не в себе от такой дурной ночи и потому не сразу обратил внимание на небольшой мешок под ногами. Прошло минут пять, прежде чем он перестал сердито попирать его ботинками и вытащил на свет божий, проверить, нет ли в нём чего-нибудь съестного или пригодного в хозяйстве.

Мешок был невзрачный, серого цвета. Разглядев его получше, Подвал обнаружил на нём сургучную печать и болтающуюся картонную табличку с надписью — цифрами и прописью на русском и английском: «Двести пятьдесят тысяч долларов США».

В какой бы прострации не находился Подвал на данный момент, но тут же инстинктивно спрятал находку сбоку от себя, между сиденьем и дверью; украдкой покосился на приятеля. Первым его порывом, на автопилоте, было утаить от того добычу. Но Велик не дремал.

— Давай-давай, Подвальчик! Открывай! Что там? — усмехнулся наблюдательный, когда не надо, приятель. Очевидно, он сразу прочитал мысли напарника.

Скабрёзно осклабившись, Подвал как ни в чём не бывало, достал мешок назад и, вооружившись перочинным ножиком, стал торопливо вскрывать.

Тут необходимо сделать небольшое отступление. Несмотря на то, что Подвал с Великом считались хулиганами и «типа правильными пацанами», они разительно отличались от прежних, «советских» правильных пацанов. И все повадки у них были в духе времени, их воспитавшем. Времени — торжества ельцинизма и «Семибанкирщины». Времени, про которое, сказал метко поэт: — «Страшнее были времена, но не было — подлее!»

В кругах Подвала и Велика, к примеру, было не зазорно стащить мобильник у приятеля, с которым только что пил или нюхал; стучать ментам на собутыльников и тому подобное. Иными словами — то, за что лет двадцать назад им бы поотрывали бошки и обезличили, если не опустили.

Поэтому, если бы Велик не заметил, что Подвал что-то нашёл, тот бы с чистой со… Вернее, — «с чистым местом, где должна быть совесть», прикарманил бы себе втихаря всё найденное.

Неведомая им доселе конструкция никак не поддавалась. Тогда Подвал, холодея от догадки, что же там внутри, всадил нож посерёдке брезентового мешка и решительно вспорол плотную ткань, точнёхонько поверх обнадёживающе бугрящегося дна. Ткань с сухим треском расползлась, и через секунду ошалевший от восторга Подвал извлёк из мешка аккуратно упакованные пачки валюты! Несколько мгновений оба молчали, потрясённые внезапно и неизвестно откуда свалившимся подарком. Вскоре оба стали тихо материться и издавать восторженные фонемы. Конечно, кое-кто, прочтя эти строки, лишь усмехнётся. Не всем россиянам эта сумма показалась бы такой уж значительной: сейчас в России полно деятелей, для которых такие деньги не более, чем привычные еженедельные траты, и именно для них хочется сказать: Поверьте, — в России есть очень много людей, для которых и какие-то двести пятьдесят тысяч долларов — большая сумма! Грустная шутка… Но ближе к делу!

Все пачки были в банковской упаковке, и каждая содержала по десять тысяч. Правда, были пачки потолще и потоньше — в зависимости он номинала, содержащихся в них банкнот. Приятели решили тут же поделить добычу поровну, во избежание в дальнейшем каких-либо эксцессов. Двести сорок они разделили быстро, причём Подвал при дележе предпочитал банкноты с более мелким номиналом (вероятно, он собирался дома сделать из них большую горку и подбрасывать вверх охапками), а более практичный Велик — стодолларовые пачки: он резонно считал, что, чем меньше объём денег, тем легче их спрятать. Он, вообще был немного поумнее приятеля.

Последнюю пачку удачливые алкаши решили поделить где-нибудь подальше, в укромном месте. Бросив угнанную «пятёрку» у обочины дороги, друзья зашагали в сторону местного парка. Нужно отметить, что перед тем они тщательно осмотрели салон машины и даже порылись в бардачке, но ровным счётом ничего путного не обнаружили. На предложение Подвала — до кучи свинтить с автомобиля почти новое переднее колесо, Велик лишь покрутил пальцем у виска. Это бы уже напоминало еврейский анекдот: «Если бы я был царь, я бы ещё немного подрабатывал шитьём!»

На том и расстались. А за водкой они так и не заехали. Опохмелились и без того.

Тем временем Алёна, подробно расспросив Самоху о деталях странного ограбления и поахав о судьбе несчастного Михаила, «который был, в общем-то неплохой», предложила пересчитать добычу. Сказано — сделано! Вывалив все деньги из баула в одну большую кучу, они стали сортировать их по номиналу, выстраивая на полу кирпичи суммой в один миллион. Помошником в этом деле подвыпивший Саня был слабым. Он то и дело путался в счёте и глупо хихикал. Внезапно он побледнел и его густо вырвало прямо на столбик в миллион долларов. Инстинктивно вжав голову в плечи, он виновато поглядел на Алёну, но та вопреки всякой логике лишь рассмеялась:

— Давай, давай! Пометь купюры! Скунс!

Самоха прикрыл рот ладонью и, приподнявшись, направился было в ванную, но вдруг резко ослабел, ноги его подкосились, и он, едва дотянув до тахты, завалился набок. — «Отравила, ведьма!! Не мог я так с поллитра…» — только и успел подумать он, проваливаясь в пустоту.

— Пипец котёнку — срать не будет! — прокомментировала его состояние Алёна, с досадой разглядывая обрыганные пачки долларов и прикидывая, как устранить это недоразумение. К счастью, нормально Самоха поесть не успел и изверг из себя лишь разящую спиртом водянистую слизь вперемешку с красными волокнами маринованных помидоров.

Взяв на кухне полотенце, Алёна не без труда преодолела отвращение и тщательно протёрла каждую из осквернённых пачек. Пересчитав наконец все деньги, она вскинула кулак наподобие футболиста, забившего решающий гол, и даже выкрикнула что-то типа — «Йесс!» После чего поднялась на ноги и, подбоченясь, медленно пошла вокруг добычи в каком-то диком, импровизированном танце. Это была смесь «Лезгинки» и «Комаринского». При этом вместо улыбки на её лице, как бывало нередко, возникла жутковатая гримаса. Наверное, ей хотелось улыбаться, но назвать выражение её физиономии улыбкой нельзя было даже с натяжкой! Глаза — угольи, рот хоть и растянут до ушей, но как-то неулыбчиво, хищно оскален. Сейчас ей не хватало только клыков вампира. Одним словом, ведьма — она ведьма и есть!

Довершив свой немыслимый ритуал, Алёна вновь опустилась на колени и на полном серьёзе трижды поклонилась разложенным перед ней деньгам. Возможно, сыграли в этом действе свою роль и три рюмки водки, но вообще-то дело было в другом. В последнее время она увлеклась разновидностями учения фэнь шуй и в особенности ритуалом почтительного обращения с деньгами; завела кошелёк размером с ладонь. Как и полагается женщинам, был он тёмно — синего цвета; купюры в него складывала строго по номиналу и лишь тщательно разгладив перед тем. От больших купюр к малым…

В монетницу она поместила несколько медных центов от Евросоюза, а в отсеке для визиток расположилась двухдолларовая бумажка — «на рассаду». Кроме того в монетнице, для пущей убедительности, гордо возлежал царский серебряный рубль. Вообще-то там полагалось носить золотой червонец, но после того как на «Таганке» — ушлый нумизмат за четыреста долларов сбагрил ей, как выяснилось, фальшивый, она решила с золотом до лучших времён не связываться.

Вволю «наблагодарив» деньги за то, что они осчастливили, наконец её своим присутствием, Алёна пододвинула к ним баул и бережно сложила — стопочка к стопке, предварительно погладив и что-то пошептав над каждой пачкой.

Вдруг, отключившийся на тахте Самоха, взвизгнул во сне и неистово, на собачий манер задрыгал ногой. Испуганно вздрогнув, Алёна с минуту смотрела на него и о чём-то призадумалась.

«А ведь он вряд ли знает сколько всего денег принёс в бауле… Сначала выпивал… Потом ванна, секс… А потом отрубился. Разве что приблизительно может знать. Не на улице же он их пересчитывал!» — размышляла она. Некоторое время пройдоха думала — не утаить ли ей, миллиончик — другой к его пробуждению, но, посмотрев на это забывшееся пьяным, тревожным сном безвольное, к тому же всецело преклоняющееся перед ней существо, она решила, что в этом просто нет никакой необходимости. Эти деньги и так принадлежат ей, равно как и сам Самоха. С потрохами.

А потому прятать часть из них нет никакого смысла. Разве что на случай, если их менты всё-таки вычислят. Но, судя по рассказу «нового супруга», как она его мысленно окрестила, всё происшедшее им должно сойти с рук. А потом они затеряются на российских просторах. А что до Самохи… Отныне не будет больше никакого Самохи! Она будет делать из него Криса Нормана! Местного разлива. Ведь для самодостаточной и властной женщины этот послушный, ходячий массажёр (и, надо отдать должное, неплохой массажёр), да ещё и образованный и склонный пофилософствовать, просто сокровище! Мало того, что он всегда будет выполнять любую её прихоть, идти в форватере её идей, так он ещё и вполне презентабелен, если, отмыть и приодеть должным образом. Не Ротан, конечно, но… Да и зачем ей, по-совести говоря, такие, как Ротан? Подружек искушать? Врагов наживать? А Крисик и в компании за словом в карман не полезет; а где надо, промолчит…

И потом он действительно не лишён дарования. По крайней мере, при наличии её ума и денег не составит труда раскрутить его в творческом плане! Что бы в солидном обществе, куда теперь попасть лишь вопрос времени, выдавать за культового автора — исполнителя! Для начала. Ещё и на экран вытащим музыканта нашего! А она вполне может быть его продюсером. Крисом Норманом даже российского пошиба ему, конечно, никогда не стать, а вот Крисом Кельми, который когда-то прославился исполняя «Ночное рандеву на бульваре Роз» — голосом, так и оставшегося за кадром Вадима Усланова, — запросто!

В своих грандиозных творческих мечтаниях девушка даже позабыла о том, что им сейчас не то, что пиариться, а даже высовываться далеко из дома не с руки! Просто она уже находилась под кайфом страшного наркотика, имя которому — Большие Деньги.

Глава двадцать третья. Два дурака — всё запутали

Если случится так, что где-либо, будь то посёлок или уголок столицы, какой-нибудь бездельник и оборванец, вдруг начинает жить на широкую ногу: прилично одеваться, сорить деньгами, посещать кабаки и так далее, то хороший участковый узнаёт об этом максимум через неделю. Это максимум. А хороший опер может и сразу оказаться в курсе. Тут всё дело упирается в местную агентуру. Она есть у участковых, есть и у районных оперов. Весть о том, что два приятеля, именуемых по научному — олигофренами в средней стадии дебильности, разоделись в спортивные костюмы от «родного» «Найка» и щеголяют в дорогих и явно новеньких модных куртофанах, дошла до Кожанова (Фёдоров — куда-то отъехал) уже на третий день после громкого ограбления инкассации. Принёс эту информацию участковый — Пал Палыч Корнеев, немолодой уже старший лейтенант, разжалованный года два назад из капитанов, за чрезмерное употребление алкогольных напитков в рабочее время.

Нужно сказать, что как раз тогда-то он принял дозу со своим ценнейшим «агентом» и, к слову, сугубо в интересах службы. Но ему не повезло. Именно в тот период, один из полицейских, напившись до белочки, пострелял в Москве уйму народа. Полетела голова главного правоохранителя столицы, и начальники на местах ретиво взялись за «искоренение пьянства среди личного состава». На капитана тут же поступил сигнал наверх, и вскоре состоялся суд офицерской чести — «бессмысленный и беспощадный».

Капитан Корнеев вмиг стал старлеем, да и на должности-то своей был оставлен лишь при условии испытательного срока. Тем не менее, он был рад даже и такому развитию событий. Многие считали, что его вовсе могли попереть из органов. Знаменитый журналист, депутат и борец с коррупцией из «Московского Комсомольца» как-то посмел опубликовать замечательное стихотворение неизвестного автора (уж не его ли собственное?)

«Вижу утром опухшие лица — родная полиция спешит похмелиться!

Впереди идёт ГАИ — эти пьют не на свои…

Позади шагает МУР. Вечно пьян и вечно хмур.

А за ним БХСС — бабки есть и водка есть!

В стороне идёт задроченный, участковый уполномоченный…»

(Из подаренной автору книги, борца с коррупцией А. Хинштейна — «Охота на оборотней»)

Может стилистически стишок и подкачал, но автор явно держит руку на пульсе «суровых полицейских будней»!

Участковый — это особая песня, и не зря они себя в шутку называют «универсальными солдатами» за то, что их часто нагружают работой, предназначенной совсем не для них.

Вообще-то тогда всё шло наоборот к тому, что быть бы капитану Корнееву — старшим участковым! А это уже посолидней, в твоём распоряжении одних участковых человек пять! На своём участке (на котором, к слову, проживало четыре тысячи граждан (а по закону «О полиции» их число не должно превышать трёх — трёх с половиной тысяч на один участок), он справлялся неплохо и, по мнению вышестоящего начальства, заслуживал повышения. Вот и вышло ему такое «повышение», что, аж звездочка слетела с погона…

Так или иначе, а с тех пор участковый пил с агентурой («под парами» лучше языки развязываются) только по редким своим выходным, да ещё иногда по вечерам, отрывая драгоценное время от собственной семьи. Кстати, выпивка — это едва ли не единственный грех сотрудников правоохранительных органов, скрепя сердце оставленный на их совести современными писателями детективного жанра. Да и то лишь по той причине, что иначе наш народ главных героев родными не почувствует! Впрочем, как говаривал «майор Томин» — «Это уже совсем другая история».

Старший лейтенант Корнеев всеми силами стремился реабилитироваться в глазах руководства и шерстил свой участок не хуже заправского добермана. Говорят, судьба благоволит к тем, кто, на бога надеясь и сам не плошает, а упав, поднимается. Но есть в нашей жизни и другое правило — стоит только где-то хоть немного «замазаться», как на тебе ставят крест. И, наверное, было бы — ой, как не справедливо, если бы трудоголику Корнееву не выпал бы такой шанс реабилитироваться.

А дело было так! Ровно в полночь, аккурат на следующий день после получения им ориентировки, по РД «Инкассация» ему позвонил агент по кличке «Уж» и стал что-то настойчиво и столь же бессвязно мычать в трубку. Милиционер уже спал и даже хотел послать перепившего Ужа подальше, но, что-то подсказало ему, что полуночному звонарю явно есть чем поделиться. Особенно когда сквозь бессвязное мычание пробилось нечто, про «очень забогатели».

Конечно опальный офицер не замахивался на такую удачу, как найти след в шумном ограблении инкассаторов, но всё же… Матерясь вполголоса, он натянул на всякий пожарный милицейскую форму и морально готовый прибить внештатника в случае холостого вызова, двинул на «секретную явку». Встретившись в условленном месте с вполне уже «красивым» информатором, который едва не полез обниматься, старлей, как старатель, просеял тонны пьяного трёпа, из которых уяснил, что небезызвестные местные типы Велик и Подвал, довольно резко зажили на широкую ногу. И, судя по всему, даже решили снять квартиру в солидном доме, чуть ли не в пределах Садового Кольца. Их срочно надо было брать, причём желательно до утра! Закон запрещает вламываться к гражданам с проверками по ночам, если на то нет явных оснований. Явные основания следовало придумать; то, что двое лоботрясов стали прилично одеваться, для прокурорских не аргумент, и это вполне понятно. Конечно, трудно было представить себе, что Велик, а тем более Подвал, начнут качать права и цитировать наизусть статьи Закона РФ «О полиции», а затем побегут в прокуратуру. И в достославные прежние времена Корнеев, не задумываясь, поднял бы обоих «новых русских» с постелей и, разговорил своими методами.

Но сейчас он был в опале и не хотел совершать «действий, способных повлечь за собой иные тяжкие последствия» — или как там написано в УК РФ на этот счёт?…

Если бы Николай Васильевич Гоголь создавал свои шедевры в наше время, он бы наверняка, написал и небольшую главу своей «Поэмы», начинающуюся словами:

«И какой же участковый не хочет сам раскрыть хоть одно преступление?! Его ли душе, стремящейся закружиться, загуляться, сказать иногда — чёрт побери, всё! Его ли душе — не стремиться раскрыть большое преступление?!»

Возможно, в школах МВД её бы даже заучивали наряду со знаменитым отрывком о том, что нет русского, который бы не любил быстрой езды. Кстати, отрывок «про быструю езду», наверняка, присутствует на экзаменах по литературе при поступлении на работу в ГИБДД. Шутка!

Итак, у Корнеева было два варианта действий. По первому — ему надлежало обратиться в свой райотдел и озадачить известной информацией «уголовку». Оказав, разумеется, посильную помощь и всяческое содействие при расследовании. По второму варианту он мог сам и, в известной степени на свой страх и риск, взяться за это дело. В случае успеха — «грудь в крестах», ну а при неудаче — «голова в кустах»; за подобную самодеятельность отвечать придётся по всей строгости. Если, конечно всплывёт это. Возможно, он бы и выбрал первый вариант действий в прежние времена, когда ещё ходил в образцовых участковых, но сейчас ему, если, конечно, он не собирался уволиться на пенсию старшим лейтенантом, надо было идти ва-банк!

Корнеев решил брать приятелей утром, на выходе из дома. Благо оба жили в соседних подъездах и, в принципе, их было не трудно пасти одновременно.

Но старлей ценил своё время и решил сперва убедиться, что оба субъекта находятся сейчас дома, а не где-то зависли и неизвестно в какой из дней вернутся, если вообще вернутся. Немного поразмыслив, он установил по спискам жильцов (слава его предшественнику, составившему полную электронную картотеку на всех жителей участка!), их точные адреса и домашние телефоны, а звонить поручил находящемуся рядом Ужу!

Первый же звонок Подвалу, участкового озадачил. На том конце провода женский голос (мать?) грубо ответил, что того нет дома, а на вопрос: где же он? — последовала непереводимая на литературный язык тирада, и раздались гудки. Позвонили Велику. Тот взял трубку сам, некоторое время пытался понять, с кем говорит, а потом выругался и бросил трубу. Уже легче! — объект дома.

Отечески потрепав Ужа по шее, Корнеев дал тому на пиво и, поблагодарив за верную службу, отправил восвояси. Затем позвонил одному из приятелей — оперов и, пообещав тому «грудь в крестах», зазвал срочно приехать по указанному им адресу.

Приятель знал участкового как серьёзного сотрудника и легко согласился на ночное рандеву. После всех этих действий Корнеев спокойно расположился на лавочке близ искомого подъезда. Из которого рано или поздно должен был выйти объект его охоты. Достал припасённые бутерброды и, немного подкрепившись, сидя задремал на манер филина. Вероятность того, что Велик выйдет из дома ночью, была, выражаясь языком математики, ничтожно мала и другой бы на месте Корнеева ушёл поспать, перенеся своё бдение на утро, пусть даже и самое раннее… Но старлей был слишком уж часто бит своею служивой жизнью и не мог сейчас позволить себе такую роскошь.

Глава двадцать четвёртая. Хозяйство беспредела

«В больших дозах алкоголь — отрава. Травиться противоестественно, а всё противоестественное лишает нас ощущения полноты жизни!»

(М. Меняйлов писатель, социолог.)

На рыбное хозяйство, привольно раскинувшееся в некоем подмосковном оазисе, Ротан с Кожановым добрались затемно. Ротан, он же Алексей Ветров, судя по всему, тут был частым гостем, а вот старлей Кожанов приехал лишь во-второй раз.

А свой первый визит он толком не запомнил, так как к их услугам оказалась десятилитровая бутыль виски, закреплённая в специальной подставке, с тем, чтобы из неё было удобно наливать методом плавного наклона ёмкости.

О той, с позволения сказать рыбалке, Сергею потом напоминала лишь головная боль да пять здоровенных рыбин, которые он оставил дома в закутке душного коридора и вспомнил о них лишь по запаху, вернувшись на второй день с работы. Есть люди, которым пить совершенно противопоказано. Кожанов был из таковых.

И на сей раз молодых полицейских тут встретили радушно: стол ломился от яств, в основном добытых местным егерем; горячительных напитков тоже хватало. Все братались, рассказывали героические истории из собственного опыта, одним словом хвастались. Решено было пойти на рыбалку завтра поутру, а пока от души оттянуться и следом выспаться.

С трудом разлепив глаза, Кожанов долго не мог понять, где он, как сюда попал и вообще на каком он свете. Остро саднила боль в виске, а вся голова ломила так, будто он сейчас, как минимум, треснулся о мостовую.

Старший лейтенант приподнял голову и понял, что лежит на полу… Рыбхоз… Пили… Много пили… С кем? — Алексей Ветров был. Коммерсы…. Отморозки какие-то борзели… Задирались вроде…

С трудом приподнявшись на локте, Кожанов огляделся вокруг. В нескольких метрах от себя он увидел ещё двоих «отдыхающих» в горизонтальном положении.

«Видать, не я один такой, — с облегчением подумал он. — Все вокруг красивые»… И тут он почувствовал, что джинсы его мокры, и уловил неприятный запах стоялой мочи. Бог ты мой! Неужто обоссался!?.. Стыдоба-то… И, похоже, давненько. Косяк какой! — испуганно думал он. — Хорош опер — нечего сказать!» — сердито ругал он себя, пытаясь привстать и устранить этот позор. — «Ща срочно надо в душевую, пока эти «два бревна» не проснулись… Или прямо в пруд в одежде! Что тут такого: — Окунулся человек в пруд с перепоя… Только, вот, опохмелюсь немного»

Кое-как Кожанов привстал. И тут дверь в гостиную распахнулась, и на пороге появились Ротан и… кто то ещё….

Кожанов силился вспомнить второго вошедшего, но не мог. — Вроде кто-то из охраны рыбхоза…

— Встал уже, отморозок?! — грубо рявкнул Ротан с порога, склоняясь над бедолагой. От этого окрика боль раскалёнными щипцами ухватила Кожанова за виски. Он ошалело обернулся к Ротану, хотел что-то в ответ сказать, но лишь окаменел с раскрытым ртом…

— Не по-детски, вы дерётесь старшой! — влез спутник Ротана. — Бывали у нас тут драки с перепоя, но так, чтобы жмуриков потом находить!.. Да ещё сразу двоих!… Извинитеее!

Кожанов ещё сильнее открыл рот, словно бы надеясь, что через рот смысл сказанного скорее дойдёт до него. Между тем Ротан подошёл к тем, кто, по мнению Кожанова, спал на полу и делово, тоном эксперта криминалиста констатировал: — Одного в шею… грамотно! Другого — в печень. Мастерски. Вроде обоих с одного удара. Знал сыскарь, куда колоть… — Вас, чё в уголовке, ножевому бою обучают?

Кожанов лишь таращил глаза.

— Но и не зверствовал, обоих с одного удара! — добавил Алексей тоном заправского адвоката. — На суде могут счесть смягчающим обстоятельством, если ваш урод рыбхозовский не угомонится и всё-таки заявит. Ножик-то его с отпечатками (кивок в сторону всё более шалевшего Кожанова) он уже припрятал где-то… Змей!

— А с чего бы нам угомониться?! — встрял второй. — Он тут нам резню устроил, двух ребят из охраны завалил, когда они его успокоить пытались. Парни по найму из Вологды приехали, вахтовым методом…

Наконец до Кожанова стал доходить страшный смысл происшедшего этой угарной ночью! Получалось, что на его совести два трупа! «Убийство двух и более лиц», — застучало молоточками в его больной полицейской голове…

— Макс! Давай как-то без «мусарни» решим вопрос, а?! — заговорил Ротан, поднявшись и подойдя к спутнику. — Ведь пожизненное пацану светит! «Полярная сова»! А он же контуженный! В Чечне «чехов» глушил, награды имеет. Не соображал же ничего!

— Давай! Решим! Если он матерям и жёнам их сыновей и кормильцев вернёт! За которых мы перед ними отвечаем, раз взяли их на работу! — сказал Макс нервно прохаживаясь по гостиной. И продолжал:

— И давай посчитаем, сколько бы они бабок в свои семьи принесли лет за пять! За десять! Он что ли, пришлёт их им со своей «ментовской получки плюс премиальные», да!? Про то, что дети отцов потеряли, я сейчас не говорю!…

— Макс! У нас есть время всё обсудить! Всё равно ща все мы ужратые, прикинь, как перед прокурорскими и «следаками» будем выглядеть, — лисьим голосом пел Ротан. — Следственный комитет сюда подвалит. Волки! — «Два сотрудника центрального аппарата МВД совместно с ЧОПом „Гранит“ перепились, передрались…» Вам-то тоже не поздоровится — прикрыть могут контору — как пить дать! И лицензию отберут…

Кожанов молчал и лишь жадно слушал спорщиков, переводя стеклянные глаза с одного на другого, будто бы наблюдал игру в настольный теннис… До него уже вполне дошёл страшный смысл происшедшего ночью.

— Отберут! Лицензию. — Да! Но лицензию мы потом другую откроем, а если прознают, что мы тут преступления особо тяжкие покрываем, вот тогда уже другая статья нам всем ломится! И тебе тоже! — не унимался Макс. — Соучастие называтся!

— Кому вам всем? Кто про это дело знает, кроме нас и хозяина!? Нешто нельзя всё втихую решить!? — спорил упрямый Ветров. — Самим же не сегодня — завтра чё-нить в Москве понадобится — так нешто мы не пригодимся ещё вам!? — лил елей Ротан. — Парень вон только в гору попёр! И где? — В уголовном розыске! В полицию аттестацию прошёл, как стишок отбарабанил! Ведь…

— Ты меня не агитируй, Лёша! Ты Хозяина иди, агитируй! — перебил словоохотливого Ротана шеф охраны, директор местного ЧОПа (это был он). — Мы люди подневольные. Но то, что твой дружок учудил здесь, — кивнул он в сторону Кожанова, — называется беспределом, и он даже до ментовской зоны за такое может не доехать!..

Очень трудно с перепою быть крутым. В особенности в обоссанных, вонючих штанах. Как ни старался Кожанов скрыть сей казус от своих шумливых мучителей, но тщетно.

— Ооо, дядя!…Да тебя и в приличный дом нельзя пускать! — зло, насмешливо процедил начальник охраны указывая пальцем на мокрые штаны Кожанова. — Не знаю, Лёш, как ты с такими служишь!…

На Кожанова было больно смотреть. Он совсем сник и молча сидел на полу, обхватив голову. Тем временем дверь распахнулась, и в помещение ввалился кряжистый мужик с бородищей шкипера. Он с порога предложил Кожанову писать явку с повинной и опохмелиться, потому что — «В камере Следственного комитета — не дадут»! И, похоже, вообще, дескать, больше ему не пить в жизни. Потому, что светит ему пожизненное, а ТУДА даже покурить не завезут…

— Сергеич! Ну, прошу вас, не губите вы его! Молодой ещё! Дурной! — затараторил Ротан, становясь между ними, словно это могло помочь его товарищу. Что толку-то, что он сгинет на зоне? Это разве этим пацанам, чем-то поможет!? А на воле он бабла заработает и в компенсацию своего беспредела — семьям отдаст…

— Где это твой лох бабла заработает!? — заорал хозяин. — С получки, что ли!? Нашёл генерала!

— Да почему с получки? Я его к делам уже подтянул… И ещё подтяну! Вы ж не знаете всего! — надрывался словоохотливый Ротан.

— Сергеич! Мой расклад такой! — вмешался начальник охраны. — Бабам, деткам убитых — не легче, если он присядет лет на двадцать! А вот деньжат бы семьям — в самый раз! Ты пока вещдок-то, ножик с отпечатками — припрячь, а ему срок дай бабла надыбать! Справится — молодец. А нет — не наша вина. Тогда родные хоть порадуются, что посадили мы такого отморозка! — рассуждал шеф охраны.

— И у Лёши нашего, дорогого тогда не будет к нам претензий. Верно, Алексей? — резюмировал он. Сейчас начальник охраны был значителен как никогда в жизни!

— Я ж о том и толкую! Отвечаю вам, — заработает он денег! И отдаст сразу! — уверял верный друг Кожанова Ротан.

— Не «сразу, как заработает», а через неделю максимум! — рявкнул Палыч, сверкая глазами. — Штук двадцать — тридцать зелёных хотя бы! Он мент, ему у коммерсов «призанять» не проблема! А если что-то не склеится, будет сидеть как миленький! Лет двадцать! Хотяааа… Тут — явное пожизненное! По году за каждую тыщу мы ему скостим!

А этих, — кивнул он на покойников, — в морозилку пока. Под охраной! Потом, если всё склеится, вывоз организуешь! Без следа похороним! Пропали по дороге домой и амба!

Глава двадцать пятая. С Ротана слетает маска

«…Свободные духом авторы» смело описывают хрестоматийный конфликт между плохим и хорошим; иным же, особенно в застойные времена, приходилось описывать схватку хорошего — с ещё более хорошим. Но современные летописцы оперативных будней превзошли всех! Затрагивая тему бытия правоохранительных органов, они ухитряются описывать конфликт между великолепным и прекрасным! Их, в отличие от читателей и зрителей подобных сериалов, можно понять: они, в массе своей, плоть от плоти, дети этой правоохранительной системы. А своё, как известно, не пахнет.

(Из выступления делегата заочной писательской конференции — «Будни правоохранительных органов в современном литературном творчестве», Геннадия Кожемякина)

Участковый уполномоченный, старший лейтенант Корнеев очнулся где-то в лесополосе. Где он, и как сюда попал, участковый не помнил. Дико раскалывалась голова. Умывшись и, даже, хлебнув из какого-то ручья, он попытался восстановить в памяти цепь последних событий, но помнил лишь то, что собирался выследить и задержать двух деятелей — Велика и Подвала. Помочь ему в этом грозился знакомый лейтенант, сослуживец майора Фёдорова… Тааак. Ветров. Корнеев сам его для надёжности и позвал.

Понапрягавшись ещё с минут десять, старлей вспомнил, что, когда он сидел на лавочке напротив подъезда, неподалёку остановилась какая-то машина. Затем из неё вышла одинокая барышня и завела с ним беседу. Приятная. Угостила пивком, а он её бутербродами. На этом, похоже, его бдение и закончилось. А дальше сплошные провалы.

Напуганный страшной догадкой, старлей пошарил по карманам. Удостоверения нигде не было. И пистолета служебного тоже не было. В лучшем случае это означало конец карьере полицейского. Баста! Замотав головой и застонав, Корнеев завалился на спину и тупо уставился в небо. Впервые за все свои годы службы он вот так просто лежал и тупо пялился в небо. Не до неба ему было на работе. Дико раскалывалась голова. Задницу кололи какие-то колючки.

Вопреки всякой логике, мобильник остался при нём. Достав его из кармана, Корнеев некоторое время неуверенно подержал в руке и, спустя минуту, решительно набрал номер лейтенанта Ветрова.

С лейтенантом Ветровым Корнеев познакомился случайно. Разбирая небольшой криминальный эпизод по местной автозаправочной станции, Корнеев был вынужден обратиться за консультацией к майору Фёдорову. Но тот ненадолго отлучился, и в его кабинете оказались лишь Кожанов и совершенно случайно Ветров, в свою очередь навестивший Кожанова, с которым сблизился в последнее время на почве рыбалки. Кожанов ненадолго покинул кабинет, оставив «на хозяйстве» одного Ветрова, что, к слову, было против всех инструкций. Не дело, когда не имеющие к уголовному розыску никакого отношения субъекты, пасутся в кабинете «уголовки». Приняв фактурного, молодцеватого офицера за сотрудника уголовного розыска, Корнеев, не мудрствуя лукаво, изложил ему суть проблемы, которую, ушлый Ветров вскоре сам и разрулил от имени Фёдорова. Не без личного интереса. А заодно дал Корнееву номер своего телефона и пригласил нового знакомца на рыбхоз, малость «оторваться», рыбки половить и прочее.

«Прочее» — очень привлекло измученного полицейскими буднями участкового. Более того — польстило! Корнеев, привыкший к несколько высокомерному отношению со стороны «белой кости» полиции — угро, сразу принял приглашение и проникся к «молодому, хваткому и фактурному оперу» огромным доверием и симпатией. С этих пор они часто созванивались и даже вместе отдыхали со спиннингами. Когда с Кожановым вместе, а чаще и без него. Может возникнуть вопрос: зачем, мол, понадобился циничному Ротану какой-то там участковый. Но тут всё просто: Ветров относился к категории людей интуитивно стремящихся пролезть и отметиться с выгодой повсюду, где только можно. Одним из его девизов был — «Лишних связей в правоохранительных органах не бывает!» И подтверждения тому долго ждать не пришлось! «Опером», которому позвонил Корнеев в ночь планируемого задержания Подвала и Велика, и был «в доску свой» лейтенант Ветров, он же Ротан. Характерно, что Корнеев — так до сих пор и принимал его за сотрудника уголовного розыска, подчинённого майора Фёдорова.

Услыхав про интересное дело, которое сулит грудь в крестах (Ветров бы, правда, предпочёл — «карманы в деньгах»), Алексей резво подкатил на место, а узнав, о чём идёт речь, понял, что скорее всего на совести пацанов серьёзное преступление, с которого они сорвали большой куш. Смекнув это, хитрец сонным голосом проворчал, что, мол, торчать тут двоим всю ночь глупо. После чего как бы уехал поспать до утра. Подняв «по тревоге» рыбхозовских быков, он велел им к раннему утру быть близ дома Велика и Подвала, а сам подослал к месту событий, подшефную проститутку, которую забрал прямо с работы, щедро вознаградив за вынужденный простой. В её задачу входило сделать так, чтобы Корнеев отключился всерьёз и надолго. Он специально выбрал матёрую лярву тридцати с лишним лет, чтобы правильный мент Корнеев гарантированно попался в ловушку. Ведь какую-нибудь юную дурочку тот мог бы попросту отправить домой, а солидную даму вряд ли.

«Ловушку» звали Марина. Она умело разыграла ситуацию, как, мол, приехала к брату в гости, а его, гада, почему-то нет дома, а мобильник отключен. Красотка ругала современных мужчин и сетовала на то, как «всё это надоело». Озябший от ночной прохлады, Корнеев с удовольствием подсел к ней в машину — благо это нисколько не мешало оставаться при этом в засаде, угощался пивом (а что, де, с пива будет!?) и втайне надеялся продолжить знакомство после «спецоперации»…

Когда Корнеев совсем поплыл от подсыпанного в его бутылку клофелина, Марина отвезла беднягу — аж в Измайловский парк и, въехав прямо в лесополосу, изрядно поднатужась, выволокла офицера из салона на землю. Как и было договорено, изъяла у него удостоверение и пистолет, после чего вернулась к месту корнеевского бдения. К её возвращению, «на смену» уже заступил Ротан с двумя рыбхозовскими молодцами. Передав ему всё изъятое у Корнеева, Марина в качестве аванса была вознаграждена бриллиантовым колечком и отпущена восвояси.

Несчастных пацанов эта троица взяла без проблем, тем более, что один ночевал у другого и на улицу вышли вместе. Ротан действовал якобы от крыши банка, у которого пропали деньги. «Правильные пацаны» мгновенно отдали ему всё, чем завладели в брошенной машине. Сомнений у Ветрова не было — всё награбленное у инкассаторов, каким-то непостижимым образом досталось этим придуркам! «Отняли у хлюпика Самохи баул с деньгами? — гадал Ветров. — Или он под ними работал?»

Подвал и Велик всё отрицали. После чего их сразу вывезли на рыбхоз. Прежде чем прирезать бедняг, Ротан пытался выбить из них информацию о том, где спрятаны остальные деньги. Выбить, не оставляя на телах следов пыток (а ведь потенциальные трупы должны были быть чистенькими, за исключением, естественно, ножевых ран, под «будущего убийцу» Кожанова), прямо скажем, было не просто! Ни пакеты на головы, ни страшные угрозы не возымели действия. По всему получалось, что они и впрямь нашли в брошенной машине мешок с деньгами, а про остальные — ни слухом, ни духом! Как ни трудно было в это поверить, но ничего иного не оставалось. На героев-комсомольцев они не тянули, и если бы что-то знали — раскололись бы. По-видимому, это просто обалдуй Самоха, с перепугу так лоханулся, забыв в тачке мешок денег!

Прирезав пацанов, и ловко свалив всё на несчастного подтравленного водкой с клофелином Кожанова (как изначально и планировал), он всерьёз озадачился. Получалось, что Алёна, с тупорылым Самохой, его, Алексея Ветрова, так всё успешно спланировавшего, просто кинули как лоха! Отсюда вытекало, что и Туарега он застрелил лишь для того, что бы Самохе с этой стервой теперь спокойней и богаче жилось!!

Помимо душевных терзаний возникал вполне прозаичный вопрос:

— Где искать эту суку, променявшую его, Ротана, атлета и красавца, сперва на гориллу Туарега, а теперь и вовсе на Самоху!?

— А может она его, «дурака — менестреля», и убрала уже, как и меня попыталась тогда, в день ограбления!? — терялся в догадках Ветров. — Ведь с такими деньжищами затеряться на бескрайних просторах страны проще, чем два пальца…!

Получив звонок от Корнеева, в котором тот рассказал о приключившейся с ним беде, Ротан велел тому пока ничего не предпринимать и отсидеться дома, сказавшись тяжело больным — сейчас ему было не до Корнеева. И вообще, участковый — теперь списанный материал и, если его попрут из органов, ему, Ротану, будет только спокойней. Как говорится, мавр сделал своё дело…

— Конечно, — думал Ротан, — в глубине души, Корнеев мог заподозрить, откуда ноги растут у нелепого ночного приключения, но фактов-то у него нет! И не будет.

Эх, если бы Ротан ограничился свалившейся с неба частью… Не зря говорится: «Если хочешь быть счастливым, довольствуйся малым».

На всякий случай, для подстраховки, комбинатор вскоре перезвонил бедняге Корнееву, и посулил отличную работу «в банковских структурах» на случай необходимости досрочно уволиться из МВД. Судя по нудным и невнятным благодарностям на том конце провода, участковый находился в надёжном запое и, следовательно, в ближайшие дни для Ротана проблем не представлял.

В принципе, после убийства Велика и Подвала Ротану достался совсем неплохой куш. За вычетом шести тысяч Евро, которые пришлось раздать рыбхозовским участникам события и пяти, что ухитрились извести в короткий срок «эти два придурка», остальные деньги были в наличии. Правда «трёху» он сгоряча пообещал проститутке Марине, но потом одумался, мол, сумма слишком велика и решил пока не давать ничего вообще. А потом, когда шалава отчается получить хоть что-то, дать ей баксов пятьсот, якобы для начала, и на том прекратить всякие контакты. Он, конечно, мог бы и совсем ничего не давать, но это могло озлобить путану — мало ли как она на откровенный «кидок» отреагирует… Колечко-колечком, а денежки лишними не бывают! Кидать тоже деликатно надо, а то люди обижаются. А знает она — многое! Слишком много, чтобы превращать её в своего врага.

Сейчас, проанализировав ситуацию со всех сторон, Ротан понял одно: — Самоха (если он ещё живой) и Алёна, процентов на девяносто — покинули столицу. Не могло быть так, что бы они остались тут, под его могучим боком, почивать на лаврах. В принципе, пользуясь возможностями, предоставленными системой внутренних дел уголовному розыску, легко можно было прошерстить вокзалы и аэропорты. По крайней мере, на предмет покупки ими билетов. Можно, конечно, было сделать это и через Фёдорова, но, как любил говорить Остап Бендер, — «Это была бы нечистая работа»! Сам Игорь должен быть от этой истории как можно дальше!

Майору совершенно ни к чему оставлять в кладовых своей памяти такие фамилии как Князева и Самохин… в ассоциации с фамилией Ветров. Ротан уже всерьёз подумывал о том, чтобы с собственной «ксивой» объехать кассы дальнего следования, но чёртова запись в удостоверении — «Инструктор по физической подготовке» не позволяла твёрдо рассчитывать на успех. Там тоже не дураки.

— Вот раньше ментам была лафа, — мелькнул корочкой перед носом притихшего гражданина — и он твой с потрохами! Теперь же, все дотошные стали и любой уважающий себя кассир мог его просто и вежливо послать подальше! Не говоря уже о том, что подобные вопросы нормальные сыскари выясняют по ведомственному телефону, за несколько минут, и сам факт его непосредственного визита, не совсем вписывается в схему поведения реальных оперов.

— «Чай — не «Следствие ведут знатоки»! Ещё чего доброго — тамошний ЛОВД заинтересуется! А меньше всего ему сейчас хотелось привлекать к своей персоне излишнее внимание.

В конечном итоге Ветров решил выловить новенького подчинённого Фёдорова, лейтенанта Мареева. Они как-то пересекались у Игоря в кабинете, и, тот, наверняка, должен был запомнить добродушного и общительного гиганта. Так и получилось. Перехватив Мареева в обеденный перерыв в столовой, Ротан подсел к нему, и вскоре лейтенант вовсю сочувствовал Алексею, «чья зазноба уехала в неизвестном направлении, предположительно с прохвостом, по фамилии Самохин». Естественно, всё это должно было остаться тайной для ротановского «кума» — Игоря Фёдорова, который, якобы, должен быть у них на свадьбе свидетелем. Юный лейтенант Серёжа Мареев пообещал хранить разговор в секрете и битый час, промаявшись у телефона, установил, что искомая парочка действительно отправилась на юга, но не непосредственно из Москвы, а аж из Калуги, куда, очевидно, добралась на перекладных, заметая следы. Билет у них был до Сочи, и случилось это ещё восемь дней назад. Скорбно играя желваками, Ротан с чувством потряс руку Мареева, пообещал богатую рыбалку с коньяком, и, тепло распрощавшись, отправился в ведомственную поликлинику оформлять у своего приятеля — хирурга больничный по поводу липового перелома ноги. Ибо поиски беглецов вполне могли и затянуться.

Глава двадцать шестая. «На Юга!»

Не такие Алёна с Самохой были лохи, чтобы с чемоданом денег сразу отправиться в шумный, криминальный город Сочи. Изначально взяв билет до этой «жемчужины Кубани», они лишь рассчитывали ещё больше запутать возможную погоню. На самом деле парочка преспокойно вышла в Анапе, причём даже не из своего вагона, и, немного посовещавшись, укатила в расположенный неподалёку курортный посёлок Витязево. Алёне когда-то уже доводилось там отдыхать. Посёлок раскинулся у самого берега Чёрного моря, и это радовало.

Жильё решили снять в частном секторе, тем более что в наличии у «продавцов» были даже целые отдельные дома, а не только комнаты. «Без присутствия хозяев» — как гласили призывные аннотации. Конечно, стоило это не дёшево, и, сняв такое жильё, парочка засвечивала бы себя как людей весьма состоятельных, но и делить жилище, где хранишь кучу денег с кем-то ещё, — было бы вовсе неразумно.

О гостиницах же лучше и совсем не упоминать! С их пронырливыми горничными и ушлой администрацией, у которой ключи от каждого номера…

С их идиотской системой видеонаблюдения. Полиция, у нас, ведь больше не работает! — Она просто отсматривает видеозаписи преступлений и по ним ловит правонарушителей!

После непродолжительных прикидок на рынке жилья, пара облюбовала укромный деревянный домик, с палисадничком и с плоской, шиферной крышей.

Под тайник, где будут храниться их «награбленные сбережения», парочка облюбовала погребок на веранде. Он был не очень глубок, но зато содержал в себе неприметную нишу, где надёжно укрывались деньги, а сам погреб был недалеко от стены и потому хорошо маскировался путём надвигания на него допотопной кровати.

Взяв себе достаточную для вольготной жизни сумму, Алёна и Санёк аккуратно задвинули лаз крышкой люка и поместили поверх него расположенную неподалёку кровать, — погребок им в ближайшие дни не понадобится! Кровать не была особенно тяжёлой, но всё же и особого желания двигать её без необходимости не возникало, что, кстати, тоже было неплохо. После обустройства наши туристы переоделись и решили подкрепиться и сходить на море. Причём Самоха настаивал на том, чтобы сначала отыскать какое-либо кафе, а Алёна рвалась, сперва отметиться на пляже, «смыть грехи», а кафе мол, и так не убежит.

Конечно, в былые времена Алёна бы просто взяла Санька за холку и они бы отправились туда, куда угодно ей, но теперь наш Самоха всё больше ощущал себя «добытчиком», главой ячейки и потому, после непродолжительного спора, стороны пришли к консенсусу: сперва они идут на пляж, на один часик (тем более, что с непривычки и обгореть можно, как пояснил, щадя самолюбие девушки, «главный добытчик»), а потом ищут лучшее из тутошних злачных мест или едут на такси в Анапу. Поразвлечься. На том и порешили, скинули обувку и босиком зашлёпали к морю.

— Море как море, — лениво размышлял Самоха, разлёгшись на берегу и тупо пялясь в ленивые волны. — С деньгами «пуршить» надо, жизнь смаковать, а не на берегу валяться. Валяться без дела и нищий может! Диоген — например.

Алёнка же была в восторге! Забежав в воду, она резвилась, как ребёнок! То подпрыгивала на месте, то колотила кулаками по набегающей волне… Жаждущий бурной деятельности Самоха хмурился, но невольно любовался этой грациозной нимфой! Набегавшись, напрыгавшись вволю, Алёна резво выскочила на берег и с разбегу плюхнулась прямо на разомлевшего под солнцем Самоху. Разогретый припекающим солнцем, тот чуть по-бабьи не взвизгнул, но сдержался и, делово приобняв девушку расцеловал её во влажные, солёные щёчки. Она же лишь игриво прикусила его за ухо и со смехом откатилась на песок.

В местном кафе — «У дяди Зурика» было довольно уютно, а главное — спокойно и благодушно. По-видимому, этим отличаются все небольшие частные заведения подобного рода. Понятно, что если «дяди Зурики и Арменчики» хотят, чтобы дела их процветали, то первое, что они должны обеспечить посетителям, помимо хорошей кухни, это уют и покой. Пожалуй, впервые в жизни Самоха заказывал в злачном заведении всё, что душе угодно, не думая о ценах. Это было необычно и очень приятно. Конечно, местное кафе не самый крутой способ посорить дармовыми деньгами, но… На безрыбье и рак рыба!! Прожёвывая «колбаски по-анапски», он вдруг вспомнил, как совсем недавно, в поезде, поутру экономно и бережливо выдавливал из тюбика крем для бритья, «что б на дольше хватило». Он едва не расхохотался. Уж теперь-то он мог расходовать на бритьё по ящику крема в день, без какого-либо урона для их «семейного» бюджета!

С тех пор жизнь Сани и Алёны потекла в несколько однообразном, хотя и приятном ключе. По ночам они пили качественное местное вино, львиная доля выпитого приходилась, естественно, на Самоху. Потом, если оставались силы, они занимались сексом или, как теперь говорят, любовью…

Проснувшись поутру, Саня хлопал стакан «Абрау Дюрсо» и вдохновенно садился писать свои «хиты». Мысль стать шансонье всё чаще посещала его. Он творил, пока её сиятельство Алёна не соизволят проснуться. Тогда они, наскоро перекусив сочными, консервированными крабами, отправлялись привычной тропинкой на пляж, куда неугомонный Самоха опять же прихватывал бутылочку, другую вина.

В полдень парочка возвращалась восвояси и, пообедав, спала часок, с тем, чтобы проснувшись, в который уж раз навестить «Дядю Зурика».

Неподалёку от них, на пляже, иногда загорала очаровательная, хотя и несколько крупноватая девушка лет двадцати пяти. Милая, вся какая-то томная, она напоминала ленивую, породистую кошку, избалованную хозяевами.

Самоха не был бы самим собой, если бы, в один прекрасный день, приняв с утра литр «Абрау», не подошёл и не пригласил красотку, разнообразить их компанию. Девушка без энтузиазма оглядела доходягу и ничего не ответила. Чем, к слову, сразу же расположила к себе Алёну. Та сочла нужным самой подойти к милашке (не век же скучать с этим «добытчиком»! ) и вскоре Милена (так звали их новую знакомую) осчастливила их своим присутствием.

— «Милена! Боже мой, какое звучное имя! — восторгалась про себя Лена-Алёна. — Ну, разумеется, такую розу не могут именовать какой-нибудь Танюхой!

Теперь они всё чаще отдыхали вместе, но ближе к вечеру Милена куда-то исчезала и наша сладкая парочка, оставшись без неё, привычным маршрутом двигала к «дяде Зурику»…

Так было и в этот ласковый, солнечный денёк. Заняв излюбленное место около живой ограды, и заказав местного вина, сыра и шашлыка, они мирно поглощали снедь, неторопливо перебрасываясь одобрительными замечаниями по поводу местного сервиса и качества еды. Между делом Санёк цитировал свои хиты. Творческая идиллия! На подвалившую компанию кавказцев, расположившуюся неподалёку, они поначалу даже не обратили внимания. Мало ли их здесь… И совершенно напрасно.

Вскоре над их столиком склонился один из новых посетителей и, глядя, куда-то мимо них немигающим взглядом процедил:

— Здравствуй, Элена. Вот и нашли мы наканэц друг друга! Перед опешившими Алёной и Самохой с недоброй ухмылкой вырос давно подзабытый Яхья из «Берёзки».

Глава двадцать седьмая. Сцилла и Харибда

«…И ни один из кораблей не мог проплыть меж этих скал! Как только оказывалось судно между ними, Сцилла и Харибда быстро сдвигались, давя его в щепки…»

(из античного эпоса)

Лишь развлекаясь с обворожительной Миленой, всерьёз «подсев» на неё, Алёнка окончательно поняла, каким суррогатом от настоящего, яркого секса является близость с мужчиной. Нет! — Понять и почувствовать женщину может только женщина! А уж с таким хилым и невзрачным самцом как Самоха… Тьфу!

Он давно надоел ей. И дело даже не в Самохе конкретно! Просто секс с мужчиной для иной самостоятельной, поистине независимой женщины примитивен и унизителен, если, конечно, она изначально не рассматривает партнёра просто как живой массажёр. А уж если дама вне себя от группы «Ночные снайперы»… Да ещё и сама снайпер! И говорить не о чем.

Причём речь о близости с любым мужчиной — плохим или хорошим — неважно! С, так называемым — хорошим, пожалуй, даже ещё хуже. Они ведь от этой, своей «хорошести», только спесивей и требовательней к партнёрше делаются! И ничего больше.

Алёне, после томной, ласковой Милены теперь вообще было непонятно, как она ухитрялась получать удовольствие от контакта с особями мужского пола.

С этим самодовольным, волосатым и от природы пахнущим помесью мускуса, полыни и огуречного лосьона, вечно небритым (если речь не идёт о визите к начальству) существом, имя которому — мужчина! При этом существом — глубоко и по-видимому, с самого рождения убеждённым в том, что он венец природы. Более того, уверенным, в том, что и в отношениях с даже умной женщиной, именно он контролирует ситуацию и диктует правила игры.

Первое время наблюдать за всем этим секс-примитивизмом даже забавно, но только первое время! Сейчас она с полной ясностью осознала, что Самохе немного симпатизировала только потому, что он тогда был другой. Вечно сомневающийся, какой-то растерянный и несчастный. Как голосила со сцены когда-то певица Анатолия, — «…Одарю я тебя, собой одарюуу!»

Одарила, хватит!

Теперь, когда взявший за моду болтаться целый день непонятно где «Крис Норман» приходил пьяным, и с порога, по-хозяйски сгребал, для слюнявых неумелых поцелуев обеих подружек сразу, всё его естество излучало уверенность и самодовольство. Он искренне был убеждён, что девушкам это в кайф!

В особенности наблюдательную Алёну веселила вновь приобретённая привычка Самохи — Криса сопровождать свои просьбы барским щёлканьем пальцев. Этак — «Девочки! Зажигалку бы!» — (щелчки);

«Миленыч! Мне б массажик!» — (затяжное щёлканье); «Миленький! (это тоже к Милене) — перекусить бы что-то»… Щёлканье… Кстати, львиная доля просьб, теперь относилась к Милене (она же — «Миленький», «Миленыч», «Милашка» и тд), что тоже не укрылось от Алёны. Возможно, это щёлканье органично подходило бы пузатому купцу первой гильдии из девятнадцатого века или современному олигарху или, на худой конец, ныне покойному Ротану.

Тот хоть был соответствующей фактуры. Но в исполнении тщедушного Самохи, барское щёлканье вызывало лишь брезгливое презрение. Кроме того у него, со временем, ещё и разительно изменилась походка.

Прежняя — «крупно семенящая» и чуть косолапая (такое ощущение, что у всех музыкантов, начиная от Макара с Цоем и до Самохи, походняк — одинаковый!) уступила неспешной, вразвалочку, при слегка покачивающемся из стороны в сторону торсе… а лучше сказать — туловище.

Или ещё лучше сказать, того, что крепится на ногах.

Локти при этом у него были врастопырку, как иногда бывает у людей, чья слишком широкая спина не позволяет им держать руки под прямым углом к полу. Поначалу Алёна даже думала, что такая походка — следствие его вечно нетрезвого состояния, но потом поняла, что, ни алкоголь, ни «доза травки» тут совершенно непричём. Тут было другое. А, именно — осознание собственной значимости! БОМЖ — стал богат!

С презрительным интересом Алёна наблюдала за тем, как громогласно строя планы на будущее, вразвалку перемещается по комнате нувориш Самоха. Вероятно, если бы он мог поднять двухпудовую гирю, он бы носил её при себе, для веса!

Похожим образом движется к снаряду штангист сверхтяжёлой весовой категории, ровно втрое превышающий массой нашего Сашка…

Даже в лучшие времена их никому непонятного романа все эти наблюдения не оставили бы камня на камне от симпатии (или сострадания, желания «одарить»?.. ), которую, прежде испытывала к нему Алёна. Теперь же, когда, что называется, любовь прошла, кстати, так толком и не возникнув, их общение превратилось для амбициозной, циничной и наблюдательной девушки в сущую муку, превозмогать которую ей до поры до времени помогало лишь чувство юмора. При мысли, что сегодня ночью между нею и обворожительной Миленой вновь влезет это разящее перегаром, костлявое, вертлявое, как ящерица, существо, Алёна каменела лицом. Конечно можно бы было всё это давно прекратить, объяснив потерявшемуся в реальности ничтожеству, что к чему. Можно было! Но Алёна понимала, что полумеры могут только испортить ситуацию. А в данной ситуации надо было сразу бить трёх-четырёх зайцев. Зайцев!? Каламбурчик!… Где ж ты наш Миша Зайцев, упокой бог твою душу!…

А потому до поры до времени, следовало всё сохранять как есть. Но и поторапливаться было нужно, пока этот ошалевший от одного вида чемоданов с деньгами фраерок и впрямь не заказал, как неоднократно собирался, номер в «Люкс — Президенте». Хорошо — отговорить удалось! Великое изречение древних — «Торопись не спеша»…

Раньше Алёна часто слышала, что в серьёзных преступных группировках без долгих проводов убирают подсевших на алкоголь или наркоту соратников и лишь теперь она по-настоящему поняла, почему так происходит.

«Образцовый муж — подкаблучник», с которым в силу его скромности и послушания «нетрудно отмыть немного денег и легализовавшись обсуждать по вечерам за чаем новинки мирового кинематографа», менее чем за месяц трансформировался в одуревшее от свалившихся возможностей, совершенно безбашенное существо. Теперь ей требовалось хорошенько всё обдумать, а главное оградить от излишне жестокой информации наивного ребёнка — Милену. Она ей прекрасный интимный друг и не более того…

И ей совершенно не нужно знать, как именно, она, Алёна Князева, поступит с этим… Манде — Кристо.

Всё чаще «в лечебно — профилактических» целях Алёна отправлялась в одиночестве прогуляться по окрестным скалам. Есть в этих каменных громадах что-то такое, что наделяет их некими целительными свойствами. Полазил часок и будто заново родился, хотя и устал немного. Да и устала-то… Громко сказано. Попробуй в городе побегай так по лестницам примерно с той же физической нагрузкой — так вскоре помирать будешь, а в горах всё это как-то легче. Почему? Кто знает! Может воздух тут особенный, а может ещё что. И суета вся улетучивается, ощущение покоя охватывает. Да и как может быть иначе, когда смотришь на огромные каменные глыбы, видавшие, наверное, «пикники» аргонавтов и первые древнегреческие триеры, несущиеся к этим ещё совсем диким тогда берегам.

А скалы всё стоят себе с тех пор, отливая на солнце золотисто — коричневыми бликами и будут стоять сотни веков после нас! Скалы!… И слово-то какое красивое! Бодрящее, мобилизующее все жизненные силы и уводящее прочь от суеты и рутины. Скалы!…

И сегодня Алёне было просто необходимо окунуться в эту живительную атмосферу. Облачившись в любимые кроссовки, лёгкий топик и джинсовые шортики, она с минуту вертела в руках смертоносную «Осу», размышляя — стоит ли её тащить в горы (в маленькие кармашки шортов она не помещалась, а брать с собой рюкзак очень не хотелось). Наконец осторожная Алёна пришла к компромиссному решению: она прицепила на пояс, валявшийся на полу самохинский «ремень — кошелёк», куда и уложила ствол, предварительно убедившись, что все патроны на месте. Мало ли что ей может встретиться в горах, а как говорится, — «береженого — и бог бережёт»!

Закончив экипироваться, она с удовольствием оглядела в зеркале коридора своё стройное, крепкое тело и, подмигнув на прощанье собственному отражению, отправилась в путь. Закрыв калитку и спустившись по тропинке на шоссе, Алёна бодро зашагала вперёд.

В процессе её маршрута редко какая машина, поравнявшись с призывно смотрящейся девушкой, не сбавляла ход, а иные водители и вовсе зазывали подвезти «куда угодно, хоть на край света».

Не раз Алёна похвалила себя за предусмотрительно взятый с собой ствол. Настали такие времена, что без оружия девушке уже никуда, а так неохота помирать с миллионами в кармане! Отбившись от вежливых и не очень предложений, красавица, наконец, достигла участка дороги, за которым по всем знакомым признакам должна была начаться еле видимая тропка, ведущая наверх, к её любимому месту прогулок. Однако там, где она ожидала её увидеть, ничего похожего не наблюдалось. Очевидно, в полемике с похотливыми ездоками девушка уже миновала то, привычное место своего маршрута. А впрочем, и на том пятачке, где она сейчас оказалась, было вполне возможно осуществить подъём наверх. С минуту Алёна смотрела ввысь, оценивая свои силы и прикидывая, как удобнее совершить восхождение. Сначала всё выглядело вполне приемлемо, но её смущала скалистая гряда, (а лучше сказать — «грядка» протянувшаяся метров на пятьдесят повыше холмистой зелёной горки. Впрочем, в любом случае девушка ничего не теряла, так как изначально двигалась не куда — то конкретно, а просто гуляла, дабы проветрить мозги, развеяться и собраться с мыслями.

«В крайнем случае — спущусь обратно и вернусь к привычному маршруту!» — подумала она и решительно устремилась наверх. Поднявшись на несколько десятков метров, она обратила внимание на необычайно красивую картину, которую снизу как-то проглядела: метрах в десяти справа, склон горы становился пологим и был усеян необыкновенно красивым ковром из цветов. Девушка не могла отказать себе в удовольствии приблизиться к этому месту и в полной мере насладиться красотой.

«Обязательно приведу сюда Миленку! Будем балдеть и вить венки!» — радостно думала Алёна, аккуратно огибая то тут, то там вросшие в землю валуны и просто куски породы; не хватало только оступиться — склон в том месте был довольно крут. Добравшись до цветочного ковра, она была несколько разочарована: на расстоянии он выглядел краше, пышнее.

А, впрочем, почти всё, к чему мы стремимся, выглядит в начале пути куда краше, чем когда мы уже у цели.

Присев на мягкую траву, Алёна заметила, что вокруг полно пчёл. «Наверное, они так делают горный мёд!» — подумала девушка и осмотрелась вокруг. Шоссе внизу было почти невидимо, скрытое грядами валунов и холмом. Оно лишь угадывалось по звуку изредка проезжающих по нему автомобилей. И от этого тоже было хорошо. Человек должен иногда вот так затеряться среди девственной природы, отдохнуть от постылых собратьев, с их навязчивой суетливостью, какой-то непременной соревновательностью во всём. И не менее навязчивой дружбой. Когда в тебе есть необходимость.

«Потому древние монахи и уходили в горы от всего мирского, вырубая кельи прямо в скалах, и только таким образом обеспечивали чистоту помыслов и чувств!» — думала девушка, оглядывая окрестности.

«Кстати, где-то в этих краях расположены старинные кельи Нового Афона!» — вспомнила она. — Там бы побывать!» Теперь ей было особенно понятно, почему именно в этих краях обосновались легендарные отшельники. Вскоре Алёна почувствовала небывалый прилив сил и большое желание подниматься дальше вверх! Словно бы отведала она, этого самого горного мёда с хорошим, зелёным чаем! Привстав, девушка осмотрела склон горы, прикидывая как бы ей сподручнее, подняться ещё выше. Визуально очертив для себя траекторию маршрута, она решительно направилась по нему. Прямо по всем этим разноцветным василькам — колокольчикам, мимоходом осторожно отгоняя назойливых пчёл, словно бы удивлённых нахальству вторгнувшегося в их владенья существа.

Через несколько минут подъёма Алёна вдруг наткнулась на углубление, вроде небольшого входа в пещеру. Он был слегка прикрыт колючим кустарником и скорее угадывался за ним, нежели был отчётливо виден. Девушка сразу поняла, что эта маскировка искусственного происхождения. Кустарник-то не имел корней! Иными словами, кто-то, очевидно, сюда наведывался и пытался укрыть это логово от посторонних глаз.

«Интересно кто? — подумала любопытная Алёна, осторожно расчищая вход в пещеру. — Местные дети? Разбойники Али — Бабы? Ни дать ни взять — «Сим — сим откройся»!

Пригнувшись (отверстие было не велико), девушка уже собиралась проникнуть внутрь, как вдруг услышала чьи-то приглушённые голоса и зловещую музыку: там внутри кто-то был! Она буквально оцепенела, чувствуя, как леденящий ужас ползёт вверх между потных лопаток и щекочет в затылке. Девушка подалась назад и, уже хотела было потихоньку прикрыть вход кустарником и тихо удалиться, но тут увидела, что из глубины пещеры на неё уставилась… красноглазая кошка.

Более того, эта тварь стояла на задних лапах и явно изготовилась к броску! Алёна взвизгнула и, не помня себя от страха, стремглав сиганула вниз! Проехалась по камням на заднице и, чуть не бегом, перескакивая крупные валуны и скользя по мелким, припустила вниз, по склону, прочь!

В несколько секунд она оказалась у шоссе, пытаясь отдышаться, прислушиваясь, нет ли погони и одновременно растирая ушибленную коленку. Перелезая через валун, который вполне можно было и обойти, она больно саданулась об него ногой. Оглянулась наверх. Там всё было тихо, жуткая кошка в погоню, конечно, не бросилась, но и эта тишина казалась ей какой-то зловещей. Как назло никаких машин по шоссе не ехало. Они, как известно, ездят только когда не надо! Прихрамывая и косясь на склон холма, откуда она только что дала дёру, Алёна торопливо захромала домой. На сегодня прогулка закончилась. Если бы девушка ещё раз обернулась, перед тем как скрыться за поворотом дороги она бы увидела, что на вершине холма таится некто в странном чёрном балахоне. Субъект смотрел в след Алёне, и ничего хорошего в его бледном, худощавом лице не читалось. Сделав кому-то невидимому знак, который можно бы было истолковать, как призыв догнать девушку, зловещий тип исчез за скалистым выступом холма.

Спустя минуту — другую на трассу спустились два юнца, похожие как братья. Внешним видом они напоминали представителей движения «готов»; правда их лица в отличие от упомянутых придурков, были не синевато-белого, а нормального телесного цвета и даже подзагоревшие. Одеты они были во всё чёрное и к тому же носили длинный рукав, невзирая на солнцепёк. Выйдя на трассу, «братья» припустили за Алёной, но, однако, держались на почтительном расстоянии, чтобы не спугнуть объект слежения. Поскольку дорога часто петляла — это значительно облегчало им задачу.

Вскоре ничего не подозревающая девушка свернула с дороги и, немного пройдя по каменистой тропинке, скрылась за забором одного из неказистых частных домишек.

Записав адрес установленного дома, зловещие типы молча развернулась и отправилась восвояси. Позже Алёна узнает, что там, на горе она нарвалась на логово местных сатанистов во главе с неким Люцифером.

* * *

Сегодня Самоха-Крис решил почти совсем не пить. Он хотел вечером предстать перед Алёной если не образцовым главой их «шведской семейки», то, по крайности, в относительно человеческом облике. В последнее время он стал чувствовать, что отношение Алёны к нему стало меняться не в лучшую сторону. Исчезла куда-то фирменная алёнина простота и непринуждённость, вкупе с её неизменной весёлостью.

«Это всё из-за пьянства моего, окаянного! — догадывался он. — Завязывать пора!»

К тому же Самоха окончательно понял, что, как это ни странно и даже не смешно, но именно Алёна, в его жизни была бы идеальной женой, несмотря на безграничные возможности выбора, предоставляемые ему теперь богатством. Потому что именно он и она знают друг друга как свои пять пальцев; именно с ней он пришёл к тому, к чему в итоге пришёл, и только она принимает его таким, какой он есть на самом деле, со всеми недостатками и наворотами. А ведь она умна. Красива… Ну, симпатична, по крайней мере.

У неё отличный вкус. Чувство юмора, что немаловажно, учитывая тот круг общения, который теперь предстоит им в жизни. Как-то раз Алёна не выдержала и рассказала Самохе, не вдаваясь, правда, в детали, что Ротана тоже больше нет на этом бренном свете. А значит ничто не помешает им вернуться в родную столицу и надёжно осесть там…

«Наверное, и домик где-нибудь среди артистов и продюсеров покупать придётся! — думал, взявшийся за ум, Саня. Особенно, когда хиты свои раскручу. — Впрочем, это уж Алёнычу решать». Теперь ему было тошно вспоминать, как вёл он себя в последние дни, тупо прожигая время и огорчая свою Алёнку. Спасибо, хоть блаженная Милена у неё под боком оказалась, а то бы и вовсе чёрт-те что получилось бы.

«Кстати, непонятно, что их с Алёнкой так связывает? Стервозную ушлую Алёну и мягкую, волоокую дурочку Миленку? — думал Саня. — А впрочем — пойди, пойми этих баб!»

В этот вечер Самоха был вежлив и обходителен, но вопреки всякой логике Алёну это только раздражало. Быть может, ей казалось, что в душе он просто издевается над ней. А может её злило то, что «хорошего» Санька, морально, убрать тяжелее чем «плохого». Так или иначе, Самоха видел алёнино охлаждение и ломал голову как бы вновь завоевать её расположение. Думал он об этом и сейчас, когда нёс ей роскошный букет цветов. Пять тщательно подобранных роз — «Конго» должны бы растопить её лёд…

За этими суетными мыслями, Санёк не заметил притаившихся на тропинке подручных главаря местных сатанистов Люцифера.

Самоха ничего не успел понять, когда получил тяжёлый удар по голове и без стона рухнул на землю.

Глава двадцать восьмая. «Союз Сатаны и Антихриста»

Люцифер прохаживался по импровизированному залу своего логова, куда его подручные только что доставили подбитого Самоху, и, глазел, пред собой невидящим взглядом. Так было всегда, когда он размышлял о чём-то важном или по его же ёрническому выражению — «замышлял какую-то пакость».

На самом деле решение он давно уже принял — упускать приличный денежный куш не было никакого резона. Теперь важно было сработать чисто, и вся сложность заключалась в том, что чистота спектакля зависела не только от него самого, как всегда бывало прежде, а от этого примостившегося за его столом подпухшего от загулов «чёртика». Усевшись напротив Самохи, Люцифер с минуту пристально смотрел тому в лицо, а потом заговорил.

— «Овоща» убедительно сыграть сможешь? — Ведь мы б убрали тебя, как она и просила, но неохота… я её убедил, чтоб жизнь тебе оставить и чтоб только стереть память — зачем мне верную «пятнаху» на себя цеплять? Мне ещё порулить спокойно хочется. Своим театром… «Центром всемирного богоборчества», так сказать…

Он явно был доволен собой, этот новоявленный — «Повелитель Тьмы».

— Я так и объяснил этой дуре: мол, и факта убийства нет, и результат по сути тот же! — спокойно, нараспев, продолжал Люцифер. — Она — аж заторчала, ведьма! Даёт за тебя, дурака, десять тысяч зелени! Я на эти бабки тут, в логове, таких декораций наворочу! Ко мне — поломничество начнётся! Но, интересно бы знать, за что так много!? — он пристально уставился Самохе в лицо. — Ты ж и ста рублей, даже в кризисный период, не стоишь. Хотя меня это мало трогает. Вероятно, какие-нибудь «измены на люстре» и прочая лабуда, верно?» — усмехнулся «богоборец». — Наслышан я, каков ты кобель! — Люцифер затрясся от мелкого смеха. — Правильно в народе говорят — «Хороший кочет — всегда худой!» Явно про тебя…

Приосянясь, он прошёлся вокруг Самохи; приценился взглядом. Как скульптор к куску камня. Самоха сидел вжав голову в плечи. Голова ещё немного гудела.

— Моя же задача предоставить ей в твоём лице, в общем-то абсолютно беспомощное, безобидное существо, — продолжал Люцифер. — Которое, тем не менее, в наличии, а значит и криминала почти никакого.

Одна, вот, беда — не умею я стирать память. Представляешь?! Вот, не сподобился научиться! И мой преклонный возраст не позволяет надеяться, что когда-нибудь научусь», — осклабился Люцифер. А вот «мочкануть» тебя — это запросто. Но и это не дело! Она потом где-то засветится, расколется, по дурости женской, а нас всех тут загребут! — объяснял сатанист с таким жаром, словно Самоха с ним спорил. — Как там у вас говорится: — «Если бог хочет наказать, он лишает разума?»

Вот я и должен тебя лишить. Памяти. Достоверно. В общем-то, если ты не готов или сыграешь это неубедительно, придётся тебя… того! Он угрожающе сдвинул брови. — Ну что я тебе объясняю — сам уже взрослый! Хоть и говорят в народе, что маленькая собачка, типа, — всю жизнь щенок, хе — хе».

Некоторое время поражённый Самоха молчал, осмысливая услышанное и думая, что же ответить. Правильнее сказать, он сразу понял, что нужно ответить, но чувствовал, что должен быть предельно убедителен, а потому и нетороплив в ответах. Он прекрасно отдавал себе отчёт, что сейчас от его реакции и даже интонации зависит очень многое, «а в общем-то — жизнь». А то устроят мне: — «… На мои похорона, съехались вампиррры…»

Но всё услышанное так поразило его, что он на время потерял дар речи.

«Вот уж и впрямь — ведьма! Чёрная вдова, чёрт бы её побрал!» Чтобы как-то сосредоточиться, он растерянно взял со стола восковую голову идола и поднёс к лицу, силясь разглядеть тонкие детали.

— Он не терпит чужих рук! — прикрикнул вдруг Люцифер и резким движением выхватил реликвию из рук Самохи. — Отвечай, что решил! Времени нет — созерцать тут тебя!

— Что тут решать, как скажешь — так и будет! — ответил Самоха, понемногу приходя в себя от новизны впечатлений. — Как это всё должно выглядеть, объясни, пожалуйста?

— Всё до смешного просто! — усмехнулся Люцифер. — Я пристально смотрю тебе в глаза, делаю страшные гримасы, несколько пассов руками, пару раз убедительно подвываю, потом хлопаю тебя по лбу ладошкой — одним словом провожу для неё персональный спектакль… Один зритель — два актёра. С моим-то высшим театральным сие не составит труда! Предупреждаю, если прикалываться будешь или ещё чем-то себя выдашь, ты, в общем-то, покойник. Это не угроза с моей стороны. И вообще — ничего личного! Просто она от тебя будет по-любому избавляться, это видно сразу. Я таких, ёкнутых, повидал. Для неё люди — мусор. Тем более, когда они и впрямь мусор! — добавил он, осклабившись. — И я ей в этом помогу, так или иначе. А потому у тебя сейчас лишь два варианта! Как у Гамлета.

— Я что-нибудь должен тебе за свою… за своё спасение? — Самохе казалось, что он уже нащупал верный тон в общении с этим страшным лицедеем.

— Вот это уже — другой разговор! — одобрил Люцифер, и потёр руки. — Она сообщила, что у тебя где-то в закромах есть две тонны зелени. Их должны будут забрать мои служители. Из денег этих я тебе честно оставляю двести баксов «на доехать — до дому», и прочее «пожрать». И жизнь оставляю! Про жизнь — тоже, не забывай! Так же прошу учесть, что билет мы тебе покупаем за наш счёт! — тут Люцифер снова глумливо осклабился. — Соглашайся, лучше ехать — за наш счёт! За счёт государства тебе дороже выйдет! — Он явно ценил в себе и актёра, и чёрного юмориста.

— Билет — на этот свет! — задумчиво скаламбурил Самоха, потихоньку снова превращающийся в Криса. — Я, конечно, согласен. И гарантирую качественное исполнение роли. У меня всё-таки полтора курса «Щукинского» за спиной, коллега! — приврал он вдруг, неожиданно сам для себя. — За подпольные рок — концерты вытурили.

Судя по выражению лица Люцифера, тому понравился ответ. А в особенности его стиль изложения…

— Ну и хорошо. Приятно иметь дело с богемой! — снова ухмыльнулся Люцифер. — А вообще, мой тебе совет, как товарищу по половым признакам и по ремеслу лицедейства, — бабам вообще не верь! Насмотрелся я тут на своих служительниц, тихий ужас! И на ритуальные убийства меня сговаривали и на кого-то порчу наслать требовали… Всё им без кровушки не играется… Вот, за моими архаровцами — «членоносцами», к примеру, подобное водится куда в меньшей степени.

— А что это у тебя за фокус с кошкой, что стоит на задних лапах и пялится из темноты на входящих? — спросил Самоха.

— Это же просто чучело! — снисходительно усмехнулся Люцифер. — Наше, в общем-то, первое жертвоприношение, так сказать…

А глаза, ведь, как живые! — Понравилось? — Самоха молча кивнул.

Люцифер не спеша поднялся и, подойдя к деревянной ступе инкрустированной головой чёрной жабы, любовно провёл по ней ладонью. Бережно похлопал по днищу. Потом взял со стены устрашающего вида нож, наподобие мачете, и любовно провёл пальцем по острию, пристально посмотрел на Самоху и вдруг, сладко жмурясь, спросил:

— А может тебя всё-таки того? Во славу сил зла? А? Ты бы был первым, с кем это сделали ради денег! Можно сказать, вошёл бы в тёмную историю!

— Спасибо, я не тщеславен… — пробормотал Самоха пытаясь держаться уверенно.

Насладившись видом побледневшего Самохи, Люцифер тихо рассмеялся и сказал:

— Да ладно, ладно тебе! Я ж не настоящий сатанист. Я тут, можно сказать, наподобие Гудвина… Великого и Ужасного… Помнишь про Изумрудный город и маленького обманщика, которого никто не видел, но все ему служили! Так и меня никто тут и не видел… настоящего. К счастью.

Как выяснилось — врали они друг другу — оба! Люцифер, он же Веня Кирошко, и впрямь когда-то поступал в знаменитую «Щуку», но, хотя и не был лишён дарования, с треском пролетел, причём ещё на первом этапе творческого конкурса. Ему выпало сыграть несложную микросценку: приём у врача — стоматолога. Причём ассистент должен был изображать пациента, а Веня самого доктора. Получив это задание, наш абитуриент возблагодарил судьбу за такой, пас, как ему тогда показалось,

и… Тут же сыграл стоматолога с «отбойным молотком» по типу незабвенного гайдаевского Антона Семёновича Шпака. Он делал зверские гримасы, скакал вокруг пациента, и даже на минутку, положив воображаемый инструмент на пол, утёр несуществующим полотенцем лицо и подмышки…

Вопреки его ожиданиям на лицах почтенной комиссии улыбок он не обнаружил. Седовласый дяденька — главный из присутствующих — откашлялся и сказал:

— Не поняли мы вашего этюда… Он что — садист, этот врач? Если подразумевается, что — да, то тогда мы вынуждены, во след за вами исходить из того, что все врачи такие! Это — что, типично для наших врачей? Но такой подход напоминает детское… Эээ… Да! Детское восприятие мира. Это для детей — все врачи изверги и хотят их извести! А мы с вами взрослые люди. А с детским мировосприятием, знаете ли… В искусство… А так, ничего, энергично. Вы, в цирковое — не пробовали?

Тут профессор с возмущением даже высморкался. Мы с вами так далеко не уедем. Наша задача — нести в массы что?

— Доброе, разумное и вечное! — выпалил Веня. — Он уже всё понял.

— Ну, вот и несите! Есть же немало хороших профессий, способных… Эээ… Способствующих… Ну, вы меня понимаете! Да и с фамилией вашей на сцене… трудно уважать себя заставить! А начинать жизнь с псевдонимов… Сами ж заметили, наверное, как в нашем искусстве реализма всё обустроено?

Если профессор, то Преображенский или Огонь — Дугановский, а если слесарь, то Чугункин… Или Пеструхин. И с актёрами так же, друг мой! И с другими творцами тоже…

— Ну, Вы уж сгущаете краски, Роман Борисович! — вмешалась член комиссии по фамилии Кузькина. — Это всё-таки стереотипы…

— А стереотипы, милочка моя, это есть тенденция! Да-с… Тенденция! — парировал глава комиссии, сердито покосившись на вольнодумицу. Он не любил, когда с ним спорят, да ещё в присутствии абитуриентов. Да и вообще не очень любил женщин…

Фамилия главы комиссии была Листопадов, и много лет назад соблазнивший его сосед — модельер так и говорил:

— С твоей фамилией, мальчик, — только в искусство и никуда больше!

— А я лётчиком хотел быть! — шептал юный Листопадов, утыкаясь в лоснящееся от пота плечо пожилого друга и покровителя.

— Я, вот, тебе дам лётчика! — сопел модельер. — И космонавта дам! И командира «Счастливой щуки» дам! Только в искусство! — с игривым возмущением восклицал совратитель и шлёпал юного друга по обнажённым спелым ягодицам. Старый друг впоследствии помог с поступлением. Он обшивал одного из членов приёмной комиссии. Своего бывшего любовника…

Однако, больших актёрских лавров Листопадов в искусстве не снискал. Вот, по административной линии пёр неплохо, дорос до… а впрочем, мы немного отвлеклись! Листопадов нас интересовал лишь как предтеча появления грозного сатаниста Люцифера «в горах Колхиды».

…Из злосчастного кабинета комиссии, бывший абитуриент, а ныне свободный гражданин страны Советов, Кирошко вывалился чуть не плача и при этом глупо улыбаясь. Ожидающие своего часа прочие соискатели с удовлетворением оценили его уничтоженный вид (меньше народу — больше кислороду!) и, вновь дружно поутыкались в учебники да разные пособия по пластике.

Веня шёл по улицам столицы и, не глядя по сторонам, пережёвывал своё горе. Ему хотелось верить, что сейчас он останется в Москве, устроится на работу, а на будущий год непременно поступит. Но чем больше он приходил в себя, тем отчётливее осознавал, что в Москве ему делать нечего, да и жить, вообще-то, негде.

А вскоре, немного пораскинув умом, несостоявшийся актёр Кирошко подался восвояси, в свой родной, благословенный южный край. Именно в поезде, по дороге на родину он и решил: раз не дано ему стать актёром, то будет он режиссёром! Своего собственного «театра»! Со своей собственной, надёжной и послушной труппой! И как видите, стал!

* * *

Скорый поезд «Анапа — Москва» отходил в 19.45. Незадолго до отправления на перроне появилась интересная троица. Парни были явно навеселе, в особенности один из них. Как позже выяснилось, в Москву ехал именно он, а двое других лишь провожали его. Домусолив свои сигареты, спутники перебравшего с алкоголем хлопца, вручили проводнице билет приятеля, приложив к нему в качестве аргумента некую купюру. Затем извинившись за друга они проводили того в вагон, аккурат до его места номер тринадцать. Как они исчезли, никто и не заметил, а вскоре тепловоз свистнул и состав, лязгнув сотнями тонн сцепленного металла, медленно покатил на север. Он набирал и набирал скорость, унося в столицу свежеиспечённого недоумка, лишённого памяти. А с ним уносились прочь и все возможные проблемы Алёны Князевой. Покинули перрон подручные Люцифера притащившие в вагон Самоху (не самому же Магу светиться с этим мозгляком).

Следом перрон покинула ещё одна колоритная парочка. Парень был длинноволосым брюнетом в солнцезащитных очках, а его статная подруга, несмотря на ясную, тёплую погоду почему-то накинула на голову капюшон ветровки. На ней тоже красовались тёмные очки. Это была Алёна в сопровождении Люцифера.

Глава двадцать девятая. Сплошные сюрпризы

Вбежав в дом, Алена первым делом удостоверилась, что Милены нет и лишь потом, перекурив, собравшись с мыслями и смакуя удовольствие предвкушения, неспешно отодвинула кровать и, сняв крышку тайника, вытащила на поверхность старый чемодан, причём внутри него при этом, что-то звякнуло. Привычным движением она сбросила дужки замков и откинула крышку. В чемодане покоилось какое-то тряпьё, камни и бутылка «Хенесси», к горлышку которой, наподобие ярлыка для микстуры, был примотан сложенный лист бумаги. Торопливо развернув его, девушка, волнуясь, прочла:

«Милая Алёна! Советую тебе, как врач, сначала выпить стакан «Хенесси» и лишь потом читать дальше! Я давно чувствовал, что ты меня собираешься убрать. Но я не в обиде. Я ничем был без денег, ничем и остался при них. Даже ещё тоскливей стало. Часто вспоминаю благословенные времена, когда сдавал себе комнатёнку; просыпался когда хотел, и пил дешёвый портвейн при полной свободе мыслей и действий.

А главное — внутренней свободе. А с тобой я никогда не чувствовал себя свободным. Ни при Туареге, ни без него. Пожалуй, без него — в ещё меньшей степени. Основная ошибка, вас, властных по нутру людей, заключается в том, что, если вам некоторое время потакать, вы начинаете думать, что так будет всегда. Ваша несгибаемая сила воли делает вас прямолинейными и глупыми, а значит слабыми. Такой парадокс! Что ж, за удовольствие надо платить. И за предательство тоже. И пусть эти скромные деньги, отныне навсегда для тебя потерянные, послужат тебе уроком. А ты сильная, ты ещё наживёшь! Что-то мне подсказывает, что моя собственная гибель отчасти компенсирует на том свете мои тяжкие грехи.

…« Убиенных щадят, отпевают и балуют раем…» Если ты решила избавиться от меня, то всё равно ничто не помешает тебе рано или поздно сделать это. Потому что если женщина захочет чего-то…

Тем более, что — «чего хочет женщина — того хочет бог!»

Хотя, возможно, это изречение принадлежит какому-нибудь ловеласу, который, дабы облегчить себе доступ к телу, просто придумал отмазку для чужой жены… Остроумно подмечено, а? Итак, ты решила меня убрать. Если честно, я всерьёз любил тебя. Всё же надо признать, что ты была лучшей женщиной в моей серой примитивной жизни. Но даже это мне не мешает поступить таким свинским образом. Единственное, что я мог для тебя сделать — перепрятать деньги. Надеюсь, ты понимаешь, что искать их бессмысленно, и не станешь зря терять время. А лучше не суетись понапрасну и закажи молебен по мою грешную душу. Прошу так же — не поминать лихом. Мы перехитрили друг друга, всё честно. Мысль о том, как ещё более вытянется твоё прекрасное нордическое лицо, когда ты с замиранием сердца откроешь этот заветный чемоданчик, веселит меня и помогает уйти в мир иной с доброй улыбкой. Прими поцелуй покойника! Если сможешь, прости!»

Далее располагался витиеватый вензель…

С минуту Алёна осмысливала прочитанное и даже зачем-то перевернула записку. Обратная сторона бумажки была чиста, как свежевыпавший снег. Сомнений не было: живущий всё последнее время в состоянии прострации алкоголик, что-то почуял и был уверен, что «новоявленная Никита», из французских детективов, заколет его декоративным кинжалом или столкнёт со скалы. И кинулся ей подыгрывать, скоморох чёртов! Он даже додумался надушить послание своим дурацким, опротивевшем ей, одеколоном!

Так глупо Алёна не чувствовала себя ещё никогда! Если называть вещи своими именами, то получается, что она стёрла память человеку, который один на свете знал, куда он спрятал их сокровища. И теперь он Никогда Не Вспомнит, где они лежат, даже если его подвешивать, как Буратино кверху ногами. Более того, он вообще никогда не вспомнит о том, что они были… Он вообще ничего не вспомнит, овощ чёртов!!

У них с Миленой на двоих осталось полторы тысячи баксов; что-то из золотых украшений, да два литра чёрной икры. Которую, теперь можно есть ложками, заедая горе. А где-то рядом запрятаны четыре миллиона долларов и почти два миллиона Евро! И сейчас поезд, стремительно уносит в Москву единственную зацепку в этом деле. Бесполезную, но хоть какую-то зацепку! По старушечьи поднявшись с пола, на непослушных, ватных ногах, Алёна подошла к серванту, не спеша распечатала бутылку «Хенесси», налила с полстакана и…

В дверь постучали. «Кто это? Милена»? — Опрокинув содержимое бокала в рот и даже не поморщившись, Алёна зло задвинула дурацкий чемодан под кровать и, накрыв тайник крышкой, отправилась открывать.

На пороге стоял живой и невредимый Ротан! Собственной персоной.

— Здравствуйте, Алёна Игоревна! Я сейчас говорю как представитель одной из влиятельнейших контор страны. Сразу хочу обнадёжить: мне не нужна премия в тысячу долларов, которую мне непременно, и в очень торжественной обстановке выплатит за вашу поимку шеф РОВД. Не нужна мне и грамота за подписью какого-нибудь мордатого замминистра МВД. И именно поэтому я с порога предлагаю Вам, без всякой крови отдать мне ровно три четверти от известной нам обоим суммы. Четверть — ваша! И мы друг друга не знаем, мне не надо крови. По-божески, по-моему! Нет? Кстати, где Самоха?

Опешившая Алёна молчала.

— Ну, считайте, что вам просто повезло и вы нашли клад! — продолжил Ротан. — Сдали его государству и получили свои законные двадцать пять процентов. Вы ведь, как и все романтики, мечтали когда-то найти клад, верно? — в его интонации и во взгляде была такая уверенность, что именно он теперь рулит всей ситуацией, что на мгновенье Алёна даже испытала злорадство, при мысли, как он обломается, узнав печальную истину. Однако, откуда он взялся здесь, если он был убит!?

— Сразу предупреждаю, что торг здесь неуместен, — продолжал между тем свежевоскресший Ротан. — Мне не нужно, что бы ты при мне лезла в закрома, озираясь и боясь, что я вас сзади тресну чем-то тяжёлым. Это не эстетично, да и может создать всем нам кучу проблем…

Напомаженный и самоуверенный, Ротан упивался собой, он сейчас любил себя даже больше, чем обычно! (если это только возможно!)

— И пожалуйста, не говорите, что все деньги вы уже истратили или, как Деточкин, пожертвовали детским домам — я ведь квитанции требовать не буду! Чик по горлу — и в колодец! Короче говоря, я жду вас с означенной суммой (три четверти!) на крылечке. Жду ровно пять минут. И прошу не обсчитывать и учесть, что дом окружён моими людьми!

С этими словами он развернулся и хотел выйти, но… Его остановила Алёна.

Ротан контролировал и вёл всю их цепочку с самого начала. Теперь ему было смешно вспоминать, что затевал он всё это лишь для того, чтобы отличиться по службе, втереться в доверие к Игорю Фёдорову, а уж потом развернуться и — чем чёрт не шутит — перебраться со временем в фёдоровскую вотчину — «угро»!…

Но тогда дело касалось лишь жалкого склада с оргтехникой. Узнав же, какого масштаба преступление планируется группой Туарега, он понял, что думать надо не о дружбе с измученным жизнью майором полиции, а об операции, которая навсегда избавит его от всякой дурацкой работы и просто обеспечит дальнейшую безбедную жизнь. Он сможет качаться в лучших клубах…

— Да что там!? — свой собственный элитный зал отгрохает! Самый лучший в Москве! Он будет иметь самых шикарных женщин и от него теперь требуется лишь одно: не мешать «туарегам» сорвать куш, который он потом заберёт себе. Всё это он прекрасно предвидел, когда стрелял с чердака в «отмороженного» Туарега. Который так и не успел понять, что был лишь марионеткой в жестокой и коварной игре своего неуспешного приятеля — «лузера». И это было справедливо, по мнению Ротана. Ведь с самого начала отморозок Зайцев допустил одну непростительную вольность — стал жить с Алёной, не спросив его, Ротана. И даже не попытавшись с ним как-то объясниться. К подобным кульбитам Алексей Ветров не привык и затаил злобу ещё тогда. Тогда же он и решил, что им с сильным и властным Туарегом не по пути. Двум медведям… Тем более, что метать карты на южных просторах — это одно, а налёты на склад солидного банка — это совсем другое.

Меньше всего на свете Ветрову хотелось сидеть всю свою драгоценную молодость за груду оргтехники. Эти соображения вкупе с предстоящей ему карьерой полицейского-спортсмена, и ненавистью к Туарегу обозначили сами собой и план дальнейшего поведения.

Перво-наперво, съехав с квартиры — лазарета, Ротан объявил членам шайки, что ему сейчас не надо с ними светиться, дескать, он в полицию оформляется. Что, мол, будет исключительно полезно и для них всех в дальнейшем! А потому жить он должен строго по своему адресу и не водить сомнительных знакомств. А тем временем Самоха залечит ногу и можно будет воплотить планы по складу.

На прощанье Ротан сунул Самохе симкарту, в которую был загнан его секретный телефон, строго наказав звонить по нему исключительно без свидетелей и пообещал отмазать от всех проблем и даже от Туарега, как только сам устроится в полицию..

— Имей ввиду! — заговорщицки бормотал он Самохе на прощанье, — Туарег сам никогда от тебя не отцепиться! Держись за меня, я тебя отмажу. После склада скажу им, что ты на полицию работаешь, наш человек, прикроем тебя!

Правда потом он сделал глупость — дал симкарту и Алёне. Она и предложила ему отработать Туарега как не нужный, после налёта на инкассацию, материал.

На первом этапе Ротан даже хотел сдать их план Фёдорову в качестве первого бонуса за устройство в органы. Таким образом, он и мстил Туарегу, сажал его на длительный срок; лишал кормушки в его лице — эту дуру, возомнившую тупого самбиста крупным мафиози, и становился в уголовном розыске района в доску своим парнем!

Был, правда, в этом плане один сомнительный момент — Ротан ведь поездил с Туарегом по южным закромам, пока тот «катал»… Но где тому свидетели? Самоха, теперь его человек — молчать будет, а уж самому Туарегу или Князевой и вовсе не с руки эту тему трогать. Ещё ей и за мошенничество получить не хватало, в придачу!?

Да и угрозыск своего информатора не даст в обиду в случае чего…

Но как известно, аппетит приходит во время еды, и, когда Ротан узнал, что на горизонте забрезжил вариант с многомиллионной инкассацией, тут уж стало не до карьерного роста… Оставалось съездить за старенькой винтовкой покойного отца — полковника, на подмосковную дачку. Тот её в охоту брал когда-то, пижон! Так и решилась печальная участь Туарега.

Ознакомившись лично с романтично-бредовым прощальным письмом Самохи и выслушав сбивчивый, эмоциональный рассказ Алёны, Ротан сначала впал в ярость и даже прихватил девушку за горло. Однако вскоре сумел взять себя в руки и крепко призадумался. Многое было странным в этом деле, если можно отнести к этим шекспировским страстям слово «странно». Ну, во-первых, пижонистое, на понтах письмо Самохи. Не его это стиль! — думал полицейский. Как-никак Ротан не раз видел этого непутёвого тормоза, и ему было трудно поверить, что тот мог так витиевато, залихватски написать, а главное так лихо сработать в подобной ситуации. Он не учитывал, как может измениться за пусть и непродолжительный срок серенький неудачник, на которого внезапно обрушилось целое состояние! Теоретически — «послание Самохи» могла состряпать и сама Алёна, чувствуя за собой хвост или просто на всякий подобный случай. Случай, который, к примеру, и устроил сейчас ей он, Ротан! Уж больно по-киношному выходило: врывается Ротан, а у бедной Алёны в руках листок с прощальным самохинским опусом!.. Занавес!

Всё о том, что, дескать, денег нет и, главное, не будет. Прямо удивительное совпадение! Мариинский театр! Куда так мечтала попасть «княгиня Князева!» В общем, как восклицал когда-то Станиславский: — « Не верю!..»

Одно было ясно — Алёну теперь нельзя от себя отпускать ни на шаг! Но делать это желательно ненавязчиво и мягко, что б и желания бежать у неё не было.

Глава тридцатая. Развязка

Сделав вид, что, он отпустил «своих молодцов» погулять, Ротан осторожно вернулся в дом (к слову, открывая дверь, он вполне допускал, что может увидеть наведённый на себя ствол, со всеми вытекающими последствиями).

Но Алёна сидела за столом, уткнув лицо в ладони. Плечи девушки мелко дрожали.

— Рыдает!? — подумал Ротан. — Ну, точно — форменный спектакль!

Но девушка и не думала рыдать! Она хохотала. Причём это не был истеричный смех, что ещё можно было бы как-то понять. Не переставая смеяться, Алёна обернулась к вошедшему, и Ротан увидел, что она вполне себе нормально ржёт, словно только что не разыгралась драма, превратившая в прах всё, к чему они шли через тернии, так сказать… а просто выступает хороший юморист, и она, вполне оценила его очередную шутку… Растерянный Ротан с минуту постоял в дверях, зашёл, пожал плечами и устало опустился в кресло. Подождав пока она придёт в себя и умоется, он сердито посмотрел ей в лицо и сказал: — Очухалась? Твои предложения?

Алёна как бы вздрогнула и с надеждой посмотрела на Ротана. А может хоть его «кривая» вывезет теперь…

Первым порывом товарищей по несчастью было лететь срочно в Москву, чтобы там перехватить «овоща Самоху», но Ротан вскоре сообразил, что это бессмысленно. Во-первых, они просто могут не успеть, во вторых — тот всё равно ничего не вспомнит, только светиться с ним, мелькать… В век повсеместного видеонаблюдения.

Не говоря уже о том, что теперь, в пое