Часть первая
Глава первая
Ключ проблемы. Так говорят, когда не могут понять суть происходящего, не знают, как выйти из трудного положения. А он знает!
Или вот ещё — к любому можно найти подход. К каждому есть свой ключ. Есть в этом что-то криминальное, вроде как из лексикона домушника-медвежатника, но на деле это правильно. Ключ можно подобрать к любой двери. Просто не все знают, как. А он знает!
Знает и применяет эти знания. И у него получается. Опыт — великое дело! А опыт, помноженный на знания, — это… верный путь к успеху, к достижению поставленной цели и тому, что к успеху прилагается.
Итак, конференция! Есть ли благородней задача у воспитателя, чем защита детства? Да! Пожалуй, именно с этой фразы он и начнёт своё выступление.
Теперь немного развить эту мысль красивыми фразами.
Он вынырнул из-за стола и подошёл к зеркалу. Нужен костюм. Но без галстука. И ворот расстегнуть, чтоб не слишком сухо, не слишком помпезно выглядело. Но и не чересчур фамильярно. Скажем, по-свойски, но в рамках. Вроде как он и тут, и там. Промежуточное звено между воспитанником и педагогом. Нет, промежуточное звено — звучит не очень. Он не «между», он «над».
Но ничего, кроме звена, в голову не лезло. Ладно, над определением надо будет поработать.
«Я сумел полюбить их и дать им столько… Столько… И они смогут дать мне… Нет… „Мне“ — плохо. Дать обществу».
Он быстро вернулся к столу, схватил ручку и записал пришедшие в голову слова. Насчёт «столько» потом додумаю и вставлю.
Снова вернулся к зеркалу. Нет, не годится, лицо слишком напряжено, надо расслабить, чтоб выглядело так, будто ты не на конференции с докладом выступаешь, а делишься опытом с приятелями. Чтоб располагало и вызывало доверие. Можно ещё слегка улыбаться в паузах.
«Я сумел превратить учебный процесс из обычной зубрёжки в игру».
Да, так хорошо. Про зубрёжку звучит весело, по-детски, по-школьному. Это должно понравиться, не дать им уснуть.
«Я разработал собственную методику по обучению отстающих детей, детей со сложной психикой, детей, которые были не в состоянии освоить программу средней школы, детей, на которых махнули рукой даже собственные родители». Очень хорошо. Трогательно. И благородно.
Так. Что дальше? Можно немного подробностей, например, про дополнительные занятия, и вообще деталей должно быть достаточно, чтобы создать впечатление научного подхода к вопросу. Его метод — это синтез дисциплины и психологии, теории и практики, медицины и образования. Это будет самая объёмная часть его выступления. Тут он развернётся.
Ладно, что в конце? В завершении надо рассказать о достигнутом результате. А результат такой: даже самые безнадёжные из его воспитанников благодаря выработанной им методе в короткие сроки успели догнать своих сверстников. Отстающие стали вровень с успевающими. Эксперимент удался! Виват! Он автор прогрессивной методики обучения трудных детей.
***
Круглый зальчик с выходом в зимний сад. Назвать это зимним садом язык не поворачивается, но у заведующей учебной частью школы-интерната для трудных подростков повернулся. Три кадушки. В одной — фикус Бенджамина, в другой — бесплодный лимон, «если листочки потереть — пахнет» — звучит убедительно, в третьей — огромная диффенбахия с листьями-лопухами. Стоящий в углу на футляре баян выглядит устрашающе. Может, потому, что сам футляр напоминает гроб. На стене доска с фотографиями воспитанников, над ними чьё-то высказывание про открытые, любящие сердца, про жизнь, которая никогда не кончается. Совершенная ахинея.
Заведующая учебной частью Мириам Авесаломовна усаживается в квадратное, местами истёртое до дерева кресло, рукой предлагает гостье такое же рядом.
— А это не опасно? Диффенбахия — ядовитый цветок, после него надо руки мыть, а у вас детки… Ну, такие… — Алёна Одарёнова подбирает определение потактичней. — непослушные. — Они знают, что он ядовитый?
— Нет, конечно. Если я им скажу, что он ядовитый, то они тут же это проверят. Начнут обдирать, жевать и друг другу в еду подкладывать.
— А если случайно… Кто-нибудь лист сорвёт… — Одарёнова тоскливо посмотрела на плотно закрытую форточку. — «Эта старая кошёлка нафигачилась дезодорантом, будто ассенизатор. До такой степени, что даже запах собственных любимых духов раздражает».
— Ой, я вас умоляю, ну даже если сорвёт, даже если руки после этого не помоет, ну что случится? Живот поболит и перестанет. Наука будет. Да и не так уж он ядовит, как говорят. У меня дома кошка его ест постоянно, и ничего, носится по квартире, как угорелая. — Заведующая сунула руку в карман, порыскала, не нашла, сунула в другой. — Очки… Чёрт возьми! Надо было взять их с собой. Без них я слепа, как крот. Ну да ладно. — Поправила вырез синего кардигана, пригладила жиденькие немытые волосёнки. — Хотите знать, что это было? — продолжила начатый ещё в коридоре и прерванный диффенбахией разговор. — Зависть! Вот что это было. Натуральная зависть!
— Кого?
— Коллег, разумеется. Менее одарённых, менее удачливых.
— Но ведь выводы сделала медицинская комиссия, они провели обследование и предоставили отчёт…
— Ну вы-то журналист, вы же прекрасно знаете, как это делается. Заказ! — взвизгнула Мириам Авесаломовна и поперхнулась. Прокашлявшись, продолжила: — Сальцов — выдающийся человек, учитель от Бога. Он поставил уникальный эксперимент. А главное — удачный. Но, видимо, не всем это понравилось.
— Вы кого-то конкретно имеете в виду? Можете назвать фамилии? — Алёна откинула обложку блокнота, отцепила от неё ручку, приготовилась записывать.
— Ну нет, фамилии я называть не буду. Во-первых, мне ещё здесь работать, во-вторых… Впрочем, и первого достаточно. Вы, пожалуйста, если будете освещать эту информацию, не ссылайтесь на меня. Я только наводку вам даю, подсказываю, откуда могло исходить недовольство, где и в каком направлении вам дальше искать, а так-то доказательств у меня нет.
— А что, собственно, произошло, можете рассказать?
— Ну, как это бывает? Неожиданно нагрянула комиссия, обследовалА детей, у восьмерых выявили отклонения с задержкой в развитии, всех их настоятельно рекомендовали перевести в соответствующее заведение для умственно отсталых детей. Всё! Эксперимент сорвали. Чего и добивались завистники! Мало того, ещё и сплетни распустили.
— Какие сплетни? — Алёна заёрзала в предвкушении горячих фактов, которые всегда просачиваются в народ в виде слухов.
— Ну… А что у вас в сумочке? — насторожилась Мириам Авесаломовна.
— В смысле? — растерялась Одарёнова.
— Вы случайно наш разговор не записываете? Может, у вас в сумочке диктофон?
— Нет. Ну что вы. Нет у меня диктофона. — Алёна поспешила распахнуть сумочку и продемонстрировать её содержимое. — За кого вы меня принимаете. Мы же договорились, что разговор конфиденциальный, тет-а-тет. А я своей журналистской репутацией дорожу. Не бойтесь, всё, что вы скажете, останется между нами. Я провожу журналистское расследование и мне нужны факты, но мне надо знать, хотя бы в каком направлении рыть.
— Понятно, тогда вот что я вам скажу, а вы уж там дальше сами разбирайтесь, мой вывод таков: молодого, талантливого, успешного педагога из зависти хотят очернить. Им мало того, что они поставили под сомнение его преподавательские способности, теперь они обвиняют его в том, что он имел с учениками недозволенные отношения. И всё из-за того, что он бросился их защищать. Да. Пусть они в чём-то отстали от сверстников, но теперь они будут просто выброшены на помойку. А этого нельзя… Эти дети и так изуродованы жизнью. Никто не имеет права отделять одних детей от других. Никто, слышите. Больше я ничего не скажу.
— Хорошо. Спасибо! Всего хорошего! — Алёна поднялась и направилась к выходу. Выйдя в коридор, она вынула из кармана телефон и отключила диктофон.
***
Это что, закон жизни такой? Как горный хребет. Взбираешься на него, ломая ногти, срывая кожу на руках и ногах, сбиваясь дыханием и теряя силы, а когда ты почти дополз до вершины, откуда-то сверху срывается камень или ледяная глыба и падает тебе на голову. Скатываясь вниз, ты только и успеваешь понять, что весь пройденный тобою путь — коту под хвост.
Борис заглянул в пачку, слегка помяв её перед этим. Последняя. Бросить, что ли? Как раз и повод подходящий. С деньгами совсем швах. Ну, тогда хоть выкурить с наслаждением. С долгими глубокими затяжками, медленно выпуская тонкую струйку, смакуя во рту горьковатый дымок.
Он щёлкнул зажигалкой, прикурил и вышел на балкон.
Когда не ладятся дела, то даже хороший, солнечный, тёплый и безветренный день раздражает. Потому что входит с тобой в диссонанс. А был бы дождь, ветер и ещё какая-нибудь хмурь, то это вроде как соучастие, солидарность с твоим настроением. Да и бабки бы не сидели, как курицы на насесте, и не бесили бы своим внешним и внутренним спокойствием.
Из-за угла с повизгиванием вырулила белая иномарка и, сделав по двору вираж, остановилась напротив подъезда. Из приоткрытого окна машины доносилась усиленная децибелами суперпопулярная в этом году песня «Музыка дождя».
— О! Валерик принцессу свою привёз! — прокряхтела отличавшаяся особым саркастическим взглядом на вещи баба Фаня. — Звязда!
— Свадьба у них в субботу, — сообщила осведомлённая во всём баба Нюра, поглаживая развалившегося на коленях дворового кота Русю. Нюра была уверена, что кот лечит её. Именно так она объясняла тот факт, что он всегда и неизменно выбирает только её измученные застарелым артритом колени. Объясняла и верила, и даже находила подтверждающие догадку улучшения. — Готовятся, наверное.
— Молодец, Валерик, сумел деваху увести из-под носа ихних певунов, — похвалила, причмокивая из чашки кефир, баба Ира.
— От уж достижение, в этих ихних бомондах мужиков-то и нет совсем, только что одно название. — Баба Фаня недовольно покосилась на отхлёбывающую кефир соседку. — Ты бы ложку-то из чашки вынула, не ровен час, глаз себе проткнёшь. Ложка-то тебе зачем?
— Так сахар размешиваю.
— А дома выпить не могла? Сюда свой кефир притащила.
— Тебе-то что? Что ты к моему кефиру привязалась? Знаешь же, что у меня проблемы с кишечником. Только кефиром и спасаюсь.
— Ты же говорила, у тебя диабет, — нахмурила жёлтое лицо баба Фаня.
— Ну и диабет тоже.
— Так чего же ты сахар в кефир добавляешь, если у тебя диабет?
— Так кисло без сахара, — обескураженно посмотрела на соседку баба Ира.
Музыка резко умолкла, оглушая тишиной. Из автомобиля вышел высокий молодой человек с длинными, собранными в хвост волосами. Как по команде, старушки натянули приветственные улыбки на расчерченные морщинами лица.
«Ни дать ни взять ковбой», — услышал Борис восхищённый шёпот бабы Нюры и подивился простоте и точности сравнения.
Тем временем Валерик обошёл автомобиль и раскрыл дверцу с пассажирской стороны. Из машины выскочили и опустились на дорожку красные лакированные туфельки на высоких двенадцатисантиметровых шпильках.
— М-да… Настоящий кавалер. Галантный! — с трудом выговорила баба Нюра труднопроизносимое для вставной челюсти слово.
В подтверждение сказанного Валерик протянул пассажирке руку, и та, возложив маленькую ладошку на его запястье, грациозно выбралась из машины. Миниатюрная брюнетка с кукольным лицом, короткой стрижкой и тонкой фигуркой приковывала к себе взгляды. Короткая чёрная юбка и люминесцентно-красная блузка выгодно обтягивали юное девичье тело. Даже увалень кот, дремавший на коленях бабы Нюры, приоткрыв одно веко, рассматривал в хитрый прищур неожиданно нагрянувшую красотку.
— Здоровеньки, — пропела баба Фаня, приветственно-заискивающе кивнув головой.
Девушка посмотрела на старух мягким доброжелательным взглядом и улыбнулась.
