Екатерина Береславцева

Начинай со своего дома

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Дизайнер обложки Софья Юрьевна Кодоева-Пироева

© Екатерина Береславцева, 2018

© Софья Юрьевна Кодоева-Пироева, дизайн обложки, 2018

Поменяв место работы и превратившись из тихой сотрудницы музыкальной библиотеки в незаменимого работника редакции журнала, Александра Ковалёва круто изменила свою жизнь. Мирные, спокойные вечера, проведённые вдвоём с любимой собакой, ушли прочь, жизнь наполнилась приключениями, детективными расследованиями, мистикой и любовью. Но самое главное, в её жизни появился он — Дом, с которым, как оказалось, тесно связана Шуркина судьба…

16+

ISBN 978-5-4474-8680-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Начинай со своего дома
2. Глава 1
3. Глава 2
4. Глава 3
5. Глава 4
6. Глава 5
7. Глава 6
8. Глава 7
9. Глава 8
10. Глава 9
11. Глава 10
12. Глава 11
13. Глава 12
14. Глава 13
15. Глава 14
16. Глава 15
17. Глава 16
18. Глава 17
19. Глава 18
20. Глава 19
21. Глава 20
22. Глава 21
23. Глава 22
24. Глава 23
25. Глава 24
26. Глава 25
27. Глава 26
28. Глава 27
29. Глава 28
30. Глава 29
31. Глава 30
32. Глава 31
33. Глава 32
34. Глава 33
35. Глава 34
36. Глава 35
37. Глава 36
38. Глава 37
39. Глава 38
40. Глава 39
41. Глава 40
42. Глава 41
43. Эпилог

Ничто так не вдохновляет, как отличие

твоей неповторимой жизни от скучной жизни других.

Я трусиха. Я большая и глупая трусиха. Уже полчаса я смотрю на этот белый лист и никак не могу решиться написать на нём первое слово. Первое слово, с которого начнётся невероятная, самая запутанная история в моей жизни. За спиной нещадно барабанит дождь, а в голове моей пустынно и тихо. Так же тихо, как и в этой комнате с окнами в сад.

Я знаю — он волнуется не меньше. Ведь именно он заставил меня уединиться за этим столом, на время позабыв обо всём. «Я даже приготовлю ужин», — сказал он, а кто я такая, чтобы лишать человека возможности гордиться своим поступком?

Дождь разошёлся не на шутку. В ту ночь тоже шёл дождь, я помню. Он так же монотонно бил по каменному подоконнику и точно так же наполнял моё сердце какой-то скулящей тихой радостью. Я даже помню, какой день тогда был. Я не забыла об этом даже спустя несколько лет. Пятое октября. Самый разгар осени, впервые за многие годы принёсшей мне сочные и сладкие плоды. Именно в тот год я полюбила октябрь…

Наверное, он прав — нужно просто немножко постараться. Подумать. Вспомнить. А дальше всё пойдёт само собой. Это ведь как первое знакомство. Мимолётный взгляд встретившихся судеб, первый шаг навстречу, вкус имени на губах… Вот! С имени, пожалуй, я и начну!

Глава 1

Не знаю, кому первому в голову пришла идея назвать меня мужским именем — родителям, бабуле или кому-то из команды моих многочисленных дорогих родственников. На этот простой, в сущности, вопрос, заданный ещё в сопливом детстве, бабушка почему-то отмалчивалась, тётушки с дядюшками разводили руками, а маму с папой спросить я так и не успела.

Я помню огромное множество Сашек и Саньков, которых я лупила во дворе только за то, что они не девчонки. Это я сейчас понимаю, что они были ни в чём не виноваты, а тогда… Тогда я приползала домой со стёсанными коленками и подбитыми глазами, в синяках, но гордая и несломленная. Смирилась с судьбой я гораздо позже, уже во времена непростого подросткового возраста, и причиной тому была прекрасная десятиклассница Александра, которой я восхищалась необыкновенно! Именно её уверенная подача себя и определила мои дальнейшие взаимоотношения с собственным именем; эта девица, кстати, поспособствовала и тому, что во мне начали проклёвываться и созревать совсем другие комплексы. Саша была длинноногая и стройная, как Захарова в «Криминальном таланте» — кстати, тоже Александра! — а я толстенькая и щекастая, как лягушка. К сожалению, царевны из меня так и не получилось, то ли стрелы волшебные не долетали, то ли принцы не удосуживались заглядывать в наш провинциальный край, то ли ещё какая-то ерунда… И в конце концов я просто плюнула на свою неказистую внешность и начала вовсю наслаждаться жизнью. Благо мой лёгкий характер позволял это делать с лихвой.

К тому времени, когда со мной начали происходить сногсшибательные события, возраст мой плавно подрулил к отметке 30 и покатил дальше, оставив зарубку на переносице — чтобы не расслаблялась! — и стойкую уверенность в том, что жизнь, вообще-то, только начинается. А как ещё может чувствовать себя человек, имеющий полную невероятных идей голову, не в меру болтливый язык, курносый нос, склонный лезть во все мыслимые и немыслимые дыры, и несгибаемый оптимизм?

Кроме беззаботного характера, в моём жизненном багаже имелось ещё и музыкальное образование, которое успела дать мне моя бабуля, служившая в своё время арфисткой в оперном театре. Именно она вдолбила в мою взбалмошную голову, что каждая уважающая себя барышня в жизни должна научиться делать три вещи: изящно танцевать, виртуозно играть на каком-нибудь музыкальном инструменте и ежедневно поражать кулинарными изысками своего избранника. Вальсировать я научилась ещё в детском саду, фортепиано терзала своими пухлыми пальцами ежедневно (кроме воскресенья, которое бабуля милостиво оставила мне для уборки комнаты), а вот кулинарная моя история никак не складывалась. Нет, готовила я превосходно, стряпню мою обожали все родные со мной во главе, а с мужем не повезло. То ли моя аппетитная фигура не устраивала избирательных мужчин, то ли они не могли разглядеть мои прекрасные глаза за толстыми линзами очков, но факт остаётся фактом: в тридцать лет в моём окружении толкались лишь многочисленные родственники, лохматый пёс Гошка (преданный ценитель хозяйкиных котлет) и подруга Ксения, счастливая обладательница двух отпрысков мужского пола и одного восхитительного мужа Роберта. Именно любимая подружка, год назад вытащив меня из музыкальной библиотеки, где я работала в архиве, устроила к себе в редакцию.

— Шурка, ну какие, на фиг, пыльные полки с твоим характером? — воскликнула она однажды, увидев мои осоловелые глаза после очередного рабочего дня. — Скука же невероятная!

— Не скажи, Сенька, — вытаращила я уставшие глаза на подругу и поморгала быстро-быстро. — Моя работа жутко интересная!

— Надеешься откопать в старых нотах неизвестные произведения Чайковского?

— А хоть бы и так! — неуверенно произнесла я и замолчала.

Честно говоря, мне и самой надоело дышать древней пылью, от которой глаза постоянно слезились и чесались. А что делать? Великим музыкантом я почему-то не стала, моего таланта хватило лишь на то, чтобы аккомпанировать детишкам младшей группы на утренниках, и в библиотеку меня устроила бабуля, воспользовавшись своими старыми связями в музыкальном мире.

— Твоё стремление осчастливить человечество делает тебе честь, конечно, — задумчиво протянула Ксенька, — но мне почему-то кажется, что если человек несчастен сам, то и другим он ничего хорошего дать не сможет. Вот ты счастлива в своей библиотеке, подруга?

Она внимательно посмотрела на меня.

— Ну… — промямлила я после паузы, — не совсем. Но я же все равно больше ничего не умею!

— Как это не умеешь? — удивилась Ксенька.

— Вот так! — пожала я плечами. — Из всех моих достоинств только бойкий язык заслуживает уважения, но кому нужна моя говорливость?

— Нам нужна! — громко провозгласила моя подруга. — Нам в издательство как раз нужны менеджеры по рекламе, и твоя общительность подойдёт как нельзя более кстати!

Глава 2

Вот так я и оказалась в странном, совершенно новом для меня мире хаоса, ночных авралов и горящих рубрик, именуемым издательским домом «Книжная симфония». Да-да, название оказалось созвучным моей тонкой музыкальной душе, впрочем, как и пёстрый женский коллектив, принявший меня с распростёртыми объятиями.

Располагалась сия контора в самом центре нашего города, в живописном местечке с прелестным названием «Чудовский переулок», в старинном двухэтажном особняке с полуразрушенными балкончиками и потрескавшейся лепниной на грязно-сером фасаде. В своё время этот дом принадлежал местной знаменитости, архитектору Льву Ивановичу Лебедеву, который, собственно, и спроектировал своё жильё, и выглядел особняк тогда, понятное дело, совсем иначе. У нас в приёмной висит фотография, сделанная уже в советское время, но ещё до того, как дом стал переходить в цепкие руки арендаторов. Прекрасное белое асимметричное здание с настенными рельефами и полукруглыми козырьками по контуру, стройные резные окна, высокая парадная дверь с ажурными узорами — красота необыкновенная! По обеим сторонам от крыльца когда-то восседали каменные львы, молчаливые стражи дома. К сожалению, на фотографии их уже нет. Мария Семёновна, наша редакторша, сказала, что увезли бедолаг то ли в музей, то ли на свалку, и торчат теперь перед дверью два осиротевших постамента, на которых, правда, довольно удобно примоститься во время перекура. Нет, я-то сама не курю, но за компанию выбежать на улицу никогда ещё не отказывалась. Не целый же день трепаться по телефону с клиентами!

Моя новая работа оказалась не пыльная, как раз для меня. С детства обожаю о чем-нибудь потрындеть, но никогда не думала, что моя болтливость может приносить деньги. К тому же у меня оказалась врождённая грамотность, и со временем мне стали доверять ещё и корректуру. Пётр Петрович Зимин, наш шеф, вроде бы остался доволен универсальной сотрудницей, и девчонкам я пришлась ко двору, а уж о том, как мне понравилось в этом уютном домике, и говорить не нужно. Внутри он оказался настолько милым и родным, что уходить после работы не хотелось. Впрочем, дома меня все равно никто не ждал. Нет, Гошка, конечно, тосковал по своей хозяйке, но я знала, что живущая в соседнем подъезде Инка, моя родная тётка по отцу, всегда присмотрит за псом, покормит и выгуляет, а в случае ночной сдачи номера — и к себе возьмёт, на радость моим малолетним племяшам.

Ночные бдения над журналом происходили довольно часто, что, признаюсь честно, не могло меня не радовать. Ведь именно в тёмное время можно было услышать дыхание Дома и его тихое бормотание в ответ на наши осторожные шаги. Впрочем, когда я сказала Ксеньке о том, что Дом следит за нами, она только покрутила пальцем у виска, назвав меня романтичной бурёнкой, и я больше ни с кем не делилась своими мыслями. Права была бабуля, я всё-таки невозможная фантазёрка!

— Ты бы, Санюшка, лучше о будущем подумала, чем предаваться каким-то глупым фантазиям, — сказала бы мне моя практичная бабуля, будь она сейчас рядом, и была бы права.

Наверное, в моём солидном возрасте уже смешно выдумывать небылицы, даже если это чудесные и завораживающие истории про таинственный старый дом! Пора становиться взрослой.

После отрезвляющего разговора с Ксенькой я дала себе слово, что буду браться за ум и больше никогда не позволю себе окунаться с головой в мечты, какими бы красивыми они ни были. Я даже произнесла клятву, стоя перед большим зеркалом в своей спальне, одновременно являющейся столовой и гостиной, и решительно рассматривая пышные формы и глаза блёклого серого цвета за стёклами очков.

— Клянусь, что отныне эту шикарную женщину никто никогда не назовёт глупой коровой! Клянусь, что с этого момента я забуду все свои романтичные бредни, возьмусь за ум и стану самой хладнокровной и расчётливой дамой в нашем издательстве!

Глава 3

Именно с таким настроем я и осталась в очередное «ночное», не обращая внимания на зазывное поскрипывание ступенек лестницы и отмахиваясь от таинственных шорохов за дверью нашей комнаты. Я деловая собранная леди, от которой зависит своевременная сдача номера в тираж, ни больше ни меньше! И пусть хоть тысячами голосов дом протрубит прямо мне в уши, моё спокойствие останется таким же незыблемым и нерушимым!

— Саша! Ты слышишь меня?!

— А? — очнулась я.

Только сейчас до меня дошло, что уже какое-то время меня нещадно трясёт за руку Зинаида, наша верстальщица, пока я, стиснув зубы, вела внутренний монолог.

— Прости, Зинуль, задумалась, — я посмотрела на девушку. — Что случилось? Текст не влезает?

— С текстом все в порядке, Саш, но мне срочно нужно домой.

— Как — домой? — удивилась я. — Мы же только начали! Мне ещё вон, — я кивнула на распечатки, — тридцать полос вычитывать! А ты говоришь — домой.

— Говорю! Мамка звонила — у нас трубу прорвало в детской, вода хлещет, как из ведра. Надо срочно аварийку вызывать, а она мальчишек успокоить не может!

У нашей Зинули год назад родились братишки-близнецы, а спустя полгода умер отец от какой-то сложной болезни, оставив троих детей и жену в полнейшей растерянности и тоске. Зина на тот момент училась в одиннадцатом классе. Кое-как окончив школу, она устроилась в наше издательство, поднаторела в вёрстке и теперь была единственной кормилицей своего семейства.

— Ах, трубу! Что ж ты сразу не сказала, конечно, беги! — забеспокоилась я. — Работа работой, но семья важнее! А я пока с корректурой закончу. Слушай, может быть, Тамарку вызвать, раз такое дело?

— Ты что, забыла её ревнивца? Да он же потом всю нашу редакцию с потрохами сожрёт, не подавится. Я думаю, даже перед шефом не остановится…

— Это да, это я не подумав сказала, — согласилась я. — Ладно, сами справимся.

— Конечно, справимся! Я быстро — одна нога там, другая тут.

— Беги, Зинка. И зонт не забудь — слышишь, как разошлось?

— Не забуду, Саш! Спасибо!

— Только входную дверь сама закрой, ага? Лень вставать…

— Ладно.

Зина сгребла с моего стола ключи от офиса, подхватила свой старенький клетчатый зонтик и хлопнула дверью. Я осталась одна во всем доме.

— И прошу меня не отвлекать! — громко произнесла я в пустоту, придвинула к себе чашку с остывшим кофе, взяла в руки карандаш, поправила очки на переносице, поёрзала попой и углубилась в текст.

Люблю я работать под шум дождя!

Спустя какое-то время мои уставшие глаза объявили бойкот. Я взглянула на циферблат настенных часов — конечно, уже полпервого ночи! — вылезла из кресла, сделала несколько прыжков на затёкших ногах, сгребла пустую кружку и поплелась на кухню за свежей порцией бодрящего напитка.

Чтобы дойти до вожделенного чайника, нужно пройти через длинную тёмную галерею, прозванную Марией Семёновной «выходом в свет». Чудной господин Лебедев, проектировавший свой дом, почему-то задумал этот узкий коридор совершенно глухим, без единого просвета в виде двери или окна. Я не знаю, дружили ли раньше стены этого помещения с канделябрами, освещавшими своими парафиновыми палочками дорогу хозяевам, но сейчас здесь не было ни одного светильника, ни даже завалящей одинокой лампочки, свисающей на тонком проводке — ни-че-го! Сколько раз мы пытались провести сюда освещение силами вызванных мастеров — всё бестолку! Просто мистика какая-то. Лампочки Ильича выдерживали ровно минуту, а затем начинали шипеть, скворчать, как сало на сковородке, и перегорали. Дольше всех продержалась только японская энергосберегающая лампа, купленная в самом дорогом супермаркете по сумасшедшей цене. Её презрительной усмешки хватило минуты на три, за которые мы, кстати, смогли рассмотреть тонкую лепнину вдоль потолка — и зачем, спрашивается, она в таком месте, если всё равно никто её не видит? — и потрясающе красивые обои, которые вспыхнули золотом и погасли вместе с перегоревшей восточной штучкой.

— Мда, — крякнул Пётр Петрович, стоявший в тот момент рядом со мной, и невольно уцепился за моё плечо.

Я усмехнулась, благо, ничего уже видно не было. Наш шеф панически боится темноты, усердно скрывает это от всех своих сотрудников, но все, как водится, об этом прекрасно знают.

— Не судьба! — философски произнесла Мария Семёновна и, подхватив Зимина под руку, вывела его на свет.

И вот через эту галерею мне и предстояло сейчас пройти. Я внутренне напряглась. Одно дело ходить здесь, когда дом кишит людьми, и совсем другое — совершать это в час ночи, будучи одной во всём пространстве.

— Я ни капельки не боюсь! — громко сказала я и решительно распахнула дверь. Темнота, стоящая с той стороны двери, с любопытством посмотрела на меня. Я прямо кожей ощутила это любопытство, по которой тут же забегали холодные мураши. Поправив очки, сползшие на кончик носа, я глубоко вздохнула и шагнула вперёд.

— Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять! — вдохновенно и очень громко начала декламировать я, пока продвигалась, с силой сжав в руке свою чашку, по длинному раструбу. — Вдруг охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет…

Я дошла уже до середины галереи. Очень хотелось побежать, но я сдерживала себя изо всех сил.

— Пиф-паф, ой-ой-ой… — продолжала я, как вдруг почувствовала на своей шее стылое дуновение ветерка.

Я непроизвольно дёрнулась в сторону, воткнулась во что-то плечом, потом головой, завалилась на бок, ощутив жгучее прикосновение чего-то холодного и острого на щеке, и, уже падая, закончила:

— Умирает зайчик мой…

Очнулась я, видимо, не сразу. Сначала я почувствовала ноющую боль в ладони.

— Чашку разбила, — услужливо подсказала мне моя память.

Я открыла глаза и обалдела. Совершенно невероятным образом я оказалась сидящей на кухонном стуле с целёхонькой чашкой в одной руке и с какой-то блестящей штучкой в другой, живая и невредимая. Мои очки валялись на столе со сломанной дужкой. Я поморгала, надеясь избавиться от наваждения. Наваждение такой попытки мне не предоставило.

— Ёксель моксель! — хрипло вырвалось у меня, и я поднесла неизвестный мне предмет к глазам. Это оказалась тонкая ажурная цепочка с маленьким кулоном в виде спящего льва. — Где я это взяла?!

Снизу неожиданно раздался звук хлопающей входной двери — Зинка пришла.

Я вздрогнула и поспешно затолкала непонятную вещицу в карман юбки. Автоматически отмечая, как верстальщица бойко топает по лестнице, я прислушивалась к своим внутренним ощущениям. Вроде бы ничего не болит. Провела рукой по щеке — чистая кожа без единой ссадины. Странно.

— Саш, ты чего такая бледная? — удивлённо спросила Зина, показываясь в проёме кухни. — Случилось что-то?

— Э-э-э… — промычала я. — Нет, Зинуль, все в порядке. Как ваша труба?

— Была наша — стала ваша. Сантехник заменил… А с подвалом просто беда — прикинь, все овощи наши позатопило… Мамка расстроилась, жуть!

— Да, жалко… Одно только успокаивает — что соседей под вами нет, да?

— Это точно. Всё-таки свой дом — это счастье!

— Да, это вам не однушка в хрущёвке… — вяло произнесла я, думая сейчас уж никак не о своей квартирке.

— Я ведь не очень долго, Саш? Мы за полчаса управились.

— За полчаса, говоришь? — переспросила я задумчиво. — Это хорошо…

А сама лихорадочно стала прикидывать, сколько же времени я была в отключке? Если учесть, что Зинке до дома минут двадцать, не меньше, плюс обратная дорога, плюс полчаса на ремонт, получается час десять, как минимум. Ничего себе! Это значит, что я была без сознания не меньше тридцати минут? Но странно даже не это, а то, как, будучи в бессознательном состоянии, я добралась до кухни? Я озадаченно посмотрела на Зину.

— Саш, всё-таки у тебя что-то стряслось! А ну, колись!

— Тебе показалось, Зинуль, — я с некоторым трудом встала, старательно сдерживая лёгкое головокружение, — просто в сон клонит. Пойдём работать.

— Идём, — улыбнулась Зина и с силой тряхнула мокрым зонтом, обрызгав всё вокруг. — Что за ночь такая сегодня, просто всемирный потоп!

Я подхватила со стола сломанные очки, сунула их в другой карман, и мы вышли из кухни, направившись в кабинет верстальщиков. Я внимательно всматривалась под ноги. Если я тут ползла, должны же были остаться хоть какие-то отметины! Увы, на полу не было ни одного клочочка моей одежды, а грязные следы, оставленные ногами наших сотрудников за сегодняшний день, всё так же чётко выделялись на светлых паркетинах. Не по воздуху же я летела!

— Зин, ты не знаешь, из наших баб никто в последнее время ничего не терял?

— Вроде нет. А, Натаха серёжку в маршрутке посеяла. С брюликами. А что?

— Ничего…

— Смотри, Саш, — Зина даже приостановилась немного. — В нашей галерее как-то светлее стало, правда? Вот чудеса!

— Тебе показалось, — пробормотала я. — Пойдём быстрее, а то номер не успеем сдать.

— Пойдём, — не стала сопротивляться она и убыстрила шаг.

Глава 4

Когда утром следующего рабочего дня две наши ранние пташки — верстальщица Тамарка и секретарь Настя — впорхнули в офис, мы с Зинаидой, с покрасневшими от бессонной ночи глазами и булькающими от полсотни чашек кофе животами, возлежали на диванчике в холле.

— Ну что, сдали? — ничуть не сомневаясь в ответе, хмурым голосом спросила Тамарка.

— Спрашиваешь! — лениво вскинула на неё глаза Зина. — Уже ушло в печать.

— Сделать вам кофе, девочки? — заботливо спросила Настасья.

— Не-е-ет! — испуганно вскрикнули мы с Зинкой.

Настя рассмеялась. Тома, ещё сильнее помрачнев, развернулась и быстро застучала каблучками по лестнице.

— Что это с ней? — спросила я удивлённо.

— Переживает, — сказала Настя.

— Опять с мужем поссорилась? — догадалась Зинаида.

— Ага. Вчера вечером. Мужик какой-то ей на мобильник позвонил — ну, номером ошибся, а Вовчик как взъярился. Я, говорит, знаю, кто это был, очередной хахаль, говорит, туды ему растуды!

— Как обычно, — хмыкнула Зина и посмотрела на меня. — Представь, если бы мы ещё под горячую руку?!

— Страшно даже подумать! — поддакнула я.

— Как она с ним живёт, — покачала головой Настя. — Я бы уже давно собрала вещички да и съехала к чёртовой бабушке.

— Любовь! — глубокомысленно произнесла Зинаида.

— Любовь, — вздохнула я.

— Ладно, девки, скоро ПП придёт, пойду кофе варить.

— Валяй! — мы нехотя поднялись с тёплого дивана и поплелись к себе на второй этаж.

Хлопнула входная дверь. Я оглянулась. В офис, о чём-то весело споря, влетела раскрасневшаяся Ксенька под руку с Марией Семёновной. Следом за ними ввалилось ещё несколько человек.

— Ну что, сдали? — закричали они в один голос.

— А куда бы мы делись? — вяло сказали мы и продолжили подъём наверх. Рабочий день начался.

Только к обеду мне удалось уединиться в одном потайном местечке, о котором знала только я. Странно, что больше никто из баб не догадался, что за дверцей, прятавшейся под лестницей и выглядевшей вполне невинно, есть крохотный чуланчик с удобным сундучком, на котором такое удовольствие посидеть в одиночестве. Представляю, как любили прятаться тут дети господина Лебедева — если они у него, конечно, были. Темновато тут, правда, но для того дела, которое мне необходимо провернуть, света вполне достаточно. Незаметно прошмыгнув в своё убежище, я плотно закрыла за собой дверку, присела на сундук, ощутив лодыжкой холодный металл обруча, и достала из кармана странную находку.

— Как же ты ко мне попал? — прошептала я, поворачивая разными сторонами к свету, проникающему из щелей, львиную фигурку.

Цепочка, продетая сквозь еле заметное колечко на звериной голове, переливалась так ярко, как будто была сделана из солнечных лучей. Неужели золотая? Ни у кого из наших я не видела ничего подобного. Откуда же она взялась? И что мне теперь с ней делать? Выбросить от греха подальше? Я сжала фигурку в руке. Нет, мне почему-то не хотелось с ней расставаться. Но как же быть? Может быть, Ксеньке показать? И что я ей скажу? Так мол и так, дорогая подружка, пока я была без сознания, ударившись головой о стенку, какой-то добрый человек протащил меня через весь дом, сунул в руку это сокровище и испарился, будто его и не было. Ха-ха-ха, глупая романтичная бурёнка ты, скажет Ксенька, и будет права, между прочим! Возомнила себя девушкой из Каперны, а самой-то четвёртый десяток пошёл! Ладно, вариант с подругой отпадает. А если…

Что «если», я додумать не успела, потому что с другой стороны двери послышалась какая-то возня, быстрый топот ног по лестнице, громкие крики, и я, неосознанно нацепив на шею тонкую цепочку, выскочила наружу. Мимо меня пронеслась наша Томочка, вся в слезах. Следом за ней бежала взволнованная Настя. Я сделала было шаг за ними, но, боковым зрением заметив движение слева, остановилась. В дверях своего кабинета стоял Зимин и смотрел прямо на меня.

— Что случилось, Пётр Петрович? — спросила я.

— А с чего вы взяли, Александра, будто что-то случилось? — невозмутимо ответил он и слегка вскинул брови.

— Тамара Сизова… — мотнула я головой в сторону, — плакала…

— Идите на рабочее место, Александра! — поморщился шеф и развернулся ко мне спиной.

Я заколебалась — то ли броситься за Тамаркой, то ли последовать совету начальства. Выбрала второе. Узнаю у девчонок, что произошло, а там и буду решать. И поспешила наверх.

— Сашка, где ты ходишь? — прошипела мне менеджер Наташа, чей стол располагался рядом с моим. — Тут тако-о-ое!

— Бедная Томка, — жалостливо произнесла Зина.

Она сидела в моём кресле, подперев голову руками, и нервно кусала губы. В менеджерской собрались почти все наши сотрудницы, заполнив и без того небольшое помещение до отказа. Даже Мария Семёновна снизошла, значит, и правда произошло что-то из ряда вон выходящее.

— Что случилось, девки?

— Уволили нашу Тамарку, — выдохнула Софья, наш дизайнер, весьма импульсивная особа.

— Как? За что? — оторопела я.

— Да никто ничего не знает! — Зина сморщилась. — Томка, как оглашенная, к нам ворвалась, вещички свои схватила и умчалась. Настька только успела бросить, что, мол, шеф Тому уволил, ну и всё…

— Вообще-то я слышала кое-что, когда мимо кабинета шефа проходила, — нехотя призналась Марина, наш новый менеджер, — но, боюсь, эти обрывки фраз картину не дополнят.

— Что ты слышала? — спросила я.

— И молчала?! — это уже Зина ахнула.

— Как ты могла, Марина! — добавила Ксения.

— Мы тут голову ломаем, а она! — присоединилась ко всеобщему возмущению Софья.

— Да ну, девчат, я же говорю, ничего такого! — Марина покраснела. — Шеф по телефону орал на какого-то Владимира Филипповича, типа он его достал. Я, говорит, вам что, мальчик, что ли? Мне, говорит, ваши подозрения поперёк горла уже стоят. И с размаху трубку обо что-то ка-а-а-ак грохнет! А потом Тамарка, как ошпаренная, из кабинета выскочила. Вот и всё. Я так и не поняла, при чём тут этот доставучий тип и наша верстальщица?

— Вот это да, вот это пердимонокль! — присвистнула Ксенька. — Вован Филиппович и до шефа добрался! Чтобы Зимин повысил голос — такого за десять лет работы я не слышала! Бедная Томка… Запрёт теперь муженёк её в клетке двухэтажной каменной, и будет наша красавица томиться, аки узник…

— Так этот подозрительный тип — муж Сизовой, что ли? — дошло до Марины. — Он её что, к Петру Петровичу приревновал? С ума сойти!

— Он её даже к охраннику ревнует, которого сам же, между прочим, к жёнушке и приставил, — мрачно произнесла Наташа.

— Да-а-а, — уныло пробормотала Зина. — Добился своего Владимир Филиппович, теперь Томка вообще шагу из дома не сможет сделать.

— Да что он — зверь какой, что ли? — возмутилась Марина. — Слушайте, у вас у всех такой вид, как будто не двадцать первый век на улице, а дремучий домострой!

— Ты просто Вовика не знаешь, Мариш, — хмыкнула Ксенька, — иначе оптимизма твоего поубавилось бы. Странно ещё, что так долго у нас Тамарка продержалась, видно, вся Вселенная помогала ей в этом.

— Что целая Вселенная перед одним Вованом — тьфу! — плюнула на мой стол Зинаида.

— Эт точно, — хмуро поддакнула Наташа.

— Не может быть, чтобы Тамаре нельзя было помочь, — рассудительно сказала Мария Семёновна, все это время молча курившая у открытого окна. — Вы чересчур эмоциональны, друзья мои. Я думаю, что самый лучший выход — поговорить обо всём с Петром Петровичем. И этим я сейчас и займусь.

Она ловко придушила окурок в пепельнице, обвела всех спокойными светлыми глазами и вознамерилась было встать, но тут в спектакль вмешалась новая героиня.

— Не надо, Мария Семёновна! — сказала я твёрдо. — Не ходите.

— Ты что, Шурка? — удивилась Ксения. — Не хочешь помочь Тамаре?

— Ей не нужна наша помощь, — уверенным тоном заявила я.

У меня было чёткое убеждение, что ничего делать уже не нужно, всё решилось и без нас.

— Ну ты даёшь, Саш! — прищурилась Зина. — Не ожидала от тебя, если честно…

— Да поймите же! Томке не нужно помогать, потому что уже всё хорошо!

— Все хорошо? — переспросила Мария Семёновна, как-то странно посмотрев на меня.

— Да! — пылко воскликнула я, всё больше укрепляясь в своём знании. — И к Петру Петровичу идти не надо, потому что он сейчас придёт сюда сам!

— Тьфу, Шурка, опять твои фантазии, — недовольно поморщилась Ксенька.

— Придёт и скажет, — не отступала я от своего, — что никого он не увольняет, Владимир Филиппович извинился перед ним!

— Сизов? Извинился? — расхохоталась Ксения. — Ты себя слышишь вообще? Что ещё за конфабуляции? — моя подруга любит странные словечки. — Девчонки, не обращайте внимания, наша Александра всегда была…

Узнать дальше о сложностях моего характера никто не успел, потому что за пределами нашей комнаты послышался посторонний шум. Кто-то явно очень тяжёлый поднимался по лестнице, громко скрипя старыми ступеньками. Я улыбнулась, наши дамы замерли. Через несколько секунд тревожное молчание прервалось стуком в дверь.

— Заходите, Пётр Петрович! — оглянувшись на меня, выпалила Ксения.

Конечно, мы все сразу же узнали характерную поступь шефа. На пороге показалась его грузная фигура. Лицо Петра Петровича было, по обыкновению своему, невозмутимым, взгляд твёрдым и цепким, а в руке он держал неизменный кожаный портфель.

— Мария Семёновна, я везде вас ищу, — еле уловимое недовольство проскользнуло в его голосе. — Вы забыли, что у нас в пятнадцать ноль-ноль встреча с Вольским?

— Ох! — дёрнулась редакторша. — Простите, Пётр Петрович, совершенно вылетело из головы!

Она поспешно вскочила, уронив при этом мобильный телефон и сигаретную пачку, которые лежали у неё на коленях. Белые палочки от удара об пол тут же выскочили из коробки и раскатились в разные стороны. Пётр Петрович усмехнулся и развернулся к двери. Зина с Софкой бросились помогать Марии Семёновне, а Ксенька победно посмотрела на меня. «Я же говорила!» — прочитала я в её глазах. По моей шее пробежал лёгкий прохладный ветерок, заставивший меня вздрогнуть и посмотреть на Петра Петровича. Полуобернувшись назад, он глядел на меня таким странным, тяжёлым взглядом, от которого окаменели все вокруг, а моя спина вмиг стала мокрой.

— А что касается Тамары Сизовой, — выговорил шеф в наступившей тишине, не ослабляя хватки, — можете больше не переживать, Александра. Она остаётся в нашем коллективе. Владимир Филиппович принёс свои извинения.

Помедлив ещё какую-то секунду, он вышел, с глухим стуком хлопнув дверью. Зинаида испуганно посмотрела на меня.

— Господа, в нашей редакции завелась Ванга! — радостно провозгласила Софья и хлопнула в ладоши. — Со всеми вопросами подходите ко мне, её импресарио!

— Подожди, Софа, — Ксения пристально вгляделась в моё лицо. — Шурка, так ты все знала, что ли? И ваньку перед нами валяла?

— Я-я-я… нет… — помотала головой я.

— Нет, не могла Александра ничего знать! — задумчиво сказала Мария Семёновна. — Ведь в противном случае придётся допустить мысль, что она с Зиминым в сговоре — а это, согласитесь, нонсенс…

— Согласимся! — ехидно поддакнула Наташка.

— К тому же до сих пор никаких актёрских талантов я у Саши не замечала…

— Вот спасибо вам, Мария Семёновна, — криво улыбнулась я.

— Значит, так! — властно подытожила наш главный редактор. — Я сейчас еду на встречу, а вечером вернусь, и мы всё обсудим. А пока попрошу всех пройти на свои рабочие места. Софья, ты разобралась с макетом для типографии?

— Не успела ещё, Мария Семёновна! — пискнула Софья.

— Так иди и разбирайся! Всё, дамочки, работать, работать!

Мария Семёновна бросилась за шефом. Зинка нехотя вылезла из моего кресла.

— Ладно, девчат, я пойду, у меня там вёрстка… Софа, ты идёшь?

— Иду, куда ж я денусь, — пробурчала Софья. — Айда за мной, тихоня, нам ещё в типографию звонить.

Она потянула за руку свою соседку Аню, незаметную молчаливую девушку, которая так и просидела всё это время, не проронив ни слова. Очень талантливый дизайнер, между прочим.

Девчонки вышли из менеджерской. Ксения подошла ко мне.

— Шурка, — прошептала она мне в ухо, — я пока не поняла, в чем тут дело, но удивить меня тебе удалось, так и знай! Ладно, потом с тобой разберусь.

Она тоже выскочила из комнаты. Да, я забыла сказать, что моя подруга работала в издательском доме «Книжная симфония» журналисткой, причём за годы своей работы заслужила звание въедливой и упёртой стервы, чем сама Ксенька весьма гордилась. Так что предстоит мне разбор полётов тот ещё.

Я со вздохом опустилась в своё кресло и бездумно упёрлась взглядом в чёрный монитор. На меня смотрело знакомое курносое лицо, ничем не примечательное и совершенно невыразительное. «Даже дорогие очки не делают тебя краше», — грустно подумала я и поправила рукой сломанную дужку, которую после ночного происшествия наспех перевязала скотчем. Как давно это было! Да и было ли вообще? Может быть, мне всё приснилось? А что, расслабилась при вычитке, на минутку задремала, а подсознание и выкинуло со мной злую шутку. Я потрогала правую щеку. Нет, слишком явно мне помнится боль при падении. А теперь эта странная история с Тамаркой, которую уж точно ничем не объяснишь. Ведь я на самом деле всё наперёд знала! Шефа видела, голос его металлический как наяву слышала. А этот его взгляд — б-р-р-р, как вспомню, так жить не хочется!

Меня передёрнуло, и отражение на дисплее дрогнуло, смазалось, только какой-то яркий огонёк вдруг вспыхнул в районе моей шеи. Господи, я же совсем забыла про этого льва! Вороватым движением застегнув верхнюю пуговичку блузки, дабы избежать любопытных девических взглядов, я дёрнула компьютерную мышь. Моё отражение превратилось в скучную таблицу с данными наших потенциальных клиентов. Глаза выхватили строчку с фамилией главного художника Арбузовского театра, которому я должна была сегодня перезвонить, и я вздохнула. Говорить сейчас ни с кем не хотелось, особенно с этим мутным Серебряковым, который вчера даже слова не дал мне выговорить. Ладно, мы не гордые, можем и повторить.

Я потянулась к трубке телефона.

— Андрей Михайлович? Здравствуйте, это Александра Ковалёва из «Книжной симфонии», — сладким голосом пропела я, однако не чувствуя в себе ни капельки энтузиазма. Но, как говорится, профессионализм не пропьёшь. — Мы вчера с вами не договорили по поводу интервью. У нас очень хорошее, я бы даже сказала, выгодное к вам предложение…

— Да, меня заинтересовало ваше предложение, Александра, — перебил меня художник, — но…

— Но не сейчас? — продолжила я, мысленно посылая господину грубияну проклятия.

— Нет, почему же? — удивился он. — Можно и сейчас. Собственно, я бы даже хотел попросить вас, чтобы наша встреча состоялась как можно скорее. Видите ли, завтра утром я улетаю на гастроли и вернусь только через месяц.

— Так это же замечательно, Андрей Михайлович! — вскричала я, не веря тому, что услышала, но торопясь не упустить рыбку с крючка. — Сейчас же передам ваше пожелание нашим журналистам, и ровно через час кто-нибудь из них…

— Не спешите, Александра, — остановил мою быструю речь Серебряков, — у меня есть одно условие.

— Какое условие? — притормозила я.

Ну вот, сейчас начнётся! У этих чокнутых художников непонятно что в голове творится, не знаешь заранее, чего от них ожидать.

— Интервью я дам только вам, Александра Ковалёва. Исключительно вам и никому другому. Так и знайте, если приедет кто-нибудь из вашей журналистской братии, даже на порог не пущу!

Что ещё за новости? Я обескураженно подняла глаза на Наташку, и, в ответ на её вопросительный взгляд, покрутила пальцем у виска. Та понимающе улыбнулась. Кто, как не наши менеджеры, знает, сколько раз за день приходится сталкиваться со странными, мягко говоря, людьми!

— Отчего же у вас такое отношение к моим коллегам, Андрей Михайлович? — ласково проворковала я. — У нас работают очень хорошие профессионалы, поверьте мне!

— Я искренне вам верю, — улыбнулся мой собеседник, — и ничего против ваших коллег не имею, честное слово. Но интервью дам только вам.

— Но я же простой менеджер! — попыталась уговорить я упрямца. — Я никогда не брала интервью и даже не знаю, как это делается!

— Я вас научу, — огорошил меня художник, — вы не представляете, сколько я всего знаю и умею.

— Но… — растерянно забормотала я и опять посмотрела на Наташу.

Та неистово кивала мне головой. Езжай, мол, дурочка, не упускай такого шанса! Тогда я перевела взгляд на Маринку, но в ответ получила лишь неопределённое пожатие плечами.

Ладно, буду сама выпутываться.

— Андрей Михайлович, скажите честно, почему вы хотите видеть именно меня? — пошла я напролом, убеждённая, что нет ничего лучше для собственного успокоения, кроме правды.

Наташка схватилась за голову, Марина тихо прыснула в кулачок.

— Я доверяю своей интуиции, милая Александра, которая сейчас мне ясно твердит, что лучшее интервью у меня возьмёте именно вы, упрямый менеджер из издательства «Книжная симфония»!

— Ладно! — сдалась я. — Так и быть, приеду к вам сама. Но только потом не говорите, что я вас не предупреждала!

— Не беспокойтесь, — усмехнулся художник, — не скажу. Итак, жду вас через два часа на проходной.

— Хорошо, — смиренно произнесла я и положила трубку.

Наташа тут же подскочила ко мне.

— Вот балда, чуть клиента не упустила!

— Странный он какой-то, — озадаченно сказала я. — Или все художники такие?

— А кто это был, Саш? — спросила Марина.

— Главный художник нашего театра Серебряков. Девки, может, он маньяк?

— Ты что, дура?! — возмутилась Наташка. — Такой красавчик не может быть маньяком! Видала я его фотки, невозможно поверить, что такое чудо на земле живёт. А какие декорации он малюет, просто отпад! Ты хоть раз в нашем театре бывала, тёмная девушка?

— Давно, — пожала плечами я.

— Эх, надо было мне ему позвонить! — закатила глаза Наташа. — Уж я бы не растерялась!

— Ты бы точно не растерялась, — усмехнулась Марина. — Это даже мне понятно, хотя я тебя всего месяц знаю. Я ещё удивляюсь, отчего это наш шеф к рукам не прибран?

— Ты просто не в курсе, Мариш, — усмехнулась я. — Этот орешек Натахе не по зубам оказался.

— Александра, ты ещё здесь? — Наташа явно была уязвлена. — Я бы на твоём месте пулей к журналистам мчалась!

— Зачем это? — насторожилась я.

— А ты сама, что ли, вопросы для интервью писать собираешься? Я знаю, у них там стандартные заготовки имеются… Нет, конечно, если мы и сами такие умные…

— Уже бегу!

Ксения была удивлена не меньше моего.

— Интуиция, говоришь? — задумчиво повторила она. — Что ж, такой человек, как Серебряков, имеет право на капризы. Ладно, подруга, слушай меня внимательно и запоминай. А лучше запиши…

Глава 5

И вот ровно через два часа, взмокшая и голодная, с тяжёлым фотоаппаратом на плече, я переминалась с ноги на ногу возле стеклянной стойки на проходной.

— Андрей Михайлович сейчас спустится, подождите! — прокричал мне через окошко глуховатый вахтёр пятнадцать минут назад.

— За это время можно было уже в кафешку сбегать, — угрюмо думала я, скользя взглядом по беспорядочно снующим мимо меня людям.

Пообедать мне сегодня так и не удалось, и мой бедный желудок тосковал, ругая свою бестолковую хозяйку за неуважительное к себе отношение.

— Потерпи, дружок, ещё каких-то пару часиков — и мы с тобой славно пообедаем, а заодно и поужинаем в уютном заведении напротив, — тихо пробормотала я.

— Зачем же так долго ждать? — вкрадчиво раздалось вдруг у меня под ухом, и я, вздрогнув, резко обернулась.

Передо мной стоял смуглый господин с восхитительной статью готового к прыжку льва и обворожительно мне улыбался. Мне, Шурке Ковалёвой, ничем не примечательной бабе!

— Я приглашаю вас в наше кафе! — продолжил он. — Здесь, конечно, не подают таких отбивных, как в уважаемом заведении напротив, но от тарелочки горячего грибного супа, я думаю, вы не откажетесь?!

— Кто, я? — переспросила я, глупо хлопая глазами.

— Вы, — с улыбкой подтвердил красавчик. — А что вас удивляет, милая Александра?

— О-о-о! — вырвалось у меня. — Так вы Серебряков??

Странно, что я сразу не узнала его голос. Стыдись, Шурка, где твой тонкий музыкальный слух?

— Не буду этого отрицать, — развёл руками он. — Андрей Михайлович Серебряков, к вашим услугам.

— Александра Ковалёва, менеджер…

— Помню, помню, — рассмеялся холёный тип. — Так что же, вы составите мне компанию, уважаемая Александра Ковалёва?

То ли его искренняя и совсем не чванливая улыбка так подействовала на меня, то ли надежда на скорое утоление голода, но мне вдруг стало так легко и весело, что захотелось даже выкинуть что-нибудь эдакое.

— Всенепременно и с глубочайшим удовольствием! — я шаркнула ножкой и присела в реверансе под радостную усмешку художника.

Вот так я и оказалась, совершенно неожиданно для себя, в полупустом театральном кафе за столом с импозантным мужчиной. Права оказалась Наташка, его лицо поражало своей необычной красотой и особой выразительностью. Было в нём что-то от Чингачгука из племени могикан — такой же глубокий взгляд и резкий, словно вырезанный из эбенового дерева изгиб скул. Дополняли образ длинные волосы цвета антрацита, собранные в тугой хвост. Я скосила глаза на его руки. Почему-то мне представлялось, что, как у всякого художника, они обязательно должны быть испачканы краской. Но нет, у этого человека и руки оказались под стать — смуглые длинные гладкие пальцы, чистые ухоженные ногти, а на безымянном пальце левой руки гарцевал широкий золотой перстень. Я опять подняла глаза на господина Серебрякова. Он с усмешкой смотрел на меня. Я смутилась. Привык, небось, к женскому восхищению, вот и смеётся теперь над очередной поплывшей дурёхой.

— Давайте пока начнём, Андрей Михайлович? — неестественно громко сказала я и потянулась к сумке за диктофоном.

Тут же мужская рука накрыла мою ладонь, остановив нервное движение. По моей спине пробежал холодок.

— Успеем, Александра, — спокойно произнёс художник. В его карих глазах прыгали чёртики. — Я обещал вам тарелку грибного супа, и мне хотелось бы сдержать своё слово.

— Ладно, но только ради того, чтобы вы не чувствовали себя пустомелей, — вырвалось у меня, и я тут же покраснела от собственного нахальства. — Давайте уж ваш супчик!

Он весело рассмеялся, открыв при этом белоснежные ровные зубы. Конечно, какая же ещё может быть улыбка у этого красавчика?!

— Моя интуиция меня не обманула, — продолжая смеяться, выпалил он. — У вас не только приятный голос, дорогая Александра, но ещё и чудесные манеры.

— Спасибо вам, добрый человек, — пробормотала я, покраснев ещё больше. — Слышала бы вас сейчас моя бабуля!

— Я могу это и ей лично повторить! — усмехнулся Серебряков. — Хотите?

— К сожалению, у вас это не получится. Бабушка умерла восемь месяцев назад.

— Ох, простите, пожалуйста, — его взгляд тотчас стал серьёзным, а горячая ладонь опять накрыла мою руку. — Я не хотел вас печалить. Ваша бабушка была для вас очень близким человеком?

— Ближе всех, — просто ответила я. — Родители погибли, когда мне было чуть больше года, так что, сами понимаете…

— Понимаю. И ещё раз прошу прощения за свою бестактность!

— Ничего, — улыбнулась я и потихоньку высвободила свою руку из-под мужской ладони.

— Смотрите-ка, а вот и обещанная еда!

Он повернул голову в сторону миниатюрной официантки, которая в этот момент, с радостной улыбкой и большим подносом в руках, подходила к нашему столику.

— Спасибо, Светочка! — Серебряков обворожительно улыбнулся девице, отчего та заулыбалась ещё шире.

Я фыркнула про себя. Представляю, сколько у него поклонниц, с такими-то талантами! Вон и пожилая барменша не сводит глаз с нашего столика. Мда… Пожалуй, от этого сердцееда лучше держаться на расстоянии.

— Если что-то ещё нужно будет, Андрей Михайлович, вы только моргните, я мигом прилечу! — проворковала Светочка и, ловко расставив тарелки на нашем столике, поплыла в сторону кухни, плавно покачивая бёдрами.

Серебряков с удовольствием проводил её взглядом. Я усмехнулась.

— Я не ловелас, Александра, — мягко сказал он, заметив мою усмешку. — Просто, как и всякий художник, очень люблю красивых людей.

— Особенно женщин…

— Особенно женщин, — подтвердил он. — Разве это не естественно?

— В вашем случае было бы странным, если бы это было не так. Вы очень мужчина, и сами это знаете.

— Я очень мужчина? — переспросил, улыбаясь, Серебряков.

— Да. Бывают просто мужчины, а есть очень мужчины, — пояснила я. — И вы — ярчайший представитель этого редкого вида. Мужички нынче мельчают, вы же не будете с этим спорить?

— Мне нет дела до других мужчин, — равнодушно пожал плечами он.

— Да и мне тоже, собственно.

— Вы что, феминистка? — ужаснулся мой собеседник. — Или, того хуже, представительница иной ориентации?

— Боже меня упаси! — вздрогнула я.

— Ну слава Богу! — вздохнул облегчённо художник. — Прямо от сердца отлегло.

— Андрей Михайлович, у вас, наверное, времени в обрез перед отъездом? — перевела я разговор на безопасную тему.

— Не беспокойтесь, чемодан я уже собрал, — рассмеялся он. — Но вы правы, нам же ещё надо всё успеть. Ешьте, Саша, — вы позволите мне вас так называть?

— Называйте, как хотите, — милостиво разрешила я и взялась за ложку. — О, а супчик-то действительно недурён!

— Я плохое не посоветую! — серьёзно сказал Серебряков. — Приятного аппетита, Саша!

— Благодарю, Андрей Михайлович! И вам!

А спустя некоторое время мы с Серебряковым оказались в огромной мастерской, находящейся в пристройке к основному зданию театра. Именно тут, в таинственном помещении среди каких-то плакатов, длинными лентами разложенных на дощатом полу, свисающих с потолка странных конструкций и обилия всякой всячины непонятного для меня назначения, я и взяла первое в своей жизни интервью.

— У меня с собой список вопросов, Андрей Михайлович, — вытащила я из сумки тетрадь, когда устроилась в кресло у огромного окна, — на которые наш журнал хотел бы получить от вас ответы.

— Валяйте, Сашенька, — он закинул ногу за ногу и облокотился на мягкую спинку. — Расскажу всё, о чём пожелает знать ваше достопочтенное издание.

— Наше достопочтенное издание жаждет узнать всю правду о талантливом театральном художнике Андрее Серебрякове. Какой путь привёл вас в эту профессию, что подтолкнуло вас заниматься именно театральной живописью, а не, скажем, станковой? Читатели нашего журнала наверняка захотят узнать, кем были ваши родители и способствовали ли они вашему профессиональному становлению?

Выпалив эту тираду, я перевела дух. Как хорошо, что моя Сенька успела подготовить листок с вопросами, иначе выглядела бы я сейчас полной дурой!

— Вы знаете, Александра, — качнул ногой Серебряков, — в детстве у меня, по сути, и выбора-то не было. Матушка моя служила в театре актрисой, и я ошивался у неё в гримёрке чуть ли не с рождения. Поскольку отец бросил нас, когда мне не было и месяца, а бабушек-дедушек мне не довелось узнать, моя бедная мамочка брала меня с собой на работу, где и оставляла под присмотром всего персонала театра по очереди. Особенно же я полюбил дядю Жору, тогдашнего художника-декоратора. Ещё бы, у него в мастерской было столько всего интересного!

— Значит, именно он привил вам тягу к искусству?

— Ну что вы, Сашенька, — усмехнулся Серебряков. — Дядя Жора был, возможно, и неплохим художником, но мало кто об этом догадывался. В нечастые свободные минуты он мог за мгновение намалевать афишку или расписать задник, но по большей части весело кутил с точно такими же творческими людьми или тихо спал в своей мастерской.

— Но как же ваша мама оставляла малыша на такого ненадёжного человека? — ахнула я.

— После того, как однажды я закатил рёв, когда у меня забрали из рук кисти, мама поняла, что меня лучше не трогать. А когда я подрос, то стал полноценным помощником дяде Жоре, который к тому времени устал от свободной жизни, бросил пить и вдруг женился на моей маме.

— Ого! — воскликнула я. — Ничего себе поворот!

— Согласен, лихо жизнь накрутила. Так что, отвечая на ваш, Саша, вопрос об участии родителей в моём профессиональном становлении, могу сказать, что да, участие было непосредственным и очень ощутимым!

— Скажите, Андрей Михайлович, а в художественной школе вы учились?

— А как же! Разглядев мои способности, дядя Жора посоветовал маме отдать меня к хорошему педагогу, что она и сделала. Школа, в которую меня определили, находилась…

Серебряков продолжал говорить, а я вдруг вспомнила, что ещё не спала сегодня. Нашла когда думать об этом, дурёха, во время ответственного интервью! Я постаралась широко открыть глаза, пристально всматриваясь в лицо напротив. Голос Серебрякова, который сначала мне казался по-мужски будоражащим, превратился в сплошной монотонный гул. И чем дальше он говорил, тем сильнее и крепче сонная вялость охватывала меня. В голову лезли какие-то смутные образы индейцев с томагавками в руках, скачущие на ярко-рыжих львах. Как интересно он рассказывает, — сквозь дремоту думала я. Только почему эти дядьки с высокими разноцветными перьями в волосах так похожи на моего нового знакомого? Все, как один. Ах, нет, в руках у них уже не топорики, а кисти со стекающей краской, которая капает на траву, оставляя за собой разноцветные масляные дорожки. Вот бы пробежаться по ним босиком! Совершенно явно я увидела под ногами яркую лужицу и, окунув в неё правую ногу, провела большим пальцем кривую загогулину. Палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек, рассмеялась я и… проснулась. Надо мной склонилось озадаченное лицо моего интервьюируемого.

— Ой, мамочки, — пробормотала я сконфуженно. — Простите, пожалуйста, Андрей Михайлович, кажется, я задремала…

— Никогда не видел, чтобы мой голос так действовал на человека, — рассмеялся Серебряков. — Может быть, пора осваивать профессию гипнотизёра, как думаете?

— Вот вы смеётесь, а мне очень стыдно, Андрей Михайлович! — я почувствовала, что краснею. — Хоть у меня и есть смягчающее обстоятельство — я не сплю вторые сутки. Но всё равно мне не следовало…

— Вторые сутки? — вскричал художник. — Вы что, готовитесь к полёту в космос? Тренируете таким образом свой организм? Так может быть вам за ужином надо было другой еды заказать, в тюбиках? Для завершения картины, так сказать…

— Нет, не надо было, — помотала я головой. — Не люблю суррогаты.

— А если серьёзно, что могло помешать вам провести ночь, как и всем нормальным людям, в обнимку с подушкой?

— Работа, — вздохнула я. — У нас была сдача номера. Обычное дело, Андрей Михайлович. А у вас тут так спокойно и голос такой завораживающий, что я расслабилась, и вот вам результат…

— Значит, так! — Серебряков кинул взгляд на наручные часы. — Сейчас ровно девятнадцать тридцать. В вашем нынешнем состоянии брать интервью не совсем правильно, и даже, я бы сказал, вредно. Давайте сделаем так: вы езжайте домой, поспите, а завтра рано утром, часиков в восемь или девять, мы с вами встретимся, и я отвечу на все ваши вопросы.

— А как же ваш самолёт? — вспомнила я.

— Полечу вечером, только и всего, — невозмутимо пожал плечами Серебряков. — Ну что, договорились?

— И вы из-за этого интервью готовы перенести свой отлёт?! — ахнула я.

— Я просто не хочу вас подводить, Саша, — посмотрел он мне прямо в глаза. Зрачки у него были чёрные-чёрные, а от них жёлтыми чёрточками отходили маленькие лучи. — К тому же именно я уговорил вас приехать сюда, так что будет справедливо, если часть ответственности за это я возьму на себя.

— Вы хороший человек, Андрей Михайлович! — с чувством сказала я.

— Да ну, оставьте! — бросил он. — Нормальный.

— Я с вами завтра поспорю, — вяло произнесла я. — Сейчас у меня на это нет сил. И чем дальше, тем меньше их остаётся.

— Знаете что, — задумчиво протянул он, не отрывая от меня львиных глаз, — а оставайтесь-ка вы тут, у меня.

— Как — у вас? — я смутилась и даже немного испугалась.

— Вот так. Да не переживайте вы так, я вовсе не собираюсь вас соблазнять!

— Я и не переживала… — вспыхнув, пробормотала я.

— Я просто предлагаю вам переночевать тут, а сам поеду домой. Вот видите там в углу дверь? За ней есть небольшая комнатка, в которой я сам время от времени ночую, когда допоздна задерживаюсь на работе. Там очень удобный диван и есть даже чистое постельное белье. Конечно, как же я сразу об этом не подумал! Вам там будет очень уютно, соглашайтесь, Саша.

— Не думаю, что это хорошая идея… — я захлопала глазами.

— А я уверяю вас, что прекрасная! Подумайте сами, пока вы доберётесь до дома… А в каком районе вы, кстати, живёте?

— На улице Весенняя.

— Так это же совсем на другом конце города! — почему-то обрадовался он. — Так вот, пока доберётесь, пока то да сё — ну, всякие там домашние дела, пока ляжете спать, уж и подниматься будет пора. А тут, представьте только себе, Саша, — удобный диван, чистое бельё, тишина и благодать! Красота, опять же, рядом… Соглашайтесь! Обещаю, что никто вас тут тревожить не будет. И я уйду сразу же, только комнату вам покажу. Ну?

— Я как-то не предполагала, что вторую ночь подряд дома не буду ночевать…

— Ваши домашние могут взбунтоваться?

— Да нет, Гошка поймёт, с тётушкой я договорюсь… — теряя уверенность, протянула я.

Конечно, по-хорошему надо бы домой, но как представлю, что сейчас трястись в автобусе, а потом пилить пешком до квартиры…

— А, ладно! — решилась я. — Думаю, ничего страшного не случится, если я тут останусь. Ведь не случится же, правда?

— Клянусь, Саша, ваш сон будет спокоен и безмятежен! — глядя мне в глаза, серьёзным тоном произнёс он. — Идёмте же, а то у меня такое ощущение, что ещё минута, и до дивана мне придётся нести вас на руках. Не то чтобы я был против это сделать, но боюсь, что вам это покажется не совсем приличным.

Я покраснела и мигом вскочила с кресла. Серебряков весело рассмеялся и сделал широкий жест в сторону своей каморки.

— Добро пожаловать в прибежище для художников, а также милых барышень, занесённых ветром судьбы в эти дикие места!

— Судьба сегодня играет со мной в забавные шутки, — хмыкнула я и провела пальцем по тёплому кулону на своей шее.

За указанной дверью оказалась очень милая комнатка с диваном, накрытым красным клетчатым покрывалом, круглым журнальным столиком в углу и невысоким старомодным буфетом у стены. Ничего лишнего.

— Хорошо у вас тут. Уютно. Люблю минимализм.

— Я тоже. Знаете, за день устаёшь от многоцветной круговерти! — он поставил на столик мою сумку и открыл нижний ящик буфета. — Так, что у нас тут?

На свет появилась стопка постельного белья. По комнате разнёсся аромат свежести и ещё чего-то очень тонкого и неуловимого. Я не успела понять, что это, как вдруг из моей сумочки послышался звонок.

— Алло! — схватила я трубку. — Сенька, привет! Нет, я ещё не дома. В театре? Да, была… Сенечка, давай завтра поговорим, а? Я очень устала и вообще… Ну что ты, нормальный голос… Я же говорю, устала! Да, и я тебя!

— Беспокоятся? — тонко улыбнулся Серебряков.

— Наверное, — я небрежно закинула телефон обратно в сумку и прислонилась к стене.

Серебряков застилал постель. Что-то нервное вдруг появилось в его движениях, я почувствовала это всем своим женским нутром. Со стороны вся эта ситуация выглядит, наверное, довольно двусмысленно, впрочем, я сейчас так устала, что думать об этом совсем не хочется.

Хозяин жилища выпрямился. Во взгляде его сквозила растерянность.

— Саша, скажите, у вас случаются моменты дежавю? Когда кажется, что всё это со мной уже когда-то было?

— Случаются, — кивнула я. — У вас сейчас дежавю, Андрей Михайлович?

— Очень ясное. Такое, что мне даже страшно стало. Хотя, поверьте, меня трудно чем-то напугать. Но сейчас у меня абсолютная уверенность, что всё это уже было. Вы точно также стояли здесь, на этом самом месте, и я точно также застилал для вас постель.

— А потом? — я с интересом взглянула в смуглое лицо. — Что было потом в вашем дежавю?

— Больше я ничего не вижу, — он беспомощно развёл руками.

— А я вижу, — прикрыла я на минуту глаза. — Сейчас вам позвонят и скажут, что эскизы к постановке, которые вы отправляли на рассмотрение в один из театров Вены, одобрены, и они согласны ставить спектакль с вашим участием. Кажется, это «Маленький принц»?

Я открыла глаза. По-моему, мне удалось очень удивить этого холёного красавца.

— Откуда вы узнали про Вену, Саша? — его смуглые скулы заметно побелели. — Об этом не знает никто из моих…

Закончить фразу он не успел. Из кармана его рубашки послышался детский смех. Телефон, догадалась я.

— Алло? — метнув в меня быстрый взгляд карих глаз, сказал в трубку Серебряков. — Yes it’s me. From where…?

Он ещё больше побледнел и медленно опустился на диван. Я закрыла глаза. То, что будет дальше, я знала с абсолютной точностью. Голос художника звенел от волнения. Именно в эту самую минуту я поняла, что в жизнь мою ворвалось что-то такое, что не поддаётся никакому разумному объяснению и логике и с чем мне теперь придётся как-то жить. Мои пальцы опять нащупали маленькую фигурку на груди.