Автор, член Российского Союза писателей, предлагает читателям книгу стихов из «ОБЩЕЙ ТЕТРАДИ», 1970—1976 гг. Она состоит из разделов «Лучшие стихи» и «Худшие стихи», отобранных по авторскому произволу, по признакам смыслового содержания и версификаторского мастерства. Это был период до поступления в Литературный институт, автор был совсем молодым человеком. До «перестройки» и «гласности» стихи не публиковались совсем, опубликованные после — в бумажных и сетевых журналах — отмечены звездочкой в начале текста.
Книга иллюстрирована видами рек бассейна Северной Двины.
©, ИВИН А.Н., автор, 2018 г.
Алексей ИВИН
ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ
ПОЛУДЕННЫЙ ЗНОЙ
Открылась лесная поляна,
Заросшая нежной травой,
Над нею простор голубой,
Простор осиянный.
Березы шумят надо мной;
Я вижу, как облаку спится
И сонная птица
Витает над сонной землей.
А солнце печет неустанно.
Жара все сильней.
В томительном медленном сне
Кружится лесная поляна.
Ударил бы гром
И молния мрак расколола!
И лес расцветился б веселый,
Очищенный летним дождем.
ВСЕ РАДОСТИ ЗЕМНЫЕ
Воспеваю бабочку на стебле,
Воспеваю крошечную тлю,
И никто меня не поколеблет
В том, насколько землю я люблю.
Воспеваю затхлое болото,
Бытие премудрых пескарей
И молю, чтобы пришел скорей
Банный день, веселая суббота.
Я люблю все радости на свете:
Комариный и мышиный писк,
«Солнцедар», с огурчиком котлеты,
И ларьки, и бесшабашный риск;
Я люблю раскаты громовые,
Ураганы, бешеный галоп;
Мне недаром говорят иные:
У тебя ведь в сорок пядей лоб.
Воспеваю паутину в нишах,
Изуверский, зачумленный пир,
Воспеваю в радости прокисших,
Воспеваю весь подлунный мир.
*РОМАНТИЧЕСКИЙ ПЕЙЗАЖ
Ночь. Луна. Костер под кручей.
Мчатся взмыленные тучи
Прямо на луну.
Дует ветер, завывает,
Гнет, ломает и терзает
Старую сосну.
Лес, реку, песчаный берег,
Куст ольховый, камень серый,
Выползший со дна, —
Все от края и до края
Зыбким светом озаряет
Бледная луна.
Шелестит трава печально.
Грустно, как в исповедальне,
В этот час ночной.
Пламя прыгает по веткам,
Дым, удушливый и едкий,
Реет надо мной.
***
Шумные пиршества,
речи застольные,
винный, тяжелый дурман,
лица вспотевшие,
грубые шуточки
и папиросный туман;
угол облеванный,
улицы грязные,
липкие чьи-то уста…
Парализованный,
обезображенный,
я бесконечно устал.
Где же смятенные,
страстные поиски
добрых правдивых людей,
если свирепствуют
пьяные оргии,
ложь и рутина везде?
***
Я мечтал увидеть страны,
города, людей и вещи,
не мечтая — вот что странно! —
жизнь застойную увидеть.
Я мечтал о блеске славы,
об искрящемся признанье,
но не думал я, по правде,
что — предтеча слишком ранний —
кану я в безвестность мира.
О, мечты, где ваша сладость?
Я брожу больной и сирый
и не алчущий признанья.
Листья с веток опадают,
расстилаясь по бетону,
топчут их машины, люди…
И брожу я полусонный
по широким стогнам града.
ЗАКЛИНАНИЕ
Если бросят в вас огрызком
Косных мнений,
Вы не нагибайтесь низко,
Не вставайте на колени!
Будьте скорбны, злоязычны
И гуманны в то же время, —
Не прилично
Унижаться перед всеми!
На тщедушных и беззлобных
Не замахивайтесь дерзко,
Это мерзко —
Угнетать себе подобных!
На увязнувших в разврате,
В скудоумии дубовом
Повлияйте
Божьим словом!
ИЗБАВЛЕНИЕ
(монолог мистера Генри Торо)
Здесь гадко,
и скверно,
и пусто,
и смрадно…
Я знаю — вон там! — уголок…
Прошу вас, прошу вас, вернитесь обратно!
Я знаю — вон там! — уголок.
Там в царственной неге
раскинулись ветви,
сплетясь в прихотливой игре.
Сквозь толщу коры
молодые побеги
пробились.
Мелькая быстрей,
чем вольные птицы
в погоне за гнусом,
играют зефиры листвой.
Природа стремится
потворствовать вкусам,
природа — само волшебство.
Идемте!
Скорее!
И к черту сраженья!
Пускай убивают других.
Забудемся ленью
в эдеме весеннем,
чтоб гнев бесполезный утих.
***
До чего же убогий
отыскался мирок!
Все идут по дороге,
и никто — поперек.
Все плывут по теченью
и рукой не всплеснут,
как в разливе весеннем
хлам и бревна плывут:
иногда застревают
в цепких зарослях ив,
иногда заплывают
в потаенный залив,
покрываются тиной,
осокой или мхом, —
и построен бобровый,
обывательский дом.
Я, мечтой окрыленный,
устремленный вперед,
стану связывать бревна
и сколачивать плот.
Вот она на воду спущен,
сердце сжало тоской!
Гибнет первым идущий,
но влечет за собой.
***
*Взбежать по круче
на самый гребень,
чтоб под ногами
крошился щебень
и, встав там, словно
на пьедестале,
окинуть взором
родные дали:
дымятся тучи
на небосклоне,
и зноем пышет
июльский воздух,
внизу клубится
лесок зеленый,
река мерцает,
как небо в звездах.
***
Настроенный лирически,
Валяюсь в мураве,
И вздор пантеистический
Гуляет в голове:
Должна быть жизнь как чудный сон,
Отрадная для глаз,
Где солнца ходят ходуном
По нескольку за раз.
Там буйство красок, зелени,
Там воздух — фимиам,
И целыми неделями
Дожди бушуют там,
Там дивные растения
И помидоры с дом,
И чудеса нетленные
Рассыпаны кругом…
А впрочем, если вдуматься,
Чем хуже на Земле?
Так стань же, право, умницей
И оглянись смелей:
Умывшиеся росами,
Небесной красоты, —
Смотри! — везде разбросаны
Цветы, цветы, цветы…
МОЛОДЕЖИ
Мы народились сильными,
О многом мы мечтали,
И нас влекли, как маяки,
Заманчивые дали.
Мы попытались действовать,
Но тут нам пригрозили,
Что если мы не прекратим,
Они прибегнут к силе.
У государства власть крепка,
Висит, как меч Дамокла,
И от горючих наших слез
Земля насквозь промокла.
Метаться? буйствовать? искать?
Э, к черту! Лучше выпьем!
В медвытрезвитель, ей-же-ей,
Всех не перевозить им.
И как в болотной лужице
Жизнь закисает сразу,
Так мы, ударившись в гульбу,
Несем в душе заразу.
Мой клич: кто хочет бодрым быть,
Живым и справедливым,
Скорей за дело: в эту жизнь
М ы вносим коррективы.
ЕСЛИ — ТО
(на мотив песни «Эй, рулатэ!» («Если к другому уходит невеста»)
Если тебе одиноко живется,
если с тоски тебе хочется выть,
если все чаще ты ходишь к колодцу
или веревочки пробуешь вить,
если часами сидишь ты на стуле,
вперив невидящий взор в потолок,
если друзья тебя крупно надули
или девчонку с другим подстерег,
если вино, и мультфильмы, и карты,
пища, работа — все невмоготу,
то покупай ты билетик плацкартный,
в поезд садись — и ту-ту!
В огромном шумном городе,
где движется народ,
твое оцепенение
мигом пройдет.
Вон сколько их, людишек-то,
и каждый хочет жить,
и отдает для этого
все силы и прыть.
Стальная воля, мужество,
умение идти —
вот что необходимо нам
на жизненном пути.
Скулить и хлюпать носиком
в наш сумасшедший век —
пустая трата времени,
занятие калек.
Но если, словно тать в ночи,
тоска к тебе вползет,
ты стисни зубы и молчи,
но двигайся вперед.
ЗАБРОШЕННЫЙ ДОМ
По шатким ступеням
Взойдя на крыльцо,
Я старую дверь открываю, —
Гнилым запустеньем
Пахнуло в лицо,
Прохладой сенного сарая.
Уныло сползают
Обои со стен,
Висит по углам паутина, —
Кто жил здесь, вдыхая
Губительный тлен,
Кого убивала рутина?
В чарующем виде
Весна за окном,
А здесь тишина и бесстрастье.
Казалось, вот выйдет
Уродливый гном
И крикнет собратьям: «Вылазьте!
Вылазьте, здесь можно
Устроить содом,
А пыли-то — по уши вязну!»
Но дремлет ничтожный,
Дряхлеющий дом
Спокойно и благообразно.
И солнечный лучик,
Прорезавший тень,
Меня поманил за собою, —
Я выйду в кипучий,
В ликующий день
И дверь осторожно прикрою.
***
*Пламенеет закат, отороченный
нежно-желтой листвою берез,
в даль, за горизонтами осени
скрылось солнце — степенный колосс.
Тишина. И безмолвием скованный
ветерок колышет траву.
Вот и все, что мне уготовано.
Вот и все, чем я живу.
***
Итак, я не любим. Что делать? Я растерян…
Ходить за ней как тень? Слова ее ловить?
А может, бросить все? Или, по крайней мере,
Не быть навязчивым, докучным? Позабыть?
Но я люблю ее, люблю! О, Боже правый!
Да, воля тут нужна — собраться и уйти.
Да, лучше сердце, душу окровавить.
Да, лучше молча все перенести.
Жестокость и в любви присутствует незримо.
Отчаянье пройдет. Огонь любви погас.
Нам остается только покидать любимых,
Которые, быть может, не достойны нас.
СВОБОДА
Вот по полю скачет
Всадник лихой,
Усердно коня погоняя;
Он знамя держит
Правой рукой,
А левой коня направляет.
На знамени черном
Эмблема горит —
Две кости крест-накрест и череп.
Он встал на пригорке.
Он тверд как гранит
И дальше бежать не намерен.
Полсотни глупцов
Окружили его,
Табун разношерстного сброда.
«Готов я ответить
За все головой,
Но не продается свобода!
Я вольным родился,
Я пел и смотрел,
Как звезды рождаются в небе,
Я рад, что достался
Мне этот удел,
Этот счастливейший жребий!
Меня вы хотите
Упрятать в тюрьму
И бросить под низкие своды,
Так знайте, что я
Никогда никому
Не продавал свободы!»
Два револьвера
Блеснули в руках,
Два выстрела грянули глухо,
И двое свалились
С пулей в сердцах
У лошадиного брюха.
Свинцовые слитки
Все тело прожгли,
Но он идеалов не продал,
И тихо склонясь
Головой до земли,
Он прошептал: «Свобода…»
***
Сонные волны лижут песок,
сонные волны…
Я одинок, я одинок —
и переполнен.
Черное небо наземь легло
как покрывало.
Скучно, тоскливо мне, тяжело…
сердце устало.
Обняли волны плечи и грудь,
шею лаская.
Надо на спину лечь отдохнуть.
Плыть засыпая.
Если на небе ни огонька,
это — не мука.
Тихо все, тихо. Тихо вокруг.
Тихо. Ни звука.
НАСТАВЛЕНИЯ ДВОЙНИКА
«Я люблю, когда смешаются
два желанья, два влечения
и два серых человека станут грезить о любви,
размягчатся, размечтаются
и однажды, полагая,
что достигнут счастья этим,
обоюдно отдадутся…»
«…но — увы! увы!
Жил бы ты в мечтах, любезнейший,
или, как каплун закормленный,
только глазками заплывшими блаженненько моргал.
Ты ведь просто сдуру бесишься,
ты спроси-ка у любого:
дескать, малый,
ты, пожалуй,
этот самый ИДЕАЛ не достигал?
Над тобой ведь расхохочутся.
Ты, дурак, живи — не спрашивай.
Жизнь слагается из малого, человек — из мелочей.
Мы живем не как нам хочется?
Ну и что же? Что тут страшного?
Ты же глуп еще. А впрочем
Жизнь тебя отвадит скоро
От задора.
И речей».
В МИНУТУ УСТАЛОСТИ
Лира замолкла:
Время не то:
Кризисы, секс, перлюстрации.
Взвойте над волком
В стае волков!
Право, наскучило драться мне.
Вырван с загривка
Порядочный клок,
Ежеминутны прострации.
Это же дико!
Я хоть и волк,
Но надоело кусаться мне.
С миру по нитке!
Загривки зашьем,
Раны залижем, подкрепимся.
Волк я не хлипкий,
Но в сердце моем
Нет ни вражды, ни свирепости.
Громкую лиру
В лапы возьму,
Когти по струнам забегают:
Выйдите к миру,
Бросьте войну,
Обволокитесь негою!
О, как печально —
Волком взвывать
К людскому благоразумию:
Диких и стайных
Не зафлажковать
Ни-ко-му.
НЕКУДА
Успокойся, возьми себя в руки,
Не мечись и не злобствуй, притихни.
Этот мир так же твой, как и их, и
Не один ты под крестною мукой.
Мог воззвать бы ты бешеным воплем
К Декларации прав человека —
На ракете с бушующим соплом
Удалиться к созвездию Вега.
Но и в этом паршивом поселке
Под нестройную песнь гармониста
Помни, что не бывает солистов
В волчьем хоре, — одни только волки.
Если волки, так что же, что волки?
Ведь не львы.
Будь ершистый, задиристый, колкий,
Никогда не клони головы.
Значит, злобствуй.
Дерись беспощадно
И, сложив штабелями врагов,
Отвечая на вызов и зов,
Затяни дифирамб для услады:
Правительству — кукиш, республике — шиш,
А Конституцию — в урну!
О, время, время, куда ты спешишь?
Бурное время бурно.
Никакого почтенья власть предержащим,
А олуху народу — зад ко рту.
Неправда, что мы прочно заперты!
Неправда, что мы живем настоящим!
Хватит уздечек и недоуздков
На свободного человека напяливать:
Плевелы предрассудков надо вытравливать,
И семя пшеницы взойдет густо.
Сидишь как тигр в клетке.
Хвост прищемили малые ребятишки.
Выпустите на волю! У меня много сил,
Вот только расходовать их
Некуда…
***
*Падали ели,
рушились горы,
ветер визжал.
В буйном веселье
грозное море
билось у скал.
Проблески молний.
Грома раскаты.
Яростный шквал.
Черные волны
грудью косматой
бились у скал.
Громкие струны
в дьявольском хоре
выли впотьмах.
Четверо юных,
вышедших в море,
гибли в волнах.
Судно кренилось,
мачта трещала,
мгла снизошла.
Властная сила
прямо на скалы
судно влекла.
В мертвой пучине,
в бездне проклятой
рос и вставал
Пепельно-синий
грозный девятый
гибельный вал.
Богу внемлите,
страсти умерьте
и, покорясь,
Радостно ждите
благостной смерти
в сумрачный час!
***
Тихий туманный берег.
Сумерки. Водная гладь.
Печально мерцает бакен,
Силясь что-то сказать.
Да, я умру, конечно.
Но не в такой тишине.
Нет! Горы вздыбятся, руки
Протягивая ко мне.
Вся жизнь моя будет — лава,
Клокочущей магмы поток!
Тихий туманный берег.
Сумерки. Мокрый песок.
ИЕРАРХИЯ
Небесам пригрозив кулаком,
Я сказал:
— Эй, считайся со мной! —
Но начавшийся дождь проливной
Поневоле загнал меня в дом.
Член правительства с дамой гулял.
Был на члене прекрасный пиджак.
Я к нему подошел и сказал:
— Эй, послушай! Вот как это так:
Вот избрал я тебя, например,
Подал голос, как все подают,
Ну, а ты для меня что?
Но тут
Подошел к нам милиционер.
Я жену свою крепко любил,
Дорожил только ею одной.
— Ты ведь любишь меня? — я спросил.
— Разумеется, мой дорогой.
Я с работы пришел веселей,
Накупил ей с получки ковров.
Глядь, записка лежит на столе:
«Я уехала с н и м. Будь здоров».
Я в больнице лежу. Ночь тиха.
Только в спину толкается кто-то.
Раздраженный, я выкрикнул:
— Кто там?
— Эй, подвинься! — сказала блоха.
СОМНЕНИЕ
Я иду по дороге, а слева и справа
Навстречу идет бесноватых орава.
Я иду, и мне кажется, что достигаю.
А они только смотрят, хохочут и лают
И, швыряя камнями безверья в меня,
Голосят: ты умрешь, свою участь кляня!
И могучие силы, как ворохи листьев,
Осыпаются скорбно от злобных неистовств,
Гаснет вера, и разум слабеет от гвалта.
И я думаю: «Дерзкий, как много желал ты!
Оглянись-ка: кругом ведь одна суетня.
Ты умрешь, свою горькую участь кляня».
*РАССВЕТ
Раскрыл окно, смотрю
на алую зарю.
Из моего окна
река туманная видна.
Куст ивы, низко наклонясь,
в воде купает листьев вязь.
Вот пролетел чирок в тиши
и скрылся в камыши.
В цветах блестит роса.
И голубеют небеса,
лишь на востоке полоса,
как зарево, горит.
Еще пройдет какой-то срок,
с реки повеет ветерок,
с листком заговорит листок,
и все заговорит.
И я, раскрыв окно, смотрю
на алую зарю.
*КОНТРАСТЫ
К Луне летел корабль космический,
И паутину плел паук.
Смеялась дама истерически
Из-под излома смуглых рук.
Лежал циклоп замаринованный,
И вилкой потрясал пигмей.
И подали стакан хмельного мне,
Настоянный на сулеме;
Дерябнул, рукавом утерся я…
Костер подернулся золой.
Встает заря розовоперстая
Над торжествующей землей.
Холодным утром ветки хрусткие
Слезой сгоняют хрупкий лед.
Я втиснут в рамки слишком узкие,
Свободы мне недостает.
Вперед, лягаясь и отбрыкиваясь!
Ползет по стеблю муравей.
Во мгле разрезанными тыквами
Сочится мякоть фонарей.
СОНЕТ О ЗДОРОВЬЕ
Когда я чувствую, что психика сдает,
Расшатанная маетой исканий,
Беру я с полки томик Монтескье,
Или Монтеня, или Heinriche Heine
(произносят немцы).
И мне, разбитому в житейском океане,
Смысл поменявшему на сытость и тряпье,
Во всей своей красе вновь предстает
Смысл жизни, смысл любви, смысл созиданий.
Вот Жизнь и Смерть, Движенье и Покой,
Вот Истина и Ложь — все лицемерье лжи!
Я должен знать, кому и как служить,
Лечь камнем на пути или светить звездой.
Поэтому я вновь в игре, в бою —
Доканчиваю психику мою.
*РОДНИК
Трепет серебряных струй
в ладонях разгладился, сник,
водорослями и галькой
пахнет светлый родник.
Мимо печальных ив,
мимо красот природы
теки, родничок, неси
свои хрустальные воды
в общий мутный поток
большой мазутной реки, —
теки, родничок, теки…
***
Пока вы суетились,
пока вы думали,
пока вы пели гимны и хвалы,
они пришли,
неся хоругви с мумиями,
воздвигли трон
и сели за столы.
Они вписали темными фигурами
закон, неотвратимый как топор:
на высшем уровне,
да-да, на высшем уровне
пусто повторяется
один и тот же вздор.
Нет, не проклятье,
не менты над пьяными,
не рок, неотвратимый как топор,
не ваша простота,
а просто так:
покуда все вы будете баранами,
вас будут стричь
до этих самых пор.
А впрочем, не уверен я:
быть может, я один
в веригах и цепях,
а все другие
просто жить хотят умеренно,
а все другие
дремлют или спят.
Ну, все равно:
я кровно с вами связанный,
я помогу вам,
я вас всех спасу,
я подойду вплотную к смертной казни,
пока вы ковыряете в носу.
КРЕДО
Я сеял в поле у ручья,
Там почва — перегной.
Простая песенка моя
Всегда была со мной:
Прорасти, мое зерно,
Наперекор потраве,
Те всходов заждались давно,
Кто думает о славе.
Еще подростком вышел я,
Теперь уже — старик.
Простая песенка моя
Перерастает в крик:
Пробейтесь, всходы, сквозь кору
Полуистлевших истин.
Пусть корни выроют нору,
Пусть залепечут листья.
Со всех полей я изгнан вон,
Мне сеять не дают,
Но, вольным ветром опьянен,
Я все равно пою:
Проклюньтесь, новые ростки,
Птенцами из скорлупок.
Доктрин, которые узки,
Придерживаться глупо.
***
Потухла лампада, лампада разбита.
Злой ветер с деревьев срывает сердито
Последние листья и мчит их упрямо,
Взвивает столбом у меня под ногами.
Потухла лампада, лампада разбита.
Злой ветер и мрак наступают открыто,
Хотят запугать, устрашить, изувечить,
А я безоружен, ответить мне нечем.
Потухла лампада, лампада разбита.
Терзаемый страшным орудием пыток —
Отсутствием света, отсутствием далей,
Ослепший бреду по дороге печали.
Потухла лампада…
Но даже вслепую
Другую лампаду во тьме отыщу я!
Пусть ветер нам грудь разрывает на части, —
Бороться открыто, не в этом ли счастье?
Пусть ночь нам готовит ловушки, капканы, —
Не в этом ли счастье, чтоб видеть обманы?
Среди преступлений разнузданной ночи,
Не в этом ли счастье — рассветы пророчить?
ПРОМЕТЕЙ
В простой тростинке я принес
огонь и людям подарил,
за это я прикован был
в ущелье гор, в юдоли слез.
Уйди, Гефест, уйди, молю,
ты приковал меня — уйди.
Но Зевсу я не уступлю,
покуда сердце есть в груди.
Две хищных птицы — палачи
мои, и взор их кровожаден.
Я скрою боль, и промолчит
язык, не попросив пощады.
Пусть так всегда: пусть тех, кто смел,
кто взором проникает в дали,
кто жизнь освободить хотел,
всегда мученьям подвергали, —
пусть! Люди — дерзостный народ.
Воздвигнув Пелион на Оссу,
я вижу, род людской ползет
к богам на небо — в вечный Космос.
Здесь — бой, там — винограда сбор,
там — Демодок слагает песни:
живут! Окончен разговор.
Уйди, Гефест, молю — исчезни!
В ДОРОГУ
Яремный бард, архангел кочегарен,
Друг Гиппонакта, он же и Мессия,
Опальный маг, искусник, чародей, —
Ему сегодня Парками подарен
День скорби. Ну, а ты ликуй, Россия,
Ликуй, пляши, горланствуй в этот день!
Что ж, Гиппонакт, подкидыш Аполлона,
Идем перипатетиковать землю.
Я тоже стар, мне завтра 22.
Бери суму. Да будут благосклонны
И побирушкам-странникам да внемлют
Все что ни есть на свете божества!
*ПЕРВОБЫТНОЕ ОЩУЩЕНИЕ
Запнуться и упасть
в ромашковый ковер
и нюхать, нюхать всласть;
потом, опьянев,
бежать во весь опор
по голубизне.
Реку миновать
как посуху,
посох в песок вкопать
(пусть отпочковывается)
и посоху
молитвы по воздуху слать.
Молитва проста;
расти, все живое,
смелей прорастай!
Дуб, ясень, камыш,
домашняя мышь,
лев, опоссум, ячмень,
крот, лишайник, тюлень,
орангутанг, микроб
(но не гриппозный чтоб),
тарантул, жук-дровосек,
а пуще всего — человек;
салака, макака, кедр,
кит, и москит, и секвойя…
Я язычески щедр:
расти, все живое!
Запнуться и упасть
в ромашковый ковер
и нюхать, нюхать всласть!
*ЗЕНИТ
В зените славы я, в чести.
Мне так оплачивают стих,
Что портмоне ношу насилу.
Мне остается лишь внести
Весомый вклад в могилу.
*СОЦРЕАЛИЗМ
— Вот ваш заказ, синьор.
Попотчуйте синьорину.
— Вы обожаете буженину?
А у меня с нее запор.
***
*Ни сегодня, ни завтра и никогда
Не забуду, как в яблоневых садах,
Солнцем залитых, пчелы гудели,
Поднимался густой аромат от земли,
Доносилась из рощи, где липы цвели,
Неумолчная трель свиристеля.
***
В бутафорском плаще из русалочьей кожи,
Продубленной экстрактом из нетопыря,
Он по улицам бродит, пугая прохожих,
И — вот это уже ни на что не похоже! —
На растатуированной роже
Два плевочка с подсветкой горят.
Разбиваясь, как волны о киль корабля,
Обтекает толпа эксцентричное чудо,
Завихряясь зеваками из простолюдья.
И все спрашивают: а кто он, откуда?
А какой матерьяльчик подтибрил, паскуда, —
Километр по четыре рубля.
Меж шпалерами лиц и покроев
На конвейере жизни ублюдок возник.
Безнадежно не то: ни мясцо для убоя,
Ни солист-подпевала рекламного воя,
И теперь не поможет ничто напускное,
Ни вуаль доброты, ни конформность не скроет
Сумасшедшим творцом размалеванный лик.
Посмотрите-ка все на нелепое это,
Утверждающее, что оно существо!
На кого он похож, проповедник навета?
Она нас всех отрицает своим туалетом,
Он наглец, аномалия, хлыщ и поэт он, —
Побивайте каменьем его!
И в плевочках-глазах, затуманясь слезами,
Скорбь возникла — раскаянья позднего знак:
Если вы мне не верите, пробуйте сами,
Одевайтесь, я всех наделяю плащами
И берусь вашу душу гиппопотамью
Превратить в пламенеющий стяг!
***
*Когда сгущались сумерки,
Я шел по берегу реки,
В которой плыли огоньки —
Глаза русалок и наяд.
Летучей мышью снижена,
Спустилась наземь тишина,
И лишь чуть-чуть была слышна
Одна болтливая струя.
Когда простерла крылья мгла,
Все в небе обессилело
И землю тень обволокла,
Как креп — печальный сфинкс,
Но я упрямо шел вперед,
Хоть донимала оторопь,
Когда я слышал: бес зовет
Шишимор на нюктфикс.
На воду пал зеленый блик,
И на рассвете я достиг
Страны любви и радости
И рухнул в росную траву.
Рассеивались сумерки.
И вот на берегу реки
Услышал я твои шаги
И понял, что живу.
ЗООМОНТАЖ
Метро, троллейбусы, трамваи,
такси, две таксы на шнурке
(токсичность текилы проклиная,
теку в толпе, как кряж в реке),
жилеты, джинсы, пуловеры,
мантильи, тульи, свитера
(пусть прослыву я маловером,
но лиц не вижу ни хера):
вижу, три подсвинка,
нахлебавшись чачи,
всем демонстрируют
трюки свинячьи;
вижу журналиста:
он с оскалом лиса
интервьюирует актрису —
для журнала, не иначе;
а вот из форда
вывалилась гордо
этакая морда —
лев косматый,
и ему навстречу
учтивостью расцвечены
блеющими овечками
вышли депутаты;
цвета хаки по шоссе
по самой окраине,
вижу, стадо баранье
протопало в баню,
а в портале акрополя
вижу лысого щеголя:
держит ногу на цоколе,
как писающий сенбернар, —
дефилируют мимо
исполнители мима
в париках или в гриме,
и молод и стар.
* АПРЕЛЬ
Журчанье талых вод, голубизна небес,
И гомон птичьих стай, взывающий к веселью,
А вдалеке в туманной дымке лес, —
Все радует в апреле.
Подснежники цветут под гранулами льда,
И ветры мечутся в бесовской карусели,
И если вдруг пурга закружит, не беда:
Все радует в апреле.
Когда июльский зной нас будет допекать,
Октябрьский дождь, январские метели,
Вернуть нам эти дни захочется опять, —
Мы вспомним об апреле.
***
Дела по-прежнему нет,
По-прежнему воздух ловлю я,
Сплю, ем и красоток целую,
А дела по-прежнему нет.
Под снегом равнина белела,
А нынче грачи прилетели.
Давно я томлюсь от безделья,
Да нету по-прежнему дела.
***
*Г.К.
Я пью лимонад из бутылки,
В ночь через окно я смотрю.
Сегодня начнется лето
По солнечному календарю.
Букетик желтых купальниц
В вазе стоит на окне.
Что-то уж слишком грустно,
Слишком невесело мне.
Ты не пришла. Лимонадом
Я запиваю кагор —
Любимый напиток монашек
И милосердных сестер.
Я настежь открыл все двери,
Влилась в мою комнату мгла.
О, если б сейчас вошла ты
И сзади меня обняла!
Будильник, как рыцарь-паломник,
Нанявшийся правду искать,
Стучит мне: боитесь, боитесь,
Боитесь друг друга понять;
По одиночке дымитесь,
Две слабеньких струйки огня,
И все же боитесь, боитесь,
Боитесь друг друга понять.
Не надо мне в уши набатом
Греметь, я гордыню смирил,
Себя ощутил виноватым
И белый вывесил флаг.
МЫ ШЛИ
Мы шли. С нас капал пот. Глаза нам заливало.
Шершавым языком ворочая во рту,
