Оглавление

Посвящается способным любить

Предисловие

Кому и зачем написаны «Записки»:

Инженерам — каждый инженерный текст содержит какое-нибудь техническое решение;

Альпинистам и иным путешественникам — тексты о том, что цель — возвращаться, а не залезть в «открытый гроб». Горы доброжелательны к нам. Мне только одна недобрая гора встретилась;

Физикам, студентам — раздел о реальном мире вне рамок «физической идеализации», о людях в чьи головы приходят новые идеи, о альтернативных идеях, математике, развитии науки;

Женщинам — тексты о любви и красоте, о сексе и размножении, о причинах, целях и смысле всего этого. Все тексты — написаны о людях способных любить.

В основе текстов понимание исключительности и неповторимости каждого человека, неоходимости ставить основные вопросы и цели в начале жизни, а не в конце, когда многого уже не исправить, необходимости планирования.

В текстах задается вопрос — зачем? Зачем вы написали тот или иной текст. Какая цель? Будет ли текст понят? Нужен ли он, будет ли полезен? Под таким контролем отбирались и сокращались тексты «Записок инженера».

Книга основана на своеобразной религии — понимании того, что в голове у каждого из нас формируется индивидуальный софт, поэтому люди реагируют на события по-разному. К этому добавляется факт, что и у нас в голове установлен не суперпроцессор, софт несовершенен, зависает и сбоит. Поэтому наш взгляд на вещи ограничен и уникален одновременно. И так у каждого. Это примиряет людей, делает спокойнее и терпимее друг к другу.

В конкретном инженерном стиле рассказывается о выращивании себя, родины, страны в которой можно будет жить нашим детям. Главное — хотеть.

Каким вы хотите увидеть себя и свою страну через 20—30 лет? Какими вы хотите увидеть своих детей? Какого вы ходите президента? Запишите свои желания, продумайте план и идите к цели. План и цель позволят вам смотреть на любые трудности, как на временные. И тогда все будет в конце хорошо. Вас ждет удача.

Каждый листок сборника имеет свой номер и свою (по возможности) тему и цель. Каждый листок может читаться отдельно от всего остального.

Тексты сокращались, использовались короткие предложения, убирались слова связки. Текст длиной более полутора страниц не читается и не воспринимается — мозг у нас слабый.

История написания: После смерти Зуленьки (Зули Микеевой) в ноябре 2019 года я предложил однокурсникам, каждому написать несколько строк о ней, что помнят, как понимают.

Судьба Зули подтолкнула меня к тому, чтобы писать больше о людях с непростыми судьбами. Цель была — показать, что каждый человек достоин упоминания, в каждом можно найти нечто особенное. Писал я «чтобы помнили». О этих людях нет информации в интернете, как будто их и не было на Земле.

Цель «чтобы помнили» — также основа выбора текстов о «инженерной жизни», «горной жизни» и о красоте людей в Германии, России, Иране, Грузии и других странах.

Книгу прочитали три человека, два из которых знают отчасти описанные события и людей:

Александр Ильич Мартынов — известный в альпинизме человек — «выше уже некуда».

Ольга Назарова — профессиональный преподаватель литературы, из лучших в этой среде.

Редактор книги Сергей Барханов — глубокая ему благодарность. После суда этой «тройки» профессионалов мне стало спокойнее.

Сергей Барханов считает, что книгу осложняет инкогнито автора. Ответ: имя — буквенный код, который не имеет для текстов сборника никакого значения. На обложке стоит «заводской» номер составителя. Иное решение не сочетается с моей профессиональной деятельностью.

Замечания редактора введены мной в тексты как примечания. С моей стороны даны расшифровки, пояснения, короткий ответ, где возможно.

Тексты в основном — сама невинность и могут читаться школьниками. Пара текстов (один из японской культуры Shunga) «переступили черту» невинности и предназначены для «+18». По сути, сборник, вероятно, для «+30»,»+50», или того похуже.

Подобные записки может написать любой серьёзный инженер.

Благодарности: благодарю программу MathType, позволившую внести формулы в тексты, программу Word, позволившую тексты написать, и программу GIMP за работу с графикой.

Часть 1. На своей земле

1. Афган-1. Слепая ярость

Леха перевелся из политеха во Владивостоке в политех в Ташкенте. Там на военной кафедре готовят артиллеристов. Когда Союз, ведомый имперской идеей, вошел в Афган, начали набирать резервистов. Леха подходил по роду войск и попал в Афган. В самые плохие первые времена, когда там была полная неразбериха.

Набранных из Средней Азии парней афганские «братья-мусульмане» собирали за дружеским столом, поили, потом вырезали, как баранов. Половина солдат гибли не от пуль, а от незнания опасностей в горах: от камнепадов, лавин, падений со скал. Командиры и техника также были не подготовлены. В БМП, выполненную в те времена в виде большой ванны, открытой сверху, просто из-за дувала бросали гранату — это убивало в ней сразу всех. Были и другие подобные недоработки, принесенные на войну из мирной жизни. В этом котле находился мой друг Леха. Отношение мое к Лехе было такого рода, что я сразу понял: если с ним что-то там случится, то я поеду мстить. Во мне есть такой переключатель — на Слепую Ярость. С полным отключением «мозгов» и болевых рецепторов.

В военкомат я пошел, чтобы сменить военную специальность с войск дальней связи на десантные войска — по той причине, что я инструктор альпинизма и этим более для армии ценен. Майор, отвечавший за такие дела, меня знал. Он учился заочно в университете на юрфаке, где им читал какие-то лекции мой отец. Майору я помогал получать зачеты.

Майор сказал мне: «Без проблем, сделаем. Как десантником тобой будут затыкать каждую жопу, такие воины всегда нужны». Майор был умнее меня, по-житейски опытнее. Он сказал — сделаю, потом сказал — подожди. «Если будет конкретно надо, сразу сделаю», — сказал майор.

Леха вернулся из Афгана внешне живым. Что произошло внутри него, не считалось, об этом сильные не говорят. Так не сложилась моя армейская карьера. В Афган я в тот раз не попал.

Рок все же запомнил мои телодвижения и начал подготовку к Афгану-2.

2. Страх перед дверью

Дверь квартиры на Чиланзаре не изменилась за 60 лет. Там жили мои родители и бабушка. Вероятно, я аутист. Живу внутренне с одним человеком. Тогда, в мои три-четыре года, это была моя мама. Мама была археологом. Это значит — экспедиции два раза в год. Весной и осенью. На месяц или два. Для меня жизнь останавливалась. Я замирал в ожидании мамы на это время.

Это не болезнь. Просто переставал жить. Чувствовал себя оставленным. Внешне это не проявляется. Ребенок, как малое животное, не может об этом сказать. Есть такая игра: замри — отомри. Мама приезжала — я отмирал. Жизнь возобновляла свой ход. Это продолжалось до школы.

Были еще страхи. Что кто-то придет. Я стоял перед закрытой дверью и слушал. Нужно было убедиться, что за дверью никого нет. Я открывал дверь и смотрел. Закрывал. И снова слушал. Не лучшая тактика. Так бесконечно много раз. Вероятно, несформировавшийся софт в голове не имел решения на этот случай.

Было природное чувство тревожности. Это противоположность равновесию. Позже я так же беспокоился за друзей в горах, за близких. Не мог привести себя в равновесие. Выдумывал худшее, чем происходило на самом деле. Временами у меня что-то лопалось в голове, в районе затылка. Горячая широкая волна распространялась по голове вниз. Как будто кровью голову согревало. Что это было — не знаю. Это было без боли. Иногда я знал заранее: это вот-вот случится.

3. Мы родились в 55-м

Мы родились в 55-м или около того, через десять лет после большой войны, которая не затронула наш Ташкент — город хлебный. Мы родились через два года после смерти Вождя; его тень не коснулась нас своим черным крылом, коснулась наших отцов, дедов. Как наследство войны видел на Туркменском рынке инвалидов без ног, на тележках, поставленных на стальные подшипники Ф70. Потом они резко исчезли (их собрали по городам и увезли на Север, подальше от глаз победившего народа).

Мой старший брат Боренька умер в 53-м году от белокровия. В том же году от белокровия умер и дед. Это был результат атомных взрывов в атмосфере. В те годы много народу полегло от последствий таких испытаний, отдаленных последствий прошедшей войны. Союз готовился к следующей.

Первый квартал — Чиланзара, первая улица — Пионерская; на ней мы с флажками встречали Фиделя — его провезли на черной машине. История Кубы коснулась нас не только песней «Куба — любовь моя, остров зари багровой…». Через 20 лет, каждый день при входе на работу мы прошмыгивали, как мыши, потупив глаза, мимо Манжирова — начальника первого отдела, одного из 30 тысяч вооруженных гэбэшных офицеров, лежавших в трюмах торговых судов на рейде у Острова свободы во время Карибского кризиса и готовых к атаке.

Ташкент, как и все столицы национальных республик, не знал большой нелюбви к немцам, к евреям, не клинился на этом, давал им жить, это добрый город. В отличие от центральных городов России, национальный вопрос здесь возникал между русскими, присланными править из центра, и своими, местными.

Мы успели закончить университет, проработать 10–15 лет, защитить диссертации, родить детей, продвинуться по службе, кто как — по удаче и по труду. Мы видели и знали жизнь в той стране, Великой Стране, которой уже нет. В 90-м году, к развалу Союза, нам было по 35 лет.

Способность людей приспособиться — «респект и уважуха», карточки, мешок сахара, купленный «по знакомству», и два мешка картошки под кроватью — знаешь, что переживешь с детьми зиму.

Что можно «скоммуниздить» и продать из физической лаборатории? Или из конструкторского бюро? Ничего. Как жить, если не платят зарплату? Способность к «бизнесу» есть не у всех, этому нельзя выучиться. Хорошо, что бесплатно раздали квартиры. Кто смог на зарплату побольше квартиру купить?

Повезло не всем, Зуленька, ты знаешь. Далеко не всем. Каждый по-своему расплатился за перемены, начатые не нами. Когда доктор наук, директор института едет на заработки в Штаты и моет там полы, а директор НПО работает слесарем-сантехником, это оставляет следы в памяти. Потом время стирает эти следы — у кого как, по удаче.

Кто большие «герои»? Те, кто уехал и «всплыл» на чужбине, или те, кто остался на Родине, сохранил в себе человека, смог удержаться в профессии? Нет для этого меры. Просто я рад видеть ваши добрые, умные лица. Кто мы такие, чтобы о людях судить?

Пятнадцать лет тебе ставят отметки, сначала в школе, потом в институте. По отметкам судят о тебе, и привыкаешь к тому, что оценки со стороны важны. За пятнадцать лет учебы никто ни разу не спросил меня: какой ты человек? преданный ли ты друг? умеешь ли любить? какой ты сын? что несешь людям?

Потом начинается другая жизнь, и в следующие 15–30 лет получаешь оценки по совершенно другим предметам, по другим вопросам, которые не учат в школе, о которых никто ни разу не говорил. Вопросы эти такие:

1. Есть ли у тебя профессия, в которой ты профессионал, все знаешь, в которой ты из лучших?

2. Есть ли у тебя дело, в котором ты все умеешь, которое нравится тебе так, что готов заниматься им день и ночь? Научил ли ты других этому делу, смог ли передать, оставить другим, чтобы дело продолжалось?

3. Умеешь ли ты любить? Так, что все остальное становится неважным? Готов ли ты все отдать за это чувство? Сделал ли хоть кого-то счастливым?

4. Есть ли у тебя друзья, которые прошли через всю твою жизнь? Умеешь ли ты дружить? Предан ли ты друзьям? Что ты несешь им? Отдаешь или только получаешь? Отвечаешь ли за то, что с друзьями стало?

5. Чему ты учишь своих детей? Делаешь из них копию себя или видишь в них личность, которая должна уметь выбирать свой путь? Растут ли они свободными, со своей волей и своим мнением обо всем, или умеют только повторять твои действия и слова?

6. Есть ли интересы, которые сопровождают тебя всю жизнь? То, что не приносит денег, но всегда будет с тобой.

Такие универсальные вопросы, к которым приходишь через тридцать лет после учебы, или позже, или вообще не задашь их себе никогда. Если бы знать эти вопросы вначале, заранее, то яснее будут и ответы: зачем все было? какая цель? была ли она вообще? кто я? где я? с кем? что дальше? Но так не бывает, софт в голове был не развит.

Людей разделяет только то, что у них в голове.

Мы, родившиеся в 50-х, знаем уже «новую жизнь» и, как немногие, можем сравнить ее с той, «старой» — другой, ушедшей. Те шесть вопросов, которые задаешь себе напоследок, — они дают границы и оценки тебе самому, но не показывают пути. Есть еще и седьмой вопрос: кто ты?

Для того чтобы победить в бою, не нужно все знать о противнике. Нужно все знать о себе, понимать себя. Кто ты? Что можешь? Какие природные данные или навыки помогут тебе? Обеспечил ли ты себя ресурсами или только долгами? Сможешь унести то, что взвалил на плечи? Поддерживаешь свое тело в форме, в силе? Поддерживаешь свои мысли и чувства в ясности, в чистоте?

Жизнь Зули и ее уход временно развернули меня от техники к написанию текстов о людях. Судьба Зули идет в текстах невидимой основой.

Зуля — звездочка среди людей. Мужики проглядели звездочку.

Кто ты, Зуленька?

— КМС по большому теннису;

— играет на скрипке, хорошо рисует;

— поступает на физфак, где нужны способности к математике;

— способна выстроить в голове модель явления, чтобы потом его описать;

— единственная из наших девушек пошла в секцию альпинизма.

4–5 пиков способностей в одном человеке. Это явление. Кто еще из нас имел столько талантов?

Такие способные люди, с чистой душой, живут не оглядываясь назад. Живут так, словно будут жить вечно.

4. Подготовка войск для Афганистана

Афган-2. Пролог

Переподготовка офицеров-запасников, таких как я, из войск дальней связи, — скучнейшее занятие. Никакой динамики. Спишь на лекциях, спишь рядом с приборами. Все старались, если можно, этого избежать.

После начала афганской войны преподаватели поменяли тематику и стиль изложения. В Афгане происходила «переподготовка» офицеров методом ротации. Посылали одних «понюхать пороху», потом следующих. Понюхавшие пороху подполковники, выросшие в Афгане из майоров, рассказывали теперь совсем другое. О том, как реальная жизнь в войсках идет.

«Вам дадут взвод дальней связи, 10–15 солдат, все из запаса, и два-три грузовика-вагона, заполненные войсковыми приборами дальней связи. Стоимостью многие миллионы, — говорил нам моложавый подполковник с седой головой. — Вы распишетесь в получении опломбированной техники, стоящей на охраняемом войсковом складе. Это ваша первая ошибка, первый шаг к военному трибуналу. Когда вы откроете опломбированный грузовик с приборами, стоящий в масле на складе, внутри него может не быть ничего. Ни приборов в операторном блоке, ни мотора под капотом. Все это давно украдено. Вы подписали приемо-сдаточные документы не посмотрев, что принимаете».

«Правильные действия — не подписывать ничего. Собрать комиссию по сдаче-приемке, в которую будут входить не только складские командиры. В присутствии комиссии снимать пломбы, открывать машины, актировать фактическое наличие оборудования».

«Когда приемочные процедуры закончатся, начнется проверка работоспособности приборов и транспортных средств. Не думайте, что военные тыловые специалисты вам помогут. Они не умеют ничего чинить. Могут только заученно нажимать на кнопки приборов. Ваша единственная надежда — гражданские инженеры, призванные солдатами из запаса. Эти инженеры привыкли работать головой. Ничего не зная о схемах приборов, они за сутки-двое разберутся и починят. Это единственная ваша опора. Больше не поможет никто».

«Учитесь пить водку и не блевать перед подчиненными. Это подрывает боевой дух», — и т. д. Это были бесценные советы из реальной жизни, не записанные в уставах и предписаниях. Так учили нас офицеры, нюхнувшие пороха.

В феврале 1984-го мне пришел очередной вызов на переподготовку. Привычный ответ семьи: он в командировке. Повестки продолжали приходить каждую неделю. Это было необычно. По опыту, после двух-трех повесток военкомат обычно находил другую кандидатуру.

Уже второй месяц я нырял из одной командировки в другую, приезжал в город, переоформлялся и уезжал. Шел месяц март, я оформлял следующий уход из рук военных. Было 10 часов утра. В КБ вошли люди в форме и увели меня, держа с двух сторон.

Мой единственный вопрос в военкомате был:

— Вы что, других найти не смогли?

— Мы бы рады. Но заменить не можем. Это именная заявка на тебя, как инструктора-альпиниста. Нужно ехать на подготовку войск для Афганистана, — такой был ответ.

— Это сразу надо было сказать, я был бы там давным-давно.

Так начался Афган-2.

Афган-2. Экспозиция

Нас было шестеро. Три инструктора из Ферганы, три инструктора из Ташкента. Фамилии стояли в приказе Министерства обороны Союза. Замена была невозможна.

Можете вы представить себе абсолютную свободу в рядах Советской Армии? Не на уровне министра обороны, который тоже не свободен, а на уровне офицеров запаса? Это был именно такой случай. Мы пользовались в войсках абсолютной свободой. Причина была в армейской ошибке — нарушении правил, которую высоким офицерам нужно было скрывать.

Мы нужны были армии как специалисты — инструкторы альпинизма. Специалистам, которые учат войска, нужно платить. Призвали же нас как офицеров запаса — на нашу собственную переподготовку. Один из ферганцев уже бывал в такой ситуации и «был готов» к тому, чтобы выбивать дополнительные права.

Наши условия были такими:

— статус каждого инструктора — на уровне командира роты;

— мы подчиняемся только своему выбранному старшему, им стал Геннадий Проказов;

— мы ведем в армии занятия по принятым в альпинизме программам;

— мы носим свою, а не армейскую одежду и обувь;

— нам предоставлен свободный доступ на продуктовый склад.

Полковое командование почувствовало среди нас человека с «профессиональной хваткой» и, приняв наши условия, приняло свои меры. Меры по нераспространению свободомыслия от нас дальше в войска. Это выразилось в том, что нас поселили в горах, в а/л Дугоба, в отдельном доме, на другом берегу реки, чтобы ограничить наше разлагающее влияние на Советскую Армию. Это было фатальной ошибкой отцов-командиров. Наше жилище превратилось в неконтролируемое гнездо разврата.

Афган-2. Бдительность старлея Молчанова

Представьте: открывается дверь, на пороге стоит улыбающийся офицер. Он расстегивает полушубок и разводит его полы в стороны, как дверки шкафа. Обе полы имеют карманы, в карманах бутылки с водкой. У нас есть закуска, аджика, чамча, много молодого здоровья. Но…

Открывается дверь. На пороге второй улыбающийся офицер. Далее см. выше.

Открывается дверь. На пороге третий улыбающийся офицер. Далее см. выше…

На холоде лучше пьется. В этом секрет русских рекордов. Нас спасло то, что завезенные первичные запасы у русского офицерства кончились, а до ближайшего магазина в узбекском поселке со славянским именем Иорданово было 10 км вниз по долине и 10 км круто обратно. Но спасало нас это только временно. Под конец, благодаря альпинистской подготовке и акклиматизации, офицеры готовы были бегать в Иорданово за водкой хоть два раза в день.

Старлей Молчанов был разжалован из капитанов за пьянку. Это был милый, не наглый, компанейский человек, очень любивший рассказывать. Его рассказы уже надоели в полку.

Старлея прервали в тот вечер фразой:

— Слушай, Молчанов, выпей еще стакан и онемей.

Он выпил стакан. И онемел. Все слышит, все понимает, но говорить не может. Это была неизвестная науке форма защиты головного мозга: речевой центр отключался после второго стакана. Далее — о бдительности.

Старлей Молчанов возвращался из отпуска. Как не раз уже бывало, с опозданием. Судьба занесла его в Термезе в обшарпанную местную гостиницу, в дешевый номер на шесть человек. Там его ждала удача. Мужики уже сидели за столом и уже пили. Старлей вошел в их компанию, как вода в воду. Когда «питие» кончилось, Молчанов, как влившийся в группу последним, предложил:

— Мужики, обождите момент, я за «Чашмой» сбегаю.

С этого мгновения прошу полного внимания и концентрации.

— Что такое «Чашма»? — таким был вопрос обычных русских мужиков, в облезлой гостинице, в Термезе, где через реку Пяндж лежит граница с Афганистаном.

— Портяга, — ответил старлей и побежал. Но побежал он не в магазин, а в комендатуру.

В комендатуре пьяный в дупель старлей доложил, что в гостинице сидят вражеские шпионы. Его посадили в обезьянник, поехали в гостиницу, забрали друганов и посадили в тот же обезьянник — к старлею. Начали проверять. Это заняло пару дней. Результат был неожиданным. Друганы из гостиницы действительно оказались шпионами.

Старлей Молчанов, даже пьяный в дупель, не мог себе представить, что русский человек может не знать, что такое «Чашма». «Чашма» — портвейн, раньше он выпускался под маркой «Портвейн 27». Изменение его наименования произошло за месяц до тех событий. Союзные мужики новое название знали, а в системе подготовки диверсантов это обстоятельство не было учтено. История старлея Молчанова доказывает, что алкоголь не влияет на бдительность русского офицера.

Старлей вернулся с еще большим опозданием в полк, все честно рассказал. Но кто бухарику поверит? Посадили на гауптвахту. Через месяц в полк пришла «Благодарность старшему лейтенанту Молчанову за проявленную бдительность при поимке…» — и т. д.

Эту историю рассказал нам командир роты, где служил Молчанов. Командир пил тогда вместе с нами. Уже онемевший старлей Молчанов смотрел на него умными, влюбленными глазами.

Мы были в армии, пели песни про русских офицеров: «Господа офицеры, голубые князья… Суд людской или божий, через тысячу лет…» Эти слова имели прямое отношение к старлею Молчанову.

Афган-2. Глухарь — Серега

Серега — мастер спорта по самбо, руководитель секции альпинизма ферганского «Спартака». Он был первым, кого я увидел тогда. Выше меня по тропе шел бородатый крепкий парень с рюкзаком и горными лыжами на плече. Парень оглянулся.

— Глухарь, — сказал он, указывая на уши. Как всегда, я ничего не понял.

Серега преподавал раньше электротехнику в ферганском техникуме, потом стал глохнуть, и ему пришлось уйти в наладчики-монтажники электротехники, где слух не нужен. Его руками было обеспечено электроснабжение большинства домов в а/л Дугоба, построенных начальником лагеря Несповитым незаконно, для себя — точнее, для приема за «нал» в лагерь своих, частных альпинистов. Дома строили бомжи, без зарплаты, просто за еду и кров. Такие стройки в Союзе не были редкостью. Нормальной дороги к лагерю нет, только вездеходы могут доехать — проверяющие в лагерь не доберутся. Такую тактику в союзные времена использовали многие начальники альплагерей.

Серега, умный здоровенный парень, мастер спорта по самбо, обросший бородой и длинными волосами, научил меня очень многому. Грубиян и матерщинник, он обладал необыкновенно чистой, чуткой и тонкой душой.

Мое отношение к нему было странным. Чувство это шло глубоко изнутри, и я знал, что чувствую правильно. В Сергее я видел женщину необыкновенной душевной красоты. При таком вот внешнем обличии. Такая внутренняя тонкость и чистота чувств редко бывает у мужчин.

Это несколько перекликается с моим отношением к Светлане-Бублику-Заморышу — моей теперешней, третьей жене, которая тоже умеет материться как никто, обладая при этом чистейшей, чуткой и нежной душой. Вот только у Бублика нет бороды и звания мастера спорта по самбо, что, может быть, даже и хорошо для меня.

Сергей выполнил норму мастера по самбо, служа в десантуре. Проще говоря, это волкодав среди людей. Волкодав, обученный валить врагов, обученный вырубающим ударам и их последовательности по самым продвинутым методикам. Теперь об уроках.

Урок 1. Я умею бегать. Тем более хорошо бегал в те времена. Но десантники бегут иначе. Десантники бегут как в последний раз, чтобы уйти из-под огня, чтобы достать врага. Так или иначе на максимально возможной скорости, без альтернатив и рисовки. Мы бежали с Сергеем чтобы достичь-захватить отходящий автобус. Я отстал на пару метров, видел его бег, запомнил этот бег — последний бег к цели, которую нужно достичь или умереть. Так должны делаться дела — без соплей, на максимуме.

Урок 2. Мы сидели и пили рядом с Кадамжайским сурьмяным комбинатом, приезжали помыться в сауну к знакомому энергетику. Рядом бухали местные мелкотравчатые криминалы, которые начали расставлять ранжир. Началась предзадирания. Глухарь с выраженным восторгом на бородатой роже пересел к криминалам, начал наливать им, предлагать дела, хлопать по плечам. Криминальные поняли по выделяемой энергии, что прилетела Птица Совсем Другого Полета. Они очень быстро и с видимым страхом на рожах смотались. «Друзья, вернитесь, куда же вы?» — на матерном диалекте кричал вслед Глухарь.

Урок 3. Блатные мальчики привезли на вездеходе в дом спасотряда б… дей. Руководителем спасслужбы был тогда Лукашевич, хорошо знакомый ферганцам. В строительство дома спасслужбы, по сути своего дома, он вложил все свои сбережения из чулка. Мы, здоровые парни, уже месяц сидели в горах. А тут в зону нашего влияния привезли женщин. Кому они должны принадлежать? Правильно, сильнейшим. Это единственно правильная эмоция. Засуньте этику в жопу.

Удары в ближнем бою десантники наносят с левой руки, разворачивая корпус для подготовки следующего удара. Левой — по печени, правой — по сердечной мышце, клиент начинает сгибаться вниз, левой — по нижней челюсти сбоку, правой — в висок. Всё. Переговоры закончены.

Урок 4. Мы жили тогда на Жуковской, я рассказал Тамаре о своем отношении к Сергею. Тот пришел к нам в костюме, с постриженными волосами и бородой, с цветами. Тамара-Актриса сказала Сереге, что я люблю его как женщину. Актрисе нужна мизансцена. «В доме не уживутся две любимые женщины…» — сказал, улыбаясь, Сергей и поднялся…

«Уполномоченный» (от федерации альпинизма в горном районе) — «упал намоченный»; «преподаватель» (например, техникума, где работал Сергей) — «пре поддаватель»; «имею в виду» — «что имею — то и ввиду», — фразы Сергея.

Афган-2. Нападение Китая

В программу подготовки альпинистов входит перевальный горный поход. Наша рота — шесть взводов — была обмундирована для боя с полной выкладкой. Каски, автоматы, запасные рожки, гранаты, пулеметы, патронные ящики, вещмешки, палатки, жратва. Мы ушли в высокогорье с целью перевалить хребет и спуститься через неделю в другую долину, в конце которой располагалось священное озеро. Долина, по которой мы должны были спуститься с гор, шла со стороны Китая. Отношения с Китаем тогда были хреновые, напряженные, об этом постоянно писали в газетах.

Мы построили свои взводы, все были в касках, с автоматами наперевес. Отрапортовали полковым отцам-командирам и ушли быстрым ходом в горы. Но ушли мы недалеко. Дошли до первого поворота реки, который скрыл нас от отцов-командиров. Там мы остановились, сняли каски и автоматы, распихали все это в рюкзаки и уже «нормально» двинулись дальше.

Условия были реальные, приближенные к боевым. Бойцы научились очень многому. Тому, что на крутом склоне, где тяжело даже просто стоять, можно за полчаса вырубить площадку под палатки, через час приготовить еду, нормально спать ночью. Что надо беречь вещи, не дать рюкзакам покатиться вниз — рюкзак не остановится, будет катиться до долины на большой скорости, его невозможно догнать. Как сушить обувь на костре, как беречь сослуживцев. Не потому, что это друзья, а потому, что лучше, когда человек сам идет, чем нести его по горам вчетвером. Как обходить лавиноопасные склоны, не выходить на скальные сбросы, перебираться через реки и так далее.

Через три дня мы уже перевалили хребет, и начался выход из высокогорья по другой долине к священному озеру. Озеро возникло оттого, что в долину обрушилась соседняя гора и перегородила реку. Так образуются почти все озера в горах. Завальные озера считаются у мусульман священными. Была ранняя весна, холодно, снега в горах еще не таяли, поэтому в озере не было воды и мы выходили по дну «сухого озера».

Выход к священному озеру через неделю похода пришелся на пятницу. Это было ошибкой. Пятница у мусульман — святой нерабочий день. В этот день сотни людей идут к священным местам, молятся, привязывают тряпочки к веткам кустов. Все кусты в таких тряпочках. Пришли многие десятки людей и к нашему священному озеру.

На завале стояли отцы-командиры, ждали нашего выхода из высокогорья. Мы, не доходя до последнего поворота долины, остановились, надели каски, навесили автоматы, расчехлили пулеметы. Снова стали грозным боевым соединением, которое выходило с гор из долины, идущей со стороны Китая.

С Китаем было тогда — «не очень». Об этом знали люди, пришедшие в тот день к священному озеру. И вот на этих людей со стороны Китая из-за поворота долины с гор двинулись вооруженные войска. Взвод за взводом они выходили на большой скорости, блестели каски, автоматы, пулеметы. Как это понимать? Правильно: это начало войны.

С криками «Война!» люди бежали от войск «китайцев» вниз, мимо наших отцов-командиров, чтобы спасти свои жизни. Мы спустились с завала, который через месяц начнет останавливать воду, собирая ее в священное озеро, расселись по машинам и уехали. Машины проезжали через «мертвые» поселки. Жители сидели по подвалам и ждали беды.

Афган-2. Охота

Одной из недоработок армейцев при обучении войск в горах были равнинные пищевые пайки, а также тонкие носки, отсутствие смены и т. п. Армейский паек и так «не очень». На продуктовом складе были картофельный порошок, хлопковое масло, рыбные консервы. Нас пускали на склад свободно, но все равно мы голодали, несмотря на водку. Представьте себе, как жилось солдатам.

Зимой в горах солдатам положены специальный паек, дополнительная одежда. Отцы-командиры об этом не подумали. Отсутствие жратвы и одежды привело через неделю к «голодным бунтам». Солдаты взбунтовались. Оказалось, что в армии есть решения на такой случай. Это не подвоз дополнительных продуктов и одежды, как подумали вы. Решение другое — марш-бросок с полной выкладкой, передвижение по-пластунски в глубоком снегу. Голод при этом забывается. Армия — не гражданка.

Ферганцы знали, что будет голодно, и завезли на промежуточную базу собачек. Сучку Настю и кобелька Шарика. Килограмм по пять весом. На случай голода. История умалчивает, куда они делись. Кто их съел? Вопросы не сделают вас сытым.

У узбекского поселка со славянским именем Иорданово имелась особенность. Там были совершенно обнаглевшие собаки, которые бросались на людей. Без палки пройти по поселку не получалось. Обычно его проезжали на грузовике. 10–15 шавок с лаем бежали следом и бросались на машину. Так часто в горных поселках, стоящих в конце дороги.

Голод, исчезновение «своей собачатины», наглые шавки в Иорданово сложились в мысль об охоте. Мы взяли армейский карабин, запас патронов, завернули карабин в штормовку и поехали в Иорданово. Сошли с грузовика выше поселка, чтобы охота и стрельба не связывались в сознании местных с военными. Грузовик должен был забрать нас с добычей на другом конце поселка. Охотников было четверо. Все с высшим образованием. Убежденные защитники животных. Мы собирались «обороняться» от нападающей на нас стаи наглых местных собак. Оборона с оружием. В Союзе этот принцип объяснял, например, название «Министерство обороны».

Мы ждали, как обычно в Иорданово, серьезной схватки. Массового нападения со всех сторон. Первая заметившая путников шавка лаем собирала для атаки всех поселковых собак. Но вышло по-другому. Первая шавка с лаем выбежала к забору, открыла пасть и… издала жалобный вой и метнулась обратно. После этого в поселке наступила гробовая тишина. Лай собак прекратился по всему поселку разом.

Местные собаки знали, что такое ружье, для чего оно. Они смогли распознать оружие, даже завернутое в штормовку. Они получили сигнал опасности, поняли, что пришли охотники, охотники за ними. Это резко поменяло их настроение.

Афган-2. Восхождение

Подготовка войск должна была закончиться восхождением. Вершина называлась Комсомольская. Летом на нее заходят за сорок минут. У нас было не лето. Морозная зима, очень глубокие снега — они, как при муссонах, выпадают в Дугобе на контакте зимы и весны.

Войска выдвинулись к вершине и встали лагерем под горой. Шел сильный снег, у вождей-инструкторов были большие сомнения из-за лавиноопасности. В час ночи я пошел на лыжах в сторону пути подъема, чтобы оценить ситуацию. Было сносно. Поэтому в два часа мы вышли на штурм.

Техника передвижения в снегу глубиной 1,5 м вряд ли вам известна. Описываю. Сначала все показываю я. Пробиваю первые 10–20 м. Потом начинают мои солдаты. Первый делает прыжок вперед, приминает снег и делает новый прыжок. Так десять раз. После этого делает прыжок в сторону. На большее сил не хватит. Особенно у людей небольшого роста. Вперед выходит второй солдат — и так дальше.

Отработал первый взвод, он уходит в сторону и встает в конец. Начинает «пробивать дорогу» второй взвод — и так дальше. Двигаться нужно быстро, чтобы люди не застыли. Поэтому первый человек-таран бьется на максимальном напряжении сил.

Неожиданным для меня было то, что в таком глубоком снегу не было холодно. Снег изолировал от ветра, как-то сохранял тепло в районе ног. Так продолжалось часа три. Потом мы вышли на скальный гребень, покрытый снегом и льдом. Вышли на ветер. Нужно было вешать перильные веревки. Продвижение при этом медленное, бойцы в основном стоят и замерзают. Опыта, как сохранять пальцы ног от промерзания, потери чувствительности, у солдат не было. Нужно непрерывно шевелить всеми пальцами. Это умели не все. Бойцы — просто мальчишки, попавшие в ситуацию, к которой не были готовы. Когда у молодого мальчишки пропадает чувствительность в ногах, становится страшно, что он потеряет пальцы, потеряет ноги. Это реальная перспектива через несколько часов. Это не шутки. У бойцов горные ботинки были надеты на тонкие хлопчатобумажные носки, рукавицы были такие же тонкие. Постепенно терялась чувствительность в руках.

Шесть инструкторов не могут «обслужить» 120 замерзающих мальчишек, не могут их транспортировать к палаткам. Поэтому мы прекратили восхождение в 500 м от вершины. Повернули назад на максимальной скорости. Снова вошли в глубокий снег, где было теплее. От быстрой ходьбы ноги у мальчишек отошли.

Я переобулся, встал на горные лыжи, которые тащил с собой на вершину, застегнул крепления и большими дугами поехал по предвершинному цирку вниз. Спускающийся в горах зимой по глубокому снегу одинокий лыжник не имеет права на падение. Это все, что нужно знать про такие спуски. За вами до весны никто не придет.

Через полчаса я догнал бойцов, войска вышли из тени на солнце, стало теплее, мальчишки были в хорошем настроении. Мы спустились без потерь. Приготовили обед и двинулись в отступление — вниз.

НКВД

В кабинет к начальнику первого отдела я пришел с письменной просьбой о разделении отпуска. В те счастливые времена отпуск выдавали по расписанию, заполняемому в начале года. Когда ты можешь, как это сочетается с детьми, семьей — это не учитывалось. Все были как бы на военной службе, служба (работа) — первым делом, женщины и дети — потом. У меня на шее уже висели первые дети и первая жена. Поэтому я просил разрешения разделить отпуск.

Манжиров ходил по производственному объединению как единственный его владыка, который над всеми. Который и был над всеми. По его запискам в ГБ происходило (или могло произойти) многое. Поэтому в кабинет к директору производственного объединения он входил не стучась, как к себе.

ГБ была внедрена во все серьезные промышленные и технические предприятия. Ее внештатные «встроенные» сотрудники — инженеры, давшие подписку о сотрудничестве, и ежемесячно подававшие в «службу» информацию, — были интегрированы во все отделы. Я знал этих людей, чувствовал их по необычному поведению. Они были слишком спокойны и уверены в себе или слишком много знали.

Штатными сотрудниками ГБ были кадровики — начальник первого отдела и кто-нибудь из верхнего эшелона технических руководителей. У нас таким был наш Главный инженер. Наш Главный хотя бы на ходу старался учиться делу того промышленного предприятия, которым был поставлен руководить.

Манжиров, с обычным брезгливым и надменным выражением лица, прочитал мою бумажку.

— Пишут нам о тебе, — сказал Манжиров. — Из военной части 206.

«Этого мне только не хватало», — такая была первая моя мысль. Когда о тебе пишут военные в ГБ — это не к добру. Лучше, если о твоем существовании эти службы вообще ничего не знают.

«Накрылось разделение отпуска», — такая была вторая мысль. ВЧ-206 и была тем войсковым подразделением, где происходили наши «художества» по подготовке войск к Афгану, водка, горные лыжи, вольность в рядах Советской армии и так далее.

Манжиров достал папку — мое личное дело (так я узнал о существовании «моего личного дела»), медленно развязал тесемки, вынул бумагу от ВЧ, прочитал: «Военная часть 206 благодарит лейтенанта N за образцовое выполнение воинского долга». Чем мы с инструкторами произвели такое впечатление на ВЧ — количеством ли выпитой водки или тем, что обучение войск прошло без потерь, — не могу сказать. Это военная тайна. Так я получил разделение отпуска на две части и стал со временем старшим лейтенентом.

Однако текст этот не про меня. Он о Манжирове. После перестройки я встретил его недалеко от дома моей мамы. Манжиров был тогда уже не у дел.

Будучи «в силе», Манжиров не смотрел людям в глаза, скользил взглядом поверх наших голов. Тут я впервые увидел его глаза. На меня смотрел человек, понимающий, что он уже «ничто», «ничто» без своей службы, дававшей ему власть над людьми. Офицер НКВД Манжиров смотрел на меня почему-то снизу вверх. Он сдулся, осталась только оболочка. В мире людей, без «службы», комитетчики редко находят себе место.

5. Золото Кызылкума

Условно выпущенные

ПОП на россыпи. Это не стеб, а поисково-опробывающая партия, которая ищет золото. Илья работал в ПОПе старшим геологом. Илья — один из трех Святых, которых мне довелось встретить. Святой Илья ходил не по воде, он ходил по степи, по пустыне.

Илья хороший боксер, из лучших. Нужный, «по делу» удар по морде работавшему в партии уголовнику вызывал у Ильи… не гордость за свою силу, не чувство превосходства, а стыд за поступок, которого лучше избежать. До такого нужно дорасти, это редко встречается у людей.

Геологическая партия — это особый мир, в котором есть всё.

Канавщики-землекопы, вскрывавшие верхние слои земли до нужной геологам глубины, были условно выпущенными. Из колоний, разбросанных вокруг Навои — центра обогащения урана в Кызылкуме. Город Навои был построен заключенными. Делается это так. Огораживается участок земли, забор, сторожевые вышки, проволока, охрана. Внутрь утром заходят заключенные, строят дома, вечером уходят спать в колонию. Так возникают заводы, каналы, плотины, города.

Три канавщика были не из условно выпущенных: Тимур, я и сибиряк Володя.

В те времена среди людей ходили разные мифы. Один из мифов заключался в том, что на Севере можно заработать большие деньги. Поэтому люди с юга ехали на Север. На Севере — в Сибири — существовал противоположный миф, что большие деньги можно заработать на юге. Так в ПОПе появился сибиряк Володя, красивый светловолосый парень, очень крепкий. Он приехал в Кызылкум зарабатывать деньги на свадьбу.

Мы с Тимуром тоже приехали в пустыню за «большими деньгами» — «слиняли» от сбора хлопка, на который осенью сгоняли всех студентов на юге. Расчет при этом такой: с третьего курса уже не выгоняют, только стипендии лишат на два месяца (40 +40 = 80 руб.), а заработаем мы побольше, плюс свобода, которой нет цены.

Золото Кызылкума рассыпное. Что это значит? Палео-Зеравшан — это «бывший» Зеравшан, река, текущая по пустыне с гор, где было коренное месторождение золота, которое она размывала. Зеравшан менял и меняет русла. За сотни тысяч, может быть, миллионы, десятки миллионов лет бесчисленное количество бывших русел этой реки, бесчисленные бывшие ее повороты покрыли площадь пустыни Кызылкум. На поворотах реки откладывается золото — золотой песочек более тяжелый, чем обычный. Вот эти повороты и искал ПОП на россыпи. Поэтому мы часто перемещались.

Суперледи

Перемещаясь, мы останавливались на территории других партий. Одной из партий была «девятка». «Девятка» искала уран. Ее работники жили в вагончиках. Нам, не мывшимся уже несколько недель, братья-геологи выделили пару вагончиков. Поднявшись по ступенькам, мы попали в очень неудобное положение. Двухэтажные спальные нары были застелены для нас чистым, белоснежным бельем. Этим невозможно было воспользоваться.

Нас принимали так, «как должно быть у людей». Нормальными людьми мы давно уже не были, неделями плюхались на свои шконки не раздеваясь.

Чистые постели не были в «девятке» случайностью. Они были нормой. Все дело в Женщине. Начальником партии была Суперледи, совершенно особого внутреннего устройства. У нее, внешне спокойной, внутри был стальной стержень. Она ни разу не повысила голос. Условно выпущенные уголовники «девятки» мылись по утрам, чистили зубы, брились и шли… не на завтрак и не на работу, а на зарядку. Они не матерились, ходили с застывшим изумлением на морщинистых криминальных рожах. Они не понимали, что с ними случилось и что делать. Сделать с Суперледи они ничего не могли..

Ясным спокойным взглядом очень красивая женщина прижимала уголовников к земле, как танк приминает сухую траву. Шепотом они излагали нам свою единственную просьбу, единственное желание: «Сделайте с ней что-нибудь…» Половина уголовников хотели вернуться обратно в колонию, за решетку, но законов таких нет. Они были образцовыми. Разве что галстуки не носили и не в смокингах канавы копали. Но с ужасом чувствовали, что если она захочет, то будет и это.

Через тридцать лет я пробил колесо о другую такую женщину. В моей жизни появился Заморыш, имеющий пятый уровень по ДЭИР (часть базовой подготовка спецагентов) и такие же стальные повадки. Сделать с Суперледями ничего нельзя. Легче голыми руками оторвать башню от танка.

Даже мыться я начал не только во время дождя или при падении в речку.

Самолет

Жизнь геологов имеет мало радостей. Иногда накатывает тоска. Человек как-то отдаляется, замыкается в себе. Геолога Самолета назвали Самолетом то ли из-за того, что он родился в самолете, то ли из-за того, что он вылетел откуда-то в развевающихся, как крылья, трусах…

Тонкую душу Самолета посетила тоска. Такое случается с геологами. Тоску нужно вовремя заметить и начать лечение. Ваши мысли? Нет, это не водка. Самолета отправили на неделю домой. Там он наелся маминых пирогов, посмотрел телик и вернулся свежим и починенным. Успел к дню рождения сибиряка Володи, где сыграл свою важную роль.

Геологические партии с таким основным составом канавщиков, как в ПОПе, имели особый регламент жизни. Зарплата в партии выдавалась один раз — после окончания сезона. Если делать иначе, то сталкиваешься с чудным явлением: партия пьет до исчезновения последнего рубля.

При ремонте жидкостных амортизаторов на грузовике в амортизаторы заливали портвейн — он не так быстро замерзает, как вода. Другой подходящей жидкости в пустыне не найти. Заливал ремонтник Юрка, рядом с ним на животе лежал начальник партии и следил, чтобы портвейн попал именно в амортизатор, а не в бездонную Юркину пасть. Отношение к алкоголю можно было охарактеризовать как «трепетное».

День рождения сибиряка Володи

Геологи собрали свои «трояки» и «пятёры» на подарок сибиряку Володе. Набралось 42 рубля, и мы купили часы «Луч» квадратной формы, в позолоченной оправе. Повариха приготовила что-то особенное, составили вместе столы — получился праздничный стол. Все это показывало, как сибиряка ценили в партии за надежность.

Какой день рождения без водки! Привезли и ее. Целебный напиток выставили на столы уже после загрузки в желудки уголовников первого блюда. Это было выстраданной мерой профилактики. Водка зло плюхнулась на первое блюдо в нетренированные желудки уголовников и геологов и быстро оказала свое волшебное действие.

Нужно сказать, что в криминальном сообществе все по ранжиру. Во всяком случае, по возрасту. Был там Малой, попавший в колонию по малолетке. Обычно Малой знал свое место. Водка, залитая в Малого, поменяла в нем неустойчивые еще социальные ориентиры. Ему показалось вдруг, что он вырос. И стал тянуть на «старших», объясняя им попутно свою новую значимость. Среди прочего наступил на мозоль Самолета.

Самолет терпел Малого мрачным молчаливым терпением. Последнее исчезало обратно пропорционально росту уровня алкоголя в крови. Вот нужный уровень был достигнут — и взошло солнце счастья в нашей унылой, скучной жизни. Громадный Самолет взлетел в воздух с единственной целью. Цель была простой и ясной. Убить Малого. Сингулярность нашей жизни ринулась в бесконечность. Через мгновение все изменилось. Партия превратилась в поле битвы.

Это было прекрасно. Было две силы. Одна сила, состоявшая из «старших» криминалов, присоединилась к цели Самолета. Другая сила, состоявшая из геологов, старалась спасти Малого, который рвался в бой, явно не понимая, что происходит. Все происходящее возбудило повариху, которая расцветала на глазах и начала делиться с нами самым сокровенным женским, крича: «Еб… те меня все!»

Мебель в комнате превратили в труху в первые же мгновения. Куча беснующихся тел, молотящих друг друга. В таких случаях важен процесс. Мне почему-то было скучновато.

Кто-то из умных саданул по лампочке, стало темно, и бойцы выскочили наружу. Группа «спасателей» унесла рвущегося в бой Малого на руках в темноту степи. Его закопали в грунт, легли сверху, заткнув Малому пасть. Группа «борьбы за уважение старших» кружила по пустыне концентрическими, насколько это возможно для пьяных, кругами. Они искали Малого — чтобы совершить суд Линча.

Была осень. В пустыне резко континентальный климат. Ночью очень холодно. Пустыня отбирала энергию у бойцов, боевой дух понемногу ослабевал. Свою страницу вписали в историю Юрка и Саня — шоферы, уже месяц ремонтировавшие грузовик. Они вскочили в машину и исчезли в темноте с целью «обкатать» бедолагу после ремонта.

Малого отрыли и принесли из пустыни. Как ни странно, нес его Самолет. Малой, обняв его за шею, спрашивал, указывая на каждого встречного: «Это наш человек?» Самолет подтверждал.

Утром на горизонте появились две тоскливо бредущие фигуры. Это были Юрка и Саня. Где-то в пустыне одиноко замерзал «обкатанный» грузовик.

Скарабей

Все это происходило в другой стране, на другой земле, но во время сбора хлопка. Нам с Тимуром нужно было вернуться в город к началу занятий. Раз в неделю или две мы ездили в Навои на почту, чтобы позвонить в Ташкент и узнать, когда закончится хлопок. Тогда не было мобильников. На почте нужно было заказать у связистки телефонный разговор с Ташкентом и долго ждать в очереди среди таких же страдальцев.

С нами был Святой Илья и был священный у Древних Египтян жук скарабей. Скарабей — это очень серьезное, крупное, черное насекомое с крепкими кривыми лапами. У нашего скарабея был генный дефект. Он делал шагов десять вперед, после этого поворачивал строго направо и шел дальше. Этот дефект священного скарабея обеспечивал нам быстрое соединение с Ташкентом.

Делалось это так. Святой Илья, улыбаясь, подходил к стойке с телефонистками и показывал им скарабея, говоря, что жук любит женщин и очень сексуален. После этого Илья ставил скарабея на стойку, и тот исполнял свой обычный номер. Делал десять шагов вдоль стойки, разворачивался направо, в сторону телефонисток, уверенно шел к ним и падал в ящик с телеграммами, производя страшный шум. Сексуальный жук рвался к визжащим женским телам, которые за спасение сразу соединяли нас с Ташкентом. Такие дела.

Рабат-и Малик

Мы увозили из пустыни очень многое. Бесконечную любовь к ней, к ее красоте, к пескам, лесам окаменевших деревьев, к слоям глины, коричневой, как шоколад, лисьим норам, кладбищам ежей — шкурки были покрыты иголками, остаткам сухих ручьев…

Грузовик, который все же нашли в пустыне, был нагружен так, что рессоры выгнулись в обратную сторону и уперлись в резиновые подушки амортизаторов. Через зыбучие пески мы переезжали, подкладывая под колеса доски. В рюкзаке у меня было 15–20 кг окаменевших стволов древних деревьев. Трудно выбрать в лесу самые красивые деревья. Рядом лежал «мосол» — кость динозавра длиной полтора метра, превратившаяся в желтый камень.

Мы ехали лежа на пробах, которые шли на камералку. Зимой их обработают и к весне узнают, как поворачивал Зеравшан, где он отложил свое золото.

Мы ехали и смотрели на дорогу. Неожиданно посреди пустыни я увидел на дороге женщину. Это была моя мама. Ее раскопки на летней резиденции царей или караван-сарая с сардобой были рядом с дорогой. Это был Рабат-и Малик.

Мы с геологами пошли на археологические раскопки в пустыне: стены, колонны, керамика.

— Поживее, чем у нас, — сказал Святой Илья.

Геология не туризм, романтики хватает на пару месяцев, не на всю жизнь. Холод или жара, голод, мат, дырявые палатки. Без теплого мягкого тела любящей тебя женщины. Возвращаясь после сезона, невозможно от жены оторваться. Оттого у геологов много детей.

6. Мамино золото

У нас, кроме квартиры, была еще комнатка в подвале — так везде в Союзе или в Германии. В ней хранились инструменты для маминых экспедиций: лопаты, кирки, тележки с одним колесом для перевозки земли (сначала я «тачки» написал, но сейчас это слово другое обозначает), ведра и т. п. Все это хозяйство увозилось в экспедицию, на месте нанимали на работу землекопов, кого-то из местных, селились где-нибудь недалеко от раскопок, тоже у местных. Один-два археолога. Основной и помощник.

Так устроена археологическая экспедиция, если ты еще не академик, не седое светило и не «всего на свете член». В любом случае археологи — это подвижники, особый род пассионариев. Денег всегда мало, поэтому на работу нанимали школьников старших классов, кого-нибудь из учителей. Тогда это был учитель физкультуры.

Археология выросла из кладоискательства, грабительского разорения древних захоронений. Как, например, в Египте, где за всю историю исследований нашли лишь одну неразграбленную гробницу фараона. Потом грабители перепродавали артефакты. Скупщики уже ориентировались в материале, постепенно накапливали знания. Где-то на краю этого процесса грабежа понемногу зарождалась и археология.

Золото археологи находят. Это правда. Сколько? За всю историю раскопок в Средней Азии был один такой случай. Молодая русская девчушка-археолог нашла клад — 25 кг скифского золота. Ей дали за это однокомнатную квартиру — переехала из общаги.

Известить о найденном золоте равносильно смертному приговору с быстрым исполнением. Пишу вам, что нужно делать, если вдруг и на вас свалится такая напасть. Во-первых, сразу снова зарыть, покрыть землей. Во-вторых, покинуть место находки. Все это молча, не меняясь в лице, не изменяя поведения, не экстренно, а как всегда.

Пишу это по опыту той девушки. Она выжила. Может быть, золотых находок было больше, но нашедшие слишком сильно им радовались. Это не всегда полезно. Девушка, дождавшись, когда руководитель экспедиции — крепкий мужчина — останется один, сообщила ему о находке. Они вдвоем вернулись в раскоп, переложили найденное в грязную хозяйственную сумку и перенесли как сумку с хламом к месту, где жили.

Все это было до арабо-палестинского конфликта, терактов и т. п. — пассажиров и багаж в аэропортах еще не просвечивали. Позже, когда магнитное просвечивание уже появилось, я так деньги из Москвы возил — в грязной сумке, которую просто бросал в «предбаннике» Ил-86 «баклажан». Кто подумает, что в грязной рваной болоньевой сумке два-три десятка тысяч долларов? Правильно — никто не подумал. Бумажки при просвечивании не звенят. Главное — забыть, что у тебя деньги. Волны тревоги не испускать. До того в роль входил, что однажды чуть сумку свою грязную при выходе не забыл.

Начальник экспедиции, пересидев около спрятанной в хламе сумки пару дней, поехал в Ташкент — «помыться», взял с собой грязные вещи, в которых и было скифское золото. Воздух свободы вздохнул он нескоро, только когда клад был наконец закрыт в сейфе директора института. После этого начали осторожно извещать о находке. Поседевший начальник экспедиции был разумен от природы, поэтому остался цел.

Та девушка не была моей мамой. С мамой все случилось иначе.

Был конец рабочего сезона. Обмеры. Это значит — все вырытые здания нужно нанести на схему, выполнить замеры стен, где-то подчистить углы. На раскопках уже нет рабочих. Только моя мама и местный учитель физкультуры, чтобы углы подчищать.

Недобрая сила подкинула в раскоп золото. Оно было покрыто керамическим котелком средних размеров, котелок треснул — то ли сейчас от удара лопаты, то ли давно уже. Монеты были покрыты зеленью, как окисленная медь, и блестели на изломе, как старое золото низкой пробы.

В сельской местности живут очень бедно, это не новость. Уровень развития неженатого учителя физкультуры, который безнадежно копил «калым» для своей свадьбы, тоже не вызывает больших иллюзий. «Разделим», — была первая и последняя его мысль, перед тем как мозг остановился. Это было сказано вслух, убежденно и без вариантов.

Аргументы мамы о том, что монеты медные, легко перекрывались в мозгу учителя убеждением, что все врут, особенно ташкентцы, особенно «шурави» — русские. «Она хочет все себе забрать», — ход его мыслей. «Раскоп глубокий, мне быстро не выбраться», — ход мыслей мамы.

Слова «Тогда возьми все себе» перекрывались в мозгу учителя мыслью: «Она всем расскажет, у меня всё отберут».

Советские учителя физкультуры, особенно в сельской местности, видимо, не отличались быстрым процессором в голове. Маме удалось выскочить из раскопа и убежать.

Позже местная администрация заставила учителя отдать монеты, но отдал он не все. Администрация мыслила так же, как учитель физкультуры: «Все врут, особенно ташкентцы, особенно „шурави“ — русские». Думаю, они поделили «золото».

7. Про электричество

Первый раз меня ударило током от Наиры. Искры с концов пальцев + вспышка. Нас в седьмом классе посадили за одну парту. Реакция друг на друга была острой. Хотя и неосознанной. Она меня называла тупицей — был небезразличен.

Наира и сейчас, через 50 лет, мне снится. Как счастье.

Пробой в воздухе от статического заряда при 10 000 вольт возникает. Когда мы с Эллой вместе жить стали, от меня искры проскакивали к трубам. Водопроводным, батареям парового отопления. Организм на трубы разряжался.

Видели фильм «Кокон»? Там между одним парнем и инопланетной женщиной искра в бассейне проскакивает. Показывает их истинное друг к другу отношение, без слов. Это не выдумка. Между мной и земной женщиной тоже такое было. Мы при игре в баскетбол столкнулись. Вспышка + искра. Пауза на мгновение — глаза в глаза. Обоим все стало ясно.

Но знаку свыше мы не последовали. Думаю, это знак был, что женщина тебе подходит. И хочет быть с тобою. Может, для того, чтобы супердети родились. Пишу это для других. Чтобы следовали указанию природы, если такое с вами случится.

Раньше я руками лечил. Руки при этом разогреваются, как проводник. Головную боль можно снимать себе и другим. Это несложно. Почти все могут. Перед операцией держал за руку маму Светланы. Долго ее за руку держал, рука разогрелась. Тоня сказала потом дочери, что ее будто энергией накачали. Это я давно не практиковал и много энергии потерял, чуть сам в больнице не свалился. Так при переливании крови бывает.

Как ни удивительно, но в начале работы в Мюнхенском университете в 2000 году я и компьютеры руками лечил. Старые, с «386-м» процессором. При сбое «накладывал» на них руки с обеих сторон, после этого при перестартовке сбой исчезал. Все знают, что перезагрузка операционной системы — основа половины «чудесных исцелений» компьютеров. Но только половины. Сотрудники и без меня пытались перестартовываться. Это ни к чему не приводило. Вероятно, я руками статическое электричество, накопившееся на материнской плате старых компьютеров, как-то снимал. С новыми компьютерами этот фокус не получался.

Фильмы про мутантов интересны. Там многое правда.

8. Раны полковника

Отец водил меня ребенком в парк Горького. Тогда это был парк для всех. Там собирались коллекционеры марок, монет, значков. Это не запрещалось.

Высокий мужчина в длинной офицерской шинели или темном длинном пальто — это был полковник, мой будущий тесть.

Бомбардировщик

Георгий Николаевич был летчиком дальней авиации. Высокий, красивый, статный. Образцовый офицер. В нем было два мира. Георгий уходил в поля рядом с аэродромом. Каждая травинка, цветок, каждое маленькое насекомое были ему интересными и родными. Это был мир, в котором жила его душа.

Особенность бомбометания в том, что результат не видишь. Бомбы падают из одного мира, который в бомбардировщике, на тот мир, который внизу. Что сталось с милыми травинками, цветами, букашками там, внизу? Эти два мира не встречаются в одной душе.

Бомбардировщик дальней авиации — грозная машина, которую стараются сбить наземными средствами и с воздуха. Случалось такое и с Георгием Николаевичем. Ранения обеих ног, госпиталь, швы — и снова в строй.

Зойка

Была при аэродроме медсестра — красавица Зойка. Осиная талия, тяжелые манящие бедра, раскосые глаза, танцевала, пела, характер — огонь. Женщина-праздник. Мечта всех летчиков полка. Но такая женщина не для каждого. А только для того, кого сама выберет.

Говорили Зойке, что есть самый-самый мужчина — высокий красавец Симаков. Увидела его Зойка — и выбрала. В 1949 году родилась у них в Вене, в Австрии, дочурка — моя будущая жена Тамара, очень похожая на мать. Потом родился сын — Коленька, названный в честь деда.

Красавица Зойка была создана для праздника, и праздник состоялся. В доме был достаток. Военные много привозили, уезжая из Европы. Это не мародерство, многое можно было просто купить у нищих послевоенных немцев.

Зойка устраивала красивые праздники для своих детей, собирала всех дворовых ребят, устраивала праздники для всех.

Перелом

Перелом в судьбе случился неожиданно. Георгий бежал по летному полю и вдруг упал. Разошлись швы на одной ноге, потом на другой. Разные госпитали. Разные врачи. Целители. Любые деньги. Никакого результата. На это ушло все привезенное с собой из Европы.

Тридцать лет Георгий Николаевич ходил с открытыми ранами на ногах, делал себе перевязки, менял бинты, стирал, сушил, накручивал их снова на раны. Жил один на один с постоянной болью. Не сказав об этом ни слова. Таковы Русские Офицеры.

Георгий снова вернулся в свой мир малых травинок, цветов, букашек. Куда еще от боли идти? Это были теперь не букашки, а марки. Он стал знатоком. Мои три детских альбома дали ему чуток жизни — занятие на месяц. Там нашлась одна стоящая марка.

Жизнь без праздника

Красавица Зойка была женщиной для праздника. Праздник закончился. Пришла стремная работа медсестрой на аэродроме. До конца. Прекрасные глаза померкли, продолжая тлеть, теперь уже тяжелым огнем звериной интуиции.

Женщине-красавице никогда не принять уход своей красоты, громадный вес, слоновьи ноги. И хромую судьбу, честно разделенную с мужчиной, бинтующим каждый день ноги с открытыми ранами.

И особенно не принять рядом, в «двушке» на четверых, свою копию — дочь Томку, красавицу, умницу, с осиной талией, тяжелыми манящими бедрами, раскосыми рысьими глазами, девушку-огонь — тоже созданную для праздника.

Томка-Актриса получила сполна — за жизнь своей мамы без праздника. Так сполна, что вынуждена была выйти замуж, чтобы только из дому уйти.

Томка

Томка поступила в университет, на филологический факультет. Но чаще ходила на физфак, на лекции к физикам очень способного курса, где учился Аркадий. Так часто ходила, что ей на физфаке преподы замечания стали делать: почему вы занятия пропускаете?

Посещала театральную студию, ходила и в горы, в том числе с ребятами Маркова. Девчонке с такими способностями еще бы и дом. И все выстроилось бы хорошо. В какую сторону ни глянь — везде способностей у Томочки хватало. Вот только дома не было.

Отец был вынужден молчать. Мать… Ну кто я такой, чтобы людей судить?